— Расскажите немного о себе. Как сложилась география вашей жизни: Воркута, Сыктывкар, Иваново? Как ваши родители оказались в Воркуте?

— В Воркуте я родился, прожил там чуть более двадцати пяти лет. В Сыктывкаре учился. В Иваново переехал и живу здесь до сих пор. Родители, как и многие молодые люди тогда, поехали в Воркуту за «длинным рублем». Папа из Рязанской области, из деревни, а мама из Костромской области — обычные советские люди, отправившиеся зарабатывать деньги. Там познакомились и прижились.

— Какие у вас остались детские впечатления от города и тех мест?

— Впечатления довольно странные, космические. Там очень много неба и простора, нет больших деревьев, а те, что есть, похожи на кусты. Обычно темно, так как город находится за Северным полярным кругом. Весной наоборот, становится очень светло. Когда я летом приезжал в центральную Россию, меня очень удивляла вспышка света, красок, движения. Я ведь большую часть жизни проводил в снегах и во тьме, сидя дома или в школе, как и все воркутинские дети.

— Какие у вас впечатления от школы, детей, подростков того времени?

— Обычное советское детство с поправкой на воркутинскую специфику. Это типичный пример моногорода, который формировался очень сложно. Все прекрасно знают, что некоторая часть жителей Воркуты оказалась там недобровольно. Многие остались в городе, завели детей, стали ее полноценными жителями. Довольно странная субкультура и неуютная атмосфера. Была обычная хорошая школа, даже с бассейном. Я наверняка был не лучшим ее учеником, так как не особенно ее любил. Школа меня угнетала своей большой четырехэтажной площадью. Мне хотелось чего-то более уютного, но было то, что было.

— Что вы читали в детстве? Какие книжные впечатления остались? Подростки тогда больше читали?

— Мне кажется, что у нас две трети класса читало. Читали совершенно всё, например, «Приключения Шерлока Холмса», Жюля Верна, детективы, фантастику. Воркута была довольно богатым городом, денег на книги не жалели, библиотеки были у многих. У нас тоже была и есть хорошая большая библиотека, поэтому часто мы обменивались книгами. Фантастика тогда производила на меня наибольшее впечатление: собрание сочинений Алексея Толстого, братья Стругацкие, Станислав Лем. Жюля Верна я обожал, но его было очень трудно найти. Странно, но в детстве я не читал Крапивина. Видимо, он был настолько дефицитен, что не попадался.

— Как получилось, что вы не поступили после школы в институт? И где вы работали после школы?

— В старшей школе учеба у меня съехала, к сожалению. Я поступал в Иваново то ли на юридический, то ли на исторический. Не поступил, получил трояки и отправился работать на разных должностях в столовую воркутинского механического завода. Там научился готовить. До этого я не умел даже картошку чистить, потом стал виртуозом в этом деле и в прочих кулинарных доблестях.

— Почему вы выбрали истфак?

— Я тоже задаюсь вопросом: почему не стал поступать в литинститут, хотя любил литературу. Очень многие в школе еще не до конца понимают, что им делать в жизни. Вот и я слабо себе это представлял. В истории я неплохо понимал, поэтому там и оказался. Но я сейчас ничуть не жалею, потому что историческое образование мне очень помогло в систематизации мышления. В Сыктывкарском университете, когда я там учился, было хорошее классическое образование.

— Вы работали после университета преподавателем истории?

— Да, где-то лет пять поработал. Вернулся в Воркуту примерно в 1998 году, когда случился экономический кризис. Однако мне посчастливилось найти работу. Я устроился в один из вузов, где преподавал близкие мне дисциплины: историю, политологию, социологию. Сам начал лучше разбираться в этих научных сферах.

— Как сложилось, что вы решили серьезно заняться писательством? В автобиографии вы писали, что это началось с конкурса к пятидесятилетию Победы. Это правда?

— Да, правда. Мой первый литературный опыт в годы учебы — заметка (обращение к собственному деду) в сыктывкарскую газету. Потом в тетрадках что-то писал. Но вообще я любил литературу с детства, много читал и думал, что писатель — это интересная профессия. Может, по малодушию или незнанию я боялся этим заниматься. Очень многие люди боятся заниматься тем, что им нравится, так как думают, что у них ничего не получится. У меня были примерно такие же мысли. А после кризиса 1998 года я начал подозревать, что надо выбирать другую стезю, поэтому вернулся к своим литературным пробам, опытам.

— Первая печатная книга, которую вы закончили и которой были довольны — это «Место снов»?

— Нет, это не первая книга. Уже до этого вышло два-три рассказа в журнале «Урал», потом несколько рассказов в сборнике республики Коми «Белый бор», затем я отправился на высшие литературные курсы. Первая печатная книга — это ужастик. Она вышла в 2004 году в издательстве Эксмо под названием «Пятно кровавой луны». Я купил ее в соседнем магазине.

— Вы через знакомых пришли в издательство или отправили рукопись самотеком?

— В каком-то смысле это был самотек. Со мной учились две девочки. Они пошли в издательство Эксмо о чем-то договариваться, и я им вручил дискету. Они ее там оставили и месяца через три мой первый редактор Алена Нестерина прислала электронное письмо. В то время я находился в Воркуте на каникулах и раз в день выходил в интернет проверить почту, на большее денег не хватало. Однажды я зашел на почту и увидел это письмо. В нем говорилось, что при определенных доработках книга может быть принята к печати. Это меня очень вдохновило, и я с утроенной силой взялся за работу. Меня всегда удивляли разговоры о том, что в издательство можно попасть только через знакомых. Я знаю многих людей, которые попали туда самотеком, правда, это было лет двадцать назад.

— Расскажите, почему вы начали с работы в таком количестве разных жанров?

— Просто в детстве я читал точно так же — абсолютно разные вещи: Гоголя, Стивена Кинга, рассказы в совершенно отличных друг от друга журналах — от «Техники — молодежи» до «Уральского следопыта». Я читал очень много, не взирая на жанры. В итоге и сочиняю так же. Вообще, странно оставаться в одном жанре, ведь интересно себя попробовать в различных плоскостях. Я, наверное, только сказки не сочинял, почему-то не получается.

— Как все это совмещается в процессе творчества? Что вы выделяете для себя? Или вы одинаково любите все свои тексты?

— Я люблю все одинаково. Мне кажется некрасиво говорить, что какое-то свое произведение любишь больше. Над первыми приключенческими книжками я работал, может быть, дольше, чем над поздними вещами. Я их очень ценю, ведь благодаря им, обрел уверенность в себе, профессиональные качества и понял, что могу писать уже более сложные и многоплановые тексты. Например, без них «Друг-апрель» в 2009 году написать было бы сложно.

— Как вы считаете, жанровые вещи помогают расти писателю?

— Да, абсолютно точно помогают. Эти вещи учат держать сюжет, выстраивать четкий финал, работать с языком. Писательская работа на жанровых, мейнстримовых текстах и оттачивается. Все мы знаем, что перед тем как написать «Гернику», Пикассо был реалистом. Когда ты чувствуешь себя более свободным в тексте, ты начинаешь хорошо понимать его внутреннюю механику. Становится гораздо проще переходить к более серьезным темам. Например, одиннадцать лет назад я попытался написать большой роман для взрослых, и он у меня не получился. Миллион знаков лежит в корзине. Я целый год потратил на него, надеялся, что вытяну, но не вытянул. Силенок тогда еще не было.

— Как устроен ваша творческая мастерская? Работаете ли вы, например, над двумя вещами одновременно? В какое время суток пишете? Нужна ли вам идеальная тишина?

— Бывает, что работаю над двумя вещами, но обычно так удается делать, когда только начинаешь писать. Если сочиняется и роман, и рассказ, то я сначала пишу немного рассказ, а потом переключаюсь на роман. Начинаю я работать где-то в час дня и сижу до часу ночи с небольшими перерывами. На фоне у меня обычно включен канал, где рассказывают про рептилоидов или что-то в этом духе. Я давно смотрю подобные каналы, люблю их, они смешные. Как ни странно, это помогает в работе. Они концентрируют странную нелепость бытия, а литература с ней частенько работает.

— Как вы относитесь к редактированию, к саморедактированию и работе с редакторами? Это важная часть процесса для вас? Сложно ли возвращаться к тексту?

— К тексту возвращаться сложно, но работа с редактором — это важнейшая часть работы. Когда долго трудишься над текстом, глаз замыливается, многое упускаешь из виду, возникают повторы. Поэтому редактор очень важен. Он помогает увидеть то, что ты уже не видишь.

— Вы упоминали, что свои книжки не перечитываете, но есть два исключения: «Кусатель ворон» и «Пепел Анны». Почему перечитываете их?

— «Пепел Анны» очень яркий, праздничный и светлый, несмотря на печальную тему. Во всяком случае у меня такие ощущения. «Кусатель ворон» — веселая и смешная книжка, про дурацкие приключения. Они добрые, веселые, хорошие, поэтому я их и перечитываю. Со временем от своих книг отстраняешься. Возникает забавное ощущение от чтения своих книг через несколько лет после их сочинительства, будто не ты написал.

— Как у вас возник замысел книги «Облачный полк»?

— Это было лет двенадцать назад. В один прекрасный день я осознал, что за последние двадцать лет про героев войны вообще никто не говорил. Возник какой-то элемент откровения, что надо быстро-быстро подобную вещь написать. В то же время я посмотрел странный документальный зарубежный фильм, в котором история представала иначе, чем о ней обычно говорят. Из разных подобных впечатлений «Облачный полк» и придумался. Текст сочинился месяцев за шесть. Я боялся, вдруг кто-нибудь еще сейчас напишет книгу на эту тему, но я успел.

— «Осеннее солнце» — последняя написанная вами подростковая книжка на сегодняшний день. Как сложился ее замысел? О чем эта книга на ваш взгляд?

— Когда-то я придумал провинциальную трилогию: «Мертвец», «Друг-апрель», «Кусатель ворон». Потом понял, что интереснее было бы показать как изменилась жизнь после книги «Друг-апрель». Из этой идеи и возник замысел книги «Осеннее солнце». У меня вообще появилась мысль каждые десять лет писать книгу, фотографируя изменения провинциальной жизни. Позже я увидел саму деревеньку, которая находится по дороге от города Галич в сторону Чухломы. Она стоит на горе, старая, но еще жилая, туда идет дорога, протекает небольшая речка. Я представил кто там живет, и авторская мысль закрутилась. Хотел сначала написать небольшую вещь, но остановиться уже не смог.

— Финал повести открытый. Вы знаете, что ждет этих героев в будущем или для вас это тоже загадка?

— Главный герой и Дрондина меня не смущают. Мне кажется, у них все будет нормально. У Шныровой вырисовывается более сложная судьба, нелегкая жизнь в связи с семейной обстановкой. На две трети у героев этой книги судьба относительно оптимистическая, одна треть остается под вопросом.

— В «Осеннем солнце» есть некий мистический элемент, который часто встречается во всех ваших книгах. Зачем этот прием нужен?

—Мы все, так или иначе, наблюдаем мистику в нашей жизни, просто иногда не задумываемся над произошедшим, объясняя его странным совпадением. Но такие странные вещи происходят и добавляются в текст. Я все время вспоминаю Гоголя, у которого в каждом произведении (даже в самых простых вещах) мистика лезет из всех карманов. Наверное, это у меня «отравление» русской литературой. Хочешь не хочешь, но какая-то мистическая штука выскакивает.

— Чем, на ваш взгляд, подростковая проза отличается от взрослой?

— Технически отличий нет, да и не должно быть. Отличие есть в темах. Не все то, что есть во взрослой литературе надо тащить в литературу для подростков. В этом я убежден.

— Какие темы для вас табуированы в подростковой прозе?

— Во взрослой прозе довольно много жестких вещей. Например, есть книга «Американский психопат». Мы же не хотим видеть подобное в подростковой прозе. Зачем в подростковую литературу тащить всякие психические отклонения? Ни один здравомыслящий писатель не будет такого делать. Мне кажется, именно здесь и пролегает грань.

— Можно говорить о том, что «Остров Сахалин» ваша первая взрослая книга?

— Технически можно. Хотя до этого я тоже какие-то вещи писал, но они, к счастью, не получились. Тот же «Остров Сахалин» переписывался мной три раза. Как ни странно, я все-таки начинал как писатель для взрослых, потом свернул немного на скользкую дорогу детской литературы. Но сейчас с удовольствием на ней остаюсь.

— Опыт работы над этой книгой, которая изначально писалась для взрослых, как-то на вас повлиял?

— Нет, не повлиял. По душевной отдаче разницы между «Осенним солнцем» и «Островом Сахалин» нет. Есть такое странное предубеждение среди многих, что детская подростковая литература — это второй сорт. Я не люблю даже намеки на это. Я считаю, что детская подростковая книга гораздо важнее, чем взрослая, ее писать нужно так же, как взрослую. Вообще всю литературу надо сочинять одинаково.

— Расскажите о своем новом романе.

— Роман получился в двух книгах. Это как раз тот труд, с которым я не справился десять лет назад. Но он абсолютно ничего общего с тем романом не имеет, так как переписан целиком и полностью. Идея романа довольно сложная, тоже связана с детьми. Главный герой вспоминает себя ребенком. Потом он уже человек тридцати лет, а далее пятидесяти. Каждый раз он совершенно по-разному смотрит на события, которые развиваются вокруг него. Определить жанр непросто. Там есть немного детектива, юмора, хоррора, мистики. В рукописи он вышел очень большим, более тысячи бумажных страниц. В книжном формате, думаю, будет еще больше.

— Как вы поняли, что сейчас пришло его время и у вас все получится?

— Прошло десять лет, мастерства прибавилось. За эти годы я несколько раз пытался подступиться к этому тексты, но дальше трех страниц дело не шло. В какой-то момент случилось озарение, я понял, как надо сделать этот текст и дело возобновилось.