Сегодняшний гость «Мира фантастики» родился на Енисее, живет на Оби. Исходил в маршрутах с палеонтологами и вулканологами Сибирь, Урал, Алтай, Сахалин, Камчатку, Курильские острова, плавал по трем океанам, побывал во множестве зарубежных стран. Герой для «Клуба кинопутешествий»? Да, но прежде всего Геннадий Прашкевич — писатель, поэт, переводчик, историк фантастики, перу которого принадлежит не один десяток умных и увлекательных книг.

«Я из поколения, узнавшего вкус свободы»

В книге «Малый Бедекер по НФ» вы пишете об Аркадии Стругацком, Георгии Гуревиче, Борисе Штерне и других замечательных людях, с которыми вам приходилось встречаться. Пишете увлекательно, с юмором, порой горьким. Кто стоял в начале цепи этих воспоминаний?

Иван Антонович Ефремов. Николай Николаевич Плавильщиков. Крупные ученые, прекрасные писатели.

Жарким летом 1957 года в провинциальном городке Тайга, строя очередной телескоп из стекол очков и не в первый раз перечитывая только что вышедшую «Туманность Андромеды» и любимую книжку детства «Недостающее звено», я вдруг заподозрил, что живу какой-то неправильной жизнью. Учиться не люблю, на девчонок заглядываюсь. Чтобы понять, как жить дальше, написал, неожиданно для самого себя, Ивану Антоновичу и Николаю Николаевичу. А они — о, чудо! — ответили. И указали на то, что учиться вовсе не грех. И пригласили в поле — поработать с палеонтологами, и начали присылать книги, много книг! В глухой сибирской провинции в середине прошлого века, учась в восьмом классе, я уже возился с альбомами Аугусты и Буриана, читал Винера, Вернадского, Быстрова, Рёмера... Оказалось, что в учебе есть сладкий смысл...

Тогда же начали и писать?

И даже не стеснялся показывать свои опусы старшим друзьям. Затрепанные рукописи детских романов Contra mundum и «Под игом Атлантиды», густо исчерканные пометками Ефремова и Плавильщикова, хранятся в столе до сих пор. Кое-что мэтры хвалили (немного). Кое-что ругали (не смертельно). В том же 1957 году в газете «Тайгинский рабочий» появился мой первый фантастический рассказ.

Потом был новосибирский Академгородок времен его расцвета, работа с вулканологами на Сахалине, экспедиции в разные точки Союза. И попытки войти в литературу. Они ведь не сразу увенчались успехом?

Ничего удивительного. Я ведь из поколения, впервые узнавшего вкус свободы. И писать начал соответственно. А власть боролась и всегда будет бороться с придурками, мешающими выдерживать строгий, выработанный ее политиками курс. Потрясения (даже поэтические) власти не нужны. В 1968 был рассыпан набор моей первой книги стихов «Звездопад», не прошедшей цензуру; в 1983 — уничтожен авторский сборник «Великий Краббен». Десять лет нигде, кроме Магадана, меня не публиковали. Зато уже навсегда определился мой взгляд на мир — как на нечто фантастическое, смутное и в любом случае требующее внимания.

А что с «Бедекером»? Читатели пока знакомы лишь с первым его томом...

Работа над трилогией идет уже не первый год. Это живые заметки о людях, которых я знал достаточно близко — о братьях Стругацких, В. Пикуле, Ю. Семенове, В. Астафьеве, Б. Штерне, Г. Гуревиче, С. Снегове, о прозаиках и поэтах, живущих и работающих сейчас. Второй и третий тома будут посвящены не только книгам и людям, но еще и алкоголю и основному инстинкту в жизни писателя. Строго говоря, это попытка препарировать природу писательства, понять, почему один садится за «Доктора Живаго», а другой берется за «Пикник на обочине»...

Вы много путешествовали. Как относитесь к известному афоризму «Хорошо там, где нас нет»?

Когда-то я так думал. Потому и рвался увидеть Азию, Европу, Америку. Самое интересное, впрочем, происходит вовсе не в трущобах Бангкока, не в румынской корчме, не на Елисейских полях, а рядом с нами — на соседней улочке, в квартире друга. Чтобы это понять, надо накопить некоторый опыт. Именно личный опыт позволяет по-новому осмыслить много раз виденное. Именно личный опыт позволяет видеть мир под другим углом зрения. «Это трубка не простая, а отнюдь клистирная». Или «...с коротким топотаньем побежала похожая на Пушкина овца». Такое видение мира привлекает. Но к нему надо прийти...

Богатый личный опыт, основанный на жажде знаний, помогает писателю увидеть мир в необычном ракурсе и, творчески осмыслив увиденное, донести свое видение до читателя. Логическим продолжением затронутой темы стал разговор о том, как Г. Прашкевич предпочитает общаться с читателем, что волнует писателя, что он думает о современной фантастике.

«Растолковывать суть своих книг»

Вы замечательно работаете в так называемой «средней форме». За повести «Белый мамонт» и «Территория греха» в разные годы вы получили две «Бронзовых улитки». Это обдуманное предпочтение или...

Скорее — или. Выбор идет изнутри. Одним нравятся Маши, другим Сюзанны. Я с давних пор любил формы, позволяющие выражать мысль лаконично и ясно. Но при этом мои романы «Пес Господень», «Носорукий» или «Секретный дьяк» — весьма объемные вещи. Склонен считать, что наши предпочтения всплывают из подсознания. А подсознанием управлять трудно...

Вы много и напряженно размышляете о достаточно удаленном от наших дней будущем (романы «Царь-Ужас», «Кормчая книга», повести «Золотой миллиард», «Русский струльдбруг»). Что вас так тревожит в грядущем?

Жизнь на обломках империи. Вечность глазами одиночек. Все уменьшающаяся возможность спасти человечество как вид, когда уже неважно, кто продолжит историю — русские ли, американцы, китайцы... Проблема выбора, который надо делать уже сейчас...

Убежден, что в течение ближайшего полувека наша мораль (отношение к Добру и Злу) будет кардинально перестроена. Повесть «Золотой миллиард» написана под впечатлением бесед с академиком Виталием Кордюмом, молекулярным биологом, генетиком. Речь в ней идет о пресловутом счастливом миллиарде — именно столько людей должно жить на Земле, чтобы получить необходимый комфорт, и думать уже не о хлебе насущном, а о постижении вечного.

Или чудесный мир счастливцев, или раковая опухоль, убивающая человечество! Но кто будет делать выбор? Сам человек (поменяв мораль) или некая «умная» бактерия, отсеивающая, скажем, голубоглазых, или рыжих, или людей с узкими глазами? Не случайно Кордюм заметил: «Пока лишь фантасты остаются теми людьми, кому общество позволяет ставить и обсуждать вопросы, которые страшат всех, от которых не уйти и которые придется решать в самые ближайшие годы...».

Многие фантасты сегодня с восторгом пишут об Империи...

Я несколько раз приступал к вещам, где Империя (неважно какая) должна занимать по крайней мере континент — от океана до океана. Но знание истории мешает таким построениям. Империи недолговечны. От Римской до СССР — проследите развитие любой. Мы, родившиеся и жившие внутри империи, смотрим на мир не так, как смотрели родившиеся до нас и как смотрят родившиеся после нас. Генерал Александр Лебедь сказал лучше всех: «Те, кто не жалеет о развале СССР — не имеют сердца, а те, кто мечтает восстановить СССР — не имеют мозгов».

Вы активно занимаетесь историей русской фантастики. Чем она была сильна в старые времена и чем хороша нынче?

Да, я уже много лет работаю над книгой о русской фантастике. От Осипа Сенковского и Александра Одоевского до Бориса Штерна и Сергея Лукьяненко. Сперва я хотел проследить судьбы писателей, создавших и обозначивших этот жанр в России, но постепенно вышел за поставленные собою рамки. Пошли ответвления (повесть «Дыша духами и туманами», отдельные главы «Малого Бедекера»). Материалы, поднятые из архивов НКВД и МГБ (здесь очень помог мой магаданский друг писатель А. Бирюков), позволили по-новому осветить судьбы В. Чаянова, А. Платонова, С. Снегова, многих других фантастов, погибших в лагерях или прошедших их. А рядом судьбы, которые можно считать в обывательском смысле вполне счастливыми: А. Толстой, М. Шагинян, братья Стругацкие, А. Казанцев, Кир Булычев... В итоге книга превратилась в исследование социального феномена: впервые в истории человечества в советской Империи был поставлен небывалый эксперимент — написать человека таким, каким он должен быть, а вовсе не таким, какой он есть. Отсюда достижения и провалы советской фантастики, достижения и провалы сегодняшней.

И что же вы думаете о современной отечественной фантастике?

Я смотрю на нее, как на некую пузырящуюся динамичную систему. Как на прекрасные и страшные «пузыри земли», по определению Блока. Как на некую систему, в которой одна часть уравновешивает другую. Но время и события постоянно подтачивают ее, иногда она с ужасным шумом переворачивается. На смену Алексею Константиновичу Толстому приходит Алексей Николаевич Толстой, а его сменяет Бруно Ясенский или Григорий Адамов, а их сменяет Владимир Немцов, а Немцова — Ефремов, а Ефремова — братья Стругацкие, и так далее — до известных всем нам имен. В голодные 20-е годы прошлого века художник Натан Альтман в холодной мастерской ловил таракана, красил его в бронзовый цвет и отпускал. Друзья спрашивали: «Зачем ты так делаешь?». Он отвечал: «Представляете, везде холодно, голодно, тараканам кушать нечего, сидят по щелям. Один глава семейства только и осмеливается выходить на поиски пищи. И на этот раз он ничего не принесет, конечно, зато вернется красивым». В литературе тоже так. Большинство начинает с мечты о Космосе, а заканчивает шестью сотками личной дачи.

А как вы относитесь к фэнтези?

Тупиковые пути никуда не ведут. Абстрактное зло можно уничтожать абстрактным добром в тысячах томах — ничего от этого не изменится.

Должен ли писатель быть публичным человеком?

Он обязан им быть. Особенно в наше время, когда любая книга, брошенная в общий поток, рискует остаться незамеченной. Автор должен растолковывать читателям суть своих книг. Я имею в виду не просто выступления перед аудиторией, а общение писателя с массой незнакомых ему людей — через прессу, через Сеть, через конвенты...

Геннадий Прашкевич пишет о прошлом, связанном с настоящим, и о будущем, вытекающем из настоящего. Он пишет об этом очень просто и, вместе с тем, достаточно сложно, пишет профессионально и вдохновенно... Читатель, взявший в руки его книгу, может в полной мере насладиться магией его слова и отточенностью стиля.

«Меня не раз обвиняли в снобизме»

После выхода романа «Секретный дьяк» о Прашкевиче заговорили как о прекрасном стилисте. Что для вас язык?

Прежде всего, главный инструмент литературы. Меня всегда заботило, как сделать книгу. Сегодня, к сожалению, язык фантастики сильно упрощен. Бросаются в глаза ученические фразы, небрежности, неточности, нежелание понимать тонкости собственного языка; ужасны попытки некоторых «реформаторов» вообще отказаться от устоявшихся правил правописания. Но если рассуждать здраво, все это в порядке вещей. Так всегда было. Если люди научились писать хотя бы так, значит, научатся писать и по-другому.

А как возникают ваши сюжеты?

Меня не раз обвиняли в снобизме. Может, потому, что пьяный сосед, поколачивающий свою жену, обычно интересует меня опосредованно. Взять, скажем, повесть «Подкидыш ада». Прилетает из Космоса некое существо — свирепый космический контрабандер по имени нКва. Он устраивает время от времени «зачистки» на нашей планете. Великие вымирания трилобитов, панцирных рыб, динозавров и мамонтов — все это дело рук (или псевдоподий) нКва. Правда, он всегда соблюдает главное правило Космических сообществ: нельзя грабить планеты, населенные разумными существами. Когда нКва в очередной раз прилетает на Землю, ему везет. Пьяный примат по фамилии Козлов на своей кобыленке едет в лес рубить жерди. На опушке он привязывает лошадь к дереву, и там на нее нападает пара озабоченных сохатых. Помахав топором, Козлов спасает кобыленку от изнасилования, но попадает в суд за браконьерство. Наблюдая за развитием событий, нКва не находит признаков разумного начала в увиденных существах, и с чистой совестью отправляет все три линии — Козловых, кобыл и сохатых — в другую звездную систему. На большом аукционе он выставляет их единым лотом, как симбионтов. Заметим, сразу ВСЕХ Козловых, ВСЕХ кобыленок, ВСЕХ сохатых планеты. Видите, и с пьяного соседа могут начинаться сюжеты...

Как вы ладите с интернетом?

Прекрасно лажу. Ценю и восхищаюсь. Считаю интернет первым признаком ноосферы. Думаю, что именно Сеть отменит войны, заменив их острыми и быстрыми информационными воздействиями. Эпоха Информационных конфликтов, без большой крови, но с ужасающими последствиями, завершит первичную историю нашей цивилизации, перекроит мир. Я думал об этом еще до появления современных компьютеров, работая над «Записками промышленного шпиона». Не просто получение сакраментального знания, а все усиливающееся влияние на человеческую мораль — вот в чем сила и перспектива Сети.

У вас есть любимые фантастические фильмы?

Любимых — нет. Существует какая-то роковая несовместимость режиссерского и писательского взглядов. «Сталкер» в кино банален и сер, «Солярис» — приземлен и неинтересен, «Ночной дозор» — шумен и неестественно блестящ...

Вы играете в компьютерные игры?

Разумеется. Серия Unreal, например, приятна мне во всех модификациях.

Что у вас сейчас на рабочем столе?

Повести «Румын сделал открытие» (о неявной нашей связи с Космосом), «Маша и нетопырь» (про виртуальный мир), «Нет плохих новостей из Сиккима» (о будущем). Кроме того, кое-что задумано сделать вместе с друзьями.

Что помогает вам настолько качественно и продуктивно работать?

Любовь к жизни. Невероятное любопытство. Вера в будущее. В этом смысле я даже вывел некий закон, так сказать, некую теорию прогресса (роман «Апрель жизни»): «...И что бы ни происходило в мире, [...] я не устаю, я продолжаю повторять как заклятие: ведь не может быть, ведь не может быть, ведь не может быть, чтобы к вечеру очередного прожитого нами дня мы не становились бы хоть чуть-чуть лучше, чем были утром».

Писатели выбирают себе учеников?

Нет, это ученики выбирают себе учителей. А о том, как такое случается, мы уже говорили в начале нашей беседы...

«Мир фантастики» сердечно поздравляет Геннадия Прашкевича с 65-летием, желает ему крепкого здоровья, новых книг и новых путешествий!