Первая книга Надежды Поповой «Ловец человеков» вышла в издательстве «Астрель» в апреле 2013 года. «Ловец человеков» — начало девятикнижного цикла «Конгрегация». Следом были изданы «Пастырь добрый» и «Стезя смерти». На данный момент ожидается выход четвертой книги «Ведущий в погибель».

— Итак, когда же впервые в Вас проснулось творческое начало?

— Наверное, в детстве. В играх со сверстниками в детском саду я придумывала сценарии игр-приключений (сейчас я бы назвала это «квестами» ), потом, уже в школе, начала записывать придуманные мной истории. С возрастом истории становились сложнее, а тетрадки с ними — все толще и толще. Посему, наверное, можно сказать, что сочинительствовала я, сколько себя помню.

— Когда Вы писали первые произведения — Вы планировали их как-то публиковать, доносить до читателя, или это были исключительно творческие опыты, которые уже позже стали публичными? Были ли мечты стать писателем?

— Мечты, конечно, были, куда же без этого. Откровенно говоря, не верю, что есть такой автор, который не мечтает стать писателем и однажды взять в руки свою настоящую, бумажную книгу. Но появились эти мечты существенно позже, чем даже первые «серьезные» произведения (их у меня «в столе» на данный момент скопилось семь). Поначалу — писала просто потому, что хотелось и писалось, без каких-то дальних планов. Мысль о публикации пришла не так давно — всего несколько лет назад. Прикинув то и это, я в итоге и пришла на Самиздат Мошкова.

— Как пришла идея впервые опубликовать произведение?

— Внезапно. Нет, серьезно. Просто однажды подумалось, что пора бы и выйти в люди.

— Какой сайт стал Вашим первым пристанищем и как Вы его выбирали?

— Моим первым «публичным выступлением» стал раздел на Самиздате. Выбор был сделан элементарно: с помощью Гугла, который подсказал мне, что есть ресурс, предоставляющий любому возможность опубликовать свои произведения.

— Задолго до того, как произошла публикация первого романа, Ваши книги стали известны на Флибусте. Это произошло как-то сразу или процесс был постепенным?

— Мне будет ответить сложно: ведь я даже о самом существовании этой библиотеки узнала, только когда в комментариях на Самиздате читатели стали писать «Нашел вашу книгу на Флибусте». До тех пор я знала лишь о Либрусеке. Потом там и сям в отзывах начинала встречать фразы вроде «известный в Сети автор», а из рецензии в «Создателях миров» внезапно выяснилось, что я нахожусь в верхней части флибустянского списка рекомендаций. Тогда же я узнала и о том, что этот список вообще существует, и что это такое.

Поэтому мне сложно судить о том, как шел этот процесс. Тут как раз тот самый случай, когда со стороны виднее.

— Сейчас многие авторы негодуют, видя деятельность пиратов. Согласно договорам с издательствами, часто требуется удалять часть текста со страниц автора. Вы же своим опытом опровергаете все доводы противников свободной выкладки текстов в сеть — ведь ваши книги стали известны на самом популярном пиратском ресурсе и только после этого их напечатали. Как можно кратко охарактеризовать ваше отношение к этому вопросу?

— В своем блоге я уже не раз высказывалась по этому поводу и повторю снова: я не являюсь членом лагеря «против пиратов». Да, Самиздат — можно сказать, моя Alma mater, но узнали меня все-таки благодаря Флибусте. Если бы не она — возможно, не было бы ни моей «широкой известности в узких кругах», ни даже издания. И большая часть тех, кто прочитал мои книги, сделали это в Сети; и они продолжают это делать, и я этому только рада. Мне важно, чтобы мои книги находили читателя, и неважно как. Приятно ли мне узнавать, что кто-то не поленился, пошел в магазин, потратил деньги (немаленькие, надо сказать, книги вышли довольно дорогими) и купил бумажный том? Естественно, приятно. Это значит, что книга запомнилась, и ее хотят иметь на полке в качестве некоего сувенира. Это приятно любому автору. Но если человек зашел на библиотеку, скачал текст, прочитал и написал пару добрых слов (там же или у меня в разделе, или в ЖЖ) — это тоже дорогого стоит. В конце концов, если бы не это — книгу-то он бы все равно не купил. Он бы ее просто не прочитал. И кому от этого стало бы лучше?

К счастью, издательство не требовало от меня удалить тексты в моем разделе. Возможно, потому, что и там тоже всё это прекрасно понимают.

— Когда Вы поняли, что Ваши книги популярны? Был ли момент осознания?

— Наверное, какого-то одного определенного момента, в который меня осенило „ага, вот оно!“, не было. Осознавалось это постепенно: когда стала видеть в отзывах то самое „популярный автор“, когда читатели стали рассказывать мне об увиденных ими рецензиях и рекомендациях, о темах на форумах… Когда на просторах ЖЖ, столкнувшись с незнакомым человеком в комментариях к чьему-либо посту, не связанному ни со мной, ни с литературой вообще, видела „Да, кстати, вы та самая Попова? Спасибо за книги“. Тогда постепенно и стало доходить, что меня читают все-таки больше десятка-другого человек.

— Как «родилась» Конгрегация? Вы помните, как возникла самая первая мысль, связанная с этим циклом? Что послужило исходной точкой?

— Отправной точкой, наверное, можно считать мысль, возникшую у меня при чтении книг об истории Инквизиции. Мысль была такая: „Вот если на минуту допустить, что на свете существовали бы люди с паранормальными способностями, то интересно, сколько из них в те времена попало бы под горячую инквизиторскую руку? И сколько из них действительно оказались бы применившими эти способности для совершения преступления?“. Из таких мыслей-допущений в 2002 году родился рассказик-псевдопьеса „Ради всего святого“. Потом четыре года я писала другое и занималась другим, но мысли продолжали вариться, оформляться, выстраиваться… Постепенно родился мир Конгрегации с ее академией, Империей и Куртом Гессе.

— Какую из уже написанных книг Вы считаете самой лучшей и почему?

— На этот вопрос ответить сложно. Или даже невозможно. Я сейчас скажу банальность, но все-таки: это все равно что спросить, кого из моих детей я люблю больше. В каждой книге есть что-то, чем мне нравится именно она, каждая по-своему близка, с каждой связаны свои воспоминания, истории, в каждую вложена своя часть души. Можно сказать еще одну банальность: „свою лучшую книгу я еще не написала“; и это даже, может быть, окажется правдой. Или не окажется, не знаю. Будущее покажет.

— Какая из написанных книг цикла далась труднее других. Что в ней было особенно непросто?

— Шестая. Сложность была, как это ни прозаично, чисто техническая: пришлось штудировать и приводить к общему знаменателю очень много информации. „Мой“ четырнадцатый век, мягко говоря, не вполне соответствует реальному четырнадцатому веку нашей истории — в мире Конгрегации и общество более развитое социально, и, как следствие, экономическое развитие находится на уровне более поздних веков; а также — начиная именно с шестого тома, показывается изнанка Конгрегации, императорского двора, работа не только главного героя, но и всей системы в целом. Строительство Империи, которое прежде только упоминалось, здесь описывается уже более детально — агенты, шпионы, осведомители, финансовые и политические аналитики, биржевые игры, околопрестольные интриги… Чтобы описать все это, пришлось изучать многое, начиная историями и родственными связями германских, богемских и итальянских родов и кончая современными экономическими исследованиями. Как говорится, чем дальше в лес — тем толще партизаны; и чем дальше в историю мира, тем большую работу по его систематизации приходится проводить. Альтернативность, инаковость истории с каждым томом все заметнее, я вычеркиваю из жизни (или, напротив, ввожу в нее) все более значимые исторические фигуры, и очень много времени и сил уходит просто на то, чтобы просчитать и увязать между собой события и людей.

— Когда Вы «созрели» для попытки штурма издательства? Расскажите, как это происходило?

— А никакого штурма не было. Сначала я просто „висела“ на Самиздате, меня читали, комментировали… Потом кто-то спросил, что мне отвечают в издательствах. Я удивилась, ответила, что никуда еще ничего не отсылала, и читатель написал: „Ну и зря“. Потом что-то подобное написал кто-то еще, потом еще один и еще один… И я пошла гуглить адреса издательств. Дальше все было, как у всех: разослала тексты и стала ждать. Но издание нагрянуло с неожиданной стороны: на прошлогоднем Росконе обо мне зашла речь на докладе по „неформату“. Мой нынешний редактор, присутствующий там, решил взглянуть на текст, ему понравилось — и, как говорится, всё завертелось.

— Путь к выпуску Ваших книг в печать, как известно, был достаточно тернистым. Как Вы считаете, результат себя оправдал? Согласны ли Вы с тезисом, что куда хуже было бы, если бы эти книги вышли в какой-нибудь фэнтези-серии с серийным оформлением?

— Да, должна сказать, что несмотря на все проблемы и заминки, на задержку выхода первой книги на несколько месяцев — я очень довольна тем, что получилось. Оно того стоило. О ситуации с оформлением обложек в наше время не высказался только ленивый, и мне тут добавить нечего. Я очень рада тому, что у меня нет причин, подобно многим авторам, мяться и подбирать слова, чтобы не обидеть издателей и художника. Кстати, пользуясь этим случаем, хочу поблагодарить художницу, Катерину Белкину, за ее работу, и своего редактора, Вячеслава Бакулина, за то, он что подошел к изданию серии нестандартно и с душой.

— Ваши книги отличаются нетривиальным оформлением. Оно непривычное и привлекает внимание. Когда Вы впервые увидели обложку и серийное оформление? Расскажите о своей реакции.

— Первой реакцией на присланную мне обложку „Ловца человеков“, конечно, была некоторая оторопь. Я уже уныло ждала готичного инквизитора на фоне готичного замка и готичного ночного неба с готичной луной, и хорошо, если одетого и не с лицом Дина Винчестера. И вдруг — такое. Для новичка, вышедшего небольшим тиражом, это было приятной неожиданностью.

— Как известно — Надежда Попова — это не настоящее имя, а псевдоним. Настоящее имя, равно как и прочие данные о Вас скрыты пологом неизвестности. Почему было принято такое решение и как Вы выбирали псевдоним?

— С псевдонимом просто: фамилия эта все-таки наша, семейная, посему можно сказать, что, в общем, в каком-то роде настоящая.

А с остальным — и просто, и сложно. Сейчас в обществе существует множество предубеждений; они были всегда, но в последнее время (благодаря Сети и возможности высказаться каждому, собраться в уютный междусобойчик, достаточно просто найти единомышленников) эти предубеждения стали заметнее, выступили дальше на первый план, и они имеют, что называется, немалое влияние на умы. Порой люди могут этого не замечать, а могут и руководствоваться этими предубеждениями вполне сознательно. И вот уже принято оценивать текст не сам по себе, а в связке с тем, что имеет к писательству весьма и весьма косвенное отношение или не имеет никакого — с возрастом, полом автора, специальностью, внешностью, семейным положением… Я хочу, чтобы оценивали книги. Не меня. Не пытались проводить параллели между съеденной героем котлетой и моим цветом волос и не объясняли склонность второстепенного персонажа к, допустим, собиранию марок возрастом моих детей. Но разумеется, какие-то закрепившиеся в сознании читателей штампы и ярлыки все равно ставятся и развешиваются, куда без этого. Идеального читателя не существует так же, как идеального автора.

— Вы известны своими феминистическими взглядами. Под воздействием чего они сформировались?

— Понимаю, откуда ноги растут.

Для начала уточню один момент. В наше время называться феминисткой стало как-то уже даже и неприлично, и я даже понимаю, почему. Сами же женщины это понятие и дискредитировали; феминизм как общественно-политическое движение сегодня выродился в какой-то радикальный нео-псевдофеминизм, который, по сути, является банальным воинствующим мужененавистничеством. К этому течению я отношения, естественно, не имею. Это не мое и не про меня, и ничего, кроме чувства легкой брезгливости, все это у меня не вызывает.

Я — за разумное равноправие. Без перекосов и перегибов. Просто есть некоторые сферы деятельности, в которых гендерное разделение сложилось не по объективным причинам, а под давлением общественных стереотипов, а теперь искусственно поддерживается и больше декларируется, нежели имеет под собой реальное основание. Я, в частности, о писательстве, из-за споров о котором, подозреваю, и пошел слух о моих феминистических взглядах. Есть ли так называемая женская литература? Конечно, есть. Мужская? Естественно. Обязательно ли женщина будет писать женскую прозу, а мужчина — мужскую? Нет, конечно.

И так во многих сферах человеческой деятельности. Есть ли „чисто женские“ или „чисто мужские“ профессии и специальности? Естественно, есть. Какие именно относятся к тем и другим — вот это вопрос спорный и, как мне кажется, вечный. По крайней мере, в ближайшие полвека, думаю, вряд ли решаемый.

— Как Вы относитесь к определению своих книг как «мужских», когда такое говорят в качестве комплимента?

— Как к неизбежному злу. То есть, я понимаю, что это по нашим временам является вроде как комплиментом, и понимаю, что люди хотят этим сказать, но по факту это печально. И в свете обсуждаемого выше „гендерного вопроса“ в писательстве в том числе.

— Многие читатели гадают, кто вы по образованию, по профессии и не могут определить это сколько-нибудь точно. Скажите, а был ли близок хотя бы один из тех, кто выказывал предположения?

— Возможно. Я же не знаю всех версий.

— Как Вы решаете для себя извечный вопрос: «для кого я пишу»?

— Изначально этот вопрос не решался никак: я просто писала. Для себя. Когда пришло время публикации на СИ и появились первые комментарии, ответ пришел сам собой: для тех, кому нравится то, что я пишу. Наверное, это будет хоть и кратким, но самым точным ответом.

— В небезызвестной дискуссии вас обвиняли в том, что в «Конгрегации» отсутствует рост героя. Однако мне встречались мнения других читателей, которые говорили, что в книгах отсутствует «прокачка» персонажа, а вот как личность он вовсе не статичен. С кем из них вы более солидарны?

— Наверное, ни с кем.

Основная проблема заключается в том, что в подобных дискуссиях сложно определить и сойтись в том, что именно считать „ростом“ и „развитием“. Типичной, общепринятой схемой так называемого „развития героя“ в литературных произведениях принято считать примерно такую: герой имеет некоторые убеждения и представления о мире, которые меняются по ходу действия. Или не имеет никаких. И в процессе происходящих с ним событий их приобретает. Герой Конгрегации не укладывается в эту схему: свой путь он начинает человеком с уже сложившимся кодексом, который не меняет, а лишь совершенствует и корректирует в пределах неких незыблемых границ. Не всем это нравится. В первую очередь — потому что не нравятся ни этот кодекс, ни эти границы, ни происходящая корректировка. Для них развитием был бы отказ моего героя от его взглядов, их радикальная смена. Разумеется, этого они не дождутся.

Ну, а с „прокачкой“ все просто: из Курта Гессе не получается и, к разочарованию любителей МС, не получится убернагибатель. Он взрослеет, учится, набирается навыков, но помесью Шерлока Холмса с Терминатором и Джеймсом Бондом не станет.

— Как Вы относитесь к изменению личности персонажа под влиянием событий книги? Является ли развитие персонажа обязательным элементом художественного текста? Где проходит в этом вопросе грань «добра» и «зла»?

— К изменению личности под влиянием событий книги я отношусь в зависимости от книги, личности и событий. Если это логично, это хорошо. Если личность меняется в ту сторону, которая мне нравится — вдвойне хорошо. Если в ту, что мне НЕ нравится — читать не буду. Писать, что понятно, тоже.

Пресловутое „развитие“ — это, конечно, хорошая приправа к тексту, если жанр и сам замысел это предусматривают. Возьмем хрестоматийный пример: уже упомянутый мной Шерлок Холмс. Есть ли развитие этого героя от книги к книге? Нет, не наблюдается. Стали ли рассказы о великом сыщике от этого менее интересными, чем, скажем, знаменитые произведения психологической или драматической прозы или даже приключенческой литературы, в которой эволюция героя поставлена во главу угла? Нет, они просто другие.

Ну, а грань добра и зла — она не увязана с развитием героя или отсутствием такового. Курт Гессе, подозреваю, сказал бы, что она проходит в человеческой душе, а я, думаю, с ним согласилась бы.

— Сейчас в большинстве произведений герой — вне системы, либо противостоит ей. Вы пошли по иному пути. Ваш герой — часть системы. И, насколько я понимаю, этот факт не изменяется в течение всего цикла. То есть «раскаявшегося чекиста» в финале вашего текста не предвидится. Это был осознанный выбор, или такое поведение персонажа обусловлено его индивидуальными особенностями?

— Это поведение персонажа, обусловленное его индивидуальными особенностями, которые являются осознанным выбором автора.

— Ваши книги сравнивают с книгами Умберто Эко. С чем это, по-вашему, связано, и насколько справедливо такое утверждение?

— Сравнивают, мне кажется, из-за связки «инквизитор — преступление — Средневековье» (пусть и т.н. «условное»). И сравнивают в основном первую книгу, ибо там есть и еще одна похожесть: все расследование «материалистичное», без ярко выраженной мистической составляющей, фактически расследуется уголовное дело.

Не сказала бы, что сравнение справедливо на все сто; скорее всего, дело попросту в том, что широкой публике не известны другие произведения, сюжет которых был бы построен на этих моментах.

— Один из наболевших вопросов — это появление и массовое распространение электронных книг. Однако многие до сих пор считают, что «настоящей» книгой и «настоящей» публикацией можно назвать только бумажную книгу. Что скажете на эти утверждения?

— Считаю это предубеждением, атавизмом бумажной эпохи.

Нет, я понимаю тех, кто любит читать бумажные книги. Это особенности индивидуального восприятия, с этим ничего не поделаешь. Я тоже внезапно обнаружила, что разучилась читать электронный художественный текст. Статьи, биографии, аналитику, монографии — могу, а художественные произведения — нет. Сознание отказывается просто читать, я сразу начинаю вчитываться, искать косяки, менять фразы и предложения… Профдеформация, видимо. Слишком долго я именно и только так имела дело с электронными текстами: как с объектом для работы. Теперь тяжело перестроиться. Но таких, как я, не так уж много, и в основном читатели перешли на планшеты, читалки, смартфоны или просто читают с монитора компьютера. Электронные тексты становятся все популярнее, среди неизданных работ попадается все больше отличных текстов, в то время как „бумажность“ книги никак не гарантирует ее качества. Но этот атавизм (»настоящий писатель — только изданный на бумаге, все остальное — графомания» ) — он остался. Это довольно странное явление, ведь все всё понимают, и сказанное мной выше — не великое открытие, не срыв покровов, и, по-моему, нет ни одного окололитературного форума, где об этом хоть раз не заговорили бы.

Разумеется, бумажную книгу в руках подержать приятно, приятно увидеть свои слова на настоящих страницах; то есть, я еще могу понять, зачем это автору. Но зачем наличие бумажной книги требуется читателю (а точнее, будем говорить честно, критику), который классифицирует литературу не по степени качественности, а по изданности/неизданности? Никак иначе он не умеет определять, хороша ли книга? Или просто все дело в том, что неизданного автора проще критиковать, на него легче давить, аргументируя это тем, что «был бы хороший текст, давно бы напечатали»?

Сейчас бумажная книга — это как «корочка» о высшем образовании. С одной стороны, все прекрасно знают, что институт за плечами еще не гарантирует ни качества знаний, ни профессионализма, и человек «без корочки» может оказаться в том же самом деле куда более способным, опытным и компетентным, а с другой стороны — все стремятся ее получить, гордятся ею, завидуют тем, кто эту «корочку» имеет.

Бумажная книга, на мой взгляд, может быть сувениром, может быть именно книгой, которую будут читать и перечитывать, потому что удобнее, она может быть чем угодно, но никак не показателем «настоящести» писателя.

— И еще один непростой вопрос. Самиздат. Имеется в виду не популярный сайт, а книги, которые авторы издают за свой счет. Есть признанно хорошие авторы, которые по каким-либо причинам издают свои книги в «печати по требованию», есть люди, которые просто хотят увидеть свое произведение напечатанным, есть те, кто пытается самостоятельно, без участия издательства, получить прибыль от продажи своих текстов. Зачастую такая деятельность удостаивается очень резких отзывов от окружающих. Насколько с Вашей точки зрения перспективен самиздат?

— По поводу перспективности такого подхода я вряд ли смогу сказать что-то позитивное. Не потому что я сторонник тезиса «все самоизданные — графоманы», а потому что такое мнение популярно в читательской среде. Те самые негативные отзывы напрочь могут убить всю радость от созерцания своего текста на бумаге. Но это — что касается психологической, так сказать, стороны проблемы. Есть еще и сторона материальная, практическая. Изданные таким образом книги получаются крайне недешевыми, а ведь автору надо еще и куда-то их пристроить или продать самостоятельно, иначе это будет публикация себе в убыток. Да так оно чаще всего и выходит.

Возможно, все дело в том, что эта сфера еще не развита, и когда-нибудь все будет по-другому, но утверждать не берусь: в этом деле я не эксперт ни разу. Но на данный момент ситуация вот такая, совсем не безоблачная.

— Совсем недавно на одном из ресурсов было интересное обсуждение необходимости литературного образования. Как Вы считаете, насколько оно нужно авторам?

— Считаю — как минимум, не повредит. Хотя, глядя на некоторых критиков, порой я в этом начинаю сомневаться.

— И, завершаю я свое интервью еще одним традиционным вопросом. Какие творческие планы? Что у Вас сейчас в работе, как проходит работа над последними томами Конгрегации», есть ли задумки на будущее, которыми Вы можете поделиться?

— Сейчас я нахожусь в процессе реанимации романа «Олени и волки», написанного около пятнадцати лет назад — правлю и постепенно публикую в своем разделе на СИ.

Конгрегация временно отложена — до окончания реанимационных работ. А из задумок на будущее пока только одна: дописать «Оленей» и вернуться к Курту Гессе. Он там, наверное, уже заскучал без меня.