Это одна из самых сильных книг современной прозы, какие нам довелось прочесть за последние несколько лет. Действие начинается со знаменитой Калидонской охоты, но вскоре оказывается, что охота идёт не совсем так, как в греческих мифах. Или даже совсем не так.

Затем повествование разветвляется на три временны̀е линии: Вторая Мировая война, вторая половина XX века и пласт древнегреческой мифологии. Особую линию составляют многочисленные сноски и примечания, причудливым образом увязывая между собой все три линии. В итоге прошлое оборачивается настоящим, реальность – мифологией, а мифология – вневременным символизмом. События Калидонской охоты накладываются на судьбу главного героя, которому во время войны пришлось бежать в горы Греции, спасаясь от нацистов. Позже, чудом выжив, Соломон Мемель в своей поэме переосмысливает собственную историю и мифологию, проводя параллели между противостоянием с немецким полковником Эберхардом и Калидонской охотой на вепря.

Дичь и охотник меняются местами, война превращается в охоту, охота – в войну, мифология обретает плоть и кровь, в обликах древнегреческих героев проступают знакомые черты современников поэта, меняются язык и манера повествования...

Об этом романе можно говорить долго, но это одна из тех книг, которые просто невозможно пересказать. Роман наполнен смысловыми слоями и аллюзиями, и мы абсолютно уверены, что сумели понять и осознать лишь малую часть из них. Впрочем, даже этого с лихвой хватило, чтобы оценить масштаб и глубину романа.

Очень непростое чтение. Но поверьте, книга того стоит.

Пир принадлежит повару. Это всей своей жизнью доказывает Джон Сатурналл – сын ведьмы, сирота, поваренок, солдат, преступный любовник, беглец… А вокруг царит эпоха Карла I, Оливер Кромвель поднимает мятеж, леди Лукреция объявяет голодовку, свирепствуют фанатики-пуритане и готовятся блюда, превосходящие самое богатое воображение.

Норфолк – наша давняя любовь. Но обычно книги Норфолка приносили нам в первую очередь эстетическое и интеллектуальное наслаждение. Чувственное удовольствие шло третьим планом, но в «Пире…» оно внезапно вышло на авансцену. Трудно сказать почему, но вспоминался Диккенс. Сопереживание герою и его спутникам было исключительно сильным, книга читалась на одном дыхании. При том, что здесь тесно сплелись реальность и мифология, проза жизни и давние легенды, историчность и колорит эпохи, все время хотелось, чтобы герою хоть чуточку повезло, чтобы его поиски себя, любви, дружбы увенчались успехом.

Жалеем об одном – Лоуренс Норфолк пишет редко. Автор, пиши еще!

P. S. Спасибо Марии Куренной за отличный перевод!

Почему решил прочитать: интеллектуальный конспирологический викторианский роман с высокими оценками на всех ресурсах.

В итоге: у меня, как, наверное, и у любого человека, имеющего список к прочтению, постепенно накапливаются книги большого объёма, так называемые «кирпичи», которые и прочитать вроде бы нужно, и подступаться к тому в восемьсот с лишним страниц страшно, и понятно, что за время чтения этого талмуда можно было бы осилить два-три романа стандартной длины.

Коротенький список огромных книг, накопившихся к данному моменту:

Из русских авторов:

«Шайтан-звезда» Трускиновской;

Биография Маяковского «Тринадцатый апостол» за авторством Быкова;

Двухтомник «Поклонение волхвов» Афлатуни.

Переводные книги:

«Источник вознесения», второй том трилогии «Рождённые туманом» Сандерсона;

«Трон из костей дракона» Уильямса;

«11/22/63» Кинга;

«Черта прикрытия», последний из непрочитанных мной переведённых романов из цикла «Культура» Бэнкса;

«Облачный атлас» Митчелла;

«Вирус Reamde» Стивенсона;

«Радуга тяготения» Пинчона;

«Первый человек в Риме» Маккалоу, тысячестраничное начало бесконечной саги про Древний Рим;

Модный одно время «Шантарам» Робертса, про интересную мне культуру Индии;

«Гибель гигантов» Фоллетта – тоже первая часть монументальной трилогии.

Решил раз в пару месяцев или даже чаще приступаться к этим трудам.

Теперь о «Словаре Ламприера».

«Словарь» из тех романов, негативным рецензиям на которые не хочется верить. Думаешь – эти читатели простецы, просто не оценили всю мощь и глубину интеллектуального бестселлера. Уж мне-то роман понравится! Тайные общества, загадки, мистика, невидимая подоплёка известных исторических событий! Залихватская конспирология на фоне Англии Нового Времени не может не понравится!

Джон Ламприер очарован античными мифами и юной красоткой Джульеттой, но над его семьёй довлеет злой рок в лице тайных правителей мира.

По факту – бесконечный викторианский роман про традиционного для этого жанра юного джентельмена-недотёпу. Рыхлый и вязкий текст с громоздкой драматургией. Многословно, временами слишком. Но за злоключениями Ламприера следить любопытно. Событий в романе, не смотря на объём, не так уж и много. Автор добивается полифоничности и погружения в эпоху, регулярно вставляя в текст бытовые зарисовки о персонажах, не имеющих отношение к магистральному сюжету.

Что Норфолку удалось, в отличие от картонных персонажей (как героев, так и злодеев), так это атмосфера Лондона последней четверти 18-го века и очарование морских путешествий.

Переводчик в послесловии пытается вчитать в роман охапку смыслов, но ему простительно. При желании в романе и аллюзии на «Звёздные войны» можно вычитать и всё что угодно.

Роман заставлял периодически гуглить и заглядывать в википедию, за что ему отдельное спасибо. Узнал много нового про историю уникального образования – Британской Ост-Индской Компании, прообраза всех корпораций.

Про Маркса:

Выискивая допматериалы по Ост-Индской Компании, натолкнулся на колонку Карла Маркса в «New York Daily Tribune» о положении дел в Ост-Индской Компании в середине 19-го века и зачитался! Я! Зачитался Марксом! Знаете, это лучший итог чтения «Словаря Ламприера» — познакомиться с Марксом как с экономическим колумнистом. Он написал для «Tribune» около пятисот колонок, я взахлёб прочитал десяток – про Ост-Индскую Компанию, про скандалы с французским Креди Мобилье, про восстания сипаев и зверства англичан. Потрясающе! Сам формат газетной статьи не даёт автору растекаться мыслью по древу и сильно умничать. Чем-то напомнило статьи Голубицкого и других бизнес-колумнистов в хорошей прессе прошлого десятилетия. Буду читать и дальше. Данные статьи занимают целых три тома в полном собрании сочинений, хоть покупай!

Резюмируя – «Словарь Ламприера» сильно перехвален. Хоть его и можно с натяжкой назвать «Джонатаном Стренджем и мистером Норрелом» девяностых годов, но не рекомендую терять неделю-полторы на продирание сквозь вычурные словесные конструкции, повествующие об опереточных злодеях-заговорщиках и беспомощном Ламприере. Раздражён и разочарован.

6(НЕПЛОХО)

Хороший роман, но, к сожалению, он оказался слишком сложным для меня. Очень большое количество всяких философских отступлений. Множество рассуждений я так до конца и не понял о чем. Так что или я до романа не дотягиваю или он до меня. Не совпадаем мы с ним по книговосприятию.

«Словарь» — жанровая вещь. По существу- историко-приключенческий роман на псевдоисторическом фоне Англии конца 18 века. Это, очевидно, по статусу официальный как бы ответ на вызов «Имени Розы» У. Эко. Надо сказать, что голландский ( Пирса) и родной( Юзефовича) были определенно более удачными. У Норфолка какой-то прямо фатальный дисбаланс между развлекательным острым сюжетом , улучшить который можно сотней способов, со всякого рода тайными заговорами, роботами, ассасинами и подземельями и тягостной, изобилующей чрезмерностями манерой изложения. Переизбыток античных аллюзий, без которых можно обойтись, и антуражных описаний антисанитарии лондонской жизни. Уж совершенно излишни точно страницы про австро-турецкую войну. На редкость основательная, тяжеловесная и претенциозная вещь в отсутствие юмора, сколь-нибудь живых диалогов и занимательных персонажей. Норфолк как рассказчик никогда не был увлекательным — ну а для как бы авантюрного жанра это приговор. Эрудиция автора сомнений не вызывает, но судя по следующим романам он понял, что жанровая проза — не его.

Роман, который и романом-то назвать нельзя — на самом деле полный постмодерн, никакой психологии, никаких по-настоящему человеческих историй, одно пустое мельтешение исторических и псевдоисторических персонажей на подмостках сумбурного авторского замысла, не приводящее ни к чему. Автору абсолютно нечего сказать читателям, кроме банального — посмотрите, какой я умный и красивый, сколько умных слов знаю, аж целый роман написал, толстый-толстый, «о мифах и героях», а также о тех, кто в эти мифы и в этих героев верит. Тот самый случай, когда автор, прочитав несколько десятков умных книжек, о многих из которых, кстати, молва, что они умные, сильно преувеличена, начинает думать, что от этого он становится очень умным и тоже может умные книжки писать. А напрасно, кстати. Читая «умные» книжки, надо всё-таки иногда применять и свой собственный ум. Увы, тут совсем не этот случай. Автору дали за книгу премию Сомерсета Моэма — боюсь, тот по этому поводу в гробу переворачивается до сих пор, ибо в отличие от награждённого был настоящим писателем, хоть местами и не избегавшим пошлости, но писавшим о людях и для людей. Писания г-на Норфолка представляют собой сплошную, рафинированную пошлость, в которой ни одного живого словечка не найдётся. Одно бла-бла-бла, и ни слова больше. Зачем писать о живых людях живыми словами, если и так схавают и так пробашляют?

Мне кажется, что последний раз такое ощущение от книги я получала в детстве. За красно-золотистой обложкой — умеренно английская, немного сказочная и в то же время вполне настоящая страна, в декорациях которой чувствуешь себя на удивление привычно и уютно.

Собственно вся книга — это история жизни мальчика, сына деревенской ведьмы (будем называть вещи своими именами), который пережив страшное, оказался в богатом доме сначала в роли поваренка, а потом — главного повара. Но при этом она почти совсем не про еду, а опять про столкновение языческого и христианского мировоззрений, где несмотря на победу второго, первое каждый раз выглядит человечнее и честнее.

Так получилось, что у Джона Сатурналла с детства главной (и единственной) была книга о Пире, которая с маминой помощью открывала для него мир, наполненный травами и запахами. Собственно сам Пир, как понятно из имени главного героя, это отсылка к древним Сатурналиям, которые в книге — это некий символ счастья и равенства людей, сидящих за общим столом. Золотой век человечества, память о котором хранит только книга и Джон, как ее владелец, и последний, кто благодаря своему кулинарному мастерству умеет сделать людей за столом равными. Вокруг этой философской начинки толстый слой того, что можно назвать старым добрым романом — детство, кухня, дружба, война, любовь, религия — в общем, жизнь.

Необычно, но неожиданно увлекательно.

Мне понравилось.

Норфолк сыграл на понижение и, откровенно говоря, не думаю, что перенапрягся при написании этого романа. Поклонники, привыкшие к перенагруженности текста архаикой, тягой к ответвлениям, громоздкости и принявшие данные правила игры, не факт, что будут в восторге от романа. Вещица получилась камерной, с картонными персонажами второго плана ( сколько помню, Норфолк ведь этим силен никогда и не был), без запоминающихся сцен. Провинциальный замок времян свержения короля Карла 1. При всей тяжеловесности «Столпы Земли» Фоллета — первое, что приходит на ум в качестве аналога, был побойчей, с нервом. Вся идейная начинка — вкрапления относительно райского сада, утраченного понятно когда, плюс культивация яств как неких фантомов утраченного Эдема. Это очень немного. Норфолк — человек добросовестный, не отнимешь, но легкости и изящества у него не было никогда и, редуцировав из романа культурологический фарш, он добился неочевидного результата. На мой вкус.

От нового романа Лоуренса Норфолка я ожидал чего-то совершенно иного. На этот раз автор отошёл от привычной читателям постмодернистской многослойности и фиксации на греческой мифологии как на лейтмотиве романа. «Пир Джона Сатурналла» — нечто скорее историческое и отчасти даже романтическое, причем романтическое в совершенно обычном смысле, а вовсе не так, как нам запомнилось по «Словарю Лампирера». Нет, периодически, конечно, Норфолку очень хотелось устроить жестокую драму с насилием и крушением надежд, но каждый раз как-то обходилось. У меня есть сейчас такое вот странное чувство, что будто бы Лоуренс в кои-то веки полюбил своих героев — очень уж текст не похож на знакомый нам ровный безэмоциональный стиль прежних романов. Не ощущается той отстранённости автора, которая раньше отодвигала героев на второй план и превращала их в некие функции, средства, которыми автор воплощает в жизнь избранную им легенду. Интересно в связи с этим и то, что в «Пире» восстание героев против предопределяющей их судьбу легенды заканчивается наконец их победой, притом одержанной сравнительно малой кровью. Бунт героя против его же собственного мифа раскрывается здесь как-то удивительно просто и даже слегка наивно — банально через любовь и самопожертвование. И даже тема дохристианских культов и сатурналий подана на удивление мягко и как-то даже камерно — от прежнего Норфолка ожидаешь какого-то совершенно вакхического безумия, как вот в «Тайной истории» Донны Тартт, а здесь всё больше единение с природой, любовь к ближнему, милые ведьмочки собирают ароматные травки, уиииии :3 И даже фирменные мрачные тайны прошлого оказываются на деле совсем не такими уж и мрачными.

Разворачивается вся эта благодать в декорациях Англии времён революции — немножко до Кромвеля, потом диктатура и потом ещё немножко после, главным образом затем, чтобы рассказать, как все жили долго и счастливо. Почти весь сюжет сфокусирован на двух героях — Джоне и Лукреции, — и истории их любви. Персонажи очень хороши и цельны, попыток разбавить нарратив бредом, галюцинациями и ожившими мифами мной замечено не было. В качестве сил зла показаны пуритане — этакие нерассуждающие фанатичные скоты, которые в конечном счете получают по заслугам, да совершенно заурядные мерзавцы из числа местных аристократов. И это притом, что чудесное и мифологическое в этот раз скорее на стороне Джона и Лукреции — если раньше героям Норфолка приходилось бороться разом с предопределением и наделёнными таинственными силами злодеями, то в этот раз и пророчества, и легенды на их стороне. Очень красиво и органично выглядит кулинарная тема, все эти рассуждения о поварском искусстве, Пире, стилизации фрагментов текста под созданную главным героем книгу рецептов. Через постепенное умирание легенды о Пире автор показывает конфликт чудесного и прагматичного, а Джон становится одним из последних носителей старинного мировоззрения. Его чувства к Лукреции и история их любви — своего рода аллегория того, что волшебство может прятаться под маской чего-то совершенно обычного, затаиться, пережить тяжёлые времена и вопреки всему восторжествовать, будто выросшие на пепелище цветы. Впервые в творчестве Норфолка мотив сверхестественного связан именно с чем-то волшебно-сказочным и добрым. Джон хоть и похож на первый взгляд на зюскиндовского Гренуя, с которым его роднит сходный талант, но по сути глубоко ему антагонистичен. Как если бы парфюмер использовал свой дар для того, чтобы создавать чудесные ароматы на радость людям.

Я думаю, роман будет очень интересен и хорошо знакомым с творчеством Норфолка читателям, и тем, для кого это первая книга автора. В какой-то мере это ответ Лоуренса на обвинения в избыточности и переусложнённости. Оказывается, даже отказавшись от интертекстуальности, намеренного умножения сущностей и постоянных отсылок к древнегреческому легендариуму, Норфолк в состоянии создать нечто прекрасное, лаконичное и адресованное скорее сердцу, а не разуму читателя. «Пир Джона Сатурналла» — это новый Лоуренс Норфолк, которого мы ещё не видели, и тем более интересно было прочесть этот замечательный роман.

Дебютный роман Лоуренса Норфолка, по уровню вполне перекрывающий иной opus magnum. Собственно, после «В обличье вепря» я и не ждал увеселительной прогулки, но даже и так «Словарь» оказался для меня едва ли не непосильным, лишь бы только зацепиться. Хотя Лоуренс и играет здесь по правилам, оставляя ошарашенному читателю спасательный круг в виде авантюрно-приключенческой обёртки, читать Норфолка так сродни преступлению. Нужно вчитываться, вникать, отслеживать намёки и отсылки к классическому корпусу древнегреческих мифов, обложившись справочниками, выяснять, как именно мимолётное упоминание той или иной персоналии или события по-новому расставляет акценты и меняет оттенки смыслов. Пресловутый «Классический словарь античности» Джона Ламприера будет тут очень кстати, потому как Норфолк, не в пример себе же спустя девять лет, до невероятия расплывчат и иносказателен. Вот тебе, дорогой читатель, ворох упоминаний классических, восходящих ещё к «Метаморфозам» Овидия, сюжетов, а уж ты применяй их к тексту, как душе угодно. Кстати, вот этот сюжетный поворот — одна большая аллюзия на плавание аргонавтов. Или на осаду Трои, это смотря как посмотреть. И вот таких точек зрения, значимых отсылок, заполированных стилистическими вывертами до полной незаметности реминисценций и раскавыченных цитат в тексте невероятно много. Собственно, весь этот компендиум античной мифологии составляет отдельный слой текста, упрятанный далеко за тем, что сообщено прямо так, русским (или английским) по белому. Умница переводчик в послесловии подводит под это очень красивый механизм, объясняющий, зачем вообще Норфолку понадобилась именно эта смысловая подложка. Там и возрождающиеся раз за разом архетипы, и вторжение в логичный и упорядоченный мир рационального неких потусторонних, хтонических сущностей, и много чего ещё, что и не снилось нашим мудрецам. Нисколько не умаляя заслуг переводчика, отмечу, что я примерно 9/10 всего этого проглядел. И не уверен, что оно там действительно есть (хотя далеко не факт, что сам Лоуренс в этом уверен). Поэтому расскажу о романе так, как я его понял.

Для начала, пресловутая обёртка в виде очень английского авантюрно-юридического приключения. Не такого юридического приключения, какие сейчас стали популярны с лёгкой руки мистера Джона Гришэма, а знаете, как вот «Квинканкс» Чарльза Паллисера. Старинные завещания на пожелтевшей бумаге, записи и дневники, таящие зловещие секреты прошлого, всесильный враг, облечённый могуществом, которое способно дать лишь невероятное богатство, загадочный юрист, лучше всего — семейный, незнакомцы с железом в рукавах, что тенью следуют за бедным, но честным героем по тёмным и грязным улочкам Лондона-после-пожара, трагическая красавица со своими секретами в шкафу, тяжеловесные, уснащенные многочисленными отступлениями и оборотами предложения на добрый абзац каждое. Выражаясь романтически, предчувствие викторианства. Бедняга Джон ничего-то не знает (совсем как его куда более известный тёзка) и вместе с ним ничего не знает читатель, как в омут бросающийся в таинственные загадки прошлого. Или как в лабиринт, где, тяжело дыша, бродит Минотавр истины. Но это мы забегаем вперёд, пока никаких аллюзий, всё as is, по написанному. И в итоге, что ожидаемо, Норфолк всё-всё, что касается буквалистики, читателю объясняет, хоть и подразнив несчастного от души. Кто убил, чья внебрачная дочь, куда делись деньги и прочая и прочая. Нам всё рассказали, ура-ура! Не обошлось без мистики и чертовщины, но роль их в событийном наполнении понятна, хотя про Вокансона хотелось бы поподробнее. С другой стороны, тот же Паллисер проделал в своё время совершенно изумительнейшую штуку, без всяких модных интертекстов состряпав роман, в котором буквально ни черта не понятно ни с первого, ни со второго, ни вообще с какого бы то ни было прочтения. Норфолк хотя бы оставил сокрушённому текстом читателю утешение в виде миленькой, хотя и безбожно растянутой, экшн-обёртки. Хотя осилить 800+ страниц авантюрного романа, к тому же, тягомотного, без драк и любовных сцен, тоже достижение, заслуживающее оваций.

Дальше, как и ожидалось, идут стилистические игры, где Норфолк старательно расставляет значимые имена, прячет в тексте минимум три словаря помимо, собственно, ламприерова, и предлагает читателю всё это заметить и похлопать умнице-автору и собственной проницательности. Из туманных отсылок к античному эпосу составляются и ещё словари, но уже из области интерпретаций, прямым текстом о них ничего не говорится. Причём эти невинные игрушки хитрый Лоуренс впелетает в текст в тот самый момент, когда пресловутая обёрточная линия событий разворачивается наиболее быстро, с расчётом на то, что читатель отвлечётся и забудет на миг, что ничего не бывает просто так. Эти внешние красивости выглядят миленько, но подчас слегка раздражают. Например, для мрачной атмосферы древней легенды о Вепре такие бантики оказались бы фатальны, ибо заставляют отвлечься не только от обёртки, но и от изнанки текста. В «словаре» же нет единого лейтмотива, а есть лоскутное одеяло реминисценций, и в стыках Норфолк даёт волю трикстеру в себе.

И вот, собственно, мы подошли к мясу. Не рискуя подводить под роман некую глобальную схему и стыдливо игнорируя мотив города, памяти, лабиринтов и метаморфоз разума, прокомментирую немножко самые очевидные отсылки к мифологическим сюжетам, как я их (отсылки то есть) понял. Во-первых, гибель Актеона, которая вроде бы явственно символизирует смерть Шарля Ламприера, но, с другой стороны, сообщает нечто о Джоне. В первую очередь, то, что некие силы ведут с ним нечестную и жестокую игру. Тот комплекс ассоциаций, что выстроил Джон, оказывается разрушен навязанной Кастерлеем и прочими трактовкой. Афродита превращается в Артемиду или, если угодно, в Диану (метания Норфолка между греческой и римской традицией сами по себе достойны целой стены текста), а это уже совсем новое развитие сюжета, первое предвестие того, что дальше всё будет совсем не так, как ожидает герой. Примерно тот же смысл несут и эпизоды с Данаей и Ифигенией, где живая плоть классического мифа оказывается безжалостно перекроена Девяткой или Восьмёркой (значимость цифр по масштабам тоже вполне себе тема отдельной статьи, но переводчик спас нас и всё вкратце объяснил, слава ему). В этих отсылках к мифам прячется ещё одна отсылка, скажем так, второго рода, а именно, ассоциация с таинственным и кровавым искусством Вокансона, который точно так же изменяет живую плоть, замыкая непрерывность в дискретных цифровых состояниях (опять цифры!). Внешней элегантности «Метаморфоз» противостоит противоестественный, исковерканный миф, этакое евангелие от вивисектора. А потом вдруг понимаешь, что за той самой внешней элегантностью классики стоит воля жестоких богов, и начинаешь проводить аналогии между Кабаллой, объявившей себя незримыми властителями мира, и пантеоном тех самых богов. Ле Мара примеряет латы Ареса, Кастерлей и Председатель (пока просто председатель, ибо спойлеры зло) становятся Зевсом и Кроносом, главным образом, из-за темы отцовства, присущей обоим, и темы древности, сопутствующей второму. Вокансон у нас, ясное дело, Дедал, мастер лабиринтов и механизмов, ибо не к лицу ему благородное пламя Гефеста. Или стойте, этот вот вокансонов монолог про истину — он и вправду уводит нас к сюжету о вожделении Гефеста к Афине или это мне просто показалось? А может, они все, отрекшиеся от личности, сплавившиеся воедино, суть Минотавр неделимый, засевший в лабиринте катакомб под Лондоном? Или это сами катакомбы — Минотавр, не зря же Норфолк сравнивает их так настойчиво с древним Зверем? И опять Вокансон, новоявленный создатель богов, неучтённая переменная, выпадающая за рамки романа. И боги-автоматоны, которыми на поверку оказываются Восемь. Боги ли они после этого? Вот с Септимусом хотя бы понятно, он у нас Гермес и Икар в одном лице, наивный мудрец, чей миф тоже оказался вывернут наизнанку. Опалённый не Солнцем, но пламенем, ищущий не покоя, но отмщения, сверхсущество, персонификация всего, антагонистичного Кабалле, и одновременно манипулятор и вполне осознанный палач. Ангел на хрупких крыльях из тщеславия и воска. Путешествие Джона, которое Восемь видят походом аргонавта за руном, а сам Джон штурмом Трои. погоней за воплощённой любовью. Механистичный расчёт Вокансона или потерянные города, что живут в душе Ламприера? Или бунт против обоих сюжетов и мофопоэтики вообще, потому что мифы всегда кончаются плохо? Но тут уж меня опять заносит в глубину смыслов, лучше здесь же и остановиться.

В общем, роман закручен и наворочен до невероятия. Единственным его неоспоримым минусом является расчитанная безэмоциональность, на которую Норфолк идёт, как мне видится, совершенно осознанно. В «Вепре» эта отстранённость претерпевает апофеоз и становится голосом вечности, которым с нами говорит легенда. Здесь же читатель успевает в перерывах перевести дух и хоть и не понять (упаси боже, это невозможно), но нутром почувствовать ту самую дискретную механистическую расчитанность. И получается едкое послевкусие фокуса, но не чуда. Потому и не высшая оценка. Хотя это великий роман, без всякий «если».

На редкость тягучий густой и разбухший как туша носорога роман, провисающий под собственным весом. На меня сильное впечталение произвела вторая римская часть с рефлексиями о позоре резни в Прато и яркими экспрессивными красками набросанным Папским Римом. Право, для второй части требовался бы в дополнение глоссарий персонажей и карта Рима, а то, признаться, очень путался с персоналиями, бо интрига многослойная. Вот вторая часть мне модернистскими наворотами и экспрессией несколько напоминала по мере чтения «Юлиана» и «Леонардо» нашего Мережковского.

Даже недоброжелатели Норфолка пустышкой его не назовут, но мне «Носорог» показался перегруженным, с посредственной концовкой и излишними африканскими главами. Собственно авторская тотальность такова, что ужать или сократить текст можно вдвое без больших потерь содержательности и сюжета. Необычайно угрюмое произведение с особым тщанием фиксирующее физиологические аспекты существования позднего условно средневековья, которое словно бы лишено духовной составляющей. Небезынтересно, но поклонникам развития вектора Умберто Эко скорее порекомендовал бы нашего «Лавра» Водолазкина — куда как более артистичного, музыкального, легкого не в ущерб содержательности и куда как более «экологичного».

Изначальный интерес к мифам и увиденные в книге отсылки к ним, загадки, связанные с ОСТ-Индской кампанией, поддерживали интерес к чтению, я даже начал надеяться что это лучшая за последние месяцы из прочитанных книг. Но резвый старт к середине книги начали обрывать метастазы нелепой фантастики, как будто бы её обилие должно оправдать её существование, покинутые сюжетные линии тихо умирали, на их фоне шла война с турками и бытоописание поллюций австрийского императора (зачем это вообще?) и ближе к концу книги, то есть к последней её четверти, приходилось уже прилагать усилия для её прочтения, ради того только что начало у книги замечательное. Особенно глава, действие которой происходит в «Поросячьем клубе», которая стоит всей книги.

К чтению этого романа ни в коем случае нельзя подходить легкомысленно, хотя, впрочем, навряд ли у вас это получится. С самого начала Норфолк обескураживает читателя: чрезмерно сложным языком, вычурной ритмикой фраз, глубокой метафоричностью текста, множеством разбегающихся во все стороны ссылок, подчас занимающих большую часть страницы. Вам, несомненно, пригодится доскональное знание корпуса древнегреческой мифологии, потому как ссылки Норфолка суть часть хитроумной литературной игры, смысл которой понимается не сразу, и вовсе не предназначены в помощь неподготовленнному читателю. Изначально у нас есть всего лишь Калидон и смутное, основанное на расхожем мифе, представление о том, что должно произойти. Калидон, Аракинф, Омфалион и вообще реальное воплощение сошедшего со страниц пожелтевших манускриптов мифа потрясающе атмосферно, но эта атмосфера не из тех, что чувствуются сразу. Нужно вчитаться, нужно почувствовать пульс расказанной автором истории и принять его, автора, правила. И тогда начнётся охота.

Начинается охота, и раскрывается веер смыслов, вложенных Норфолком в каждую деталь его истории. Взять хотя бы те же ссылки: некоторые из них избыточны, некоторые ведут прочь от темы, иные раскрывают новые слои и аспекты сюжета. Миф в контексте мифа, миф сквозь призму памяти, миф как тень истории и одновременно её высшая форма. Все отсылки, даже на первый взгляд посторонние, значимы, хотя бы как метафора следа, что подчас лжёт, уводя охотника в сторону от цели. Охота — это и вызов злу, и отождествление себя со злом, и тонкая, ускользающая полоска реальности, где обитает ночной охотник, преследующий истину. Чтение здесь становится неким испытанием совершенно экзегетического толка. Запредельная перегруженность смыслами, глубина вложенных аллюзий и реминисценций неизбежно вовлекают читателя в ту охоту, что ведут герои. Текст оживает в вашем сознании, интерпретируется, исходя из фоновых знаний и тех анологий, что будут вами, вольно или невольно, проведены. «Охота на вепря» непохожа ни на один из тех романов, что принято считать образцами мифоистории или мифопоэтики. Рушди в «Земле под её ногами» использует миф как партитуру отношений героев, Маккаллоу в «Песне о Трое» отдаёт дань реализму, проливая свет на туманные двусмысленности Гомера. Но для Норфолка главное — тьма, в которую неизбежно уводит поиск смыслов. Тьма, в которой скрыто и зло, и все ответы, где уготовано поле последней битвы. Наиболее точная параллель здесь — с «Фугой смерти» Пауля Целана, и тёмное млеко рассвета суть прообраз и плоть от плоти метафизической тьмы Норфолка.

Но это не сразу, потому что подметить аллюзию на поэзию Целана — Анчеля — само по себе подвиг, достойный медали. Но есть тут и другие аналогии, число коих, на самом деле, ограничено лишь вашей фантазией. Вот например тема рока и схватки с судьбой, красной нитью проходящая сквозь историческую часть романа. Великие герои Греции несутся во тьму, будто щепки, подхваченные потоком обречённости. Сверхсущества и одновременно обычные смертные, творцы мифа и одновременно первые его жертвы, намертво повязанные узами предопределения. Неразрывная связь подвига и хюбриса, дерзкого вызова воле богов. Замкнутый круг мифотворчества: не отдавая себе отчёта, мы перекраиваем миф на свой лад. В нашем разуме, на эфемерной границе между памятью и подсознанием, рождаются императивы, что обречены вести нас сквозь годы. Мифы, что правят нами, не что иное, как сны нашего же разума. И что же тогда ведёт нас во тьму? Герой, ставший заложником своего мифа, не единожды появлялся на горизонтах моего чтения, взять хотя бы великолепный роман Олди «Герой должен быть один». Но то, как подаёт эту же (эту же?) идею Норфолк, ошеломляет. Никогда не знаешь, что ждёт тебя дальше.

И вот нам наконец кажется, что нити повествования в наших руках. Паломничество в поисках истины и охота на вепря, схватка со злом и брошенный богам вызов, слдеы на песке и сонм разбегающихся в разные стороны отсылок. И тут Лоуренс с лукавой улыбкой останавливается на полуслове, во тьме, в шаге от столь желанной истины. И начинается вторая часть романа, новая круговерть смыслов и отсылок. Древнегреческие герои становятся уже героями литературными, воплощениями людей из прошлого, что некогда прожил некто Соломон Мемель, поэт и жертва холокоста, еврей, создавший все самые значительные свои произведения на немецком, визионер, хюбрист и тоже герой — во всех смыслах. Первая часть романа внезапно становится ни чем иным, как поэмой Мемеля. И значит — интерпретацией его прошлого, ещё одной тающей ниточкой памяти, или обречённости, или имитации реальности, которой никогда не было. Вымышленные Норфолком или Мемелем Меланион, Мелеагр и Аталанта становятся чем-то вроде кругов на воде, что оставили некогда канувшие во тьму герои войны. Которых Мемель или Норфолк старательно ассоциирует с событиями своей молодости, проецируя всю свою жизнь на отношения с возлюбленной и лучшим другом. А потом вся эта матрёшка смыслов прячется в оболочку фильма, что снимают Рут и Соломон, ещё один слой тьмы и тайны. Так что всё это лишь смутные тени на поверхности дремлющего подсознания Мемеля, который сам — креатура Норфолка, облечённая в плоть Пауля Целана, реального человека, успевшего, однако, чуть ли не при жизни стать отдельным мифом. И уже совершенно непонятно, где же остался вход в этот лабиринт смыслов, где сновидец, а где — сны. «Охота на вепря» — нечто на стыке митчеловской паутины взаимосвязей, причин и следствий и бесконечной глубины совмещённых в единое целое отражений Желязны, если уж вновь прибегнуть к спасительному кругу сравнений. Но даже и так ключ к пониманию романа от меня ускользает. Норфолк проделал работу, достойную называться литературным подвигом, и, чтобы повторить его путь, от вас потребуются недюжинные усилия и абсолютное внимание. Это настолько глубокая, многогранная и сложная вещь, насколько только можно вообразить. Будьте осторожны.

Великолепное произведение, формально посвященное территориальному спору Испании и Португалии о разделе Нового Света в начале XVI в., а на деле — настоящая энциклопедия позднего средневековья (от Балтики до Гвинеи, от Италии до Индии). Вставные новеллы (о Балтийском море, крысиной войне, нигерийских мастерах бронзового литья) по своему мастерству заслуживают отдельной оценки.

А вот для разнообразия постараюсь быть краток)

Этот роман эдакая Temple Expiatori de la Sagrada Família от литературы. На это намекают не только захватывающие и потрясающие воображение фантазия и неимоверные усилия автора, но и явственные излишества, увлеченные и отвлеченные заигрывания с читателем, оставляющие (справедливости ради замечу — не всегда) ощущение тяжеловесности, массивности и избыточной вычурности. Да и в собственном тексте Норфолк как будто в порядке самоиронии описывает монастырь Узедома и замок Колонны, с усилиями по устройству которых схож стиль и манера построения повествования.

При этом постмодернистское великолепие переплетенных сюжетов, историй времен XII-XVI веков и намеков не оставляет места для раскрытия персонажей так, чтобы в них хотелось поверить, — они просто точки отсчета, детали часового механизма, выверенного и взведенного на подачу сигнала в нужный момент умелой рукой автора. Вот только сигнала я и не заметил – вся книга переполнена информацией, а смысла нет, в упор не вижу, не чувствую.

Хотя остается ощущение некоторого отвращения, брезгливости, как от жизнеописания Папы, крысиного подполья Рима и сексуальных игрищ Фьяметты, достойной по своей роли и значимости считаться ироничным намеком на присутствие в романе трех носорогов.

Короче, побродить-полюбоваться под невероятными сводами авторских словесных конструкций, эрудиции и изобретательности можно с большим удовольствием, сочтя некоторое из увиденного забавным, еще большее – жестоким и отталкивающим, все остальное – любопытным и достоверным, но только при понимании, настрое, что «в этой басни нет морали» и цели быть такой не может, как не стремятся к завершению, строительной готовности создатели Саграды Фамилии.

Итог: как развлечение ума — хорош, как пища для души – синтетика, резина.

Да, после «словаря Ламприера» некоторым из знакомых стоило больших усилий убедить себя, что на самом деле осада Ла Рошели выглядела иначе. Настолько все органично в романе выстроено.

Об обилии аллюзий, красоте и сложности сюжетных ходов уже сказано и немало. Восхитительное чтение! Правда на мой взгляд начало кажется несколько сухим и тяжеловесным, а в финале чувствуются попсовые интонанаци, но рассматриваемая целиком книжка заслуживает самой лучшей оценки

Образчик постмодернового романа, которые так отлично обстебал Набоков задолго до («Героем романа был дуб. Роман был биографией дуба»). Пришла к выводу, что постмодерн как жанр — все-таки не мое, и Умберто Эко в данном случае исключение. А Норфолк должен понравиться тем, кому нравятся фильмы Феллини — все очень шумно, ярко, красочно, немного пошловато, с большой претензией, множество на первый взгляд никак не связанных друг с другом сюжетных линий, большинство деталей и сцен понятны весьма условно и только к самому концу осознаешь, как он все друг с другом связано. С одной стороны, связано весьма изящно, не могу не признать. Особенно учитывая, что это огромная работа с историческим материалом. Попробуй-ка свяжи далекий монастырь в холодной Дании (?), двор папы Александра VI, борьбу Португалии и Кастилии за заморские колонии и далекие африканские племена. Норфолку удалось сплести из всего этого практически связное сюжетное полотно. Впрочем, временами это все равно производит впечатление жуткой притянутости за уши, а в особо выдающиеся моменты кажется, что автор над тобой издевается.

Да, я вполне осознаю, что это, вероятно, признак моего дурного вкуса, но на протяжении ста страниц описывать некое плавание неких поданных потругальской короны, их взаимоотношения, интриги и тд. — и немедленно утопить их всех в следующей же части, не упомянув даже имен, имхо, немного слишком. Норфолк изобилует деталями и персонажами, не имеющими ни малейшего отношения к основной сюжетной линии. Более того, в каждой новой части центральными являются совершенно новое место и новые герои, описываемые так подробно, что начинаешь думать, что автор передумал писать про тех, предыдущих, и решил теперь про этих. Столь подробное описание, откровенно говоря, не слишком интересных персонажей и событий, которые к основному сюжету относятся по касательной, слегка утомляет. В итоге чтобы в целом описать стиль Норфолка, достаточно вспомнить прекрасное «Если бы Красную Шапочку написал Бальзак» («Эта дверь была сделана в середине 17 века неизвестным мастером... Он вырезал ее из модного в то время канадского дуба, придал ей классическую форму и повесил ее на железные петли, которые в свое время, может быть, и были хороши, но ужасно сейчас скрипели. На двери не было никаких орнаментов и узоров, только в правом нижнем углу виднелась одна царапина, о которой говорили, что ее сделал собственной шпорой Селестен де Шавард — фаворит Марии Антуанетты и двоюродный брат по материнской линии бабушкиного дедушки Красной Шапочки» — пруфлинк: http://kramtp.info/news/17/full/id=10612; ) — и умножить это на исторический контекст.

Похоже на Эко, но не то. Мне кажется, Норфолку не хватает двух важных вещей, чтобы равняться с Эко: чувства юмора и чувства меры. Множество моментов из Эко на самом деле уморительно смешные, как стилистически, так и сюжетно. У Норфолка скорее путаешься в бесконечных бальзакообразных периодах. Насчет чувства меры — имхо, если бы мест действия и героев было поменьше и они не были бы так хаотично разбросаны, роман бы только выиграл. Был бы более цельным, что ли. А так создается впечатление, что автор поставил себе цель написать нечто максимально сложное с точки зрения сюжета, при этом формально оставаясь в рамках исторической достоверности. Помнится, мы на истории решали такие задачки формата «как Богдан Хмельницкий мог быть знаком с кайзером Вильгельмом?» Как упражнение по истории и реконструкции — отлично, а вот как литературное произведение — гм.

Еще одна особенность — у Норфолка получилась фактически поэма без героя. То есть герой, конечно, имеется, и даже один на всю книгу, но на протяжении всех эпизодов его заслоняют куда более интересные второстепенные герои. В итоге получается, что никто толком не вызывает интереса или сочувствия. Ну приор, отец Йорг, разве что.

Событийный ряд прописан довольно забавно, особенно все сцены при дворе Папы. Если держать в уме исторические данные, то есть то, что именно там и тогда делалась судьбоносная «большая политика», невольно выискиваешь их в тексте — и не находишь, разве что некие мелкие отголоски. Все персонажи действуют исходя из того, что известно им, но не читателю, описывается множество третьестепенных сцен типа охоты за крысами на кухне, и хотя они вполне могли происходить в реальности, начинаешь «плавать» в повествовании, потому что создается ощущение, что самого простого и основного тебе не говорят. Это как «Портрет художника в юности» — там никто не рисует, точно так же как у Норфолка солдаты не воюют, монахи не служат, Папа не занимается политикой и тд. Я вполне осознаю, что это уже несколько избитый прием, но меня все равно разочаровывает. Эко в данном случае куда проще, к слову, — он говорит о том, о чем говорит. Обманчивость же Норфолка вполне описывается уже его заглавием: носорог действительно присутствует, даже два, но из них ноль живых и оба на дальнем плане.

Норфолк – писатель весьма своеобразный, что было заметно и по первому его роману, но второй роман значительно более причудлив и тоньше устроен. Фантастики как таковой в романе почитай что нет – история Винеты в меру реалистична и скорее легендарна, нежели фантастична, а Амалия – девочка, подсчитывающая травинки и систематизирующая изменчивые характеристики бога… ну, это просто чудо. Черты времени (первой четверти пятнадцатого века) выписаны весьма ярко, при этом узедомское время действия мне представлялось скорее веком тринадцатым, настолько материально и духовно убогим описан быт островитян и монахов, что лишь к концу главы начали закрадываться подозрения. Очень хороши внутренние истории (Балтийского моря, крысиных войн в Риме, сыновей Эри), отлично выписаны и краткие эпизоды (например, папская охота). Бойня в Прато – ключевой акт, приводящий в движение весь сюжет романа – подана в воспоминаниях и полунамеках, без чрезмерного в количественном отношении натурализма (к своему стыду, об истории этого города, весьма крупного и в нынешнее время, я узнал именно у Норфолка).

При этом поразительная объемность, насыщенность текста резко контрастирует с образом главного героя. Сальвестро-Никлот все повествование остается безликим центром притяжения внимания читателя, и личность его проявляется лишь внешне, в задуманных, совершённых и несовершённых поступках да в высказанных суждениях. Сальвестро-личность лучше всего представлен в скупых декорациях Узедома, а в ярких Италии и Гвинее он сжимается и приобретает черты исключительно технического протагониста, поскольку описываемые события должны с кем-то происходить. Его спутник Бернардо имеет значительно больше характерных черт, хотя и является всего лишь здоровенным олигофреном, да и эпизодически появляющиеся малозначительные персонажи в абсолютном большинстве своеобразны и великолепно изображены поведенчески. Крестьяне, монахи, солдаты, нищие, торговцы, карлики, соглядатаи, поэты и прочая публика появляются и исчезают почти мгновенно, но при этом обогащают и углубляют рассказываемую историю. Конечно, история Сальвестро образует основу романа, но именно образы иных персонажей и вложенные повествования придают произведению художественную ценность.

Однако психология действующих лиц не является сильной стороной Норфолка, который скупо описывает внешние проявления чувств и мыслей персонажей, характеризуя их внутренний мир весьма неохотно. Слабо раскрыт Йорг, одно из важнейших действующих лиц, равно как и его сподвижник Ханс-Юрген. Полковник (капитан) Диего обрисован небрежными штрихами, вследствие чего его финальное сумасшествие оставляет неверное ощущение старческого слабоумия. Эусебия-Уссе чужда не только своим спутникам, но и читателю. Выведен за скобки Руфо, но от этого его образ только выигрывает. Однако среди второстепенных персонажей хватает и выписанных характеров. Помимо Бернардо, это сам папа Лев X, испанские и португальские дипломаты, Эвальд, брат Герхард – возможно, простые характеры даются Норфолку значительно легче.

Выходит, у Норфолка великолепно получаются образы, описания, которые дают картину, внешнее представление об описываемом процессе. Персонажи удачны, когда их роль сравнима с ролью персонажей картины – выхваченные в определенный момент, зафиксированные, застывшие в нем и неизменные. Персонаж, требующий развития, изменяющийся внутренне, не близок автору, и выполняет в основном техническую функцию – фокусировать внимание читателя, двигать сюжет.

А носорог – это лишь повод. Объект тонкой политической игры, предмет невероятных слухов, папский каприз, мертвое животное (две штуки).

Ну вот и взялся я по наводке Фантлаба за автора. Скажу сразу — не пошлО. Видно глуп я еще и не дорос до таких книг. ОЧЕНЬ витиеватый намеренно сложный текст, с огромным колличеством сносок, а потом к сноскам еще и коментарии. В результате — видишь страницу, на которой 5 строчек романа, а остальное — сноски, а комментарии — в конце книги. Пока читаешь сноски — забываешь, про что основной текст; пока ищешь комментарии — забываешь всё! Утомился я с закладочками. Высидел первую сотню страниц и сломался — тяжело мне стало, голова отказывается принимать в рождественские выходные всю эту псевдомифологию...

Книгу отложил, когда буду седым и, надеюсь, мудрым — попытаюсь перечитать!

Начинать отзыв об этой книге очень сложно. Как и проникнутся творчеством Норфолка. Бесспорно, автор не для вех, отнюдь не легкое или развлекательное чтение. Нет, это литература, литература на века или по крайней мере годы. Очень интересно то, как автор эволюционирует в своей писательской манере, тем не менее оставаясь в одной и той же литературной традиции. Единственная проблема этого произведение — нежелание читателей в него вчитываться, перечитывать и снова возвращаться к отсылкам, комментариям. Удивительный и очень красивый мир Вепря раскрывается не с первого и даже не со второго раза.

Как по мне так это не повесть о войне и нисколько не миф, нет это рассказ о том, что человек ищет в своей жизни, что он находит и с чем живет. Примером тому может послужить как линия главного героя, так и линия его антагониста (нет, не полковника Эберхардта) а Якоба. Очень интересен в процессе повествования прием кинематографический. Данные сцены еще более четко очерчивают то, что автор пытается сказать нам на протяжении всей книги, особенно это становится понятным в процессе поспешного доснятия картины. И все таки книги еще и о любви, о ее поиске и о исканиях в любви, вот только кого по-настоящему любил ГГ на этот вопрос ответьте сами...

«В обличье вепря» — это _мифоисторический_ роман, во всех возможных смыслах, в каких только можно понять это заковыристое слово-выделенное-курсивом. Это и миф, вечно возвращающийся в истории, и история, бесконечно становящаяся мифом — и творимая как миф. Правда, Норфолк не очень уверен в том, так ли уж четко и красиво миф возвращается — не подшлифовываем ли мы кое-где историю, не отрезаем ли от нее лишнее и не добавляем ли то, что нас с нашей непостоянной памятью устраивает? «В обличье вепря» не дает прямого ответа, как вообще свойственно хорошим книгам...

Первая часть романа — это рассказ о Калидонской охоте; суньтесь в Википедию за подробностями, я только напомню, что убивать вепря, насланного на Калидон разгневанной Артемидой, собрались герои со всей Эллады, и не последними среди них были царь Калидона Мелеагр, охотница-девственница Аталанта и ее двоюродный брат, юный Меланион. И читать первую часть крайне непросто: автор выматывает читателя педантичными (но чертовски красивыми) описаниями и заковыристыми периодами так же, как участников охоты выматывает их трудный путь к логову вепря. Усложняет дорогу по тексту и бешеное количество ссылок на античные источники, половина которых (об этом сказано в примечаниях) — обманка, подмена, которую не в состоянии отследить никто, кроме специалистов. А многие сноски вообще становятся отдельным уровнем текста и вместе с самой историей об охоте становятся почти исчерпывающем рассказом о греческой концепции Рока-обреченности, в том числе обреченности героев — самим фактом того, что они герои, — на героическую смерть. И еще: дичь и охотник — одно целое. Этот концепт мы возьмем с собой во вторую часть, он там пригодится.

А во второй части — ХХ век, Вторая мировая и ее последствия. Главный герой, поэт Соломон Мемель (его прототипом стал, кстати, Пауль Целан), бежит из родного городка (нынешние Черновцы), оккупированного немцами, куда-то в сторону греческих гор. В родном городе у него остались двое друзей детства, а родителей не осталось — их увезли в концлагерь, Солу просто повезло, что в ту ночь его не было дома... После войны он напишет поэму, в которой события Калидонской охоты срифмуются с историей, произошедшей в горах Греции, где когда-то был Калидон, с участием местных партизан и немецкого полковника Эберхардта. Поэма станет новой классикой и попадет в школьную программу, обеспечив Мемеля пожизненной славой. И вот — однажды его подруга детства, которая некогда помогла ему бежать из родного города, а сейчас стала кинорежиссером, собирается снимать на основе поэмы артхаусное кино. И оказывается, не все в той истории, описанной в поэме, было так просто, и вовсе не так легко укладывались реальные (реальные ли?) события в прокрустово ложе мифа...

Читать вторую часть, в отличие от первой, очень увлекательно. Во-первых, это действительно классная проза, звеняще-упругая, умная и точная, с гладкими точками перехода из прошлого в настоящее, с ненавязчивым психологизмом (хотя без завернутых периодов не обходится и тут; фанатам простых предложений вообще стоит обойти эту книгу стороной). А во-вторых — подгоняет, не дает покоя загадка той самой истории: что же, что случилось в окрестностях древнего Калидона на самом деле, правду ли рассказал Мемель в своей поэме? Да и было ли какое-то «самое дело»? Вместо финального катарсиса читателю вручают веер вариантов, но по какой дороге не пойдешь — есть о чем подумать. Например, о том, насколько далеки оказывались реальные, живые люди, на которых обрушилась непосильная ноша войны, от плоских лубочных героев со страниц «идеологически верных» книг. И насколько чертова реальность сложнее любых попыток втиснуть ее в текст, будь то стройный канон мифа или сбивчивые строки символистской поэмы. И о причудах памяти. И о тексте как способе осмысления самого жуткого, странного и абсурдного своего опыта. И о том, что же на самом деле остается от охотника после того, как он прошел по тропе и канул в пещеру, где ждет его Зверь...

«Ты думаешь, мы должны были драться так же, как дралась она, — сказала Рут. — В нашей Буковине, в твоей Аграфе и повсюду между двумя этими точками. Чтобы именно такой след от нас и остался. — Она печально улыбнулась. — Романтические грезы. Тебе хотелось, чтобы мы прошествовали через Рингплатц с копьями, луками и стрелами. Но мы не могли стать теми героями, о которых ты мечтал. И никто не мог».

И есть еще третья часть, совсем крохотная. О последней встрече Охотника и Зверя. Но о ней умолчу.

Как повезло Норфолку с работой! И какое применение он нашел своей феноменальной редакторской памяти! Роман насыщен и перенасыщен, но все уложено так хорошо, что общей чрезмерности не замечаешь, а заметив — списываешь на молодость автора. Дивно хороши многие сцены в середине текста, за них прощаешь перегруженность первой части (все-таки мифологическая нагрузка в начале романа для читателя становится огромным испытанием). но зато потом... Как говаривал Роб-Грийе, «медленное скольжение удовольствия»... И история, и конспирология, и фантастика, а еще немного эротики и много мозгов... Я, к примеру, дюма никогда не любил (кроме «Монте-Кристо») и потому романы, построенные на переосмыслении Дюма («Клуб Дюма» Переса-Реверте) всегда казались скучными. А тут — поперло! Даже осада Ля-Рошели не раздражает. Молодец Норфолк (хотя и сноб, и рассчетливый бизнесмен, и безразличный эстет...)! Жаль, что новый его роман в магазинах стоит каких-то запредельных денег и ознакомиться с ним я, скорее всего, не смогу.

Начав читать «В обличье вепря» сперва не покидало ощущение что просто бьюсь головой о стену, настолько книга оказалась трудноусвояемой. Конечно этот фактор был связан с наличием просто пугающего количества сносок, которые иной раз были в пять, а то и более раз больше чем, содержание текста. Да, суть текста казалась непонятной, что за история рассказывается я так и сперва и не понял. Лишь о ходу дела, все же решив продолжить, стало понятно что речь идет о Калидоне и о вепре, которые были в греческой мифилогии (как ни странно, но истории в три страницы из книги «Мифы и легенды Древней Греции» в памяти сохранилась). Постепенно влившись в текст все же удалось, несмотря на гигансткие ссылки следить за сюжетом. История Мелеагра, Аталанты и Меланиона интересна, но рассказана весьма тяжеловесным стилем, плюс ссылки — любопытные, но кажущиеся по-началу совершенно абсурдными, не несущими никакой существенной информации, но, к счастью, все они будут просто прекрасно приплетены в сюжет романа. В итоге мне, как человеку очень любящему все связанное с Древней Грецией вступление романа понравилось, тем более с учетом огромного количества фигурантов в охоте на пресловутого вепря.

После повествования о приключениях аргонавтов следует история трех друзей, начинающаяся с одного из них — Соломона Мемеля, поэму которого собирается экранизировать режиссер Рут — подруга детства Сола. Паралельно этому рассказывается юношество героев — их двоих и их третьего друга Якоба. Юношество проходит в 1938-м году, в Румынии, на пороге Второй Мировой Войны.

У Норфолка удивительно легко получается переходить от повествования с одного времени в прошлое, и наоборот. Все это укладывается в очень инересный сюжет, написанный прекрасным языком, начав читать который отрываться действительно не хочется — настолько он кажется красивым и приятным.

В романе отменно чувствуется атмосфера. Напомнило романы Эриха Ремарка с его чувственностью, трогательностью, надеждой на лучшее, но в глубине души — пониманием, что жизнь, несмотря ни на что, оказывается намного более жестокой чем мы смеем надеется.

Итог: сильнейшая глубокая проза, вызывающая неподдельные эмоции и переживания. Любителям серьезной литературы очень рекомендую к прочтению.

роман весьма контрастен по сравнению со «Словарем Ламприера», он словно пришелец с другого литературного плана, где все всерьез, а мифы заканчиваются не счастливым воссоединением влюбленных, а сломанными человеческими судьбами.

Главные герой — аллюзия на Поля Целана (Арчеля), германоязычного еврейского поэта из Черновцов который спасаясь от ужасов нацизма оказывается в греческих горах, воспроизводя символический путь Меланиона из древних легенд об охоте на Калидонского вепря, и позже вспоминает об этих событиях. К сожалению Норфолку не хватило таланта дабы красиво реализовать свою идею, оживить символизм греческого мифа воплощаяя его в слова, роман получился слишком схематичным, слишком вымученным, слишком наполенным расхожими штампами послевоенной европейской литературы... Читается книна трудно и никакого послевкусия кроме «где-то я уже это читал» после себя не оставляет, посему рекомендовать ее к прочтению я бы не стал.

Чтение этого романа было настоящим пиром для интеллекта. Возникающие аллюзии вызывали уважение к автору, как и его позиция-над сюжетом или за ним.Отсутствие излишней эмоциональности придает дополнительную прелесть, не дает превратиться тексту в фарс,в заурядный превдоисторически мистический рассказ. 10 баллов!

Норфолк великолепно выстроил, вылепил всю историческую и псевдоисторическую линию романа, а именно они- ведущие. Читая, наслаждаешься аллюзиями и сложными сюжетными ходами. Мне нравится и позиция автора-он холоден и отстранен,находясь за сюжетом,а не в нем. Этот роман- пир для интеллекта читающего. С нетерпением жду издания остальных романов Норфолка.

Для тупого и гуманитарно необразованного меня это произведение -- увы, выпендрежный бред.

Ну, теоретически я понимаю, что для филологов и литературоведов роман полон аллюзий, а изящно загнутые фразы на полстраницы вызывают восторг. Но сама оценить не могу. Сюжет -- вычурный и совершенно нелогичный (всегда выбираются самые сложные и длинные способы достижения целей и почему-то срабатывают), ни одного приятного героя, читается тяжело (из-за тех самых изящно загнутых красивостей), познавательная ценность близка к нулю (расчет на гораздо больший исходный багаж знаний читателя, который сможет оценить игру автора?). Дочитала из принципа (столько умных людей хвалят!), но не понравилась книга совершенно.

«Чередуя эпизоды жуткие до дрожи и смешные до истерики, Норфолк мастерски держит читателя в напряжении от первой страницы до последней». Данная аннотация не соответствует действительности. Ничего жуткого или особо смешного я лично в романе не нашел. Слов нет, произведение глубокое и продуманное, но, невзирая на обилие сюжетных линий и персонажей, оставляет впечатление как вещь, замкнутая в себе, словно автор решил выпендриться своими энциклопедическими знаниями (в отличие от Стефенсона в «Криптономиконе», который ДЕЛИТСЯ такими знаниями с читателем). Сравнение с гениальным романом Эко также не выдерживает критики. Часто при чтении «Словаря» становилось откровенно скучно. Ниже 8 рука не поднимается поставить, но второй раз я это точно читать не стану, жалею что отвалил больше 11 баксов, польстившись на аннотации.

Норфолк в 1991 году, когда ему было всего 28 лет, буквально «выстрелил» своим романом, сходу войдя в число самых известных современных авторов. «Словарь Ламприера» завоевал премию Моэма. За прошедшие шестнадцать лет Норфолк написал всего два романа: «The Pope's Rhinoceros» (1991) (в скором времени выйдет на русском) и «In the Shape of a Boar»(2000). Не так уж и много.

Жанр романа не поддается точной классификации, это и историческое произведение, и детектив, и фантастика, и книга о тайных обществах, найдется место и мистики. Основная сюжетная линия вертится около молодого подданного Британской Короны Джона Ламприера, выходце с острова Джерси, куда 160 лет до описываемых в этой линии событий перебрался Франсуа Ламприер, один из немногих уцелевших из города Ла-Рошель. С тех самых пор, никто из представителей рода Ламприеров не доживал до старости, все они погибали загадочной смертью. То же произошло и с отцом главного героя, растерзанного сворой собак. Джон отправляется в Лондон чтобы узнать о завещание отца, так он оказывается в центре интриг тайного ордена «Девяти», управляющего Ост-Индийской Компанией и намеревающегося сокрушить французскую монархию. Вторая линия отправляет читателя к моменту зарождения ордена «Девяти». Девять богатых купцов-гугенотов из Ля-Рошель, тайно выкупают акции молодой Ост-Индийской компании, находящейся в тот на момент в глубоком кризисе. Вскоре войска под управлением кардинала Ришелье осаждают их родной город. Спасутся всего десять человек, Франсуа Ламприер и восемь других членов Девятки и младенец, вылетевший из гигантского пожара, который устроит Девятка, чтобы скрыть следы своего бегства. Это две главные линии, но они не одиноки, мы узнаем еще о войне с Портой, которую ведет Автро-Венгрия в союзе с Россией и Пруссией, о жизни Людовика XVI, о странствиях первой экспедиции, посланной Ост-Индийской компании, о пиратах-неоплатонниках. Повествование крайне насыщено исторической информацией, названия книг, авторов, различные события и что особенно важно древнегреческие мифы. Греческая мифология — это по сути базис книги, структура книги заставляет вспомнить о критском лабиринте и Тезее, который должен найти и сразить, живущего в нем Минотавра. Доказательств этого разбросано в тексте много, это и сама структура романа с множеством сюжетных ответвлений, и своеобразная жертва которую приносит род Ламприеров, в каждом поколение, да и образ лабиринта несколько раз звучит в тексте, здесь уместно вспомнить, что сам Ламприер один раз даже будет изображать Тезея. Ламприеру придется пройти через этот лабиринт из интриг и ложных ходов, прежде чем он узнает наконец правду и обретет любовь. Путь ему во многом укажет словарь мифов, который он составляет, именно он поможет ему и читателям расшифровывать многие из намеков, которые разбросаны в повествование. Словарь — это нить Ариадны, которая структурирует пространство и чувства, противостоит безумству, которое использует Девятка, чтобы заставить Ламприера отступить. Миф о Тезее не единственный из использованных, где то на краешке сознания будут присутствовать и Дедал, и Диана, и Аргонавты, и миф о рождение Персея.

«Словарь Ламприера» — постмодернистское произведение. Норфолк играет не только с мифологией, в нем совершенно явно присутствуют отсылы к «Маятнику Фуко» Умберто Эко и «Червю» Джона Фаулза.

Тяжело ответить на вопрос понравился ли мне роман? Он вышел слишком холодным, малоэмоциональным, как будто автор тщательно высчитывал каждый сантиметр своего лабиринта. Думаю перечитаю его лет через пять, пока 8-9/10.