Прочитал трижды. Текст сырой, рваный и невнятный. Словно какие-то заготовки, зарисовки для какого-то другого сочинения. Для подтверждения своих слов приведу цитату.

«Допустим, последующее состояние численно соответствует предыдущему; сказать, что одно и то же состояние наступает дважды, нельзя, поскольку это равнозначно введению хронологии, что противоречит условию. Ведь если некто совершает кругосветное путешествие, не говорят, что пункты отправления и возврата различны, но весьма сходны; говорят, что это — одно и то же. Гипотеза о цикличности истории может быть сформулирована следующим образом: возьмем множество обстоятельств, одновременных некоему определенному обстоятельству; в некоторых случаях все множество оказывается предшествующим самому себе.»

К каждой выкладке хочется задать вопрос, почему это так? Это вовсе не очевидно, а то и вовсе не понятно, сколько раз не читай.

Чем хорош Борхес? Скорее всего тем, что неким образом будит и зовёт к размышлениям. Читаешь и думаешь: здесь должно быть что-то другое. И это начинает рождаться.

Очень необычная история. Немного похоже на сюрреализм, немного на сказку. Попытка передать проблемы обычной жизни необычным способом.

В короткой меланхоличной новелле Борхес предложил взглянуть на фундамент христианства непосредственно, забыв про все интерпретации, уточнения, наслоения, объяснения основополагающих текстов христианской религии. Люди, ничего не знающие о христианстве, читают Евангелие от Марка так, как оно написано — не более и не менее — и принимают полностью всерьёз, без оговорок. И финал в этой ситуации абсолютно логичный.

Конечно, это один из лучших рассказов Борхеса.

Предисловие объясняет откуда Борхес взял все эти истории из сборника

Мне показалось мало. Да, другой взгляд на всем известный миф, да красиво и тонко, да можно найти много смыслов, но хотелось бы больше про этого Астериона.

При первом прочтении «Сад расходящихся тропок» Борхеса показался мне шпионским триллером с любопытной идеей параллельных реальностей. При повторном прочтении я увидел детектив, который, несмотря на свой небольшой объём, успевает нарушить все десять заповедей детектива Рональда Нокса. Не факт, что я прав, но это теория заняла меня на пару вечеров и сподвигла на написание данного отзыва.

Почти сто лет назад основатель детективного клуба Рональд Нокс составил «Десять заповедей детективного романа»:

1) Преступником должен быть кто-то, упомянутый в начале романа, но им не должен оказаться человек, за ходом чьих мыслей читателю было позволено следить.

2) Как нечто само собой разумеющееся исключается действие сверхъестественных или потусторонних сил.

3) Не допускается использование более чем одного потайного помещения или тайного хода.

4) Недопустимо использовать доселе неизвестные яды, а также устройства, требующие длинного научного объяснения в конце книги.

5) В произведении не должен фигурировать китаец.

6) Детективу никогда не должен помогать счастливый случай; он не должен также руководствоваться безотчетной, но верной интуицией.

7) Детектив не должен сам оказаться преступником.

8) Натолкнувшись на тот или иной ключ к разгадке, детектив обязан немедленно представить его для изучения читателю.

9) Глуповатый друг детектива, Ватсон в том или ином облике, не должен скрывать ни одного из соображений, приходящих ему в голову; по своим умственным способностям он должен немного уступать — но только совсем чуть-чуть — среднему читателю.

10) Неразличимые братья-близнецы и вообще двойники не могут появляться в романе, если читатель должным образом не подготовлен к этому.

И прежде чем переходить к тому, что мы видим в «Саду расходящихся тропок», давайте вкратце обсудим сюжет. Поверхностно он выглядит так: немецкий шпион в Великобритании, китаец Ю Цун, на грани провала. Для выполнения своей миссии он отправляется на встречу со Стивеном Альбером, как оказывается в дальнейшем, увлечённым китаистом.

И вот теперь я хочу поделиться своими теориями, касательно того, в чём Борхес нарушил заповеди Нокса.

«Сад расходящихся тропок» – это в первую очередь литературная игра. Сегодня она привела меня к таким результатам. Интересно, каким я увижу рассказ при третьем прочтении.

Отличный рассказ, трактовать который, можно по разному. Что, конечно, совсем не редкость у Борхеса, а скорее правило. Но, при любом прочтении, следует отметить прекрасную образность, оригинальность и емкость эпитетов, поэтичный язык, атмосферность, которую автор, словно художник — двумя-тремя мазками придает повествованию.

Итак, главный герой Хуан Дальман живет в городе, но у него сохранилась унаследованная от деда усадьба на Юге, которую, судя по всему, он не слишком часто жалует посещениями. Однако образ ее, эта «аллея бальзамических эвкалиптов», «длинный розовый дом, который иногда становился карминовым» живет в памяти Дальмана, более того — приятно волнует его.

Но главного героя больше устраивает сам факт обладания усадьбой, что она все еще там, на своем месте и что когда-нибудь, чуть освободившись от дел он вновь посетит ее.

И вот, случается непредвиденное. Раздобыв редкое издание «Тысячи и одной ночи» Дальман спешит к себе, в темноте, что-то задевает и царапает его лоб, а в довершении, он ударяется кровоточащей головой о створку только что окрашенной двери. Проснувшись на рассвете, он чувствует, что «явь для него обратилась в кошмар». Он болеет, страдает, галлюцинирует, чувствует себя словно попал в преисподнюю.

Позже его отвозят в больницу. Диагноз не называется, но, по всей видимости, это — заражение крови.

Дальмана пытаются лечить, он чудовищно мучается, но в конечном счете неожиданно выздоравливает.

Прямо на машине «скорой помощи» его отвозят на вокзал и он совершает свое путешествие на Юг к усадьбе своих грез.

Этот рассказ можно рассматривать как описание трансформации мировоззрения героя, когда чуть не умерев, он по новому расставляет приоритеты. Ведь если до бесконечности что-то откладывать, можно так никогда и не достичь цели. Причем, когда тебе кажется, что времени еще вагон и маленькая тележка — нелепейшая случайность, совпадение, может обрушить как твои планы, так, может быть, заодно и оборвать жизнь.

Вторая трактовка — это смерть главного героя почти в самом начале рассказа. А последующие события — выздоровление и путешествие на Юг происходят, так сказать, посмертно.

На самом деле, тема для Борхеса не нова и в чем-то рассказ перекаливается с «Тайным чудом». А мне, также, вспомнился научно-фантастический рассказ Генри Слизара, где умирающему дают лекарство, он выздоравливает и доживает жизнь так, как, и мечтать не мог. Только все это оказывается лишь иллюзией, галлюцинацией — действиями лекарства.

В защиту этой версии можно указать тот факт, что в годы, когда происходит действие рассказа, шансов выжить у Дальмана практически не было. А антибиотики изобрели несколько позже. Также в рассказе, вроде как, существует множество намеков на посмертную версию, но подробно рассматривать их мы не будем.

Путешествие на Юг, как я указывал выше, описывается замечательно, при этом крайне лаконично. Но, каждой клеточкой ты словно ощущаешь это перемещение меж двух миров.

Финал рассказа (хоть он и открыт) можно трактовать и как окончание жизненного пути, который выбрал бы главный герой, о отличии от смерти в душной больничной палате. При этом не понятно: почему, в таком случае он так и не достиг усадьбы и не увидел ее хотя бы еще один, последний раз.

Не совсем понятно и упоминание (в т.ч. повторное — в поезде) сказок «Тысячи и одной ночи». Это словно какой-то символ, врата, всякий раз открывающие для главного героя вход в иной мир — призрачно-сказочный и вместе с тем жестокий, болезненный.

В свое время рассказы Борхеса «взрывали» читателю мозг. Однако сейчас, во времена интернета, сверх-доступности информации, многие, затрагиваемые им темы претерпели существенную инфляцию — некоторые из них не затрагивал только ленивый. Я понимаю, что это не вина Борхеса, тем не менее, читать такие рассказы, как «Сад расходящихся тропок» сегодня с отвисшей челюстью вряд-ли получится.

Что есть сад расходящихся тропок? Вероятно, аллюзия (да и не аллюзия вовсе, а прямой намек) на популярную ныне теорию о существовании параллельных вселенных, которых, к тому-же может существовать бесчисленное множество. Соответственно в них есть все, что только можно вообразить, да что нельзя, — тоже будет там (только если это не противоречит общим законам мироздания). Существуют теории, что человек каждым действием, каждым своим выбором как-бы создает новую реальность, новою параллельную временную ветвь. Честно говоря, мне эта идея никогда особо не нравилась и не казалась в достаточной мере реалистичной, однако вряд ли мое мнение тут имеет хоть какое-то значение. Да, и ведь, согласно этой концепции наверняка должны существовать временные линии, где такая теория меня полностью устраивает.

Если отбросить все домыслы и рассматривать «Сад расходящихся тропок» лишь как книгу (что, по моему мнению, существенно снизит глубину рассказа), то сразу вспоминаются детские книги-игры, в которых ты выбираешь какое-то действие (из нескольких предложенных вариантов) и идешь по ссылке на указанную главу. Некоторые места там закольцованы. Будучи ребенком или подростом мне довелось сыграть в парочку таких: и никакого около-мистического опыта или же откровения я не получил. Такая книга-игра могло заинтересовать ребенка в докомпьютерную эпоху на вечер-другой, но вряд-ли открыть для него глубинные знания, или же двери в иные миры. Разве что миры эти будут созданы собственным воображением, подстегнутым книгой.

Если брать шпионский сюжет, то он неплох, но и восхищения не вызывает. Написан, не сказать что прекрасным языком (все-таки стиль Борхеса больше подходит для его фирменных постмодернистских рассказов-эссе). Показателен первый абзац, он так густо напичкан информацией как статья в учебнике или энциклопедии. Через него, буквально, продираешься.

Читая, я так и не понял, где та связь, которая соединяет две сюжетные линии — шпионскую и мистически-философскую. Точнее, что объединяющее звено Альбер — это понятно. Но как так вышло, что человек этот, разыскиваемый главным героем для своей шпионской цели, одновременно оказывается и ученым последние годы изучающим творчество Цюй Пэна (прадеда главного героя)? Ничего себе допущение...

Ну, хорошо, пусть будет так. Но какой смысл этого совпадения? Соединившись обе истории почти не пересекаются, не влияют друг на друга.

Кажется, вся эта мишура нужна была, лишь чтобы просто рассказать про «Сад...»

Допускаю, что я что-то не так понял или упустил какую-то важную информацию.

В таком случае, да простит мое невежество великий аргентинец.

Мощное произведение, которое, я думаю, не потеряет свою актуальность еще долго, а может быть никогда.

Если рассматривать Библиотеку, как аллюзию на Вселенную (и если вы сами каким-то образом не дойдете до этого, аннотация с первых же строк вам на это укажет) то этот маленький рассказ задает важнейшие вопросы бытия, устройства мироздания.

Конечна ли Вселенная? Если конечна, что ее ограничивает и что может находиться за ней?

А если она бесконечна — в ней не только возможно, но и существует все, что вообще может существовать.

Но если количество вариаций, каким бы чудовищно огромным оно ни оказалось, — ограничено — как же тогда может возникнуть бесконечность?

И Борхес подсказывает нам.

Периодичность...

Выходит во Вселенной не только возможно существование бесконечного множество нас самих в самых невероятных (и вероятных) вариациях, а также вариациях абсолютно идентичных нашей, но и каждая из таких вариаций — бесконечна.

Еще Ницше приходил в ужас при мысли о подобном бессмертии: «Что, если однажды днем или ночью прокрался бы в твое уединеннейшее уединение некий демон и сказал: «Эту твою жизнь, настоящую и прошедшую, должен ты будешь прожить еще раз, еще несчетное число раз; и не будет ничего нового, но снова вернется, и в той же последовательности, каждая боль и каждая радость, каждая мысль и ...» (Веселая наука).

Небольшой рассказ Борхеса поднимает и множество других вопросов (поиск своего предназначения в мире, поиск смысла жизни — как книги, содержащей краткое описание всех остальных, а также намеки на то, что все уже «написано» до нас и ничто не ново под Луной) и я не уверен, что разгадал все мысли, все идеи заложенные в это произведение. Поэтому, подобно книге с бесконечно разделяющимися страницами о которой рассказывается в конце «Вавилонской библиотеки» сюда можно возвращаться вновь и вновь и с каждым разом находить для себя что-то новое. Заставляющее задуматься.

֍ РЯБЬ НА ВРЕМЕНИ, или О ТОМ, ЧТО БОГУ НЕ ИНТЕРЕСНО ֍

«…Платон в Афинах учил, будто в конце веков все возродится в прежнем своем виде, и он будет здесь, в Афинах, перед той же аудиторией снова проповедовать это же учение.»

(Хорхе Луис Борхес. «Богословы». Рассказ. 1947)

«…не найти и двух одинаковых душ, и самый гнусный грешник столь же драгоценен, как кровь, ради него пролитая Иисусом Христом.»

(Хорхе Луис Борхес. «Богословы». Рассказ. 1947)

«Время не восстанавливает то, что мы утратили: вечность хранит это для райского блаженства, но также для огня адова.»

(Хорхе Луис Борхес. «Богословы». Рассказ. 1947)

«Богословы» (1947) – третья новелла из сборника «Алеф» Хорхе Луиса Борхеса – гения и эрудита со сверхъестественным объёмом знаний, неординарность личности которого проявилась ещё в раннем возрасте. К сожалению Борхес в 55 лет ослеп. Но такой генетический изворот судьбы способствовал (как мне кажется) развитию внутреннего зрения, позволившего стать ему тем, кем он признан: легендой для всей мировой культуры.

***

Нисколько не претендуя ни на что, поделюсь некоторыми мыслями и чувствами, которые пробудил во мне рассказ «Богословы» Х.Л. Борхеса.

Ничто не возникает из ничего и не исчезает бесследно. Эту истину, думаю, каждый из нас помнит со школы. Но я сейчас не о законе сохранения массы и энергии. И М.В. Ломоносова «приплетать» сюда не собираюсь. Я о книгах. О чтении.

В рассказе Борхес говорит устами секты монотонов или «ануляров»:

«… история – круг и нет ничего, что не существовало бы прежде и не будет существовать в будущем.»

Пусть у него – круг. Но мы-то с вами знаем, что история ещё интереснее, чем круг: спираль с расширяющимися витками … А вот загадочное описание Колеса лично у меня вызвало аллюзию на Стивена Кинга и его роман-эпопею «Тёмная Башня». Не менее загадочное, чем у Борхеса, «ка» – Колесо, которое больше, чем просто судьба … Всё повторяется. Уходит, чтобы снова вернуться, но уже в изменённом качестве. Это касается и истории, и литературы, и искусства …

И тут же у Борхеса в одном и том же абзаце текста:

«В горных областях Колесо и Змея вытеснили Крест.»

Вот те на!!! Если бы не сноска к этой «сентенции», я бы и не узнала, что Колесо и Змея – символы язычества и сатанизма для христиан. В общем, – ересь по мнению богослова Иоанна Паннонского – персонажа рассказа.

Для меня же ересью выглядит спор двух богословов: Иоанна Паннонского и Аврелиана. Не советую этому словоблудию придавать большого значения: скоро сами поймёте, что всё это ересь. Автор же показывает нам двух пустословов, которые изощряются в критике друг друга, стараясь её замаскировать под богословский спор.

«Иногда мужчина добивается любви женщины, чтобы забыть о ней, чтобы больше о ней не думать; так и Аврелиану хотелось превзойти Иоанна Паннонского, чтобы избавиться от неприязни, которую испытывал к нему, но отнюдь не для того, чтобы причинить ему зло.»

В конце концов спорщики запутались в противоречивых, но общепринятых богословских утверждениях. Борхес – знаток религий и истории. Он виртуозно описывает спор Иоанна Паннонского и Аврелиана, используя знание богословских текстов и приводя тонкие места и подводные течения толкований библейской истории.

Борхес повествует о, неизбежно возникающих в любой религии, религиозных распрях. А уж то, что историю человечества на протяжении многих веков сопровождали религиозные войны, наверно, никому объяснять не надо. Приверженность к одной религии и неприятие, насаждение другой – важный триггер для возникновения бунта, хаоса и войн. Это знание и в наше время используют элиты недружественных стран в целях эскалации напряжения в обществе. За примером далеко ходить не надо …

Всё течёт. Всё изменяется. Все катаклизмы в обществе – всего лишь рябь на времени. И мы с вами – тоже всего лишь рябь. Как сказал Омар Хайям:

«Мы – рябь на времени.»

А уж множественные и разнообразные секты, окружающие богословов-пустословов, – яркое проявление и доказательство словоблудия последних. И тоже ничто иное, как та же рябь на времени.

«Истории они известны под разными именами (спекуляры, абисмалы, каиниты), но самым общепринятым было гистрионы, данное им Аврелианом и дерзостно ими подхваченное.»

Дальше автор повествует о мракобесии этих еретических сект. Для Истории – шелуха. Для Времени – рябь.

В конце концов богослов Иоанн Паннонский был обвинен в приверженности к ереси. Что и следовало ожидать. Но он упрямо придерживался своего мнения, и при этом «допустил величайшую оплошность – спорил с блеском и иронией». Судьи же слушать его не хотели. А ведь совсем недавно им восхищались. Вот так: рябь на времени … Суета сует.

«Бог так мало интересуется религиозными спорами …»

Борхес вволю поизмывался над богословами.

֍ ЗМЕЯ НА ГРУДИ, или О НЕИЗБЕЖНОСТИ СУДЬБЫ ЭКСТРЕМИСТА ֍

«Во главе стола захмелевший Оталора громоздит здравицу на здравицу и бахвальство на бахвальство; эта шаткая башня – символ неизбежности его судьбы.»

(Хорхе Луис Борхес. «Мёртвый». Новелла. 1946)

«Им движет тщеславие и вместе с тем смутное понятие о верности.»

(Хорхе Луис Борхес. «Мёртвый». Новелла. 1946)

«… ему позволили и любовь, и власть, и славу, потому что уже считали мертвым, потому что для Бандейры он был уже мертв ...»

(Хорхе Луис Борхес. «Мёртвый». Новелла. 1946)

«Мёртвый» (1946) – вторая новелла из сборника «Алеф» Хорхе Луиса Борхеса – выдающегося аргентинского писателя, поэта, эссеиста, философа, филолога, переводчика, литературного критика.

Читать Борхеса интересно. Интересно, для кого он творил? Кто должен понимать Борхеса? Думаю, что в первую очередь писал он для себя. Как и положено выдающимся творческим личностям. Борхес – не массовая развлекательная литература. Но если тебе интересно, читай. Понимаешь – прекрасно. Кажется сложным для понимания? – Никто не неволит читать: читай то, что нравится. Но всё равно познакомиться с творчеством знаменитого аргентинца – прелюбопытнейшее занятие. По крайней мере, – для меня. Не претендуя на истину в последней инстанции. Думаю, у каждого Борхес свой. А как же иначе?

Искушённый читатель видит, если не все, то многие ходы и тайные переходы «лабиринтов» Борхеса. И это, на мой взгляд, не есть хорошо: произведение воспринимается, как некий механизм, который, умудрённый опытом, читатель знает, как и где заводится.

Для неискушённого читателя никакого лабиринта и вовсе не существует. Что это было? – спросит он, войдя и тут же выйдя. Упс! Я ничего не понял! Кажись, что-то упустил.

Не отчаивайтесь. Ощущение, что что-то упустил может возникать и у искушённых тоже. Это нормально. Это – лабиринт! В нём множество комнат. Попробуй обойди их все и не запутайся. Задача не из лёгких.

Хорошо, что Борхес романов не писал … В новеллах, рассказах трудно бывает не заблудиться, а уж в романах можно было бы такого нагородить, что сам чёрт ногу сломит. Но не так страшен этот самый чёрт, как его малюют! Если помнить, что Борхес уже создал свой лабиринт, то ты, уважаемый читатель, попасть сначала можешь в самый его центр. Почему ты решил, что стоишь у входа, а не в центре? Такая вот история и приключилась в первой новелле сборника «Алеф» под названием «Бессмертный».

Да, Борхес он такой. Пишет изящные небольшие новеллы, но порой, чтобы разобраться, необходимо повторное прочтение, чтобы понять, где ты находишься вначале …

***

А на этот раз всё просто, как апельсин! Никаких тебе головоломок и лабиринтов! «Мёртвый» – история в жанре реализм. Правда, напоминает притчу в силу своей назидательности.

Кстати, Борхес когда-то хотел больше внимания уделять жанру реализм, описывая простые истории из жизни своего народа. Но не тут-то было: он заряжен на другое повествование. Реализм для Х.Л. Борхеса – слишком примитивно. Даже в «Мёртвом» он не может избежать назидательности и некоего иносказания.

Автор прекрасно разбирается в теории заговоров: знает, как они организуются, осуществляются и … разоблачаются.

Крошечная новелла о битве за власть двух умов: старого и прожжённого контрабандиста Асеведо Бандейры («соединены фамилии матери и деда Борхеса») и молодого, 19-летнего алчного и тщеславного хвастуна – Бенхамина Ота́лоры, метившего занять его место.

«Женщина, сбруя и жеребец – вот атрибуты, важнейшие составляющие того человека, которого он стремится уничтожить.»

Вывод:

- Попытка экстремизма в отдельной бандитской группировке мало чем отличается от методов экстремистской деятельности в широком масштабе.

- Власть всегда должна быть готова к отражению экстремистских поползновений.

Мораль:

- Не кусай руку, хлеб тебе дающую.

- Не возжелай жены ближнего своего.

- Не стремись к власти противозаконным путём.

И наконец, ты уже изначально мёртв – мертвее не бывает, если пренебрегаешь выводами и моралью, которые проводит Хорхе Луис Борхес.

И ещё: змея, которую ты пригреваешь на своей груди, обязательно тебя когда-нибудь укусит.

P.S.

Не особо известная (на мой взгляд) и очень простая для понимания новелла Борхеса.

֍ ОМЕРЗИТЕЛЬНЫЙ ГОРОД, или ГОМЕР – БЕССМЕРТНЫЙ ТРОГЛОДИТ ֍

«…продлевать жизнь человеческую означает продлевать агонию и заставлять человека умирать множество раз.»

(Хорхе Луис Борхес. «Бессмертный». Новелла. 1947)

«Смерть (или память о смерти) наполняет людей возвышенными чувствами и делает жизнь ценной.»

(Хорхе Луис Борхес. «Бессмертный». Новелла. 1947)

«Троглодиты оказались Бессмертными ...»

(Хорхе Луис Борхес. «Бессмертный». Новелла. 1947)

Первая новелла из сборника «Алеф» Хорхе Луиса Борхеса называется «Бессмертный». Принято считать, что сборник этот – лучший.

Классика, как считают многие из нас, но он не был признан классиком. И Нобелевскую премию в области литературы не получил. Знаменитый аргентинский писатель. Жил: 24 августа 1899 – 14 июня 1986 г.

Читать Борхеса полезно: мозги прочищает – заставляет размышлять. Главное – не стремиться искать сложности там, где их нет. Это миф, что Борхес сложен и непонятен: читать его могут только те, кто семи пядей во лбу.

Всё несложное повествование «Бессмертного» (не стоит вдаваться в детали!) весьма увлекательно и направлено к одной-единственной цели – вникнуть в суть понятия «бессмертие». А когда поймёшь, о чём толкует Борхес, тогда приобретёт ещё большую ясность идиома «Помни о смерти».

И может перевернуться с ног на голову то, что понимается под «бессмертной душой» … Вот тут мне, верующему человеку, стало как-то не по себе … Когда я стала думать об этом. Но. Но человек не создан для вечной жизни на земле. Слава Всевышнему. А у бессмертной души совсем другое измерение.

Бессмертие на земле – хуже ада. Вдуматься только: умопомрачительная повторяемость всего. Хуже, чем обратное развитие плода в утробе матери …

«Ничто не случается однажды, ничто не ценно своей невозвратностью. Печаль, грусть, освященная обычаями скорбь не властны над Бессмертными.»

***

Причудливый рассказ. Так и веет от повествования и Лавкрафтом, и особенно Говардом с его знаменитыми историями о Конане-варваре … Образ Бессмертных – фантастический, завораживающий.

Множество литературных исторических отсылок усиливают ощущение бесконечности, повторяемости: лабиринт зеркальных отражений.

Борхес – поэтизирует прозу. И делает это настолько мастерски, что порою дух захватывает. Великолепные фантастические картины рисует воображение: немыслимое сменяется ещё более невообразимым и затейливым. Повествование похоже на покрывало в стиле пэчворк.

Чем дальше читаешь, тем больше понимаешь, что рассказчику доверять нельзя. Есть такой литературный приём: «ненадёжный рассказчик». Вот его-то и использует Борхес. Так что читала я с улыбкой на лице… В конце – всё понятно. Даже почему Гомер – троглодит. Правда при этом, – бессмертный. Естественно.

Вероятно, это самый честертоновский рассказ Борхеса. Борхес часто использовал повествовательные модели других писателей, а Честертона он просто обожал. Вот, в этом случае Борхес написал новеллу в стиле «Неведения патера Брауна», только без патера Брауна.

Разумеется, сюжет «Сада расходящихся тропок» получился немного глуповат и сильно отдаёт абсурдом. Но Борхес очень умно аранжировал свой рассказ сновидческой атмосферой. Действие происходит как бы во сне, когда обычная логика отсутствует. С такой точки зрения рассказ просто замечателен. С точки зрения реализма — неубедителен. Но Борхес и не писал реалистические рассказы. Он был эрудит и сновидец.

Друг рассказал, что читал детям на ночь три версии предательства Иуды. Я, не зная авторства, попросил мне тоже дать почитать. А это оказался Борхес. Моё первое с ним касание. Прежде, чем начать читать, прочел биографию и ознакомился с ролью автора в мировой литературе.

Выдумывание несуществующих книг и биографий выдуманных писателей — один из главных литературных приёмов Борхеса. Видимо, от него эта мода и пошла. Кто только не сочинял подробнейшие био- и библиографии авторов и отзывы на никогда не бывшие книги, а также трейлеры-фейки к неснятым фильмам. Далеко не всегда это бывает интересно и занимательно, кстати.

Рассказ краткий, сумбурный. Моду на огромные примечания, видимо тоже ввел Борхес. Сейчас тоже иногда встречаются вещи, где примечания и сноски являются неотъемлемой сутью книги, расширяя ее пространство.

Идея о том, что Иуда это тот самый тетрагамматон, имя Бога, понравилась. И ничего, что на иврите имя состоит из пяти букв (я проверил). Это очень по-борхесовски. Поэтому это слово каббалисты до сих пор и не вычислили.

Странное впечатление от первого знакомства. Не гениально, но остроумно. Очень по-английски (а Борхес, как известно, был большим англоманом) — нести чушь с серьёзным выражением лица.

7(ХОРОШО)

Окталогию «Сад расходящихся тропок» уже скачал, буду читать.

Уже многие годы планируя всерьез добраться до творчества аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса, по факту приходится отдельно оценивать попадающиеся то тут, то там его малые произведения, первым из которых для меня стала «Вавилонская библиотека», написанная аж в 1941 году и опубликованная в книге «Сад расходящихся тропок» в 1944-м. В русском же переводе Валентины Кулагиной-Ярцевой я нашел данный рассказ в великолепной антологии Вл. Гакова «Фантастика века».

Сразу скажу, что довольно сложно оценивать данную работу из-за её малого объёма и выбранной формы повествования, а также потому, что особенно не с чем сравнивать (как я уже упомянул выше – масштабно автора я ещё не читал, а из других аналогов на ум приходит разве что «Закоулки времени» Джеймса Стоддарда из цикла «Эвенмер», да и то весьма отдалённо). И хотя многочисленные резюме гласят, что рассказ написан в традиционной для Борхеса форме эссе-фикции, в которой практически нет повествования, а только подробное описание созданного воображением писателя Вселенной-библиотеки, некоторые рецензенты, я думаю, не напрасно указали на то, что есть в творчестве аргентинца и более атмосферные, и более сюжетно выстроенные, и более информативные вещи. По крайней мере, в это хочется верить. Что до моих первых впечатлений, то да – действительно написано кратко и сухо, как эдакая математическая формула, содержащая в себе некую философскую идею. Метафора Борхеса, конечна, понятна. Общая идея тоже. Есть огромная (бесконечная?) Библиотека, в которой находятся книги с практически бесчисленным набором вариантов из 25 знаков (22 символа, пробел и точка с запятой), причем ни одна книга не повторяется дважды. Вместе с тем, абсолютное большинство книг несут в себе бессмыслицу, знаки очень редко сочетаются в связанные слова, не говоря уже о предложениях. В Библиотеке живут люди – библиотекари, которые пытаются расшифровать книги и найти ТУ единственную, объясняющую всё. Но насколько мал человек, настолько же огромная Библиотека. Количество вариантов книг настолько велико, что по объему вмещающих их комнат общий объём Вавилонской библиотеки превосходит объём наблюдаемой части нашей реальной Вселенной примерно в 10611 338 раз! Из чего напрашивается очевидный вывод – в полной мере осознать Вселенную и понять её законы (найти ту самую «Теорию всего») человечество не сможет, скорее всего, никогда.

Что ж, математики, наверное должны пребывать в восторге; в рассказе Борхеса для них работы, хоть отбавляй – тут и комбинаторный перебор, и теорема о бесконечных обезьянах, и много чего еще. В этом плане «Вавилонскую библиотеку» сложно переоценивать – не зря же она породила такое понятие, как «число Борхеса», ставшее нарицательным. А вот обычному читателю здесь восторгаться будет особенно нечем. Только лишь ещё раз убедиться в сократовском постулате «Я знаю, что ничего не знаю» и поставить довольно пессимистическое троеточие в конце: наверное, смысл жизни где-то сокрыт, но мы об этом никогда не узнаем. Впрочем, критиковать Борхеса за его реальный взгляд на материальный мир негоже, да и общая оценка всё равно вырисовывается положительная. Надеюсь, что когда-нибудь доберусь и до целого сборника «Сад расходящихся тропок», тем более что, по-видимому, «пищи для ума» и разнообразных идей там не меньше, чем в произведениях другого известного философа от фантастики Станислава Лема, который, к слову, Хорхе Луиса Борхеса очень уважал и ценил.

Отзыв продублирован автором на livelib.ru.

Печатание, ныне давно уже упразднённое, было одним из страшных зол человечества, ибо позволяло до безумия множить никому не нужные тексты. Каково? И это только одна из примет того будущего, которое предлагает читателю на страницах своего рассказа Борхес. Стоит ли читать про такое будущее? — Наверное, нет. Потому что нет в нём ничего такого, над чем стоило бы всерьёз задуматься. А есть просто набор высосанных из пальца утверждений, совершенно не подкреплённых никакой логикой.

Кстати о печатании и о бумаге. Здесь можно вспомнить Вадима Шефнера с его «Кончиной коллекционера» — он как раз весьма остроумно показал, что будет, если исчезнет возможность печати на бумаге :)

Возможно время ушло, возможно менталитет не тот, но рассказ о людях, всерьёз относящихся к какому-то шутовскому «вселенскому конгрессу», совершенно не производит впечатления. Читая его и с усилием пробиваясь сквозь многочисленные ничего не значащие фразы всё время ожидаешь, когда же наконец начнётся что-то интересное, ради чего рассказ и писался. Но вот остаётся 10, затем 5, затем 2 страницы, а ничего умного и интересного так и нет: вещица оказывается совершенно однородной — скучное повествование ни о чем вначале, затем в середине, а затем и в конце.

Возможно, для понимания прозы Борхеса нужно дорасти. Но, будучи в том возрасте, когда начинаешь с удовольствием читать и перечитывать отечественную классику, дорастать до совершенно чужого аргентинца Борхеса почему-то уже и не хочется :).

Всего лишь описание быта и нравов некого неизвестного племени, якобы обитающего где-то в неизведанных землях Южной Америки. Племени достаточно своеобразного — тут надо отдать должное фантазии автора — но ничем сверхординарным среди других таких же выдуманных племён не отличающегося. Читается вещица очень неплохо и что-то из неё может быть даже и запомнится надолго, но в целом она всё-таки чисто развлекательная и особых мыслей читателю не навевает. Разве что об условности некоторых положений нашей цивилизации :).

Небольшой рассказ о нравах дикого запада во второй половине XIX века. Герой произведения прошел все круги преступного мира и ушёл из жизни в 21 год, унося на своей совести смерть 21 человека (не считая мексиканцев). Написано очень просто, каким-то телеграфным полудокументальным текстом и от этого читать об этом ещё страшнее. Время практического беззакония, когда жизнь человека не стоит и ломанного гроша — и это менее двух столетий назад. А где-то и сейчас почти также, просто мы это стараемся не брать в голову: не у нас, не с нами — ну и ладно :(.

И опять, при очень приличной фантастической идее: наша жизнь отнюдь не реальность, а сон или грёзы кого-то другого — совершенно неинтересная реализация. То ли менталитет отечественного читателя не тот, то ли ещё что, но вся эта история с человеком, пришедшем на руины древнего храма, чтобы из сна создать человека, скучна и неинтересна. А вот тот же Пелевин с его «Чапаевым и пустотой», где в основу положена практически та же фантастическая идея, что и у Борхеса, воспринимается читателем чуть ли не на ура....

Очень неправильно для нашего отечественного читателя пишет Хорхе Луис Борхес. Одно слово: латиноамериканская проза — вся она как сад ветвящихся дорожек. Там где родной, отечественный писатель обойдётся парой фраз, Борхес громоздит горы историй, размышлений и переживаний, плюс ещё и некую полумистическую чепуху.

Что в сухом остатке есть в этом рассказе:

Рассказ вполне достоин включения в антологию Алфреда Хичкока «Убийства, в которые я влюблён...». Убийство, совершенное Эммой Цунц сколь просто, столь и остроумно — вот умеют же женщины пользоваться своей слабостью :). Бонусом для читателя идёт ещё и сильная психологическая составляющая: Эмма Цунц отнюдь не профессиональный убийца, а самая обыкновенная женщина и то, что она собирается сделать, для неё отнюдь непросто не только в физическом, но и в психологическом плане.

Сразу следует сказать, что рассказ о Педро Дамиане написан плохо — воспоминания, какие-то местные национальные войны, неизвестные полковники и текст от автора. Но... в этой небольшой вещице впервые в фантастике появилась великолепная идея, давшая позже жизнь многим прекрасным произведениям — о том, что прошлое, а с ним и настоящее, могут быть изменены силой неимоверного желания одного человека. А теперь вспомним такие отличные произведения, как «Божественное безумие» Роджера Желязны, «Перун» Ольги Ларионовой и «Прагматическую санкцию» Эдуарда Геворкяна» — все они родились из этой невзрачной маленькой вещицы.

Рука не поднимается назвать это произведение художественным рассказом. Чего здесь только не намешано: что-то от эссе, что-то от документального произведения, что-то от истории. И совсем чуть-чуть от художественного произведения. В общем, история столетней сеньоры, о которой на самом деле ничего и не написано. Есть историческая справка, есть описание условий, в которых нынче проживает эта сеньора, есть рассказ о её состоянии, а истории жизни — нет. Читается вещица, надо признать, неплохо, но вот смысл её создания... — была, жила, умерла.... И что? Где её мысли, эмоции, переживания? Что она была за человек? Странный рассказ...

Вот это уже настоящий Борхес! Всё на уровне полуэмоций, полудогадок, с привкусом легкого флёра сюрреализма. Некая полумистическая цепь событий, как бы связанная с недавней чуть-чуть не состоявшейся смертью главного героя, и странный, но такой понятный и близкий и ему, и читателю финал. И в итоге ничего вроде бы конкретного, но ощущение чего-то странного, таинственного, мистического, что трудно объяснить, но просто понять и принять, у читателя после этой совсем небольшой вещицы создаётся. И, надо признать, автору удалось очень чётко выдержать размер произведения — чуть бы подлиннее и уже было бы плохо.

Ещё одна история от Борхеса о нравах аргентинской глубинки на рубеже 19 и 20 веков: опять драки на ножах, опять конские табуны и гаучо, опять контрабанда и контрабандисты. И опять жизнь, которая, оказывается, не стоит практически ничего. Читать неинтересно — мало того, что тема для отечественного читателя не самая интересная, так ещё и написано плохо — телеграфный пересказ основных событий жизни главного героя и больше ничего.

Единственное светлое пятно в произведении — это финал всей истории как напоминание читателю, что самонадеянность и самоуверенность — не самые лучшие черты характера, которые в какой-то момент могут крепко подвести своего «хозяина» :).

Как не крути, как не изощряйся, а про любовные треугольники написано столько, что ничего нового ты читателю всё равно уже не скажешь. Вот и вариант Борхеса с горячей аргентинской дружбой, пламенными страстями и бесправной женщиной, которую можно сдать в публичный дом, а затем вновь, как какую-нибудь овцу, выкупить обратно, уродлив и страшен, конечно, но тоже не нов. Читать его, если не противна такая вот скотская жизнь, бесспорно можно, только вот что читатель думает получить от такого рассказа — знания о прошлом, какие-то эмоции (интересно какие?) или просто что-то для развлечения?

История, изложенная в рассказе «Мужчина из Розового кафе», в интерпретации другого участника тех событий. И как много, оказывается, зависит от взглядов человека на жизнь. Если он понял, что есть в этой жизни что-то поинтереснее, чем выпивка и поножовщина, тогда он действительно может взять и выбросить свой нож в окно в ответ на оскорбление и вызов противника. И честь и хвала ему за такой воистину мужской поступок.

К сожалению, произведения нельзя назвать удачным — беда его в том, что автор не написал в своём рассказе самого главного: каким образом главный герой, который родился и всю жизнь провел в атмосфере такой вот скотской жизни, вдруг смог так разительно изменить своё отношение к этой самой жизни. А это ведь, согласитесь, самое интересное.

Прошло всего 12 лет со времени первой рецензии, а взгляд на эту вещицу заметно изменился:

Рассказ из разряда «их нравы». А поскольку «их» — это глубинка Латинской Америки, да ещё бог весть какие древние годы, то отклика в душе эта вещица не вызывает. Тем более, что и манера изложения, и язык у Борхеса здесь не из тех, которыми можно восхищаться.

А так... для современного отечественного читателя, конечно же, дико и странно читать о том, что где-то нет ни власти, ни закона, а все, не то что споры, а даже всего лишь приступы больного самолюбия, разрешаются исключительно с помощью ножа. Кстати, непонятно откуда взялось в названии словосочетание «розовое кафе» — по содержанию видно, что месту, где происходит действие, гораздо больше подходит определение «притон» :).

Российский издатель порой напоминает мне карточного джокера. Ведь тв(о/а)рить может самые неожиданные вещи*. Возьмем, для примера, недавно изданный в комплекте с другим сборником, сборник «Атлас». Вот уже предисловие самого Борхеса, им же и включенное в книгу, говорит, что в этом самом «Атласе» помимо, собственно, текста должны быть связанные с ним фотографии. А фотографий нет в российском издании. Может быть, конечно, так издатели решили постмодернистски переиграть постмодерниста Борхеса. Не знаю. Быть может.

Если же говорить уже о самом «Атласе» как о сумме произведений и о произведении суммарном, то это средний в рамках творчества Хорхе сборник. Все-таки великого аргентинца я и не только любят за прелестные пересказы великих книг и фантастическое выдумывание несуществующих фолиантов. За интереснейшие эссе-исследования по философским и литературным проблемам, за мистические миниатюры, за богатую метафорику, за не дающий устать слог, за лаконичность и, конечно, за любовь к литературе. Тут Борхес не совсем в своей тарелке. Но «не» здесь не абсолютно негативная и отрицательная частица. Все же в чем-то в «Атласе» Луис остается собой. Черт подери, он ведь тут натурально средняя арифметическая из слепых Джойса, Демокрита и Гомера, которые силятся описать без глаз пейзажи разных точек мира. То щупая их, то живописуя вкус и текстуру ветра, то составляя компиляции и бриколаж (с полным осознанием проделываемого).

Наверное, самый борхесовский текст из всех фрагментов-комментариев фотографий — это «Сон в Германии». По онтологическому описанию и полету фантазии — это что-то вроде вариации «Вавилонской библиотеки», но с очень сильным элементом мистического. Не менее сильны эссе «О собственноручном спасении» (одно из самых ориенталистских, но при этом с глубиной интуиции, любви к Японии и загадочных произведений европейцев и иже с ними о Востоке) и «Улица Лаприда 1214» (продолжение линии «классического», раннего Борхеса).

Еще хороши и просты «Лабиринт», «1983», «Гостиница в Рейкьявике», «Грейвс в Дее», «Мидгардсорм», «Начало», «Дары», «Цезарь». Соответственно, как: эксперимент, деликатный разговор с красивым призраком, взгляд писателя через кожу на руках, пересказ рассказа друга Борхеса об Александре Македонском после «смерти», хорошие стихотворные переводы, разговор двух греков.

Так или иначе приятно вновь читать Борхеса. То, что написано в любовью, с любовью и читается. А уж тексты, написанные с любовью о любви к литературе, тем более возвращают тебя в царство Книг.

* — от своих слов не отказываюсь, но спасибо книгоиздателям, особенно маленьким и независимым, за то, что они вообще есть и продолжают свою работу в тотальный кризис. Даже я, занимающийся пиратством, в последний год потратил пятизначную сумму на пять десятков книг, понимая, что без этой капли в море, это самое море совсем скоро иссякнет

Великолепное произведение. Это не только просто блестящая стилизация под античный текст (впрочем иного от Борхеса ожидать не приходится), но и более чем увлекательное повествование. Город достоин произведений Лавкрафта, сам образ бессмертных очень интересен, ну и сюжетный поворот в середине) В общем один из рассказов, где Борхес действительно показал себя мастером.

Забавный рассказ, из разряда «показать привычную историю, с совершенно другой стороны». Но само описание жизни «Астерия» и его дома довольно таки любопытно.

Не сказать бы что очень интересный рассказ Борхеса. Читателю не знакомому с поэмой Хосе Эрнандеса «Мартин Фьерро», этот рассказик вряд ли что то скажет или заинтересует.

Ещё одно философское рассуждение Борхеса, завёрнутое в довольно занятный рассказ. Тема памяти — невероятно интересная и многогранная. Хотя это один из тех рассказов Борхеса, где сюжет действительно практически ничего не значит, и основную часть текста занимает сам образ экстравагантного Иренео Фунеса.

Занятный детектив с обилием отсылок на еврейскую мистику. В рассказе присутствует множество интересных образов (странный дом куда попадает главный герой), персонажи колоритные и харизматичные.

Великое произведение, великого аргентинца Хорхе Луиса Борхеса. Столько философских и фантастических мотивов и идей в таком крохотном рассказике. Один из шедевров Борхеса.

Местами скучный, местами интересный сборник кратких характеристик некоторых вымышленных существ, подобранных автором, видимо, по принципу: «захотел — добавил, не захотел — не добавил», то есть бессистемно и хаотично. Отрадно, что в сборник вошли не только известные существа вроде Цербера или драконов, но также весьма экзотические создания, о существовании которых мне довелось услышать впервые. Но при этом огорчает, что Борхес, охватив и Древнюю Грецию, и Китай, и индейские предания и даже различных фантастов нового времени, не уделил ни малейшего внимания славянской мифологии, узнать о которой лично для меня было бы совсем не лишним. Из плюсов стоит также выделить множество интересных фактов, которые в прямом смысле разбираешь на цитаты по ходу чтения. Ну а из минусов — довольно сухой авторский стиль, который даже самую увлекательную вещь описывает так, что начинаешь клевать носом.

Наверное, «По поводу классиков» для современного читателя — буквально одним поколением позже первых читателей Борхеса — можно пересказать одним словом. Даже именем.

«По поводу классиков» — это Умберто Эко. Это тождественный ответ на тождественный вопрос. Произведение классическое и/или интересное, если и только если оно открыто. Если оно пористо, если его структура как можно больше изрезана для фокусов читательских интервенций интерпретациями. Явное пересечение ответа с почти дословным описанием идеального детектива, детективного романа после модерна и переходу к открытым произведениям с со-участием читателя, которое дал Роб-Грийе в одном из интервью.

Другое дело, что это, казалось бы, уже весьма избито, вся т.н. французская теория, французская же литература, а также их американские коллеги именно об этом безостановочно гласят. Действительно, это так. Только Борхес их «чуть-чуть» опередил. Ненамного, но все же. Как и всегда. Правда, сказано об этой пористости литературной субстанции буквально две строчки из нескольких десятков.

Борхес — один из самых странных феноменов в мировой литературе.

Создатель фантастики о литературе, выбравший своим предметом саму письменную традицию как таковую, Хорхе Луис, как и наш Чехов, мастер малой прозы. Эссеист, публицист, спартански лаконичный писатель. Вот и совсем короткая заметка «Я — еврей» из той же оперы.

Борхес создал фельетон, одновременно чрезвычайно тонкий, но вместе с тем очень хлесткий. На самом деле самый лучший ответ любому латентному, или осознанному, но очень скрытому антисемиту. Знаете, они из той породы, которые при любой не-совсем-славянской-внешности осторожно, с улыбкой, спросят невзначай — еврей? Вы ответите сконфуженно, что нет (потому что объективно, а не от внутреннего стыда за свое естество и т.д.), а вот добавят — а чего так осторожно отвечаете? Ну если б и были «да», то что в этом плохого? Вот таким «хитрым» антисемитам изобличительный и гордый ответ (ниспровергающий вопрошающего в яму обмельчания собственной псевдо-национальной псевдо-гордости) Борхеса. Берите на вооружение!

»...первым из Асеведо на латиноамериканский континент ступил каталонец дон Педро де Асеведо, землевладелец, около 1728 года пустивший корни в Паго де лос Аройос, отец и дед скотоводов этого края, почетный гражданин, фигурирующий в анналах одного из приходов Санта-Фе и в документах времен вице-королевства, -- то бишь предок, увы, из неисправимых испанцев.

Два столетия не смогли придать ему иудейское происхождение, два столетия ничья рука не тревожила его памяти.

Я благодарен журналу «Тигель», подвигнувшему меня на эти розыски, но теперь у меня еще меньше надежд включить в свою родословную Жертвенник всесожжения, Медное море, Генриха Гейне, Глейзера и десять праведников, Екклезиаста и Чарли Чаплина.

Говоря языком статистики, евреи весьма немногочисленны. Что бы мы сказали о человеке, в четырехтысячном году открывшем, что отовсюду окружен выходцами из провинции Сан-Хуан? Наши изобличители упорно ищут чужие корни среди евреев, но никогда -- среди финикийцев, нумидийцев, скифов, вавилонян, персов, египтян, гуннов, вандалов, остроготов, эфиопов, иллирийцев, пафлагонцев, сарматов, мидийцев, оттоманцев, берберов, британцев, ливийцев, циклопов и лапифов. Ночи Александрии, Вавилона, Карфагена или Мемфиса никогда не подарят тебе предка: это способность оставлена лишь племенам смолистого Мертвого моря».

История одной смерти.Душа,расставшись с телом,совершает свое последнее путешествие,замыкающее круг жизни.

«Фантасмагорические заметки о культуре, обществе и искусстве,

или о сбывшихся прогнозах и бесплотных идеалах»

Под вереницей веселых рассказов «Хроник Бустоса Домека» скрывается серьезный цикл из критических статей. Постмодернистский мозаичный памфлет и забавная псевдо-публицистическая проза не суть, а форма коллективного творчества Борхеса и Касареса. От «Предисловия» до «Бессмертных» (ра)скрывается философская публицистика. Только писательский дуэт, как и их французские коллеги, Делез и Гваттари, философствует по заветам Ницше не нудным пером, а сурово-саркастическим молотом. И это не столько и не только, даже вовсе не забавы над вульгарно интерпретированным и понятым постмодерном с постмодернизмом. Это и не воспевание возможностей и арсенала множественностей и ризом, фрагментации и смерти Единого. Скорее Борхес, знаток и романтически преданный классике в философии, литературе и искусстве вообще, творчество которого есть проживание этого человеческого культурного богатства, вместе со своим напарником рассуждают о другом. Как продолжить классику, как не сохранить ее в виде музейно-школьной мумии, а воспроизводить ее, давать классическому продолжение, выход и исход в новое. «Хроники Бустоса Домека» не о постмодерне, а о модерне, который, вспоминая Хабермаса, есть незавершенный проект. Именно о тех границах и преградах, которые возникают перед Модерном, и размышляют в доступной форме Борхес и Касарес.

Прежде всего Модерн — это эмансипация, взаимное обучение, здоровая доля сомнения в своей правоте, стремление к Истине, Красоте и Добру, устремление к новому. Во многом эта еще платоновская триада, греческая мысль, политика как этика и искусство как идеал, по-особому осмысленные в поворотной точке европейской и мировой истории, стали началом наиболее важной и не омраченной милитаристской и колониальной кровью линией Просвещения и Модерна. В большинстве из рассказов «Хроник...» раскрывается, на мой взгляд (все же в ситуации постмодерна надо учитывать, что твоя позиция всегда есть интерпретация, частное мнение и не абсолютный ракурс), ложные и ограниченные пути к Красоте. Об этом «Дань почтения...», где культура цитирования и отсылок заходит так далеко, что цитируемой текст целиком заявляется как новый. Т. е. меняется лишь имя автора. Что интересно, упомянутые византийские «текстари», и вообще средневековая культура письма, базировалась на творчестве именно как особой комбинации заимствований, а точнее отсылок. Такой мозаики смысловых контекстов, которые бы знающему читателю (зачастую от монаха-писателя к монаху-читателю) показали полноценно новый смысл. Особенно это касается летописей, о русском изводе которых отлично рассказывает Игорь Данилевский (вообще его идея о том, что летописи — это «докладная записка» и «материалы дела» для Страшного Суда, а в ожидании томилось все Средневековье, великолепна). Другое дело, что современная культура отсылок и «мира как текста» — лишь бледная тень того океана пересекающихся цитирований. «Вечер с Рамоном...» вопрошает о границе детализации и реалистичности реализма, о диалектике средств и целей. Если цель описать реальность вообще, мы впадаем в такую дурную бесконечность, которая и Аристотелю не снилась. Поэтому, когда Рамон Бонавена принялся было написать реалистический роман о проблемах жителей некоей деревни, а потом погряз в юридических и психологических коллизиях, удаляясь в них все глубже в ножку своего письменного стола, потеря цели привело к осмыслению самого инструмента, реалистического письма, как цели. Отсюда и абсурдные тома о пепельнице и карандаше. Другие рассказы, например, «Каталог и анализ...», проходится по без(д)умному минимализму. «Новый вид искусства» пинает архитектуру, задача которой становится издевательство над человеческим удобством. «Этот многогранный Виласеко» порицает стремление к непохожести, которое приводит к банальной одномерности. «Gradus ad Parnassum» изобличает языковое игрище с языковыми играми, которое приводит поэта к состоянию кабинетного философа из присказки Маркса («наука — это половой акт, а философия — онанизм»). «Наш мастер кисти: Тафас», скорее, представляет из себя уже некоторый переход от отбрасывания ложных путей создания красоты к обнаружению истинных. Его можно прочитывать и как некий полемический жест в сторону чрезмерно зарвавшегося в стремлении к сложности авангарда, и как критику традиционалистского и иного конъюнктурного сдерживания творчества (опять же, авангард, требующий от прогрессивного или «прогрессивного» художника как можно сильнее удалиться от похабных масс с их вожделением китча, прям как в статье Гринберга «Авангард и китч»; и традиционалистские, например, мусульманские запреты по вопросам визуального искусства), и как вопрошание о невыразимом в искусстве. Включенности художника в жизнь и то, как эту включенность показать.

Вместе с тем некоторые рассказы сконцентрированы скорее не на тупиках, а на путях дальнейшего прогресса и эмансипации искусства. Об этом, например, одна из жемчужин сборника, «В поисках абсолюта». В нем произведение искусства предстает как не только и не столько индивидуальный акт некоего гения-творца, а как коллективная, общественная практика. Которая, несмотря ни на что, фоном и тенью скрывается за любой книгой, мелодией или даже научным открытием. Здесь же поднимается и вопрос историчности искусства, исторического как такового, понимания мира вокруг как процесса. «Избирательный взгляд» заставляет задуматься о том, как передать невыразимое в творческом жесте. Как произведению описать пустоту или время вообще? В этой эпизодической зарисовке делается ставка на перформанс и инсталляцию, на выход за рамки единичного произведения к системе таковых и акцентом на отношении между ними. Перформанс как общественная критика всплывает в другом алмазе цикла — рассказе «Гардероб 1». Один из самых запоминающихся, с неожиданным поворотом, меняющим все, и просто веселым. Здесь искусство воплощает идеал Сократа как шмеля, жалящего общественный статус-кво и нудное, некритичное спокойствие. «Чего нет, то не во вред» напоминает, что одна из самых сильных фигур и мощных инструментов искусства и критики — это молчание. Но не умалчивание в страхе, лести и лжи. «Нынешний натурализм», как бы суммируя критическую часть сборника, предлагает хотя бы периодически отказываться от закутывания в одеяла из слов и хитросплетений фраз в попытке новаторства. И попробовать вместо говорения словесных облаков заняться деланием действий и практикой. Некоторым заключением из этой условно выделяемой мной части сборника (и, как я покажу в конце этого отзыва, логический финал вообще всего сборника) выходит «Универсальный театр». В нем, как и в некоторых других своих произведений из других циклов и выкладок, Борхес грезит о театре, который будет неотличим от жизни, как и наоборот.

Оставшиеся элементы и фрагменты «Хроник...» больше ведут речь не о критике тупиков и поиске выходов для жизни искусства, но концентрируются на обществе, техническом и научном прогрессе. В «Теории группировок» критикуются опять же дурно-бесконечные и бессмысленные попытки систематизировать и классифицировать все до последнего винтика. Опять же цель и средство, их взаимодействие, должны определять те или иные научные потуги. «Новейший подход» вопрошает о том, что сегодня называется политикой памяти и войнами памяти. Фальсификация истории, борьба интерпретаций, удобные переписывания — все это затемняет историчность как тотальные процессы, где конкретное определяет абстрактное, отдельные эпизоды истории, а не воли наций и частных политиков. «Гардероб 2», закрывая глаза на сатиры о моде и рекламе одеяний, показывает более глубокие философские и научные проблемы. Наши тела, вплоть до органов чувств, не некие фильтры между нашим сознанием и миром, не то, что скрывает вокруг лежащее, а совсем наоборот. Тела, конечности, система чувствительности не нечто статичное, но инструменты «в руках» нашего сознания и мышления. ««Бездельники»» формируют сатиру на нынешнее состояние научно-технического прогресса, который в угоду частным, а не общественным интересам, создает целые мусорные сектора экономики, а также только усиливает рабство человеческого существа в сфере труда и отдыха от него. «Esse est percipi» в унисон с Бодрийяром обличает и демонстрирует современность как потоки ложной или не «в ту степь» истинной информации, которую пассивный потребитель даже не силится активно осмыслить. «Бессмертные» в духе Лема рассматривает, посмеиваясь, идею вечной жизни человека благодаря техническим заменам в нашей телесности.

И, наконец-то, пара слов для финала. Хорхе Л. Борхес и Адольфо Б. Касарес создали очаровательный и сильный сборник размышлений. Веселых, трагичных, актуальных и глубоких. В постмодернистской форме здесь ставятся задачи по реабилитации и возрождении Модерна. Особенно искусства этой большой эпохи, которое, как мне кажется, из «Хроник...» имеет лишь один шанс для выживание. Перестать быть целью, став средством. Искусство для искусства, филигранные выверты и сложность для акцентирования неповторимой непонятности — все это слишком... просто. Как сказал один мой друг, Джойс совершил в литературе такую революцию, какую и Гегель в философии. После его доведения до логического конца искусства для искусства данная формула попросту невозможна. Такие же окончательные революционные (тер)акты были и в других областях искусства прошлого века. И выход, как мне кажется, кроется в «Универсальном театре» и серии похожих рассказов Борхеса. Искусству для выживания и дальнейшего развития необходимо покинуть свою тепленькую автономную автаркию и смешаться с самой жизнью. Так же, как советовал Маркс для философии в тезисах о Фейербахе. Что-то похожее в размышлениях о «театре жестокости» мыслил Антонен Арто. Искусство как жизнь, жизнь искусством, искусство жизни — следующий шаг к Красоте, которая есть Истина и Добро. Искусство должно менять мир? Так не будем ему мешать! Отпустим искусство на улицы из наших библиотек и творческих лабораторий.

П.С. Я не назвал рассказ «Новый вид абстрактного искусства». Избегая содержания самого этого произведения, я считаю, что «Хроники Бустоса Домека», как и некоторые работы Станислава Лема, есть особый жанр литературы и научной фантастики. Тот самый новый вид абстрактного искусства, но только в смысле не внутренней пустоты, а наоборот. Лем и Борхес создают литературу над литературой, даже не литературоведение и не критические размышления, а как бы фантастику о литературе. Металитературу, которая воображает иные литературы. В данном случае, правда, Борхес воображает такое новое, которое есть хорошо забытое старое...

И всё ж, друзья, не поминайте лихом, поднимаю паруса!

Надо сказать, что оба писателя для меня совершенные незнакомцы. Нет, конечно, имя Борхеса слышал и даже в домашней библиотечке двухтомник пару лет назад появился и занял своё место на букву «Б», однако книг его авторства не читал и никакого представления о творческой манере Борхеса не имею. Ну, а Адольфо Касарес и того паче — терра инкогнита во всех смыслах.

Ну, что ж, свистать всех наверх, поднять паруса, по местам стоять, с якоря сниматься — вперёд и в путь!

Соавторы этой своей книгой соорудили своеобразную матрёшку. В которой каждая последующая фигура представляет новое лицо, новую персону. Непонятно?

Ну, вот смотрите: на обложке (наружная фигура) стоят два имени — Хорхе Луис Борхес и Адольфо Бьой Касарес, которые подобно двуликому Янусу слились в единое соавторское целое (но на самом деле как на картинке внизу), каждый при этом имея свою яркую индивидуальность, и породили всё остальное внутриматрёшковое содержимое.

Фигура вторая, Бустос Домек — это тот придуманный, сотворённый нашими реальными соавторами «автор» читаемой нами книги — как оказалось, вполне самостоятельный в творческом и в стилевом отношении писатель (ну, вот как Олег Ладыженский и Дмитрий Громов в своём творческом соединении породили Генри Лайона Олди, писателя вполне успешного). Для которого придумана… а может просто записана некая биография, предваряющая книгу, и даже библиография (руки тянутся проверить, не мистификация ли все эти упоминаемые в этом очерке произведения, но трезвая холодная голова останавливает и шепчет рукам «Не срывайте покрова тайны»). И сразу же в этом предваряющем книгу очерке говорится о мотивации, которой, надо полагать, руководствовались и которой следовали наши соавторы (матрёшка заглавная), создавая эти свои шесть новелл:

ЦИТАТА) «Новая грань творчества этого плодовитого и часто непредсказуемого автора — детективные рассказы; в них он бросает вызов тому холодному интеллектуализму, в который погрузили жанр детектива сэр Конан Дойл, Родриг Оттоленгуи и т. д. «Пухатские рассказы», как с нежностью называет их сам автор, – это не филигрань византийского мастера, удалившегося в «башню из слоновой кости»; нет, в них ясно слышен голос нашего современника, чутко реагирующего на пульс окружающей жизни и спешащего щедро поделиться с нами богатствами своей мудрости».

А для того, чтобы читатель совсем всё понял, в книге имеется так называемое «Вступительное слово», в котором от имени некоего литературного критика (кстати, вот вам фигура №3) буквально посюжетно и поэпизодно расписаны все шесть новелл и то, что наш предполагаемый «автор» (фигура №2) имел ввиду и чем руководствовался, создавая эти свои детективности и криминальности. Тут вам угадываются и имена предтечей на ниве детективного жанра (Эдгар Алан По просматривается однозначно), и, что самое главное, имеется указание на то, что автор на самом деле хотел познакомить читателя с теми его современниками-аргентинцами, которые в тех или иных качествах предстают в новеллах в виде персонажей. Честно говоря, ваш покорный слуга после прочтения самих новелл попросту вернулся к началу и заново перечитал всё вот это двойное вступление, весь этот «лид*» к основному тексту — и сразу многое встало на свои места.

А далее следуют одна за другой уже упоминаемые шесть новелл. Каждая из которых имеет свой собственный сюжет, однако все они связаны друг с другом одним общим главным героем и многими персонажами второстепенными, однако тоже переходящими из новеллы в новеллу. В качестве главного героя выступает отбывающий весьма длительный срок уголовного наказания Исидро Пароди (внутриматрёшечная фигура №4). Однако, как это ни странно, основным рассказчиком он всё-таки не является, а только лишь выполняет роль центростремительной фигуры, персонажем, в камеру которого то и дело заявляются наши второстепенные люди и рассказывают (ага, вот вам и рассказчики, они же все последующие внутренние куколки, уже совсем без номеров) о тех или иных странных, непонятных, а то и явно криминального толка событиях и происшествиях, которые происходили либо с ними самими, либо в их присутствии, или же ещё как-то рядом и около.

Пересказывать сюжетные линии каждой детективной истории нужды нет — все новеллы коротенькие и всю суть происходившего легко и просто узнать непосредственно из книги. Однако всё-таки от привычных нам детективных рассказов эти отличаются изрядно. И прежде всего тем, что наш внутрикамерный детектив Исидро Пароди ни разу нам не объяснил, как именно он пришёл к тому или иному своему выводу. Не-а, он просто в конце каждого рассказа берёт слово и авторитетно растолковывает, что убийцей является тот-то, а помогал ему такой-то, а такая-то делала вот это, ну и т. д. Впрочем в первой новелле автор … нет, всё-таки не автор, а Исидро Пароди раскрывает один из секретов некоего мистического обряда, объясняя его суть соответствием самому простому карточному фокусу — наверное, каждый из нас в детстве владел искусством карточных фокусов и дурил головы своих доверчивых приятелей и приятельниц, так что может вспомнить и эту загадочную тайну.

Честно говоря, какого-то особого читательского оргазма я при чтении этого сборника не получил. Ну, порезвились изначальные авторы, поиграли в детективов и в писателей детективного жанра, порисовали картинки быта, и, главное, поиграли в образы своих современников — соотечественников и соотечественниц. Сами поиграли, ну и нас пригласили принять участие.

Что ж, сенкью, вери матч! Мучас грасиас, кабальерос!

Но вот, наверное, к месту будет упомянуть о неких возможных и вероятных последователях нашего соавторского дуэта. Я имею ввиду Рекса Стаута с его тучным малоподвижным сыщиком Ниро Вульфом, который тоже отличался тем, что все свои расследования проводил на кончике пера в перерывах между ухаживанием за орхидеями. Однако у Ниро Вульфа был незаменимый и весьма шустрый во всех смыслах Арчи Гудвин, который являлся и глазами, и ушами, а порой и руками Ниро Вульфа и поставлял тому для его размышлений громадную долю объективной информации, а порой и своих субъективных рассуждений. А у нашего визави — имеется ввиду Исидро Пароди — такого помощника, увы, не было. Однако он справлялся и сам, а как — сие остаётся тайной. Чёрным ящиком. У которого на входе — информация, а на выходе — вывод, а вся внутренняя работа остаётся за кадром. Я ж говорю, матрёшка

Блестящий по стилю (впрочем, как всегда у Борхеса) рассказ. Прочитав его первый раз как детектив, в котором автор честно выкладывает перед нами все ключи к разгадке, можно заняться вычитыванием иных смыслов, не менее интригующих. Например, проследить за тем, как в действиях персонажей преломляются религиозные и философские концепции: атеизм, каббала, воззрения элеатов, вера в метемпсихоз. Или поиграть в бисер на пространствах мирового культурного континуума. Место действия — типичный нуаровый город грехов, напоминающий сразу и Париж, и Буэнос-Айрес; и вместе с тем, здесь уже угадывается Амбра Вандермеера. Кредо Лённрота «Гипотеза, в отличие от действительности, обязана быть интересной» перекидывает мостик от Дюпена, первого детектива в мировой литературе, который получает удовольствие от применения аналитического таланта, к камбербэтчевскому Шерлоку, раздражённо бросающему «Скучно!». А мстительный Денди Шарлах со своими арлекинами предвосхищает эстетику мрачного карнавала, воплощённую в николсоновском Джокере.

В финале Борхес поднимает полицейский детектив до кармического эпоса: герои воплотятся в новых аватарах, и их поединок должен снова и снова повторяться в следующих перерождениях в идеальном лабиринте — прямой из апории Зенона. При этом невозможно не заметить самоироничную усмешку Борхеса: Лённрот «внезапно став библиофилом, гебраистом,.. приказал, чтобы книги убитого упаковали, и унес их в свой кабинет. Отстранясь от ведения следствия, он углубился в их изучение». Слепота мудреца в башне из слоновой кости.

Рассказ до предела насыщенный цитатами из китайской книги Перемен, витиеватыми речевыми оборотами и интеллектуальными диалогами, из которых, собственно и состоит всё произведение. Авторы столь утончённо опутывают этими элементами читателя, что сюжет перестаёт иметь значение. Тот случай, когда форма превалирует над содержанием.

Однако, история, в которой одним из действующих лиц является маг Тай Ань — это ещё и детективный магреализм, щедро сдобренный китайским колоритом, хотя всё происходит в Латинской Америке. Действия практически нет, а декорации нужны лишь для того, чтобы дать направление тому или иному высказыванию персонажей. Признаться, до сих пор я ничего подобного не читал.

К моему сожалению, не всё я понял, осталось ощущение чего-то недопонятого. Возможно, я не был готов к такой мощной плотности интеллектуальности текста и, наверное, произведения Борхеса нужно читать, ожидая именно такой подачи.

И, настроившись на волну рассказа, хочется написать что-то вроде: охладившись в тени словесных ветвей, не торопись выйти на свет, а подожди умственных всходов, подумав над тем, что познал в сени дерева.

Амбиции против Мудрости, или О Вере и Неверии

*****************************************

«Ты никогда не будешь моим учеником».

(Хорхе Луис Борхес. «Роза Парацельса»)

***

Снова рассказ без оценочных суждений, как и рассказ «В чаще» Акутагавы Рюноске (впрочем, не единственный в своём роде). Читателю приходится самому думать и рассуждать. У некоторых раздумья занимают немало времени. И это хорошо.

Можно перечитывать рассказ «Роза Парацельса» (1977 г.) Хорхе Луиса Борхеса несколько раз. И каждый раз, возможно, читатель будет по-разному его интерпретировать. Можно прочитать один раз, но вдумчиво, и интерпретация будет единственной. Всё, наверное, зависит от подготовленности читателя, его жизненного опыта и мироощущения.

Кем был Парацельс? Вспомним. Имя его знакомо со школьной скамьи. Это великий реформатор медицины, предтеча фармакологии. Именно ему принадлежит широко известная фраза: «Всё — яд, всё — лекарство; то и другое определяет доза». Алхимик. Автор нескольких алхимических трудов. Философ.

Итак, рассказ. Очень маленький, но со множеством деталей. Именно детали заслуживают пристального читательского внимания. Давайте разбираться.

В первой сцене мы застаём Парацельса, молящегося о том, чтобы ему был ниспослан ученик.

Читатель, Вы когда-нибудь молились Богу? Я, думаю, что да. Почему-то вспомнился в этой связи мой братишка в десятилетнем возрасте. Была такая ситуация, что ему очень нужно стало выпросить какую-то милость для себя и он обратился к высшим силам, не раздумывая над формой обращения, просто от всей души: «О, Боже! Боже! Аллаховый Боже!» Представляете, насколько сильно желание мальчишки, что ему было всё равно, к какому Богу обращаться! Лишь бы хоть какой-нибудь помог … Хм… Вряд ли такая молитва могла быть услышана Господом нашим…

Вот и Парацельс, персонаж Борхеса, молился всем Богам сразу: «…молил своего Бога, Бога вообще, Бога всё равно какого…». Но Парацельс – далеко не мальчик, а старец (мудрец), убелённый сединами. На сколько же сильным, отчаянным было его желание получить ученика, что он в своей мольбе, пренебрегая разумом, обращается к неведомым силам. И уж, если не Господом Богом будучи услышана его молитва, то кем-то она была услышана. К нему явился ученик: «В дом вошёл незнакомец. … Парацельс указал ему на скамью; вошедший сел и стал ждать. Некоторое время они молчали».

Уважаемый читатель, не сомневаюсь, что вы в гости ходили, к вам приходили гости, или просто вы заходили к кому-то в дом, или — к вам. Но не кажется ли вам странным, что незнакомый, вошедший ночью человек, сядет и будет молча ждать? На мой взгляд, ситуация более, чем странная… Вот они, детали! (Я бы уже от страха умерла). Но Парацельс понимает, кто к нему пришёл, приглашает его и не задаёт вопросов. Сидят и оба молчат …

Посмотрите, что Борхес мастерски вытворяет с текстом! Так мало слов и так много сказано всего. Только вчитайтесь и увидите: незнакомец – не просто не знакомый человек, но человек, про которого можно сказать «сам себе на уме» — он пришёл с определённой целью, поэтому ведёт себя чутко и осторожно (он же не знает Парацельса, только наслышан о нём). Заметил лёгкий жест – приглашение сесть на скамью, другой мог бы и не заметить, а этот «весь во внимании»; выразил уважение к хозяину – тут же присел; проявляет настороженность – молчит и ждёт, когда к нему обратится хозяин. И ещё одна деталь. Незнакомец не поздоровался с порога, как бы ясно говоря: «Ты звал, вот я и пришёл». Разве автор не гениален?

И кто же заговорил первым? Учитель. Это же он вызвал потенциального ученика. Потом незнакомец сказал: «Я хочу быть твоим учеником. Я взял с собой всё, что у меня есть. Он снял торбу и вытряхнул её над столом. Монеты были золотые, и их было очень много».

Вот тут-то всё и переворачивается с ног на голову. Ломается сценарий Учитель – Ученик, о котором мечтал Парацельс. Судите сами. В этой ситуации были возможны два сценария. Первый: Учитель, как Мастер, яростно желает передать свой опыт, накопленные знания достойному приемнику, который продолжит его дело. Скажите, в этой ситуации кто кому должен заплатить? Никто. Для обоих Учить и Учиться – радость и смысл жизни. Второй сценарий, напоминает репетиторство: учитель оговаривает стоимость своей профессиональной услуги, ученик либо соглашается, либо отказывается, если цена кажется завышенной.

Борхес предлагает третий и весьма необычный сценарий. Он ломает привычные стереотипы. Эта сцена похожа на сцену совращения. Судите сами. Перед вами вываливают кучу золота – несметное богатство, говоря, что всё это будет твоим и человек станет (так и быть уж) у тебя учиться, но ты уж постарайся – яви чудо. Чудес не бывает … Чудес не бывает?

Читатель, представьте на минуточку себя в этой ситуации на месте Парацельса. Что бы вы чувствовали? Вот и я задаю себе такой же вопрос. Ответ однозначный: унижение. Разве этого ожидал Учитель? Парацельс, как прототип нашего персонажа, заслуживает, чтобы про него писали «Учитель» с заглавной буквы. Он должен был чувствовать себя униженным и глубоко оскорблённым. Он разочарован: «Ты надеешься, что я могу создать камень, способный превращать в золото все природные элементы, и предлагаешь мне золото. Но я ищу не золото, и, если тебя интересует золото, ты никогда не будешь моим учеником».

ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ МОИМ УЧЕНИКОМ.

Вот такой непроизвольный ответ Учителя, идущий от души. Никогда – это значит, никогда. Что оставалось делать несостоявшемуся ученику? Собирать свои пожитки и уходить, как говорится «несолено хлебавши». Он ещё пытается оправдать своё поведение, хотя бы хоть как-то, понимая, что нанёс оскорбление. «Эти монеты – всего лишь доказательство моей готовности работать. Я хочу, чтобы ты обучил меня Науке. Я хочу рядом с тобой пройти путь, ведущий к Камню». Он, якобы, не хотел купить Учителя и его Знания, а всё это золото лишь доказательство … «Детский лепет» — говорим мы в подобных ситуациях. Дело сделано. И что можно доказать, демонстрируя золото, как признак своего благосостояния? Золото … Зло …

А вот ещё интересная деталь. Учитель в своей речи употребляет понятия Камня и Пути. Несостоявшийся ученик быстро вплетает их в свою речь, не понимая их глубинного смысла, словно попугай. Словно попугай … Как глуп незнакомец, возомнивший, что сможет стать Учеником Учителя. Чтобы стать достойным своего Учителя Учеником одних желания и готовности (как ему кажется) мало, и уж, конечно, золото тут не поможет. Надо иметь, необходимый для Учения, потенциал, способности, ум и другие качества. Науку делают не парни с улицы. А претендент на звания Ученика, как бы мы сказали сейчас, «облажался»: он не выдержал вступительный экзамен. Не забываем, это был взрослый человек, а не ребёнок! Он пришёл учиться Науке, то есть Высшему знанию.

Дальше идут препирательства двух персонажей, которые, на мой взгляд, не имеют значения философской притчи. Похоже на словесный пинг-понг. Так иногда спорят в школе ученики-старшеклассники со своим учителем, вообразив, что смогут посадить его «в калошу»!

Чем же всё закончилось? Финал очень красноречивый и достаточно предсказуемый. Конечно же, несостоявшийся ученик побеждён великим Учителем: «Он преклонил колени и сказал: Я совершил проступок. Мне не хватило веры, без которой для Господа нет благочестия».

«Парацельс проводил его до лестницы и сказал ему, что в этом доме он всегда будет желанным гостем. Оба прекрасно понимали, что встретиться им больше не придётся».

«Парацельс остался один. Прежде чем погасить светильник и удобно расположиться в кресле, он встряхнул щепотку пепла в горсти, тихо произнеся Слово. И возникла роза».

У Парацельса за плечами была вся жизнь и мощный научный потенциал. Он страстно и яростно мечтал об Ученике, которому успел бы ещё передать накопленные знания, чтобы его Ученик, как факелом, мог освещать новые пути в Науке. Поэтому для него понятия Путь и Камень тождественны. Без движения вперёд, развития Науки не возможно.

Не следует, на мой взгляд, упрощать эту историю и переносить её на школьную почву, тем более, в нашу современность. Здесь ситуация иная. Она скорее напоминает ситуацию передачи Знаний достойному приемнику, а не простому обучению азам наук детей и подростков наёмными учителями. Нет. Здесь всё глубже. Парацельс – учёный, а не учитель в общепринятом понимании этого слова.

Очень важным, я бы сказала, определяющим мотивом в этой истории выступает Вера и Неверие. Вообще, Испания довольно-таки религиозная страна. Судите сами. С чего началась вся эта история? Парацельс пренебрежительно отнесся к Вере, запросив помощи у неведомых сил и получил такого потенциального ученика, какого заслужил. Усердная молитва Господу Богу разве к такому обернулась? Парацельс взывал, но не верил.

Но вот появился потенциальный ученик, также одержимый неверием. Такой, какого и заслужил Парацельс своей глупой молитвой. Как без Веры нет молитвы, так без веры в Учителя нет учения. Что символизирует возрождение розы из щепотки пепла с помощью Слова? То, что Учитель — Настоящий, а бедняга без веры в Учителя потерял всё. Но у него осталось ещё золото. Но путь в Науку ему заказан.

Почему Парацельс в финале удобно располагается в кресле? Он чувствует себя комфортно. Потому что он доволен финалом: избавился от такого ученика, который ему не нужен. Он остался один. Но я думаю, что это не на долго. Нужный урок он тоже вынес из этой истории. «Век живи – век учись» — гласит народная мудрость.

«Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно не мало,

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало». (Омар Хайям)

Вот такой резонанс в моей душе оставил этот замечательный рассказ.

Желаю всем приятного чтения. Делитесь своими впечатлениями. Они у нас разные и каждое из них имеет право на жизнь. Интересно.

Был раньше мир совсем другим,

Был неизучен и велик.

За неприступною стеной

Таились чудища из книг.

Единорог и Мантихор,

Ехидна, Муравьиный лев,

Колдун Самсон, что разорвал

Руками льва могучий зев.

Ламбтонский червь с реки Уир,

Святой псоглавец Христофор,

И тёмный дух Сатаниил,

И цверги, дети горных нор,

И Беовульф, свирепый зверь,

Дриады, девы из лесов…

Тот мир ушёл. И все теперь –

Поток полузабытых слов.

История как наука, как объективный плод деятельности разума уходит в прошлое. Теперь История есть акт субъективной веры — так уклончиво характеризуют это новое веяние авторы. На словах красиво, на деле же учёные мужи занимаются фальсификацией прошлого, оценивая правдоподобность того или иного события с точки зрения своей веры в событие. Это здорово перекликается с днём сегодняшним.

Сборник критических рецензий о вымышленных деятелях культуры и науки, написанных от имени никогда не существовавшего автора. Опыт чистого кристаллизованного постмодернизма.

Бустос Домек это буйная голова и бойкое перо; и то и другое без тормозов. Иногда, в считанном количестве статей, мне этот Домек нравится, но чаще возникало ощущение, будто Онорио выгуливает передо мной своё эго.

Особенно хороша зарисовка про новое направление в исторической науке. Во время написания «Хроник» такое направление было чем-то из ряда вон, сейчас этим занимаются многие: от блогеров до людей, находящихся на госслужбе.

Прочие рассказы-анекдоты-рецензии не дотягивают до этого уровня. Любопытно подана теория группировок, но не более того. Повеселила биография супер-пупер новомодного писателя с оригинальным «усыхающим» стилем: остроумно, но оканчивается пошло.

P.S. Поймал себя на мысли, что в «Хрониках Домека» вполне лаконично смотрелись бы: очерк о художнике-перформансисте, прибившем себя за чресла к асфальту; отзыв на инсталляцию «банан и скотч»; обзор на музыкальное шоу, в течение которого исполнитель кричал в микрофон только два слова, используя склонения.

Представьте, что вы едете по ровной трассе в солнечный день, дорога свободна, педаль газа утоплена в пол. Вы наслаждаетесь поездкой, и вот в какой-то момент навигатор просит вас уйти с дороги на ближайшем повороте, потому что впереди затор. Никакого затора, насколько хватает силы зрения, вы не видите, но доверяете информации, сворачиваете и спустя минуту оказываетесь в глухом тупике.

Примерно так можно описать мои впечатления от прочтения «По ту сторону добра и зла».

Квазидетективная новелла с налётом романтики и мистики. Авторы хотели упрекнуть современную им европейскую аристократию в лицемерии, карикатурности на предков и показать, что нравы этих людей переходят все границы. Завязка любопытная, небанальная, сюжет хорошо раскачивается; когда пропадает банка с крысиным ядом, просыпается живой читательский интерес. Но затем, вопреки логике, повествование сворачивает непонятно куда и зачем, и мы имеем абсурдный тупиковый финал. Жаль, задумка была что надо.

Забавно, что по прошествии лет — в беседе с Освальдо Феррари Борхес гораздо скептичнее отозвался о Поле Валери, которого он в этом эссе сравнивает с Уитменом: «Ставить Валери рядом с Уитменом — это едва ли не кощунство, поскольку Уитмен — не сравним ни с кем, а про Валери я не рискну этого сказать». И далее: «я не уверен в том, что Валери заслуживает славы поэта-интеллектуала, ведь в его стихах мыслей — до удивления немного... В нем видят поэта-интеллектуала; он, как сказал Биой Касарес, приглашает других к размышлению, но сам остерегается размышлять».