После «Маленькой жизни» ожидал от авторши большего. Судя по всему, посидев чутка на самоизоляции, она сильно впечатлилась и подумала, что из всего этого что-то будет. Не будет ничего, особенно того «ужаса» в виде «медицинской диктатуры», который она с таким пафосом описала в этом своём объёмном волюме. В общем-то, больше сказать об этой книге и нечего. Ну разве что один момент: будучи женщиной, авторша вообще не понимает мужскую природу. Она описывает отношения в мужских гомосексуальных семьях так, как будто речь идёт об обычной патриархальной семье с женщиной-«домохранительницей» во главе: мужчина ходит за мамонтом, приносит его и дальше не отсвечивает, женщина режет мамонта на куски и распределяет между членами семьи, растит детей, «хранит» дом и так далее... У нормальных людей это благолепие ничего, кроме гомерического хохота, конечно же, вызвать не может. Не говоря уже о трогательной заботе «дедушки» о его «внучке» (биологически к нему не имеющей никакого отношения), на которой построена вся последняя часть книги.

В двух шагах от рая

Небеса мои обетованные, нелегко пред вами стоять.

Новый роман Ханьи Янагихары появился на Букмейте и Литресе, а значит можно читать. Строк не люблю, у них электронные книги только с телефона, что чертовски неудобно — все же при чтении в этом формате монитор дает на порядок больший уровень комфорта. Особенно актуально для объемных книг, с содроганием вспоминаю предновогоднюю эпопею чтения тысячи с лишним страниц «2666» Боланьо с телефона. Однако к роману.

«До самого рая» великая книга. Во всех возможных смыслах: 900 страниц объема; двести лет истории подробно прописанного мира, отличного от нашего устройством: колоссальное количество тщательно разработанных тем и сложнейшая проблематика; полтора десятка образов, и это не проходные персонажи, а именно герои, всякий со своей правдой, четкой мотивацией, повествовательной логикой; глубокий психологизм и великолепный язык, в каждой из частей свой, огромное спасибо переводчикам. Но главное, что позволяет назвать роман шедевром — он исподволь меняет читателя, по крайней мере, со мной это случилось.

Признаюсь, не числила себя среди поклонников Янагихары и до сих пор считаю «Маленькую жизнь» чудовищно слезливой и манипулятивной, а героя с его физическими и психотравмами, склонностью к самоповреждению, умением поменять унитаз, приготовить шедевр кондитерского искусства и при этом делать карьеру финансового аналитика с миллионными гонорарами — откровенно мэрисьюшным. Просто Золушка-стайл: перебери мешок пшена и мешок чечевицы, покрась стены, посади десять розовых кустов, дождись цветов, составь красивые букеты, а потом можешь полюбоваться сквозь щелочку как мы танцуем. Так вот, для тех, кто боится повторения — «До самого рая» книга другая.

Структурно это отчасти напоминает «Облачный атлас» Митчелла и «Море Спокойствия» Мандел, переходы от условного викторианства к современности, а затем в будущее. Объем распределен между тремя частями романа следующим образом: две примерно равные «Нью-Йорк» и «Липо Вао Нахеле» в начале составляют большую половину, заключительная «Восьмая зона» чуть меньшую. Писательница играет не по правилам, которые диктуют объемную экспозицию, а всякую следующую часть меньше предыдущей — чтобы читатель не заскучал. Больше того, скудость дистопии «Восьмой зоны» она дополняет эпистолярным романом, который тоже не самый динамичный из возможных жанров. Однако, вопреки опасениям, ты не можешь оторваться, а уровень эмоциональной вовлеченности в историю эмо-инвалида Иден выше самых слезливых подробностей жизни Джуда-Страдальца.

Время действия у каждой части свое: 1893 год первая, 1993 — вторая и 2093 — третья. Место действия — Нью-Йорк альтернативной реальности в которой нет Соединенных Штатов, но есть Свободные Штаты Америки. Страна гораздо меньше, в ее состав не входят нынешние южные штаты, и однополые браки в ней так же легальны, как разнополые. Возвращаясь к восприятию — утрированная гей-тема вначале раздражает едва ли не до отторжения, и не в последнюю очередь причина в моем случае была во внутреннем конформизме. Примерно лет восемь последних приучала себя к мысли, что квир — это нормально, но ушла никак не затрагивавшая тема из информационного пространства — и не жалко. Необходимость снова настраивать когнитивный аппарат на более широкий спектр восприятия не вовсе безболезненна. Говорю об этом потому, что большинство читателей наверняка столкнется с теми же «трудностями перевода». Так вот, дальше вы и думать забудете о начальном дискомфорте.

Характерная особенность романа — повторяющиеся имена, в каждой из частей есть опытные, дальновидные, терпимые Чарльзы, порывистые привлекательные бунтари Дэвиды, обаятельные авантюристы Эдварды. Фамилии тоже повторяются, Бингемы и Бишопы кочуют из одного столетия в другое, однако назвать книгу семейным романом не получится, главным образом потому, что каждая из линий обрывается открытым концом, в котором логичнее предположить фиаско, чем триумф. И все-таки продолжаешь тянуть ниточки, читая: ух ты, значит Дэвид из первой части не сгинул, попал на Гавайи, породнился с королевской фамилией? Ага, а Дэвид из второй унаследовал особняк на Вашингтон Сквер? Или нет и все они только тезки и однофамильцы, просто людей на свете много... Как ни странно, эта неопределенность, дающая возможность до-думать, еще одна мощная приманка романа.

Янагихара говорила, что давно хотела написать о браке, но история о браке — это всегда история о деньгах, и ей было интересно, каким образом распределялись бы роли и как все выглядело, если бы не было гендерных норм и различий. Итак, первая часть, конец ля бель эпок, респектабельный особняк на Вашингтон сквер. Молодой человек из высшего общества по имени Дэвид Бингем в центре матримониальных планов своего властного деда, который занят устройством его брака с богатым вдовцом Чарльзом Гриффитсом, в то время, как юноша влюблен в учителя музыки Эдвина Бишопа. Возвращаясь к теме имен, возможно имеет значение, что носители имен Гриффитс, Бингем, Бишоп были миссионерами, принимавшими деятельное участие в привнесении христианства на Гавайские острова. Гавайская тема одна из сквозных в романе, а для писательницы, чье детство прошло на Гавайях, она особенно значима. Так же, как тема колонизации и захвата земель с изгнанием коренного населения, звучащая рефреном.

Во второй части, Нью-Йорка 1993, неназванная болезнь опустошает ряды Дэвидов, Эдвинов и Чарльзов, разбивая в прах их непоколебимую самоуверенность. Молодой человек, клерк юридической фирмы по имени Дэвид (на самом деле зовут его Кавика, имя переделано в соответствии с тем же принципом, согласно которому гастарбайтер Алихан зовется в России Лешей) вступает в связь со старшим партнером фирмы, стоящим неизмеримо выше него на имущественно-социальной лестнице. И никто не знает, что он по сути гавайский принц, наследник королевской фамилии. Снова сложные отношения с отцом, который не может заботиться и защищать, снова отсутствие материнской фигуры в пространстве книги и замена родительской функции старшими родственниками через поколение. Бабушка и дедушки на роли родителей и отталкивающиеся от корней дети — еще одна сквозная тема.

В третьей части 2093 год альтернативной реальности романа. Общество в тисках неблагоприятной экологической обстановки и перманентной борьбы с эпидемиями, следующими одна за другой. Здесь правами поступаются ради обеспечения порядка, а свобода приносится в жертву страху. Молодая женщина по имени Чарли, единственная героиня на главной роли в романе, где остальные ключевые позиции отданы мужчинам. Внучка знаменитого профессора иммунолога Чарльза Бингема, который, спасая ее в детстве, вынужден был применить лечение, имеющее крайне неприятные отдаленные последствия. Письма деда станут ключом к большинству загадок этой части истории.

Поразительная по силе воздействия книга из тех, что много дает уму и сердцу, одаривая всем спектром положительного гормонального коктейля: серотонин (наслаждение отменной прозой), эндорфины («я прочла это, это со мной и во мне»), окситоцин (эмоциональная сопричастность). Однако неподготовленному читателю лучше бы взять что-нибудь попроще

#американская литература, метамодернизм, грандиозная книга, альтернативная история, дистопия, Ханья Янагихара, CORPUS

Иногда я читаю современный канон, чтобы понимать референсы в беседах, а потому неизбежным было мое знакомство с этим монстром, на которого молятся одни и высмеивают другие. В итоге я примкнул к другим, поскольку «Маленькая жизнь» – не более чем объемный фанфик о страшных страданиях, написанный ради того, чтобы посильнее расплющить нервы доверчивому читателю.

Я ничего не имею против истории о беспросветно сломленном тяжелым прошлым персонаже, как и против истории о селф-харме, но. Главный герой Джуд, которому предлагается сочувствовать, является искусственной схемой. Ребенок, настолько изуродованный насильственным сексом с мужчинами в детстве и отрочестве, не может затем вырасти даже в обычного человека, не говоря о том ангеле во плоти, каким Джуд предстает перед читателем. У человеческой психики нет ресурсов для такого преображения забитого, запуганного и искалеченного зверька в зрелого бойца юридических войн, чуткого друга и скромного работягу. 16-летнего маугли невозможно перевоспитать в Марти Сью. Из-за этого персонажного разрыва Джуд редуцируется до куклы вуду, в которую Янагихара втыкает сюжетные иголки ради того, чтобы помучить читателя – но это же и ослабляет эффект, поскольку главный герой в якобы реалистическом тексте не является живым человеком.

Джуд – машина страданий психических и физических, несчастный гомункул, помещенный злодеем-автором в благополучные декорации Нью-Йорка, в лучшие офисы, рестораны и квартиры города, в окружение нормальных успешных мужчин с их нормальными проблемами, чтобы неизбывность его мучений ярче била читателю по глазам. Он замечательный, талантливый, умный, трудолюбивый, заботливый, понимающий, красивый – все статы у главного героя выкручены на максимум, в связи с чем его все любят, даже обожают, готовы все для него сделать, и страдают от того, как он держится на расстоянии от друзей и приемной семьи, прячет от них что-то страшное в своем прошлом и режет-режет-режет-режет себя. Получается замкнутый круг боли: Джуд причиняет себе боль по любому поводу, друзья и родственники испытывают боль от его селф-харма, Джуд расстраивается, винит себя, еще больше себя режет и так далее.

Первая часть романа, надо сказать, читалась вполне нормально – она в большей степени посвящена силе дружбы, чем натиранию персонажа и читателя на здоровенной терке. Четверо молодых мужчин в Нью-Йорке начинают строить свои карьеры в разных областях: гей-негр Джей Би – в живописи, мулат из обеспеченной семьи Малькольм – в архитектуре, сын нищих скандинавских мигрантов Виллем – в театре и кино, жертва католического целибата Джуд – в юриспруденции. У них сначала ничего не получается, потом (не синхронно) что-то начинает получаться, они ходят на вечеринки, общаются вчетвером душа в душу, наслаждаются своей молодостью и дружбой, в общем, вполне духоподъемно. Джуда даже усыновляют люди, которых он очень-очень любит.

Но это всего лишь пряничек, скушав который, читатель обнаруживает себя в пыточной комнате. Янагихара принимается подбрасывать Джуду мелкие, а затем и крупные неприятности в моменты, когда он вот только что успокоился и перестал резать себя чаще, чем раз в неделю для профилактики. Остальные трое уходят за кулисы и появляются на сцене лишь тогда, когда наступила пора пнуть Джуда посильнее – они же его лучшие друзья, а значит, они являются идеальными инструментами автора для того, чтобы продолжать пытать главного героя. Удивительно, что люди, уважающие и обнимающие «Маленькую жизнь», не замечают, что беднягу Джуда на протяжении всего текста насилует не множество разных персонажей, а один и тот же человек – Ханья Янагихара. После того, как именно она заканчивает мелодраматический эпизод романа (Джуд нашел любовь всей жизни, и у них все-все-все хорошо), сомнений в этом не остается.

Я не буду распространяться ни о том, что Янагихара плохо знает людей (к примеру, каким образом нарцисс, выросший в семье из одних женщин, окруживших его обожанием со всех сторон, мог стать гомосексуалом?), ни о ленивой работе с хронотопом (Джуд родился где-то в 1980-е, а умирает в возрасте 51 года, то есть в 2030-е, но в Нью-Йорке как будто все время один бесконечный 2000 год, в котором ничего-ничего не происходит), ни тем более о таких мелочах, как косяки в математике (аксиома равенства состоит не в том, что x = x; х = x – это свойство рефлексивности числовых равенств). Это все пыль, вращающаяся вокруг сияющего факта, что «Маленькая жизнь» является эмо-порном, технической литературой, написанной только ради производства негативных ощущений в читателе. У таких сочинений есть довольно большая читательская аудитория любителей наблюдать, как на их глазах человечка мучают – одни мазохистки самоидентифицируются, другие садистски остраняются. Я скучал, глядя, как автор пытается заставить меня почувствовать плохое разрезанием неживого картона. Перечитывать не буду.

Автор — Ханья Янагихара. Американская писательница гавайского происхождения. Папа онколог в Лос-Анджелесе, мама эмигрантка из Сеула.

Тётенька работала журналистом, и я вижу в этом огромный минус. Потому что Стиг Ларссон тоже был журналист, и его книги ужасно скучны (я читал одну, сомнительно, что в следующих он успел исправиться).

Книга «Люди среди деревьев» обещает поднимать важные проблемы. Про экологию, про жадные фармацевтические корпорации, про людей-гадов в принципе.

Начинается всё очень скучно. Сухим и скучным языком написано предисловие, где некий чувак говорит нам несколько слов на 20 страницах о главгерое книги. Говорит слова эти невнятно. Сообщает несколько фактов, но картина яснее не становится.

Начинается, собственно, книга. Описание безоблачного детства в котором ничего не происходит. Чем-то напомнило Курта Воннегута. Также скучно и бессмысленно.

Но. Если Воннегут будто бы рисовал портрет эпохи(не его вина, что мне эта эпоха не интересна), то тут не рисуется ничего.

Я с трудом пробираюсь сквозь буквы и не понимаю, чем заполнена эта книга. Читаю-читаю, а ни персонажей лучше не узнаю, ни вкус атмосферы не улавливаю, ни фактов ни сюжета не прибавляется...

И понял.

Весь текст насыщен огромным количеством «НЕ».

Предположим, надо написать следующее: «На дороге в школу лежал камень. Он выпирал из полотна дороги и сколько бы я ни пинал его, я не мог выдавить этот серый прыщ».

В книге бы это звучало примерно так «Я не могу сказать что моя дорога в школу была какой-то необычной. Мало кому повезло иметь необычную дорогу в школу. Но будучи ребёнком я изучал мир. Нет, я не бегал с лупой, не спрашивал окружающих и взрослых, не листал энциклопедии. Я просто внимательно смотрел вокруг. На половине пути в школу было препятствие. Это не был гигантский шлагбаум или какая-то яма. Это не был нерегулируемый перекрёсток. Это был камень. Не какой-то особый необычный камень. Но и не обыкновенный круглый. В нём было чуточку этакого. Он выпирал немного из общего полотна дороги. Не так чтобы много. Может наполовину. Хотя на самом деле я так и не узнал насколько он торчал, ведь я не знал его реальных размеров.»

И ещё абзац на то, что он пытался этот камень пинать ногами. Не топтать, не грызть, пинать. Не головой, не кулаками, ногами.

Огромное количество «Не». Постоянно так. Берётся штука, и пишется о том, чем эта штука НЕ является, на что она НЕ похожа.

Такое не является красивым художественным приёмом. Такое не делает текст красивее. Такое вообще не делает текст интереснее, читабельнее.

Всего электронных страниц 550. На странице 65 я взвыл. Но помнил, что «Восхождение Сенлина» меня бесило целых 200 страниц.

Поднапрягся и дочитал до 100. И озадачился вопросом — зачем я жру этот кактус? Потому что некие маркетологи решили вбухать денег в рекламную кампанию и раскрутить посредственную тошнотворную сухую книжонку? Потому что купленные критики или искренние идиоты восхваляли эту хрень и выдали ей какие-то там невнятные бессмысленные награды?

Не было никого, кто бы мне сказал «Ага, меня тоже начало бесило, ты дальше читай, там дальше нормалды будет». Я решил погуглить отзывы. Отзывы довольно полярные. Многие пишут, что они были в восторге от второй книги автора — «Маленькая жизнь», которую напечатали раньше. И вот, наконец, напечатали дебютную, и её здорово читать. Что язык эмоциональный, и проблемы очень важные в книге поднимаются.

Но были и другие. Кто писал, что книга им показалась отвратительной из-за тщательно прописанных сцен с педофилией. И с гомосятиной там якобы тоже сцены были.

В ответ этим людям звучит: если автор пишет от лица педофила это не значит, что автор сам педофил, или что одобряет такое поведение.

А я читаю отзывы и у меня глаза всё больше. Народ серьёзно дискутирует о том, стоит ли отворачиваться от книги, если герой чуточку педофил? Но ведь там другие важные проблемы есть! А важные проблемы — они важны!

Короче, я решил для себя, что даже если автор как человек глубоко осуждает всякие сексуальные извращения, но при этом в книге их тщательно описывает, это таки что-то да говорит о психике автора. Но пофиг, если он это может красиво и интересно подать.

Не тот случай. Тут не какие-то изящные конструкции из слов. Тут сухая пыль, что вызывает кашель.

Мне в этой грязи копаться нет желания. Даже если эта грязь подана как нейтральное блюдо.

Сухой язык припорошенный множеством лишних слов.

До педофилии я не дочитал. Но мне кажется, что если первые 20% книги кажутся крайне неудачными, то очень мал шанс, что следующие 80% вдруг окажутся хороши.

Янагихара идёт в перманентный бан.

Роман повествует о судьбе четырёх нью-йоркских друзей, товарищей по колледжу, чья дружба протянется через всю жизнь, пересилит множество тягот и испытаний и раскроется для терпеливого читателя драматическим полотном аж на целые семь сотен страниц. Главным героем «Маленькой жизни» выступает один из упомянутой четвёрки – молодой человек по имени Джуд Сент-Френсис, умный и одарённый мальчик со странностями. Дело в том, что Джуд сирота, поступил в колледж после приюта, он тих и необщителен, страдает от ужасных болей в ногах (последствия автомобильной аварии), но самое главное – он никогда, ничего и никому не рассказывает о своём прошлом. А вскоре друзья замечают, что Джуд имеет привычку запираться по ночам в ванной и резать себя лезвием. Такой вот сложноорганизованный подросток.

Такова вкратце завязка сюжета, и надо сказать, что Х. Янагихара, используя немалый бумажный объём, окунёт нас в странную, пугающую и одновременно душещипательную историю жизни Джуда Сент-Френсиса с головой. И в этом, определённо, главная ценность книги – в тщательной и глубокой проработке характеров: Джуда, его друзей и знакомых. Основное внимание уделено не каким-то внешним событиям, а самоощущению героев, их рассуждениям и чувствам, мотивации поступков, тому, что принято называть внутренним миром, и над этим в тексте проделана огромнейшая работа. Желание автора загерметизировать историю настолько сильно, что в романе, действие которого разворачивается на протяжении более тридцати лет, не упоминаются никакие (ни экономические, ни политические) события внешнего мира, всё подчинено единой цели – как можно глубже погрузить читателя в эмоции действующих лиц. И это срабатывает.

Однако понятно, что если бы всё было так просто и радужно, никакого шума вокруг книги не возникло бы.

Вот что не вызвало во мне понимания, так это то, что автор, выстраивая повествование, использует сразу несколько избитых и, на мой взгляд, практически жульнических приёмов. Во-первых, наделяя героя физической неполноценностью (фактически инвалидностью) и делая его насколько возможно беззащитным и жалким, автор самым прямым и безапелляционным образом эксплуатирует наше с вами сочувствие. Ведь как можно не сопереживать умненькому мальчику-инвалиду, да ещё и сироте, пережившему в детстве жестокое насилие? Это какой же сволочью надо быть? Вот и сопереживаем. Я ничего не имею против таких персонажей, но в определённом смысле для автора такой герой – одна из гарантий читательского успеха книги. Ему будут сопереживать, а значит, и книгу прочтут до конца. Во-вторых: повествование, по сути, движет единственная интрига – покрытая мраком тайна прошлого Джуда, и Янагихара разыгрывает её с такой ученической предсказуемостью, как будто следует схеме в каком-нибудь очередном американском учебнике «Как написать бестселлер: пособие для чайников». Вводит детали и эпизоды прошлого в строгом соответствии с предписанной дозировкой, измельчая их в ступке и аккуратно распределяя на протяжении всех семисот страниц. Любители сериалов поймут, о чём идёт речь. Но каково же было моё удивление, когда примерно на четвёртой сотне я таки убедился, насколько вся эта «страшная» тайна банальна и предсказуема! Вот то, что сразу приходит на ум, и будет чёртовой разгадкой, этакий секрет Полишинеля. Но автор не стесняется раздувать огромный пузырь ожидания, чтобы затем предъявить нам пусть и трагичную, пусть и гипертрофированную, но угадываемую буквально сходу причину происходящего. И речь уже не о том, что там случилось (и так ясно), а о том, когда же, наконец, нам преподнесут подробности?!

Как вы, наверное, поняли, роман непосредственно затрагивает тему сексуального насилия. Причём, по словам самого автора, она хотела показать, насколько сложна коммуникация у мужчин, подвергшихся такому насилию в детстве. Тема, безусловно, важная, но вряд ли Янагихара здесь открывает Америку: у меня нет ни малейших оснований считать, что в цивилизованном мире остался хоть один здравомыслящий человек, полагающий, что подобные трагедии проходят для кого-то бесследно (какого бы пола не оказалась жертва; а сравнивать и рассуждать, что растлённым-де в малолетстве женщинам живётся проще, по меньшей мере кощунственно). Но меня опять же смущает другое, а именно фабульное наполнение истории и то, что Янагихара не останавливается на каком-то единственном эпизоде насилия, нет, это было бы слишком просто, ей отчего-то нужно вывалить на голову Джуда и в наши несчастные черепные коробки столько половых актов, сколько вообще возможно вместить в книгу, не получив при этом обвинения в пропаганде педофилии. Таким образом, вместо одного доходчивого эпизода мы получаем целую крышесносную вереницу сексуальных флешбэков, растянутую в формате книги на несколько лет, в ходе которых мальчик, по сути, пребывает в сексуальном рабстве. Иного объяснения, как кроме желания автора шокировать сопереживающего читателя и выколотить из него эмоции, заработав тем самым баллов, у меня нет. Уж я-то, наивный, думал, что западная литература наелась всяких мерзостей ещё во времена Чака Паланика, ан нет, дело его живёт, и, как оказывается, кого-то ещё реально всем этим купить.

Любопытно, что в среде критиков «Маленькую жизнь» даже назвали первым гей-романом. В задумке Янагихара собиралась написать роман вообще без женщин, но и в итоговом варианте всё-таки не обошлось без пары эпизодических женских ролей. Как соотносится желание автора поговорить о чём-то важном с намерением выполнить некий писательский challenge, сказать трудно, но тот факт, что в мире Янагихары нет женщин, ещё более отдаляет его от реальности, как и какая-то невероятная концентрация геев и педофилов на его поверхности. И я не думаю, что это правильный ход: говорить о реальной проблеме, вынося её в нереальные обстоятельства. Свою лепту в углубление разрыва с реальностью вносит также и изображаемая автором среда нью-йоркской богемы, где обеспеченные, что называется полностью упакованные, люди отказываются вступать в брак и заводить детей, а предпочитают семье дружбу. Мотив проносимой сквозь года мужской дружбы становится одним из центральных в книге, но описываемый образ жизни является, очевидно, закономерным продолжением взглядов и образа жизни самого автора – и от этого почему-то делается немножечко грустно…

Подводя итог, скажу лишь, что роман, действительно, получился неровный и спорный. Обладая сильнейшими и очевидными преимуществами, он тем не менее содержит целый набор недостатков. И у меня определённо нет мыслей, кому и в каких обстоятельствах его можно было бы порекомендовать.

Тот редкий случай, когда семисотстраничному «кирпичу» удалось, несмотря ни на что, удержать мое читательское внимание до самого конца. Порадовал уже хотя бы тот факт, что в романе присутствует смысл, что «Маленькая жизнь» не оказалась модным нынче бытописанием без определенных целей. Огорчило, что этот самый смысл тонет во многочисленных деталях и подробностях, рискуя остаться нераскрытым для неусидчивого читателя, способного бросить книгу, не добравшись до сути.

Основная мысль, которую автор хочет до нас донести, конечно, не нова: детство играет определяющую роль в жизни каждого. Тяжелые психологические травмы, полученные в нежном возрасте, преследуют человека на протяжении всей его жизни — как бы ни сложилась твоя дальнейшая судьба, чего бы ты ни добился, сколько бы ни было у тебя друзей, как бы тебя ни любили, ты все равно будешь считать себя неполноценным, сломанным, испорченным, недостойным любви... Надо отдать должное автору: тема непрощения себя со всеми вытекающими последствиями — нанесенением себе увечий, попытками суицида — раскрыта на «отлично». Главный герой вызывает безусловное сочувствие, и в этом плане книга, конечно, удалась.

Помешала мне излишняя многословность в описании взрослой жизни протагониста. Возможно, задумка автора заключалась в том, чтобы с помощью этой избыточности уравновесить непроглядный мрак детских лет героя; возможно, читателям со сверхчувствительной психикой это действительно необходимо. В таком случае я не принадлежу к их числу, потому что спокойно обошлась бы без описаний интерьеров, блюд и бесконечных посиделок.

Не продрался. Девочковый роман про междумальчиковую любовь, травмы и страдания пресыщенных бездельников.

«Возможно, это звучит очень наивно, но я, видимо, до того момента считал, что в мире есть некоторое количество незыблемых истин – что такое-то поведение или такие-то действия, например убийство, по определению несправедливы, а другие по определению правильны. Но время, проведенное на Иву’иву, заставило меня осознать, что любая этика или мораль относительна и зависит от культуры. А реакция Эсме заставила меня осознать, что воспринять культурный релятивизм умом легко, но помнить о нем для многих оказывается непросто».

Про дебютный роман Ханьи Янагихары «Люди среди деревьев» безостановочно напоминают, что это не «Маленькая жизнь». Но Янагихара ни на миг не казалась мне столь плоской, чтобы написать два идентичных по наполнению романа, поэтому разочарование некоторых прочитавших, сокрушающихся о непохожести двух произведений кажется мне лицемерным.

Более того. Для меня «Маленькая жизнь» и «Люди среди деревьев» похожи. Тот же океан чувств, где разворачивается шторм, а тебя бросает по волнам в утлой лодчонке. Те же эмоциональные качели, когда ты не понимаешь, как тебя обвели вокруг пальца. И пока недоумеваешь, это происходит еще раз и еще.

Эти рваные чувства, этот накал и полярность эмоций — то, за что я полюбила Янагихару.

Не скрою, первые две части дались со скрипом, но к описанию лабораторной рутины Нортона Перины я начала входить во вкус, а уж появление Пола Теллента мало кого оставит равнодушным. С прибытием же на острова от книги вообще тяжело оторваться.

Вместе с Нортоном стараешься разгадать загадку жителей острова Иву'Иву, притом как сновидцев, которых исследователи встречают почти в начале путешествия, так и непосредственно того племени, которое обитает в сердце острова. Потом понимаешь, что загадки не две, а одна, и вообще начинаешь любить джунгли всей душой, не смотря на вечную зелень, для описания оттенков которой в нашем языке не хватает эпитетов. И очень хочется заглянуть в глаза опа'иву'эке, поглаживая ее по панцирю...

Увы, за решением загадки следует предсказуемое желание всех и каждого поучаствовать в ее решении (назовем это так, избегая раскрытия сюжетных линий).

Наверное, именно эта часть книги оказалась для меня самой болезненной — ненасытность человечества, готового не ради науки, но ради денег разрушать, разрушать, разрушать.

Нельзя не упомянуть очень своеобразное и притягательное построение романа — с газетными статьями, сотней примечаний (имеющих огромное значение) и пост скриптумом, расставляющим все по своим местам.

Если бы это бы мой первый роман, который я прочитала у Ханьи Янагихары, я бы все равно ее полюбила. Потому что это злободневно, остро, жестко и жестоко.

Потому что вот уже почти сутки я осмысливаю для себя заглавного героя (понять его не сложно, сложно искренне ответить себе о том, как ты вел себя на его месте).

Потому что Янагихара заставляет думать.

P.s. Образ Нортона Перины базируется на жизни Даниела Карлтона Гайдузека, нобелевского лауреата в области физиологии и медицины, позже обвиненного в растлении малолетних. Праобразом же для Иву'Иву явился бразильский Ангра-дус-Рейс.

Книга, полная противоречий. И двусмысленностей. Точнее — многосмысленностей. Безусловно только лишь в моём личном восприятии и отношении.

Попробовал определиться с основной темой романа. Дружба длиной во всю жизнь? Богема города Нью-Йорка и её особенности? Аутоагрессия и суицидальные наклонности? Любовь истинная и любовь гомосексуальная? Насилие над детьми? Сексуальные перверзии? Патопсихологии и психопатологии и другие девиации и расстройства психики и поведения? Жизнь и смерть?..

Список тем и их смешений и оттенков можно множить и дальше; думаю, что каждый прочитавший эту книгу волен сам для себя выбрать основной тематический мотив этого романа или сформулировать что-то иное — в любом случае ошибки не будет.

А вообще мне показалось, что это очень женская книга. При том, что основными персонажами и героями её являются мужчины… ну, точнее, люди со всеми анатомическими признаками и особенностями сильного пола. Уточнение это непременно должно существовать, ведь из пяти главным героев книги трое являются геями и только двое живут в гетеросексуальных отношениях (при этом вовсе не факт, что и они хотя бы раз не пробовали вариативные сексуальные игры). Но женскость этого романа заключается не в сексуальных ориентациях её главных героев — просто сам роман выстроен выразительно по-женски. Почти все персонажи книги чрезвычайно эмотивны вплоть до экзальтации, сентиментальность и мери-сьюшность отдельных диалогов и описаний просто выпирает из текста. Может быть всё дело в принадлежности героев книги к богеме, но всё-таки мне кажется, что мужчины ведут себя более сдержанно и не льют слёзы так часто, как это делают герои романа.

А противоречивость книги для меня состоит как раз в неоднозначности и разнонаправленной векторности моего личного отношения к описываемым явлениям, событиям, к особенностям характеров и сферы интересов — ко всему тому, о чём (и о ком) идёт речь в романе. И отсюда получается странная раздвоенность отношения — книга в целом мне всё-таки понравилась, а вот её народонаселение не особо.

А ещё мне кажется, что из этой книги можно сделать добротное объёмное голливудское кино.

Роман про абсолютно мифическую Америку: про страну, в которой как будто бы две — практически не пересекающиеся — реальности. В первой живут люди — интеллигенты и интеллектуалы, а также прочие добрые и разумные люди, — у которых одна забота: куда бы потратить свои деньги (которые всегда есть и почти всегда — в избытке), т.е. в какой ресторан сходить, в какую бы ещё экзотическую страну съездить или какой бы ерундой ещё заняться, чтобы время убить. Во второй всё по-другому — там, к примеру, мальчика-сироту будут насиловать все подряд: католические монахи, воспитатели сиротского приюта, водители грузовиков и прочие рядовые граждане вплоть до врачей, и никто на протяжении многих лет не понесёт за это никакого наказания. Лишь один герой из первой реальности волею судьбы «соприкоснулся» со второй — и это «соприкосновение» привело к тому, что он всю жизнь мучался воспоминаниями об этом и в конце концов покончил с собой. Если бы роман не вышел в 2015 году, я бы подумал, что его специально написали про тот самый раскол — не американских элит, а раскол американского народа, — так ярко проявившийся во время выборов Трампа. Правда, мифическая Америка Янагихары настолько мифична, что в ней интеллектуалы, например, вообще не говорят о политике, а «простой» народ настолько груб, омерзителен и развратен, что те же интеллектуалы вообще не хотят про него ничего знать и иметь с ним дело (не говоря уже о народах других стран). Вся эта мифология нанизана на «модернизированный» сюжет «Трёх мушкетеров»: историю про четверых друзей, двое из которых однажды становятся не просто друзьями, а больше, чем друзьями. Однако несмотря на авторскую позицию (однозначно ЗА интеллектуалов) и местами довольно мелодраматическую интонацию читается этот 700-страничный том на одном дыхании. Ничего не скажешь, автор постаралась, — при том, что, по сути, она вскрывает комплексы американского класса интеллектуалов, а уж народишко просто мочит почём зря, — занимательность текста находится на той самой должной высоте, которая позволяет из таких замысловатых книг делать бестселлеры.