Цикл рассказов на исторические темы собранных рандомным способом. И, если первый из них интересен и остроумен (рассказ о потопе от лица обитателей ковчегов), то остальные совсем сомнительного качества. Отдельно подбешивает то что совершенно невозможно понять без википедии — что является историческим фактом, а что выдумкой автора в якобы историческом повествовании.

В общем, смело можно бросить после первого рассказа.

Проницательный текст Барнса, получивший Букеровскую премию. Трудно сказать, нужно ли до него дорасти или возможно читать просто как печальную историю или «детектив без преступления». По всей вероятности, житейский опыт тут необходим. Стоит прожить жизнь, чтобы понять, что эффект бабочки — это не иллюзорная вещь, которая важна только для вас.

Раньше мне казалось, что все эти встречи с девушками, друзьями, незнакомыми и знакомыми людьми оставляют след только во мне, формируют мою личность, а для окружающих они не играют сколько-нибудь значимую роль. Однако подобно главному герою, в последние годы ко мне начинают стекаться ручейки информации, отзвуки прошлого, из которых я с удивлением узнаю, что все эти полузабытые люди, лица которых в моей памяти затерты, помнят эпизоды, о которых я абсолютно забыл. И эти эпизоды с моим участием для них важны. Они тоже формируют их личность.

Замечали, как дети запоминают сущую ерунду из детства? Как вы подарили ему какого-то старого солдатика, тут же забыв об этом навсегда. А вырастая, уже взрослый парень, вдруг рассказывает вам об этом, утверждая, что из-за него он подрался с одноклассником, сменил школу и нашел там свою любовь. А этот солдатик, он до сих пор стоит у него над телевизором. А вы забыли. И никогда не думали о значение этого события.

Вот об этом этот роман. В нем есть интересные мысли, которые лежат на поверхности, но о которых не думаешь до поры до времени.

«С уменьшением числа очевидцев становится все меньше доказательств твоей жизни, а потому и меньше уверенности в том, кто ты и кем был».

Так и есть. Наше прошлое — это воспоминание о картинке. Иллюзия в квадрате, все больше стирающаяся со временем. Поэтому любой архив из прошлого или человек оттуда способен в одночасье изменить всё. И не стоит это недооценивать.

Достоин ли роман премии? Вполне. В нем описан только один эпизод, но этого достаточно, чтобы донести мысль автора. И донести ее интересно. Я прочитал эту книгу залпом и, пожалуй, она запомнится.

Он готовит так же хорошо, как пишет (наверно)

«Помните: авторы кулинарных книг ничем не отличаются « от прочих писателей. Многие из них — авторы одной книги (и некоторым лучше было бы никогда не являть ее миру).»

Джулиан Барнс любовь на все времена, прекрасный со всеми своими извилинами, и о чем бы ни взялся писать, получается шедевр. Признаться, меньше всего ждала от него кухонных заметок, и не в том даже дело, что Букеровского лауреата, икону стиля и вот это вот все невозможно представить себе в кухонном фартуке с поварским колпаком. Почему нет? Видели мы в таком облачении Макаревича и разных других умных интересных людей, благо — еда и все, до нее относящееся, из разряда вещей, которые всякого из нас трижды в день касаются в самом буквальном смысле.

А все-таки писатель уровня Барнса больше рифмуется с деловым обедом в ресторане или званым ужином, и если не с личным поваром, то как минимум с приходящей домработницей, по совместительству кухаркой. А вот и нет, он готовит сам, дома, и порой даже для гостей. Больше того, обычно делает это для Той, которая... Если посвящение книги «Той, для которой» уже растопило остатки романтики в моем зачерствевшем сердце, то содержание прямо-таки заставило шкворчать («- В груди моей Везувий так и клокотИт! — Я думала, то у вас в груди шкварчить, а то шкварчала ваша папироска»).

Крохотный по объему, но наполненный первейшей свежести и качества содержанием «Педант на кухне» не поваренная книга, это скорее эссе, посвященное кухне, со множеством воспоминаний, личных впечатлений и замечательно интересными заметками о кулинарных пособиях, которыми в разное время пользовался автор. Интерес к приготовлению пищи впервые проснулся в нем еще в детстве, приятно удивив маму, имея в виду, что мужчины семьи традиционно воспринимали кухню лежащей вне сферы мужских интересов.

Первые, вторые и третьи опыты, первая и последующая кухонная утварь, которой поневоле обрастает всякий, относящийся к этому делу серьезно. Нет, пары кастрюль и сковородки недостаточно и да — совершенно невозможно устоять перед соблазном прикупить очередной разрекламированный или просто показавшийся необходимым гаджет. Неважно, что активнее всего пользуешься в итоге той же парой кастрюль, сковородкой и миксером.

Забавные лайфхаки, подсмотренные у других и взятые на вооружение, вроде хозяйки, которая лущит горох в самом рустикальном из возможных стиле, когда гости уже на пороге, но за должное количество горошка в гарнире отвечают несколько жестянок из-под консервированного в ее мусорном ведре. Или та лазанья, что совершенно не получилась у самого Барнса и пришлось срочно заказать ее доставку из ближайшего ресторана, а после отводить глаза и смущенно покашливать, когда гости, даже спустя время, восхищались дивным вкусом той лазаньи, которая им самим никогда так хорошо не удавалась.

Кстати о ресторанах. Модных местах с очередным хитом сезона, который очередная светская хозяйка, не чуждая кухонных экспериментов, пытается повторить для ужина с приятелями, а в итоге получается несъедобное на вид и сомнительное на вкус нечто. Либо недодержали, либо передержали, либо ресторанный повар забыл упомянуть некий секретный ингредиент, который именно в этом блюде является краеугольным камнем. В общем — выполнено профессионалами, не пытайтесь повторить в домашних условиях.

Но вот чему эссе подлинный гимн — так это поваренным книгам и их авторам. Барнс, который называет себя педантом на кухне и сетует, что взлетная легкость подлинного творца, ну знаете. когда буквально из ничего готовится мясное блюдо или повинуясь внезапному вдохновению, кондитер создает шедевр из самых простых компонентов — такого не дано ему в этой сфере, а потому указания кулинаров выполняет буквально и сильно досадует, когда они недостаточно ясны или предлагают варианты, вроде «до готовности». А как ее определить, черт возьми!

И все же нет автора, для которого не нашлось бы хотя бы пары добрых слов а для некоторых, вроде его любимицы Джейн Григсон, книга становится прямо-таки панегириком. Однако Джулиан Барнс — тот, кого мы ценим не за кулинарные свершения, а за неповторимое сочетание интеллекта, юмора, стиля и того неуловимого, но прекрасного, что делает его единственным.

«В Австралии я ел кенгуру — на литературном обеде с Кадзуо Исигуро: он заказал кенгурятину со словами “Обожаю есть национальные символы”. (“Интересно, что он ест в Англии? — проворчал сидевший рядом со мной поэт. — Львов?”)

Небольшой и неудачный роман, о котором позже автор писал, дескать, это черная комедия. Комедия несмешна, если так, а по существу это описание патологии. Ревность всем знакома, но избранная автором манера и сугубое утрирование с космическими там мастурбациями и буйными снами просто скучна. Первая, вводная, глава хороша, а потом все пошло наперекосяк. Странно, что автор дивного блога Толстов высоко ценит этот небольшой романчик, который для Барнса и нетонкий и несбалансированный.

Пусть вас не вводит в заблуждение уютная картинка с обложки, изображающая уходящую куда-то в глубину полей дорогу, сразу за деревянными воротами в типичной невысокой каменной ограде (ну прямо иллюстрация к добродушным рассказам Хэрриота). Этот кусочек «старой доброй Англии» имеет примерно такое же отношение к содержимому книги, как тарелка с овсянкой к современному Лондону.

В двух словах суть рассказанной истории такова. Жил был некий талантливый бизнесмен сэр Джек Питмен, не без странностей, но в целом дядька вполне приемлемый. Он глава довольно крупной корпорации, и может позволить себе массу разных капризов и выпендрежей. Однажды он решает создать необычный туристический проект – собрать на небольшом пространстве все, что ассоциируется у людей со «старой доброй Англией. Все эти ассоциации (50 штук) приводятся в виде длинного списка, где под №1 идет королевская семья. Сэр Джек подбирает неплохую команду, лидером которой довольно быстро становится «штатный циник» — Марта Кокрейн. Эффектная, умная и наглая. Впрочем, с этой девушкой мы познакомимся еще в первой главе, где она была милым и немного несчастным ребенком, половину детства перебиравшим пазл «Графства Англии» и раздумывавшей о том, подонок или тряпка был бросивший их отец.

Сказано – сделано. Куплен небольшой островок в районе Ла-Манша, построен Бекингемский дворец в половинном масштабе, переселена туда королевская чета, которая (или их дублеры – все равно никто не видит разницы) каждое утро появляется на балконе, чтобы помахать ручкой всем желающим; на острове завели собственного Робин Гуда, его стрелкам выдали настоящие луки, по дорогам запустили двухэтажные автобусы и кэбы, в пабах за настоящие железные монетки можно получить пинту правильного пива, а заодно поболтать об урожае с местным пастухом, который вот только что пас коров невдалеке. Интересующиеся историей могут в любой момент рассчитывать на беседу с талантливым рассказчиком – историком Максом в сопровождении чая по девонширски (правда, почему-то успехом пользуется только чай) и т.д. и т.п. Маленькая копия большой Англии. Эдакое государство в государстве. Практически построенное только на экономических началах и лишенное всего, что может помешать развитию бизнеса (например, детей, стариков и прочих иждивенцев выселили с острова чуть ли не в первый день; больниц здесь нет – все нетрудоспособные граждане быстренько отправляются в госпиталь, т.е. – вон с острова). Процесс создания этой Англии, Англии сопровождается небольшими эссе о роли копий и подделок в современном мире, уместности наличия женщин в команде Робин Гуда, и прочими рассуждениями на бесконечные темы, то с философским, то с историческим акцентом, и даже чаще любопытными, чем занудными. Время от времени текст оживляют довольно-таки хорошо написанные эпизоды взаимоотношений Марты с Полом (еще одним сотрудником сэра Джека – ловцом его случайных мыслей).

Казалось бы, неплохой сюжет, достойная начинка: немного философии, капелька любви, блеск изящных фраз, умело разбросанных по тексту …. Но как ни странно, при всем этом, в целом книжка скорее унылая, чем увлекательная. Реализация замысла навевает стандартную фразу «тема не раскрыта». Словно в дешевую пластиковую оправу натыкали драгоценных камней. Есть очень неплохие места, но нет цельности. Несмотря на небольшой объем, читается не без труда. Подозреваю, что отчасти такое восприятие связано с не очень хорошим переводом, но почему-то больше похоже на то, что не только Остров – подделка под Англию, но и книжка — подделка под талантливую прозу.

В этой документальной книге три основных персонажа — удалой бонвиван, гинеколог и любитель женщин врач Поцци и два гея — граф Робер де Монтескью и князь Полиньяк. Их объединила светская дружба и общая поездка в Лондон. Название книги — от заказанного Поцци английскому художнику Сардженту портрета Поцци в роскошном алом халате. Вообще тема отношений Англии и Франции — одна из ключевых: Барнс высмеивает национальные предубеждения, стереотипы, связанные с «развратными» французами и «уродливыми» англичанками. В основном этим «Портрет мужчины в красном» и запоминается (а также стойкой ненавистью Барнса к Оскару Уайльду))

Для меня самой интересной в книге была фигура Робера де Монтескью, прототипа героя романа Гюисманса «Наоборот» Дез Эссента и персонажа «В поисках утраченного времени» Пруста — барона де Шарлю. Мне понравились рассуждения автора о взаимоотношении Монтескью и с книгами, где был увековечен его образ, и с их авторами (в частности, с Прустом, которого он знал чуть ли не с детства). Увлекательно обрисован вечный соперник Монтескью и завистник, романист Жан Лоррен.

В целом как нонфикшн — имхо, очень средне. Барнс пытается дать картину светского общества «Прекрасной эпохи» до Первой мировой, но ничего особенного как в нарисованной им картине, так и в мыслях автора по поводу биографического жанра здесь, на мой взгляд, нет.

А для романизированной биографии у Барнса слишком мало эмоциональных точек соприкосновения с Поцци. Ведь доктор Поцци старался сделать как можно более комфортным пребывание женщин в гинекологических клиниках, делать лечение более доступным, сохранять жизнь как можно большему количеству пациенток с помощью и усовершенствования гигиены, и более отточенной техники операций, и послеоперационного ухода. (Кстати, граф Монтескью в обмен на оказанную услугу попросил Поцци бесплатно принимать пациенток, которых он к нему пошлёт: великодушный поступок, особенно если вспомнить, что граф был геем).

Барнс же к рассказу о достижениях Поцци в медицине почему-то постоянно примешивает фантазии о романах докторов с пациентками и прочие рассуждения, которые даже повторять не хочется. В целом, на мой взгляд, «Портрет мужчины в красном» оказался не самой удачной книгой для знакомства с Джулианом Барнсом, и я вообще не поняла, зачем он его написал. Пошутить про англичан и французов? Сказать сто раз, что многого об исторических деятелях нам знать не дано? Загадка, в общем.

Она была светла

«У нее была особая манера речи: лукаво-ироничная, а оттого совершенно не обидная и лишенная всяческой покровительственности. Она как бы убеждала: «Не принимайте на веру провозглашенные ценности своего времени».

В прошлом году на церемонии награждения премии «Ясная поляна», на соседнем кресле сидел Сергей Полотовский — один из соавторов, переводивших лауреата — «Нечего бояться» Джулиана Барнса. Я спросила, какая у него любимая барнсовская тройка. Он ответил «Сотворение мира в 10,1/2 главах», еще две вещи назвал, которых теперь не вспомню, в ответ осчастливила его своей, хотя он не спрашивал: «Глядя на солнце», «Одна история», «Предчувствие конца».

Это к тому, что у неповторимого Барнса я больше люблю историю, чем эссеистику, «для сердца», а не «от ума», хотя не могу не признать, что ему органично удается сплавлять повествование с рассуждениями. «Элизабет Финч» скорее относится к числу вторых. Это очень барнсовский роман. В нем есть история жгучего интереса одного человека к другому, интереса, основанного больше на ментальном, чем на физическом притяжении, на благодарности за тот свет, который входит с этим другим в его жизнь, меняя ее.

Есть изначально заданное объективными причинами отсутствие возможности быть вместе, что само по себе не трагедия (мы помним из «Одной истории» как бывает. когда люди, вопреки всему, соединяются). Есть традиционное для Барнса культурологическое исследование, на сей раз посвященное раннему христианству и императору Юлиану Отступнику, который пытался повернуть время вспять и возродить политеизм. Есть столь же традиционные для автора антиклерикальные мотивы. Но в целом — это ода наставничеству. Тем, кто учит нас думать.

Элизабет Финч читает курс «Культура и цивилизация» слушателям, которые, в соотнесении с нашими реалиями, на заочной или вечерней форме обучения. Студентам от «за тридцать» до «за сорок», по возрасту преподаватель скорее ровесница им. Однако блеск ее эрудиции, интеллект, спокойная доброжелательная уверенность — все это возносит ее над студентами на недосягаемую высоту. и они скорее склонны принимать это. Моя личная персонификация образа Э.Ф. — Екатерина Шульман, все время, пока читала, видела ее.

Для рассказчика, который сам себя называет человеком проваленных проектов: не слишком удачливый актер. дважды разведенный муж, не лучший отец — она воплощает фигуру идеального наставника. Учителя от Бога (сколь бы скептически агностик Барнс не относился к последнему).

Пересказывать не буду, если вы любите Барнса, то не пропустите этого романа, если ищете модной книжки от букеровского лауреата — может оказаться, что это не совсем ваше (хотя может влюбитесь в него, — не попробуешь, как узнаешь?)

Жизнь и так далее

«Бог есть, но Он знает об этом не больше нашего

Жюль Ренар»

Джулиан Барнс эссеист и он же рассказчик — это все-таки сильно разные ипостаси потрясающе талантливого писателя. Восхищаясь им в первой роли, отдаю предпочтение второй. На самом деле, провести четкую границу не так просто: художественная проза Барнса изобилует размышлениями, рассуждениями и разного рода дополнительными сведениями, в то время, как нон-фикшн включает множество историй, которые можно расценивать как готовые рассказы.

«Нечего бояться» не исключение. Разговор о смерти, о Боге, о семье в форме автобиографии, которая таковой не является (как не раз в продолжении книги подчеркнет автор, что не колеблет, читательской убежденности — она и есть). Мне кажется, дело тут не столько в желании оградить ближний круг от слишком пристальных досужих взглядов, сколько в понимании, что ничего из происходившего в прошлом, не удается описать с безупречной правдивостью. Всякий судит о нем со своей точки зрения, оценивает субъективно, наполняет смыслом в соответствии со своим миропониманием и жизненным опытом.

Автор исходит из посыла о двух вещах в основе человеческого бытия: понимания, что смерть неминуема и надежды, что там, за чертой, все не завершится окончательно. Вплетая размышления об экзистенциальном ужасе осознния смертности в рассказ о семье, об отношениях между бабушкой и дедушкой, отцом и матерью, собой и братом. Вводя в повествование примеры из жизни известных представителей творческой элиты: Флобера, Золя, Стравинского, Шостаковича, Тургенева, Чехова (да-да, Барнс русофил, у него есть повесть о Тургеневе и роман о Шостаковиче).

Значительную роль в повествовании играет французский писатель и драматург, Жюль Ренар, соединенный с автором узами отдаленного родства, и более всего известный автобиографическим романом «Рыжик», о бесприютном сиротском детстве. Отец его покончил с собой, разрядив в голову дробовик, а мать сидела на краю колодца и вдруг. на глазах девятилетнего мальчика, опрокинулась навзничь. Когда ее подняли, на ней не было ни царапинки, она была абсолютно окончательно мертва. К истории Ренара Барнс возвращается на протяжении повествования особенно часто, возможно воспринимая ее как антитезу собственному, относительно благополучному детству в обеспеченной интеллигентной семье.

Немалое место занимают размышления о вере. Выросши с отцом числившим себя агностиком и мамой атеисткой (она упрекала мужа в недостаточной радикальности и едва ли не заигрывании с церковниками), братья лишены были естественного восприятия религии, кроме прочего, дарующей утешение возможностью жизни вечной. Не суть, веришь ты в райские кущи, Валгаллу, череду перерождений или некий Абсолют, с коим сольешься, закончив земной путь — вера строит вокруг человека стены, без которых стоишь беззащитный на семи ветрах, ожидая приближения черной бездны.

Не то, чтобы Барнс ощущал в связи со своим неверием недостаток чего-то, среди множества восхитительных сентенций книги, есть предположение, что ожидать со вклада пятидесяти-восьмидесятилетней праведной жизни здесь процентов вечного блаженства там как-то чересчур смело, ни один банк не работает на таких условиях. Но танатофобия, явившаяся причиной создания книги, говорит за себя.

А в выигрыше мы, читатели, кому его обнаженная чувствительность подарила умную элегантную горько-нежную барнсову прозу.

Писатель — это тот, кто ничего не помнит, но по-своему манипулирует разными версиями забытых им событий.

Строим планы, бинтуем раны

Сентиментальность — это когда неубедительно; когда убедительно — это искусство, грусть и жизнь.

Ален Фурнье

Он разный на самом деле. Совсем мой Барнс — это «Глядя на солнце», «Предчувствие конца» и «Одна история», всякая в свое времпя зацепила чем-то, да так и сидит алмазной иголкой в сердце. Девочка, которая говорила с квартировавшим у них во время войны пилотом, после выросла в ничем не примечательную молодую женщину, вышла замуж за полисмена, прожила двадцать несчастливых лет в браке и, забеременев, вдруг ушла от мужа, родила, официанила в забегаловках, ребенок все детство в ресторанных подсобках, а потом муж умер и она неожиданно для себя унаследовала его домик с небольшим капитальцем, и смогла не работать, а в старости решила путешествовать и объездить семь чудес света.

Или вот парень с девушкой, он ее любил, она его нет, он познакомил ее с друзьями, она выбрала самого яркого из них и женила на себе, потом тот покончил самоубийством, а наш герой тихо прожил свою жизнь, женился, был счастлив, родил дочь, развелся по обоюдному согласию, оставшись в приятельских отношениях с бывшей женой, а в глубине существа все не мог понять, почему, за что первая любовь так с ним поступила. А потом неожиданно получил наследство, какую-то совсем небольшую сумму от... матери той своей любви. А то, что дальше, прекрасное и ужасное в своей обыденности, скручивает тебя так, что вздохнуть не можешь.

Или вот еще, ему было девятнадцать, когда они познакомились, ей сорок восемь, она была замужем и мать двух взрослых дочерей. Кто мог знать, что это окажется любовью на всю жизнь? Кто, что она уйдет от мужа и они станут жить вместе? Кто, что она начнет прибухивать и алкоголь разрушит то, что оказалось не под силу разорвать целому миру — их взаимную привязанность? Но любовь, жалкая, больная, истерзанная, обращенная в созависимость, любовь не умрет до конца.

А «История мира в 10,1/2» главах меня не то, чтобы вовсе не тронула, скорее испытываю к ней сдержанную приязнь. А по «Шуму времени» дочь писала диплом и я, чтобы понять, что чувствует она, прочла эту книгу в оригинале. И это был даже не первый Барнс, читаный по-английски, хотя переводят его замечательно. То есть, я хочу сказать, что знаю — Барнс разный. Все же продолжая ожидать от очередной книги, что это будет как «Глядя на солнце».

Ну, не в этот раз. «Портрет мужчины в красном» не роман. То есть, сквозная история в нем есть, потому что в биографической прозе ее не может не быть. Родился, учился, женился, добился. Но даже этой сквозной биографии Барнсу удастся каким-то образом избегнуть. Вы, читатель, ничего не узнаете о детстве героя в семье протестантского священника, о его службе военврачом в период франко-прусской войны, почти ничего о детях, которых было трое, и сын Жан сделал дипломатическую карьеру. А в книге словно бы одна дочь Кэтрин с ее любовью-ненавистью к отцу.

Или вот Оскар Уайльд, который почти никакого отношения к гинекологу Поцци не имел, кроме разве того, что был человеком знаменитым, а этот доктор водил знакомство со многими знаменитостями , в том числе с аристократом геем Робером де Монтескье, с которого эпатажный писатель в значительной мере лепил свой образ «распылителя красоты». А Марсель Пруст, практически без изменений, с поразительным портретным сходством ввел бароном Шарлюзом в свое «Утраченное время».

А гениальная Сара Бернар как раз имела, пережив в юности кратковременный роман с Поцци, которого называла «доктором Богом», она на всю жизнь сохранила в ним нежную дружбу и осталась его благодарной пациенткой. Кстати же, ногу ампутировало ей именно он, и произвел операцию в лучшем виде (ну, насколько это определение применимо к подобным обстоятельствам).

И несколько описанных в книге случаев террористических атак с использованием огнестрельного оружия, которым публичные люди подвергались со стороны неуравновешенных особ — такая примета времени, тоже, к сожалению, имели. И гинекологические операции, которых этот доктор произвел без счета, «Друг женщин» — надпись на его памятнике. А также его труды по клинической гинекологии, во многом способствовавшие тому, что миома матки, перестав звучать приговором, стала рядовой операцией.

Так о чем все-таки книга? О времени, в котором было много хорошего, хотя и скверного хватало, и которое двигалось по пути прогресса, невзирая. Где было бы сейчас человечество, не случись идиота террориста с пистолетом и мировой бойни, которая за его выстрелами последовала? И возможно о том, что «есть в мире что-то, что не терпит стен»

В чужой монастырь со своим уставом да ещё и с советами?..

Очень неоднозначная книга. Т.е. восприятие её и оценка могут сильно зависеть от национальности читателя и его патриотических и политических взглядов и убеждений.

Объясняю. С литературной точки зрения к книге претензий и вопросов практически нет. Материал излагается автором весьма убедительно, доходчиво, красочно, эмоционально, с глубокой проработкой фактологии жизни главного героя, а также и с погружением в неофициальную информацию вокруг и около имени самого Шостаковича, ну и некоторых других персон и персонажей, в романе упоминаемых. И читать эту книгу вполне интересно.

Но! Для человека русского и имеющего патриотические взгляды и убеждения она вполне может попасть в список книг, неприятных по эмоциональной составляющей. Потому что не секрет, что с некоторых пор стало модным всячески ругать и хулить СССР и Россию, и освещать все события, связанные с ними, только лишь с негативной критической стороны. Просто это уже тренд такой — сказал/написал худое про нашу страну — ты молодец, возьми с полки пирожок. А если ты пытаешься быть русским до конца, если исповедуешь принцип «моя страна может быть и не права, но это моя страна», то ты ватник и кремлёвско-пригожинский прихвостень. Короче, геть и москаляку на гиляку! И привет от Коли с Уренгоя!

Но коли вопрос ставится именно так, то тогда я ватник. И колорад! И не надо мне указывать, где и что именно было нагорожено в нашей стране, и кто и в чём ответственен и какую долю вины он несёт — сами с усами, разберёмся. Вы там повспоминайте, чего сделали с индейцами североамериканскими (как-то один из мелькающих на политических ток-шоу американцев журналист Майкл Бом заявил, что если бы они — американцы — тогда поступили в своей истории иначе, так и Америки бы не было; т. е. типа в этом смысле мы — американцы — всё делали правильно) да с рабством и расизмом до конца вопрос решите. И с ирландцами-шотландцами, со всякими опиумными и прочими войнами, со своим великобританским колониализмом разберитесь — нам тоже есть чего вам припомнить…

Но если уйти в сторону от эмоций, то книга какие-то события и ситуации открывает читателям с некоторого неожиданного и потому интересного ракурса. А совсем приятным дополнением к прочитанному основному тексту стало чтение примечаний, которые составили в романе едва ли не больше пятой части — вот это было по-настоящему интересно и увлекательно.

Я ж говорю — неоднозначная книга.

Гул затих. Я вышел на подмостки

Life is not a walk across a field’: it was also the last line of Pasternak’s poem about Hamlet. And the previous line: ‘I am alone; all round me drowns in falsehood.’ «Жизнь прожить — не поле перейти». Это последняя строка пастернаковского «Гамлета». И предыдущая «Я один, все тонет в фарисействе»

Трудно поверить, что впервые услышала о Джулиане Барнсе четыре года назад. Теперь кажется, что знала его всегда. И тем не менее, раньше начала две тысячи семнадцатого, когда Настя Завозова поделилась книжными итогами предыдущего года, этого просто не могло быть, потому что книга написана в две тысячи шестнадцатом. Прочла тогда ее обзор, и мысли не допустив о возможности читать книгу. Потому что где я, а где Шостакович?

Нет, решила, «Шум времени» не для меня, но имя писателя, которого лучший книжный обозреватель назвала любимым, запомнила. Взялась слушать аудиокнигу «Любовь и так далее», да так и не сумела. Опыта слушания аудио у меня тогда почти не было, а чтение Ирины Ерисановой, при всем уважении к Ирине Александровне, без ускорения и теперь воспринимать не могу. И нет, не оставила попыток читать Барнса, чему теперь только рада. Потому что «Историю мира в 10, 1/2 главах» одолела уже полностью.

А потом было «Глядя на солнце», и я влюбилась. Просто насмерть, раз — и рухнула в любовь и после уж много всего читала, некоторые вещи в оригинале. Когда дочь спросила, как мне Барнс и знаю ли «The Noise of Time», она по учебе читает — ответила: мой, но на книгу про Шостаковича до сих пор не решилась. А давай мне тоже, — говорю. И взяла на английском. Знаю, что перевод Елены Петровой очень хорош, но захотелось прочесть именно так, как написано.

И нет, любовь к «Шуму времени» не выскочила передо мной как убийца из-за угла, большая часть этой небольшой книги воспринималась спокойно. Вот биография необычайно музыкально одаренного вундеркинда, шедшего к своей музыке, невзирая на трудности революции, гражданской войны, разрухи с настойчивостью и упорством. Вот работа тапером в кинотеатре, первая любовь и первый оглушительный успех, а вот первая травля за «Леди Макбет Мценского уезда».

Странно, я была уверена, что «Катерина Измайлова» писалась под вокальные способности Галины Вишневской, а ей в тридцать втором, когда Шостаковича травили за «Леди Макбет», было шесть лет. И первый страх: за себя, за близких, которые легко могут сделаться родственниками врага народа. Случись такое, жену отправят в лагерь, детей в спецдетдома. Как это в нас глубоко сидит. А после уж ничего не оставалось, кроме как наступить на горло собственной песне и приводить свое творчество в соответствие с ленинской максимой «Искусство принадлежит народу».

Это как, умея летать, самому себе обрезать крылья. Которые отрастают время от времени и нужно снова резать, раз за разом. Жизнь как качели: новый виток травли, очередное «поздравляю, прогнувшись», высочайшая похвала и премия, опять рискнуть позволить себе быть собой, новый виток травли, и все по кругу. Каждый раз оставляя на прутьях окровавленной клетки куски своего дара, которых уже не вернуть. И остается переживать, что Славе Ростроповичу позволено купить «бьюик», а ему, Дмитрию Дмитриевичу только «Победу», разменивая дар божий на очередную порцию кинояичницы.

Барнс лучший, к финалу книги тебя размалывает жерновами государственной машины давления и подавления в мелкую труху. Но таки да, масштаб музыкального гения Шостаковича был немыслимым. Прочитав, обменивались с дочерью впечатлениями, она спросила, что мне больше всего понравилось в романе, и пока я формулировала мысль о прокрустовом ложе, в которое тоталитаризм и деспотия укладывают творца, сама ответила: «Мне как ему в Америке кричали«Шости, прыгай в окно!»

Возможно, смелость подобна красоте. Старея, красивая женщина видит то, что ушло; другие видят лишь то, что осталось. Его поздравляли с выдержкой, с отказом подчиниться, с твердым ядром под истерической поверхностью. Он видел только то, что потерял.

Perhaps courage was like beauty. A beautiful woman grows old: she sees only what has gone; others see only what remains. Some congratulated him on his endurance, his refusal to submit, the solid core beneath the hysterical surface. He saw only what was gone.

Вслед за « Попугаем Флобера» Барнс вновь обратился к французским литературным кругам — на этот раз периода « прекрасной эпохи». Про Поцци в книге не так уж и много: да, автор ему симпатизирует, видит его трезвым среди пьяных ( еще бы, при сравнении врача с декадентами), но не так, чтоб Барнс совершил прямо интересную реконструкцию образа. Основное место как раз посвящено картине нравов французской богемы и ее слиянию с аристократий — словом, это историко- культурное введение в мир эпопеи Пруста, который и упоминается неоднократно и создал картину куда как более впечатляющую, чем т.н. « реальную», реконструкцией которой занят Барнс. Именно в контексте соотнесения описываемого Барнсом с эпосом Пруста для меня главный интерес к этой книге.

Уйма анекдотов, апокрифов, неприятных подробностей из жизни селебрети, английскую публику представляет Уайльд, которому Барс сильно не благоволит. Барнс плохо писать не умеет, но эта работа очень прикладная — ну как у Морриса « Мир блистательного принца» предназначена именно в соотношении с Повестью о Гэндзи.

Меланхоличный ноктюрн от Барнса, печальная история распада. Разность в возрасте между рассказчиком и героиней, в общем, изначально влекла невозможность совместного проживания на длительной дистанции. Барнс показал динамику угасания любви и, в общем, тягость заботы о стремительно стареющем и пьющем родителе, когда с ним живешь вместе. Все предсказуемо, но точность деталей, авторская элегичная прустианская манера ( при куда более демократичном синтаксисе) определенно возвышают историю. Не то, чтоб в минус, но в плане и фабулы и предопределенности при изначальной расстановке фигур все уж совсем однозначно, фатально, предсказуемо и без вариантов. Мелодрама в ее незамутненном и чистейшем виде, депрессивная вещь о том, что каждый помирает в одиночестве. Для Пруста это сто лет назад было более чем очевидно.

Что-то не складывается у меня с этим писателем. Попытался читать «Нечего бояться» — не пошла. Эту книгу прочел больше половины, и понял: больше – не могу.

Расскажу немного о книге. Главный герой, Грэм, изменяет своей жене, Барбаре, с женщиной по имени Энн. Разводится с Барбарой, женится на Энн. Эта самая Энн – киноактриса. Снималась в довольно низкопробных фильмах, в которых часто играла в постельных сценах. Грэм, до недавних пор вообще не любивший кино, стал ходить на ретроспективы фильмов, в которых снималась Энн, и ревновать ее ко всем бывшим экранным партнерам.

Все. В этом относительно небольшом романе смысла, как вы видите, от силы на рассказ. От первого брака у Грэма дочь, но отношения с ней отца в романе показаны вскользь. Да, очень подробно описываются душевные переживания Грэма, но, в какой-то момент это превращается в унылую коровью жвачку. Захотелось воскликнуть: «автор, ну глотай ты уже!»

Отложена после прочтения 2/3 книги.

СРЕДИННЫЙ ПУТЬ

...К чему бросаться в крайности; какой в этом шик?! И почему, поддавшись обманчивому соблазну совершать поступки, мы испытываем стойкое ощущение вины?...

Пять из шестнадцати, меньше трети. Обычно, встретив своего автора, читаю у него все, до чего могут дотянуться. Джулиан Барнс в личной табели о рангах в статусе гения, но с ним довольно книги раз в год-полгода. Его романы как гномий медленный хлеб, сытости от которого хватает на долгую дорогу, а переедать и в голову не приходит. Барнс не для удовольствия и развлечения. Он чтобы находить точку внутреннего равновесия и настраивать свое звучание на резонанс с мировой гармонией. Спокойно, просто, без надрыва.

«Метроленд» дебютный барнсовский роман. Написан в восьмидесятом, принес автору премию Сомерсета Моэма и стал визитной карточкой в большой литературе. Очень простая вещь. В ней ни постмодернистских изысков «Истории мира в 10, 1/2 главах», ни щемящей горькой нежности «Глядя на солнце», ни оглушительной окончательности «Предчувствия конца», «Простой истории». Написанная от первого лица, хроника взросления в трех главах, каждой из которых соответствует жизненный этап: подросток, юноша, мужчина.

Событийный план сдержанный, чтобы не сказать скудный. Подростки убеждены в собственной исключительности, мечтают о том, как мир ковром ляжет им под ноги, ничего пока толком из себя не представляя. Юноши пробуют жизнь на вкус, находя его приятным, хотя не без горчинки, и понемногу избавляются от иллюзий. Молодые люди в первой поре зрелости понимают, что можно (и нужно) быть счастливыми даже не совершив ничего эпохального. Учатся принимать жизнь и себя такими, какие есть. Простая цельная история, в которой, однако, уже слышен голос будущего Барнса: философа, утешителя и утишителя скорбей. Иногда неожиданно смешного.

...Его пес Фердинанд умер вскоре после того, как дядюшка решил, что количество мяса в собачьей еде явно излишне, и стал кормить Фердинанда «съедобной» смесью, которая состояла наполовину из сухих собачьих котлеток и наполовину из древесных опилок. Он бы, наверное, разбавлял водой даже воду для Фердинанда, если бы знал — как...

Вот за что можно отдельно отметить Азбуку, так это за оформление обложек. Не успеешь опомниться, как ты уже влюблен и то, что скрывается под обложкой, становится желанным. К тому же само название и доступное описание интриговали не меньше, давая надежду на книгу, которая предоставит нечто новое и запоминающееся (не зря же там целый «ленд» в названии). Звуки проезжающего поезда, бледные стены, потоки людей в подземках и размышления о насущном. Вот, что мне виделось при мысли об этой книге. В общем, купила. «Махнул не глядя» так сказать. И вот теперь думаю, а не зря ли...

Итак, повествование ведется от первого лица молодого человека, который переживает разные периоды своей жизни. Периода всего три. Первый — подростковый. Самая объемная и привлекательная часть. Наивные суждение молодых нигилистов вкупе с искренней любовью к искусству создают очень уютное впечатление. К тому же нам более менее показывают метро и объясняют, что такое, собственно, Метроленд. Главный герой, будучи жертвой гормонального бума и радикализации взглядов, все же остается приятным пареньком, а в диалогах с его другом встречается немало смешных моментов.

Затем наступает период бурных 60х (о которых было написано в аннотации, но которых вообще не было показано в самом романе, о чем сам герой говорит: я ничего толком не видел).

Третий период.

Все.

Извините, что прям все рассказала, но иначе никак. Только так можно осознать весь «масштаб» этой по сути бессюжетной истории. Взросление человека. Замечательная, емкая и вечно актуальная тема, которую можно рассматривать под разными углами. Казалось бы, разворачивайся не хочу. Но в данном случае автору хватило всего двух опорных точек для своего героя: секс и искусство. Ни отношений с родителями, ни самореализации в профессиональном плане, ни даже дружба здесь не разбираются. Только потеря девственности и любовь к книгам. Ладно в первом периоде у подростков мысли были только об одном, но чересчур интимные моменты разбросаны повсюду, и при воспоминании о самой книге, так или иначе это вспоминается едва ли не наравне с основной идеей.

Не то чтобы книга меня полностью разочаровала, скорее опечалила тем, что не воспользовалась огромнейшим потенциалом. Что не было ни ощущения того самого Метроленда, что я не слышала ни шума вагонов и не испытывала нечто такое, что испытывала от вида обложки или самого названия. Что хоть и насладилась стилем и приятным языком — особенно, во время рассуждений о взрослении — я так и не увидела каких-нибудь поистине значимых моментов в жизни главного героя (встречу с женой мне почему-то не хочется в это включать, ибо внутренний мир гг не настолько впечатляет своим «осознанием» любви к другому человеку).

Вроде книга и о чем-то, но в тоже время и ни о чем. Вагон уехал еще до спуска на платформу. Вот таки дела

Если честно, вообще не понимаю причитаний по поводу Букеровской премии. Не дотягивает? А что из шот-листа того года потянуло бы? И почему?

Вкратце скажу так: история добротная. Нужно только держать в голове: Букер — это не премия за лучший роман тысячелетия, это тусовка Великобритании и бывших колоний, а выбор жюри не отражает ничего, окромя мнения жюри.

Это не совсем роман. Это дрифт по мутным водам памяти. Об этом и вся история. Здесь писали, ей не хватает философской глубины, а почему — не знаю. Парадоксы памяти тесно связаны с искаженным восприятием действительности и вопросами исторической достоверности. Оставим за скобками остроты с цитатами Ницше и Камю, да и старческие рассуждения о смерти — они несут совершенно иную функцию, и с философской точки зрения это самоочевидно.Но вернёмся к теме.

Всю книгу нам предстоит нырять в воспоминания Тони Уэбстера, пытаясь разобраться, какую же роль он сыграл в античной трагедии сорокалетней давности. Но путь важнее конечной цели.

Нужно только только держать в голове, что это не остросюжетный детектив, не любовный роман и не сборник ультимативных откровений. Что это человеческая, слишком человеческая история от первого лица, и герой здесь только один (сам рассказчик), а остальные — фантомы из его воспоминаний. Собственно, поэтому о них невозможно судить однозначно — что творилось в их головах мы не знаем, а рассказчик не вполне надёжен (впрочем, он признает это и сам).

История как будто банальная: взросление, учеба, первые неловкие отношения, зрелость, разочарование и ещё много такого, о чем написан не один роман. Но написано изящно — нельзя не признать.

Самая скучная судьба, но на склоне лет выясняется, что средний по всем параметрам Тони оставил след странной истории, и это автоматически придает метаниям юности новую глубину. А значит и его весьма скромную персону приподнимает до уровня... Виновника трагедии? Мстительного пророка? Звена в странном стечении судеб? Всю книгу он будет пытаться это выяснить.

А выяснить необходимо: ответ напрямую определяет степень его вины. В конце концов, за свои поступки придется отвечать — пусть даже перед самим собой. И в этом водораздел между тем, кто прожил неконфликтную жизнь и тем, кто накарябал «мама, прости», ну или витиевато отказался от «непрошеного подарка»: история — это память очевидцев, и по кускам соберётся пазл, даже мёртвому будет нечего добавить. А ещё окажется, что разгадка несравнимо прозаичнее тайны.

В качестве заключения скажу, что роман довольно короткий и, может быть, он действительно ничему не учит, но вопросы ставит ребром (о природе памяти, ответственности и вине, о поисках правды о себе и других), а ответы героя — это не истина в последней инстанции, а одна из возможных точек зрения. Хорошо бы об этом помнить.

Вот что называется «Не моё». Да талантливо, да интересно, да чем-то похоже на эксперименты Павича. Но вот у меня осталось стойкое впечатление что автор очень сильно ненавидит людей. Книги вогнала в какое-то депрессивное состояние. Повторюсь талантливо, но не моё совершенно.

Могучий роман скромного объема!

Первая книга Барнса, которая привела меня в восторг. До этого читал его ранние романы, не особо впечатлившие. Ну, хороший писатель, мало ли таких...

А это шедевр политической мысли! Просто не верится, что в начале 1992 года можно было написать и опубликовать такую книгу. Это даже трудно комментировать, нужно просто читать. Каждая строка не в бровь, а в глаз. Либеральный фашизм, предательство партийной верхушки, Горбачев, Перестройка, психология масс Восточной Европы эпохи крушения Варшавского договора, лицемерие и хищничество Запада и тд и тп. Тут каждая страница настолько плотно насыщена идеями, психологией, историей, что просто шапкой пот утираешь, читая. Все эти темы настолько точно и правдиво стали обсуждаться только после 2008 года, а Барнс все понял сразу и сумел сформулировать четко, ясно, емко.

Они предали советскую власть потому, что она заставляла созидать, а хотелось воровать и валять дурака. Горбачев продал свой народ и братские народы за фото на обложке Тайм. на смену коммунизму всегда приходит фашизм, Ельцин фашист (почти за два года до октября 1993 года диагноз поставлен!) и тд и тп.

При этом роман строго полифонический, от себя Барнс ничего не вещает. Все проговаривают герои, которые настолько точно выписаны, настолько все эти мнения им имманентны, что это потрясает глубиной.

И — главное. В эпоху мирового крушения левой идеи Барнс открыто и громко заявляет о неизбежной победе коммунизма и о неизбежном же крахе капиталистической системы. Как такое могли напечатать в либерально-ельцинистском ИЛ в 1995 году, ума не приложу! Не удивительно, что три книжные публикации последовали только в 2010-х, когда даже до тупых вроде меня дошло, какой исторический шанс мы про... проморгали. Единственно, что утешает, финальные мысли бывшего Генсека Стойо Петканова. Это был только первый прыжок до неба, будет и другой — победный!

Всем людям левых убеждений читать и читать! Роман подводит важные итоги и вселяет надежду.

Книга, выбранная наугад для первого знакомства с британским прозаиком Джулианом Барнсом, приятно удивила своей оригинальностью. И дело тут не в сюжете. Сюжет как раз совершенно незамысловат: два друга, один — артистическая натура и интеллектуал с обширнейшим словарным запасом и сомнительными представлениями о морали, другой — прагматик, банковский служащий, очень надежный, но скучный и предсказумый. Когда один из них знакомится с девушкой и спустя некоторое время женится на ней, второй внезапно начинает испытывать к этой же самой девушке интерес на грани одержимости... Спешу разочаровать тех, кто уже вообразил, что роман Барнса — триллер с кровавой развязкой. )) Даже не будучи хорошо знакомой с автором, я сразу поняла, что в его книге ничего подобного быть не может. И действительно — тонкий и остроумный финал обыгрывает извечную человеческую слабость: «мне самому ничего не нужно, лишь бы только и у тебя ничего не было.» Думаю, совсем не обязательно быть англичанином, чтобы узнать тут себя, что многие наверняка и сделают. Психология, знаете ли, интернациональна.)) Да и вообще эту историю стоит читать именно ради ее психологизма. А еще ради совершенно неподражаемого авторского стиля. По-моему, это как раз тот случай, когда язык и манера изложения «делают» книгу. Рассказывая об одних и тех же событиях от лица трех персонажей, Барнс не только виртуозно стилизует монолог каждого из них, но и заставляет читателя обращать внимание на самые неожиданные детали: кто из героев привирает, кто выдает желаемое за действительное, кто на чем заостряет внимание. При этом каждый ведет себя так, словно дает показания в свою защиту, каждый не упускает возможности позаигрывать с читателем, стремясь предстать перед ним с максимально лучшей стороны. Надо отметить, что этот процесс и затягивает, и увлекает.

Ужасная история о психозе на почве сексуальной ревности к прошлому жены без каких-либо на то реальных оснований.

ГГ вызывает брезгливость... До последнего надеялась, что ГГ из этого выберется. Прочла до конца только из уважения к автору.

Барнса люблю за тонкую иронию, которую он нет-нет да и использует в конце абзаца. Люблю за то, что он не приукрашивает ни жизнь персонажей, ни их самих. Мне привычно, что в его романах нет супергероев, или дегенератов, или сложных натур, в чьём душевном нижнем бельё читателю приходится копаться. Всё это мне нравится у других писателей, да, но не у Барнса. Мне кажется, он не потянет всю глубину человеческой трагедии, как, например, Исигуро (сравним на примере «английского» романа японца – «Остаток дня» даст фору любому произведению коренного англичанина), да и не того склада, кажется, этот писатель. Барнсу бы поиронизировать, Барнсу бы кокетливо пообнажать, тут же изображая печаль. Вот он и. Поэтому если вы сюда за психологизмом высочайшего уровня, предупреждаю – он тут не глубже чем по колено.

«Предчувствие конца» – роман с вопрошающим героем. Он постоянно спрашивает у читателя: не правда ли, верно ведь, точно? Как будто то, что происходит в романе, таким образом может стать нам ближе, понятнее, как будто мы ему со своей стороны книги кивнём, услышав вопрос. Роман повествует об отношениях, что случились в жизни главного героя, причём как о дружеских, так и любовных, и тут, казалось бы, чему кивать? Чужая жизнь потёмки. Но Барнс – как будто он не Барнс вовсе, а Макьюэн какой-нибудь – тянет сюжет из прошлого в настоящее, из учебной максималистской юности героя в одинокую рефлексирующую старость, и вытягивает так, что рот разеваешь. Да, я разинула рот. Я не ожидала. От кого угодно, но не от Барнса. «Предчувствие конца» – это когда конец вообще не предчувствуешь.

Время, говорит Барнс – штука непростая: в одном возрасте оно прозрачно, а через десять лет уже кажется мутным. Оно играет с нами тогда, когда уже ни на что нельзя положиться, и крутит такие фортели, что при взгляде назад краснеешь от стыда. Странное свойство имеет время, не правда ли – делать человека стыдливым? (Вот и я вопрошаю, как герой романа). Точнее, оно напоминает нам о том, что мы сделали что-то, повлёкшее за собой этот стыд. И герой романа сделал, уж будьте уверены, но выясняется это не сразу, ведь Барнс скачет по разным эпизодам юности своего подопечного, так что иной раз и не поймёшь, уже надо чувствовать конец или ещё нет. На каждой странице автор иронизирует, но это совсем не смешной роман. Местами он даже трагичен. А кому-то он покажется скучным – потому что ни главный герой, ни второстепенные, ни сам сюжет романа не открывают чего-то нового для читателя, не ошарашивают (не все же такие наивные, как я), не читают нотаций. «Предчувствие» апеллирует к простым чувствам – доверию, совести, любви, а время подкладывает герою свинью в виде охлаждения, зависти, злости. Простые люди в простом от корки до корки романе.

И однако же – неожиданный, как порез о край бумаги, финал. И вспоминаешь, ворошишь весь роман – где же я пропустила это предчувствие, почему не услышала его мерный шаг?

Вот ещё заковыка: роман удостоен Букера/2011, а это, как ни крути, налагает на него отпечаток читательских ожиданий. То есть вот скажи кому, что есть такой роман, но без наград, и наверняка почитателей у него было бы больше. А так – обязан соответствовать. Признаться, даже с моей симпатией к простым вещам я не совсем понимаю, за что тут дана столь высокая награда. На одном финале роман не выезжает, уж простите, а психология в нём чуть ли не бытового уровня.

Рекомендую ли я роман? Нет. Но любителям Массаротто, Хоффман, ну и Барнса, конечно, можно заглянуть.

+7

Затянувший в начале роман в финале вызвал недоумение, напомнив басню о горе, родившей мышь. Как же сильно отличаются люди разных стран! Даже в обычном, житейском.

Герой данного роман в юности совершил некрасивый поступок. Некрасивый, не более того. Это не было что-то ужасное, преступное, совершенно аморальное, что нужно скрывать от семьи и близких. Просто поддался человек дурному чувству, обидел друга, бросил тень на девушку. Так бывает. А по прошествии сорока лет прошлое неожиданно заявило о себе.

«До тебя так ничего и не дошло», — презрительно бросает Вероника в лицо растерявшемуся мужчине, с которым не виделась сорок лет. И я прекрасно понимаю этого мужчину, потому что то, что выяснилось в финале, до меня тоже не дошло, пока открытым текстом не сказали. А вот когда сказали, вся ситуация развернулась в несколько иной ракурс.

Человека грызла совесть за совершенный, может быть, где-то и подленький поступок. С годами всё отошло на дальние планы бытия, забылось, пригладилось. А тут снова вернулось в первозданной безобразности. Стыдно человеку и перед теми, кого обидел, и перед самим собой. Постаревшая обличительница ведет себя так, как будто он виноват. И он соглашается с этим. И я как читатель тоже соглашалась, что виноват, хотя столь трагических последствий нельзя было предугадать. А получается-то совсем другое. И возникает вопрос: с какой стати женщина из прошлого в чем-то обвиняет его. Именно его, а не кого-то другого, чьи поступки гораздо ближе в свершившейся трагедии. Если, конечно, здесь вообще уместно кого-то обвинять.

Судьба некоторых героев оказалась не совсем обычной. Не все они проявили себя как люди безукоризненной нравственности или душевной силы. Хотя в целом каждый из них — обыкновенный человек, в котором хорошее и дурное перемешано примерно поровну. Просто так сложилась жизнь, что кто-то прожил относительно благополучную судьбу, а кому-то выпало испытание. Претензии Вероники к герою выглядят совершенно нелепо. Его самоедство — тем более.

Без финальной рокировки — да, есть за что винить себя. Пусть невольно, но повлиял на жизнь других людей, может быть, даже навредил, хотя это не факт. А когда прочитана вся книга, возникает удивление. Воспоминания, переживания, упреки, сожаления, — и всё это перед кривым зеркалом. Искажением и недомолвками можно показать возможные последствия какого-либо поступка, но ведь это лишь возможность, одна из многих. Она не изменяет того, что произошло на самом деле.

И получается, что большую часть книги герой переживал (или пережёвывал) заблуждение. Интересно, со вкусом, с множеством отступлений в философию, историю, литературу, сравнительную психологию, рассуждения на разные темы общего плана, но оперируя при этом существенно искаженными вводными. Как читатель, я чувствую себя обманутой. Хотя и провела время с этой книгой не без удовольствия, потому что она интересна как источник авторского текста и размышлений героя вне связи с сюжетом и конкретными судьбами.

За этот роман автор получил Букера, — прочла я в аннотации. А значит повествование будет философским, интеллектуальным, наполненным размышлениями, символами, — подумала я и не ошиблась. В небольшом по объему произведении автору удалось раскрыть множество философско-обыденных вопросов: что есть целью нашей жизни? прощается ли действие, совершенное в юношеском запале ревности? какие мы на самом деле — такие, какими знаем себя сами или какими запомнили нас наши друзья-знакомые из прошлого? что есть история: ложь победителей? память выживших? или «уверенность, которая рождается на том этапе, когда несовершенства памяти накладываются на нехватку документальных свидетельств»?

Не могу сказать, что эта книга заняла своё место среди моих любимец, но читать мне было интересно. Барнс очень ловко играет со временем, перебрасывая нас из юношества героев в их пенсионный возраст и умело показывая, что «разница между молодостью и старостью заключается, среди прочего, в том, что молодые придумывают для себя будущее, а старики — прошлое.» Именно в этом прошлом героя остались некие тайны, которые обрушиваются на него вот только сейчас. С этого места читать роман стало в разы интереснее, влекла интрига и почти детективные нотки. Я пыталась угадать, что таит в себе дневник одного из героев, который покончил жизнь самоубийством в далеком прошлом... кто тот сумасшедший парень, с которым столкнулись герой и его бывшая возлюбленная... что, в конце концов, происходит)) Не могу сказать, что в финале я для себя расставила все точки, но играть в детектива мне понравилось.

Букеровская премия 2011 досталась живому классику английской литературы Джулиану Барнсу. И это очень спорный выбор. Очень короткий роман на тему чего-то упущенного, потерянного, некой детали, без которой пазл распадается, и что-то важное ускользает от тебя. Снова.

Главный герой книги — Тони Уэбстер, ничем не примечательный англичанин на седьмом десятке лет, вспоминающий свою юность и яркие эпизоды своей жизни. В школе у Тони было трое друзей, среди которых самой яркой личностью и интеллектуалом был Адриан, а в институте Тони встречался с неординарной девушкой Вероникой. После расставания с Вероникой Тони узнает, что она начала встречаться с Адрианом, который через некоторое время кончает жизнь самоубийством. Попытка разобраться что к чему приводит к странному микрокатаклизму: время словно начинает течь вспять — как вода в реке во время прилива. Прошлое, надежно похороненное на заднем дворе памяти (или вовсе стертое), вдруг возвращается; старость оказывается не надежной психической гаванью, а беспокойным, дискомфортным, хуже юности, возрастом.

«Предчувствие конца» — одна из тех редких книг, которые помимо того, что неинтересны по содержанию, еще несут и определенную псевдо-философскую нагрузку. Кроме того, Барнс пишет легко, лаконично и красиво, отчего производит впечатление льющейся воды. Вот это желание прыгнуть выше головы (извините), сдобрить якобы интеллектуальными размышлениями на высокие темы — очень видно и очень раздражает. Книга для автора посредственная, а «Букер» больше за общие заслуги.

Роман мне показался очень неровным.

Самая сильная история, на мой взгляд – «Гора». Это не просто история про религиозный фанатизм. Это история про богоборчество в чистом виде, где в качестве бога выступает не нечто абстрактное, а самое что ни на есть реальное – обычный земной отец. Всю свою короткую жизнь религиозная девушка спорит со своим отцом-атеистом, и спор этот не прерывает даже смерть отца, наоборот – обостряет (это красиво, да: споры разгораются как раз после того, как «Бог умер»), и заканчивается он (спор) только со смертью девушки.

Первая и последняя истории – «Безбилетник» и «Сон» – не понравились совсем. Последняя – довольна топорная сатира на обывателя-потребителя. А смысла «Безбилетника» – всех этих щедро разбросанных по тексту пошлостей (про скотоложество и проч.) – я вообще не понял, это даже на сатиру не тянет, и уж тем более – на английский юмор. Ребячество какое-то.

Эссе об искусстве и любви – излишне многословные (на мой взгляд), но в целом скорее понравились, чем нет. Интересные наблюдения там, безусловно, есть.

P/S

посмотрел раскладку оценок по главам. Забавно, мое мнение диаметрально разошлось с мнениями других лаборантов)

Очень достойная краткая полухудожественная биография Шостаковича, которая напомнила «Кеплера» Бэнвилла, который, правда, более ярко написан. Талант публициста Барнс уже демонстрировал и в «Попугае Флобера» и в «Артуре и Джордже», здесь тоже не подкачал. Весьма приятно, что без клюквы и со знанием дела изложены сталинские реалии, ну а воссоздание атмосферы страха и неуверенности художника носит универсальный характер. Читал, конечно, Барнс и «Защиту Лужина» — образ несколько не от мира, заложника системы и проч. новаторским не является. Барнс, в принципе, занимается( м.б. невольно) своего рода реабилитацией Шостаковича за всякого рода сомнительные акции, которые были следствием необходимости выживания. На фоне огромной по масштабам такого рода реабилитации, предпринятой Быковым в отношении Пастернака, у Барнса все куда как сдержанней — очевидная мотивация не выдается за единственно возможную стратегию гения на все века. Парочка забавных подробностей — относительно того, как обгадился Тихон Хренников, а легендарный Бобров обвинил игрока в том. что он югославский приспешник — были ранее неизвестны. Барнс человек весьма ответственный — склонен доверять. Ну и как водится у англичан, все в порядке с оттенками иронии и насмешливости.

И в самом деле — заявленная как роман, эта книга таковым не воспринимается, но является скорее сборником новелл. Причём ещё и написанных в разных стилях и даже жанрах. Мы встречаемся и с фантасмагорией, и с психологическим триллером, и с философским эссе, и с пародией на старинные церковные суды, с романами-катастрофами, прочитаем богословско-богохульские выверты, любовно-драматические и криминально-остросюжетные страницы... Порой складывается впечатление, что Джулиан Барнс не без удовольствия поиграл перед нами своими литературными мышцами, и, может быть, даже слегка помастерился.

Однако в книге есть несколько сквозных смысловых тем, отчасти объединяющих разнородные главы в одно целое.

Ковчег и Ной, Ной и Ковчег.

Разделение на чистых и нечистых, на козлищ и агнцев.

Тема греха и греховности, вины и виновности.

Мотивация и деяния — ведь часто бывает, что хотим мы одного, а результат отличается от желаемого с точностью до наоборот. «Благими намерениями выстлана дорога в ад».

Несколько особняком стоит эссе о любви, которое в общем и обсуждать нет смысла, его нужно просто прочитать...

Но, в конечном итоге, остаётся ощущение, что у автора не было одной чётко сформулированной целезадачи. Барнс набросал читателю несколько сюжетов разной степени интересности, остроты, злободневности, глубины, философичности, познавательности... и на этом счёл свою задачу выполненной и цель достигнутой. Если пробовать выразить в зрительных образах, то перед нами как будто раскинулся кусок карты неизвестной нам страны — откуда-то слева текут реки, набирают силу и скорость... и потом исчезают за обрезом карты справа. И полной картины этого мира, карту которого мы рассматриваем, у нас так и не возникает...

Читать не скучно, но особого послемыслия, кажется, ожидать не стоит. Во всяком случае у меня по прошествии нескольких дней и нескольких книг следов осталось мало.

Чтобы передать впечатление от этого романа, наверно, надо начать издалека. Кстати, применительно к этому сочинению такой подход более чем уместен — Барнс поднимает здесь тему несовершенства или, во всяком случае, прихотливости человеческой памяти. Мол, спустя какое-то время мы видим случившееся с нами — так, а немного погодя — этак. А ещё позднее — и вовсе как-то растак.

Мой путь к первой прочитанной мною книге Барнса — а «The Sense of an Ending», «Предчувствие конца» первое более-менее крупное произведение, которое я прочитал у лауреата Букера и многих других премий, — был что-то очень уж долгим, как ни патетически это звучит. Ещё в середине нулевых я перебирал в книжном магазине его сборники — внушившие мне мысль, что у Барнса в России печатают полное собрание его сочинений, всё-всё, что он написал, без каких-либо изъятий. Потому как Барнс входит в правящий триумвират современной британской литературы — эту фразу я вычитал в каком-то ином томике, другого автора, уже ни имени, ни названия не помню, но фраза тем не менее отложилась в моей несовершенной и прихотливой памяти.

Где-то примерно в это же время увидел Барнса в одной из передач BBC World. Величина! Не так часто там писатели мелькали. Только Гарольда Пинтера ещё помню — почему-то с забинтованной головой. Так ему тогда как раз Нобелевку отвалили. Ну и...

Ну и только два года назад прочитал какой-то рассказ Барнса, в котором герой познакомился с бывшей гедеэровской спортсменкой. Название не запомнил. Прихотливая память.

И вот теперь — «Предчувствие конца». Много хвалили. И в ожидании я представлял... представлял что-то иное.

В романе — пусть и коротком, в оригинале всего 100 страниц — оказалось немалое количество рассуждений о жизни, о смерти, о уязвлённой гордости. Вот это резонёрство мне сразу не понравилось.

Вообще роман показался похожим на сценарий к фильму — персонажи подобраны умело, не отнимешь, акценты их отношений расставлены тоже не новичком, но вот картинка как бы минималистская.

Действие тоже развивалось не скучно, вовсе не так вяло, как я пытался уверить себя — поначалу. Я был захвачен изложением событий, уже в первый день я заглотил наживку более чем наполовину. Потом один день для чтения у меня был потерян, выпал; я снова подхватился только через день и уж пытался наверстать. И... и всё-таки ловил себя на мысли: однако же мотором сюжета является старое-банальное «так чем же всё это кончится? как же загадки-то разъяснятся?» Для по-настоящему сильного произведения этого маловато, на мой взгляд. По-настоящему сильные вещи — это те, в которые хочется погружаться. Хочется вбирать там подробности... переживать за героев... а вопросы «кто виноват?» и «что делать?» могут и вовсе не стоять на повестке.

И ещё. Раз уж роман претендует на какую-то философичность, чуть-чуть про эту его сторону.

Прежде всего дружба четырех героев, показанная в начале, показалась несколько не убедительной. Эдриан, превосходство которого признают остальные трое, ходульный какой-то. Читает и цитирует Камю, ну и что с того? Это в СССР 60-х было одно-единственной издание Камю, да и то художественное, да и то быстро стало раритетом. Это для советского юноши цитирование «Мифа о Сизифе» могло быть неким показателем. В Грейт Бритн того же времени, полагаю, приобщиться к мудростям французского экзистенциалиста было неизмеримо проще — была б охота.

Да и по большому счету всё это звучит очень подростково — если ты читаешь Рассела и Витгенштейна, то уступаешь тому, кто читает Камю и Ницше. В конечном итоге, как сказал тот же Ницше, если не ошибаюсь, из книг мы вычитываем то, что уже знаем. Так что не в именах философов дело — а в головах тех, кто читает и при этом усваивает умные мысли.

И то, что главный герой — рассказчик и сорок лет спустя с таким пиететом вспоминает об Эдриане, в этом я усмотрел тоже только какой-то неизжитый подростковый комплекс. Хотя по-человечески понятно. Не мною сказано, что людей, которые были старше нас по рождению, мы воспринимаем таковыми и много лет после их смерти — для нас они всё равно остаются старшими, хотя их земной путь и оказался короче нашего.

Опять-таки коллекцией заблуждений показались мне и другие рассуждения Энтони Уэбстера, героя-рассказчика, которым он предаётся в своём уже почтенном возрасте. Да, по-человечески многое понятно, объяснимо... Но это не делает эти мысли какими-то откровениями, чем-то по-настоящему глубоким. Может быть, отчасти из-за формы — того сухого скучного резонёрства, в виде которого они преподносятся. Сумел бы автор расцветить эти же мыслями другими красками — может, по-другому бы и заиграло. Но автор не сумел...

И про мораль сочинения. Потому что — хотел автор или не хотел — но концовка романа очень легко подвигает читателя сформулировать некую, вполне определённую мораль. Однако мораль эта оказалась тоже какой-то плоской, одноразовой, не пригодной для длительного размышления и вчувствования — потому что сенсационностью отдаёт, больше подходящей для боевика-детектива.

Неожиданно скажу. Не сложилось у меня с этим романом. Многое у Барнса с удовольствием читаю по второму-третьему разу, а «Англию» перечитывать не хочется.

Лично для самое лучшее в романе — пролог, детство Марты. Пусть тут даже и без иронии Барнса — но всё так правдоподобно и искренне...

А сам роман... Я честно пытался понять, что же мне не понравилось. Сноб пишет сатиру на снобов? Именно так. Ирония в книге слишком часто переходит в сатиру, что обычно Барнсу менее свойственно. Обманутые ожидания? И это тоже. Отлично помню ощущения от первого прочтения. Очень хотелось почитать «а какая она, Англия, взглядом изнутри» да языком ироничного эстета, а получил МОДЕЛЬ Англии с предельной концентрацией всего, что Барнсу кажется негативом. Плохо то, что чаще всего, весь этот негатив оказывается обычными человеческими качествами и свойствами, а не чисто английскими. Ну и да, лично на мой вкус — слишком много гиперболизированности буквально во всём. И образ автора Проекта, и сам проект, и показ его реализации и всё названное, повторюсь, не столько смягчается юмором, сколько усугубляется сатирой.

Да, чтение Барнса — это удовольствие от процесса вне зависимости от сюжета, что уж не раз отмечалось в отзывах. Но в случае с этим романом, повторить процесс далее пролога у меня не получилось.

Не буду говорить о замечательном языке и ироничной манере письма Барнса. Об этом все в курсе, в романе всё это в наличии. Скажу о другом.

Помнится, когда читал в первый раз, будучи молодым и не шибко начитанным — просто понравилось. Кстати да, как раз-таки ироничностью текста. Ныне вот перечитываю книги Барнса и уже с высот тысяч прочитанных книг и сотен написанных себе на память отзывов на разные книги, хочется сформулировать чуть шире, чем просто «мне это нравится».

Кроме названных иронии и языка автора, в романе очень и очень цепляет форма подачи и получившийся результат. Ведь что такое постмодерн, ну по-простому если сказать? Неформат. Вот. Более неформатной биографии реального лица я в своей жизни не встречал. Барнс подаёт нам жизнь Флобера через набор самых неожиданных призм. От попугаев, которых Флобер встречал на жизненном пути до роли железных дорог в жизни автора. Вплетает по ходу повествования авторские рассуждения о критиках Флобера, личные впечатления, жизненные параллели Флобера и его коллег, ироничный анализ фрагментов произведений с переносом их на события в жизни автора, и многое другое.

В книге много Флобера. Несмотря на то, что Барнс почти не противоречит строгим формальным биографиям Флобера, восприниматься тот начинает по-другому. Более живым что ли. Даже что-то из его текстов перечитать захотелось. Не потому что когда-то понравились (как раз, наоборот, мне Флоберовские вещи в своё время «не покатили», лишь через силу, для самообразования), а чтобы взглянуть на его тексты теперь через призму такого живого рассказа Барнса.

И, конечно, в книге много и самого Барнса. Для биографии другого автора — даже, возможно, слишком много. Через его иронию, через возражения и упрёки критикам, через оценку событий (выражаемую не прямо, а тональностями и степенями иронии), мы чётко видим отношение автора к... нет, не к Флоберу. К жизни. К чёртовой прорве жизненных явлений.

Финал с музеем попугаев замечательно подводит под всем этим черту. Лично мне при сегодняшнем прочтении финала сразу вспомнилась строка из «мэрфологии» — «Даже если ваше объяснение настолько ясно, что исключает всякое ложное толкование, все равно найдется человек, который поймет вас неправильно.». И это действительно так. Где-то я Барнса не понял. Где-то я с ним не согласен. Где-то даже категорически несогласен (ну например там, где он иронизирует над преподавателем Оксфорда, критиковавшем Флобера за неточность к деталям — хотя, возможно, что и тут именно тот случай, когда я не понял истинную мысль Барнса). Но я благодарен автору за время, проведённое с этим романом.

И не смотрите под спойлер. Там не спойлер. Там хуже. :)

Очень приятный и весёлый рассказ. Битва адвокатов получилась вполне интересной. Вначале казалось, что перевес на стороне адвоката древоточцев, но иногда адвокаты деревни брали верх. По сути поднимается извечный вопрос, может ли «добрый» Б-г творить зло или для этого у него есть условно независящие от него механизмы. Иногда в словах адвокатов чувствовались просчёты и стой и с другой стороны. Но в конечном итоге решение суда получилось вполне сбалансированное.

Опять-таки мне больше была интересна мотивация. Весь процесс задуман как упреждение неприятностей. Жители деревни опасались гнева церкви, за неприятности с епископом и попытались отвести от себя удар. Получилось как-то не очевидно, возможно лучше бы молчали.

Рассказ очень интересный. Мне взволновало больше начало, чем концовка. Девочка, которая с подросткового возраст интересовалась экологией. Для которой гибель легендарных оленей оказалось очень большой психологической травмой, усиливающей общую радиофобию. Мне почему-то казалось, что такие восторженные девочки должны либо вообще не выходить замуж, либо по большой любви. Поэтому очень нежданном для меня оказалось, что 20 лет спустя она живёт с мужчинами, которых презирает, потому что её нынешний муж явно не первый олух, которого приходится терпеть.

Неважно была ли причина побудившая Кэтлин бежать из дома, важно, что сбежать ей было надо. Дальнейшая история становиться немного странной. Возможно Кэтлин не обязательно возвращаться в наш мир, лучше она создаст новый светлый мир внутри себя, хотя для общества и будет потеряна.

Связь с романом «История мира в 10 1/2 главах»,достаточно хорошая. Это и потом и конец света и пара кошек. Ну и если Кэтлин права, то это ещё и конец истории Мира.

Захватывающий и страшный рассказ. Держит фокус внимания и во время спокойного плавания и во время страшный событий.

В рассказе как мне показалось два главных героя Франклин и глава террористов.

Франклин симпатичен автору и поэтому симпатичен читателю (по крайней мере мне). Он конечно не образец морали, но человек идёт по жизни весело, и всегда равен сам себе и честен сам с собой.

Глава террористов тоже оказался умным и проницательным товарищем. И оставаясь отрицательным героем, он при этом сильный игрок, партию за жизни людей Франклин проигрывает.

Если лекция про арабо-израильский конфликт является частью просветительской действительности Барнса, то она слабенькая. Если же как часть антуража, то вполне. По большому счёту видно, что Франклин не переходит на сторону террористов, но показывает их взгляд, который вполне выглядит ошибочным. Возможно именно поэтому Триция отвернулась от Франклина. Если бы он использовал всё красноречия в защиту террористов, то пассажиры и Триция могли бы получить Стокгольмский синдром и Триция не стала бы осуждать Франклина за переход на сторону убийц.

Очень сильная история про обезьяну с ребёнком на руках на полу под напряжением.

Связь с романом «История мира в 10 1/2 главах» выглядит немного натянутой. Да есть «ковчег» и «отделение чистых от нечистых». и есть есть некоторая безропотность. Как пассажиры подчинились убийцам, так животные подчинились Ною.

Рассказ безусловно стоит, что бы прочитать. Как часть Истории Мира является завязкой для всего романа. Как самостоятельное произведение вызвал смешанные чувства.

С одной стороны рассказ интересный, живой и под необычным углом. С другой в целом уровень религиозного юмора напоминает Таксиля, что хорошо скорее для 19 века, а для 21 немного наивно. С третей мне не понравилось, что рассказ стал слегка затянут в конце.

Безбилетник естественно не обязан любить ни Ноя ни Б-га, который позволил не взять в Ковчег его и сородичей. Это была отдельная интрига угадать, кто-же этот таинственный безбилетник. По контексту получалось, что скорее змей, который как выяснилось, тоже был вынужден ехать «зайцем».

История Ноя была подвергнута некоторому рационализаторству. Действительно в тексте который вошёл в Библию мало упоминается о том, как собирали тварей, которые могли жить весьма далеко и как реагировали на это местные жители. Получилось более жизненно, чем в тексте Библии. Забавны истории про Хама и его жену. Вполне вериться в потерю части флота и детей Ноя.

История с потерей провианта и как следствие уменьшение жителей ковчега тоже логична.

Главный герой книжки — осёл!

Забавная книжка. Подарили на день рождения.

Читать стоит, но главы действительно разные. Некоторые читаются лучше некоторые хуже. У меня всё-таки в цельную картинку книга не сложилась, хотя конечно все новеллы дополняют друг-друга.

Книга это немного о любви, немного о религиях, много о человеке, но без чётких ответов зачем всё ( и рассказы и человеческая жизнь) это.

Книга взрослая. В ней много насилия, много взрослых шуток.

Первая глава сатирическая,как взгляд на человечество со стороны, задаёт некий настрой на отношения к человечеству и его Б-гу. Сатира злая, долго думал что рассказчик змей, а не моя с детства любимая мебельная мошка. Конечно можно считать , что все главы книги связанны с первой, но мне показалось, что лучше всего она связанна с главой “Религиозные войны”.

Глава с какого-то момента показалась скучной Много повторов. Как бы переливание из пустого в порожнее. Возможно для ввода в тему.

Вторая глава очень динамичная и интересная, но очень страшная глава. Всё-таки людей жальче, чем василиска. Кроме того там была интриги, а тут неизбежность. Сильнее всего связанна с третей историей из главы “Три простых истории”.

“Религиозные войны” читать интересно, приятное юридически-сатирическое произведение да ещё и на основе реальных событий.

“Уцелевшая” — интересная и динамичная глава с экологическим и психологическим уклоном.

“Кораблекрушение” — для меня глава оказалась сложной. Читается тяжело. С одной стороны история намного более страшная чем Титаник, но читать интересно, а вот разбор картины Теодора Жерико мне показался профессиональной критикой, что для простого читателя сложно.

“Гора” и “Проект Арарат” мне показались частью одного произведения. Тут органичной одно перешло в другое, хоть и разделяют их две главы.

Три простых истории мне тоже показались слабо связанны между собой, хотя они конечно перекликаются с первой главой.

“Вверх по реке” — одна из самых сильных и интересных глав. Читать очень интересно, концовка правда весьма сурова.

Интерлюдия напомнила Эпилог Войны и Мира. Автору как видно очень хотелось написать своё отношение к любви. Правда здесь же для непонятливых сделана попытка объяснения какое отношению имею главы книги к такому громкому названию. В любом случае это самая сложно читаемая глава.

Ну и конечно вишенка на торте получилась глава “Сон”, для меня она перекликается с “Расторжением брака между небом и землёй” Кэррол Льюса. Модель загробного мира очень интересна, но главный герой её какой-то уж очень потребитель, да и сам загробный мир построен как сфера услуг.

Главный недостаток этой книги я вижу не в том, что она плохо написана. Психологии маловато, но сюжет интересен. А изъян мне видится в двух вещах.

Во-первых, в качестве героев выбраны обычные серые людишки, и я не понимаю, зачем. Классики тоже брали в герои обычных людей, НО: всегда находили в них что-то интересное и неординарное. Тут стоит вспомнить фразу Роберта Дауни-младшего из фильма «Солдаты Неудачи»: «Нельзя играть законченного придурка. Дастин Хоффман, «Человек дождя» — придурок, но казино-то обыграл». Вот, скажем, Обломов — амеба, но выделяется своей добротой, да и философия его отчасти верная. Да и Ольга в него влюбляется. А у Барнса? Глазу отдохнуть не на ком! Что Энтони, что Адриан, что Вероника — просто мелкие ничтожества. Это сытая благополучная Европа так измельчала?

Второе: я не согласен с позицией автора. За что он так казнит ГГ? Что он сделал? Искренне чувствовал в мире бесчувственных эгоистов? И к чему эти его угрызения совести? Злобное письмо, которое он послал Веронике (кстати, не пойму, как он мог ее любить) — это просто ерунда, плюнуть и забыть. Тем более, как выяснилось, вовсе не из-за этого письма Адриан покончил с собой.

Кстати, непонятно, чего он покончил с собой. Конечно, сделал ребенка мамочке, родился уродец, и неужели сразу резать вены? Та, кстати говоря, могла бы и аборт сделать. Неужели не понимала риска? С Адриана какой спрос, он еще мальчик.

Ну, согрешили люди, с кем не бывает. Женщины в возрасте могут быть очень даже ничего. Все понятно. Или Барнс хочет сказать, что по жизни можно пройти чистеньким? Да попробуйте! Это будет не жизнь.

В общем, пессимизм его мне ясен. И то, что жизнь — лишь постепенная подготовка к смерти, я согласен. Непонятно только, почему ГГ выставлен негодяем.

В общем, мило, но до Уэльбека и Эллиса далеко.

Насколько мне кажется, обычно такие истории о Проектах — которые поначалу кажутся безумными, а потом внезапно завоевывают дикую популярность — заканчиваются крахом этого Проекта. Взлет и падение, внезапный успех чего-то безумного сменяется обычно либо усталостью самих создателей Проекта, либо накопившимся энтропийным грузом, проблемами в коллективе, неуплаченными налогами, иссякшим творческим потенциалом. И «Сага» Бенаквисты, и «Парк Юрского периода» — примеры в данном случае из одной серии.

С Проектом «Англия, Англия» все должно было случиться именно так, и звоночков на этот счет по тексту множество: и вживающиеся в образ актеры, и «крестьянские восстания» в среде руководства. Все должно было бы развалиться рано или поздно — и, действительно, развалилось, только в другом месте.

Удивительно, как Барнс переходит от довольно занудного рефлексирующего реализма к полнейшей фантасмагории — при этом столь же занудной и рефлексирующей, умудряясь ни в чем не изменить первоначально взятому тону. Его слог остается столь же спокойным, в тексте столько же шагов влево и вправо, фрейдистских экскурсов в детство героев и рассуждений и в то время, когда Марта Кокрейн еще только устраивается на работу, и в то время, когда экономика и политика современной Англии окончательно рушится. Не то чтобы некоторое занудство и рефлексия в данном случае были недостатком: учитывая писательский талант Барнса и прекрасное чувство юмора (а также отличный перевод), это скорее достоинство. Чтение его текста доставляет удовольствие как процесс, и дело не столько в красотах слога (если брать для сравнения Набокова и тд, к примеру), сколько в уме. Барнс очень умный и наблюдательный автор, этого не отнять, причем наблюдает он, видимо, за собой — поскольку из наблюдения за другими нельзя сделать настолько точные и суровые выводы в классической области самокопания и рассуждения о собственной жизни. С несколько мрачным юмором, но общим принятием себя. Это ужасно мило даже вне контекста какого-либо сюжета.

Хотя сюжет и сам очень хорош. Некий могущественный английский бизнесмен решает развивать направление туризма, но не на пошлом местечковом уровне отелей и туров, а глобально. Приобретает остров Уайт и начинает строить на нем эрзац-Англию, которая объединяет все традиционные английские достопримечательности в одном флаконе и на шести сотках. Как бывалый путешественник, готова признать, что идея не лишена привлекательности — мне бы лично очень хотелось посмотреть на Миланский собор так, чтобы при этом не иметь дело с миланским метро, а также толпами афроитальянцев, которые атакуют тебя каждые пять метров со своим бросовым товаром. Все достопримечательности в одном месте, и место это полностью создано для удобства туристов, а вокруг — не обычные местные обыватели, которые спешат на работу, в гробу видели этих туристов и вешают свои трусы нечеловеческих размеров сушиться на веревках, протянутых через главную улицу. Вокруг (предыдущее предложение вышло слишком длинным) — специально обученные актеры, представляющие на забаву туристов различные жанровые сценки, причем все в интерактивном режиме. Честно говоря, мечта просто, а не Проект. Но вот тут-то и начинается фантасмагоричность, потому что Проект не просто удалось реализовать — а еще ровно так, как задумано его самоуверенным создателем. Истинная же Англия, потеряв основной источник своего дохода, пришла в полнейший упадок и вернулась если не к новому Средневековью, то к новому Новому времени. Деиндустриализация, «рожь, вот это все» (с). А эрзац -Англия, Англия процветает.

Очень хорошо в романе то, что, хотя сюжет базируется на становлении и успехи Англии-проекта. в тексте куда больше человеческой составляющей, чем можно ожидать. Не в смысле каких-то особых гуманистических достижений, а в смысле, что Проект показан глазами очень живых, очень несовершенных людей, на взаимодействие которых интересно посмотреть. История главной героини, Марты, больше, чем история Проекта — и вот в ней-то как раз формально есть «взлет и падение», но в человеческом измерении становится уже совершенно неоднозначно, была ли точка взлета (когда Марта возглавила Проект) настоящим взлетом, и наоборот.

Наконец-то у меня дошли руки до Барнса; что скажешь, он очень хорош — и куда более хорош своим слогом, чувством юмора и манерой повествования, чем единичным сюжетом, кажется.

Мне кажется, премию автору дали по совокупности за заслуги, за его прежние романы. «Предчувствие конца» явно не тянет на награду. Роман читается легко, есть интрига...Ты бежишь по тропинке...и вдруг все кончается. Это какое-то вступление к настоящему роману, затравка. Разочарована. Прежние его вещи были много лучше. Оценка — 5 из 10

Я думал, что в этом романе, сэр Артур Конан-Дойль выступит больше в роли литературного персонажа, чем реальной личности. Оказалось, что этот роман полностью основан на реальных фактах и автор просто придал художественную форму событиям, которые имели место быть в жизни Артура и Джорджа.

Я как поклонник творчества сэра Конан-Дойля был хорошо знаком и с его биографией и потому с событиями, описываемыми на страницах романа, я тоже был знаком и мне вдвойне было скучнее читать.

Книга, мне показалось скорее скучной и немного нудновато-тягучей. Первую половину книги мы наблюдаем за взросление и становлением двух главных героев по отдельности. Во второй половине книги они, наконец, встречаются, но детективной истории, которую я так ожидал, так и не появилась. Была бесконечная судебная тяжба, которая невольно напоминала мне эти шоу по главным каналам страны типа «Суд идет», от которых хотелось спать. И в итоге книга кончилась ни чем. Так и не стало понятно, кто же был главным преступником.

К автору, претензия предъявить трудно, так как он просто придерживался реальных фактов и он просто пересказал жизнь Артура и Джорджа в целом и в частности их общую историю.

«Англия, Англия» – следствие заикания? Нет, всего лишь уточнение: не просто Англия, а уж такая Англия, что прямо Англия, Англия.

Кому, как не Джулиану Барнсу, писать о родной стране в полусерьёзном, ироничном стиле? Кому, как не Джулиану Барнсу, показывать читателям, что есть такое эта страна? История её, масштабно и локально (на примере главной героини), претерпевает в произведении этом такие изменения, какие можно встретить только в альтернативке, право слово, и, изначально кажущийся серьёзным, роман этот превращается в сатирично-ироничный пробный образец. Образец мира, где нет Великой Островной Державы – старой Англии.

Разве мы задумываемся до конца, что есть Англия? У туристов (ну, не у самых притязательных туристов), когда они слышат название этой страны, перед глазами встают образы Тауэра, Биг-Бена, Стоунхенджа, Вестминстера и Ливерпуля, а у читающих туристов – образы Остин/Бронте, Шекспира и мастеров детективного жанра Кристи/Дойля/Честертона. Вряд ли кто-нибудь из туристов узрит образ морального упадка или задавленного грузом собственной истории народа. Бог с вами, какой упадок, какой груз?

Ну вот, а эти два товарища – груз и упадок – со слов Джулиана Барнса имеют место быть, и не просто в альтернативе, а в самом что ни на есть настоящем времени. В какой-то степени роман «Англия, Англия» – это попытка сбросить груз, посмотреть на страну без налёта стереотипов, узнать, а сможет ли страна, некогда властвовавшая на половине земного шара, прожить без Робина Гуда и Королевской Четы? Смогут ли туристы принять географически любую местность со всеми признаками Англии (вышеперечисленными достопримечательностями) за Англию как таковую? Эксперимент занимательный, ироничный. Герои, участвующие в эксперименте, харизматичные и ошибающиеся. Последствия – с какой стороны посмотреть.

Осторожно, присутствуют эротические подробности!

+8

Последние месяцы заняла себя тем, что читаю лауреатов и номинатов на Букер, и ей-богу, не пойму, то ли со мной что не так, то ли с Букером. Очередное недоумение — «Предчувствие конца». И ведь не просто номинант — лауреат. Может, я наивна и вообще отстала от жизни, но мне всегда казалось, что литературные премии (особенно такая «крутая», как Букер) должны даваться не только за витиеватый стиль, долгие, утомительные описания и отсутствие эвфемизмов. Кроме всех этих замечательных вещей еще должна быть идея. Должны быть открытия (пусть и маленькие), которые заставят читателя забыть моргнуть, забыть вздохнуть, забыть лечь спать. Неважно, на каком языке написана книга — идея прорезает пространство, она вне времени, она вне рамок, культур, вкусов. Она позволяет читать написанное две тысячи лет назад и удивляться, почему так до этого никто и не додумался.

С другой стороны, хочется увидеть живых людей. Сказать c удивлением: да, точно. Это так. Так оно и есть. Ну надо же — я каждый день это вижу, а сказать смог об этом только писатель N. Вот она, жизнь. Вот она, правда.

Вот такой книжный идеализм, воспитанный на классической — что русской, что зарубежной — литературе. Ну и где мы? А мы на «Предчувствии конца». Такое чувство — конца литературы. Я-то думала, что это русская литература в кризисе, это у нас все плохо. Оказывается, я ошибалась. Мировая литература вообще в кризисе, Барнс — признанный классик, обвешанный наградами, как елка — для меня это открыл.

Читая захлебывающиеся хвалебные отзывы на одном из сайтов, я недоумевала. Для меня это вообще книга НИ О ЧЕМ. Вроде поднята проблема «эроса-танатоса», но ее разрешение — просто дичь. What's the point? — спросила бы я, если б Барнс встретился мне на дороге. Да, длиииииииные описания чувств, влючая эротических (побольше подробностей про летящую вниз сперму, а то никто ж не поверит), глубокая патология отношений, истеричная потуга на психологичность. Любовь и смерть превращаются в фарс на фоне неудачной жизни главного героя. Вообще одни неудачники в романе. Такое чувство, что, разменяв 5 десяток, герои так и не вышли из подросткового возраста. И что? Чем должен обогатиться читатель? Какой урок он должен извлечь? О чем должен задуматься? О том, чтобы, пардон за мой французский, не брюхатить девиц, а еще пуще — женщин в возрасте, а если уж забрюхатил, то находить в себе силы жить дальше?

Попытка решить проблему смерти в романе — это просто цирк на конной тяге. Какие-то инфантильные (если не сказать мертворожденные) духовные искания героев свидетельствует то ли о глубокой духовной нищете автора (как отражение мира, который он представляет и из которого вышел), то ли банальной толерастией — боязнью решить проблему в рамках какой-либо из существующих религиозных систем (вдруг кто-то обидится). Без того чтобы затронуть религиозные аспекты, серьезно к проблеме смерти подойти невозможно. Именно поэтому, видимо, все рассуждения Эдриана — это рассуждения духовного Маугли. Может, для англичан это и прорыв, но для нас, извините, с нашим Достоевским и Толстым (я не сравниваю, конечно, просто это те глыбы, на которые равняется каждый уважающий себя писатель, претендующий на психологичность в своих произведениях, но такое чувство, что Барнс о них вообще не слышал) это выступление сельского клуба перед приехавшим в гости Ростроповичем.

При этом, несомненно, автор обладает талантом. Но этот факт не делает книгу лучше. Может, именно талант писателей, не могущих отразить ни правды жизни, ни ее соли, ни ее проблем (пусть даже без решений — для некторых проблем решений прсто нет) — это то самое «предчувствие конца». Если талант, награжденный Букером, выдает пустышку, что ждать от остальных?

Можно ли исправить ошибки молодости, когда тебе за шестьдесят, ты бесконфликтный, пытаешься со всеми ладить, проживаешь жизнь просто ради самой жизни? Нет жены, любимой работы, друзей. Жизнь просто катится вперед и ты вместе с ней. Это сложно, очень. Тем более, когда ты сталкиваешься со своей первой любовью. Любовью, которая поломала, оставила только горечь. В принципе книга об этом.

Единственное, что привлекло, это философия Адриана. Я с ней не согласен, но она имеет место быть. Философия логичности, попытка найти логику во всем, даже в отношениях, в любви. Попытка не удачная, ведь чувства, которые они вызывают (любовь, привязанность) не подвластны законам, а проявляют себя спонтанно, независимо от переменных и констант.

Минусы: резало ухо попытки Тони и его друзей постоянно говорить, используя философские термины, показывая тем самым свою крутость. Первая часть книги наполнена «философологизмами», которые вставляются к месту и нет. Характеры героев, их мотивы раскрыты слабо. Вероника, ее родители, друзья Тони — все, за исключением самого Тони описаны вскользь, без глубоко проникновения во внутренний мир героев. Вероника так вообще — «взрыв мозга».

В общем, мне не понравилось, странные поступки, странный конец. Все при своих, так к чему было начинать.

Автору, конечно, виднее, но «История мира в 10 1/2 главах» все же, скорее, сборник рассказов, чем роман. Единого сюжета у него нет – едина только тематика. Причем, это не просто история мира – это история мира, увиденная через миф о Всемирном Потопе.

Вообще, нужно сказать, что само словосочетание «истории мира» у Барнса наполнено негативным смыслом. Он вкладывает в него смысл негативного опыта человечества; синонимом «истории мира» в этом случае могли бы стать «всемирный закон подлости» и «энтропия». Герои Барнса – это люди в борьбе с историей, противящиеся тому, как было, обычно бывает и будет происходить в дальнейшем, если ничего не менять.

Исток этого зла Барнс видит безжалостном мифе о Великом Потопе – этот миф становится для автора иллюстрацией принципа «наказания невиновных, награждения непричастных» — то есть того, что в большинстве случаев происходит в человеческой истории (и особенно в общественной жизни). Отталкиваясь от жизненных впечатлений, он рисует Ноя своего рода мистическим карьеристом и приспособленцем (глава «Безбилетник»), ведь выживают в человеческом обществе далеко не самые достойные (глава «Три простых истории»). Исход ветхозаветного сюжета видится автору страшным обманом – слишком много мы знаем о несправедливости, чтобы надеяться на ее поражение. Ироничен и намек, что, если бы Ной и правда был святым, то современное человечество унаследовало бы его черты; это, конечно, скорее мрачная шутка, но в ней есть и метафорический смысл.

Наследие «логики Потопа» по Барнсу – фашизм (глава «Три простых истории») и терроризм (глава «Гости»), глумливое насилие сильного над слабым и подлое насилие слабого над сильным. Логика тотального искоренения ведет к эскалации насилия и втягиванию в него множества людей, никакого отношения к этим конфликтам не имеющих и иметь не желающих.

Важна в романе и экологическая проблематика – ведь логика потопа применяется и к природе. Животные интересуют человека, только если приносят пользу или эстетически приятны (глава «Безбилетник»), в противном случае человечество легко может их обречь на вымирание – или хотя бы попытаться, если не имеет подходящих средств (глава «Религиозные войны»). Ну, а уж когда средства появятся, то и полезность уже не помеха для машины уничтожения – ведь радиоактивное мясо можно «толкнуть» на рынке подешевке (глава «Уцелевшая»). Ну, а что будет с теми животными, которым на корм пошли радиоактивные олени, и что будет с людьми, носящими мех тех животных – какая же разница? Ведь после нас всегда будет Потоп.

Ковчег для Барнса – это и модель общества, ведь вся наша планета – своего рода Ковчег. Пожирание сказочных животных на Ковчеге Ноя перекликается с каннибализмом на плоту «Медузы» (глава «Кораблекрушение»). А отвергнутые евреи на «Сент-Луисе», обреченные вернуться в Европу, накрытую тенью нацизма – это уже Ковчег в Ковчеге, которому нет спасения, ибо законы Истории мира действуют повсюду.

Повторение истории по Энгельсу – еще один мотив «Истории мира...» Лоренс Бизли – жалкое подобие мифического сверхприспособленца. Причем повторение скрывает в себе другое повторение – Бизли тоже дважды совершает подлог. Один раз – чтобы сбежать с «Титаника» настоящего, второй – чтобы проникнуть на «Титаник» киношный (глава «Три простых истории») То есть трагедия не просто дублируется фарсом – она перерождается в фарс, который вновь может стать трагедией. Что и происходит со съемочной группой в Амазонии – несостоявшаяся трагедия на реке лишь перенесена на несколько веков (глава «Вверх по реке»).

Религиозный фанатизм, как разрушительная сила Истории мира – еще одна тема романа. И в его основе лежит все та же логика Потопа – наказания, никак не соразмерного преступлению. Для фанатика справедливость – это уничтожить целую деревню со всеми обитателями и монастырь в придачу только за то, что они дерзнули пить вино из запретных виноградников Ноя (глава «Гора»). И здесь трагедия оборачивается фарсом – останки безумной мисс Фергюссон, в конце концов, современный юродивый всерьез считает останками Ноя; из паломника она невольно становится объектом паломничества (глава «Проект «Арарат»).

Иона во чреве кита – другой сюжет, парадоксально напоминающий сюжет о Ковчеге и зловеще пародирующий его (глава «Три простых истории»). Один человек в утробе чудовища, отрезанный от мира, но спасшийся, в конце концов, из бездны – как и Ной. И китов в романе вроде бы три, как и положено – кроме ветхозаветного, «Титаник» и «Сент-Луис». Но чем не кит – плот «Медузы», переваривающий своих жертв? И лодка, уносящая одинокую женщину от цивилизации навстречу Природе – это кит, который заставляет ее разум вариться в собственном бреду, или Ковчег, с которого начнется новая жизнь? (глава «Уцелевшая») Где зло и гибель – на борту или за бортом?

Ковчег-оборотень, чудовищный кит – вот что такое История мира. Современный человек знает, что окружающее может быть не тем, чем оно кажется – и парадоксально нагромождает все новые и новые иллюзии вокруг себя. Что-то приобретая, мы всегда что-то теряем. Актеру-путешественнику индейцы кажутся простыми и бесхитростными людьми; но он не в силах представить, какие извращенные результаты может дать эта простота в столкновении с европейской сложностью (глава «Вверх по реке»). Инсценировка и трагедия меняются местами, и события становятся только репетицией грядущего кошмара. Вывод – нельзя жить бесконечным повторением прошлого, уподобляясь живущему на кладбище.

Противопоставлена Истории мира любовь – сила, противодействующая разрушению, направленная только на созидание. У Барнса даже неразделенная любовь спасает человека (глава «Уцелевшая»). Почему же только в загробном мире он не видит места любви (вопреки Данте)? Не это ли рано или поздно приводит души к самоуничтожению (глава «Сон»)?

О главе «Сон». В ней упоминаются герои предыдущих глав, но мотивы романа несколько ослабевают – посвященная не жизни и истории, а смерти и вечности, она стоит особняком. Пожалуй, это наиболее эффектное воплощение идеи о том, что человек не видит смысла в жизни без трудностей и опасностей. И, несмотря не несколько примитивный подход, эта глава оставляет очень сильное впечатление.

Достоинства произведения:

оригинальная композиция (признаюсь, романы в рассказах – это моя слабость);

серьезное философское содержание;

психологизм;

интересная образная структура, символы и метафоры, как связующая сила произведения.

Недостатки:

слабая связь глав-рассказов, все же это скорее цикл рассказов или сборник, чем роман;

очень скучная «Интермедия», философия в чистом виде, помноженная на мутные личные воспоминания особенно плохо воспринимаются после увлекательной главы «Вверх по реке».

Итог: «История мира в 10 1/2 главах» – до некоторой степени, богоборческий роман. Барнс, разрушая мифологию Ветхого Завета, невольно повторяет то, что делал Христос, возвещая торжество Благодати над Законом. Атеистам и верующим можно спорить, где здесь фарс и где – трагедия. Реалисты же помнят, что во дни Потопа с Ковчега бежать некуда.

Как странно, все же, проводит время герой рассказа в вечности – чревоугодие, спорт и секс. Да еще общение со знаменитостями (да еще и подглядывание за ними). Неужели больше ничем нельзя заняться, если можно ВСЕ? А если можно не все – это уже не рай.

Собственно, это и не рай вовсе – это рай для обывателей, поп-ремикс ангельских хоров. Это только представления о рае, которые могли бы возникнуть у современного человека, потребительская идиллия.

Что касается меня, то я, наверное, из тех, кто был обитателями старого рая, в котором многие так и не устали жить. Я бы уж точно знал, чем занять вечность при условии, что я могу абсолютно все, что захочу.

Для начала я бы сотворил мир...

Вот этот рассказ, один из сборника, остался для меня загадкой. Какой смысл в него хотел вложить автор? Здесь впервые человек, которым управляет вера, представлен, по крайней мере, без негативного отношения. Хотя и очень положительным образ бывшего астронавта Спайка Тиглера не назовешь – но впечатление он оставляет приятное. Человек, который живет необычными стремлениями, далекими от обывательских амбиций, вызывает уважение – особенно на фоне его мелочной супруги с ее «платьем цвета примулы».

Может быть, Барнс хотел показать, что обывательская пошлость может быть страшнее религиозного фанатизма? Хотя, конечно, Спайка нельзя назвать и фанатиком – его вера слишком велика, чтобы подтверждать ее силой. Для него сомнения просто невозможны и смешны, а на неверующих он скорее смотрит с жалостью, чем видит в них врагов.

Так что же такое Спайк Тиглер? Американский аналог шукшинских «чудиков»? Вера все равно заставила его гоняться за химерой и заблуждаться, но зла от этого никому не было. Герой? Сумасшедший? Юродивый? И что его вера для автора – еще один, но безобидный вид заблуждения? Или все же он уважает веру бывшего астронавта и видит в ней причину прогрессивного стремления, не позволившего Спайку стать простым чиновником или сытым самодовольным обывателем? Барнс скептически относится к Ветхому Завету в частности и религии вообще, но и воинствующим атеистом вряд ли является (во всяком случае, его роман такого впечатления не оставляет). Поэтому однозначный вывод о том, кем должен казаться Спайк читателю, сделать нельзя. Лично мне он кажется очень правильным человеческим типом, несмотря на то, что неукротимая энергия его духа направлена на какие-то весьма странные проекты (думаю, настоящему христианину и так есть чем заняться в современном мире и без сомнительных паломничеств на Арарат). Впрочем, это философский вопрос: иллюзия ветхозаветного голоса в голове ничем не хуже иллюзии оттенка примулы.

«Вверх по реке» называют микророманом; я бы применил более привычный термин «повесть». Действительно, по длительности событий и сложности психологических метаморфоз героя это произведение выходит за рамки рассказа.

Собственно, в «Истории мира в 10 1/2 главах» именно эта глава мне понравилась более всего. «Вверх по реке» — это история человека, ищущего свое место в прошлом, настоящем и будущем. Нечто вроде дневника современного человека, получившего благодаря путешествию в дебри Амазонии возможность взглянуть на нашу цивилизацию со стороны.

Поначалу у героя создается иллюзия, которую он постепенно внушает читателю – индейцы представляются ему чище и проще товарищей по съемочной группе (в путь они отправились для съемок исторического фильма). Он видит в них детское простодушие, озорной юмор, естественность дикого зверя, не ведающего стыда. Поневоле и у него закрадывается мысль по возвращении начать вместе с женой крестьянскую жизнь где-нибудь в английской глубинке. «Естественный человек» начинает ему казаться практически идеалом, а старые приятели-актеры и режиссер начинают вызывать бешенство своим стереотипным мышлением, условностями цивилизации, которые они принесли с собой.

Главному герою этой повести не хватает понимания простой истины – «что-то кончается, что-то начинается». Человек, безусловно, много потерял в процессе биологической и социальной эволюции – но многое и приобрел. Предрассудков не стало больше или меньше – они стали другими. Да, мы стали заморачиваться по поводу дресс-кода, но перестали испытывать священный ужас перед грозой. Да, мы отвыкли говорить в лицо оппоненту все, что о нем думаем – но в меньшей степени рискуем жизнью, вступая в дискуссию. Да, мы редко вспоминаем, что растения и животные так же хотят жить, как и мы – зато нам не приходит в голову зарезать какого-нибудь гражданина для профилактики неурожая.

Склонность к поискам идеала в прошлом – это отличительная черта главного героя повести. У него эта черта проявляется даже в личных отношениях – на протяжении всего сюжета он пытается реанимировать свои былые отношения с женой. Но прошлое еще раз обманывает его, напоминая, что возврата нет –

Итог: два разочарования в прошлом – личном и общечеловеческом – заставляют героя начать жизнь заново. Хочется верить, что он теперь будет искать себе цели в будущем, а не реанимировать минувшее. Без сомнения, полезно оглядываться назад и бережно относиться к опыту ушедших поколений – зачастую модные веяния социального прогресса вместе с ниспровержением отживших условностей приводят и к уничтожению и забвению реальных ценностей. Но цели свои человек должен видеть в будущем, иначе он обречен жить на кладбище. В одну реку нельзя войти дважды. И, возвращаясь к идеалам прошлого, нужно не радостно бежать в глушь и жить, как дикарь, а постараться обогатить современность, возродив на новом уровне только то, что действительно забыть незаслуженно.

Три истории, объединенные вместе одним мотивом. Иона возвращается из чрева кита; пассажир бежит с Титаника; евреи пытаются покинуть страну, желающую их уничтожить. История трех странных побегов из морской пучины: один человек спасся, чтобы спустя много лет пережить все снова. Другой был спасен и устрашен случившимся. Третьи вместо спасения вернулись в раздираемую противоречиями Европу – и некоторые из них нашли там свою смерть.

И вновь автор продолжает рассуждения о закономерностях, управляющих человеческим обществом. Выживает не самый умный и не самый сильный, а самый приспособленный – в этой печальной истине нет ничего нового. Увы, общество устроено так, что можно, не обладая никакими выдающимися качествами, совсем неплохо в нем устроиться. В то время как другие работают, не покладая рук или рискуют жизнью, обыватели-приспособленцы не брезгуют никакими способами ради своего благосостояния – и очень часто обходят по уровню жизни и карьерному росту действительно выдающихся людей. Возможно, эта закономерность уже сказывается на развитии человечества не лучшим образом…

В части, посвященной Ионе, Барнс вновь критикует Ветхий Завет за непоследовательность Бога и рассуждает об архетипе морского чудовища, проглатывающего людей. Он удивляется живучести этой истории; на мой взгляд, ничего удивительного в этом нет. Море само было для древнего человека монстром, способным пожрать кого угодно и что угодно – вспомнить хотя бы символическую пасть Харибды из гомеровского эпоса. Неудивительно, что этот монстр персонифицируется в сказках и легендах. Скорее всего, это легенда, зародившаяся среди мореплавателей, и возвращение из чрева кита означает счастливое возвращение моряков на сушу. Что до истории с Ионой, в нее действительно не верится, как и в ее позднейшие интерпретации.

Наконец, последняя история – пример того, как практические соображения мешают политикам оставаться людьми. Целый народ находится под угрозой геноцида, людей вышвырнули из родной страны и им некуда бежать. Но все правительства думают только о выгоде и экономии, и если это выгодно – запросто отправят евреев обратно, навстречу концлагерям и газовым камерам. История кажется кафкианским кошмаром, однако, такие истории – реальность мировой политики и по сей день. В этом плане мрачной иронией выглядит отсылка ко второй главе романа – «Гости», где речь вновь идет об агрессии в отношении евреев, на этот раз со стороны арабских террористов. Эскалация конфликта началась десятилетия (а, может быть, уже и столетия?) назад, и последствия решений, принятых когда-то американцами, причудливым образом поместили их, в конце концов, в один Ковчег с гонимыми евреями.

Но все же, автор немного слукавил: уместить свою интерпретацию истории мира в 10 ½ глав у него не получилось. Вот и пришлось три сюжета объединять в один; причем вышло это очень неорганично. Единого повествования и даже более-менее внятной концепции в «Трех простых историях», если их рассматривать в отрыве от самого романа, не наблюдается – все на уровне полунамеков, и даже с другими рассказами-главами у этих историй пересечений больше, чем между собой.

Рассказ посвящен тому, как одно и то же событие преломляется в сознании людей в зависимости от их мировоззрения. Ключ к пониманию произведения кроется в словах о щелкающих жучках. Если вам кажется, что в чем-то скрыт высший смысл – это еще не значит, что его там нет. Просто он может оказаться иным, чем вы ожидали.

Собственно, рассказ очень интересен с психологической точки зрения и имеет пересечения с первыми тремя главами романа в рассказах «История мира в 10 ½ главах». В нем Барнс снова возвращается к проблеме религиозного фанатизма, искажающего картину мира и заставляющего гоняться за фантомами, но при этом напоминает – на примере отца главной героини и ее же подруги – что сознание простого обывателя ничуть не меньше засорено стереотипам, не позволяющими воспринимать очевидные вещи.

Ну, и конечно, автор вновь ставит под сомнение миф о Всемирном Потопе – превращая мисс Фергюссон в «уменьшенную копию» мстительного ветхозаветного Бога, когда она на пике успеха своего паломничества, уже практически взойдя на Арарат, находит в своей душе потребность злорадствовать по поводу «божьей кары» землетрясением, обрушившейся на «неправедный» монастырь и деревню. Впрочем, это еще и хорошая иллюстрация того, как убеждения утверждаются таким способом, который противоречит самим этим убеждениям – очень характерный для истории человечества случай.

В этой(м) «главе»-рассказе проявляется постмодернизм романа. Ведь Барнс представляет нам не историю кораблекрушения, а историю символа кораблекрушения в культуре на примере картины Жерико. К тому же, мы видели и притчу («Безбилетник»), и реалистическую психологическую прозу («Гости»), и стилизацию под средневековый документ («Религиозные войны»), и психоделическую фантасмагорию («Уцелевшая») – пришло время эссе.

Однако, несмотря на принадлежность к документалистике, «Кораблекрушение» не выбивается из темы романа – это еще одна точка зрения, еще одно воплощение архетипа, еще один Ковчег.

Автор мог бы написать подробнее о самой катастрофе, дать ее интерпретацию, сделать из нее художественный образ – вместо этого он представляет нам уже существующие трактовки этого события, в свою очередь, интерпретируя их. Картина – не столько рассказ о событии, сколько определенный вывод из случившегося, воплощенный на холсте; еще это попытка проекции этого события на общество; и, без сомнения, картина сама по себе является событием. К тому же, в соответствии с требованиями эпохи, произведение Жерико не изображает реальные события, а только основывается на них.

Анализ картины в этом эссе – весьма полный, от предыстории и истории создания, до разнообразных толкований. Добавить к нему мне нечего, признаться, картина мне показалась не столь интересной, как рассказ о ней.