Соответственно, вторая статья Я. Дукая — т.ск., «Пять лет спустя». Не столько взгляд на авторов и жанры — сколько и вообще «досмотр на месте». Полагаю, постсоветскому русскоязычному — тоже найдется немало моментов для осмысления: и в формате «как похоже», и в формате «а у нас — по другому совсем».
Исходник: http://dukaj.pl/czytelnia/publicystyka/KrajobrazPoZ...
Дукай Я.
Пейзаж после победы, или польская фантастика AD 2006
(„Nowa Fantastyka” nr 292 (2007-1).)
Я не планировал писать этот текст. Он возник в изрядной мере как компиляция и развитие ряда е-мейловых дискуссий (а также – публичных сообщений) о ситуации в польской фантастике, в рамках которых мне все яснее становилось, что наступили глубокие изменения: фантастика уже не та фантастика, о которой я продолжаю по инерции говорить и к которой прикладываю старые критерии. Необходимо подвергнуть подсознательные принципы ревизии и взглянуть без предубеждений.
Первым же условием разумной дискуссии остается явственный осмотр фактов. Но вторым – последовательная оценка.
1. Диагноз количественный, или рынок
1.1. Книги
Нужно заявить о том громко и четко: переживаем бум отечественной фантастики, подобного которому не знала история польской литературы, и уж по крайней мере – той, что функционирует в условиях свободного рынка.
Фундаментом этого бума – необходимым, но отнюдь не достаточным условием – была своеобразная «работа у основ», выполненная в 90-х Мирко Ковальским и «Nowа», а также коммерческий успех Анджея Сапковского.
Однако на этот процесс следует смотреть как на старт ракеты, по очереди сжигающей ступени и бустеры: реализованной должна была быть вся последовательность; когда отпадает одна ступень, включается следующая.
Вторая ступень была запущена в 2002, когда эстафету «Nowа» приняли «Runa» и «Fabryka Słów». На протяжении трех следующих лет произошла дальнейшая специализация и разделение рынка:
1. «Fabryka Słów» заняла доминирующую позицию как в смысле количества издаваемых книг (более 20 наименований ежегодно), так и реализуемых тиражей, и объединения под единой маркой авторов «первой лиги». Земяньский, Пилипюк, Пекара продаются регулярно тиражами более 10 тыс. экз. (стыдно признаться, однако в сорокамиллионной Польше это гарантирует статус «бестселлера»). К тому же «Fabryka» издает много дебютантов, собирает антологии. Стартовала с низкого издательского уровня (ее фатальная редактура и корректура некоторое время были притчей во языцех), который, тем не менее, постоянно растет.
2. «Runa» движется тропками менее протоптанными, дольше работает над текстами, издает, ориентируясь не на количество, но на качество (около десяти наименований ежегодно). Определенным побочным эффектом такой стратегии «низких оборотов» является меньшая пробивная сила. («Fabryka Słów», или, вернее, дистрибутивная фирма Олесеюка обеспечивает своим «титульным авторам» намного более сильные промоушен и продажи). «Runa», скажем, удовлетворена ролью «специализированного издательства в гетто», которое ищет и продвигает авторов, которые, реализовавшись на рынке, переходят в более крупные издательства.
3. «Nowа» придержала при себе Анджея Сапковского и это на сегодня ее главный (единственный?) успех. В фантастике она собирает уже авторов, скорее, второй лиги и издает все меньше (несколько названий ежегодно); постепенно перепрофилируется на литературу детективную и приключенческую.
Время от времени поляков издает также «Solaris» (обычно – переиздания), MAG (по крайней мере, частично) удержал при себе Креса. Некоторым авторам (Косику) удается публиковать свои произведения в собственном издательстве. В конце концов, если взглянуть на список польских фантастических книг за 2005 год, найдем мы там и издательства вроде WAB, «Świata Książki», а также «Videografu», «Copernicusa» и даже «Fundacji Sztuki» или «Rzecz Integracji».
Бум же заключается в том, что никогда ранее не было так просто дебютировать книжкой. В сравнении с ситуацией начала 90-х, когда полякам приходилось прятаться под англосаксонскими псевдонимами, чтобы вообще оказаться изданными, это почти рай. Теперь издательства даже сражаются за авторов, часто предлагая тем лучшие финансовые условия и продвижение. Money talks.
Но, пожалуй, самое важное последствие бума проявляется опосредованно: открытие для отечественной фантастики самых больших издательских фирм, на фантастике до того не специализировавшихся. В Польше сейчас нет такого издателя, который не зацелует руку автора, который сумеет гарантировать продажи на уровне десятка тысяч экземпляров, а поскольку польская НФ и фэнтези доказала, что обладает подобным потенциалом, то быстро оказалось, что она – не менее литература, чем любая другая.
Новые польские фантастические серии открывают «Zysk» и «S-ka», «Wydawnictwo Dolnośląskie», для польских фантастов открыто теперь «Wydawnictwo Literackie»... Возможно, издательства, по образцу западных гигантов, будут создавать специализированные отделы; так или иначе, но данный тренд со временем будет усиливаться.
Это очередная примета нормализации рынка, поскольку и в мире сложилась подобная иерархия: малые издательства продвигают дебютантов – «середняки» от издательств проверенную «традиционную фантастику» для фэнов, с постоянными, солидными продажами, обычно даже филиалы концернов – крупнейшие издательские дома, публикующие Стивенсона, Гибсона, Геймана или Кинга.
Одновременно мы должны отдавать себе отчет, с какого низкого уровня этот процесс нормализации стартует; и это совершенно не специфика фантастики. Правда выглядит таковой, что польский издательский рынок, сравнительно с другими отраслями (рекламной, компьютерной и т.д.), это и далее всего лишь полуразвлечение, полуаматорство. Издатель часто и сам не знает, что будет издавать уже через месяц («Zysk», «Fabryka Słów»). Текст едва переведенный и прошедший поспешную корректуру, сразу же идет в печать («Когда появится книга автора Х?» — «Если переводчик выздоровеет, то перед Рождеством»). Книги, что находятся на выходе из издательского цикла и анонсируются читателям, не выходят вообще (например, «Horror show» Орбитовского в «Aresie»), или, изъятые в последний момент, внезапно появляются через пару лет («Путешествие Мрачной Луны» Макмуллена в «Prószyńskim»). Многие вещи – например, разнообразные ритуалы в рамках промоушена – выполняются только затем, что «так делают всегда»; здесь отсутствует обратная связь с действительностью, поскольку потенциальный доход или потери настолько малы, что оцениваются исключительно «на глазок». Весь издательский бюджет книжной продукции в среднем колеблется в районе одного процента от бюджета телевизионной рекламы. К тому же, теперь читательский рынок весьма неустойчив (в то время как порошки для стирки покупают все.
1.2. Журналы
Уже наступили сумерки эпохи фантастических литературных журналов как центров, вокруг которых группируются авторы, где рождаются тренды, проходят программные дискуссии и т.д. Прежде всего, речь здесь об изменении роли «Nowej Fantastyki», частично по ее собственному выбору (когда она решила быть «коммерчески выгодной»), и о том, что не появился наследник «Fenixa».
Впрочем, это процесс неминуемый и начался еще в 90-х. А причин этих изменений и, несмотря ни на что, деградации, три:
1. Снижение тиража и, что следует за этим, сокращение читательской аудитории – наибольшие ежемесячники («NF» и «SF») издаются в пределах едва 8-15 тыс. экз.
2. Нормализация книжного рынка: избыток предложения заграничной фантастики и неимоверно легкие возможности книжного дебюта для поляка.
3. Взрывное развитие интернет-объединений фэнов фантастики, разнообразных порталов, сервисов, сетевой периодики и т.д.
Кроме «NF» и «SF» в бумаге появляются эфемериды с небольшими продажами («Ubik», «Magazyn Fantastyczny», «Fantazyn»), что издаются, главным образом, благодаря страсти их редакторов, или – чаще – гибриды, возникшие из капризов щедрого руководства (приложение «Fantasy-Click»), с не менее неустойчивыми возможностями выживания; низкотиражный ежеквартальник «Czas Fantastyki» находится где-то между.
Следствием такой ситуации с периодикой оказывается, прежде всего, совершенное изменение статуса польских фантастических рассказов. Наступает непрерывный и весьма быстрый упадок их качества. Рассказы – форма, предназначенная для журнала – перестали быть «визитной карточкой» авторов, а ведь такую роль они выполняли в 70-е, 80-е и 90-е.
Авторы известные, «профессионалы», все меньше времени уделяют их написанию, поскольку намного лучше зарабатывают на повестях; а не так давно пропорции эти были совершенно обратными, совершенно не в пользу повестей. (Удивительным исключением остаются здесь некоторые авторы «Fabryki Słów», которая по непонятным причинам благоволит к сборникам рассказов). Рассказы становятся доменом дебютантов, которые таким образом работают на свое имя, что, в свою очередь, делает возможным дебют в «Fabryсе Słów» или в «Runie» — и выход на книжный рынок, т.е. к повести.
Но даже эта роль утрачивается журналами: все большее число авторов дебютируют сразу повестями.
Но тот, кто хотел бы жаловаться на подобное положение вещей, должен осознавать, что это также и механизм здорового книжного рынка: так выглядит его норма в мире. Зарабатывают на повестях; рассказы – суть необязательное дополнение.
Что, кстати, также объясняет и более низкое качество новейших западных рассказов сравнительно с ностальгической памяти рассказами из старых «Шагов в неизвестное» или первых лет «Fantastyki»: тогда нам показывали наилучшие тексты из периода, когда фантастические журналы были сильны и на Западе.
В конце концов, переводы этих западных рассказов перестают быть важными и по той еще причине, что все большую часть этих рассказов можно прочесть в оригинале даром и легально – в сети (а знание английского языка уже не представляет собой барьера, особенно в среде фэнов от НФ и фэнтези).
Явственной иллюстрацией тезиса о новой роли рассказов в фантастике представляется литературный профиль журнала «Science Fiction». Журнал возник в 2001 как самостоятельный проект Роберта Шмидта, согласно его авторской идее. Шмидт профилировал «SF» на т.н. «менее требовательного читателя фантастики» и вполне последовательно реализует ту программу. Печатает огромное количество рассказов, по преимуществу польских, львиная часть которых является текстами дебютантов; авторы, о которых никто ранее не слышал, появляются там едва ли не сотнями. Эти тексты не подвергаются никакой редакции, с авторами там не работают. Дебютантам не платят гонораров («вознаграждением» становится уже сам факт напечатания). «SF» представляет из себя просто своеобразную «бумажную промоушен-платформу» польской фантастики.
Такая стратегия может одобряться или нет (например, со стороны читателей, обладающих хотя бы каким-то вкусом), однако это суть конкретная, определенная стратегия, к тому же – как видим – экономически обоснованная. Чего нельзя сказать об «NF», которая под руководством нового владельца пережила уже как бы не четыре смены имиджа, мотаясь со стороны в сторону. В определенный момент я был действительно напуган, что предопределено ей повторить самоубийственное безумие «SFinksa», реализовавшего девиз: «цветно, крикливо и для всех» — то есть, ни для кого. Но несколько месяцев как дело пошло на некоторую поправку, состояние пациента сделалось стабильным и кажется, что уже не грозит ему смерть, хотя к бывшему здоровью дорога куда как далека. И, сказать по правде, такой поворот – и при том радикальное повышение продаж – учитывая изменение условий, в которых функционируют фантастические журналы в Польше, уже невозможен.
1.3. Сеть.
Как я уже говорил, центры «фантастической жизни» перемещаются в сеть.
Бумажные журналы уже проиграли Интернету на двух из трех полей и проигрывают на третьем:
1. Проиграли в смысле быстроты реакции.
Когда выходит новая книжка, рецензии в сети появляются уже на следующий день (а то и перед премьерой); в наших же ежемесячниках – через месяц-другой, а порой и позже. Тем временем, средняя жизнь книжки исчисляется неделями; потом рецензии могут влиять разве что на самолюбие авторов, но не на продажи.
А с собственного опыта я знаю, насколько обременительна и стрессова борьба с запаздываниями бумажного издательского цикла. Даже кропотливое, с упреждением, вытягивание из издателей «гранок», чтобы хотя бы таким образом нивелировать медленность периодических изданий, не дает гарантии успеха.
Памятуя о подобном запаздывании, сравним еще тиражи/аудиторию, и станет ясным, что измеряемое «значение» рецензии на книгу в фантастической прессе меньше не только от – хотя бы – заметки в ежедневной прессе, а уж тем более – от обсуждений на самых популярных сетевых ресурсах.
2. Журналы проиграли сети в смысле объема, отводимого под литературную публицистику.
Вот уже некоторое время в них растет давление, чтобы все сильнее сокращать и уменьшать рецензии. Обоснования этому весьма различны: от необходимости выделять место иллюстрациям и рекламе, до более или менее явственно высказываемой убежденности, что «наш читатель не любит читать», потому пишем для них коротко и простыми словами.
Данный процесс привел к освящению формы короткой заметки с парой соображений относительно оценивания произведения и шкалой, которая также может выразить графически, на сколько процентов «Властелин колец» лучше «Голоса Бога» или наоборот. Это – самый низкий уровень «рецензирования», и ни в коем случае не литературная критика! Критики – то есть личностного прочтения, интерпретации, анализа и оценивания книжек, ни в «NF», ни в «SF» не появляется (но стоило бы признать, что истинное дно в «NF» уже в прошлом).
Насколько далеко зашел этот процесс, познается в сравнении: нынче легче найти умный критический текст о фантастической книжке в ежедневной или еженедельной прессе, нежели в «отраслевых» журналах, теоретически посвященных фантастике непосредственно.
А наибольшее число текстов о фантастических книгах оказывается в сети. И это тексты довольно длинные. Особенно, если книжка порождает различные мнения, тогда под одним заголовком может оказаться этих текстов довольно много – так размывается граница между публицистической полемикой и открытой дискуссией.
3. Бумажные журналы проигрывают на последнем поле: престижа.
Некогда рецензия или статья в «NF» обладала определенным весом. Стоял за ними авторитет журнала и авторитет автора. Сейчас же я имею больше доверия к компетенции личностей, что пишут в некоторые сетевые журналы.
Сетевые журналы не платят, но и в фантастической прессе расценки в лучшем случае символические, потому это тоже почти не играет роли. И все больше здесь рецензий «фэновских», которые оценивают не литературную ценность, но степень «приемлемости» для определенной целевой аудитории.
Откуда взялся этот тренд? Да ведь более 90 % всей современной публицистики около-НФ-Ф-ной это собственно тексты в интернете, в различных журналах и порталах полу- или совершенно аматорских, писанных фэнами и с точки зрения фэнов. В результате, нормальным тоном рецензии на фантастику (особенно польскую) сделался молодежный энтузиазм. (В сети из этого выделяется разве что «Esensja», и, может, некоторые фрагменты в «Katedrze»). То, что не сочится энтузиазмом, воспринимается как злобная критика – и вот уже отзываются на нее обиженные фэны (а то и сами авторы). Отрицательное мнение протаскивается разве что во фразах, представляющих собой несколько более приличный эквивалент «не так заебательски, как предыдущий том».
В результате, во-первых, любая нормальна рецензия, написанная за рамками такой ментальности и использующая (наряду с жанровыми) общелитературные критерии, вызывает шок; во-вторых – и это истинное несчастье – такое снижает амбиции авторов, поскольку зачем что-то менять, зачем совершенствоваться, искать некую оригинальность, если и так все идеально? Как в первом классе: всем раздаем пятерки, в худшем случае – четверки.
Но самое страшное, что сами авторы, кажется, не замечают, какой вред им таким образом наносят.
Сеть представляет собой природную среду подобной «фэнской публицистики», но сеть – глупость сотен сопляков, которые пишут на форумах под анонимными никами всяческие идиотизмы – по крайней мере обладает тем преимуществом, что позволяет самостоятельно выбирать критические голоса, которым мы будем верить. И всегда, как реакция на доминирование некоего большинства, появляются здесь спорщики и ворчуны, выступающие за альтернативные иерархии.
В свою очередь, бумажные фантастические журналы, кажется, попросту не могут позволить себе настоящую литературную критику: они уже зависят от иного большинства. «Czas Fantastyki», собственно, возник для того, чтобы освободить полосы «Nowej Fantastyki» от серьезных текстов. Рынок обозначил граничные условия.
2. Диагноз качественный, или страшная норма
2.1. Авторы
С начала издательского бума польской фантастики мы наблюдаем среди ее авторов быструю смену поколений. На данный момент можно уже спокойно утверждать, что большинство публикующихся авторов принадлежит к поколению, которое не только писать, но и читать фантастику начало после 1989 года. И не пройдет много времени, когда большинство будут составлять те, кто дебютировал уже во время бума 2002 г. или позже.
Должно осознавать, насколько фундаментален такой переворот: для этих авторов нынешняя ситуация совершенно нормальна, а воспоминания фэндомных динозавров о борьбе с цензурой, социологической НФ, Холланеке, политическом и общекультурном весе фантастике, войне Земкевича с Паровским, даже о временах, когда «Nowa» держала монополию на польскую фантастику – все это будет звучать словно средневековая мифология, которой не стоит доверять до конца.
Кто остался от «старой гвардии»? «Реактивированные» Анджей Земяньский и Яцек Пекара. «Реактивированный» в последнее время Марек С. Хуберат. Конечно же Анджей Сапковский. Феликс В. Крес. Эвгениуш Дебский, Конрад Т. Левандовский, Анджей Зимняк, которые уже весьма слабее современных. Всего на несколько лет больший стаж сравнительно с авторами «поколения 2002» имеют Анна Бжезиньская и Эва Бялолецкая. Есть также и авторы, которые хотя и показали себя ранее, но лишь после бума смогли издать книжки: Ярослав Гжедович, Майя Лидия Коссаковская, Ромуальд Павляк, Яцек Собота, Анджей Пилипюк (правду говоря, именно успех его книг о Путниковиче (Wędrowyczu) изрядно придал этому буму движения).
С другой стороны, прошу, новое поколение: Эрик Алго, Артур Баневич, Якуб Чвек, Рафал Дебский, Даниэль Громанн, Мацей Гузек, Витольд Яблоньский, Анна Кантох, Рафал Косик, Магдалена Козак, Ярослав Мажджёх, Марцин Мортка, Кшиштоф Пискорский, Вавжинец Поджуцкий, Михал Протасюк, Марцин Пжибылек, Яга Рыджевская, Дариуш Спыхальский, Михал Студнярек, Ивона Сурмик, Изабела Шольц, Вит Шостак, Щепан Твардох, Себастиан Узнаньский, Милена Войтович, Марцин Вроньский, Мешко Заганьчик – кто слышал о них до начала бума? (и наверняка какое-то их количество я здесь не вспомнил). И теперь именно они представляют литературную «базу» польской фантастики; у многих из них уже несколько опубликованных книг.
Как следствие:
1. Мы имеем множество книжек, по которым весьма хорошо видно, что авторы в них только учатся ремеслу – от языка до фабулы.
Это нормально: необходимо когда-нибудь дебютировать крупной формой, необходимо когда-то усвоить эти умения; в каждой литературе существует такое течение – ровный медленный прилив – новых авторов, еще незрелых. Дело, однако, в том, что совпадение внешних обстоятельств (смена поколений, инвазия фэнтези, бум вокруг польской фантастике и т.д.) привело к тому, что на протяжение нескольких последних лет та «дебютантская фантастика» сделалась у нас главным течением. К ней относятся как бы не две трети книжек «Fabryki Słów», «Runy» и «Nowej».
С этим совмещаются и другие тенденции. Поскольку журналы не выполняют своей старой роли, авторы не проходят периода «формирования», их не «ведет» редактор. Бросают их сразу в глубокую воду свободного рынка и читательских вкусов. Это очень сильное давление (дополнительно усиленное благодаря новым, быстрым обратным связям «автор – читатель – автор», что становится возможным благодаря сети). Возможно, мы должны принять как здоровую и нормальную и эту норму. Благодаря ей, смогут появиться несколько оригинальных талантов, втиснувшихся в очередные ожидания Среднего Читателя – весьма редко дебютант возникает уже сложившейся творческой личностью.
А поскольку нет внешнего измерения в виде независимой «внефэновской» критики, такие авторы будут иметь немалые трудности с истинным различением своего положения. Самодовольство – смертельный яд для амбиций.
2. Большинство упомянутых выше авторов не ощущают специфической связи с традициями польской фантастики (делаю такой вывод на основании данных ими интервью и прочих публичных заявлений). Они идентифицируют себя с традицией как таковой, а не с отечественной литературой. Принимая нынешнее состояние как нормальное, выстраивают – вероятно, неумышленно и бессознательно, просто выписывая то, что пишут – образ и роль НФ и фэнтези как литературы исключительно развлекательной, «фэнской», освобожденной ото всех более высоких функций и значений. Фантастика оказывается сведенной до игры с традицией и умения рассказывать схематические приключенческие истории. Такую фантастику знают, такую фантастику любят и такую фантастику пишут.
Что – снова же – само по себе это не является чем-то дурным или непривычным. Все дело в пропорциях, в ценностных иерархиях и собственных амбициях. И еще: сегодня идет тот период – в несколько лет – когда формы жанра будут закреплены и установлены как норма на поколение, если не на больше. До следующей революции или упадка – будет наша фантастика такой вот «дебютантской литературой», невысоко стремящаяся и невысоко реализуемая, перманентно незрелая и довольная сама собой.
Это «черный» сценарий. А возможен ли другой?
2.2. Язык
Идеалом польских авторов фантастики стала избавленная от всех хар_а_ктерных признаков, закосневшая языковая правильность. Авторов, что выламываются из этой схемы, могу перечесть на пальцах одной руки: Сапковский, Бжезиньская, Орбитовский, Шостак, возможно – Поджуцкий.
И я здесь не говорю о неологизмах, намеренном усложнении, языковых странностях, но только о – казалось бы – базовом писательском умении: о пластичности языка. Чтобы автор не строил из штампованных модулей, всякий из которых тверже камня – но формировал фразы, абзацы, самый ритм повести так, как это необходимо для нее самой; чтобы фраза была податливой под его пером.
Тем временем поляки пишут так, словно переводят с английского. Английский, язык слабо флексивный, изменчивый, обладает очень жестким синтаксисом, и почти все его переводчики получают на выходе максимально облегченный польский синтаксис. Я вообще не говорю уже о фразеологических англицизмах или даже о заимствованиях – только о трагическом сужении языка к некой единой норме («правильненькой», ясное дело).
Это выглядит весьма разочаровывающе, если сравнивать с польской литературой (тоже – «популярной») после войны, или даже с переводами (до 1990) с других славянских языков. Возникает впечатление, что теперь уже пишут простоватые текстовые процессоры, а не люди; в любом случае, словно бы любой текст, по мере своего возникновения, проходит сквозь фильтр такого вот процессора.
Таким вот образом, совершенно незаметно, на протяжении последних лет, когда до 90 % литературы было, собственно, переводами с английского – польский язык оказался заморожен.
Процесс этот только нарастает. Поскольку – что видит в качестве образца молодой польский автор? Ведь переводы нефантастической литературы выглядят совершенно так же. Что ни возьми – все одно и то же; все так пишут, а значит так оно и хорошо – и никто уже не обладает даже сравнительной шкалой.
Я здесь не о том, чтобы брать пример с Сапковского (или Сенкевича): это тоже было бы зауживание, обеднение языка; но о том, чтобы осознавать возможное богатство языка, свободно двигаться относительно всех языковых возможностей. А у нас – даже если родится некий автор с потенциалом на три октавы, то и тогда навряд ли будет он услышан за общим хором.
2.3. Жанр
В откате настолько серьезном, что должно бы говорить об упадке, находится польская НФ. Кто еще ее пишет? Рафал Косик, Вавжинец Поджуцкий, Конрад Левандовский – и то лишь время от времени, весьма нечасто; и ни один из них не может сравниться по тиражам или популярности с Пилипюком или Пекарой. У Земкевича изменились интересы, Колодзейчак молчит, Орамус молчит. Хуберат и Зимняк, хотя и ученые, никогда не писали фантастики строго научной. Цыран остается при рассказах, да и те пишет нечасто.
Появился ли в последнее время кто-то новый? Пжибылек пока что развлекается в традиционные игры с виртуальной реальностью. Яга Рыджевская безуспешно опробует спейс-оперу. Про НФ можно, видимо позабыть. Может некогда, в будущем, заблестит Михал Протасюк, может – Якуб Новак... Но – ничего наверняка.
Развивается, но как-то не в силах развиться фантастический «ужастик»: Новосад уже умер, Зенталак пропал со сцены, неудачными книжками попробовали свои силы Седлар, Шольц и Мажджох. В темной исторической фэнтези вероятно приближается к хоррору Витольд Яблоньский. Только Лукаш Орбитовский твердо придерживается фэнтези-хоррора и пробует сделать там хоть что-то оригинальное. В то время как Гжедович, после прекрасной «Книге Осенних Демонов» (как знать, не наилучших ли ужасов в отечественной литературе за последние годы), отступил к этапу рециркуляции жанровых схем.
Невооруженным взглядом видно, что доминирует фэнтези.
Сугубо польской же спецификой остается фэнтези неортодоксальная, приправленная щепоткой от какой-нибудь другой традиции. Любим мы немного покомбинировать; и это хороший знак. Даже авторы наиболее классической фэнтези – Бжезиньская, Бялолецкая, Крес, Сурмик – пробуют, тем не менее, в ней отойти от канона – каждый в свой способ.
Родилось постмодерное фэнтези, где, что ни миг, на глаза читателю попадаются параисторические реалии: начиная с Сапковского, через Мортку, Павляка и Пациньского, и молодыми авторами «Fabryki Słów» заканчивая. Меньше писателей выбирают «твердую» историческую фэнтези (Комуда, Яблоньский, возможно – Павляк), поскольку это оказывается сложнее.
Привлекательной и обильной зато остается формат «городской фэнтези»: Студнярек с «Чаем из цветка папоротника», Гузек с «Крольчатником», Козак с «Носажем», Войтович с «Налогом», Мортка с «Войной рун». Кантох пишет фэнтези, смешивая ее с криминальным романом. Пекара и Коссаковская – приключенческую религиозную фэнтези (а вернее – околорелигиозную); это не религиозная фантастика в понимании, например, К.С. Льюиса – к той ближе Шиджа, Собота, Хуберат.
Но наибольшие успехи последних лет – «Ахайя» Земяньского, «Властелин Ледяного Сада» Гжедовича – это приключенческие гибриды фэнтези и НФ.
Наконец, у нас есть юмористическая фэнтези, на которой специализируется Пилипюк. Однако, этот легкий, сатирическо-постмодерный тон сделался в польской фэнтези едва ли не повсеместным – так писал Расиньский, так пишет Павляк и Мортка, Земяньский и Бялолецкая, большинство дебютантов, даже Земкевич так пишет в последнее время. Видимо, чрезвычайно несвоевременно и немодно говорить резко, серьезно и искренне.
Вспоминавшийся уже Пациньский может быть признан в Польше за пионера специфического поджанра: военной фантастики. На Западе это близкий родственник спейс-оперы, настолько же хорошо продаваемый (у нас продвижением ее настойчиво занимается издательство ISA).
Но на маргиналиях главных течений фантастики в Польше еще появляются действительно оригинальные, поскольку совершенно не подпадающие под отображение в традиции, авторы с сильным личностным элементом: это произведения Вита Шостака, Щепана Твардоха, ужасы Ярослава Гжедовича и Лукаша Орбитовского; также это «Воды, глубокие, словно небо» Бжезиньской. Но эти исключения, даже если отмечаются наградами, все равно не приобретают большой популярности и не порождают последователей или антагонистов.
2.4. Искусство
Поскольку все большее число авторов фантастики выбирают у нас более легкие тропинки, уже почти никому неохота хотеть.
Конъюнктура на польскую фантастику создает пространство, притягательное для новых авторов – повторю с удовлетворением: случилось множество книжных дебютов! – и эти новые авторы почти без исключения пишут для того самого мифического Усредненного Читателя Фантастики. Понятное дело, что численное преимущество популярной литературы суть здоровое явление – но темпы прироста весьма неравномерны.
Глядя в списке номинаций на награды этого года, вижу исключительно «Город под скалой» Хуберата, который решительно выделяется на фоне нескольких десятков чуть лучших или чуть худших повестей из разряда «прочесть и забыть». (Ну, есть еще «Отель «Вечность» Шиджы, весьма амбициозный и настолько же неудачный). Хуберату есть что сказать, пишет он в рамках традиции, но не традиционно, есть у него идея и искренность, и сила оригинального видения (хотя, несомненно, книга имеет свои недостатки).
Пытаюсь найти правильные слова, чтобы вкратце описать эиу разницу тем, кто сам ее не замечает. (И – можно ли научить литературному вкусу?). Речь здесь не идет о том, о чем нынче пишут, и также не совсем о том, как пишут. Шандор Марай в «Дневнике» писал: «Характер – это уже половина таланта». Полагаю, что это наилучшее приближение к тому, о чем пытаюсь сказать: польская фантастика становится литературой без характера. Мелкой, приятной, округленькой, сладенькой, подставляющая голову под ласку любой руки, но прежде всего – вторичной по своим идеям и мыслям.
Ни в одной традиции не существует принуждения к созданию произведений только амбициозных. Но, несомненно, что-то плохо с традицией, где авторы и читатели, в столь подавляющем большинстве, начинают полагать, что их жанр не должен обладать амбициями. Что одно уже стремление к ценностям «внеразвлекательным» и называние никудышней приключенческой литературы никудышней приключенческой литературой – суть нечто дурное («потому что это ведь фантастика!»). Понятное дело, можно и дальше с интересом обсуждать польскую фантастику и дискутировать о значении вампиров или о культурном контексте доминирования фэнтези над НФ – как возникают и всякого рода магистерские и докторские работы о влиянии ситкомов на повседневность поляков или о новых трендах в порнографии. Всякая человеческая деятельность обладает семиотической функцией, но не всякая оказывается искусством.
Я говорю о расстройстве пропорций. Не: «во всех книжках НФ-Ф должна идти речь о чем-то большем». Но: «должны также существовать книжки НФ-Ф, в которых идет речь о чем-то большем». Боюсь, что эта вот традиция исчезает на наших глазах.
Другая тенденция – это сознательное снижение своих возможностей авторами, которые уже показали, что они могут и большее.
Хорошим примером является Ярослав Гжедович, который действительно взял меня за горло «Книгой Осенних Демонов», где ощущалось, что действительно оставляет на бумаге куски души, что у парня «есть характер», и при том – как бы не наиболее умелое перо в польской фантастике. А теперь: пустое совершенство «Господина Ледяного Сада» и растянутый из рассказов «Пепел и дым», хорошо написанные, но содержащие в себе едва несколько отблесков личности автора, а с сюжетом – как у Грэхема Мастертона. И что это за вызов: превзойти Фейста или Ламли? Превзойти себя самого – вот то, что надо!
С каким-то мещанским упрямством действовал Феликс В. Крес, первый характерник польской фэнтези. Марцин Вольский, который в «Собаке в холодце» показал себя как польский Эко, снова создает всего лишь комиксы в прозе. Также и в Ромке Павляке взблеснула искорка – а теперь плодит юмористическую фэнтези низкого пошиба; а я всерьез ожидаю на обещанную историческую фантастику. И дальше жду, чтобы Анна Бжезиньская преодолела путь, который открыла перед собой «Водами глубокими, словно небо»; она же тем временем выпускает переделки и очередные полутома цикла о Разбойничьем Большаке. (Проклятие писателя, который дебютирует циклом: десять следующих лет рукою дебютанта и дальше владеет перо). Посмертно открываемое творчество Томаша Пацыньского даже не приближается к весу высококачественного, полного политической страсти «Сентября». Конрад Левандовский, вместо того, чтобы переключиться на оригинально выстроенную хорошую литературу, вот уже который год сражается с собственным эго и половиной фэндома. Повторяющимся ремесленником легкого постмодернизма стал Сапковски. И т.д., и т.п.
А ведь не означает это, что – согласно ценностям «массовой НФ-Ф» – поляки пишут плохие произведения; вовсе нет. Говоря статистически, мы выглядим в этой конкуренции куда лучше американцев, например у нас вовсе нету не выходящих за рамки штампа циклов с новелизациями РПГ и т.д. (что – вопрос глубины рынка, более выгодно импортировать).
Я отдаю себе отчет, что должно существовать мощное основание для рыночной и читательской пирамиды. Только вот вершина у нее распалась. Авторы или сами сходят вниз, или же – идут строить другие пирамиды (как Земкевич); а то и попросту нет наследников пенсионерам, старшему поколению. Такой вот у нас «Цайтгайст», когда молодой автор, видя, что печатается и что продается вокруг, что в этой среде нахваливают, сознательно/подсознательно склоняется к таковому образцу. Да и старшие авторы, более опытные, склоняются туда же.
Если бы вся проблема сводилась исключительно к естественной эволюции писателей, что перерастают из одних тем в другие! Упомянутый уже Земкевич теперь отошел к прозе мэйнстримовой, и мне очень жаль, что со времен «Битвы столетия» он не пишет НФ, но одновременно я понимаю, что его ситуация – несравнимо более здоровая, нежели ситуация автора, который вот уже двадцать лет копирует самого себя и наверняка не сумеет выскочить из фантастики, поскольку в его случае речь совершенно не идет о попытках выйти за рамки собственных ограничений. Если мы желаем иметь писателей действительно творческих и таких, что руководствуются собственными интересами/страстями, а не традицией и привычкой читателя, то необходимо согласиться, что на каком-то участке дороги своего развития они выйдут за рамки НФ-Ф. И это не та вещь, которую возможно контролировать.
Или же проклятием фантастики (как детектива, любовного романа или триллера) есть нечто совершенно противоположное: «запутывание» авторов, радостное топтание на одном месте, никакой эволюции, никакого развития или амбиций – лишь очередные тома циклов, приключений одного и того же мага, детектива или шпиона, или копии копий копий сюжетных схем.
Автор не соревнуется с собой, не пробует превозмочь свое воображение, продвинуть жанр и литературу в целом вперед, дать читателю чего-то, чего тот не ожидал и ожидать не мог, «повернуть» их к себе.
Целью является удовлетворение потребителей литературы – таких, какими уж они есть.
Как мы можем предъявлять претензии в адрес читателей за границами «фантастического гетто», что те не замечают необычности фантастики, если это всего лишь необычность штампа, кроенная по образцам и производимая для успокоения жажды необычного лишь самой по себе?
А может правы те, кто вообще отказывают в праве выставлять к фантастике требования подобного рода, указывая на расстройство перспективы нашего взгляда: будто бы мы родились в ненормальной, поставленной с ног на голову литературе?
До 1990 года фантастика виделась нам неким отличным от других «языком лабиринта», дополнительно притягательным благодаря официальной пропаганде – а теперь мы просыпаемся после изменений, словно, например, польская церковь, и удивляемся, отчего все те высшие смыслы, которые, казалось, назначены нам Богом, теперь не даются нам в руки; до самого страшного проблеска интуиции: да это же совершенно нормально.
Поскольку в нормальные времена Церковь не является субститутом политической партии, а фантастика – субститутом художественной литературы.
Но разве такова жестокая правда?
3. Взгляд в будущее, или что делать
1. Стоит быть готовыми к дальнейшей нормализации и укреплению книжного рынка.
Вот уже пару лет продажи художественной литературы растут по несколько процентов. Создается новая инфраструктура (создание сети книжных магазинов, поглощение меньших субъектов), растут продажи через интернет. Книга как товар пробивается в масс-медиа. Все чаще на ТВ появляется ее реклама. Это – процесс с нарастающей динамикой: после преодоления определенного порога задержать его сможет лишь, например, резкое поднятие цен.
Те из польских авторов, кто в ближайшие несколько лет, в эту «эпоху легкого дебюта», создаст себе имя (марку), окажутся в ситуации естественного превосходства над «позже рожденными»; точно так же, как те из бывших молодых, кто не успел вскочить в карьерный лифт в 1989 года, до сих пор не могут простить своим чуть более старшим коллегам, которые «поймали волну».
Гений пробьется всегда, но издательства уже не будут чувствовать необходимости искать молодых польских писателей, которая охватила их 2-3 года тому.
Стоит иметь это в виду: сейчас исключительное время; окно, возможно, уже закрывается. Кто ждет «лучшего момента», пусть вскакивает из-за стола и начинает реализовывать амбиции. Поскольку же обычно более боевым, пробивным характером обладают графоманы, а люди истинного таланта убеждены, что «многие лучше меня» — эти последние всегда будут искать отговорок собственной пассивности.
2. Должна возникнуть платформа для приличной литературной критики польской фантастики.
«NF» уже эту роль не выполняет; «SF» — никогда и стремилось к ней; я писал выше о ситуации в отраслевой периодики. Интернетовская публицистика (фэнская) пока что представляет собой антитезу подобной критике.
Быть может, что-то интересное сумеет вырасти из «Czasu Fantastyki», если издатель позволит ему расти над занятой нишей; быть может, стоит возлагать надежды на сеть. Но пока что – такая книга, как «Город под скалой» Хуберата или «Вихри Драконогорья» Шостака падают в критико-литературную пустоту.
Опуская всё прочее, рецензии, рассматривающие приключения Аривальда, Ахайи или Путниковича, в качестве единственного критерия оценки имеют удовольствие от чтения и легкость изложения, другой «критики» они не знают – независимо от своих наилучших желаний, ни за что не сумеют такого рода книжки «раскусить»; те их отталкивают. Подобные книги во все большей степени оказываются для НФ-Ф «совершенно чужими». Создание центра литературной критики польской НФ-Ф – не критики академической, герметичной, но настолько же популярной, как и параллельной к критике «фэнской» — и, собственно, открывающей читателям (и авторам) глаза на другие стандарты и контексты – создание подобного центра должно быть признано приоритетным.
Никакой демонический мэйнстрим не выкрадет у нас стоящих произведений – фантастика сама их выбросит прочь.
3. Гетто существует прежде всего в нас самих, и тот, кто этого хочет – может в нем и остаться. Впрочем, никуда не денутся из нашей жизни и предубеждения: сначала должны вымереть их носители, а между тем, среди них есть люди младше меня. Но все мы, пожалуй, могли бы согласиться, что перешагивание границ этого гетто становится все более простым.
Как раз наступает смена поколений в редакциях газет, радиостанциях, телеканалов, новые поколения нередко выстраивают с нуля электронные медиа. Фантастика все чаще будет на них пробиваться; но вопрос – какая фантастика?
В определенной степени это зависит от нас самих: хотим ли мы восприниматься по льготному тарифу, или на равных правах с остальной литературой. Нельзя переться на профессиональный ринг, а потом плакать, что получили по морде безо всякой жалости.
Возьмем, например, те же «Воды...» Бжезинской: воспринимать их в ряду Джорданов и Мартинов или сравнивать, например, с Ольгой Токарчук? А ведь это начинается уже в редакции, на этапе создания обложки, промоушена и т.д. Ничего нам не перепадет от красной дорожки, расстилаемой под ногами, если взойдем на нее как нищие, с извиняющейся улыбкой, со знаком неполноценности на физиономии, радующимися наихудшим комплиментам.
Давайте сами себе ответим: действительно ли фантастика суть литература худшего сорта, что должна прятаться за заниженными критериями оценки и льготными тарифами? «Фантастика, а гляди-ка, неглупая». Боже милостивый, да ведь это не так!
В наших общих интересах – как можно скорее закончить с практикой снисходительного взаимного похлопывания по спине и похвалами чтения «от мозгов», абы было оно не нудным и хорошо написанным. Что более важно: интересы литературы или интересы хорошего самочувствия среды? От этого решения зависит вид польской фантастики через пять – десять лет.
И я верю, что нам не предназначена окончательно судьба оставаться лишь жанром, ограниченным бесплодной коммерцией – польская фантастика снова может оказаться гордым исключением.
Перевел с польского С.Легеза
цитировать
свернуть ветку
