Розыски материала по истории газеты "Смоленский вестник" дали неожиданные результаты. «Смоленский Вестник» — общественно-литературная газета, основаная в 1878 г А.И. Елишевым, который стал не только издателем, но и первым редактором газеты.
Своего расцвета «Смоленский Вестник» достиг в период с 90-х гг XIX — по начало ХХ в, когда издание взял в свои руки Л.А. Черевин, владелец не только газеты, но и одноименной типографии, которая в Смоленске находилась на Б. Советской ул. д. 43, Как о нем отзывались современники, Л.А. Черевин — прогрессивный общественный деятель, «знаток городских дел и нужд своих сограждан».
К 1906 году, когда в «Смоленском Вестнике» появились первые публикации Александра Беляева – репортажи о театральных и музыкальных премьерах, критические заметки – это уже был солидный печатный орган, выходивший 6 раз в неделю, с дополнительными выпусками и литературными приложениями.
С 1913 г Беляев – штатный сотрудник газеты, для которой он писал репортажи «из заграничных впечатлений», а в 1914-15 годах стал редактором.
Более подробную информацию о смоленских книгопечатниках можно получить из монографии Л.Л. Степченкова «Полиграфия Смоленщины: 1795-1915 гг.», автор которой помимо прочего нашел архивные документы о жизни и деятельности смоленского первопечатника И.Я. Сытина.
Но для истории фантастики интересна возможность найти неизвестные статьи Беляева не только 1913-1915 годов, но и начиная с 1906 года(!), о чем раньше даже не предполагалось.
цитатаВосхождение на Везувий (окончание)(из заграничных впечатлений)
Так говорить мог только суеверный человек, для которогго Везувий, действительно всемогущее существо, кормящее всю его семью, но один вздох которого может в буквальном смысле, испепелить.
Мы пытались, как могли успокоить нашего проводника, но он еще долго жалобно оправдывался.
До вершины осталось немного и мы решили отдохнуть. Подошва Везувия уже терялась во мраке. Прибрежные огни полумесяцем сковали залив.
— Сорренто, Портачи, Капри! — пояснял проводник, указывая на разбросанные внизу огни.
— Караше-о? — не унимался неутомимый мальчуган, вертевшийся около нас.
— Очень хорошо! — ответили мы.
Мальчик с гордостью посмотрел на нас, точно он был королем над этим сказочно-красивым королевством.
Он точно вырос, этот маленький итальянец!
Какая гордая, стройная осанка, как горят его глаза. Нет, он, положительно наследный принц, этого королевства, несмотря на изодранные башмаки и костюм!
В глазах старика, устремившего свой взгляд на далекие огни, светилось какое-то нежное обожание.
Удивительный народ эти итальянцы!
Неряшливость они умеют соединять с глубоким пониманием прекрасного, жадность с добротой, мелкие страстишки с истинно-великим порывом души. Итальянец может подарить первому встречному самое дорогое, что у него есть, и убить за пять чентезимов.
Каждое мгновение он меняется до неузнаваемости. Он может оттолкнуть своей жадностью, назойливостью и в следующее же мгновение заставляет забыть нас все это и покоряет красивым порывом своей пламенной души.
Еще один поражающий контраст: беззаботное детское веселье непосредственно переходит у него в глубокую грусть. Откуда она?
Точно в его душе преломились контрасты природы: сегодня безумно расточительной в своих дарах, завтра беспощадно жестокой.
Везувий — это символ, это бог южной Италии. Только здесь, сидя на этой черной лаве, под которой где-то внизу бурлит до времени смертоносный огонь. становится понятно обожествление сил природы, царящих над маленьким человеком, таким же беззащитным, не смотря на все завоевания культуры, — каким он был тысячи лет тому назад в цветущей Помпее.
Однако, пора!
Мы встаем и отправляемся в дальнейший путь. Куски лавы становятся крупнее, и это еще больше затрудняет восхождение.
Клубы белого пара все растут. Иногда выбрасывает большое "яблоко" пара и оно чуть-чуть "румянится" снизу отсветом из кратера, быстро поднимается вверх, все расширяясь, пока не распластается высоко над кратером и тихо потянет в сторону, далеко, далеко от кратера.
Все больше пахнет серой и еще чем-то удушливым. мы заходим к кратеру с подветренной стороны, чтобы избавиться от дыма.
Еще несколько шагов по волнам застывшей лавы, и мы у самого края кратера.
— Вот! — сказал проводник, указывая рукой на жерло кратера и молча уселся на одном из уступов лавы.
Приумолк и мальчик, усевшись у ног старика.
Все пространство жерла было наполнено едким, удушливым паром. он то стлался по черным, изъеденным влагой и теплом, не ровным краям жерла, то белым клубком вылетал вверх, точно из гигантской трубы паровоза. И в этот момент где-то глубоко внизу тьма освещалась далеким заревом пожара.
Молчание нарушалось только глухим шорохом и стуком обламывающихся и падающих в глубину камней. Вот, где-то во мраке, срывается большой камень и слышно, как он ударяется о выступы жерла; звуки ударов доносятся все глуше и глуше, пока наконец, не сливаются с жутким шорохом кратера...
По этим удаляющимся звукам угадывалась неизмеримая глубина кратера...
Из жерла тянуло влажным теплом. Я обломал несколько кусков лавы и бросил их далеко от края. Они беззвучно потонули в белом дыму и, как мы не напрягали слух, нам не удалось услышать стука их падения...
Жутко!
Неожиданно ветер переменил направление и нас вдруг окутало пеленой белого, удушливого пара. Мы отбежали от кратера, но пар преследовал нас и мы не знали, куда от него укрыться. проводник быстро побежал к нам, взял за руку и по каким-то тропинкам быстро вывел нас из полосы серного дыма.
Мы вздохнули полной грудью. Кружилась голова.
Пар слался по краю кратера так, что подойти к нему вновь было невозможно.
Пора возвращаться... Мальчик сразу оживился, побежал вниз стрелой и скрылся во мраке. Спускаться внз оказалось еще труднее. проводник зажег факелы. Стало так светло, что мы могли различить внизу белеющийся "мертвый город", — Помпею. мы быстро шли вперед и скоро увидали нашего мальчугана, выводящего из кустов лошадей. Приятно было, наконец, сесть на лошадь. Мальчик уже не цеплялся за хвост лошади, он шел около нас, распевая известную итальянскую песенку "Sancta Lucia".
— Карашё? — спрашивал он после каждой строфы.
Пел он не очень "карашё", но я не разочаровал его.
— А вот я вам спою наш итальянский национальный гимн, — сказал он и вдруг, к нашему удивлению, стал петь... кэк-уок. Мы с товарищем расхохотались.
— Это ваш национальный гимн?
— Да, мы поем его после славной Триполитанской войны!
"Славный" гимн оказался достойным не менее "славной" Триполитанской войны!
Несмотря на печальные итоги этой войны, она пользуется в Италии большой популярностью. На всех улицах городов можно встретить продавцов олеографий с изображением "наших славных героев" и их "героических подвигов".
Старик опять вернулся к описанию гибели Помпеи. По его словам, гибель была так мгновенна, что застала многих влюбленных в объятиях друг друга.
— Гипсовые слепки с этих фигур хранятся в одном из закрытых для публики зданий Помпеи. Но у меня есть альбом снимков. Если хотите, я вам доставлю его за 15 лир!
Не заинтересовав нас своим альбомом, он перешел к своим семейным делам и стал говорить о своей молодой жене, "такой красивой и такой стройной", что "il est possible mourir". И, после паузы, вздохнув, он промолвил:
— Si jeunesse savait et vieillesse pouvait!
(Если б молодость знала, если б старость могла — прим. А.)
Товарищ, чтобы перевести разговор на менее интимные темы, спросил проводника, как относятся у них к королю, каких партий прошли депутаты от Неаполя, как относятся у них к социалистам.
Но, видимо, проводник с большей откровенностью расположен был говорить о жене, чем о своих политических взглядах.
О короле он говорил очень уклончиво. "Старика любили больше! Этот молод еще. и на своем любит поставить... хороший король!"
О социалистах в начале отозвался резко отрицательно, потом стал говорить о многих полезных реформах, проведенных ими, например, устройство государственных макаронных фабрик, удешевивших этот продукт первой необходимости.
Но во всех его словах чувствовалась неискренность. В качестве гида он считал своей обязанностью доставить туристам удовольствие и, видимо, с одинаковым усердием готов был ругать и хвалить все, что угодно путешествующим иностранцам.
В этих разговорах незаметно прошел путь до остановки, где нас ждали экипажи. Опять выпрашивания на "makaroni" целой толпы, откуда-то собравшейся и оказывавшей нам разные мелкие услуги. Один просил за то, что подержал лошадь, пока я слезал, другой помогал мне садиться в экипаж и т.п.
Усталые, полные впечатлений, мы не протестовали, желая скорее вырваться из этой толпы и поспеть на отходящий в Неаполь поезд.
Napoli 4-17.IV.1913 Александр Беляев, "Смоленский вестник", 1913, № 181, 185, 189,
цитировать
свернуть ветку
