Кларк Эштон Смит. Поэма «Гашишеед, или Апокалипсис Зла». (The Hashish Eater, or the Apocalypse of Evil) 1922 г.

Гашишеед, или Апокалипсис Зла — самая большая поэма Смита, в 12 ненумерованных частях.

Склониться всем! Я император грёз;

В моей короне миллионоцветье солнц

Таинственных немыслимых миров,

Когда взмываю ввысь – в их небо облачён,

Мой трон – в зените: озаряет он

Летящий вечно в космос окоём.

Подобно злым, рассвирепевшим монстрам,

Чей рёв пресыщенный заполоняет мир,

Под силой пагубного, злого притяженья

Ревнивых лун, вздымают океаны

Бесчисленные гривы ярых волн,

Чтобы за мной они гнались повсюду;

Адамантиновые пики гор рогатых

И каменные серные утробы

Лаваязыких бешеных вулканов

Напрасно тщатся небо с громом поглотить;

И континенты змеевидных древ,

Со склизкими и липкими стволами

Длиною в лиги, что гнались за мною,

Преследуя мой свет через столетья,

Презрительно повержены во пламя

Сим высочайшим вознесеньем; чародеи

И злые короли предвечной власти

Взяв в руки манускрипты колдовские

С листами из драконьих бурых шкур,

На коих в танце дико вьются руны,

Подобно корчащимся в пламени червям,

Остановить хотят меня; сирены звёзд

Серебряным благоуханьем пенных песен

Хотят увлечь меня к своим хрустальным рифам;

И злые луны, дьявольский приют

Гадючьеглазых дряхлых демонов, обитель

Античных гномов, гнусных и премудрых,

Вздымают льдистые рога мне на пути,

Но никому из них меня не удержать,

Ведь цель моя назначена солнцами,

Веками вечности, бессмертною войною,

И песнью лун, движеньем тел небесных

В пространстве бесконечном; цель, чьё имя

Сокрыто в тайнах позабытых глифов,

Начертанных греховными богами

При помощи пылающих рубинов

Для завершенья дерзкой книги; цель,

Что сможет удержать в пареньи вечном

Экстаз мой в изобильных небесах,

Где воплощения мои в одеждах грома

И Прометеевы армады моих мыслей

Мир устрашают, потрясая небо

Сплетеньем связок ярых молний. Там

Я призываю те свои воспоминанья,

Что в нестерпимый райский свет облачены,

Творю Армагеддон своих мечтаний,

Овеществляя их, даруя жизнь для грёз,

Чей моментальный вопль триумфа стал

Мелодией любимой беспределья:

Для ног их отыскалось основанье

В бесчисленных, неведомых мирах,

Затерянных в чужих веках, эпохах,

Их поднятые руки – то колонны,

Что с лёгкостью способны возвеличить

Бесчисленные троны всех богов

Что ныне есть и тех, что ещё будут,

И вознесут престолы Сета с Асмодеем

Превыше рая всех семи небес.

*

Всевеличайший

Достигший высших кульминаций всеведенья,

Мне служат разом многочисленные чувства

На самых дальних форпостах пространства,

На движущихся времени стенах,

С глазами, что скитаются в тех сферах,

Которых не касался звёздный свет,

В ночи и хаосе полнейшем, абсолютном,

Я созываю Вавилоны их видений

И принимаю мириады наблюдений

В единый миг. Я созерцаю Омбос (1),

Где обитают падшие титаны,

С его гороподобными стенами,

И пропастями укреплённых рвов,

С секретными проходами-щелями

Что были выкопаны гномами искусно

Под горными вершинами контрфорсов,

И мне теперь уже не перечесть

Умолкшие адамантиновые гонги

Чей непрестанный гул когда-то ранил слух

Дремотных стражей, с жалами-ногами

Острей губительных кинжалов и ножей,

Окропленных слюною василиска

Или ковшом отравленного сока

Что тёк из раны на стволе анчара.

В мир-сад Антареса кровавого мой взгляд

Проник. Я вижу в нём цветок священный

С каймою губ пурпурно-алой плоти

И серебром ресниц на киноварных веках

Небесно-синих апатичных глаз;

Его стремятся тайно уничтожить

В канун безлунной, тёмной, страшной ночи

Коварные жрецы, вооружившись

Граалями с кипящей кровью жертв,

Таящей бледный яд. И я читаю

Слова на языке забытых сфинксов,

Начертанные демоном ехидным,

Которому чернилами служила

Химеры мёртвой жёлчь; и мне известны

Пентакли лунных чародеев, что однажды

Смогли привлечь из бездны птицу Рух,

Десятикрылую, штормонесущую громаду,

Остановив её средь гор из алебастра

Сетями из кишок драконовой утробы,

Обременённых валунами тяжких скал,

Поднятых к небу на руках гигантских кранов,

Сумев чудовищно изранить и связать

В лунотрясении трепещущую птицу,

И вырвать из её когтей, подобных саблям,

Сапфиры, вмёрзшие в кровавый лёд Урана,

И аметисты Марса. Я склоняюсь, чтоб прочесть

С кривящихся губ магов злой звезды

Архивы страшные чудовищной войны,

Что пронеслась, опустошая все эпохи,

И прорицание возобновленья новых войн,

Что призвано служить напоминаньем

О ссорах королей виверноглавых

В конце времён. Я знаю все цвета

Голубоватого грибка, испещренного ртутью,

Что создан пухнуть навсегда внутри луны,

Селеново-зловонный, знаю бледность

Цветов пещерных, вижу липкие соцветья,

Те, что приносят в дар богам Урана

Отродья ночи, люди-кротоглазы;

И злое семя неких чёрных фруктов,

Вкушаемых владыкою Сатурна,

Что было брошено на звонкий пол дворца,

Вонзило корень меж блестящих стягов,

И проросло, поднявшись адским древом,

Чьи ветви гибкие, мохнатые, покрыты

Морщинистыми пастями злых ртов,

Как сетью, или сотнями канатов,

Оно ветвями держит кренящийся трон

И обвивает основания колонн.

Я созерцаю рост коралловых лесов,

Своим неспешным изобилием подводным

Заполонивших гавани и мели

Пространства вод мильономачтовых морей,

Сияет солнца свет на золотых причалах,

Длиною в лиги, грандиозных и массивных,

Блестят багрянцем щупальца и главы

Морских чудовищ, что подъемлют как короны

Флот октарем (2) исчезнувших владык,

Галер, с поклажей королевских самоцветов

Что уплывали прочь, подняв ветрила

Из старых гаваней, покинутых морями.

*

Быстрее и причудливей растут

Видения: теперь возник могучий город,

Что из холма чистейшей киновари

Был вытесан искусно. На рассвете

Все его башни, своды, купола

Походят на скопленье лун пленённых,

Наполовину погрузившихся в румянец

Изменчивого утреннего света.

Но кто его создатель, изваявший

Скульптуры, двери, стены и колонны,

Подобные цветам чудесным, древним?

О том не скажет ни один отшельник,

Никто того не знает. Но когда-то

Сюда пришёл пророк, предостеречь

Владыку робкого о близости заразы —

Чумы лишайников, ползущих по руинам

Низвергнутых империй, по пескам

Пустынь, хранящих циклопические горы.

Лишайник медленно и неостановимо

Захватит пламенные стены, бастионы,

Поглотит храмы, затопив их своды

Зеленоватым лишаём. Теперь я вижу

Толпу нагих людей, вооружённых

Рогами чудищ и единорогов,

Их взгляд погас, ослепленный заклятьем

Враждебной магии, скитаются они

В лесах, где листья очи щурят хитро

И масляные мраморные древа

Рычат как яростные, гневные драконы,

Не в силах выдержать ехиднейших насмешек

Хихикающих тиковых деревьев,

Растущих рядом, в хмурой, мрачной тьме;

Где хищные лианы точат зубы,

Сжимая в кольцах скрюченные пальмы

С болезненно раздутыми стволами,

Что стонут на весь лес в ужасной муке;

Где в алых мхах ужасные пиявки

Высасывают очи мёртвых монстров,

И выползают, чтоб понежиться под солнцем

На их хребты спинные в синих пятнах;

Где заросли цветов с пастями гидры

Поют, шипят, свои разверзнув глотки,

Или зевают широко, сочась лениво

Росою пагубною, чьё касанье – смерть,

И медленный распад. Взираю я

На бой пигмеев, встретившихся ночью,

Под страшный гром военных барабанов,

Сработанных из кожи попугаев,

В степях без горизонта, где сам бог

Мог заблудиться на столетья; там

В сплетеньях света, в нестерпимом блеске

Сойдутся все пути ночных светил,

Взойдут зелёные чудовищные луны,

В дрожащих, злых лучах, отравою текущих,

Как ядовитых ящериц клыки.

*

Осмотревшись

Я вижу, что у трона моего,

Как у великого центрального светила

Проходят пышные парады, представленья

Из всех миров и циклов мирозданья,

Подобно ярким гобеленам развернувшись

И пропадают, забываются бесследно,

Как исчезает дивный сон во сне;

Солнца, сияющие радуг переливом  

И фиолетовые мрачные светила

Стремят ко мне лучи свои цветные,

Подобно ярким радужным лампадам,

Что поднимают к небу, прославляя

Лик отвращённый некоего бога

Его молящие священные жрецы;

И песни тайные мистических поэтов

Летят ко мне из пурпурного мира

Под музыку, что создана была

Из невообразимого благоуханья

Чудесных ароматов и пульсаций

Неописуемой, святой любви; лютнисты,

На своих лютнях натянули струны

Из золота, добытого на лунах

Плывущих в небе на краю вселенной,

И их игра несёт прелестную истому,

О коей знать никто не смеет в мире, кроме

Их золотых владык; а колдуны

Укрыв свой лик под клобуками звёзд

Непостижимого, загадочного бога,

Мне преподносят демонические свитки

Все в знаках тайных, диких, страшных знаний

И крайне гнусных преобразований.

*

И если стану я

Одновременно и виденьем и пророком,

Смешавшись с пышными процессиями, я

Останусь, вместе с тем, их сюзереном:

Я – неофит, служитель божества,

Что не имеет имени людского,

В сравнении с его великим храмом

Храмы Гекатомпилоса подобны

Ковчежцам, что поклонники титанов

Несли в своих руках, или тем плитам,

Которыми замощен вход в мой храм; и я же –

Тот самый бог в том храме, где солнца

Сбираются толпой, а я сзываю тучи,

Бегущие под его нефом, заслоняя

Вуалью тёмною мой лик гороподобный

Весь в мрачных складках; для кого жрецы

Приносят в жертву каждый месяц гекатомбы

Из драгоценностей и редкостных камней,

Опалов, весом с целого верблюда,

Чудовищно больших алабрундинов (3) –

Что были взяты в качестве трофеев

В войне с мирами агрессивных змей;

И благовоний с множеством оттенков

Летучих, сладостных, пьянящих ароматов,

Превосходящих мирру. Это я –

Король, что бросив скипетр свой, сжимает

В руках штурвал величественной барки

Сработанной из дорогого орихалка,

Держащей путь по аметистовому морю

К архипелагу островов вечного лета,     

Подальше от родной своей столицы,

Из драгоценных камней возведённой,

Где стены и дома засыпал снег

Зимы гиперборейской, и ветра,

Уснувшие в покоях королевских

Теперь никто не выгонит оттуда,

Ни заклинаньем, в пламени рождённым,

Ни с помощью призыва солнц волшебных

Не обратить их в бегство; он сбирает

Пленённых королей, сажая их на вёсла,

Стремясь добраться поскорей до островов

С долинами, где в пурпурном рассвете

Едва вздыхает сонных лотосов листва

И шепелявят корни трав волшебных.

С холодным сердцем, я иду во всеоружьи,

Снаряженный лазурным бриллиантом,

Герой, искатель света Ахернара,

Иду в пустынные, загадочные земли –

Приют вечноблуждающих огней,

Что кормятся на известковых глинах мрачных,

Взмывают ввысь, окутывают горы,

И лижут бледные от страха небеса

Их языки, длины невероятной.

Но там живет (спокойно, безопасно,

как в садике, от ветра ограждённом)

Цветок пустынный, нежный, одинокий,

У безмятежного живого родника,

Средь буйства пламени, пылающего жаром

Ревущего как море штормовое,

Неутихающее никогда, и там цветок

Вздымает чашу скромного грааля,

А в ней лежит единственная капля

Чудесной, бесподобнейшей росы,

Что исцеляет королей, сожженных скукой

И лечит раны мудрости. Я паж

У императора, что правит десять тысяч лет,

В его дворцовом лабиринте комнат,

Балконов, колоннад, дворов, садов,

Где заблудилась даже необъятность,

Ищу потерянный им золотой горжет

С названьями лукавых звёзд, планет,

Составленными из сапфиров дивных,

Прекрасных, как фиалок семена.

Блуждая так, я слышу беспрестанно

Зловещую капель клепсидры мрачной,

Как слёзы демона, текущие сквозь тьму

Веков; и только раз в пять лет мне слышен

Бессчётный бой из бронзовых часов,

Как медный звук от молотов бесовских,

Гремящих на могилах всех умерших;

И я нигде не нахожу горжета, но,

Вместо него я отыскал иное –

Покой запретный, запертый, в котором

Под пыткой стонет безымянный узник,

Который рад был бы возлечь на адской дыбе,

Что докрасна раскалена, хоть для него

Она нежнее будет, чем постель из лилий,

В сравненьи с ложем боли, на котором

Растянут он сейчас. Там я нашёл

Прелестнейшую из возлюбленных рабынь

Владыки моего, что на полу простёрлась,

Расписанном под лотосовый цвет,

Из её бока медленным кошмаром

Вздымается змея, белей чем корень

Цветка токсичного, растущего во тьме,

И смотрит на меня горящим взором

Зелёных глаз ужасных, что похожи

На капли хладной, застывающей отравы.

*

Чу! Внемли!

Какое слово прошептали в склепах

На неизвестном языке чужого мира?

Чья это тёмная, развенчанная тайна,

Которой я не волен поделиться,

Хоть я – король и властелин всех солнц,

Владыка строгий вечности бессмертной,

Чьи гномоны с мечами из теней

Хранят мои врата, и умерщвляют

Гостей незваных? Тяжкое молчанье

Ветров эфирных над недвижным миром

Повисло, чтоб услышать это слово,

С аудиенции сбежавшее моей.

И все мои мечты одновременно

Разрушены теперь, и гибнут в муках,

Подобно испарениям дымящим,

Поднятым некромантом, оставляя

И дух и чувства в одиночестве ужасном,

Над космосом, укрытым плащаницей

Из солнц и звёзд, одетых в саван мрака,

Блуждающих угрюмо по вселенной,

Как ведьмы на шабаше… Страх, рождённый

В гробницах ниже самого надира,

Ползёт наверх, и достигает дна пространства,

Где ожидает появленья крыльев,

Чтоб в небеса взлететь, как адский червь,

Что жаждет сладкой плоти херувимов.

А вдалеке рубиновые сферы

И очи, что сверкают, словно звёзды,

Однако вовсе не являются глазами

Звёзд и галактик, собираются толпой

У основанья тьмы; за чёрною завесой,

Горит безжалостный огонь из адской бездны,

Раздутый добела крылами гнева,

Биенье чьё рассеивает мрак,

И поднимает краткий, резкий ветер,

Что стонет как под пыткою. Есть Тварь,

Которая согнулась, пресмыкаясь

За самым древним и далёким миром,

Где демоны рога её острят,

И скрежет их вопит о разрушеньи

Хранящих время башен, о расколе

Хрустальных сфер. И всё покроет тьма,

Навечно, замедляя моё сердце

Натруженное, бьющееся с шумом,

Как в смертной хватке, сжатое жестоко

Оцепененьем неподвижности. Затем

В одном громадном пламени, в пыланьи,

В мильонах вспышек возродятся звёзды,

Солнца откроют лик, снимая рясы,

На их лучи откликнутся планеты,

И время снова подчинится мне,

И армии чудесных грёз, мечтаний,

Оцепят вновь мой трон непревзойдённый

Что укреплён в зените.

*

Вновь ищу я

Волшебный корень средь сияющих лугов,

Тот самый, что мне ранее встречался

В одной из грёз, предшествовавших этой,

В потоке чистом, что не затемнён

Ни облачком единым, там, где солнце,

Златой Нарцисс, скитается веками

Над отраженьем золотым. Но нахожу

Труп, что не держится на водах осквернённых,

С глазами, как сапфиры, что лежали

В пылающих глубинах преисподней

И слушали шипенье углей адских,

И все цветы, что надо мной росли,

В кобр превращаются, раздувших капюшоны,

Под флейты дьяволов, раскачиваясь в танце

Похотливых, блудливых извиваний,

Который так по нраву Сатане,

Когда он правит на шабаше буйном,

А вкруг него несётся сарабанда

Безумных ведьм. Но вот я повернулся

К вершинам острых гор, что охраняют

Рогами скал своих снега и ледники –

Источник вод ручья, который трупом

Был осквернён, И я ищу вершину

Куда способны лишь орлы подняться,

И то – коль хватит силы в их крылах,

Но я напрасно рвусь на сей пилон небесный,

Поскольку некое ужасное проклятье

Там превращает незапятнанный снег в пламя –

Огни, что вьются алым вихрем и толпою

Горящих сгустков по моим следам несутся,

К вершине круг сжимая. И теперь я

Увидел, как внизу, в глуби далёкой,

Питон из серебра свивает кольца,

Огромный как река, на кою демон

Заклятье наложил, бежать заставив

Против течения, по скалам, на вершину,

К своим истокам горным. Очень быстро

Змей петли вьёт по осыпям и склонам,

Ущелья и бездонные теснины

Он заполняет сорванными с места

Утёсами, покуда сами скалы

Не зашатаются под страшным, тяжким гнётом

Его петель бесчисленных. И скоро

Он оплетёт последнюю вершину,

На коей я пока ещё держусь;

Зияет пасть бездонная, с клыками,

Где два гиганта, Энцелад с Тифоном

Смотрелись бы всего лишь как объедки

Обеда сытного, Но я уже не там.

На мой призыв откликнулся гиппогриф,

И крепко сев меж его крыл громовых,

Я поднимаюсь над чистейшею лазурью,

В зенит полудня, за пределы стен небесных,

И вижу землю, камешек презренный –

Потерянный в пространствах опустелых,

В пределах ниже падших звёзд – и я ищу

Планету тихую, где можно без помехи

Дать передышку крыльям времени истёртым,

Сложив их в отдыхе, там, где потоки Смерти

Приостановят бег, замешкавшись в отсрочке

Над некой лилией бессмертной: ибо в ней

Воплощена сама краса цветов – соцветий,

Одевших мир в яркоцветное пламя,

От мрачных пиков гор до хмурых полюсов,

И небеса заполнив дивным ароматом.

Здесь я нашёл уединённый мирный замок,

Не знающий осад, и окружённый

Лишь копьями соцветий амаранта

Пурпурными. И хрупкими мечами

Ириса острых листьев. Стены замка

Краснеют мрамором, увиты дивной розой,

И купола его – златые пузыри,

И минареты, что сбирают над собою

Короны облаков – здесь всё теперь моё.

Безмолвие висит над мирным барбаканом,

И главных врат тяжелозубая решётка

Поднята кверху, скалясь в приглашеньи.

Так что теперь я оставляю гиппогрифа

Чтоб он попасся на лугу волшебном,

И прохожу в заросший лилиями двор,

А вслед за мной текут их ароматы,

Струятся меж колоннами резными

Из янтаря и лазурита, что похожи

На лес эдемских пальм в саду Пророка,

Увенчанных резной листвой из камня,

Воздушной, как плетенье кружевное,

Листва окутала плоды тех пальм чудесных,

Подобных гроздьям смуглых и влекущих

Грудей безвестных гурий; оплетённых

Лианами и лозами, под сенью

Широких лепестков цветов громадных,

Похожих на опущенные веки

У женщины в объятиях экстаза,

Что лоно растворяет. Через двери,

С роскошной инкрустацией, одетых

Сплетеньем нежных лилий, я вступаю,

Ошеломлённый, ослеплённый солнцем,

В безвидный, тёмный зал, в неверный сумрак,

И здесь, во тьме клубящейся, я слышу

Смешок колючий, точно хруст и грохот льда,

Который пучится, расколотый плечами

Проклятых душ, что вмёрзли в пояс Антенора. (4)

Когда глаза мои слегка разослепились,

Поблёкли пятна разноцветные пред взором,

Я нахожу себя в каком-то помещеньи,

Под стражей жутких мраморных чудовищ,

Где обезьяны с крыльями грифонов,

Толпой кошмарною усеяли все стены –

Творенья злого скульптора, и звери,

В которых слились нетопырь-вампир с ленивцем,

Качаются, повиснувши на пальцах,

Когтями длинными из бронзы потемневшей

Хватая тени ламп, что вниз свисают

С эбенового свода. Как волненье

От ветра слабого над омутом ленивым

В пространствах, где течёт Коцит широкий,

Трескучий смех бежит по кругу, а гиббоны

Из камня вырезаны, смотрят на меня

Глазами, в угли обратившимися. Страх,

Что не обрёл себе названья в Вавилоне,

Меня бросает, бездыханного, больного,

И ослабевшего от ужаса, в чертог,

Чьи стены древние вдруг сами затянулись

По кругу изнутри ленивой пеленою

Завес бесчисленных, изношенных, тяжёлых,

На них изображён король усталый,

С руками, что омыты жемчугами,

И изумрудами вечерних вод озёрных,

Или дождём смывающим все грёзы

Над полем маковым пролившимся. Бегу

Вперёд, и все тенистые завесы

Колеблются, вздыхают тихо, нежно,

А королей персоны на полотнах,

Изображений коих не сочтёшь,

Тихонько шепчут древнее преданье

О моровой чуме, произошедшей

В седые времена. Настолько страшной,

Что даже самые слова того рассказа

Несут в себе заразу, смерть и ужас

Болезни древней. Я же в это время

Пробрался в залу, где кариатиды,

Изваянные в форме сладострастных

Титанов-женщин, встали у престола

Цветущего эбенового древа,

А вокруг трона ползают и вьются

Хрустальных лоз бесчисленных сплетенья.

На троне том лениво развалился

Тяжелой массою громадный бледный Червь,

Чья плоть распухла низостью и гнилью

Всех мёртвых королей. Он переполнен ею,

Отравой непристойною раздутый,

Из каждой складки истекает мерзость.

Он наклоняется, приоткрывает рот,

И в смрадной бездне страшной бурой глотки

Видны бесчисленные злые языки,

Подобно змеям, свившимся в гирлянду,

Фосфоресцирующей слизью истекая,

По всей длине чудовищного тела,

Из каждой мягкой складки и сегмента,

Червь дарит жизнь своим отродьям новым –

Мельчайшим змейкам, ползающим смело

В цветах эбенового древа. И тогда,

Покуда Ужас не разверзнул щели

Багровых глаз своих, ресниц лишённых,

Что привлекают гнус и мошкару,

Я разворачиваюсь поскорей на месте,

И тороплюсь сквозь пыльный зал, чей сумрак

Заставлен статуями тварей крепкоруких,

А на краю его виднеется балкончик

Покрытый крышей золотою, за которым

Лежит многоцветущий окоём.

*

Здесь моё сердце

Смиряет грохот перепуганного пульса,

И в наступившей тишине, за горизонтом,

Я слышу шёпоты далёкого самума,

Рождённого в неведомой пустыне.

Он раскрывает крылья знойной ночи,

Широкие как гибельная пустошь,

Что сотрясают города легчайшим взмахом

И под крыла свои сбирает тьмы ветров,

Что с корнем пальмы вырывают, словно мётлы,

И яростно метут пески. Как буря,

Что приближается, вздымаясь над землёю,

Усиливая звук, вливаясь в уши

Всех тех кто трудится на пажитях сезама, (5)

Растет шептанье смерча, тень вползает

На горизонт златой, восходит тьма

В зенит взбираясь. И тогда они приходят,

Небесным воинством, несущим воздаянье

За прегрешения мои и нарушенья,

Привлечены сюда из всех ужасных сфер,

Ведомы мстительными извергами ада

И ужасающих аласторов (6) толпой,

Что мне покорны были прежде! Василиски

Химера, мартихоры, бегемот,

И Герион (7) и Сфинкс и Гидра предо мною

Являются, как мог бы город встать

Построенный каким-нибудь афритом,

Где совершенство так и хлещет с высоты,

С громовых сводов и поющих обелисков,

Вздымающихся, как огонь в ночи! Крыла

Раскалены, пылая белым жаром,

В шипящем ветре беспрерывно бьют,

Несут громадных тварей огнесердных

Из преисподней за Рутиликом; (8) созданья

Бессветной тьмы, рождённые в пещерах

Угасших солнц, вершат круженье лун –

До самого зенита развернувшись,

Из бездн за горизонтом; осьминоги

Как ослепительно сверкающие луны

С руками пламенными, коим несть числа,

Поднялись, из морей вечногорящих

Огнем ревущим, истощения не зная,

Что над планетой бьет прибоем в берег

Из неизвестного металла; существа

Что в областях миров могучих Алиота (9)

Застили небеса лесами из рогов

Бесчисленных. И в этом лабиринте

Теряются ветра; и на уступах скальных,

Играют и резвятся сколопендры,

Маячат башни океанских ведьм

Что сложены из раковин моллюсков;

И оседлавшие грифонов божества

И демоны-владыки, что воссели

На черно-траурных драконах, коркодилы

Со злобными пигмеями на спинах

И синелицые волшебники Саифа (10),

К которым ластятся титаны-скорпионы

Виляя им хвостами; и войска,

Что от врага лик отвернув, идут в атаку,

И бьют через плечо по жутким формам

В щитах кристальных отразившимся; фантомы

Во тьме пещер неизмеримых создаются

Людьми безглазыми наощупь; и слепые

Черви-чудовища бессолнечных миров,

И кракены из запредельных пропастей

И все Демогоргоны(11) тьмы нездешней,

Встают, и поднимают крик ужасный,

Разноголосый вой и шум протеста,

Мне предрекая жуткую погибель

Невыразимыми словами, от которых

Огнем взрываются святые небеса,

А чудища ко мне все ближе, ближе,

Они уже у стен дворца, и его чары

Не в силах отпугнуть их. Тени тварей

За лигой лига, наступают в здешний свет,

И словно пламя, пожирают луг пурпурный,

Оставив лишь пустыню пепла. Во дворце

Я слышу, как визжат и воют в страхе

Скульптуры мраморных, вопящих обезьян,

И все колонны в форме женщин тоже стонут

И в ужасе бормочут. Да и сам я

Десятикратно страхом поглощён,

Чудовищным кошмаром безымянным

В любом из залов замка. Я встаю,

И убегаю, окрылённый ветром,

И в тот же миг коралл волшебного дворца

В одну-единственную пламенную башню

Сжимается, и пропадает без следа,

Не оставляя за собою ни осколка,

Ни тлеющего уголька! Летя

На удирающих ветрах за грань вселенной,

Попал я в бездны, что негодны для дыханья,

Где даже шторм сильнейший задохнется,

И пал тогда, лишен поддержки, сквозь надир,

В нижайший мрак и тьму повергнут был,

За все пределы, вне виденья солнца,

В другие небеса иных систем.

*

В мир

Заросший плотно многоцветными грибами.

Что рвутся к небу, точно лес чудесных пальм,

Метеоритом я упал, и в том паденьи

В пыль атомарную часть их стволов разбил я,

Но невредимым все ж поднялся, и шагаю

Сквозь беспредельный лес, между деревьев

Непрочных, как опал, и вижу их вершины,

В борьбе друг с другом бесконечной, час за часом

В зенит стремящиеся, чтобы там коснуться

Ирисовых светил. Незримые созданья,

Чей выдох гробовой наполнит тихий воздух

Всё расширяющимся омутом зловонья,

Неуловимые, идут за мною следом

Средь постоянно изменяющихся пальм;

И пеплокрылые большие мотыльки

Порхают и стрекочут предо мною,

И светляки, как тлеющие угли

Слетают вниз, ко мне, с вершин деревьев,

Несутся сквозь величественный мрак,

И гаснут в чаще рассыпающейся. Слышен

Вдали, подобный гонгам, дикий рёв

Неведомых чудовищ, повторяясь

Как по часам, деревья сотрясая,

С них сыплется пыльца, и в облаках ее

Благоуханно-едких, душно мне

Под радужной завесой

*

Наконец

Пальметты (12) заросли заметно проредились,

И с каждым мигом уменьшаясь в росте

До кустика, который свалит даже гном.

Над ними вижу я бесплодную пустыню,

Что вся сверкает пламенем рубинов,

И аметристами и пылью из гранатов

И сердоликов. Дальше я бреду,

Ступая по пескам роскошно-ярким,

За их несчётными слепящими волнами

Блистанья скачущего, воздух превратился

В багровый сумрак, сквозь который я

Слепцом блуждаю, как какой-то кобольд;

До той поры, покуда под ногами

Песок мельчайший место не уступит

Не то металлу, не то камню, с тяжким звоном,

Более радостному слуху моему,

Чем золотые колокольцы, иль звучанье

Серебряных фонтанов. Когда полог

Багровой тьмы приподнялся, я вижу

Широкий край равнины черной, твёрдой,

Подобно адаманту, распростёртой

Как море в штиль до края всего мира,

И по пространству этой траурной равнины

Несутся тысячи потоков и ручьёв

В них не вода течёт, а битый мрамор,

Изломанная сталь, обломки бронзы,

Как будто все останки войн из всех времён

Сюда стекаются грохочущим потоком

Вневременного ливня, с лязгом, звоном,

На дно предвечных бездн.

*

Так я иду

Между рекою стали и рекою бронзы,

С гремящею, немелодичной зыбью,

Как столкновенье миллионов лютен;

И прихожу к тому громадному обрыву,

Откуда падают они с могучим звуком

Мильонов сабель, бьющих в миллион щитов,

Иль звоном копий и доспехов в войнах

На половине всех миров и всех эонов.

Через пучины и мальмстрёмы бездн

Они несутся вниз, и исчезают

Потоком звёзд разбитых, далеко,

В нижайшей тьме; ни боги, ни солнца,

Ни демоны пучин не смеют ведать,

Что море Вечности так кормится от века,

И поднимается вовеки над Вселенной

В одном едином неслабеющем приливе

*

Какое облако, налитое дождём,

Иль ночь внезапная, великое затменье,

Опалы солнц укрыло? На мой край

Реки текущей в призрачном свеченье

Сквозь темноту, упала тень, как ночь

Из сфер потухших. Повернувшись, вижу

Как между чёрною пустыней и солнцами

Колеблются крыла громадных стай драконов

Летящих вдалеке, меж тысяч чёрных складок

Сквозь звёзды, бездны, разорённые миры,

По следу страха моего! Грифоны, рухи,

А вслед за ними тёмные химеры,

Тяжелокрылые, медлительные после

Опустошенья обезлюдевших земель,

И гарпии, и грифы преисподней,

На омерзительном пиру разгорячившись,

Желают остудить в моей крови

Свои чудовищные лапы, когти, клювы –

Все, все собрались здесь, а позади крылатых

За рядом ряд встают ряды бескрылых,

Нечистых, гадких, колоссальнейших Червей,

Щетиня горизонт. Из бледной мари

Я слышу визг виверн, пронзительный и громкий,

Как ураганный грохот бурь в разбитом храме,

И сфинксов рык, как беспощадный звон

Колоколов на адских башнях. Облака

Тьмы преисподней выгнулись к зениту

И ветер страшный падает оттуда

Как первое дыханье злого шторма

И струи ветра рвут мои одежды

И плещутся пред ликом вечной бездны,

Как бедный дух растерзанный, пропавший

В той бездне вечных бурь. Звучит всё громче

Гром водопада из камней и бронзы –

Усилен вдвое громом бьющих крыльев,

Неразделимо слившись с ним. Я осторожно

Для ног моих ищу опору в бездне,

Под страшным ветром и могучим громом,

Без отдыха гремящем в пустоте

Как волны в море; и хочу бежать

За ними вслед, изведать основанье

Надира ночи, к коему стремятся

Потоки разоренья. Но когда

Я достигаю грани и смотрю вниз,

Сквозь жуткий мрак, что побеждает солнце,

Оценивая взором спуск ужасный,

Я вижу крошечную звёздочку в глубинах –

Последний в мире свет, покуда крылья рока

Сгущаясь, тысячами множатся, в то время

Как звёздочка растёт всё больше, больше,

Быстрее чем кошмар сменяют грёзы,

Становится бесцветной бледной сферой,

Как миллион мильонов лун сияя;

Плывёт сквозь бездны и затменья мрака,

И всё растёт, растёт без остановки,

Огромный бледный и безглазый Лик,

Собой заполнив пустоту вселенной,

И вот, раздувшись до пределов мира

Он отверзает пламенники пасти…

**********************************

**********************************

**********************************

*

Примечания

*

1) Омбос — город в древнем Египте. Находился в I номе Верхнего Египта на восточном берегу Нила к северу от Асуана. Подробнее

2) Октарема (октера, леантофора) – гребной корабль с восемью рядами вёсел. Историк Мемнон из Гераклеи Понтийской оставил описание такого корабля. Каждый ряд весел тянуло около ста человек. Всего на боевом дежурстве в октареме было 1200 гребцов, кроме того, корабль нёс около тысячи бойцов. Этот корабль, разумеется, был экспериментальным, но в отличие от многих других экспериментов того времени, участвовал в реальных боях.

3) Алабрундины — (алабандин по В. И. Далю) драгоценные камни, высоко ценившиеся в древности, род лала, рубина, яхонта

4) Пояс Антенора — второй из четырёх поясов Девятого круга Ада Данте, где казнятся предатели родины и единомышленников. Они вмёрзли в лед по шею, лица их обращены книзу и обезображены холодом. Пояс назван по имени троянского вождя Антенора, которого послегомеровское предание изображало изменником.

5) Сезам — более известен как кунжут

6) Аластор — в греческой мифологии дух мщения. Второе значение — ненавистный богам преступник, всюду приносящий с собою преступление. В средневековой демонологии — демон 2-го порядка, один из самых жестоких духов Ада, Великий Палач преисподней. Другая его должность — Командующий Общественными Работами (И.Виер «De praestigius daemonum», 1563)

7) Герион — в древнегреческой мифологии исполин с острова Эрифия, на крайнем западе ойкумены, сын рождённого из крови горгоны Хрисаора и океаниды Каллирои. По Стесихору, Герион был крылатым, о шести руках и шести ногах. Эсхил описывал его о трёх телах, в трёх десницах державшего три копья, в трёх же левых руках — три щита и в трёх шлемах на трёх головах. В «Божественной комедии» (Песнь 17 и 18) Герион – символ лжи и хранитель восьмого круга Ада, куда именно на его спине опускаются Данте и Вергилий.

8) Рутилик – двойная звезда в созвездии Геркулеса.

9) Алио́т — самая яркая звезда в созвездии Большой Медведицы

10) Саи́ф — звезда в созвездии Ориона, на острие Меча Ориона

11) Демогоргон — греческое имя дьявола, не должное быть известным смертным.

12) Пальметта – низкорослая/карликовая пальма

*

**********************************

**********************************

**********************************

*

Clark Ashton Smith

The Hashish Eater or the Apocalypse of Evil

*

Перевод В. Спринский, Е. Миронова

Март 2016 — январь 2017