Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Одиночество среди людей и человек, как главный источник зла в рассказах А. Подольского
Сборник "Колумбарий", М.: АСТ, 2023 г. (май)
«Колумбарий» А. Подольского можно считать наиболее эклектичным сборником в серии ССК. В нем сочетаются истории разных, противоречащих друг другу стилей, из-за разнообразия которых трудно понять, какова окончательная форма авторского почерка. Но, в то же время видно, что некая связь между историями есть. Она прослеживается в сквозных лейтмотивах, посылах и ценностях, транслируемых автором. Чтобы их увидеть, взглянем на тексты с обратной стороны.
Внимание привлекает, прежде всего, тема одиночества в кругу других людей, ставшая в творчестве Александра рефреном. Во многом такое одиночество в толпе продиктовано социальной проблематикой, с которой автор работает регулярно. Так, многие его герои вынуждены жить обособлено из-за статуса маргинала. Они либо беспризорники и преступники, либо инфантилы, не прошедшие адаптацию в обществе.
Такая социальная проблематика в рассказах имеет общую черту. Например, повествуя о преступниках или инфантильных взрослых, Подольский часто показывает их в противостоянии с городом, который изображается как машина, способная удушить человека-одиночку. Это естественно, потому что именно там живет наибольшее число людей, в массе своей зрелых – и потому не понятных слабой, беззащитной личности.
Интересно, что о детях как таковых говорится лишь в двух историях, затронувших социальную проблематику (хотя их и так немного – 28% книги). Например, в «Ненужных», где герои – бездомные подростки, пытающиеся выжить на железнодорожных путях за городской чертой.
Однако это не значит, что о детях автор говорит мало, предпочитая сюжеты о других маргиналах типа убийц или маньяков. Потому как о подростках он рассказывает в каждом третьем произведении сборника, не ограничиваясь игрой на исключительно социальном поле. Так, сквозная линия большинства (72%) «детских» историй — столкновение героев с потусторонним. Примером чему служат «Нечистые», где действующими лицами оказались городские мальчишки. История о них начинается с приезда на отдых в деревню, где подросткам трудно найти себе место. От нечего делать ребята собираются убить ведьму, которая, по их мнению, забирает на тот свет местных жителей. Парни готовятся к облаве на колдунью, но все идет не по плану – та находит их сама. Спасаясь от ведьмы у реки, друзья замечают, как она призывает из воды рогатое существо — козла. И нечистый, выйдя на берег, начинает охоту за детьми, чтобы забрать души.
Интересно, что потустороннее оказывается конечным злом лишь в половине рассказов о детях. В остальных сюжетах Александр срывает маски, показывая, что иногда сильнейшая угроза исходит не от каких-нибудь тварей, а от человека, как мы видим это в рассказе «И пришел дракон». Хотя, например, в «Демьяновых фильмах» источников зла сразу несколько, и до конца не понятно, кто представляет большую опасность: мистические существа или живущие на их территории люди. Такая сложность – хорошая мотивация подумать над историей, чтобы понять истинную природу зла. Неудивительно, что перечисленные выше рассказы – одни из интереснейших и сильнейших в сборнике.
Но тем разительнее на их фоне выглядит общая слабость для большинства мистических существ автора. Потусторонние твари в его сюжетах не кажутся законченными героями. Часто у нечисти нет истории и нам остается ломать голову, откуда и как появилось то или иное существо. В какой-то степени, они кажутся вещами в себе. Так, например, изображены зомби в рассказе «Метео», где повествуется о компании друзей, едущих домой через казахскую степь. Сюжет построен вокруг смерти одного из попутчиков, который, увидев на заправке среди героев девушку, напал на нее, но был убит – и, уже мертвый, вернулся, чтобы отомстить, приведя с собой других мертвецов. При этом, как покойник восстал и почему, не объясняется.
К числу спорных слоев в сборнике можно отнести и работу писателя с отдельными жанрами. Помимо историй о детях и потустороннем зле, в сборнике достаточно рассказов в стиле нуара, слэшера и даже сюрреализма. Однако не каждое из этих направлений дается Александру легко. Наибольшие вопросы вызывают два последних. В частности, у подавляющей части сюрреалистичных историй (за исключением «Теста» к ним относятся «Кап-Кап» и абсурдный «Человек-банан») нет внятного финала и более-менее погружающего в текст напряжения. А свойственный мрачному сюру саспенс есть лишь в двух рассказах. Но там он не усилен сюжетом, поэтому не может удержать читательского внимания. В историях же, где сюжет есть, нет саспенса, уже не говоря о психологическом напряжении.
Однако перечисленные выше недостатки – технические, и их можно исправить дальнейшими редакциями текста. Поэтому более интересны те черты сборника, что не влияют на его качество, но говорят о стиле Подольского. Так, например, одно из характерных свойств его историй – это минорный финал, встречающийся в каждом третьем произведении. Кроме упомянутых «Нечистых» сюда можно отнести «Парк исполинов» и рассказ «О стеклянных человечках».
Гораздо реже встречается финал положительный (всего лишь 3 истории, 10% сборника). Интересно, что все истории, где он есть – фантастические. Что не удивительно для жанрового писателя, основная задача которого – представить зло не выдуманным, но реальным. В таком случае еще более занятной выглядит игра со смыслами. Потому что 2/3 «положительных» историй имеют морально-этический посыл. Это наталкивает на мысль, что, возможно, Подольский не ищет мораль и этику в сюжетах, приближенных к реальности, а воспринимает «добро» как нечто, с реальностью не связанное.
Автор сборника на презентации книги в магазине "Буквоед", 30 июня 2023 г. Санкт-Петербург
Характерно, что в каждом «счастливом» произведении автор использует символизм и повествует о масштабных процессах, затрагивающих человечество («Цифропокалипсис», «Между» и «Колумбарий» и др.) Возможно, таким образом он возвращается к упомянутым выше социальным темам. Но, к сожалению, и здесь есть слабость: даже несмотря на масштаб, ни одну из «положительных» историй трудно отнести к сильным из-за все того же отсутствующего напряжения (при всем масштабе описываемых событий). Лишь в одном «Колумбарии» есть доля саспенса, но и она не вытягивает рассказ на уровень действительно сильного текста.
Тревога в его сюжете построена на зле, что подкрадывается к главному герою – старику-одиночке, живущему на острове с маяком. Отшельник трудится в колумбарии, который служит чистилищем для принесенных морем мертвецов. Согласно законам места, нахождение их тел на острове – временное. За «безгрешными» покойниками прилетает воздушный шар с целью унести их на небо, а других отшельник на тачке отвозит к колодезной яме, чтобы бросить под землю, где поселились духи, голодные до человеческой плоти.
Однажды старик находит тело девочки, сбитой машиной, но шар за ней не прилетает. После мучительного ожидания становится ясно, что невинного ребенка нужно бросить под землю, с другими грешниками. В замешательстве старик пытается решить моральную дилемму. Но замечает, что на маяк кто-то пробрался – и, судя по всему, незваные гости вышли из того самого колодца.
Слабость рассказа, прежде всего, — сюжетная. Она сводится к отсутствию связей между поворотными вехами. Не понятно, например, как выход духов наружу пересекается с исчезновением шара. Также вызывает вопросы и «чудесный» шанс к спасению старика от тварей, взявших над ним верх на пике борьбы. Но одновременность таких событий кажется случаем. Когда сюжет строится на подобных совпадениях, — это его недостаток. Но данная история служит наглядным примером авторского стиля. В одном рассказе есть депрессивная атмосфера, относительно счастливый финал и морально-этический посыл. А последние, согласимся, не типичны для хоррор-жанра.
К слову, «Колумбарий» — единственная история с масштабным миром, чей сюжет сводится к противостоянию человека с мистическими сущностями. В большинстве масштабных рассказов Подольского злом являются неземные твари типа пришельцев («Черепаший архипелаг») или расы мутантов из воды, в остальных случаях (37%, 3 истории) злом снова оказывается человек («И пришел дракон»).
Все несколько сложнее с рассказом «Твари из Нижнего города», где повествуется о мутантах из воды. История написана на стыке многих традиций. Нуарный детектив-триллер с элементами темного фэнтези, она — редкое в своей органичности сочетание жанров, которые на первый взгляд трудно увязать между собой. Но Александр это сделал, и весьма сбалансировано.
Он описал город на берегу озера, откуда вышли земноводные твари. Встроившись в уклад городской жизни, существа подчинили его своим законам и потеснили людей. Почувствовав силу, земноводные начали злоупотреблять положением и перешли черту... Примечательно, что ни один схожий с этим рассказ не написан в рамках реализма. Все подобные истории имеют хотя бы один элемент фантастики. Так, наряду с «Тварями…» стоят «Черепаший архипелаг» и «…Пришел дракон», где есть претензии на масштаб. Но, к сожалению, мало по-настоящему серьезных произведений (15% сборника). Несколько радует лишь то, что к ним относятся все истории с морально-этическим посылом, как, например, в том же «Цифропокалипсисе» и Дне рождения Машеньки» — девочки шести лет, не получившей внимание от старших даже в свой день рождения. Сюжет повествует о том, как родители выехали на праздник с друзьями в лес и, забыв о своем ребенке, вернулись назад в город, оставив дитя одним.
С первых страниц видно, что рассказ о Машеньке – смысловой, и только в последнюю очередь развлекательный. Здесь выражена проблематика, а жанр и метафоричность, как в истории о цифрах, оказались лишь средствами по ее раскрытию. В этой истории писатель говорит об уничтоженном родителями детстве. И между строк напоминает нам о детях, которые, оказавшись брошенными, не могут повзрослеть из-за психической травмы и, умерев внутри себя (помним о метафоре), превращаются в монстров.
Намного проще с нравственным посылом в откровенно провокационных «Свиньях», о чьем сюжете здесь лучше умолчать. Достаточно лишь отметить, что морально-этический посыл в одних текстах Подольского уживается с откровенной жестью в других. Как это видно на примере «Пазла». В схожих с ним историях автор описывает страдания героев уже без морали, вовсе отказавшись от какого-то смысла, и в результате порой трудно понять, для чего изображена та или иная жестокость.
В «Пазле» мы видим мелких бандитов, обязанных оправдаться за ошибки перед мафией. Герои могут снять с себя вину, сыграв на выживание против таких же гангстеров- неудачников. Они должны на опережение собрать тело из конечностей убитых людей. Согласно правилам, герои могут напасть на любого мирного гражданина в городе – и убить его, чтобы забрать «недостающую деталь». С одной стороны кажется, что такая жесткость – не более чем фантастическое допущение, но, учитывая реализм, с которым все описано, назвать это фантастикой трудно.
Более-менее радует, что все рассказы с элементами боди-хоррора и слэшера имеют социальную подоплеку. Поэтому не удивительно, что монстром в каждой из них является человек. Так же, как и то, что большинство подобных рассказов сводятся к откровенно негативному финалу. Особенно ярко это работает в сюжетах, где поначалу отрицательными героями кажутся потусторонние сущности. Тогда смена ролей (зло – не призраки, а люди) оказывается желанным твистом, сглаживающим тяжелое впечатление.
Резюмируя, нужно отметить, что крепкий твист – характерная черта большинства (82%) сильных рассказов в сборнике. Естественно, что в подавляющей части таких перевертышей выражен и сильный саспенс. Александр комбинирует его с другими приемами. Чтобы тревожные произведения обрели силу, он усиливает их активным сюжетом и психологичностью, а там, где последних нет – использует мощные символы, которые работают на наше подсознание так же, как иной саспенс или пси-прием.
Примечательно, что внезапный финал произведения – не главная черта Подольского-писателя. Твист встречается далеко не в каждой его истории. Однако почти всегда в них есть минорное настроение. Во многом этому способствует тема одиночества в кругу других людей, с которой автор работает чуть ли не постоянно. Она прослеживается в сквозных лейтмотивах, посылах и, вероятно, ценностях.
Тем более интересно анализировать, каковы они. Ведь, как было сказано, морально-этический посыл в одних текстах Подольского уживается с откровенной жестью в других. Мораль и этика в его сюжетах – не главное, а «добро», видимо, весьма условное понятие, не связанное с реальностью. Что нормально для хоррора и оправдано жанровой культурой. Но могут ли оправдать это читатели – другой вопрос…
*Рецензия была подготовлена для журнала Darker, которым ныне руководит Парфенов М.С. Но редакция журнала не сошлась во мнении с вашим покорным. Благодаря чему материал не был опубликован в издании и достался вам, читателям, позже обычного. Уверен, вам было интересно. Остается надеяться, что редакция Darker впредь будет аккуратнее подходить к работе со своими авторами, чтобы не задерживать материал, который интересен их аудитории, дабы вы всегда вовремя получали качественный текст.
«Седьмого декабря 2059 года Эмилио Сандоса посреди ночи выписали из реанимации госпиталя Сальватора Мунди и в хлебном фургоне переправили в резиденцию Ордена Иезуитов, находящуюся по адресу дом пять Борго Санто Спирито, в нескольких минутах пешей ходьбы через площадь Святого Петра от Ватикана. На следующий день представитель Ордена, не обращая внимания на град вопросов и возгласы негодования разгневанной и разочарованной толпы разного рода журналистов, собравшейся перед массивной входной дверью дома номер пять зачитал следующее краткое сообщение:
«Насколько нам известно, падре Эмилио Сандос является единственным уцелевшим участником миссии, посланной Орденом Иезуитов на Ракхат. Еще раз выражаем свою благодарность Организации Объединенных Наций, консорциуму «Контакт» и Астероидному горнопромышленному отделению корпорации Обаяши, сделавшим возможным возвращение падре Сандоса. Мы не располагаем дополнительной информацией относительно судьбы остальных членов экипажа, посланного консорциумом «Контакт», но постоянно молимся за них. Падре Сандос в настоящее время слишком болен для участия в любых интервью, и для выздоровления его потребуется несколько месяцев. Поэтому до его полного выздоровления не может быть никаких комментариев относительно миссии Ордена или заявлений консорциума относительно действий падре Сандоса на Ракхате».
Заявление это предназначалось для того, чтобы оттянуть время...».
Мэри Дориа Расселл. Птица малая
Однажды к Альфе Центавра отправилась не слишком обычная экспедиция. Во-первых, на астероиде с моторами вместе звездолета. Во-вторых, главные ее участники иезуиты. Да, из того самого ордена, генералом которого был еще незабвенный Арамис. Предшествовало старту некое мистическое озарение. А результатом стало то, что вернулся только один из четверых иезуитов и тот покалеченный. Что произошло на далекой планете, никто понять не может, потому что единственный уцелевший отказывается объяснять.
Орденское начальство подозревает, что не всё так просто, поэтому выжившего регулярно стараются поймать на вранье. Сюжет развивается в двух временных пластах – в нашем времени, когда, по замыслу автора, на Земле был пойман сигнал с Альфы Центавра и была собрана та самая экспедиция, и в 2060. Описания событий тоже перемежаются с воспоминаниями главного героя. Что интересно, договориться с инопланетными жителями предполагалось с помощью музыки. Она же, как принято считать на Земле, понятна всем представителям вида «человек разумный», преодолевает любые языковые барьеры. Но на планете Ракхат обнаружилось два разумных вида, что резко осложнило ситуацию. Да и с музыкой всё получилось совсем не так…
«В 9:13 утра, воскресенье, 3 августа 2019 года, охранник радиотелескопа Аресибо увидел посетителей Джимми Куинна. Оставив на несколько минут стол, чтобы размяться, он подошел ко входной двери и приветливо помахал рукой Джорджу и его пассажирам, ответив на их приветствия. Масао Яногути прибыл в Аресибо через полчаса. Когда он расписывался в прибытии, охранник заметил:
– Возможно, вы разминулись с Джорджем на пути сюда.
Яногути любезно кивнул, но направился прямо в клетушку Джимми Куинна.
B 10:00, как раз в тот момент, когда Джордж Эдвардс выезжал с парковки многоквартирного дома, в котором жила в Пуэрто-Рико София Мендес, доктору Хидео Кикути, находившемуся возле Барстоу, в Калифорнии, пришлось прервать свою утреннюю партию в гольф, чтобы ответить на звонок Масао Яногути. Через сорок пять минут был созван весь персонал обсерватории Голдстоун, которому объявили о подтверждении сделанного в Аресибо открытия».
«Полагаю, — говорил директор, — что многих из старшеклассников заинтересовало, в чем действительно состоял грех этого человека. Вы можете внимательно прочитать греческие Заветы и затем попытаться сформулировать некую аналогию с событиями притчи, но я не удивлюсь, если вы скажете мне, что потерпели фиаско.
Что это был за человек? Я представляю ваши беседы друг с другом. И догадываюсь, что на ваш взгляд, ответа на этот вопрос не существует.
Да, вы не можете на него ответить. Вы – истинные английские мальчики, сыновья английских джентльменов, коим атмосфера казуистики, тайны и коварства незнакома, и смею думать, подобная атмосфера была бы отвергнута вами с презрением. Вы приходите из домов, где отсутствуют тени и темные углы, в которые нельзя совать нос…».
Артур Мейчен. Тайная слава
Этот роман, вышедший в серии "Библиотека Лавкрафта", впервые был напечатан столетие назад. Нынешнее русское издание открывается обстоятельным предисловием одного из переводчиков, рассказывающем об авторе и его произведениях. Мейчен, один из отцов-основателей «темной» фантастики, появившийся на свет в городке, возникшем на месте легендарного Камелота, сочинял этот роман на протяжении почти десятилетия. В виде отдельного издания «Тайная слава» вышло столетие с небольшим назад и с тех пор текст был переведен на несколько языков и стал одним из любимых произведений для избранных кругов эстетов.
Сам текст – метафизический и даже полуавтбиграфический, хотя речь идет о Амброзе Мейрике, мальчишке из старинного кельтского рода, в котором были Хранители Святой Чаши Грааля. История Мейрика – это не только обитание в стенах суровой (часто безжалостной) школы и дальнейшие приключения, но и поиски смысла бытия, и той самой Чаши. Это роман внутренних метаморфоз, сопереживаний, попыток глубокого поиска истины (или того, что можно назвать ею), мечтаний главного героя (этакий завораживающий мистицизм), которые не очень-то сочетаются с реальным миром. В реальности прекрасна только английская природа, красочные описания которой, по современным меркам, слишком затянуты. Помимо романа, современной обзорной статьи и примечаний, в книгу включена еще одна повесть Артура Мейчена «Фрагмент жизни».
«То, что они видели, было, без сомнения, обычным миром улиц и площадей, веселых аллей, широких освещенных проспектов и темных, гулких переулков; и все же они воспринимали это, словно таинственный спектакль, через занавесу.
Но занавеса перед их глазами была воображаемым видением – переливчатым, как парча с восхитительным золотым узором. Именно так в восточных сказках люди внезапно переносятся в волшебную страну, в города, которые сами по себе образцы чуда и очарования, не говоря уже об их золотых стенах, освещенных сиянием необыкновенных драгоценных камней…»
"За три года это случалось сорок шесть раз. В транспорте, на работе, перед прилавком с помидорами, в толпе на станции метро и даже в теплой комнате, которую Уля делила со студенткой театрального вуза.
Приучаясь жить в помещении, похожем на вместительную коробку из-под холодильника, они с Софой почти подружились. В тот вечер решили посмотреть кино и даже купили замороженную пиццу. Софа что-то щебетала, набирая в поисковике название фильма, а потом повернулась к Ульяне, веселая и разгоряченная собственным рассказом.
Мир замедлился, голоса исчезли, и появилась полынь. Комната сжалась в одну темную точку. Зеленые смеющиеся глаза Софы залила чернота. Миг – и Уля увидела, как Софа идет по заросшему кустами скверу рядом с домом, как фонарь гаснет за ее спиной, как она вздрагивает, когда на шею ложится тяжелая рука. Недолгая борьба, булькающий сдавленный крик – и тело падает прямо в грязь, а по выпавшей из рук Софы сумочке рыщет все та же мужская ладонь и брезгливо откидывает полупустой кошелек, но срывает тонкую золотую цепочку".
Ольга Птицева. Там, где цветет полынь
Этот роман – история взросления и мистического опыта. Поначалу преобладает житейское. У девушки-студентки есть мама, заботливый отчим, маленький сводный братишка. С учебой все хорошо. В соседней квартире живет лучшая подруга. И даже красавчик-однокурсник пригласил на свидание. Но вот на прогулке с младшим братом на девушку наваливается удушающе сильный запах полыни. Он приносит яркую картинку – малыш на самокате остановился посреди дороги, а из-за угла вылетает грузовик.
Девушка еще по привычке пишет тому парню и подруге, но подняв глаза от смартфона, осознает – никаких видений, всё правда. Вот прямо сейчас. Мать, вне себя от горя, выгоняет дочку из дома. И говорит на прощанье, что видела на записях уличных камер, как та тупила в телефон, а не присматривала за братишкой.
У героини не просто рухнул привычный мир, и ей пришлось жить в комнате обшарпанной коммуналки. Она теперь постоянно ощущает полынный запах и видит чужую смерть. А помочь не может. Более того, ее попытка оборачивается ускорением гибели. Но однажды с ней заговаривает грязный бомж, который знает о ней всё. И предлагает выполнить некий квест. В обмен на нечто важное.
«Когда за его спиной захлопнулась дверь, Уля одним рывком дрожащей руки схватила деньги, оттолкнулась от столика и рванула к выходу.
– Не начинай игру, – нагнал ее у порога чуть слышный голос.
Спиной Уля почувствовала, как смотрят на нее рыбьи глаза продавщицы. Медленно обернулась. Крик застрял в горле. За прилавком стоял манекен без черт, движений и дыхания. По старому пластику раскинулись сколы, разломы и трещины. Суставчатые руки, выглядывающие из засаленного халата, безжизненно лежали на поверхности стола – Уля не была уверена, что они прикреплены к туловищу. И только глаза существа напряженно смотрели на Улю.
– Он никогда не проигрывает. – Скрипучий шепот раздавался из глубины застывшего тела; тонкие, плохо прорисованные губы не шевелились на равнодушном пластмассовом лице.
Уля попятилась, открыла спиной дверь и вывалилась наружу. Вокзальная площадь пахла подгорелым мясом из ларьков и неслась вперед, переговариваясь и галдя. Двери чебуречной со стуком закрылись, но Уля этого уже не видела. Она бежала к станции, сжимая в кулаке заветные деньги, сама не зная, что будет с ними делать».
«Вся знать должна была уметь обращаться с оружием. До определенной степени основаны на фактах слова Геродота о том, что персов учат «только трем знаниям: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости». Всадники играли огромную роль в жизни империи, а искусство лучников вошло в поговорку.
Владение этими двумя навыками достигалось путем упорного обучения, которое отпрыски аристократов начинали еще в детстве. Для них это было время воинской повинности; молодых человек собирали в отряды по 50 человек, и они должны были беспрекословно слушаться приказов командиров…
Быть царским воином значил вести себя как подобает отцам-основателям империи, прежде всего любить правду и справедливость, тогда как «правдивость» означала готовность доказать совершенную преданность царю, командующему армией и империей. Самые достойные получали особую награду: причисление к Бессмертным.
Это элитное подразделение в 10 000 человек и, видимо, вело свое происхождение от отрядов, которые Дарий набрал из наиболее верных людей, в начале правления приведших его к власти. По Геродоту, такое название было дано потому, что когда одного из стражников убивали в бою, на его место тотчас же вставал новый.
О том, что представляло собой это элитное подразделение, мы можем судить по его изображению на глазурованных плитках из дворца в Сузах. Воины маршируют в одну линию, на плечах у них висят колчаны, а в руках они держат копья. Они одеты в туники из дорогой ткани, отделанной каменьями. На них золотые браслеты, ожерелья и серьги; завитые волосы удерживаются налобной повязкой. Понятно, что царские процессии, несомненно, были роскошными, но это подразделение, безусловно, превосходило все тем, что Квинт Курций Руф назвал «варварским изобилием».
Древняя Персия. История и сокровища античной цивилизации. Текст Анны Ванцап
Красочный альбом, рассказывающий о культуре, традициях, правителях и сокровищах династии Ахеменидов и империи Сасанидов. Одна из глав посвящена наследию доисламской Персии. В издании уделено внимание легендарной столице – Персеполю, где национальные элементы разных культур органично соединились в оригинальный сплав имперского стиля Ахеменидов. На царских печатях изображалась фигура царя-лучника, а также – различных мифологических животных. Охотившийся на львов с колесницы царь не просто демонстрировал свою отвагу и мастерское умение пользоваться оружием, но и символизировал выслеживание и преследование зла.
В 1961-1962 годах в провинции Гилян на севере Ирана в Марлике производились раскопки и были найдены 53 древних захоронения с тысячами уникальных артефактов, многие из которых были золотыми. Несмотря на противодействие иранских властей, начались грабежи и контрабандный вывоз уникальных предметов за рубеж. Так, уникальный золотой кубок с быками оказался на японском острове Хонсю в музее Михо. В парижском Лувре хранятся браслет из украшенный шестью львиными головами и чаша, на которой изображена схватка фантастического существа с телом животного и головой человека, со зверем, стоящим на задних ногах.
В Британском музее в Лондоне выставлены золотая табличка с изображением мужской фигуры со связкой веток в правой руке и коротким мечом на пояса и золотая модель квадриги с возницей и его спутником из Амударьинского клада.
«Царь был верховным главнокомандующим. Он лично участвовал в битвах, восседая на троне среди своей армии и находясь под защитой придворной стражи. Перед каждой битвой все воины проходили перед царем, бросая стрелу в корзину, которую потом опечатывали царской печатью. Такая оригинальная система позволяла Сасанидам подсчитывать свои потери. Когда сражение заканчивалось, воины забирали свои стрелы, и по числу оставшихся можно было судить о погибших».
«Можно не сомневаться, что сокровища народной смеховой культуры манили многих киномастеров. Но как к ним подступиться? Как взять? Вот в чем была загвоздка. Самые большие трудности тут заключались в том, чтобы найти драматургический ключ к заповедной фольклорной кладовой. Ведь одно дело – экранизировать, например, памятник народного эпоса, легенду, да и ту же фольклорную сказку. В них уже есть какая-то исходная конструктивная основа для будущего сценария. Пусть она недостаточно развита, но она все-таки есть. Ее можно развивать, укреплять, дополнять. Это – фундамент.
Совсем иначе обстоит дело с большинством фольклорных смеховых жанров. Практически все они настолько локальны и миниатюрны, что, пожалуй, не один из них не может быть использован в качестве объединяющей сюжетно схемы, композиционной основы для создания полнометражного фильма».
Валерий Фомин. Правда сказки. Кино и традиции фольклора
История отечественного кинематографа начинается с экранизации популярной песни о легендарном атамане Стеньке Разине – «Понизовая вольница» 1908 года, а затем – экранизаций традиционных народных песен и сказок. Как же был показан эпос в фольклоре и на экране? Традиционные жанры эпоса в кино в «чистом виде» встречаются редко, чаще объединяясь с лирическими и драматическими повествованиями и элементами других жанров. Но эпос – это не только топот боевой конницы и звон богатырских мечей, речи колдуна и эпического героя, который порой спорит с правителем и оказывается прав. Порой разбойные атаманы становились благородными вожаками борьбы за правду, а былинный герой-хулиган – примером для подражания молодежи. Как же фантастическое обретало плоть реальности на экране?
Монография всесторонне освещает процесс превращения народных сказок и преданий в произведения киноискусства. Причем, речь идет не только о чисто сказочных фильмах, хотя им тоже уделено немалое внимание, но и о том, как фольклорные традиции отражаются или искажаются в самых что ни на есть реалистических кинолентах. Оказывается, архетипические знаки до сих пор оказывают огромное влияние на восприятие произведения зрителями, которые уже могли и не слышать настоящих бабушкиных сказок. Автор анализирует и феномен народного эпоса: «…какой, спрашивается, резон тому же мирному русскому мужику, весь круг забот которого замыкался на земле, выслушивать сладкозвучные байки о том, как в неведомые времена чудо-богатыри лупили друг друга страшенными палицами, крушили супротивников заколдованными мечами?»
В «Небывальщине» Сергея Овчарова сеют зимой, по заснеженному полю разбрасывают зерна, «истинно сказочный русский солдат демонстрирует небывалое искусство: на своей чудо-кузне перековывает старых на молодых. Вот очередная старушенция, жаждущая омолодиться, кряхтя, забирается под стол, на котором стоит наковальня, взмах молотом – и готово дело: из-под стола вместо старушки выпрыгивает резвая девчушка. И в чем вся прелесть: чудо омоложения вершиться в мгновение ока, и «без повреждения мозгов»… И это еще не все!»
«Во Франции новых гностиков назвали альбигойцами (от города Альби), вальденсами (от имени лионского купца Пьера Вальдо, который, как гласят легенды, раздал свое имущество и провозгласил бедность жизненным идеалом). Сами же себя они назвали катарами, то есть «чистыми». В начале XII века возникла реальная угроза, что католичество будет вытеснено не только с юга Франции, но и из Фландрии, Шампани и некоторых германских земель. Церковная и светская власть решили объединить свои усилия. Был провозглашен Крестовый поход против еретиков. В 1209 году армия численностью в 50 тысяч человек вторглась в графство Лангедок. Началась страшная резня. Например, в городе Безье на площади перед церковью Святого Назария было собрано 20 тысяч человек, которых начали избивать крестоносцы. Именно оттуда пошла известная легенда. Узнав, что вместе с катарами в толпе затесались католики, крестоносцы обратились к епископу: «Как отличить еретиков от правоверных католиков?» Последовал жесткий ответ: «Убивайте всех, Господь отличит своих». Этот Крестовый поход закончился несколько десятилетий спустя. Последним оплотом катаров стал замок Монсегюр, который считался священным. В марте 1244 года после 10 месяцев осады замок пал. После падения Монсегюра в живых осталось около 400 человек. Из них 200 были «совершенными» (parfaits) — священниками катаров. Все они были сожжены на кострах инквизиции. После этого гностические традиции были перенесены в залы тайных обществ».
Андрей Васильченко. Тайные общества Третьего рейха
В книге дается анализ деятельности всевозможных мистических и мистико-политических организациях и их руководителях, возникших еще до прихода Гитлера к власти, а также – всевозможных идеологов и алхимиков, которые вошли в анналы истории благодаря своим экспериментам и попыткам трансмутаций, которые должны были принести огромные запасы золота.
Проигравшая в Первой мировой войне Германия должна была заплатить, согласно подписанному в 1919 году Версальскому договору, победителям 269 млрд золотых марок, что соответствовало, как утверждается в некоторых современных источниках, почти 100 тыс. тонн золота, что никак не соответствовало реальности. Затем эта сумма выплат дважды сокращалась. Но в разоренной стране в 1920-х годах таких золотых запасов (огромный «золотой небоскреб») не было.
Поэтому в Германии возникли разнообразные общества, руководители которых предлагали различные способы получения золота – как алхимическим путем, так и другими методами.
Фриц Габер, патриот, профессор, лауреат Нобелевской премии 1918 года по химии, успешный научный разработчик боевых отравляющих веществ, предложил организовать процесс извлечения золота из морской воды в промышленных масштабах. С 1922 по 1927 год в Германии под научным руководством Габера, на средства промышленников и банкиров, существовало предприятие по извлечению золота из морской воды. Экономический эффект был однозначным – миллионы были потрачены напрасно.
Другим «добытчиком» золота был Ганс Унрух, прежде – бойкий обычный берлинский торговый агент, присвоивший себе титул барона и создавший осенью 1924 года исследовательское общество «Нитор». Общество собиралось организовать массовое производство золота, причем в качестве сырья планировало использовать обычную недорогую соль. На самом деле Унрух тайком добавлял в соль небольшие куски золотой проволоки, и зрители видели полученное золото!
В начале XX века в американских газетах был описан скандал с пастором-аферистом из Новой Англии, который создал акционерное общество, собиравшееся аккумулировать золото из моря. Мошеннику удалось собрать с доверчивых американцев почти миллион долларов и когда акционеры стали требовать «свое золото», успешно скрыться с деньгами. В офисе общества остались лишь прежде широко разрекламированные два «аккумулятора золота», представлявшие собой слегка «модернизированные» для зрелищности кастрюли-скороварки
В книге уделено внимание алхимической медицине для СС, роли тайных обществ и «Наследия предков».
«Арест Карла Малхуза произошел лишь осенью 1939 года. 30 сентября 1939 года частный детектив Гуго Эш обратился за сведениями к Карлу Блюму. Детектив просил дать характеристику «некоему инженеру Карлу Малхузу». Блюм пояснил, что подобного рода сведения могут являться государственной тайной, а потому рекомендовал обратиться в уголовную полицию. Когда детектив покинул дом Блюма, тот связался с руководством полиции Мюнхена, сообщив, что, судя по всему, мошенник Карл Малхуз ищет новые жертвы для своих «экспериментов». Позже выяснилось, что детектив Эш представлял интересы одного немецкого промышленника, которому Малхуз пообещал продать секрет «твердой как алмаз стали». Только после этого Малхуз был арестован. Остается только гадать, был ли арест вызван разглашением государственной тайны, или все-таки обвинением в мошенничестве. В любом случае в 1939 году Карл Малхуз вновь оказался в Дахау, но на этот раз в качестве арестанта.
После войны Малхуз утверждал, что был арестован исключительно по политическим соображениям. Более того, по личному распоряжению Освальда Поля с ним обращались особо жестоко. Малхуз утверждал также, что СС украли его открытие. Причиной, почему ему так и не удалось синтезировать золото, Малхуз называл опасение, что его лишат средств к существованию, когда выведают все секреты».
«Я открывал глаза очень медленно, будучи уверен в том, что первые лучи рассвета застанут меня в моей же комнате, наверное, тогда и удастся увидеть в шаге от кровати, или даже еще ближе, кому же принадлежит этот голос. Хотелось бы услышать от него немного больше того, что уже было мною услышано. Этот голос был слишком уж чистым, властным, решительным…
Однако моя комната по-прежнему пряталась в слепой темени; нельзя было даже отличить в ней одну вещь от другой. Меня сковывал страх, буквально онемело все тело с головы до пят; казалось, будто где-то неподалеку стоит невидимый человек, пристально в меня вглядывающийся. Иначе откуда бы мог взяться звук голоса, до сих пор звенящий в моих ушах?
– Встань и простись с Последним днем!
Я протянул дрожащую руку к торшеру, который всегда стоял рядом с моей кроватью, и не без труда нащупал выключатель. Свет разогнал тьму, и я, к вящему своему сожалению, понял: в комнате, кроме меня, никого нет. Все вещи оставались на тех местах, на которых лежали, когда я засыпал».
Михаил Нуайме. Последний день
Этот роман ливанского писателя, классика арабской литературы ХХ века, издан на русском языке впервые. При этом сам автор был тесно связан с русской культурой. Он родился в христианской деревне поблизости от Бейрута и учился в русской школе, открытой при содействии Императорского палестинского общества. Михаил Нуайме читал в оригинале классиков нашей литературы, а получив возможность продолжить образование уже в Российской империи, не скрывал своего счастья «учиться на родине Толстого».
Главный герой романа – ученый, университетский преподаватель, специалист по литературному наследию великих мистиков и мудрецов Востока. Он множество раз перечитывал и комментировал уже в собственных работах рассказы о внезапных озарениях и удивительных откровениях. Но когда его самого разбудил таинственный голос, сказавший о «последнем дне», герой поначалу не испытал ничего кроме испуга, поскольку решил, что это предвещает скорый конец жизни. А ведь у него столько незавершенных дел и несбывшихся надежд! Дописать книгу, стать ректором университета, вернуть ушедшую из дома жену, увидеть выздоровление сына-инвалида…
Однако после первого потрясения, ученый начинает задумываться о себе, своей жизни, значении повседневных забот и сокровенных мечтаний. И постепенно осознает, что «последний день» может оказаться вовсе не концом всего, а наоборот, началом нового этапа жизни.
«Я все еще вспоминал о нашем разговоре с коллегой, дивился своей мысли и принятому ею направлению, когда Хишам влетел в комнату, радостно размахивая серым листком бумаги и крича:
– Телеграмма! Телеграмма от мамы!
Я не узнавал собственного сына, его в буквальном смысле слова преобразившегося лица.
– От мамы?
– Да, от мамы!
– Ты распечатал телеграмму?
– Нет.
– Так как ты узнал имя отправителя?
– Вот так. Узнал – и узнал. Я даже успел ее прочесть.
– И что в ней?
– В ней – потрясающая новость! Мама возвращается к нам этой самой ночью!
– Этой ночью? Вряд ли, Хишам, вряд ли…
– Нет, все именно так! Распечатай телеграмму и прочитай сам».
«Жил в нашем марийском лесу Зайчишка, очень-очень любознательный, но трусишка: всего-превсего боялся. Увидит Лису – и припустится от нее во все лопатки, а если уж Волк завоет, то душа у косого замирает, а Мишка-медведь зашастает по лесу – она, душа его, совсем в пятки уходит.
Особенно боялся косой грозы с громами и молниями и Деда Мороза с большой бородой и суковатой палкой. Но вот подрос Зайчишка и захотелось ему, наконец, узнать, кто же самый-самый сильный, кого больше всего бояться следует. Поскакал он вдоль быстро речки, встретил около поля соломинку и спросил у нее:
— Соломинка, соломинка, ты сильная?
— Сильная, а тебе что, косой, надобно?
— Прыгни в воду, а я перейду по тебе на другой берег.
Прыгнула легкая соломинка в реку, подхватило ее течение и унесло».
Марийские народные сказки
Сборник включает лучшие сказки из тех, которые из поколения в поколение рассказывают марийцы – народ, живущий преимущественно в Поволжье и на севере Республики Башкортостан. В предисловии описаны их старинные обычаи. На картинках показан красочный марийский костюм и традиционные орнаменты для вышивки — с изображениями птиц, коней, растений, Солнца.
В первой из сказок говорится о волшебном мече и молодом охотнике Юанае, который полюбил красавицу Юкчи. Но девушку похитил злой дракон. И охотнику пришлось отправляться на поиски. А в сказке «Мудрая невеста» рассказывается о том, как однажды на ярмарке наивный молодой парень продавал барана и все над ним смеялись. Но тут к нему подошла и выручила девушка. Когда парень вернулся домой и рассказал о случившемся, то его отец решил, что такому простоватому сыну как раз и нужна такая умная девушка в жены. И поехали сваты с женихом по деревням искать ту самую невесту, а когда нашли и стали задавать ей вопросы, то она отвечала иносказательно. Сваты обиделись и уехали восвояси.
«Ничего вы не поняли, — сказал отец, когда сваты поведали ему о разговоре с девушкой. – Она сказала, что мать ее полощет белье на реке, отец пошел вынимать мед из бортей, а брат со снохой жнут. Она хотела угостить вас медовухой, а вы за обиду приняли.
Наутро сам отец отправился к мудрой девушке и уговорил ее выйти замуж за сына».
Вышла новая антология фантастики с моим участием.
Космос не для всех: Антология / А. Громов, А. Александер, К. Сарсенова, А. Санти, О. Шатохина, М. Муноди, Е. Черкиа, Ш. Джава, Т. Айвеноу; сост. А. Громов. — М. : Терраарт, Амрита-Русь, 2024.– 512 с.: ил. – (Terraart). ISBN 978-5-413-02763-9
Провести всю жизнь на дне Вселенной, на планетах, или стремиться от созвездия к созвездию, от звезды к звезде… Мозги, руки, лапы, находчивость и настырность нужны галактикам! Есть ли во Вселенной те, кто похож – или совсем непохож — на нас? Кто такие инопланетяне? Что может быть между нами — война, равнодушие, союз? Кто и что ждёт нас под новыми солнцами, о которых говорилось в древних преданиях? Подумайте, стоит ли вам менять привычную планетарную твердь на неизвестное. Космос — лишь возможность обновления для вас и вашего мира, но отнюдь не гарантия исполнения всех ваших желаний. Звезды прекрасны, но не каждому суждено их достичь. Выясняя, зачем вам нужна Вселенная, непременно уточните, зачем ей можете понадобиться вы. И вот тогда, быть может, вашим именем назовут планету или созвездие, сложат о вас песни и галактические легенды.
Присуждение Эдуарду Веркину в 2017-ом году премии «Новые горизонты» за повесть «ЧЯП» породило целую волну дискуссий: начиная с того, что там нового можно было найти в на вид традиционной книжке про последнее лето детства, и заканчивая сомнениями в том, что перед нами подростковая литература, пусть в главных героях и ходят подростки. Все эти вопросы, безусловно, интересны и важны, но самое важное в том, что «ЧЯП» представляет собой сильный, хорошо написанный, небанально сконструированный текст. И говорить, прежде всего, следует именно про это.
Завязка проста: неглупый, но при этом несколько ленивый парень по фамилии Синцов приезжает на лето к бабушке. Сам он из провинциального города, но бабушка живет прямо-таки в еще большей провинции (полнейшей). Наш герой грустит, что лето пропало и всякое такое, но вскоре находит себе приятеля по фамилии Грошев. Грошев этот очень умен, предприимчив, рассуждает, как взрослый мужчина, и, кажется, Синцову дальний родственник. В общем, колоритная личность. А начинает он знакомство с Синцовым с того, что предлагает взять у него в аренду удачу. Тут бы начаться полной фантасмагории, но ничего такого до поры до времени не случается. Синцов тусуется с Грошевым, помогает ему по мелочи и наблюдает сцены провинциальной жизни.
У «ЧЯПа» масса положительных моментов. Во-первых, написано ведь и впрямь чудно. Во-вторых, герои интересные, пусть их и немного, но все вышли живыми, запоминающимися, динамичными и в нужной степени противоречивыми. В-третьих, Веркин вываливает на головы читателям множество фактов про коллекционирование, читать про все это весьма занимательно, хотя иногда кажется, кое-что автор все-таки присочинил, но так как его Грошев тот еще ненадежный рассказчик, это ощущение вполне закономерно, на него Веркин и рассчитывал. В-четвертых, автор, погружая нас в историю выдуманного городка где-то в Центральной России, показывает, насколько интересным может быть краеведение само по себе. Прошлое Гривска, безусловно, выдумка чистой воды, но после того, как перевернута последняя страница, так и хочется погрузиться в историю уже своего родного края. О каждом из перечисленных аспектов можно поговорить достаточно пространно, но уход во все эти частности отвлечет нас от самого важного в этой книжке. От ощущения потусторонности происходящего, от тревоги, разлитой в летнем воздухе. Совы не то, чем кажутся, это мы знаем, но тут даже бабушка Синцова может оказаться чем-то запредельным.
Рядом с героями постоянно происходит что-то странненькое, что-то на грани, но грань эта так ни разу фактически не преодолевается. Всему можно найти объяснение, простое и рациональное, даже финальному твисту. К примеру, в самой первой главе Синцов встречает в лесу рядом с Гривском странное существо — инфернальную старушку, которая, скорее всего, является хтонической дохристианской сущностью, чем-то вроде Медной горы хозяйки. Так вот, эта сущность за проявленную Синцовым вежливость, наделяет его особой удачей, такой, что Грошев, учуяв ее, пошел знакомиться. Но при этом нам говорят, что старушка просто явилась Синцову во сне. Мол, заснул в машине, жара, спертый воздух, вот разум и породил чудовище. Сон это был или не сон — решать читателю. Синцов не до конца понимает, Грошев уверен, что это был не сон, а еще кто-нибудь просто над всем этим посмеялся бы. Кажется, если весь текст построен на таком приеме, то быстро надоест. Но нет, Веркин так мастерски умеет описывать скрытую тревогу, так ловко ходит вокруг зазора в реальности, такие восьмерки выкручивает, что скучно не станет. Текст просто кричит: «Анализируй меня, деконструируй, разберись со всеми отсылками, намеками и скрытыми цитатами, неслучайно же у нас тут синие собаки передают привет от Маркеса». Это не может не будоражить интерес, а следовательно крепко держит внимание читателя.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что можно найти кучу трактовок «ЧЯПа». Например, автор этих строк встречал версию, что все персонажи повести, кроме Синцова, являются небожителями, которые лишь прикидываются людьми. Версия, безусловно, отличная, дает возможность хорошенько поработать мозгами и, возможно, выдумать то, чего Веркин в текст и не закладывал. Или все же?.. Эта двусмысленность работает постоянно, не сбоит и отвлекает от кое-чего важного. Не стоит забивать себе голову инфернальными сущностями, механизмами работы удачи, телефоном самого Бога, когда на первом плане все-таки вроде бы обычные люди, один из которых может напугать гораздо сильней, чем какой-нибудь монстр (просто обратите внимание на то, как Грошев на речном пляже разбирается с гопниками, очень напряженная и показательная сцена). Если вы будете внимательны только к тревожной мистике повседневности «ЧЯПа», то пропустите связанную именно с Грошевым морально-этическую коллизию, которая сделала бы честь самому Достоевскому. Собственно, тут важна предпоследняя глава. Скажем так (читавшие поймут, нечитавшие потом сообразят), в ней Грошев ведет себя, как человек, который сделал большую подлость, а теперь делает вид, что ничего не произошло, но при этом последнего он не умеет, поэтому палится так, что даже неловко становится. И вот тут-то всякая мистика вдруг перестает быть важной, а важной становится простая человеческая трагедия, трагедия человека, обладающего большим умом и вполне существенной властью, но не умеющего быть счастливым и настоящим. Возможно, в таком пересказе и звучит банально, но, поверьте, Веркин разворачивает эту линию максимально напряженно.
Нет ничего нового в сюжете про последнее лето детства. Нет ничего нового в умении видеть странное в обыденном. Нет ничего нового в попытке описать трансцендентное, вовсе не упоминая его. Тут важно не что, а как. Эдуард Веркин делает это по-настоящему виртуозно. Но при этом его книжку сложно назвать подростковой, для подростковой истории тут маловато действия, слишком много умолчаний. Бог с ней, с целевой аудиторией, главное, чтобы вещь хорошей была. А новое в данном случае как раз находится не в идейном наполнении, а в личностно-авторском. Для Веркина это явно была новая вершина творчества, вызов, с которым он справился. Справился и пошел дальше, читателю на счастье.
Продолжаем развивать (или воображать самому себе на уме, что развиваю) «уровень дискуссий в Восточной Европе». Посмотрим на то, что недавние и давние читатели повести Барри Лонгиера «Враг мой», переросшей в одноименный цикл, писали о своих ощущениях и идеях после прочтения. И дальше подумаем, а возможно ли помимо антивоенного запала, гимна толерантности (уточним: здорового человека) и призыва к дружбе увидеть в этом произведении что-то еще? За строчками и словами с таким знакомым, казалось бы, и привычным содержанием?
Большинство, если не все, комментаторы, рецензенты и неравнодушные к написанию нескольких связных мыслей люди, оценившие повесть либо негативно, либо позитивно, согласны с предметом самой оценки, т. е. с тем нравственным, моральным (морализаторским?), гуманистическим и антимилитаристским смыслом, что вплетен в «Врага моего»:
«Но ведь суть же как раз в том, что две практически идентичные культуры воюют просто на пустом месте. Их конфликты возникают буквально из-за почти не пригодных к жизни планет. Разве это не похоже на то, что происходит на Земле? Это просто иллюстрация того, что люди разных национальностей, разных рас, разных сообществ, разных городов, районов, домов, семей способны спорить и до смерти воевать ради... чего? Да ничего, нам нечего делить, вот о чем повесть» (Tullma)
«По сути антивоенный роман» (holyship)
«Я понимаю, автор напустил там соплей с сахаром, а они всегда хорошо шли у определенных категорий читателей. И посыл правильный» (nworm)
«издалека враг кажется злым и заслуживающим смерти, но стоит узнать врага ближе — и проникаешься уважением к нему. Так и с людьми» (kartinka)
«Повесть также учит терпимости по отношению к окружающим. Она учит стремиться к пониманию друг друга, не смотря на различия. Говорит нам о том, что не смотря на, то какие мы все разные, все хотим одного и того же: любви и понимания, поддержки и чтобы рядом всегда был близкий друг» (NEPROSNENKOE)
«Хорошая психологическая вещь. Напомнило рассказы про братание солдат во времена Первой мировой. Ведь войны ведутся политиками и власть имущими, а страдают простые люди. И ненависть к противнику очень часто только плод пропаганды. И она вполне может развеяться, если ты окажешься с врагом один на один» (Orm Irian)
«Преодоление гигантских пропастей внутри душ, культур и всего остального» (Nesya)
«И мастерски, шаг за шагом, ни разу не оступившись, автор показывает, как уходит, умирает и перерождается в дружбу вражда. А потом и в нечто большее, чем дружба — в родство» (MikeGel)
и т. д.
Разные оценки, разные люди, разное время, но слова одни. Тем не менее, нашлось несколько человек, которые, с полярными оценками, приблизились, как мне представляется, к закулисной подоплеке «Врага моего»:
«Ну, что тут особенного, спросите Вы: почти в каждой книге найдете это: слушайте друг друга, понимайте и будет Вам счастье. Но особенное как раз в той части, которая в фильме превратилась в жизнеутверждающий и подчеркнуто официальный финал торжества толерантности, политическую рекламу наступающих в мире перемен.
А ведь в книге этого ничего нет. Нет никакого официального признания заслуг героев в деле установления идеалов равенства и братства. Есть только личный выбор одного взятого человека и одного маленького чужака, которые решили, что они- самые близкие друг другу существа во Вселенной, чтобы там не думали миллиарды их соотечественников. Нет там никакого торжества толерантности, иначе не оказались бы герои вновь на забытой всеми богами Вселенной планете холода и ветров. Есть только одно: понимание, кто ты и какой ты, какие твои личные убеждения и готов ли чем-то жертвовать ради них. Не так пафосно, не так сентиментально, как в фильме, но более правдиво и всегда современно» (primorec)
«Единственное, что мне здесь понравилось, это то, что автор вольно или невольно на примере землянина показал причины, способствующие ксенофилии. У офицера Дэвиджа нет ни семьи, ни жены, ни детей, с родителями он не общается с 18 лет, хотя вроде и не ссорился. За время службы у него не появилось ни одного настоящего друга, хотя товарищи были, конечно, но это не то. Он абсолютно нерелигиозен, ему некуда возвращаться, нечего защищать, никто не любит его, и он по сути никому не нужен. Однако, даже такой человек перекати-поле способен страдать от одиночества, будучи отторгнут человечеством, он вынужден искать понимания где угодно, хоть в самой Преисподней» (Нескорений)
«В повести Лонгиера это приобщение «человека-варвара» к культуре инопланетянина выражается в том, что он заучивает всю родословную инопланетянина — кто из его предков что сделал, что является своеобразным ритуалом. И жалуется, что и своих дедушек-бабушек то не знает толком, не говоря уж о других предках. Тут я хотела бы заметить, извините, что это не свойство людей вообще, хотя, конечно, для нашей культуры хорошее знание истории своего рода является нетипичным, а для американской — так тем более, видимо. Но если, допустим, в этой космической войне чудом оказался бы какой-нибудь уважающий себя средневековый европейский аристократ — ему тоже было бы чем похвалиться. В целом как признак значимой культуры это не то чтобы сильно впечатляет, но для простенького сюжета в этой повести сойдет» (kerigma)
Вот с этими тремя комментаторами я соглашусь в том, что следует пристальнее взглянуть на удивление землянина родословным ритуалом драконианина, на возвращение Дэвиджа на Землю и то разочарование, которое возникло у того во время прилета и даже до этого. И после этого иначе посмотреть на сами отношения между Дэвиджем и Джерри. Для того, чтобы во всем это разобраться, вновь прибегнем к цитатам. На этот раз к авторским:
"— Но почему всего-навсего пять имен? У человека ребенок может носить любое имя по выбору родителей. Больше того, достигнув совершеннолетия, человек вправе изменить имя, выбрать себе любое, какое только придется ему или ей по вкусу.
Драконианин посмотрел на меня, и взгляд его преисполнился жалостью.
— Дэвидж, каким заброшенным ты себя, наверное, чувствуешь. Вы, люди, все вы, должно быть, чувствуете себя заброшенными.
— Заброшенными?
Джерри кивнул.
— От кого ты ведешь свой род, Дэвидж?»
»...я понял, что имел в виду Джерри, когда говорил об ощущении заброшенности. Заткнув себе за пояс несколько десятков поколений, драконианин знает, кто он такой, для чего живет и на кого должен равняться»
«Я вслушивался в речитатив Джерри (официальный язык дракониан), внимал биографиям, излагаемым от конца к началу (от смерти к совершеннолетию), и у меня возникало ощущение, будто время, сжавшись в комок, стало осязаемо, будто до прошлого теперь рукой подать и его можно потрогать. Баталии, созданные и разрушенные государства, сделанные открытия, великие деяния путешествие по двенадцати тысячелетиям истории, но воспринималось все как четкий, живой континуум.
Что можно этому противопоставить?»
«Вновь среди людей — и более одинок, чем когда-либо»
»...я понял, что, отправляясь к родителям, совершаю ошибку. Мне до чертиков нужен был дом, тепло и уют домашнего очага, однако дом родителей, который я покинул восемнадцатилетним юношей, не даст мне ни того ни другого. И все-таки я туда поехал, поскольку больше деваться было некуда»
«Не усидел я с ними в поселке, Джерри. Пойми меня правильно: там хорошо. Лучше некуда. Но я все выглядывал в окошко, видел океан и невольно вспоминал нашу пещеру. В каком-то смысле я здесь один. Но это к лучшему. Я знаю, что я такое и кто я такой, Джерри, а ведь это главное, верно?»
"— Мне будет приятно, дядя, если ты его обучишь всему, что надо знать: родословной, Талману, а главное — жизни на Файрине-IV, на нашей планете, которая теперь зовется — Дружба.
Я принял драгоценный сверток из рук в руки. Пухленькие трехпалые лапки, помахав в воздухе, вцепились мне в одежду.
— Да, Тай, этот бесспорно Джерриба. — Я встретился взглядом с Таем. — А как поживает твой родитель Заммис?
— Хорошо, насколько это мыслимо в его возрасте. — Тай пожал плечами. — Мой родитель шлет тебе наилучшие пожелания.
Я кивнул.
— Я ему тоже, Тай. Заммису не мешало бы выбраться из этой капсулы с кондиционированием воздуха и вернуться на жительство в пещеру. Здешний воздух пойдет ему на пользу.
Тай с усмешкой кивнул.
— Я ему передам, дядя.
— Посмотри-ка на меня! — Я ткнул себя пальцем в грудь. — Ты когда-нибудь видел меня больным?
— Нет, дядя»
Что делало жизнь Джерри осмысленной? Как он понимал «кто он такой, для чего живет и на кого должен равняться»? И почему того же самого до определенного момента был лишен Уиллис Дэвидж? Отвечая на эти вопросы можно, конечно, просто сослаться на приобщение землянина к драконианской культуре. Но, как верно замечали выше, сильного различия между земной и драконианской культуры, помимо древности и особого отношения к родословным (будем откровенны, что последняя вообще-то проистекает из их специфического способа репродукции), нет. Да и простая ссылка на «культуру» слишком слаба и абстрактна. Может, конкретизировав это приобщение не к культуре вообще, а к Талману в частности, мы получим более точный ответ? Кажется, что и тут мимо: Талман важен для Дэвиджа, но это лишь часть того, к чему он пришел. Что же это за нечто?
Традиция. Посмотрим на реакцию землянина от произнесение всей родословной Джерри, на его эмоции от пребывания на Земле, думы о заброшенности, архаизацию своего пожилого быта из финала повести (последнее — вообще жирный намек). Дэвидж примкнул к традиции, можно даже прописать ее с большой буквы — к Традиции.
Земля из вселенной «Враг мой» быстро развивающийся мир, чей разумный вид за смешное время — смешное по сравнению с драконианами (хронология освоения космоса пришельцами — на порядки дольше и глубже, но по результатом сопоставима с человеческими достижениями) — вышел в черноту небес и освоил множество планет вокруг самых далеких звезд. Но эта скорость, эта стремительность и эта мощь имеет свою цену. Это прощание с Традицией, отказ от нее, ее разрушение. Можно свести это к банальному, со страниц школьного обществознания, переходу от традиционного общества к обществу индустриальному. Но все сложнее. Дракониане шли похожим путем, как косвенно следует из повести (я смотрю на нее в отрыве от остальных романов и других произведений цикла — стоит это отметить), но технологические достижения и модернизацию они не ставили в противовес собственным традициям и Традиции как таковой. Земляне же выбрали заброшенность как забвение Традиции и традиций, ради Нового, Будущего, Дальнего. И Дэвидж в ходе общения с Джерри ощутил это сполна. Поэтому он не просто принимает более высокую, чем земная, культуру. Драконианам нравятся вестерны, у них есть мода и китч — все, как и у нас. Они не выше человечества в таком отношении. Но они глубже него, коренастее, корневее, длительнее и древнее людского рода. У них вообще иное отношение и взаимодействие со своим прошлым. Дракониане никогда не променяют его ради прагматики, скорости и эффективности. Главный герой и рассказчик «Враг мой» выбрал Традицию чужаков против Современности своих. За неимением аналога у самих людей, ведь Традиция умирает тогда, когда ее не продолжают. Прерывание и есть ее смерть, погибель традиционного, разрыв с прошлым, пробел в последовательности из уст в уста. И лучшая метафора Традиции — это традиция торжественного озвучивания родословной.
Именно из-за сказанного я полагаю, что «Враг мой» — это фантастика не про антивоенную робинзонаду с элементами Контакта, а о встрече человека с Традицией. С Традицией, которая чужда ему не из-за того, что она есть традиция чужаков, а потому, что сам главный герой, Дэвидж, не принадлежит ни к какой традиции. У людей будущего их не осталось. Но вот здесь возникает другая проблема... Появление в роде Джерри, у Заммиса и у Тая, нового типа как-бы-родни — «дяди» — и преображение ритуала изучения родословной, перепоручение ему, Дэвиджу, этой роли — это ли не забвение традиции? Не забвение традиционного? И да, и нет. «Диалектика!» (с). С одной стороны, конечно, дракониане в лице и Джерри, и потомков поменяли свои ритуалы. Но передача Традиции всегда носит момент новаций. Медленных, постепенных, эволюционных, но новаций, от намеренных или случайных ошибок в тех или иных посреднических устах. Или по иным причинам. Поэтому дружба Дэвиджа и Джерри, в каком-то смысле, встала выше Традиции дракониан. Но, с другой стороны, нельзя забывать об одной очень древней и важной традиции. Такой традиции, которая во многом есть у нас, современников Лонгиера, и у людей из будущего, описываемого им. Это единственная традиция, оставшаяся у человечества, сделавшая его таким, какое оно есть. Это традиция разрушать традиции. И не это ли нововведение ввел в драконианский уклад дядя Дэвидж? Кто знает...
Но именно поэтому «Враг мой» — это не только воспевание Традиции, но и отрицание традиций. Это скрытое обаяние традиции разрушать традиции, которое глубоко сидит в нашем земном роде. И пусть оно сидит там как можно больше — ведь у всех должна быть своя традиция.
Михаил Турбин. Выше ноги от земли. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2023. – (Актуальный роман).
Писатель Михаил Турбин (кстати, мой земляк, он – из Великого Новгорода) поставил эпиграфом к своей книге «Выше ноги от земли» печальное четверостишие Александра Пушкина «Эпитафия младенцу», которое очень точно передаёт нерв этого пронзительного романа:
«В сиянье, в радостном покое,
У трона вечного творца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное,
Благословляет мать и молит за отца»
Илья Руднев, детский доктор-реаниматолог перенёс личную трагедию, потеряв жену и маленького сына. Тяжелейшая психологическая травма, с которой он теперь живёт, сделала Руднева глубоко несчастным и закрытым, но не равнодушным: теперь все физические и душевные силы он отдаёт работе. Заполняя мертвящую внутреннюю пустоту ежедневным напряжённым трудом во спасение маленьких пациентов, Илья спасает и себя: улыбка выздоравливающего ребёнка – достаточно убедительная причина, чтобы продолжать жить.
В клинику, где работает Руднев, поступает неизвестно откуда взявшийся четырёхлетний мальчик, попавший под машину на лесной дороге. Пока ребёнок находится в реанимации, полиция не торопится с выяснением обстоятельств случившегося, и Руднев начинает собственное расследование. Мальчик напоминает Илье погибшего сына, и вместе с героем читатель погружается в воспоминания о счастливом, но далеко не безмятежном прошлом, в котором у Руднева была большая, всепрощающая, болезненная любовь к красавице жене Саше, страдающей биполярным расстройством и совершающей странные поступки.
А в настоящем вокруг доктора начинают происходить необъяснимые события... Череда случайностей выстраивается в цепь с непредсказуемой развязкой... Автор добавляет в текст долю мистики и таинственности… Щемящий роман о любви и несчастьях доктора Руднева постепенно превращается в беспросветный русский триллер с хтонью. Тем не менее я обещаю катарсис и светлое послевкусие всем читателям, добравшимся до финала. Добраться будет несложно, от книги невозможно оторваться, разве что по-быстрому пролистать куртуазную главу о поездке Ильи и Саши в Париж, в которой, на мой субъективный взгляд, автору малость изменяет его умение филигранно сочетать искренность и стилистическую отточенность.
облако тэгов
