Мы с ЭКСМО вроде как договорились об интервью с Ником Перумовым. Пройдет сие действо в субботу, так что если у вас накопились вопросы к уважаемому автору, накидайте в комменты к этому посту, самые приличные я ему как раз и задам в дополнение к тем пяти, что задали победители конкурса Млавы Красной.
UPD По техническим причинам интервью не состоится.
Вечер первого дня 25ой московской международной книжной выставки-ярмарки ознаменовался круглым столом ЭКСМО на тему «Фантастика – нереальность, ставшая реальной. Разговор с фантастами о месте и роли книги в мире гаджетов». В нем приняли участие начальник отдела фантастики Дмитрий Малкин, авторы Василий Головачев, Ник Перумов, Вадом Панов, Сергей Лукьяненко и Алексей Калугин, основатель студии Midian, специализирующейся на создании интерактивных сериалов для проекта NARR8, Василий Мельник и главный редактор журнала "Мир Фантастики" Лин Лобарев. В качестве гостя из зала выступил представитель компании "ЛитРес" Сергей Анурьев, а вел все это дело эксперт и организатор РОСКОН Дмитрий Байкалов.
Дмитрий Байкалов: Какими гаджетами пользуются наши гости в своей жизни? Насколько смартизированы ваши телефоны? Про компьютеры я даже не спрашиваю, компьютеры есть у всех.
Василий Мельник: Ну я пользуюсь iPad, мне это по профессии положено, я создаю для него программный продукт. Телефон у меня самый обычный, потому что я предпочитаю читать в основном на хорошем экране, на читалке. Собственно, это все мои гаджеты. Ну, кроме компьютера.
Лин Лобарев: Ну, с этим я абсолютно согласен. Телефон должен звонить и не разряжаться ото всех остальных функций в самый неподходящий момент. Формулировка "библиотека в кармане" всегда была для меня критерием наступившего будущего, соответственно, оно наступило для меня лет 6-7 назад, когда я завел свой первый КПК. С тех пор с карманной читалкой не расстаюсь.
Сергей Лукьяненко: По контрасту хорошо было бы сказать, что дома у меня стоит только телеграф, желательно оптический, а пишу я гусиным пером, но к сожалению, все совсем не так. Айфон, айпод, айпад, естественно ноутбук, какой-то навигатор, который при этом еще умеет проигрывать музыку, какой-то портативный dvd-плеер, в общем, гаджеты довольно плотно проникли в нашу жизнь. Я это понял еще лет десять назад, когда мой мобильный телефон, еще совсем простенький, впервые обыграл меня в шахматы. Тогда я в ужасе закричал "Будущее наступило", напрягся и переиграл его, но понял, что процесс уже не остановим.
Вадим Панов: Даже не знаю, что еще сказать, что еще добавить. Гаджеты конечно же есть, куда же без них, но если нужно что-то записать, приходится таскать с собой записную книжку с авторучкой, потому что как-то над бумагой думается привычнее что ли. Поэтому гаджеты есть, но по работе не особо используются, ну, кроме ноутбука.
Алексей Калугин: У этих гаджетов есть одна очень любопытная особенность — они постоянно становятся все мельче и мельче, и чем мельче они становятся, тем чаще они теряются. А когда ты теряешь такую маленькую штучку, на которой записаны мысли и вещи, это очень обидно бывает, поэтому приходится все дублировать на бумаге в конце концов.
Ник Перумов: Гаджеты зло, с которым я борюсь как только могу, поэтому все свои черновики я пишу от руки в толстом журнале, линнованом, в кожаной обложке, а компьютер выполняет роль виртуальной пишущей машинки. Смартфонами не пользуюсь принципиально и пользоваться не буду, и вообще назад в будущее. Чем скорее мы отбросим эти электронные костыли, тем лучше.
Василий Головачев: Почти полностью согласен с Ником Перумовым, потому что единственные гаджеты, которыми я пользуюсь, — это авторучка шариковая и мозги. Больше ничего. Все остальное — компьютеры.
Дмитрий Малкин: Мне приходится пользоваться всем подряд, но я не фантаст, мне можно.
Ник Перумов
Дмитрий Байкалов: Еще такой вопрос. Последнее время сильно снижается роль бумажной книги. Вот я хотел бы спросить вот что, особенно авторов, по книгам которых сделаны игры, поставлены фильмы и сериалы. Как вы относитесь к данной ситуации? Вы считаете, что книги/игры/фильмы отнимают у вас читателей или прибавляют? Я бы хотел, чтобы ответили Сергей Лукьяненко, Вадим Панов, Ник Перумов и Василий Головачев.
Сергей Лукьяненко: Разумеется, компьютерные игры, фильмы и весь такой вторичный продукт добавляет читателей, но другой вопрос, что изрядная часть этих читателей пользуется электронкой, электронными библиотеками, которые по большей части добавляют писателю только великой гордости, великой важности от того, сколько народа его скачало. В принципе, еще Владимир Ильич Ленин говорил, что кино — это великий популяризатор, великий агитатор, так оно и есть, а теперь еще и компьютерные игры.
Вадим Панов: Разумеется. Тут трудно еще что-то добавить к тому, что сказал Сергей. Да, если понравилась игра, люди прочитают и книгу, иной вопрос, опять же в том, что понравится больше и на что захочется потратить больше времени.
Ник Перумов: Ну а я как живущий в Америке могу сказать, что электронные игры читателей убавляют, даже самые популярные из них, имеющие миллионы и миллионы подписчиков, они приучают людей проглатывать контент, не обращая никакого внимания на его содержимое. В частности многие игры построены в виде квестов, которые игрок должен выполнить, и зачастую эти задания содержат развитую историю, сюжет, порой весьма интересный. Игроки все это пропускают, они сразу скользят глазами к тому, что надо сделать. Поэтому читателей игры только убавляют, а добавляют любителей крушить компьютерных монстров.
Василий Головачев: На мой взгляд, книга — это продукт иной культуры, связанной с эмоциями, с погружениями в этот мир, достаточно уютный, когда ты сам воображаешь мир, который описывает писатель. Здесь нет посредников, только ты и этот мир. Все, что дает нам компьютер, — это разжеванная вещь, которую не нужно прокачивать через эмоции, через свой опыт, через свои мечты. Я понимаю, что мир изменился, и от этого никуда не уйти. Нет смысла бороться с тем, что происходит, но вот сохранять вот эти вот культурные традиции, то есть книгу, как таковую для чтения и для создания уютного, эмоционального мира необходимо. Да. Сейчас все больше читателей уходит в машину. Кстати, машина не соединяет, а разъединяет, но это отдельный разговор. А вот все, что касается, как говорил Ник Перумов, контента, который надо проглатывать, это уже относится к другой культуре, которая уже стучится в наши двери, уже в нас сидит, особенно в молодежи. И если не обучать хотя бы культурному общению с тем слоем, который дает книга, будет плохо, на мой взгляд, хотя опять-таки это разговор на другую тему.
Василий Головачев
Дмитрий Байкалов: Мы начали с гаджетов, продолжили неким кризисом бумажной книги, неким взаимодействием ее с другими медийными сферами. Сейчас у многих очень много гаджетов, которые называются электронная книга, и бумажная книга начинает терпеть поражение, как мне кажется, хотя, может быть, мне и не кажется. Но вот что думают наши гости на тему распространения электронных книг, а также на еще одну животрепещущую тему. Насколько вам мешает творить, работать, издаваться, продаваться электронное пиратство. Я опять же хотел, чтобы мне ответили все присутствующие здесь авторы-фантасты. Василий Васильевич, может, с вас начнем?
Василий Головачев: Если честно, я бы всех пиратов поставил к стенке и расстрелял, даже не глядя, что у них есть дети, матери и так далее. Друзья мои, это все равно пиратство, все равно воровство. Вот как бы вы ни хотели обозначить, что да, свобода слова и так далее, нужна некая другая культура, которая объединяет людей, которые все хотят на халяву. Как бы вы это ни называли, это воровство. Поэтому я всегда был и буду против. Я работал. Поэтому дайте мне хотя бы средства к существованию, чтобы я работал. Вы же отнимаете у меня мое, то, что я сделал. И как бы вы это ни называли, это все равно бандитство, воровство, пиратство. Поэтому я — против.
Ник Перумов: Василий Васильевич выдал такое эмоциональное выступление, что после него трудно говорить, но я рискну немножко с ним не согласиться. Если для того, чтобы люди читали, мы, писатели-профессионалы, должны умереть, значит, мы должны умереть, потому что мы менее важны, чем читающие поколения, чем читающая публика. Если мы должны умереть, но книга будет жить, значит, мы умрем.
Алексей Калугин: Знаете, я не сколько о самих читалках, сколько о своих впечатлениях от этих читалок хотел бы сказать. На мой взгляд, это, хотя это называется электронная книга, на самом деле это некий суррогат книги, поскольку не сравнится текст, закачанный в эту читалку, с ощущениями от реальной книги. Каждая книга, пусть она издана даже большим тиражом, каждая книга из этого тиража обладает какой-то своей индивидуальностью. После того, как она побывала в руках у читателя, она переняла у него какие-то его черты, у одного книжка мятая, у другого с загнутыми уголками, у третьего завернута в бумагу, они все очень индивидуальны. Читалки же — это какой-то выхолощенный текст, мне его не интересно читать, честно говоря, с читалки, несколько раз пробовал, ну не получается у меня. Я к этому тексту могу относиться только как к какому-то черновику, который нужно схватить и править, который я вот вижу на экране. Поэтому я не знаю, честно говоря, мне трудно понять людей, которые читают вот этот суррогат.
Вадим Панов: О том, что представляет из себя читалка и вообще электронная книга, очень хорошо говорят сами электронные читатели на своих форумах. Я как-то наткнулся на разговор, в котором один из пользователей говорит, что пользуется читалкой, потому что каждый месяц закачивает по двадцать-тридцать книг, и остальные поддерживают: "Да-да, тридцать книг, это же так выгодно". Я думаю, на этом разговор об электронных книгах в принципе можно заканчивать. Человек, который читает в месяц двадцать-тридцать книг, в этом предложении лишнее слово — "читает". Он их не читает, он делает с ними все что угодно, глотает, проглатывает, пробует на вкус, но он их не читает. Соответственно, он просто изучает электронную строку, которая поступает к нему с экрана, вот и все. Что касается воровства, как правильно заметил Василий Васильевич, а не пиратства, потому что пираты все-таки были достаточно благородными разбойниками, они шли сражаться, и бывало так, что пиратов отправляли на дно. А расцвет электронного воровства связан только с тем, что сеть предполагает очень большую анонимность, и эти людишки элементарно пользуются недостатком нынешнего состояния сети. Если бы каждого из этих людей можно было бы легко вычислить, я вас уверяю, проблема пиратства решилась бы мгновенно. Они бы трусливо спрятались, и никаких фраз о свободе информации просто бы не звучало.
Сергей Лукьяненко: Это конечно очень наболевшая тема. Я нормально, в общем-то, отношусь к электронным книгам, я предпочитаю бумажные, конечно же, но у меня есть читалка, я могу ее читать, хотя соглашусь, что удовольствие от чтения нормальной бумажной книги, оно, конечно же, больше. Но существует масса ситуаций, я их прекрасно понимаю, когда человек вынужденно переходит на электронную книгу. Ну вот просто нет места для хранения книг, это же слишком дорого, электронная книга дешевле и так далее и так далее. В дорогу с собой не возьмешь, если у человека нет постоянного жилья, все время в разъездах. В дорогу с собой не возьмешь. Я как-то ехал в отпуск, вез с собой шестнадцать книжек, это было очень тяжело. Но вопрос по сути ставится совершенно по-другому, вопрос должен касаться именно того, будут ли существовать электронные книги в нынешнем понимании, то есть когда они размазаны по пиратским воровским библиотекам, или они превратятся в часть нормального книгоиздания, как, собственно, происходит во всем мире, где покупаются у автора права не только на бумажную версию, но и на электронную, и дальше издательство продает и бумажную версию, и электронную и, скажем так, с бесконтрольным воровским распространением текста борются. Я могу всех апологетов пиратства совершенно искренне и честно уверить, точно так же, как еще лет семь-восемь назад, когда эта тема была еще не актуальна, я говорил, что когда цена на читалки дойдет до, скажем, до 200 долларов, проблемы от пиратства станут убивать издательства. Тогда же я говорил, что после этого пойдет процесс, который рано или поздно приведет к деанонимизации интернета, приведет к жестким, порой даже жестоким судебным преследованиям тех, кто выкладывает книги незаконно. По сути, то, что нам нравится в интернете, и могло нам нравиться, вот эта вот свобода общения и всего прочего, будет в числе прочего подавлена как раз и книжным пиратством, потому что рано или поздно борьба с ним начнется, и не надо говорить про то, что информация должна быть бесплатной, и свобода слова превыше всего, потому что вся история человечества нам намекает, что то, что становится бесплатным, становится никому не нужным. Так, скажем, было в истории нашей страны, когда все вокруг было народное, и все вокруг было ничье, в результате рухнула огромная и могучая страна. Книжный бизнес тоже погибнет, книги тоже погибнут, если они будут валяться под ногами как жемчуг в грязи.
ОСТОРОЖНО! ПРИСУТСТВУЕТ НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА. (кто бы сомневался...)
Творческое наследие Харлана Эллисона впечатляет – за более чем сорокалетнюю карьеру он выпустил семьдесят три книги, около пятнадцати сценариев для кино и не счесть сколько еще – для сериалов и телевизионных шоу, несколько графических новелл, один CD-ROM, колонка в газете и более чем 1 700 рассказов. Он был удостоен наград почти во всех номинациях: Хьюго за лучшую НФ – восемь с половиной раз; Небулу от профессиональных писателей-коллег – три раза; награду им. Э.А. По за мистику – дважды; награду Ассоциации писателей, работающих в жанре ужаса – трижды, не считая еще одной – почетной, за выслугу лет; от Всемирного конвента фэнтези – за заслуги перед жанром; Серебряное Перо за достижения в журналистике – от ПЕН-клуба, международного союза писателей. Он – единственный, кто был четыре раза удостоен награды Союза писателей Америки за лучший телесценарий. Было время, когда он вступил в ряды бруклинской банды, чтобы набрать материала для книги о преступности среди малолетних. В ходе встреч с читателями в книжных магазинах Сан-Франциско, Нью-Йорка, Лондона и Парижа он писал рассказы, которые потом получали награды. Его не раз называли одним из лучших американских мастеров рассказа и Льюисом Кэрроллом двадцатого века. За свою творческую жизнь, которая сделала его самым успешным фантастом нынешнего времени, Эллисон умудрился создать и поддерживать крайне неординарную репутацию – борца за честь, истину и человеческое отношение друг к другу, с одной стороны, и самого упорного и отказывающегося успокоиться enfant terrible, с другой. Незадолго до своего появления на одном конвенте – что, кстати, происходит крайне редко – Эллисон согласился поговорить несколько минут с представителем The Onion и поделиться частичкой своей мудрости.
Харлан Элиссон
The Onion: Так чем вы занимаетесь последнее время?
Harlan Ellison: [Смеется.] Это, что, типа, вопрос для интервью, по-твоему, а? Давай ближе к делу. Мы с тобой не бессмертны, а я еще не сделал интервью делом всей жизни. Что я говорить должен? Что я работаю над книгой или фильмом? Так я всегда над чем-нибудь работаю. Что я делал в последнее время? … Месяц назад я на девять дней завис в Манчестере, Нью-Хемпшир на семинаре для начинающих писателей – в компании стоградусной жары и комаров размером с пикирующий бомбардировщик. Я двенадцать лет не давал семинаров. Недавно вернулся с лекционного турне по Лондону. Был в Атланте, штат Джорджия, где по радио делал презентацию пьесы и раздал что-то около 265 000 автографов. Пишу сценарий для «За гранью возможного». В октябре я еду в Торонто сниматься в сериале «Пси-Фактор». На этой неделе я написал что-то около шести рассказов. Обычное говно. Работа такая. Кому-нибудь интересно читать об этом? Точно не мне. Это все глупости для ток-шоу за полночь, куда приходят самовлюбленные актеры и рассказывают, как они в наступающем месяце будут сниматься в римейке «Под деревом Тум-Тум»(1) в гриль-баре в Нью-Хэвене, Коннектикут. И это, типа, у них считается разговором. Я бы предпочел, чтобы мы поговорили… да, практически о чем угодно, только не об этом.
O: Ладно. Что касается Вашего литературного творчества – в издательстве Edgework продолжает выходить переиздание Ваших сочинений. А над новыми вещами Вы работаете?
HE: Малец, у меня в прошлом году две книги вышло. И каждый год в течение последних двадцати лет выходит, по крайней мере, по две. Что – так важно, новое или старое? Чарльз Диккенс сказал, что любая непрочитанная книга – новая. Неужели впрямь так важно? Конечно, я еще пишу новые вещи, но мне сейчас 64 года, и я работаю медленнее, и я еще много чего делаю, и у меня кости болят, когда я выбираюсь нахер из кровати, а еще у меня 73 книги вышло, из которых две – в прошлом году. Последняя, так вообще, в ноябре была, а сейчас еще и полгода не прошло с Нового года. Я не понимаю этой леммингомании на тему новых вещей. Вот когда ты последний раз прочел всего Стейнбека? А Фолкнера, Кэтрин Энн Портер или Ширли Джексон? Все хотят нового, нового, нового – и это порядком портит жизнь писателям. Все с ума сходят по «новому». Это же тупость. Всех остальных, получается, надо в конец списка. Я-то сам не заморачиваюсь, но это, правда, постоянное давление – не только на меня, на любого, кто занимается этим ремеслом. Мы вынуждены работать с аудиторией все менее начитанной и все сильнее страдающей амнезией. Невозможно заполучить читателей, которые следили бы за твоим ходом мысли и творчества, потому что они помнят только то, что было вчера. Аудитория настолько оскотинилась, что думают, что Уильям Шетнер(2) – это тот, кто пишет эти идиотские романы и ставит свое имя на обложку в качестве автора. Взгляните на Топ-40 – нет никакого смысла запоминать всех этих людей. Их тут не было на прошлой неделе и не станет на следующей. Предположим, вы хотите быть в теме и спрашиваете: «Что теперь надо слушать? Селин Дион? Backstreet Boys? Anthrax? Кого?». Так всегда найдется какой-нибудь юноша бледный, который взглянет на вас и изречет: «Эй, чувак, это же старье. «Эдж» — вот новая крутая группа». Спросите его на следующей неделе об «Эдж», и он вам ответит: «Это че за «Эдж» такой?». Тотальная потеря памяти. Когда в журналах публикуются списки ста лучших исполнителей века, и в долбанном списке не оказывается Эдит Пиаф, зато оказывается Боб Дилан, то остается только сказать: «Друзья, подождите минутку. Тут что-то не так». Никто не помнит ни Берта Уильямса, ни Эла Джолсона, ни, нахер, Гленна Миллера(3). Да они не помнят даже Стиви Рэй Воэна(4)! Так что, когда я слышу все эти «чем-вы-последнее-время-занимаетесь», или что Edgeworks переиздают все мои старые вещи, я говорю: «Да, вот это действительно старье – каждой вещи не меньше пяти лет». Вот видите, я без тормозов становлюсь, когда о таком говорят. Задайте больной вопрос – и я по-настоящему выйду из себя.
O: Придется принести извинения и все-таки попросить Вас поподробнее рассказать об ужасном – по Вашему мнению – рассеивании внимания в нашем обществе.
HE: То есть, типа, я один так думаю, да? Мужик, который следит за одним из моих сайтов, прислал недавно рецензию на мою книгу, которую сделала одна милая восемнадцатилетняя девчушка. Она – славное дитя, настоящая умница, в отличие от большинства других подростков, которые тупее бордюрного камня. Так вот, она сделала обзор книги для сайта и попросила разъяснить некоторые места из «Букваря Харлана Эллисона». Один очерк назывался «В Бразилии с Блохом и Борманом». Это была забавная история о том, как я оказался в Бразилии в 1967 году на кинофестивале в компании с Робертом Блохом, превосходным фантастом. Нам довелось видеть, как под окнами у Роберта разгуливают нацисты со свастиками, портретом Гитлера в рамке и прочими атрибутами. В то время они еще не были уверены, был ли мертв Мартин Борман, и правда ли, что он осел в Южной Америке, и вообще, что происходит в мире. Об этом и был мой очерк, а она никак не могла понять его сути. Я ей позвонил, она оказалась чудесным собеседником и, надо сказать, была крайне удивлена. Она сказала: «Я думала, что вы наорете на меня за то, что я такая дура». Я ответил: «Ты совсем не дура. Просто тебе предстоит столько всего узнать. Еще лет двадцать назад можно было, читая и интересуясь всем понемногу, быть в курсе того, что происходит в мире. Если ты натыкался на что-то, что не было тебе знакомо, ты пытался уловить мысль и связать по аналогии с остальным это неизвестное. А теперь, при наличии Интернета, величайшего во Вселенной сеятеля паршивых сведений, вообще невозможно доверять новостям ни на одном ресурсе, потому что вся информация проходит через фильтр долбанной болтовни. Узнать ничего невозможно. Так что ты не дура или невежа – ты просто не знаешь каких-то определенных вещей». Проблема современного писателя – и даже шире – проблема нашего общего вырождения состоит в том, что аудитория тупеет день ото дня. Доллары вкладываются а развлекательную галиматью вроде «Дня независимости» и «Свадьбы лучшего друга», которая проходит сквозь вас непереваренной, как свекла через зад младенца. Медиа, подонки из таблоидов, правые христиане, политики в целом, школа, родители, которые еще тупее, чем их родители, и которые полагают, что могут воспитать ребенка, раз уж смогли забраться в койку и потрахаться – вот причина. Вокруг столько жестокого обращения с детьми, тотального безразличия, идиотов, которые оставляют огнестрельное оружие без присмотра… — пожалуйста, вот вам и аудитория, которая год от года знает все больше и больше о все меньшем и меньшем. Однажды у писателя случается жуткое прозрение: «Минутку! Мне ж теперь нельзя писать в рассказе: «У него были глаза охранника из Бухенвальда» — или – «Он держался со стоицизмом выжившего в Дахау». Потому что никто не помнит, что такое Бухенвальд и Дахау! Они не знают ни про Вторую Мировую, ни про холокост. Они просто-напросто не знают истории человечества! То ли их в школе не учили, то ли им неинтересно читать книги, но это же полная, бля, табула раса. Мы говорим о целой прослойке, это действительно так – я знаю, потому что читаю много лекций. Полнейшая пандемия – ужасающая до ступора. Они абсолютно ничего не знают. Три месяца назад я давал вечернюю лекцию в колледже Церро Козо, Риджкрест, Калифорния. Посещаемость была совсем недурной – в хату набилось тысячи две. Вообще говоря, я часто собираю большие залы, куда бы ни поехал. Наверное, потому что мало кто разъезжает по миру, чтобы поорать на присутствующих. Какой-то парень из аудитории поднял руку и спросил: «Я видел Вас в «Политически некорректном»(5), и Вы не на шутку озлились на какую-то черную даму из-за какого-то режиссера». Я сказал: «Да, это был Элиа Казан(6), и речь шла о том, что ему не дали награду от критиков за фильм, потому что он доносил в Комитет по расследованию антиамериканской деятельности». Он спросил: «Чего?». Я сказал: «КРАД!(7) Знаете, КРАД?». Он спросил: «Чего?». Прошлось полчаса времени убить на то, чтобы рассказать, кто такой Дж. Парнелл Томас(8), что это за «Голливудская десятка»(9) и «красная угроза», и почему «Ровно в полдень»(10) был фильмом-протестом против тех, кто крысятничал для Комитета, а «В порту»(11) — фильмом, в котором Казан извинялся за то, что работал на бюро по борьбе с наркотиками, и почему все это не имело никакого отношения к слушаниям Маккарти(12) в Сенате спустя несколько лет. И тот парень не был исключением на собрании. Они не знали, ни кто такой Элиа Казан, ни почему он подвергся остракизму, ни кто такой Стром Тармонд(13) и что такое Гувервиль(14), ни почему мы вели войну в Корее, ни что такое «Раненое колено»(15)… черт, да они даже про Никсона мало что знают. Элиа Казан Имя Маккарти им еще известно, а что он сделал – уже нет. Кто-то предположил, что он на славу поработал, уничтожив коммунистов, и я сказал: «Да нет же! Единственное, что ему удалось уничтожить, так это все запасы выпивки в Конгрессе!». Так что, когда имеешь дело с теми, кто ничего не знает, обнаруживаешь, что внезапно из рассказчика становишься долбанным педантом. Приходится учить их, иначе не получится воспользоваться аллегориями и отсылками к другим событиям. Люди, которые это читают, потом скажут: «Здорово! Я знаю, кто такой Стром Тармонд и Казан». Да, но это только они одни. Вот будешь работать с такими же невежами и идиотами каждый день, так же заговоришь. Проблема в том, что интеллектуалы, вымирающие элитисты вроде меня, те, кто еще читает, не понимают, что их окружают люди, тупые до ужаса. Каждый раз, когда какой-нибудь чокнутый слетает с колес и пускает пулю кому-то в лоб, когда школьники во дворе вышибают друг другу мозги, все вдруг спрашивают: «Почему? Какие мотивы у него были?». Да не было нихера никаких мотивов! Мир становится выгребной ямой с имбецилами. Наш генофонд до жути засран, и мы все только потворствуем этому – всем возможным проявлениям идиотизма: плохим фильмам, дешевому чтиву, говеному фастфуду, рэпу, повсеместной пропаганде, что оружейное лобби – это отнюдь даже не хитрый трюк, который на руку только производителям оружия. Вся эта херня – признак нашей неспособности справиться с размерами собственных мозгов. Вокруг одно чудо технологии на другом, а мы их используем, чтобы снять с себя ответственность за свою жизнь. Звонишь кому-нибудь – и не дозваниваешься, потому что включен автоответчик. Из-за этого никто никому не перезванивает. Если ты им не нравишься, или они просто до гланд набиты спесью, то они в жизни тебе не наберут. Вот что приводит к раздражению и разочарованию, в конечном итоге провоцируя людей носиться с оружием по улицам и выбивать из окружающих дерьмо с мозгами – просто потому, что они в конец охерели от всего этого. По тиви [Эллисон настоял, чтобы это слово писалось с маленькой буквы] показывают, как Ди Каприо спрашивают о налоговой ответственности и МВФ, притом ни Лено, ни Леттерман, ни Ларри Кинг не делают различия между знаменитостью, которой нет до всего этого дела, и неглупым, но скучным человеком с авторитетным мнением. Поэтому на экранах постоянно мелькают умники вроде Лимбо, Пэта Бьюканана и Фалвелла(16), жалкие и отвратно высокомерные. Повсюду только и осталось, что радио, с неимоверным процентом шума на долю пользы.
Слушай, малец, я тебя не знаю. Я без понятия, насколько ты умный или тупой, образованный, воспитанный, сколько у тебя совести и храбрости. Ты просто голос из телефонной трубки. Ты звонишь взять у меня интервью, и я должен быть вежливым, чтобы люди ненароком не сказали: «Боже, вот это в натуре умный хер». Я знаю, настолько ли ты умен, как я. Голливудская десятка Мне бы хотелось, чтобы ты таким оказался. Мне бы хотелось, чтобы все такими были. Может даже, намного умнее – уж мне-то известно, какой я глуп и сколького не знаю. Может, я говорю то же самое, что говоришь себе ты, тусуясь со своими приятелями из The Onion. Вы, типа, смотрите друг на друга и говорите: «Йоптыть, вокруг все заполонили идиоты, а компьютеры еще открывают им окно в мир. Они теперь начнут распространять свою тупость вокруг! Раньше их хоть как-то сдерживали, а теперь они как с цепи сорвались!». И ты, типа, устаешь слушать свой голос, а потом оказывается, что ты читаешь проповеди хору. Что как бы означает, что тебя никто не слушает. Было дело, я написал рассказ «Молчащий в геенне». Недалекое будущее. Студент-революционер пытается по вентиляционным шахтам смотаться из административного здания, куда он только что заложил бомбу. Внезапно его озаряет вспышка яркого света и забирает с собой машина времени. Он оказывается в будущем – в золотой клетке, подвешенной прямо на улице. А вокруг всякие гротескные твари, типа Джаббы Хатта, ездят в паланкинах, которые тащат порабощенные люди. Тот парень, даром, что революционер, встает и кричит им: «Сбросьте ваши цепи! Сражайтесь за свою сущность! Это же зло! Зло! Они не должны вас держать за рабов». Напротив него люди останавливаются, бьют себя в грудь и говорят: «Да, это неправильно, неправильно, так нельзя». Но потом они проходят дальше и все забывают. А к студенту приходит понимание, как и ко всем революционерам, что он просто гребаный клоун, кричащий на людей, согласных, но не особо слушающих. Это для него полный крах. Он ощущает себя абсолютно беспомощным».
O: Вам никогда не хотелось бросить писать? Ну, в смысле, если никто не обращает внимания, то зачем париться?
HE: По-прежнему говорят, что книги никогда не умрут. Ну, книги, может, и нет, а вот сотни тысяч писателей – вполне. Что для них равнозначно смерти книг. Не станет их, не станет и их произведений. Вот издательское дело никогда не умрет. Это большая разница, хотя на нее редко обращают внимание. Индустрия продолжает работать, а вот индивид… Я нормально живу. Стивен Кинг, конечно, мог бы меня сто раз купить с потрохами – он этого заслуживает, он славный малый и я ничего против не имею. Но все-таки я гораздо более успешен, чем большинство писателей. Мой уровень жизни выше среднего. Я вхожу в тот один процент тружеников пера, который реально зарабатывает деньги. Собственно, тут такие гроши крутятся, что это практически ничего не значит. Тем не менее, я не раз давал в долг моим друзьям-писателям, потому что они все перебиваются кто чем. Мне сейчас должны что-то около 85 штук, и я понимаю, что, скорее всего, этих денег не увижу. Но ничего – если не готов к такому, не надо в долг давать вообще. Но я смотрю на своих друзей, на тех, кем я восхищаюсь, и вижу, что они просто тонут нахрен. Они не могут соревноваться с Джеймсом Камероном, Макдоналдсом, Найком и прочим говном, которое высасывает энергию из людей. Мужик, правда, эта разваливающаяся гиперкинетическая непонятная херня просто потрясная!? Добро пожаловать в мир Джерри Спрингера(17)!
O: Телевидение. Вы с ним постоянно соперничаете как писатель и сейчас нелестно о нем отозвались. Но в то же время вы упомянули, что пишете для «За гранью возможного», хотя до этого был, скажем так, довольно негативный опыт сотрудничества.
HE: Да, это так.
O: Но вы все-таки это делаете, несмотря на то, что не переносите саму идею телевизора.
HE: То есть ты спрашиваешь, почему я это делаю, раз так ненавижу ти-ви? Вроде как люди, которые жалуются на плохую программу, но все равно смотрят. Ну… Это такая ситуация, когда все оказываются в проигрыше. Я перестал писать для кабельного телевидения много лет назад. Потом снова начал в 1985 году, и почти десять лет не занимался практически ничем, кроме сценариев, художественных фильмов и пилотных документальных выпусков. И возобновил работу с «Сумеречной зоной». Люди и тогда меня осуждали – правда, не в такой острой форме, как ты сейчас – но все-таки обвинительные нотки звучали: «Если ж ты так ноешь и стонешь, то зачем это делать?» Малец, прежде всего ты это делаешь, потому что телевидение в нынешнем мире – абсолютная доминанта. От него никуда не деться. Я написал две книги по критике телевидения – «Стеклянный сосок» и «Второй стеклянный сосок». Смысл был такой: «Эй, народ! Эта хрень сожрет ваши души, и вы все идиотами станете». Что, собственно, и произошло. Кстати, именно эти книги выходят следующими в Edgeworks. Можешь взять их и прочесть – ничего не изменилось. Просто замени «Маркуса Уэлби»(18) на «Скорую помощь», а «Команду Брэди»(19) на «Друзей». Люди, которые теперь стали телевизионными критиками, заезжают ко мне в гости в халявную командировку и как будто несут жертвы на алтарь древнего бога. У них у всех в руках по потрепанному экземпляру «Стеклянного соска», и все говорят: «Я рос на этом, эта книга стоит у меня на полке в офисе The Miami Herald или The East Waukegan Blat или The Onion». И все хотят со мной встретиться, потому что я вроде как оракул-прорицатель, указующий им Путь. Я отказался от работы на телевидение, потому что больше не хватало терпения. Нихера не хватало! Как посмотришь телевизор, мозги становятся широкой засушливой равниной без единого дуновения мысли. Я вернулся в «Сумеречную зону», и все вокруг сказали: «О, чувак, да ты опять на телевидении!». Эти уроды ждут от меня благородства, которого у самих-то нет ни капли. Сидят себе с пальцем во рту и таращатся в ящик по семь с половиной часов в день, но все-таки им хватает наглости обозвать меня лицемером, потому что я вернулся на хлеб себе зарабатывать! Я пришел обратно в «Сумеречную зону», чтобы работать! Это же совсем другое! Мне как будто бы сказали: «Хочешь прокатиться на «Титанике»? У меня один билет на «Гинденбург» остался. Хочешь полететь?» Ну, ясно же, что да. То есть, ты знаешь, что эта чертова штука не доберется до конечной точки. Но кто откажется? Это же невозможно пропустить! Я хотел быть частью истории. Я хотел работать на каком-нибудь шоу, вроде «Зоны». Поэтому я вернулся. И я работал на шоу целый год, и то было отличное время, проведенное с отличными людьми. А сотрудничество мое с ними прекратилось из-за цензуры. Они под Рождество не дали мне сделать передачу о расизме. Я об этом писал в своей новой книге «Спад». Так вот, я ушел оттуда, и заметили это только люди из «Тайм». Я отказался от заработка в 4 000 долларов в неделю. Все говорили: «Никто не отказывается просто так от четырех кусков». А я сказал: «Неправда, вот он я» — и расписался в ведомости. Но ни один человек, из тех, что обвиняли меня в лицемерии, на это внимания не обратил. Никто не сказал: «О боже! (Эллисон настоял и на том, чтобы «бог» было написано с маленькой буквы – Ред.) Да у него все еще есть моральные принципы! Он ушел сразу же, как только ему не дали сделать того, что он хотел!» Зато все ныли и распускали сопли, что я испортил шоу и как это было неудобно их жопам. Как если бы статус зрителя позволял им выносить некомпетентные суждения о моем поведении! Нет! Если уж тебе присвоили статус гроба повапленного – что время от времени происходит – всегда найдется какая-нибудь мелочь, которая захочет тебя сместить, доказать, что ты такой же морально ущербный человеческий мусор, как они. Имя «Клинтон» говорит о чем-нибудь? Я выработал злостно-ворчливую манеру общения и несу ее как знак отличия. Это стольких непробиваемых идиотов держит на расстоянии! Тем же, кто решился пробиться поближе, достается только: «Отвали и оставь меня в покое». От меня сразу ждут гадостей и грубостей. Хотя на самом деле я не подлец и не грубиян. Папа с мамой воспитали меня в Пейнсвилле, штат Огайо, и научили быть вежливым с самого юного возраста. Те, кто меня знают ближе, подтвердят тебе, что я агрессивен только по отношению к тем, кто агрессивен ко мне. Подтвердят, иначе я их урою! Я как змея на камне. Пока в меня не тыкают палкой, я никого не потревожу.
O: Точно, у Вас именно такая репутация. Я даже слегка оробел, когда узнал об этом интервью.
HE: Хотя на это нет никаких причин. Как видишь, я весьма остроумный, приятный, обходительный и жизнерадостный. В любом случае, был бы у меня выбор, я не пошел бы работать на телевидение, но, повторю, именно это и есть ресурс, откуда большая часть людей черпает знания. Писателю, чтобы зарабатывать – то есть чтобы быть только писателем – нужно обязательно выработать какой-то имидж. Я годами этим занимался, и меня всегда стыдили писатели, считавшие, что работать надо башне из слоновой кости: «Просто пиши отличные книги, и все будет хорошо». Возможно, во времена Эмерсона и Торо(20) так и было, но, увы, сейчас мы живем в такое время, когда, если хочется, чтобы тебя читали, тебе нужно перекричать Даниэлу Стил, и Джона Гришэма, и Тома Клэнси и Джудит Кранц(21), и «Друзей», и «Южный Парк», и «Сайнфелд»(22), и все остальное, что привлекает внимание аудитории в первую очередь. То есть, надо делать кучу всего, чего бы ты предпочел не делать. Вот, теперь я пишу сценарий к «За гранью возможного». Ты скажешь: «Ну, это совсем другое дело, это же кабельное телевидение». Черта с два, то же самое! Разницы почти нет. Но! Мое соглашение с ними очень простое. Никто не прикасается к сценарию, кроме меня. Если им не нравится конечный вариант, я возвращаю им деньги и уношу сценарий. Иными словами, я постоянно рискую. Мой расчет, собственно, на то, что я пишу хорошо, что им нравится, как я пишу, что мое имя достаточно известно, чтобы они поостереглись мне отказывать. У них тоже будет шанс приложить руку к делу, как и у всех, но здесь, видимо, собрались неглупые образованные ребята, так что я держу пальцы крест-накрест. (Кстати, никогда не понимал, откуда берется наглость у людей, которые сами не могут нормального рассказа написать, но хотят обязательно приложить свою гребанную руку к моей работе. Нахрен мне сдались ваши руки! Хочется приложиться куда-нибудь – идите и пишите рассказ сами, уроды моральные!» Жюль Ренар(23), французский публицист, однажды сказал слова, ставшие моей путеводной звездой: «Писательство – это когда ты постоянно доказываешь наличие у тебя таланта людям, лишенным его».) За гранью возможного Многие вещи я вынужден делать, чтобы заработать, но есть и такое, на что я не пойду никогда. Однажды я снялся в рекламе – читал текст в кадре для машин Гео, когда они только появились в Калифорнии. Люди на лекциях показывали на меня и говорили: «Вы в рекламе снялись! Боже, зачем?». Я снялся в рекламе автомобиля, создатели которого сегодня бережнее других относятся к окружающей среде. Я же не охранником в Дахау был! Нет таких денег, за которые я бы рекламировал бурду из Макдональдса. Просто не стал бы. Я бы от многого наотрез отказался! Меня нельзя купить! Меня можно нанять, но не купить, потому что, откровенно говоря, деньги меня мало заботят. В отличие от жены – она все-таки нормальный человек. Зарабатывание денег – для меня нет ничего легче. Я этим занимался с тринадцати лет, и если бы у меня не вышло с литературной карьерой, я бы клал кирпичи или водил грузовик. Я ничего не делаю ради денег. Мне деньги дают, когда знают, что свою работу я сделал на совесть. Вам дают деньги, чтобы заткнуть вам рот и не слышать вашего базара. Это способ купить вас и держать на коротком поводке. Так что я никогда в жизни не работал за деньги. Так или иначе, я зарабатываю тем, что мне нравится. Думаю, что у все способны на это, хотя, конечно, не всем доступна такая роскошь. К счастью, моя жена Сьюзен безоговорочно мне доверяет, и когда я говорю: «Нет, лап, этого я сделать не смогу», она соглашается без проблем. Мне повезло. Я женился на замечательнейшей женщине… после четырех говеных браков и сотен половых связей за все эти годы – исключительно с женщинами. Вообще, я веду скучный образ жизни. Я не принимаю наркоту, не пью, насколько мне известно, никто не предлагал мне однополых связей. Я очень скучный в этом отношении. Мне не нужны беспорядочные связи, я не лгу и не жульничаю. Я просто постоянно влипаю в разные истории. Видишь, не стоило так нервничать из-за этого интервью. Малец, ты же из The Onion, это мне надо нервничать. Однажды рассерженный бог в каждого из нас зашвырнет по молнии, и кончим мы с тобой в одной больничной палате тихими овощами, за то, что такими умниками тут были.
(1) «Под деревом Тум-Тум» (Under the Yum-Yum Tree) (1963 г.) – легкий комедийный фильм реж. Д. Свифта. В гл. ролях Джек Леммон и Кэрол Линлей.
(2) Шетнер, Уильям (род. 1931 г.) – канадский актер, исполнитель роли капитана Дж. Кирка в сериале «Звездный путь». Эллисон имеет в виду тот факт, что Шетнер не только играл роль в сериале, но и писал книги о съемках и был соавтором нескольких романов по вселенной.
(3) Уильямс, Эгберт Остин «Берт» (1874 – 1922 гг.) – американский комедийный актер, актер водевиля, первый афроамериканец, который играл главную роль в бродвейской постановке.
Джонсон, Эл (1886 – 1950 гг.) (наст. имя – Аса Йоэльсон) – американский актер, певец эпохи расцвета регтайма и джаза.
Миллер, Гленн (1904 – 1944 гг.) – американский тромбонист, джазмен, чья карьера пришлась на пору расцвета свинга (довоенные годы)
(4) Воэн, Стивен Рэй (1954 – 1990 гг.) – техасский блюзовый гитарист, одна из наиболее значительных фигур в блюзе II половины XX века.
(5) «Политически некорректный» — комедийное политическое ток-шоу Билла Мэйера. Выходило в 1993 – 2002 гг.
(6) Казан, Элия (1909 – 2003 гг.) – американский актер, режиссер, дважды лауреат премии Оскар.
(7) КРАД (Комитет по расследованию антиамериканской деятельности) (1947 – 1975 гг.) – комитет Палаты представителей Конгресса США, инициатор гонений на многих деятелей искусств в послевоенные годы.
(8) Парнелл, Джон Томас (1895 – 1970 гг.) – председатель КРАД, инициатор публикации «Голливудской десятки», позднее был уличен в коррупции и уволен в 1950 г. со своего поста
(9) «Голливудская десятка» — также «Черный список Голливуда» (1947 г.), документ, в который заносились деятели искусств, подозревавшихся в пропаганде коммунизма, либо связях с Советским Союзом. Попадание в список для голливудского актера фактически означало крах карьеры и невозможность продолжать работу. Просуществовал практически до 1960 г.
(10) «Ровно в полдень» (High Noon, 1952) – вестерн Фреда Циммермана по сценарию Карла Формана, аллегорический намек на деятельность КРАД, изображенных бандой головорезов, которые держат в страхе мирный городок (Голливуд). В гл. роли – Гари Купер.
(11) «В порту» (On the Waterfront, 1954) – криминальная драма Элии Казана, получившая 8 Оскаров. Главного персонажа, агента, который, работая под прикрытием, сдавал своих сообщников, играл Марлон Брандо.
(12) Эллисон, разумеется, иронизирует. Слушания в Сенате по делу Маккарти против ВС США (начало 1954 г.) ознаменовали закат карьеры сенатора Джозефа Маккарти. Одна из тем «В порту» — коррупция в американских рабочих профсоюзах могла трактоваться двояко – и как аллегория на высшие эшелоны власти, и как анти-коммунистический манифест.
(13) Тармонд, Стром (1902 – 2003 гг.) – американский сенатор от демократической (50-е гг.) и республиканской (60-е гг и далее) партий. Один из упорных сторонников расовой сегрегации в южных штатах.
(14) Гувервиль – название для трущоб в период Великой Депрессии, названы «в честь» президента Гувера, при котором начался финансовый кризис.
(15) Инцидент в Вундед-Ни (1973 г.) – неудачная попытка вооруженного захвата населенного пункта Вундед-Ни радикальными последователями Движения американских индейцев.
(16) Раш Лимбо (род. 1951 г.), Пэт Бьюкенен (род. 1938 г.), Джерри Фалвелл (род. 1933 г.) – политические комментаторы, сторонники консервативного крыла Республиканской партии.
(17) Шоу Джерри Спрингера (с 1991 по сегодняшний день) – «желтое» ток-шоу, посвященное реальным или псведореальным событиям из жизни рядовых американцев. Аналог на российском ТВ – программы «Окна» и «Пусть говорят».
(18) Marcus Welby, M.D. (1969 – 1976 гг.) – сериал о враче общей практики и его отношениях с пациентами и коллегами.
(19) The Brady Bunch (1969 – 1974 гг.) – семейный ситком о жизни большой американской семьи, где у обоих родителей остались дети от первых браков.
(20) Эмерсон, Ральф Уолдо (1803 – 1882 гг.), Торо, Генри Дэвид (1817 – 1862 гг.) – американские публицисты, философы и поэты, одни из наиболее авторитетных мыслителей своего времени.
(21) Кранц, Джудит (род. 1928 г.) – американская писательница, работающая в жанре романтической новеллы.
(23) Ренар, Жюль (1864 – 1910 гг.) – французский писатель и публицист. Наиболее известные произведения – автобиографическая повесть «Рыжик» (1894) и «Дневник» (1927),
— Последнее десятилетие стало для отечественной фантастической прозы десятилетием «попаданцев». Именно они, «попаданцы», пришли на смену историко-фантастической литературе, заметно потеснили традиционную фэнтези... В чем тут дело? Только ли в том, что писатели и читатели ленятся всерьез изучать первоисточники, или свою роль сыграли другие факторы?
— Я думаю, дело чуть-чуть в другом. Если делать своим героем персонажа плоть от плоти некоторой эпохи (или, что то же самое, гнома, эльфа, варвара...) — он, будь любезен, должен иметь «тогдашний и тамошний» менталитет. А чтобы он рассуждал и действовал, как реальный эльф, киммериец или флорентийская куртизанка, — это же сколько надо «репу чесать»! Поставить в центр книги Васю Иванова, сдёрнутого с современной улицы, куда как проще. Не надо ни в менталитет углубляться, ни усилия прилагать, чтобы читатель поверил и начал его глазами смотреть...
— В разные годы вы сотрудничали с Феликсом Разумовским, Дмитрием Тедеевым, Екатериной Мурашовой и многими другими писателями. Романы, написанные в соавторстве с разными литераторами, довольно сильно отличаются друг от друга — и от того, что вы писали сольно. Откуда такой жанровый и стилистический разнобой?
— Соавторов я себе выбираю очень просто — это должен быть весьма небездарный писатель, выступающий с привлекательной идеей и желательно обладающий знаниями, которых нет у меня, а главное — человек порядочный и лично мне симпатичный. Вот и весь критерий. Поэтому и остались трое названных Вами авторов, а «многие другие писатели» так или иначе отсеялись.
Что касается жанрового разнобоя — а для меня жанр вообще не имеет значения, я нахально полагаю, что, если числишься писателем, будь любезен уметь хорошо выступить в любом, поскольку жанр есть всего лишь одно из технических средств, используемых для воплощения той или иной идеи. Я глубоко уважаю писателей, которые всю жизнь работают в одном жанре, но лично для меня это всё равно, что актёру навечно зациклиться в одном амплуа и «не уметь» никак иначе, хотя актёр по самой своей природе должен быть способен воплотить ВСЁ, от Гамлета до цыплёнка табака!
Ну а стилистика объясняется наличием соавтора, который, естественно, привносит что-то своё, и ломать его стиль «под себя» я просто не считаю этичным. Да мне и самой интересно «похулиганить» то так, то этак! Зря ли ещё древние римляне говорили — «чаще переворачивай стиль». Правда, они имели в виду немного другое — «стилем» называлась палочка для письма, тупой конец которой служил для заглаживания воска на дощечке для заметок, то есть речь здесь всего лишь о тщательной стилистической правке. Однако как ни понимать это выражение — оно справедливо всё равно. По крайней мере, для меня.
ИГОРЬ МИНАКОВ: «ПИСАТЕЛИ НАРОД НЕ ТОЛЬКО СЕРЫЙ, НО И ЛЕНИВЫЙ»
— ...Среди ваших произведений особое место занимают вещи, вписанные в рамки вселенной, созданной фантазией братьев Стругацких: «Отдел «Массаракш», написанный в соавторстве с Антоном Первушиным и Максимом Хорсуном, «Операция «Вирус» с Ярославом Веровым, «Прекрасный утенок», «Баллада об инозвездном пришельце»... Почему вы выбрали именно такую форму, чтобы отдать должное таланту АБС?
— Более того, я только что закончил еще одну повесть, или даже роман. Называется она (он) «Полдень, 23 век. Возвращение Тойво». Вещь снова соавторская, и соавтор мой, некто Игорь Горячев, человек весьма загадочный. Достаточно упомянуть, что живет он в Индии...
А побуждает меня вновь и вновь обращаться к мирам АБС именно их, миров, восхитительная незавершенность. Это вызов, который нельзя было не принять. И потом, единственный способ уйти от желания подражать творчеству Стругацких — это от души поработать в их Вселенной. Каждый писатель изживает свои комплексы по-своему. Хотя по природе своей я постмодернист. Чему свидетельством две моих последних по времени книги, сборник «Четвертый свиток» и роман «Обмен мирами». Причем, если в сборнике я обыгрываю фольклорные мотивы и сюжеты классической литературы, то в романе я отдаю дань англо-американской фантастике «Золотого века».
— С одной стороны, в должности редактора вы трудитесь в крупнейшем издательстве России, стоите на страже популярных фантастических серий, обороняете рубежи от неформатных, непонятных массовому читателю книг. С другой стороны, как писатель и составитель антологий, вы склонны к эксперименту, иногда даже к эпатажу. Не возникает внутреннего диссонанса?
— Как редактор коммерческого издательства, я обязан поставлять потребителю именно то, что он желает. А как писатель и составитель, я позволяю себе делать то, что мне хочется. Но противоречия нет, ведь и экспериментальные вещи находят своего потребителя. Сейчас, как это ни странно, хорошее время для экспериментов. Литература из-под глыб, по выражению Бориса Стругацкого, уступила место литературе пренебрежения. Границы стерлись, следовательно ничто, даже законы рынка, не мешает писателям искать и находить себя. Другой вопрос, что писатели народ не только серый, но и ленивый. Им подавай точное знание, что такое формат и как в него попасть. То есть, авторам хочется, чтобы издатель выдал им готовое лекало и сказал: сделаешь по нему, будет тебе кусок хлеба с маслом. Все верно — с маслом будет, но с икрой — нет. Икру надо заработать. Желательно — головой, а не каменной задницей.
облако тэгов
