Учитывая, что некоторые Важные Слова о грядущем первом томе цикла произведений Яцека Пекары об инквизиторе Мордимере Маддердине уже прозвучали (http://www.fantlab.ru/blogarticle18426 ), наверное стоило бы дать слово и самому автору.
Ниже — нарезка из нескольких интервью, взятых у Пекары в 2006 году. Кажется, они вполне рельефно очерчивают как особенности автора, так и некоторые немаловажные черты самого цикла (немаловажно: некоторая информация может быть воспринята как спойлеры )
"Вопрос: Приветствую! Наверняка меж нашими читателями найдется пару человек, не знающих, кто вы. Не могли бы вы для начала рассказать что-нибудь о себе?
Ответ: Журналист, радиожурналист, многолетний редактор в нескольких крупных журналах, автор пары десятков книжек. А еще – владелец мейн куна и невской маскарадной (кто не знает, что оно такое – прошу пожаловать в Гугль).
В.: Вы уже легенда польской сайнс фэнтези. Многие считают вас (в том числе и я) наследником Анджея Сапковского. Что вы об этом думаете?
О.: Анджей дебютировал, когда на моем счету уже было несколько изданных книг с неплохими тиражами. Так кто был чьим наследником? А если говорить серьезно, то мы находимся с Сапковским в несколько разных жанрах и мирах. Понятное дело, и его, и мои произведения относятся к фэнтези в широком смысле того слова (с сильным акцентом на историческом элементе), но мне не кажется, чтобы кто-либо из нас черпал из опыта другого автора. Могу только сказать, что желал бы иметь такие тиражи, как у Анджея и так хорошо, как это выходит у него, вырываться из «гетто». Сапковскому польская фантастика всегда будет сильно обязана, поскольку тот вывел ее из тесных стен на широкие просторы. Сейчас мы все этим пользуемся. А вот слово «легенда» в моем случае – совершенно неадекватно. Легендой, даст бог, я стану, если лет через сто после моей смерти (и пусть она случится как можно позже!) о моих книжках все еще будут продолжать спорить. Легенда – это Сенкевич. Давайте следить за словами, поскольку те имеют тенденцию терять в весе.
(...)
В.: Откуда взялась идея рассказов об инквизиторе Мордимере Маддердине?
О.: Не знаю. Мордимер постучал в мою дверь – и остался со мной. Только так я и могу это объяснить. Порой ведь не автор ищет тему, но тема – автора. Могу лишь сказать, что скажи мне кто-нибудь много лет назад, что этот герой станет настолько популярен, я бы чрезвычайно удивился (особенно меня всегда удивляла увлеченность инквизитором многих женщин). Вижу во всем этом некую рыночную закономерность. Если творец (все едино – режиссер или писатель) создает свое произведение не от сердца, а из меркантильных соображений, то часто в результате получается жесточайшая безвкусица. Голливуд проделывал это сотни раз. Зато если автор жаждет развлекаться вместе с читателем, читатель всегда такое оценит. Лучший пример – тот же Анджей Сапковский. Всегда утверждает, что ведьмак возник лишь потому, что произведения о нем писалось для собственного удовольствия, а не для того, чтобы достичь коммерческого успеха, поскольку на жизнь себе он зарабатывал совершенно из других источников. И это, как видим, возымело результат.
В.: В Интернете появляется противоречивая информация о том, сколько повестей об инквизиторе Мордимере Маддердине вы собираетесь написать. Некоторые ресурсы утверждают, что еще будет лишь «Черная Смерть», а некоторые придерживаются мнения, что вы напишите, как и АС, целую сагу. Где правда?
О.: В октябре (2006 г. – С.Л.) выйдут «Ловцы душ», очередной сборник рассказов. Потом появится повесть, о которой вы вспоминали. Однако, наверняка все не закончится на «Черной Смерти», поскольку появится потом еще один роман, который будет ее продолжением. Не исключаю и того, что когда-нибудь появится т.н. «приквел», или история о том, как молодой Мордимер Маддердин попал в Академию Инквизиции. «Фабрика Слов» (издательство, в котором выходил цикл об инквизиторе. – С.Л.) еще раньше пообещала мою историческую повесть «Мясник из Назарета», рассказывающую о последних неделях жизни Иисуса Христа. Будет это произведение историческое, в целом опирающееся на канонические и апокрифические Евангелия, а элементы фантастики там появятся лишь в самом конце. Книга эта должна позволить понять, как возник альтернативный мир, который мы знаем из рассказов об инквизиторе."
"Вопрос: Яцек Пекара – писатель, журналист, азартный компьютерный игрок, киноман, любитель красивых женщин. Я ни о чем не позабыл? Ты кажешься «человеком возрождения», и как же находишь на все это время?
Ответ: Добавим еще «homo politicus» и фанатик истории. Но давай-ка не перебарщивать с этим «человеком возрождения». Я не рисую, не пою, не играю ни на одном инструменте, не являюсь изобретателем. Повторю то, что говорю очень часто: давай следить за словами, поскольку те подвержены девальвации. Когда в статьях о самых разных людях – или о их достижениях – вижу такие формулировки как «человек ренессанса», «звезда», «культовое произведение» — то меня просто на смех пробивает. Культовая песня – это We are the champions Фреди Меркьюри, а не любой из Франкенштейнов нашей попкультуры. Звезды – это Джек Николсон, Роберт Де Ниро или Мишель Пфайффер, а не какая-нибудь там польская актриска из телесериала или участник танцевального шоу. Культовым писателем на польском рынке остается Сенкевич, который у своих современников пробуждал такие эмоции, о которых любой современный творец может только молить. Доныне, через сто лет после публикации Трилогии, созданные им герои живут в сознании обычного поляка.
В.: А как бы тогда ты себя определил?
О.: Я – человек пера, обладающий куда как широким спектром интересов. Лучше всего сказать, что я человек, которому все еще интересен окружающий мир. Но я не «яйцеголовый», сидящий за компьютером или за книгами. Я веду нормальную активную жизнь. Плаваю, хожу на силовую атлетику, развлекаюсь в ночных клубах. В будущем году собираюсь, все же, найти время на занятия экстремальным спортом. Хочу получить профессиональную лицензию по дайвингу. По многим польским авторам вижу, что мир их пугает. Живут в своих башнях из слоновой кости, отрезанные от нормальной жизни. Я от жизни себя не отрезаю, я ее пожираю...
(...)
В.: Во многих произведениях ты обращаешься к метафизическим темам. Для тебя важно, чтобы читатель задумывался над тем, во что он верит и почему, чтобы, возможно, открыл глаза – или же это просто тема, близкая сердцу?
О.: Я всегда сочувствовал атеистам, поскольку, сколько себя помню, существование сверхъестественного существа или существ, как и жизни после смерти, было для меня очевидностью. Я и вправду часто задаю вопросы, касающиеся духовных проблем. Откуда мы взялись, кому служим, каково влияние наших поступков на мир, каковы конечные границы человечности, куда мы направляемся, будем ли осуждены за свои поступки, а если и да – то кем именно? В прошлом году я едва не погиб в терракте. Не хватило – кому как удобней – ста метров или пяти минут. Такие случаи заставляют задуматься... Расскажу тебе безумную историю и с рукой на сердце клянусь, что это святая правда и ничего кроме правды. На втором курсе мы развлекались с подругой тем, что задавали вопросы, а потом раскрывали вслепую Библию и указывали пальцем на случайную строку. Я задал вопрос: «существует ли Бог?» и когда открыл глаза, палец мой указывал на предложение «Я ЕСТЬ». Можно ли получить более явный знак?
В.: Самый последний сборник рассказов «Мир полон алчных сучек» собирает прекрасные рецензии. Однако же, он снова – провокационен. Ибо отчего, при настолько широком спектре поднимаемых там тем (а там ведь есть история, Бог, прекрасно продуманная Планета Масок) именно этот рассказ ты выбрал для названия?
О.: Потому что это – капитальное, динамичное название. К тому же – и такое еще, мимо которого немногие из людей пройдут равнодушными. Издательство глядело на эту идею скептически, предлагая название «Прекрасное Чудовище». Но ты ведь и сам понимаешь, что в нем нет такой крышесносной силы. К тому же, на мой вариант возможно смотреть не только с точки зрения мужско-женского буквализма.
(...)
В.: Возвращаясь к уже упомянутым рассказам об агенте О’Рейли из Планеты Масок. Тебя ведь не единожды уже уговаривали расписывать этот мир дальше. Позволю себе присоединиться к этой группе – еще, еще! А если серьезней, то – ты черпал вдохновение в какой-то из ориентальных культур, создавая свои собственные социальные схемы? Некоторые ассоциации возникают сами собой.
О.: Может тебя это удивит, но, когда я писал о Тавриде, совершенно не думал о древней Японии, хотя сейчас у большинства читателей она ассоциируется именно с этим. А что до продолжения... Впервые скажу об этом официально: рано или поздно появится сборник рассказов, чье действие будет происходить на Планете Масок. Много лет я бежал этой темы, однако недавно решился вернуться в мир прекрасной и пугающей Тавриды. Уговаривали меня к этому все: читатели, издатель, рецензенты. Но никогда не будет так, чтобы я начал писать только под давлением рынка, потому что, во-первых, я создал мир, в котором прекрасно себя чувствую, а, во-вторых, агент О’Рейли – фигура, обладающая многими знакомыми чертами известного по трем моим книгам инквизитора Мордимера Маддердина.
В.: Кстати. Перейдем-ка к проблеме, которая принесла тебе, пожалуй, наибольшее число фанов – то есть, к циклу об инквизиторе. Можешь ли рассказать нам о будущих рассказах о Мордимере. Сколько там будет томов рассказов, повестей?
О.: В конце октября (2006 г. – С.Л.) выйдет сборник рассказов «Ловцы душ». Потом появится двухтомный сборник избранного из опубликованных уже рассказов «Змий и голубица» (так, впрочем, и не вышедший по настоящий момент. – С.Л.). Читатели получат также новое издание всех томов, отредактированных и в новом графическом оформлении (а вот это – было реализовано. – С.Л.). На осень 2007 года запланирована повесть «Черная Смерть», рассказывающая о путешествии инквизитора через альтернативную Европу, опустошенную ужасной эпидемией. А нужно тебе сказать, что времена больших эпидемий – это необычные времена. Времена, когда случаются потрясающие события, и когда в людях проявляются начала как дьявольские, так и божественные. В 2008 же году появится роман «Мясник из Назарета», описывающая последние недели жизни Иисуса, действующими лицами которого будут апостолы, Пилат, еврейский Синедрион, террористы из секты зелотов и т.п. Роман будет жестко опираться на евангелических преданиях, на евангелиях как канонических, так и апокрифических – и до определенного момента это будет исторический роман, а не фантастика.
В.: Насколько «Мясник из Назарета» будет связан с миром, созданным в рассказах об инквизиторе? Можно будет воспринимать его как связанный с ними?
О.: В определенном смысле – да. «Мясник из Назарета» покажет, какие события положили начало миру, известному из рассказов об инквизиторе.
В.: Надеешься, что «Мясник» вызовет резонанс? Как на это не посмотри, это ведь довольно деликатная тема.
О.: Мне кажется, нет табуированных тем. Табу мы создали сами, и мы сами можем их сломать. Например, в истории человечества был такой период, когда показать женскую щиколотку из-под юбки считалось верхом извращенности! Разговаривать можно обо всем, важен лишь язык этого разговора.
В.: Ко крепко любимым персонажам принадлежат и герои второго плана инквизиторского цикла, а именно – близнецы и Курнос. Собираешься ли ты развивать их линии в следующих томах цикла? И – расскажешь ли, как Мордимер Маддердин попал к своим братьям-инквизиторам?
О.: Во втором издании «Слуги Божьего» будет новый рассказ «Черные плащи пляшут». Собственно, там описано, как инквизитор встречает Курноса. Читатели, кроме прочего, поймут, отчего Курнос ненавидит женщин, избегает мыться, или откуда происходит ужасающий шрам на его лице и – почему инквизитор всегда представляет себе, что под шрамом ползают черви.
(…)
В.: В последнее время чрезвычайно модными сделались вопросы о творческом методе и источниках вдохновения. Не откажу себе в приятном – у тебя есть какие-то особенные методы? Случалось ли тебе вскакивать среди ночи, чтобы записать внезапное озарение?
О.: Источником вдохновения может стать все что угодно. Фильм, текст другого автора, газетная заметка, текст песенки и даже ее музыкальный ряд, разговор с другим человеком... Потому что важным оказывается первое же упавшее на почву зерно, которое, впрочем, может – с одинаковой вероятностью – как прорасти, так и не прорасти. Приведу один пример. Некогда сын моей бывшей невесты прочитал нам вслух газетную заметку о некоем китайце, который выкапывал трупы и молол их кости, используя после это как лечебные микстуры. Это был первый импульс для написания рассказа «Кости и останки».
В.: Ты пишешь согласно заранее составленному плану? Или порой герои берут дела в свои руки и начинают бунтовать: «нет, господин писатель, будет все по-нашему»?
О.: Писатель – это командир армии, создаваемой его героями. Армия, в которой царит анархия, это не армия, а беспорядочная толпа. Порой и вправду необходимо принести героя в жертву для блага всего произведения – и несколько таких случаев у меня было. Просто хорошие и справедливые люди побеждают только в романтичных комедиях, а не в реальном мире.
В.: Очередной вопрос, который ты наверняка уже неединожды слыхал, но он – сохраняет несомненную актуальность: кто из твоих героев нравится тебе более всего?
О.: Наверное, никто не удивится, если отвечу, что – инквизитор Мордимер Маддердин, который уже – нечто большее, чем придуманный герой. Но одновременно я не меньше люблю и кое-каких героев других своих произведений. Например, Дейдру Роуз из «Зеленых полей Авалона» — девушку, которая сумела изменить свою жизнь и встать лицом к лицу с уничтожающими ее кошмарами; или писателя Конрада Петра из «Святейшей Речи Посполитой», экзорциста Трондхайма из «Одержимости», барона Вардесаарве из рассказа «Кровь, смерть и мир». Ну и, конечно же, Алекса из «Мир полон алчных сучек», хотя бы оттого, что в его истории хватает эпизодов, взятых прямиком из моей жизни.
(…)
В.: А есть ли у тебя любимые авторы? Предпочтения литературные?
О.: Я пережил потрясение после просмотра «Криминального чтива». Сценарий и диалоги в этом фильме настолько невероятно совершенны, что после его просмотра я чувствовал себя карликом. Я уверен, что больше о фильмографии я узнал бы как чистильщик обуви у Тарантино, чем второй режиссер у Вайды. О предпочтениях литературных я мог бы говорить до-о-олго, потмоу ограничимся только фантастикой. Нил Гейман – писатель, пред которым я склоняю голову. И, скажу правду, что вовсе не перед разрекламированными «Американскими богами». «Коралина», «Никогде» и «Звездная пыль» — попросту превосходны. Не только с точки зрения технического мастерства, но потому, что когда читал эти романы, то чувствовал, как они пытаются изменить мою жизнь в лучшую сторону. Для меня Гейман – апостол добра и любви. Всегда, когда заканчиваю читать его книги, знаю, что хотел бы быть лучшим человеком, нежели тот, каким я остаюсь в реальности."
Вторая часть интервью — воспоследует.
Напоследок – несколько пометок на полях: пик находящихся в сети интервью с Яцеком Пекарой приходится на 2006 год (тогда как раз случилось две важных для цикла вещи: к печати готовился четвертый том цикла – и одновременно было объявлено о первом переиздании томов предыдущих); тогда, кстати, и дальнейшая история цикла казалась намного проще, чем это случилось на самом деле. Много раз упоминаемый роман «Черная Смерть», должный стать завершением цикла (как и роман «Мясник из Назарета», начальная точка не истории Мордимера даже, но всего тамошнего альтернативного мира), пока что – все еще в активных обещаниях автора (оба обещаны на текущий, 2012 год). Зато за эти пять лет появились мельком упомянутые в интервью тома с приквелом и приквелом приквела. Кстати, обещанный выход весной этого года последнего тома «тетралогии приквелов» повышает ставки на скорый выход завершения цикла – который, как кажется, уже сложился в голове у автора.
Ваша дорога к публикации довольно любопытна. Как Вы поняли, что хотите быть писателем, и какие повороты в вашей карьере к этому привели?
Я работал на протяжении 13 лет, мне не удалось продать четыре романа, после чего я некоторое время писал рассказы, и наконец, собрался с духом, чтобы написать еще романов. Мои пятый и шестой романы продались. Красная нить, проходящая через все это — моя любовь к письму. Независимо от денег или наград (что само собой, очень приятно), я люблю создавать миры, выстраивать историю и изучать персонажей. Это мое главное удовольствие. Без этого, я бы сдался много лет назад. Так что, это не столько решение стать писателем, сколько обращение внимания, на то, что мне нравится делать, поощрение этих желаний и переноса их на серьезную ежедневную основу.
Многие Ваши работы — это антиутопии, миры где что-то пошло не так, и люди живут на грани. Что привлекло Вас к подобным историям, и почему Вы продолжаете их писать?
Я не думаю, что пишу антиутопии. Для меня, антиутопия — это намеренно созданное общество, искусственный идеал, и при этом ад, для изображенных персонажей. Это не то, что делаю я. Я описываю места, где общество сломалось или рухнуло. Я пишу о бедных людях. Я пишу о местах, где технология дала сбой или нам не удалось адаптироваться. И, хотя это без сомнения ад для моих персонажей, это не совсем то, что должна делать антиутопия.
Мне кажется, что я пишу о наших вероятных будущих. Будущих того типа, когда есть недостаток продуманности, избыток плохого планирования, или же простой цинизм. И, честно говоря, худшие детали миров описываемых мной, взяты из нашего времени. Читтагонг в Бангладеш — не антиутопия, это просто очень несчастное место, куда мы сбрасываем свои негодные суда, потому что у них слабее соблюдается техника безопасности и контроль за окружающей средой. Если я пишу антиутопию, то немалая часть нашего мира подходит под это определение. Но это броский маркетинговый термин, не содержащий ужасающих слов "научная фантастика", так что, может мне не стоит жаловаться. Люди говорят мне, что антиутопии — это круто.
Почему я продолжаю писать их? Мне кажется, это нужные истории. Если я собираюсь срубить лес, чтобы напечатать несколько книжек, мне хотелось бы, чтобы истории, на которых я фокусируюсь были полезными и важными для нашей культурной беседы.
Считаете ли Вы себя, писателем, пишущим о проблемах? Плохо ли им быть?
LOL. Ну, мне вполне нормально.
Вы пишете мрачные истории. Как Вы держите эмоции на стабильном уровне, удерживаетесь от отчаяния, все время встречая освещаемые Вами несправедливости снова и снова?
Я думаю, если бы я сдерживался, то давно бы уже отчаялся. Но как многие люди в богатых странах, я понял, что лучший метод — это закрыть глаза и уши, и делать вид, что ничего не происходит. Если вы будете избегать неприятной информации, выяснится, что вы можете вести вполне приятную жизнь, без всякого отчаяния. Это довольно просто.
Почему человечество, так заинтересовано писать о своем конце, по Вашему мнению?
Я думаю, мы пишем о человеческом конце, по той же причине, по какой смотрим фильмы ужасов о маньяках: это вуайеризм. Страдания всегда лучше, когда они абстрактны и отстранены от нас, и весьма невероятны. Они прекрасны, когда их подают с расстояния.
Некоторые читатели отнесли Вашу "The Windup Girl" к экологической научной фантастике — и ценят ее в основном за это. Такова ли была авторская задумка, или же Вы пытались исследовать что-то другое в этой работе?
Я просто пытался написать о сексботах, но вся эта генномодифицированная еда, пик нефти, корпоративный империализм, генная инженерия, политические махинации и столкновение культур — все это засорило книгу. Там так много слов встали на пути. Особенно прилагательные. Я не понимаю, почему ее не ценят за эти прилагательные.
"Ship Breaker" пошел в другом направлении. Он был написан для молодой аудитории и был более динамичен, чем ваши предыдущие работы. Учитывая, что на протяжении долгого периода времени Вы писали пессимистические книги, как Вы перенастраивались, чтобы написать более оптимистично?
Я представил себе историю, которую хотел бы прочитать в детстве, и написал ее. Я сфокусировался на идее приключения, и постарался, чтобы каждый из персонажей закончил роман на положительной ноте. С четкой целью, все остальное просто выстроилось само.
Что молодые читатели возьмут из "Ship Breaker" — Вашего романа о подростке, собирающем металлолом со старых нефтяных танкеров в Мексиканском Заливе?
В моей душе, я хочу, чтобы молодежь увидела, что мы, взрослые, делаем им медвежью услугу, сколько бы мы не вели нудные разговоры о вложении в их будущее. Или, может быть, я хочу, чтобы они подумали, что сила ветра крутая и сексуальная, и вдохновились на создание чего-то такого же классного, как клиперы в книге. Может быть, я хочу, чтобы они думали, что чтение это приятно и весело, а не нудно и противно. Может быть, я хочу, чтобы они взглянули на свои семьи, и поняли, что порой ядовитые сорняки стоит выдергивать. Все вышеперечисленное, вместе или по отдельности сработает для меня.
Ваши работы, часто привносят не западные идеи и культуры, для западной публики. Почему, по вашему для большинства рассказов и романов, важно иметь неанглоязычных персонажей или места действий?
Одна из причин, по которой я люблю писать истории, эта необходимость узнавать новые вещи. Я испытываю огромное удовольствие, имея возможность взглянуть на мир по другому, быть вытащенным из обычного, благодушного состояния. Но вообще-то, интервьюируете ли вы геолога из Геологической службы Колорадо, или живете с семьей дайцев в Южном Китае, все предоставят вам интересные окна в мир. Западный или не западный — это упрощение. Нужно просто быть любопытным и задавать кучу вопросов, и радоваться возможности рассмотреть мир через кучу линз — они могут быть расовыми или культурными, или профессиональными, или половыми, или классовыми, или географическими, или, или, или... Но главное здесь, если ты писатель, и ты не заинтересован в мире вокруг тебя — в чем смысл?
В "The Alchemist", титульный персонаж спасает свой средневековый город от магической угрозы с помощью технологии (алхимии). Это Ваш взгляд на технологию? Что-то, что может спасти людей, или же Ваш взгляд ближе к "The Windup Girl", где технология уничтожает?
Технология — это просто инструмент. Как мы ее используем говорит многое о нас, но практически ничего о технологии.
Как Вы и Тобиас Баккел работали над совместным миром "The Alchemist" и "The Executioness"?
Мы использовали Skype для мозгового штурма, чтобы было естественное взаимодействие, и использовали Google Wave, чтобы создать общий документ с фактами о мире, чтобы мы оба могли работать над правилами мира и следить за их изменениями.
Каковы достоинства и недостатки создания мира вместе, и написания индивидуальных историй в нем?
Недостатков не было. Это было очень весело.
Почему Вы сделали протагониста "The Alchemist" семейным человеком?
Джеоз Алхимик нуждался в убедительном и сочувственном мотиве использования магии втайне. Защита здоровья его дочери, дала ему достаточно и эгоизма, и альтруизма.
Вы немало путешествовали по миру, особенно по Азии, есть ли у Вас какой-нибудь совет для отважного путешественника?
В первую очередь, перестаньте думать о себе, как об отважном. По большей части, если вы путешествуете по миру, вы просто кто-то, кто достаточно богат, чтобы купить билет на самолет и путеводитель. Вы не то чтобы едете на муле через Сахару. Проявите уважение. Поставьте ценности и манеры поведения страны в которой вы гостите, выше ваших привычных. Если вы решили путешествовать, вы решили вторгнуться в чей-то дом, так что, следует быть достойным гостем.
Если бы Вы могли изменить один аспект общества, что бы Вы сделали?
Когда я узнал новости, я был в катафалке. Я жил в маленьком городке, и к школе в которой я учился, не ходил автобус. Наши родители скидывались и платили парню, у которого был переделанный катафалк, который он превратил в подобие школьного автобуса, и мы ездили в нем туда и обратно.
Нам не сказали о убийстве Кеннеди в школе. Но когда мы сели в катафалк, чтобы ехать домой, Майк (водитель), включил радио, в первый раз на моей памяти. Мы услышали, что Кеннеди был убит. Майк помолчал, а потом сказал: "Они поймают сукина сына, который это сделал, и его кто-нибудь убьет". Именно так и вышло.
Когда и почему, Вы решили написать роман о убийстве Кеннеди?
Я пытался написать этот роман в 1973 году, когда я работал учителем в школе. Тогда он назывался "Split Track" и я написал четырнадцать страниц. Потом я остановился. Исследование материалов было очень трудным, для человека с полноценной работой. Также, я понял, что не готов — такой масштаб был слишком велик для меня, в то время. Я отложил книгу, и решил вернуться к ней позже.
Я рад, что не продолжил книгу тогда. В 1973 рана была слишком свежей. Сейчас, прошло уже почти полвека, с момента убийства Кеннеди. Мне кажется это достаточно долго.
Я недавно посмотрел фильм Роберта Редфорда "Заговорщица", о убийстве Линкольна. Это случилось сто пятьдесят лет назад, но все равно увидеть смерть президента Соединенных Штатов от руки одинокого стрелка — это шокирует.
Как использование современного персонажа, отправляющегося в прошлое, влияет на изображение Вами 1950-х?
Джейк Эппинг, мой главный герой, совершает несколько путешествий в прошлое — каждое из них переносит его в 19 сентября 1958, за две минуты до полудня, и каждое путешествие — это полная перезагрузка. Понемногу он к этому привыкает, но контраст, между его мышлением человека из двадцать первого века и между миром поздних пятидесятых-ранних шестидесятых, поразителен. И порой, это довольно смешно, как когда Джейк начинает напевать непристойную песенку Rolling Stones, и пытается убедить свою девушку, что он услышал песню со словами "she tried to take me upstairs for a ride", на радио.
Мы привыкли к нашему миру в настоящем — миру в котором бензин стоит четыре доллара за галлон, где мужчины и женщины равны, где у нас есть афроамериканский президент, где у нас есть компьютеры. Когда ты впервые попадаешь в 1958 — контраст поразителен. Тем не менее, чем дольше Джейк остается в том мире — тем больше он чувствует себя как дома. Со временем, ему не хочется покидать его. Ему нравится жизнь в том времени, когда в аэропортах не нужно было разуваться.
Писательство — это почти как гипноз. Получается вспомнить вещи, которые ты забыл в здравом сознании. Я чувствовал себя озадаченным, когда писал книгу. Смогу ли я поймать атмосферу жизни, между 1958 и 1963? Но, писательство — это прежде всего, вера. Нужно верить, что эти детали найдутся в нужный момент.
Чем больше я писал о тех годах, тем больше я вспоминал. Я пользовался материалами, когда я что-то забывал, но удивительно много удалось призвать из памяти — звук монет, которые ты бросал в автомат, когда садился в автобус; запах кинотеатров, в которых все курили; танцы, подростковый слэнг, книги того времени, необходимость библиотек. В книге есть забавный момент, когда Джейку нужно кого-то найти и он очень расстроен; если бы у него был компьютер, он мог бы сделать это за две-три минуты. Тогда не было телетрапов; нужно было выходить из терминала и подниматься по лестнице на самолет TWA. Сейчас, TWA уже не существует, но именно на самолете этой фирмы, Ли Харви Освальд возвратился в Техас.
Когда вы исследовали музыку того времени, слушали ли Вы песни, во время работы?
Я всегда был фанатом поп-музыки. Я хорошо осведомлен в музыке между 1955 и сегодняшним днем — я чувствую себя как дома, в разговорах о музыке. Это хороший индикатор перемен в американской жизни.
Один из эпиграфов для "11.22.63." — "танец — это жизнь", я всегда был заинтересован в танцах. Они во многом символичны для процесса ухаживания. Изменения в танцах отражают изменения того, как мы ухаживаем и любим, и живем, на протяжении многих лет. Я заходил на YouTube, чтобы посмотреть видео танцев пятидесятых и шестидесятых, это было очень интересно, видеть людей танцующих Stroll и the Madison, the Lindy Hop, Hell’s a Poppin’ — фантастические вещи. Я без ума от музыки и от танцев, и кое-что от этого есть в книге.
Я слушаю музыку практически постоянно. Не когда я пишу в первый раз, но когда я переписываю или редактирую, она всегда включена и очень громко играет. У меня есть определенные ключевые песни, которые я постоянно переслушиваю — они выводят мою жену, детей, внуков из себя. Я один из тех, кто будет слушать "I Will Always Love You" Уитни Хьюстон двадцать пять раз, до тех пор, пока я не узнаю, что песня была написана Долли Патон, и я послушаю версию Долли Патон еще сорок раз.
Самое большое впечатление, на меня произвел рок-н-ролл ранних пятидесятых. Я попытался вложить в книгу восхищение, с которым слушали Чака Берри или Литтл Ричарда. Когда ты услышал Литтл Ричарда в первый раз — жизнь изменилась. Когда я услышал "Palisades Park" Фредди Кэннона в первый раз, я подумал: "Эта песня заставляет меня радоваться тому, что я жив".
Нил Гейман — культовый, безумно популярный английский писатель, живущий в Соединенных Штатах. Он пишет фантастику, графические романы и сценарии к фильмам. Награждался премиями Хьюго, Небьюла и Локус, также медалью Ньюберри и медалью Карнеги за литературу. Большая часть его работ относится к фэнтези, городской фэнтези, современному хоррору, мифологии и странной фантастике, как к примуеру рассказ включенный в "The Weird" компендиум — "Едоки и кормильцы".
WeirdFictionReview.com встретился с Гейманом перед World Fantasy Convention 2011. Гейман был почетным гостем на коне, и два рассказа из антологии "Stories", которую он редактировал совместно с Элом Саррантонио, выиграли World Fantasy Award в этом году.
Г. Ф. Лавкрафт оказал на Вас влияние, мне было бы интересно узнать, что Вы взяли от Лавкрафта, что не часто упоминается в обсуждениях его работ — какой-нибудь аспект его фантазии?
Самое странное — это то, что главным подарком от Лавкрафта, были в меньшей степени его ктулхоидные работы, и в большей — указатели на вещие, которыми он вдохновлялся: одно из переизданий пейпербеков Гранады, (которые я читал в возрасте одиннадцати или двенадцати лет, в доме моей бабушки, в Саутси,) кажется это был "Дагон", содержало его эссе "Сверхъестественный ужас в литературе", которое стало для меня картой, того что стоит читать.
Когда я был молодым, я не считал, что мастерство Лавкрафта, проявлено в его ранних рассказах. Когда он начал писать рассказы вроде "Зова Ктулху", казалось, что он нашел свой голос — его ранние вещи хотели походить на Кларка Эштона Смита или Лорда Дансени. Я не уверен в этом сейчас, и честно сказать, даже не задумываюсь над этим. Я гораздо более снисходительный читатель сейчас, чем был в двенадцать лет.
Кроме Лавкрафта, каких писателей странного Вы читали в детстве? И находили ли Вы спрятанные жемчужины, будь-то истории или писатели, которых недостаточно помнят сегодня?
Дансени, без сомнения. Преступно, что нету полного собрания его рассказов. Рассказы Чамберса из "King in Yellow" были пугающими, и странно на меня повлияли. Рассказы и романы Фрица Лейбера, например "Conjure Wife", были жуткими для подростка. И Р. А. Лафферти, который мог быть странным, наравне с лучшими из них, когда он того хотел.
Что по Вашему, влечет людей к странной литературе?
Для меня, это как визит в странное место — отдых в неземной красоте и странности, из которой, не всегда можно вернуться целым и невредимым.
Видите ли Вы разницу между "хоррором" и "странной прозой", и "готикой", и имеет ли это отношение для Вас, как читателя и писателя?
Для меня Хоррор — это секция в книжном магазине, готика — тип книги, который закончился "Нортенгерским аббатством", и Странное — как попытку объединить то, что делал Роберт Эйкман, что делал Эдвард Гори — использовать приемы хоррора, чтобы восхищать и преобразовывать. Но я могу ошибаться. И нет, это не имеет значения.
Когда странное в странной прозе не срабатывает для Вас, в чем обычно причина?
Слишком сильно пытается.
Есть ли такое понятие, как "слишком странный"?
Нет.
Ваш рассказ включенный в "The Weird" компендиум, "Едоки и кормильцы" — это острая, странная, шокирующая история, без единого лишнего слова. Что изменилось, при переносе ее из комикса в формат рассказа?
Это был сон, который я пытался отобразить на бумаге. Я не был доволен ею в формате комикса, хотя и считаю, что Марк Бакингэм проделал отличную работу с артом. Поэтому, написание ее в виде рассказа, дало мне второй шанс, чтобы рассказать историю правильно.
Как часто реальный мир, дает Вам что-то необъяснимое, что-то странное, что становится искрой для рассказа или романа?
Достаточно часто. Реальный мир не обязан быть убедительным, поэтому он подкидывает очень странные моменты, порой.
Наконец, какая самая странная книга, которую Вы читали?
Если Джордж Мартин считал, что у него неистовые фанаты, прежде, когда каждая книга в его серии "Песнь льда и огня" буквально пожиралась, нетерпеливыми читателями, то успех сериала HBO "Game of Thrones" поднял ставки еще выше.
Мы поговорили с Мартином, после завершения его пиар-тура, когда он вернулся к работе над следующей книгой в серии "The Winds of Winter".
Каково Ваше участие, во втором сезоне "Игры Престолов"?
Я написал сценарий для девятой серии, "Черноводная". В данный момент, сериал снимается в Северной Ирландии. Мне бы очень хотелось быть там, наблюдать за сьемками, но слишком много дел.
Какие актеры взяв своих персонажей добавили им что-то новое, привнесли глубины, которые не обязательно были в них, когда Вы их создавали?
Мне кажется, у нас великолепный подбор актеров, наши директоры по кастингу проделали отличную работу. Без сомнения Питер Динклейдж проделал отличную работу с Тирионом, одним из любимейших моих персонажей. Питер даже не просматривался. Мы всегда хотели его на эту роль. Тоже верно и для Шона Бина, хотя мы и просматривали пару человек на роль, но мы всегда хотели Шона, и он сыграл блестяще.
Отдельной статьей идут дети — очень тяжело подобрать ребенка на роль. Наши дети будут нести на себе серьезный драматический вес — нам были нужны очень хорошие актеры. Мы заполучили троих великолепных.
О чем Вы больше всего волнуетесь, в связи с погружением сериала в историю?
Впереди, без сомнения, будут препятствия, и они будут лишь увеличиваться. Мне хотелось написать книгу огромной, как мое воображение. Теперь Дэвид (Бениофф) и Дэн (Уайсс) столкнулись с серьезной проблемой переноса этой комплексной вещи на экраны, с тысячами актеров, громадными замками и драконами, и ледяными стенами — очень большие проблемы. Одна из серьезнейших проблем — это бюджет. И продолжительность сезонов. У нас было десять серий для первого сезона, и столько же для второго. У "Подпольной империи" — двенадцать, у "Тримея" — двенадцать. Если бы у нас было еще два часа, мы бы смогли рассказать еще больше истории. "Буря мечей" огромна, нам придется разбивать ее на два сезона. Но Дэвид и Дэн — хорошие ребята, и они подобрали прекрасную команду, если кто и сможет с этим справиться — это они.
Другая проблема волнующая меня — это "эффект бабочки". Если вы знакомы с рассказом Рея Брэдбери, то поняли о чем речь. На ТВ мы увидели смерть Маго, но в книгах он нам еще встретится. Поэтому придется подстраиваться под обстоятельства.
Как Вы умудряетесь запомнить все детали? У Вас есть огромная энциклопедия или компьютерный файл, который вы используете в работе?
Все в моей голове, по большей части. Элио Гарсиа (управляющий сайтом Westeros.org), знает Вестерос лучше чем я. У меня возникает мысль, что лучше бы я не начинал заморачиваться с цветом глаз у персонажей. (Это предмет многих фанатских теорий) Это пришлось выкинуть первым делом при сьемках, фиолетовые контактные линзы плохо сочетаются с камерами.
Позволю себе задать вопрос от лица Ваших нетерпеливых читателей: над чем Вы работаете сейчас, кроме ожидаемых "The Winds of Winter"?
Книжный тур отнял немало времени. Я знаю, некоторые писатели могут работать в дороге, но я не один из них. Для следующей книги уже готово 100 страниц, в основном это законченные главы, которые я решил перенести из "A Dance with Dragons". Я вернусь к книге в январе.
До этого, нужно закончить еще несколько вещей. У меня есть новая повесть о Дунке и Эгге, которая появится в антологии "Dangerous Women". Также нужно согласовывать "The World of Ice and Fire", которая будет большой глянцевой книгой, о истории и генеалогии Вестероса. Мы работаем над ней вместе с Элио Гарсией.
Будет ли там новый материал, или же это просто сведение всего в одну книгу?
Там будут некоторые вещи, которые я не смог воткнуть больше никуда.
По мере продвижения серии, мы узнаем все больше информации, о событиях случившихся в прошлом, перед началом первой книги. История движется в двух направлениях: вперед и назад.
Я рассказываю все больше о восстании Роберта, о юности Роберта и Неда, и о том, что с ними произошло. Мне уже задавали вопросы, но я не собираюсь писать приквел, потому что, с каждой книгой вы узнаете больше и больше, что может отразить события настоящего в ином свете.
Некоторые события в "A Dance with Dragons" открывают возможность, для некоторых персонажей влиять на уже произошедшие события. Вы оставляете открытой, возможность меняться для прошлого?
(Долгая пауза) Мне не хотелось бы раскрывать тайны. Скажем так: прошлое, настоящее и будущее — это все части одного континуума, и на них можно смотреть по разному. Прошлое всегда с нами.
Немалое количество действия "A Dance with Dragons" проходит в Эссосе, который является аналогом Азии и Ближнего Востока, в то время как Вестерос, немало взял от Западной Европы. Когда я читал о Дени, которая стала чужеземным правителем в экзотической стране, то вспомнил "Человек, который хотел быть королем" — фильм с Шоном Коннери и Майклом Кейном, основанный на рассказе Редьярда Киплинга. Задумывались ли Вы над этими параллелями — колониализм, "ноша белого человека" — когда писали книгу?
Я говорил много раз, что не люблю слабо прикрытые аллегории, но определенные сцены, порой резонируют. Другие люди приводили более современный аргумент, что это может иметь отношения к нашим несчастьям в Афганистане и Ираке. Я замечаю параллели, но я не собираюсь облить краской войну в Ираке, и назвать это — фэнтези.
Когда цивилизации сражаются в Ваших книгах, вместо «Ружей, микробов и стали», получается "Драконы, магия и сталь" (Ну и микробы).
В моем мире есть магия, но по сравнению с мирами других фэнтези-писателей, ее мало.
Драконы — это ядерные боеголовки, и они есть только у Дени, что в определенной степени, делает ее могущественнейшей персоной в мире. Но достаточно ли этого? Я стараюсь исследовать данную проблему. У Соединенных Штатов, есть возможность уничтожить мир, нашим ядерным арсеналом, но это не помогает в решении геополитических задач.
Сила работает немного тоньше. У Вас может быть сила разрушать, но это не дает автоматически силу улучшать, или реформировать, или строить.
Некоторые из Ваших хардкорных читателей (я среди них), провели кучу времени, обсуждая сколько же видов магии есть в Вашем мире. Или же это все проявления одних и тех же сверхьестественных сил?
Это мне хотелось бы открывать по чуть-чуть.
Я хочу сказать в общем, что когда работаешь с магией в фэнтези, то следует оставлять ее волшебной. Многие писатели, работают над системами и правилами, что мне кажется ошибкой.
Чтобы магия была эффективной в литературном смысле, она должна оставаться непознанной, странной, опасной силой, которую нельзя предугадать или контролировать. Это делает ее намного более интересной и запоминающейся. Это работает со всеми символами и метафорами, всех сил во вселенной, которые мы не понимаем, и возможно, никогда не поймем.
Значит, Вы не хотите, обьяснять уровни мидихлорианов?
Если бы я хотел писать научную фантастику, то я бы писал научную фантастику.
облако тэгов
)
