Демономания

«По небу полуночи демон летел

Лермонтов»

Первое, что нужно знать, делая выбор в пользу нового романа Марты Уэллс (номинант Goodreads Choice Award-23, кстати) — это не как Киллербот, скорее как серия про крылатых людей Раксура. В антураже, напоминающем об Ассиро-Вавилонской культуре действуют демоны, ведьмы, смертные, благословенные (зчркнт) бессмертные набожители, прорицатели, маги и еще всякой твари по паре. Большинство из них имеет с людьми мало общего: демоны практически бессмертны, в давние времена заключили с людьми договор, что могут брать тело только что умершего человека и вселяться в него, отчасти становясь членом семьи и порой помогая клану своими сверхспособностями. Ведьмы происходят от союзов демонов со смертными и могут изменять реальность, у них иной, чем у людей и демонов, способ ее восприятия. Небожители в этом мире в наибольшем почете, сказочно красивые, они пользуются как природной, так и научно-технической магией, и до прочих его обитателей редко снисходят. Чего не скажешь о злодеях толкователях, которые овладели зачатками магии и знаний небожителей, и тут же бросились покорять, похищать, грабить, обращать в рабство обитателей этого мира.

«Король ведьм» начинается с того, что Каистерон, принц четвертого дома подземного мира (для нас с вами просто Каи) внезапно приходит в себя, когда исчезает действие заклятья, державшего его в плену в небытии стазиса. За время отсутствия героя мир сильно изменился, крах угрожает достигнутому ценой великих жертв равновесию, в котором народы сообща строят Восходящий мир Имя новй напасти иерархи, прежде они уже приходили в мир и тогда Каи спас всех, но в ходе борьбы ему пришлось воспользоваться телом одного из еще живых врагов. Это воспринимается как вопиющее нарушение этики, победителей здесь судят, его заточают в стазисе. Заклятье спадает, когда один из толкователей подбирается к Каи, чтобы сделать своим служебным демоном — фамильяром.

С этого начинается новый цикл похождений героя в «здесь и сейчас» романа, в ходе которого ему, жрице Зиде и примкнувшим к ним товарищам предстоит спасти ее любимую женщину, а заодно уж выяснить, какая сволочь пытается расшатать хрупкое равновесия нового миропорядка, и примерно наказать. Марта Уэллс не из тех, кто заботится о читательском комфорте, заботливо укутывая пледом предыстории. Она швыряет на глубину, в гущу событий, предоставляя самим разбираться в хитросплетении судеб и отношений. Кто-то в восторге, моя первая реакция была: «Замуровали, демоны». Радикально она не переменилась и к финалу. Слишком много всего, везде и сразу, чересчур диковинные твари и странные представления о гендере и анатомии. Хотя последнее понравилось — никакого педалирования, скорее асексуальность, чем заинтересованность, духовное сходство и родство важнее сексуальных страстей.

Я вспоминаю свое знакомство с миром Раксура, где резкое отторжение от «Пучин Сирены» сменилось постепенной приязнью со «Змеиным морем», и думаю, что здесь та же история. На осмысление непростых, лишь внешне похожих на старое доброе фэнтези из 80-х, романных построений Уэллс нужно время и некоторое количество читательской работы. Провести которую с максимальной эффективностью поможет аудиокнига в исполнении Игоря Князева. Читает он отменно.

Полынная горечь

«У тебя есть целый месяц на жизнь. Сделай хоть что-то толковое!»

Потерять ребенка, кошмар каждого из нас, случился с симпатичной третьекурсницей Ульяной. Гуляя с братом, отвлеклась на переписку в телефоне, Никитка выскочил на проезжую часть, она почувствовала резкий запах полыни и увидела, как из-за угла выворачивает грузовик, как маленькое тельце отлетает и ударяется об асфальт, как вытекает изо рта брата струйка крови, а на обочине остается красная сандалика. Потом она моргнула и Никита все так же возился с застежкой посреди дороги, и грузовик только еще появился, и была секунда, чтобы метнуться, вытолкнуть брата, но Ульяна впала в ступор. Видение воплотилось в реальность.

Прошло три года. Уля просыпается в ближнем Подмосковье, где снимает комнату с какими-то маргиналами. Она давно не учится, работает в месте, где зарплаты только и хватает, что на оплату этого гадючника. ежедневную электричку до Москвы и еду. А ботинки прохудились и новых купить не на что. Мама выставила ее из дома после смерти Никиты и общения не поддерживает. Из института пришлось уйти, прежние связи оборвались. Время от времени Уля чувствует все тот же горький полынный запах и тогда знает — поблизости человек, который скоро умрет. Это, в придачу к непреходящему чувству вины — ее наследство от того дня. И жить незачем, а сейчас, когда уволили, и не на что. Остается «не жить». Старый бродяга говорит ей в спину: «Ты этого не сделаешь», когда Уля уже собирается перегнуться через перила железнодорожного моста. А потом ведет в местную тошниловку и отсчитывает четыре пятитысячные купюры, предлагая сыграть в интересную игру, за выигрыш в которой обещает исполнить любое ее желание.

Так начинается «Там, где цветет полынь», дальше не менее круто, хотя если ищете чего-то благостного и духоподъемного, вам не сюда. Да и странно было бы ожидать этого от мистического хоррора, правда? Здесь герои из плоти и крови, по большей части не те, каких встречаешь в повседневности (и это к лучшему). Оригинальная концепция мироустройства, с элементами конспирологии, но продуманная. Роман поднимает мощные пласты социальной и поколенческой проблематики, затрагивает тему психических расстройств, в нем множество ярких второстепенных персонажей — не самых приятных, но живых. И это по-настоящему интересно, хотя уменьшение количества психоделической хтони с полынными полями и клубящимся туманом пошло бы книге на пользу.

Ольга Птицева мастерски выстраивает интригу, продолжая традицию жалостного внимания русской литературы к маленькому человеку, проводит свою героиню через соблазны и испытания, дает образ Ульяны в динамике. Неуютный мир, далекий от благостной ностальгии по разбитому в феврале 22-го хрустальному шару. Отличная книга, и читает аудиоверсию авторка очень достойно.

Два мира, два Шапиро

Лучшим не хватает убежденности, а худшие наполнены страстной уверенностью.

У.Б.Йейтс

Это Пулитцеровский лауреат 2022 и я хотела этот роман примерно два последних года: сначала сильно, потом слабее, потом вовсе забыла. Внезапно наткнулась на Строках и не поверила, неужели правда «Нетаньяху»? Правда. О романе говорили, как о безумно смешном, а я не могла взять в толк, как про серьезного действующего, и вроде хорошего, политика можно сочинить и опубликовать юмористическую книгу, и получить за нее главную национальную книжную премию. Хотя бы и про премьер-министра другой страны. Оказывается можно, и еще какую — по-настоящему смешную книгу о по-настоящему грустном.

Сказать по правде, Бенджамин (Биньямин) Нетаньяху появляется на ее страницах десятилетним, ненадолго и с единственной репликой: «Йони!» — обращенной к старшему брату. Но об этом стоит подробнее. И нельзя — потому что кульминация, а история Джошуа Коэна стоит того, чтобы прочесть ее, не испорченной пересказом. Потому, в самых общих чертах: 1959 год, еврейская семья: Рубен Блум преподает историю в Корбинском Университете, Эдит работает в университетской библиотеке, семнадцатилетняя Джудит заканчивает школу. Типичные представители среднего слоя среднего класса, с той разницей, что ее родители принадлежат скорее к верхней границе, его — к нижней. Сначала семья переживает поочередные визиты старших, во время которых теща демонстрирует снобскую заносчивость, свекор пугает куклуксклановцами и погромами, и происходит много вещей, забавных для читателя, но болезненных для героев.

Рубен и Эдит довольны своей жизнью, которая могла бы быть лучше, но без того достаточно хороша. Пока не являются они, Нетаньяху. Кандидатуру Бенциона, историка по специальности, яростного ревизиониста по призванию, предстояло рассмотреть Рубену на открывшуюся вакантную должность, и большого энтузиазма его сионистская риторика у героя не вызывала. Специалист по средневековой Иберии и истории инквизиции, он сводит роль последней к тому, чтобы вытеснять крещенных евреев обратно в иудаизм, чтобы проще было притеснять их. Тезис спорный даже на взгляд специалиста по другой области истории. Но вскоре Блумам предстоит лично познакомиться с убежденностью и полемическим задором семьи Нетаньяху, и ручаюсь — вы будете смеяться, хотя представителям этой милейшей семьи будет невесело.

За гомерически смешными эпизодами романа, история о двух типах — нет, не евреев, а людей вообще: тех. кто хочет просто жить, созидать, сохранять и решать проблемы по мере их поступления. И тех, кто эти проблемы всем создает, чья тупо агрессивная убежденность в своей правоте давит чужих и ставит под ружье своих. Почему умным и порядочным не хватает харизмы, а йеху отсыпано ее с избытком? Аудиокнига отлично прочитана Григорием Перелем.

Наполненный человек

«Старики

говорят,

только

земля

выстоит.

Ты сказал

верно.

Ты прав.»

Конец июня 1876, одиннадцатилетний мальчишка из племени лакота совершает «деяние славы» — касается руки бледнолицего, поверженного в сражении, которое войдет в историю как Битва при Литл-Бигхорне. Убитым оказывается молодой генерал Кастер, точнее, тогда полковник — генеральское звание ему присвоят посмертно. В момент прикосновения дух белого человека входит в тело мальчика. Не вытесняет и не замещает, скорее подселяется неудобным квартирантом, время от времени бормочущим непонятное на «глистном» языке. Всю жизнь, а проживет он долго, Паха Сапа будет носить в себе призрак человека, ставшего легендой Америки. Постепенно, выучив английский, поймет его речи, там будет неприлично (во всех смыслах) много о Либби, жене Кастера. В очередной раз подтверждая тезис о том, что слава яркая заплата на ветхом, далее по тексту, а все, что нам нужно — это только любовь.

«Черные холмы» — имя мальчика, хотя чаще его будут называть Вялый конь. Мистер Вялый конь — прозвищем, полученным от пленивших его белых, по той кляче, на которую усадят. В жизни ему придется много и тяжко трудится, и это не будет поденщина батрака на ферме, но всегда героический труд, только и достойный настоящего мужчины. На удивление скудно оплачиваемый. Но это уж так всегда: кто-то рождается с серебряной ложкой во рту, оканчивает Вест-Пойнт, женится на красавице, кончает жизнь самым молодым генералом, о котором слагают стихи, пишут картины, открывают ему памятники, и вдова скорбит, оберегая память с лишним полвека. Миллионам других выпадает безвестность и незаметность, с единственным шансом стать видимым миру, взорвав к чертям собачьим символы гордости «пожирателей жирных кусков», отобравших у Вольного народа его земли.

Нет, он этого не сделает. И, справедливости ради, жизнь Паха Сапа не сплошь страдание, в ней любовь лучшей девушки на свете, и сын, которым гордился бы любой отец. И (шепотом) красавица внучка, умница правнучка, чьи усилия послужат к тому, чтобы снова превратить эту землю в рай. Одновременно ожидаемый и неожиданный Дэн Симмонс. Ожидаемо объемный роман (коротко он не пишет); альпинизм, без которого не обходится ни одна симмонсова книга — здесь промышленный при строительстве небоскребов и монумента горы Рашмор, на самом деле, безумно интересные подробности. Непременный Холокост, не то, чтобы уместный, имея в виду временные рамки, и отчасти замещенный варварством белых в отношении индейцев, но Симмонс находит возможность включить тему гонений на евреев в любой свой роман. Много исторических подробностей, фирменный литературоцентризм, магический реализм, постмодернистские прыжки во времени.

Неожиданно обращение к теме коренных американцев с огромными пластами аутентичной информации о ритуальной стороне и внушительными кусками транслитерации на языке лакота. Это создает серьезный порог вхождения для человека, далекого от интереса к прикладной антропологии и американской истории позапрошлого века. И тут не могу не сказать об аудиокниге в исполнении Игоря Князева, который произносит эти зубодробительные звукосочетания с изяществом и легкостью, максимально облегчая восприятие. Роман стоит того, чтобы иметь его в читательском активе, а с таким проводником все у вас получится.

Тоталитарный романс

«Одно из последствий антиутопии для личности — отказ от независимости в угоду слияния с кем-то (или чем-то) внешним, чтобы обрести таким образом недостающую силу и значимость; разрушительность — где разрушение окружающего мира дает возможность избавиться от чувства собственного бессилия.»

Действие книги Татьяны Богатыревой разворачивается в дистопическом обществе, удержусь от соблазна сказать «недалекого будущего», скорее альтернативная реальность, где события развивались иначе, чем в нашей. Меньше глобального насилия, декларируемый гуманизм, но при этом разрешена смертная казнь. В высшей степени гуманная, эвтаназия. Раз есть казнь, должен быть и тот, кто ее осуществляет, приводит в исполнение. В этом варианте общественного устройства — не доверенное рандомному выбору техники, как в даниловском «Саша, привет»

Ее зовут Татьяна, не Ларина, его Евгений, не Онегин, но отношения, по крайней мере поначалу, развивались в том же ключе: восхищение девушки молодым человеком, непохожим ни на кого из прежних знакомых. Сочетание в нем силы с искушенностью, которое манит и притягивает, как огонь мотылька. Оглянуться не успеешь, а крылышки уже опалены, не улететь. Да и кто сказал, что хочется? Младший брат любимого, Игорь, мог бы объяснить, как такое происходит, хотя в его случае зависимость развивалась скорее по сценарию стокгольмского синдрома, когда начинаешь боготворить того, кого сильно боишься. Игоря Женя запугивал с детства, ломал его игрушки, заставлял смотреть, как убивает мелких зверушек. Кто-то возненавидит мучителя, кто-то проникнется обожанием, Игорек оказался из вторых.

«Говори» уникальная по структуре вещь, соединившая художественное произведение, горькое и трогательное, с анализом антиутопии как жанра, скорее социологическим, чем литературоведческим. Одновременно это проза, пронизанная поэзией, так тонко и точно встроенной в текст, что перехватывает дыхание и мурашки бегут по коже. Немыслимая глубина в малом объеме.

Все переплетено

«А что вы хотите, — сказал Марсьяль, — война войной, а люди все равно мрут себе понемногу, хотя бы и в войну». Его замечание показалось мне бессмысленным, но интересным.»

Название «Ежегодный пир погребального братства» показалось интересным и осмысленным, пару месяцев назад, когда листала каталог Букмейта. Вчера утром узнала, что Алла Беляк удостоена за блистательны перевод этого романа премии имени Мориса Ваксмахера, которая вручается посольством Франции за лучший перевод французской литературы на русский язык. И захотела читать немедленно.

Тем более, Матиас Энар взял с этой книгой Гонкуровскую премию — главную французскую литературную. Итак, парижанин Давид Мазон этнолог, приезжает в деревню Пьер-Сен-Кристоф для написания магистерского диплома. Именно сюда, потому что грант выделен этим департаментом Северо-Запада Франции. Ему 30, небогат, не знаменит и не престижен. По большому счету, и не видит себя антропологом, плывет по течению. Деревня, где предстоит скучать Давиду, не самый прелестный уголок. По правде — та еще глухомань, даже не верится, что в двух часах езды от Парижа. Культурная программа исчерпывается баром «Рыбалка», который держит толстый Томас. Считается, что всю деревню можно встретить, посидев там подольше. На самом деле нет, состав населения неоднороден. Есть старожилы фермеры, у одной такой семьи Давид снимает квартирку; есть пенсионеры из мест с менее приятным климатом; есть, наконец, владельцы коттеджей, которые работают в городе и приезжают сюда переночевать и пожарить шашлыки в выходные. Как антрополога его интересуют все, но коренное население в приоритете.

Местные относятся к парижанину приязненно, хотя не без скепсиса. В его заметках сквозит невольный снобизм сорбоннского выпускника. Диссертация двигается ни шатко, ни валко, и читатель уже готовится к назидательному чтению о взаимопроникновении городской и деревенской культур, когда повествование делает кульбит, превращаясь в историю местной девушки, незадолго до Второй Мировой изнасилованной в лесу неизвестным. Бедняжка понесла, отец выдал ее за бедняка, дав в приданое земли, но все знали, что малыш не от мужа. Страстно желая доказательства мужской состоятельности рождением своего ребенка, тот измучил ее чередой супружеских изнасилований. После очередного, Луиза объявила себя беременной и запретила секс, а тут и его забрали на войну.

И новый кульбит романа. Теперь это описание ежегодного пира из заглавия. На него собираются представители погребального братства со всех окрестных городков. На сей раз принимающая сторона мэр Пьер-Сен-Кристофа, по совместительству владелец похоронной конторы. Согласно преданию, на те три дня. что длится пирушка, сама Смерть берет отпуск, никто в это время не умирает. И, боги мои, что это за трапеза! Поистине раблезианские описания блюд, способов их приготовления, подачи, поедания. Бесконечная череда яств в количествах, несовместимых с жизнью, но описанная с соблюдением всех тонкостей застольного этикета, которые посрамят и мишленовские звезды. А в дополнение — роскошный спич одного из сотрапезников о Гаргантюа. Литературных и кинематографических (как не вспомнить «Пир Бабетты») аллюзий в романе множество и «Отверженных» Гюго не меньше, чем Рабле. А еще, Давид совершает экскурсию в Ла Рошель, вспоминая Дюма, и одна из вставных новелл прямо отсылает к Гугенотской трилогии. И это я еще не сказала о трубадурах и поэте-охальнике Вийоне, который, согласно «точным» сведениям одного из пирующих, вовсе не был повешен, но спасся и нашел приют в поместье собрата по перу.

Энар перемешивает эпохи, отправляет героев в череду реинкарнаций, воздает по заслугам. А еще, размышляет о творчестве, экологии, жизни и смерти, соединяет одинокие души. Чудесный образец современной французской литературы в безупречном переводе

Гимн летней беззаботности

В моем поколении нет человека, который не любил бы мультика про Львенка и Черепаху. Очаровательный шкодливый Львенок, который все никак не мог уяснить: как можно лежать и одновременно смотреть, а тем более — петь, ведь лежа только спят. Мудрая снисходительная черепаха с интонациями Фаины Раневской, объяснявшая, что мир устроен несколько сложнее — эта пара навсегда в наших сердцах.

«Я на солнышке лежу. Я на солнышко гляжу» было куда более узнаваемым мемом, чем сотни сегодняшних. Не потому, что нынешние хуже, а потому, что тогда все дети, да и взрослые, жившие на территории одной шестой суши, смотрели одно и то же. Заодно приобщаясь к тонкостям понимания великого могучего правдивого свободного языка, в пространстве которого на солнышке можно было лежать, одновременно глядя на него, бесконечно далекое.

Помню культурный шок от известия, что за обоих героев пел Олег Анофриев, для тогдашней меня «какой-то дяденька». Это уж потом, много позже, я узнала, что большинство ролей в обожаемых «Бременских» исполнил он, и «Есть только миг» из «Земли Санникова», и «Без светлых волн, без дальних дорог» из «Капитана Немо» — оба фильма предмет девичьих девичьих грез.

Сказку Сергея Козлова, простую и милую, издательство «Малыш» перевыпустило в серии «Союзмультфильм» с иллюстрациями, отрисованными в мультике Борисом Акулиничевым. Эта советская классика найдет отклик и у сегодняшнего цифрового поколения детей

Деятельная любовь

«Тайны есть в каждой семье, но не все тайны подразумевают обман. Семью создает не общая кровь, а общие тайны.»

Ножевое ранение беременной женщины, пробита брюшная полость и надрезана стенка матки, из живота высовывается маленькая ручка. Рядом врач, но ни условий, ни возможностей для кесарева. Доктор вынимает сигарету изо рта закурившего от волнения свидетеля, подносит тлеющим концом к ручонке, она возмущенно отдергивается. Стенка матки прихвачена кетгутом, брюшина зашита, малыш родится в срок естественным путем. Дополнительный штрих — он получит имя «Ленин». Это самый яркий эпизод (для меня, возможно вас поразит другой) нового романе Абрахама Вергезе.

Мы полюбили его «Рассечение Стоуна», следующая за которым книга писателя-врача вышла через пятнадцать лет и стала одной из самых ожидаемых в англоязычном (Goodreads Choice Award) и нашем книжном пространстве — спасибо Фантому и Марии Александровой за перевод с которым видишь, слышишь, обоняешь, ощущаешь южноиндийскую Кералу. Землю христиан, крещенных еще апостолом Фомой два тысячелетия назад и образующих замкнутую, хотя обширную общину. Говорю об этом не только потому, что герои «Завета воды» христиане — не самая распространенная в Индии конфессия, но и потому, что роковая особенность, воспринимаемая как родовое проклятие — в каждом поколении кто-нибудь тонет — окажется наследственным заболеванием, не в последнюю очередь обусловленным браками внутри замкнутого сообщества.

История, которая охватывает семь десятилетий и три поколения, начинается в 1900, когда двенадцатилетнюю полусироту бесприданницу Мариамму выдают за сорокалетнего вдовца. Не спешите отшатываться в ужасе, за вас это сделает жених, который вскричит: «Но она же ребенок!» и лишь довод сестры, что отказавшись жениться, он опозорит и обездолит девочку, заставят его завершить обряд бракосочетания. И, вопреки опасениям, этот брак по расчету окажется самым удачным, какой можно представить. Девочка станет нежной матерью сыну мужа, а дух его первой жены будет помогать ей в ведении хозяйства, как добрый домовой. И, спасенный им когда-то, слон будет дарить ей букетики жасмина. А потом она вырастет и станет Большой Аммачи (большой матерью), хозяйкой пятисотакрового (двести гектаров) имения.

Водобоязнь и странные утопления на суше; изобразительное искусство: индийское и европейское; лепрозорий и прокаженные; Мелвилл и Диккенс; история Индии первых семи десятков лет; любовь и страсть; рождение детей; наркотическая зависимость и много-много медицины — всему находится место на страницах романа. Хотя последнее ожидаемо. Удивительная история, где на хороших людей обрушиваются несчастья, сотой доли каких хватило бы впасть в пожизненную депрессию персонажам современной литературы, помешанным на психотравмах. А они продолжают трудиться, созидать, лечить, заключая в кольцо силы читателя. Здесь светло, сюда хочется возвращаться все восемь сотен страниц.

Роман в длинном списке Ясной поляны 2024, свои рецензии на книги которого я собираю здесь, однако «Завет воды» прочитала бы и без номинации. Прекрасная новость для тех, кто уже оценил преимущество аудиокниг: ВИМБО выпустило его в исполнении Алексея Багдасарова — радость аудиала все тридцать часов звучания. Аудиоверсия на Строках, как и электронная.

Да, азиаты мы, с раскосыми и жадными очами

И кто говорит «плагиат», я говорю «традиция».

Вагон историй про писателей, присвоивших рукописи талантливых коллег, пополнился очередной. На сей раз от звезды первой величины, каковой, в отсутствие Стивена Кинга и Джоан Роулинг, назначена Ребекка Куанг. Справедливости ради, она по-настоящему популярна, и карьера ее на взлете: этно-плагиат-газлайтинг «Йеллоуфейс» меньше, чем за год набрал на Goodreads полумиллионный рейтинг; у этонофэнтези «Опиумных войн» и альтернативной истории с этническим колоритом «Вавилона» столько же в сумме. Можно сказать, что у старого доброго детектива аудитория побольше, чем у этой вашей фэнтезятины.

Но на самом деле, Ребекка Куанг умеет рассказывать увлекательные истории, упаковывая, китайскими лаковыми шкатулками, в небольшой объем много смыслов, да не простых, а триггерных. Каждый найдет то, что зацепит именно его, и никто не уйдет обиженный. Джун Хейворд и Афина Лю познакомились на первом курсе Йеля, где обе учились, мечтая о писательской карьере. Афина стала звездой, Джун досталось роль рабочей пчелки литературного улья. Карьера (а также гонорары и роялти) первой с ее китайской аутентичностью, взмыли ракетой, вторая выслушивала от агента, что в отрасли сейчас не лучшие времена для семейной истории с элементами автофикшена. Как ни странно, это не мешало им поддерживать отношения, которые издалека могли сойти за дружбу.

Встречались, выпивали, всегда по инициативе Афины. Платила тоже она и для «некрасивой подружки» Джун возможность побывать во всех этих престижных местах, отведать безумно дорогих блюд и напитков играла не последнюю роль. Очередная встреча затянулась, перетекла в посиделки у Афины дома, где та (ни слова в простоте) принялась готовить блинчики с экстрактом пандана. С пьяным рвением, девушки устроили чемпионат по поеданию этих зеленых блинов, Афина подавилась, прием Хеймлиха не то не помог, не то Джун исполнила его неправильно. Успешная подруга умирает до прибытия неотложки, лузерка остается с ее новым романом,напечатанным на машинке (ни слова в простоте, помните?)

Роман о китайских рабочих, участвовавших в Первой Мировой хорош. Сыроват, рыхловат, схематичен и вообще скорее черновик, но Джун доводит его до ума и предлагает своему агенту, под своим именем. На вопрос: «Почему Китай?» — готов ответ: «Потому что так она отдает дань памяти любимой подруги, умершей у нее на руках.» На Джун, теперь Джунипер Сонг (никакого обмана, мама дала ей второе имя «песня») обрушивается слава, оглушительная и феерическая, со всеми прилагающимися бонусами, как приятными, так и не очень. Хейтерство среди последнего, причем к закономерным подозрениям в плагиате добавляется обида азиатов — какого черта эта белая взялась писать о нашем? Как не вспомнить скандал с «Американской грязью» Камминс.

Причина, по которой я не поклонница Ребекки Куанг — бодро начав, примерно к середине она скатывается в откровенную муть, «Йеллоуфейс» не исключение. Решительная авантюристка Джун внезапно превращается в невротичку, одержимую личностью Афины: «Все отдам, только верните ее, живую и невредимую!». И ты, такая: «Что за хрень?» Проповедь сверхценности писательства выглядит, мягко говоря, нездоровой: «Я хочу, чтобы мир с затаенным дыханием ждал того, что я скажу дальше». «Да ладно, — хочется ответить, — Иди умойся, писательство тесный мирок, до которого миру мало дела.» Когда живая ткань истории подменяется надуманными страданиями, она умирает. Остается актуальная проза про расовую аутентичность, культуру отмены и очередное «почему одним везет, а другим не очень».

Закончив, думаешь, что прочла/прослушала недурной детективный триллер, не больше. И ошельмованный перевод ничуть не испортил эту благоуханную прозу. Берите сейчас, не ждите повторного редактирования.

Как надо!

»- Как ее зовут? Что вы говорите! Грубит, отвечает: «Как надо»?»

Девочка-дракон не грубит, хотя на слух сотрудника органов, который «гимназиев не кончал», латинское Когната звучит диковато. В этом имени концентрированный смысл нового романа Алексея Сальникова, (лат. cognati, букв. «родственные»), и да, здешние драконы родственны скорее людям, чем ящерам из мифов и фэнтези-романов. Выглядят как люди, с некоторыми отличиями, впрочем — не спутаешь. Относятся к нам как к дикарям, называют «мартышками», не гнушаются употреблять в пищу, изначально враждебны От покорения и уничтожения людей спасает климат — физиология у драконов рептилоидная, в холода они впадают в спячку. Дракон ни при каких условиях не станет человеком, человек, при определенных — может.

Ребенком войны, Константин попал к драконам и некоторое время прожил там оруженосцем юной аристократки, которая не сомневалась, что сделает из него стопроцентного дракона. У него, однако, импринтинг не случился. Ну. потому что сам не захотел. Сейчас ему за тридцать, сотрудник органов, живет в коммуналке — в советской стране все более-менее так живут, это у драконов капитализм и разные степени гедонизма. И именно Константинову (да, фамилия и отчество такие же, постоянство в кубе — его невольное кредо) выпадает доставить на родину девочку Когнату — наследницу одного из драконьих правящих родов.

Путь лежит через Зеркало — порождение драконьего технического гения и магии. Своего рода вселенский хаб: как «лес между мирами» Нарнии, Кузня из «Кесаревны Отрады» Лазарчука, Талисман Кинга, Алеф Борхеса. У Сальникова это пространство довольно хаотичное, чертовски опасное и парадоксальным образом, уютное. Оксюморонный уют свойство его прозы, создающей миры откуда должно бы хотеться бежать, но хочется остаться на подольше и возвращаться.

«Когната» вышла на Букмейте в сериальном формате, рассчитывать что в небольшом объеме, чуть больше шести часов звучания в аудио, удастся уместить непростую концепцию, с многообразием внутри- и межвидовых отношений, было бы чрезмерным оптимизмом. Остается надеяться, что Алексей продолжит эту историю, подарив нам еще того аутентичного «как надо!», за которое мы благодарны его прозе.

Самый феминистский роман Рушди

«Божественные чары иногда ненадолго даются людям, когда они первыми делают что-то в этом мире. Затем наступает время, когда люди должны научиться стоять на своих собственных ногах.»

Пятнадцатый роман Салмана Рушди и первый, опубликованный им после покушения. Книга написана до нападения, едва не стоившего писателю жизни, из-за которого Рушди отказался от продвижения «Города победы». Выходить на встречу с читателями и подписывать книги, поминутно ожидая выстрела или удара ножом — сомнительное удовольствие, потому роман сам себя продает и рекламирует. Книга в форме «найденной рукописи» — перевода древнего санскритского манускрипта, и без преувеличения, самое феминистское произведение писателя, известного последовательной борьбой за права женщин.

История девятилетней Пампы Кампаны начинается с гибели ее отца при осаде родного города. После чего женщины, потерявшие мужей, вышли на берег и устроили ритуальное самосожжение. Будущее осиротевших детей, очевидно казалось им менее важным, чем соблюдение религиозного обряда. Пампа Кампана, замолчала на следующие девять лет, а на всю долгую жизнь стала вегетарианкой, однако, выжила, найдя приют в пещере отшельника, которому днем стряпала и стирала его рубище, а по ночам... О том, что происходило по ночам, она предпочла забыть. Девочка, осененная духом богини Парвати, поражает красотой, а такжа мудростью и совершенством своих стихотворных записей, молва о ней идет по округе, и как-то два брата-пастуха приходят поклониться удивительной отшельнице, имея при себе мешок семян.

Впервые за девять лет заговорив, Пампа Кампана объясняет им, что в этом мешке семена нового мира, которому они должны дать начало. Удивленные, братья сеют свою редиску-петрушку. а из-под земли, как по волшебству, поднимается город с домами, мостами и всем, чему положено быть в городе. Люди тоже вырастают, как солдаты из драконьих зубов в истории Золотого руна, только здешние миролюбивы, наделены способностью к ремеслам и памятью о предыдущей жизни. Помните, в «Сказке о царе Салтане»:

«Он лежал пустой равниной,

Рос на нём дубок единый,

А теперь стоит на нём.

Новый город со дворцом,

С златоглавыми церквами,

С теремами и садами»

Так начинается история Биснаги, города, покровительницей которого на следующие две с половиной сотни лет станет прекрасная и вечно молодая Пампа Кампана. И нет, хорошее начало не означает безоблачного продолжения. История Биснаги узнает взлеты и падения, возвышение мерзавцев и изгнание благородных правителей, расцвет культуры и темные времена. Богиня не всегда сможет быть со своим народом, но заботиться о дочерях, внучках и правнучках, приносить собственное благополучие в жертву их интересов продолжит. Судьба и миссия героини словно бы в том, чтобы противопоставить эгоистичному самопожертвованию своей матери собственный альтруизм, отдать себя без остатка тем, кому было бы худо без ее заботы и попечения.

Множество чудес и приключений, цветистый слог с восточным колоритом, отчасти напоминающий «Сказки тысячи и одной ночи», частью сказания «Бхагавадгиты». Очаровательная, хотя и несколько печальная сказка на внешнем уровне, фем-утопия на срединном, философская притча о невозможности счастья для всех, даром, даже с самым мудрым и справедливым из правителей — на глубинном.

Ты — камера

«Ты думал, в загробной жизни будет молоко, пальмовый мед и девственницы-минетчицы?»

Этой книги из лонга Ясной поляны-2024 я ждала с особым чувством, потому что следила за ее продвижением из длинного списка в короткий, а затем к лауреатству Букера-2023, заинтересовавшись по аннотации, но не надеялась. что у нас издадут. И вот, чудеса случаются, «Семь лун Маали Алмейды» теперь есть на русском.

Талантливый и дерзкий фотограф Малинда — для друзей Маали — Алмейда обнаруживает себя в присутственном заведении с чиновниками, осаждаемыми толпами посетителей. По большей части эти люди выглядят, хм, необычно: у кого пулевые отверстия в стратегически важных частях организма, у кого сами эти части отсутствуют. Все выказывают недовольство, утверждают, что оказались тут по недоразумению и требуют немедленно решить их проблему. Маали не исключение, однако особого отношения никто здесь ему не обеспечит: «У тебя есть семь лун — говорит ему куратор, — Чтобы разобраться в причинах смерти, найти своего убийцу и завершить кармическую задачу предыдущего воплощения. Тогда по истечении этого срока ты отправишься в Свет»

Событий, предшествовавших смерти, он не помнит. Предполагает, что причиной убийства стала его работа фоторепортера — Маали сотрудничал со всеми, кто платил, снимая ужасы гражданской войны, которая ко времени описываемых событий (1990) уже семь лет шла в стране. На его фотографиях женщину сжигают заживо, дети умирают от голода, кого-то обезглавливают, выпущенные кишки, рои мух над трупами в разных стадиях разложения. Странным образом, на беспечную жизнь столицы все это никак не влияло. Те же коктейли на террасах, рулетка в казино, ухоженные красавицы и красавцы. Те же недовольные своей собачьей работой полицейские, которым, впрочем, удается найти расчлененный труп героя достаточно быстро, после того, как его мать заплатила за труды. Что не приблизило к разгадке Маали, который, бесплотным призраком может перемещаться в любую точку, но не может влиять на происходящее, оставаясь наблюдателем.

Есть, однако, и другая возможность. Повернувшись от Света к Тьме, можно обрести способность передавать информацию тем, кто любил тебя при жизни — «шептать». Никогда не бывший образцом моральной безупречности, Маали выбирает этот путь, чтобы с помощью своей официальной девушки Джакки и ее двоюродного брата Дилана Дхармендры — (ДД) распутать тайну убийства, дав ход снимкам. которые способны отправить в отставку правительство, а в перспективе — остановить войну. Забегая вперед — нет, конечно нет, никакие чужие страдания, показанные крупным планом, не заставляют людей отказаться от агрессии. Однако Шехан Карунатилака показывает противоестественность войны через частный детективный сюжет с далеко не положительным персонажем в роли жертвы-сыщика. Ты ничего не делал при жизни. чтобы прекратить это, так сделай же хоть что-то после смерти!

Повествование с непривычного ракурса второго лица: «ты вспоминаешь», «ты паришь», «ты видишь». Переводу Юлии Полещук удались яркие психоделические фрагменты загробных странствий и мощная этническая составляющая романа. Аудиоверсия в исполнении Ильи Сланевского хороша. Неплохо было бы атрибутировать книгу краткими примечаниями, поясняющими аббревиатуры и местные реалии, хотя это вопрос скорее к издателю — «Строкам».

Мы с коровой

«Корова поглотила меня, а море поглотило ее. Кажется, я тоже что-то поглотил, вот только никак не мог понять, что…»

Герой-рассказчик не производит впечатления самого сообразительного парня из всех, кого я встречала, хотя происходящее с ним в этой повести, впрямь, не так-то легко осмыслить: реальность то и дело норовит соскользнуть здесь в сюрреализм, а повседневность мешается с фантастикой и снами. Книга корейского писателя Тоёна Кима в длинном списке Ясной поляны 2024, мои рецензии на который в этой подборке. И «Как путешествовать с коровой» из числа самых необычных историй этого лонга.

Книга написана в 2007, уточняю для того, чтобы были яснее некоторые реалии: мобильные телефоны уже существуют, но мобильный интернет и мессенджеры еще не приблизили мир на расстояние вытянутой руки. Городской парень, герой, сын фермера, по старинке использующего для вспашки поля корову — у них мощная и крупная, не молочная корова, а именно тягловая сила в хозяйстве. Отец относится к ней с трепетом, а ему, сыну, приходилось все детство убирать навоз. Что не добавляло нежности к скотине. В очередной визит к родителям, отправленный чистить хлев, он привычно заводит разговор из тех, какими молодежь во всем мире расстраивает родителей: «На те деньги, что вы тратите на ее содержание, можно купить трактор!» Отец и слышать не хочет о продаже.

В пылу ссоры, герой затаскивает корову в грузовик и едет на сельскохозяйственный рынок продавать. Понимая, но не признаваясь себе, что это равносильно убийству — тот, кто купит животинку, пустит ее на мясо. На рынке, однако, его ждет неприятный сюрприз — цены на коров сильно упали в связи с отменой ограничений на ввоз американской говядины, и сейчас за нее предлагают на четверть меньше той суммы, на которую парень рассчитывал. Еще одна неожиданность, жена друга сообщает, что тот умер, церемония прощания там-то и там-то (довольно близко от места, где находится герой). С другом они не общались семь лет и скоро мы понимаем, что причиной была эта девушка. На похороны друга он отправляется с коровой и это только начало самых необыкновенных вещей, которые можно себе вообразить, и кое-каких из тех, что нельзя.

В этой короткой истории человек путешествует не только в обществе коровы и верхом на корове, но даже и внутри коровы, переживая многочисленные приключения собственной метафорической Одиссеи. И возвращается под родительский кров лучшей версией себя. С коровой — думаю, это не будет спойлером.

Искажения

Самый титулованный роман длинного списка Ясной поляны 2024*. Странно, но до лонг-листа я не знала аргентинца Эрнана Диаза, пропустила его букеровскую номинацию-2022 и прошлогодний Пулитцер, победителем которого стал, потому роман об американском финансовом магнате и его благотворительнице жене оказался для меня сюрпризом. История от четырех, по типу «Расёмона», повествователей, каждый из которых озвучивает собственную ее часть. увиденную со своей точки зрения. Ни одного из четверых нельзя назвать надежным рассказчиком.

Четыре голоса «Доверия»: писатель создает роман «по мотивам» и скорее озабочен эффектностью, чем правдивостью; миллиардер творит апологию себя любимого; гострайтер-секретарша записывает под диктовку босса его версию, редактируя сухое изложение, а в придачу создает второй, фиктивный, вариант истории; наконец собственные дневники загадочной героини — скорее заметки, обрывочные, частично зашифрованные, которые писались в спутанном состоянии сознания под воздействием боли и сильных болеутоляющих.

Первая часть в нарочито фицджеральдовском, отчасти пародийном, ключе «богатые люди особые». Рассказ о детстве и юности героев до их встречи, восхищенное любование финансовым гением молодого богача и утонченной прелестью его жены. Их встреча, после которой уже не могли быть врозь, его миллионы и ее филантропия, затем наследственное психическое расстройство героини, коего не могут излечить ни деньги, ни забота супруга. Наконец ее смерть в страшных муках. Вторая часть — та же история, изложенная языком суховатой документалистики с большим количеством подробностей о финансовых операциях Эндрю Бивела, каждая из которых, обогащая протагониста, одновременно способствовала процветанию нации и человечества в целом.

Третья часть, рассказ о событиях полувековой давности от секретарши, писавшей под диктовку босса его версию — предыдущую часть. Дочь итальянского эмигранта анархиста, она вынуждена одновременно делать фейковый вариант мемуаров для шантажистов, которые угрожают выдать отца ФБР. Поддельная история выдержана в стилистике дольче вита журналов о красивой жизни. Четвертая часть — дневники Милдред, из которых становится ясно, кто стоял за феерическим взлетом финансовой империи Бивера, каковы причины биржевого краха 1929, который повлек за собой Великую депрессию и, в конечном итоге, привел мир в точку, где все мы сейчас находимся.

История, в которой обманутое доверие одной женщины ведет к глобальным последствиям для всего человечества. Случай, когда нельзя быть уверенной в правдивости каждого из четырех рассказчиков — кто-то искажает истину злонамеренно, кто-то в искренней уверенности, что знает «как все было», находясь при этом под влиянием искажающих реальность факторов. Заглавие Trust отсылает к финансовой сфере более явно, чем русское «Доверие», в остальном переводу Дмитрия Шепелева удались стилистические игры оригинала и ощущение тайны, которую читателю предстоит разгадать самостоятельно.

Корея будет свободной! Мансе!

«Убивай тигра только в том случае, когда у тебя другого выхода нет. Да и то только тогда, когда тигр попытается прикончить тебя первым. Во всех остальных случаях сторонись тигров.»

У заставших Советский Союз «малая земля» отзовется воспоминанием о книге генсека Брежнева. К нему роман корейской писательницы Чухе Ким отношения не имеет, но другой руководитель советского государства с отчеством «Ильич» появляется на его страницах, как человек, помогающий народно-освободительной борьбе средствами. Действие романа охватывает полувековой промежуток с 1917 по 1965, начинаясь в Корее под японским владычеством, заканчиваясь в свободной стране, и тема борьбы за независимость звучит в нем лейтмотивом.

Путь недавней отсталой колонии к нынешнему процветанию — это внешняя реальность «Зверей малой земли», Люди, их отношения, в которых узнаем свое и себя, даже в странных и экзотических декорациях — глубинное ядро книги из длинного списка Ясной поляны 2024. Специфически корейского здесь много: традиционная одежда, еда, театр, отношение к образованию. Но главное, что пронизывает историю, отношения между людьми, ин-ён — род кармической связи, соединяющей одного человека с другим. неслучайность встреч, роковая предопределенность некоторых отношений. Если вы смотрели номинированный на Оскар корейский фильм «Прошлые жизни», то вспомните, как героиня кореянка объясняет это своему канадскому мужу.

Девочка Яшма, от беспросветной нищеты проданная родителями в школу куртизанок, она вырастет и станет звездой корейского немого кино. Мальчик Чонхо, осиротевший сын охотника, беспризорник на сеульских улицах, сначала главарь ватаги таких же бездомных, потом рэкетир, затем боевик Движения за независимость Кореи, всю жизнь любивший одну куртизанку. Ямада, молодой японский аристократ, едва не погибший в юности в корейских лесах, позже генерал. Наследник одной из богатейших корейских фамилий Мёнбо, посвятивший себя борьбе за свободу родины и не ведающий, что обязан жизнью заступничеству одной куртизанки. Ханчхоль, отпрыск боковой ветви знатного клана, чьи дела в упадке, вынужденный работать рикшей, он выучится, а позже встанет у истоков корейского автопрома, благодаря вере в него и поддержке одной куртизанки.

Судьбы этих и множества других людей диковинным образом переплетутся, отмечая чередой встреч и расставаний ключевые моменты их жизни «Звери малой земли» богато заселенное книжное пространство, по страницам которого, словно бы невзначай, проходят опасные и прекрасные звери, которых эта земля породила или дала им приют. Яркая история о стране, которая становится великой державой; о революции, пожирающей своих детей; о героизме и самоотверженности; подлости и предательстве. О том, что новое может начаться даже тогда, когда, казалось бы, все кончено.

Неудобная история

«Нас определяют не только наши решения, но и запутанные обстоятельства наших матерей и отцов.»

Продолжаю обзор книг Ясной поляны-2024. Так закрутить интригу, как это сделал Даниэль Шпек в дилогии «Piccolа Сицилия», удается мало кому из современных авторов, считающих сюжет пережитком прошлого. «Улица Яффо», впрямь, напоминает роман Дюма, где связи героев крепче канатов, люди из прошлого внезапно вторгаются в реальность, а логические дыры в ткани повествования с успехом латаются эмоциональностью. Роман продолжает историю Морица-Мориса, посредством его потомков, пытающихся разобраться в семейной хронологии. Внучка героя Нина и его приемная дочь Жоэль, нашли друг друга еще прежде, теперь они снова встречаются по приглашению душеприказчика отца одной и деда другой в итальянском Палермо, а мы знакомимся с третьей жизнью и третьим ребенком Мориса.

Первая, где был солдатом-кинохроникером Вермахта, успев стать отцом маленькой Аниты, о рождении которой не подозревал, закончилась высадкой союзнических войск в Тунисе, и спасением немца еврейской семьей. Во второй он беженец с еврейским паспортом, муж красавицы Ясмины и отец маленькой Жоэль, и это далеко не безоблачное начало новой жизни. Лагеря интернированных и беженцев, об устройстве которых мы мало задумываемся, описаны здесь подробно и без сантиментов. Это страшно и больно всегда, даже в режиме максимального благоприятствования — как в случае Израиля, принимавшего евреев со всех концов света, что уж говорить беженцах и жертвах массовой депортации, которыми стали палестинцы из Лидды и Рамлы в 1948.

И мы подошли ко второй линии, параллельно разворачивающейся в романе. История девочки-палестинки Амаль, вчера дочери преуспевающего торговца и владельца яффской апельсиновой рощи, отныне и навсегда бесправной бесприютной скиталицы. Хождение по мукам из тех, на которые так богат был «гуманный» ХХ век. Сильнее всего удивляет, как люди, после учиненного над ними, находят не только силы жить дальше, но и подниматься, добиваться успехов, бороться. Третья жизнь Морица, агента Моссада под прикрытием преуспевающего немецкого фотографа, связана с ней. В этой истории семейная трагедия соединяется с драмой целого народа, в сюжет, вплетаются события Мюнхенской Олимпиады, в которые оказывается вовлечена Анита, что дает возможность взглянуть на происходящее глазами благополучного европейца.

Даниэль Шпек делает этой дилогией замечательно интересную вещь: рассказ в формате семейной саги с элементами травелога о порядочном и добром, но роковым образом невезучем в любви человеке, которого судьба побросала — на внешнем уровне. На глубинном внутреннем — двукнижие возвращает память о забытых жертвах больших войн, исследует цепную реакцию эскалации насилия, заставляет взглянуть на события глазами «другой стороны», которую привычно и не разбираясь обвиняем.

Уникальное сочетание эмоционально вовлекающего авантюрного и любовного сюжета с деликатным, но настойчивым разговором о неудобной правде.

Закат «Европы»

«В Европе, где за неимением убедительного оправдания ценится стиль.»

Очередная книга из лонга Ясной поляны-2024, свои рецензии на книги которой я собираю здесь и роман нидерландца Ильи Леонарда Пфейффера для меня восемнадцатая из двадцати семи книг номинации Иностранная литература. Задавшись вопросом, для чего устроила себе этот марафон, промотала ленту подборки:Франция (3), Норвегия(2), Бирма, Польша, Англия, Уэльс, Ирландия, Италия (средневековая и современная), Канада, две Латинских Америки, два таких разных Китая, Африка, теперь вот еще практически вся Европа (а в придачу немного Эмиратов). Каким другим, кроме чтения, способом я могла бы побывать во всех этих местах/временах?

«Гранд отель «Европа» многослойное повествование, которое можно прочесть как историю эстетствующего сноба или снобствующего эстета, признанного европейского писателя, переживающего разрыв с любовью всей своей жизни, молодой итальянской аристократкой, красавицей-искусствоведкой. Протагонист, совпадающий с автором именем и приблизительным бэкграундом, но не тождественный ему, заселяется в люкс гранд-отеля «Европа», чтобы собрать себя из кусков после крушения и как-то продолжить жить дальше. Но прежде он должен рассказать самому себе и нам, слушателям, как все было. Встреча, флирт, совместные поездки по прекрасным местам Европы и мира, посещение галерей и музеев, ужины в изысканных ресторанах, и все радости дольче вита, для обоих сильно отдающие дольче фар ньенте — ведь нельзя же. в самом, деле, назвать работой то, что они там поделывают в перерывах между всем этим и качественным трахом.

Жизнь Ильи в роскошном ветшающем отеле, купленным недавно новым хозяином китайцем (прежняя владелица затворилась от мира в одном из номеров); его приятельство с другими постояльцами, среди них греческий магнат, поэтесса феминистка, космополит философ, а также внезапное участие в судьбе коридорного Абдула, нелегального эмигранта — составляют внешний слой повествования. Второй, более глубокий и не столь очевидный — множество историй внутри истории. Об инди-киношниках, которые намеревались снимать фильм о том, как герой пишет роман, где описывает, как о нем снимают кино; искусствоведческое эссе о художнике Караваджо; арабские шейхи, скупающие культуру, как они скупают драгоценности и Феррари, не понимая разницы между тем и другим; массовый туризм, убивающий места, что имели несчастье получить статус «туристической Мекки», вопреки укоренившемуся мнению о благотворности туризма для бюджета принимающей стороны; забавный и страшноватый рассказ о поездке в Македонию. Вся эта околокультурная злободневная проблематика составляет второй, более глубокий слой романа.

И наконец, третий, метафорический, размышления о судьбах современного мира, о Европе перед лицом эмиграции, которая может влить свежую кровь в стареющие жилы, противопоставить китайской экспансии новую общность людей, динамичную и яркую. Не нужно бояться «омусульманивания» или «обафриканивания» — говорит Пфайввер устами своих персонажей Все человечество — по большому счету мигранты в каком-то поколении. Те, кто бежит от войны или нищеты, почему вы считаете, что они хуже вас? Стоит потесниться, пожертвовать некоторыми из своих бесчисленных привилегий, чтобы Европа продолжилась, измененная, принявшая в себя новые этносы и культуры.

Отель «Европа» на этом, третьем уровне предстает именно что современной Европой, а история Абдула поднимается до метафорических высот Вергилия Рассказывая о другой книге лонга Ясной поляны, я говорила о двух главных сюжетах мировой литературы: странствии и войне, «Одиссее» и «Илиаде», упустив третий главный эпос, «Энеиду» — по сути, историю беженцев из разрушенного войной города в поисках нового пристанища.

Отличная книга, забавная и мудрая. Отменная работа трио переводчиков: Екатерины Асоян, Ирины Михайловой, Ирины Лейченко оставляет ощущение единого книжного пространства, без разрывов и склеек, а если слушаете аудиокниги, то чтение Владимира Голицына удовлетворит самый взыскательный вкус

Читая знаки

Что мне косые эти взгляды,

Я вне закона...

Я почувствовала симпатию к роману Владимира Чернявского с эпиграфа, где: «Мы творим таинство связи. Мы вне закона. Мы читаем знаки на стенах». Роман в коротком списке «Новых горизонтов» 2024, свои рецензии на книги которого я собираю в этой подборке. А имея в виду, что номинационный список этого года по-настоящему сильный — это немалый успех, подкрепивший победу в «Рукописи года»-2023 год от «Астрели-СПб».

В мире «Телефониста» мертвым можно позвонить. Представляете. какое мощное фантастическое допущение? Не шарлатанство с медиумами и столоверчением, не интернет мертвых с практически непрерывной связью, как в «Смерти.net» Татьяны Замировской, но однократный звонок. Единственный разговор, в течение которого можно сказать своему ушедшему близкому последнее «люблю», последнее «прости», последнее «не прощу». Обеспечивает связь Телефонист, стоят его услуги недешево, потому что это запретное удовольствие.

В стране, медленно восстающей из руин после очередной войны всех со всеми (на самом деле правого берега реки с левым, наших с Заречьем) — в этой стране понятие посмертной жизни под запретом. Почему? Поди, разбери, так начальство приказало. За соблюдением законности непрерывно бдят особисты, попутно контролирующие исполнение бесконечных абсурдных предписаний, выпускаемых новым правительством. Для Марка, телефониста, это не есть хорошо. Одно дело заниматься незаконной деятельностью в условиях, когда жестокость законов компенсируется необязательностью исполнения, другое — в режиме закручивания гаек. Однако он работает, потому что это не только заработок, но миссия. Потому что важно давать людям последний шанс.

Я уже писала рецензию на эту книгу, когда читала ее впервые, и в первом варианте рецензии был вот такой фрагмент: «Пока в нашей читательской истории все хорошо,но тут, откуда ни возьмись, появляются тени, охотящиеся за героем. Тени мгновенно низводят серьезную книгу (где, вы помните. должно быть не больше одного фантастического допущения), до сомнительного фэнтези. И первое, что делает герой, отстреливается от них. Вот так. среди бела дня, живущий в конспиративном режиме, ничтоже сумняшась, высаживает обойму. И ты думаешь: «Где логика?» Перечитала сейчас и поняла, что эпизод с перестрелкой по пути домой ушел. Редактирование явно пошло на пользу каузальности книги.

В остальном, события разворачиваются по проппово-кэмпбелловым лекалам пути героя: встретить прекрасную женщину и влюбиться, спасти сироту, оказать услугу представителю всесильного мафиозного клана, противостоять злодею. Параллельно серия флэшбэков вернет в сиротское детство Марка, его военную юность и момент осознание миссии, со встречей Наставника и ученичеством. Как у Окси: «Путь героя чудовищ фигачить, брать сокровища, строить капища... «

Да, число сюжетов и фабульных элементов ограничено, вопрос в том, как ты это делаешь. В «Телефонисте» каждый следующий эпизод предельно клишированная предсказуемая сцена и я снова не могу понять, каким образом это соотносится с самой литературной из фантастических и самой фантастической из литературных премий. Книга производит впечатление собранной из кубиков литературного конструктора, в местах сцепок припудренной психоделикой a-la ранний Лазарчук. С той разницей, что в «Опоздавших к лету» и «Транквилиуме» тридцать лет назад это было свежо и необычно, но за треть века, повторенное тысячу и один раз всеми, кто есть кто-то, изрядно намозолило глаза.

К тому же, Лазарчук образца начала девяностых был гением языка, чего о Чернявском не скажешь. Вполне возможно, что вы отыщете в книге достоинства, ускользнувшие за пределы моего внимания, и скажете: «Ты не права!» Читайте, сравним впечатления. Или слушайте. На Литресе с 1 апреля роман в аудиоформате в исполнении Игоря Князева, которое само по себе способно послужить дополнительным плюсом для тех, кто понимает толк в звучащих книгах.

Сноброды

«Выкатим наружу белое небо нынешнего дня нынешнего месяца нынешнего года— станем гаотяньскими героями.»

Роман в длинном списке лонг-листа Ясной поляны* 2024, и это одна из причин, по которой я прочла книгу. Фантастическая история, произошедшая с жителями маленького городка в продолжение долгой апокалиптической ночи, «Когда погасло солнце». Такой вариант конца света без отяжелевшего кузнечика, рассыпавшегося каперса и четырех всадников европейской традиции. Тем июльским днем жители Гаотяня стали жертвами эпидемии лунатизма. Почему днем? Потому что все началось примерно с пяти до шести вечера, когда плотные тучи так затянули небо, что на землю опустился сумрак.

И люди начали засыпать, а через некоторое время вставали, словно проснувшись, и шли заниматься привычными делами. В большинстве случаев недолго, знаете поговорку «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке»? То же происходило со снобродами, только они не говорили, а делали. Запреты культуры, воспитания, общественных условностей переставали для них действовать, выпуская наружу демонов агрессии, алчности, похоти, которых обычно держит под контролем разум. Герой-рассказчик, мальчик по имени Няньнянь, родители которого владеют магазином ритуальных принадлежностей, в Китае это не привычные венки с гробами, но еще и специальные бумажные деньги, которые сжигают на помин, и куча других интересных вещей. Парнишка небольшого ума, но добрый, любимое занятие — читать книги, которые написал их сосед писатель Янь Лянькэ.

Вы уже поняли, роман со многими чертами постмодернистской прозы: временные искажения, магический реализм, камео автора, пойоменон, фрагментация — все это делает «Когда погасло солнце» не самой простым для восприятия, как минимум — требующим подготовленного читателя. Сейчас я вас еще больше напугаю. Это китайская литература, для которой норма нечеловеческая жестокость и предельный, на взгляд носителя европейской традиции, физиологизм. Чтобы понятнее, одна из ключевых локаций романа крематорий, а одна из главных сюжетообразующих деталей — трупный жир. И, чтобы совсем страшно — рассказчик у нас альтернативно одаренный. Няньнянь заговаривается, путает значения слов, его речь полна шизофренических повторов, которые по большей части выматывают, но порой взрываются яркой поэтикой и метафоричностью.

А теперь главное: если вы не испугались, то с этой книгой вас ждет самое сильное и яркое из возможных читательских впечатлений. В начале я назвала одной из причин интереса попадание в лонг литпремии. Вторая — перевод Алины Перловой, она вновь справилась блестяще. История об опасности социально одобренного размывания моральных норм, которые казались незыблемыми и обывательском отношении к самопожертвованию ради людей — такое китайское «Горящее сердца Данко».

Мощное исследование природы зла, памяти, вины: индивидуальной и коллективной.

Ковчег

«Правда и вымысел сливаются воедино, да так, что самому рассказчику подчас не разобрать, где кончается правда и начинается выдумка.»

Роман молодого писателя, сценариста и блогера Ма Боюна в длинном списке Ясной поляны 2024, мои рецензии на ее книги в этой подборке. История американского миссионера, который в начале прошлого века отправился проповедовать слово Божье в Китай, вернее даже — во Внутреннюю Монголию (буквальную, а не ту, что у Пелевина). И для привлечения потенциальных прихожан, которые представлялись ему наивными как дети, да отчасти такими и были, купил остатки зоопарка вдовствующей императрицы, совершенно пришедшего в упадок после ее смерти.

Лев Стражник, слониха Счастливица, несколько павианов, две зебры, питон, волнистый попугайчик и преподобный Кэрроуэй во главе этого ковчега, отправляются в долгий, трудный путь в северокитайский Чифэнь. Есть мнение, что все многообразие сюжетов мировой литературы сводится к двум: странствию и войне, «Илиаде» и Одиссее». В этой книге они соединяются.

Китайская литература все более масштабно входит в нашу реальность, для меня она четко делится на вещи, которые про боль (Мо Янь, Чжань Юэжань, Янь Лянкэ), и которые в радость — до последнего времени это был только Юй Хуа, теперь добавился Ма Боюн. Уточню,про боль она вся, у китайской традиции куда выше порог, их норма — это примерно наш предел. Но есть истории, непрерывно погружающие читателя в колодец боли, а есть те, что при этом умеют подарить радость. «Зоопарк на краю света» из таких.

Авантюрная история на стыке магического реализма, приключенческого романа и дарреловых рассказов о животных с мощной этнической составляющей ни минуты не дает скучать, все время держит в напряжении. Заставляет сопереживать, умиляет, ввергает в отчаяние, ужасает, восхищает — удивляет. Неназойливо и без одиозности перерастает в притчу, чтобы рассыпаться балаганным смехом. Тот случай, когда читаешь, чтобы узнать, что там дальше (а не затем, чтобы домучить по обязанности книжного блогера).

Перевод Ольге Кремлиной не глушит читателя нарочитой стилизацией «под Китай», может быть потому, что главный герой американец и носитель условно европейской традиции, а наиболее значимый женский персонаж — племянница монгольского князя, шаманка Саран Оюун, что не мешает ей быть довольно эмансипированной особой. Спасибо Livebook и их главному редактору, кажется уже бывшему, Анне Бабяшкиной за книгу, с которой тепла и света в мире прибывает.

Через миллиард лет после конца света

«Предлагаю не прятать

И уж точно не прятаться.

Если верить киношникам,

Мы загружены в Матрицу.»

Город Диаспар не Матрица. Для его жителей десять тысяч лет сна в Пещерах Памяти, после каждой тысячи лет активности — скорее процедура релакса. Они живут практически вечно, наслаждаясь всеми удовольствиями. Десять миллионов совершенных людей, здоровых и прекрасных, обитают в интерьерах, которые могут менять в мгновение ока, лишь отдав мысленный приказ — вещи возникают из ничего и так же исчезают, когда в них отпадает надобность. Красиво одеваются, вкусно едят, избавлены от необходимости спать. К их услугам любые формы досуга: от вневременных чтения и спорта до саг, альтернативной реальности с полным эффектом погружения. Саги — нечто, среднее между кино и компьютерной игрой с возможностью одиночного или командного прохождения, и горожане любят их больше всего.

Они не путешествуют. Зачем, ведь Земля за пределами купола Диаспара лишь безжизненная пустыня. Снаружи смерть, внутри жизнь, комфорт и все, о чем можно мечтать. Нормальному человеку в голову не придет хотеть другого. Значит Олвин ненормальный, раз только и думает о том, что там «за»? На самом деле, так и есть, Олвин не такой, как все, один из Неповторимых, появление которого примерно раз в миллион лет заложено Создателями города в качестве фактора, способного изменить все. С помощью джокера здешней колоды, шута Хедрона, он впервые выйдет из-под купола, отправится в странствие, и отыщет Лиз, жители которого существуют по иным, чем диаспарцы, законам. Ведут натуральное хозяйство, выращивают еду и создают предметы материального мира способом, привычным нам, а не полубогам из Диаспара. Они не бессмертны, но у них рождаются дети, и эти люди не утратили способности телепатического общения.

Это только начало странствий и чудесных открытий Олвина, впереди встреча с трехглазым роботом, способным левитировать, возвращение домой и новое путешествие — на сей раз к звездам, а также: та-дамм, искусственный интеллект Вэйнамонд. Артур Кларк даже в этой истории — скорее философской притче о возможных путях развития человечества, чем романе, создает картину космических масштабов и поднимается до философских обобщений. Уровню драматургии «Города и звезд» сильно далеко до «Космической Одиссеи», но ответ на вопрос: почему сегодняшняя НФ стагнирует, книга дает исчерпывающий. А вы попробуйте придумать что-то о будущем круче, чем Кларк в 1956!

Нестареющая классика Золотого века фантастики теперь в аудиоформате. На Литресе аудиокнига в исполнении Игоря Князева, чьего чтения мне было достаточно, чтобы вернуться к Артуру Кларку.

Она в семье своей родной казалась девочкой чужой

«Дети с раннего возраста ведут борьбу за мать, неважно, хорошая мать или никудышная – за нее борются, не на жизнь, а на смерть. Возможно, чем мать хуже, тем отчаяннее дети дерутся за те крохи внимания, которые она способна наскрести.»

Роман норвежки Вигдис Йорт «Жива ли мать» в длинном списке Ясной поляны 2024, свои рецензии на книги которой я собираю в этой подборке. Юханне за пятьдесят, она вдова, мать и бабушка. Художница, не то, чтобы знаменитая, но знатокам и ценителям известна. Много лет жила вдали от родины, недавно вернулась в город детства. Хочет восстановить отношения с матерью и сестрой, но не может, те с ней порвали. Список главных прегрешений перед семьей включает: проявила черную неблагодарность, бросив учебу на юридическом и поступив в Академию искусств; вышла замуж не за того человека; долго жила в Штатах; не приехала на похороны отца; экспонировала в местной галерее работу «Мать и дитя-2», которую ее близкие сочли оскорбительной.

Неважно при этом, что художницей она таки стала, пусть не настолько модной и престижной, чтобы это могло оправдать принадлежность к богеме в глазах среднего класса. С мужем прожила всю жизнь до его смерти, вырастила и отпустила во взрослую жизнь сына. Когда умер отец, ее муж был тяжело болен, Юханна не могла оставить его, чтобы стоять у гроба человека, который выгнал ее из дома. Она написала об этом с извинениями, в ответ получила: «Ты разбила мамино сердце. отныне знать тебя не желаем?» — сестры. Что до «Мать и дитя», то может быть не стоило так безоговорочно принимать на свой счет? В конце концов, художница тоже мать и такая же рыжая. Отныне письма Юханны остаются без ответа, когда она ее звонит, мама не поднимает трубку и захлопывает перед ней дверь, увидев на своей лестничной площадке. Издалека наблюдая за материнской жизнью, героиня видит, как та ходит в церковь, магазин, к мусорным бакам.

Ее потребность вновь стать частью семьи настолько велика, что в какой-то момент принимает форму одержимости, иначе не объяснишь похищенный пакет с отбросами старой женщины, который зрелая приносит домой и разбирает, и едва не плачет над осколками чашки китайского фарфора. Точно такую же она разбила девчонкой и, боясь признаться, спрятала на ночь под кроватью, а по дороге в школу выбросила от дома подальше. В другой раз, вернувшись пораньше, увидела, как мать стоит на стуле и протирает дорогую вазу, подарок бабушки со стороны отца. Затем, словно бы напуганная ее внезапным появлением, выпускает семейное сокровище из рук. А вечером отец наказывает бестолковую девчонку за то, что ворвалась в дом, послужив причиной гибели ценной вещи, по типу: «Да на эту шапку таких, как вы, трое нужно». Вы скажете: «Эка невидаль, горшок,« — но в этом доме к предметам отношение было куда более трепетное, чем к людям. Только, она ведь видела, что мама не сразу выпустила вазу из рук, секунду еще держала, прежде, чем уронить и сказать, что отцу это не понравится. Наверняка ненавидела подарок свекрови и рада была возможности избавиться от него.

Авторка обходит материальную тему и вопрос наследования слишком тщательно, чтобы не задаться вопросом, насколько в действительности эта часть важна для нее. Хотя, мы понимаем, что по большому счету значимы лишь признание близкими твоих заслуг, уважение и любовь. «Жива ли мать» не то, чтобы новое слово,примерно весь женский автофикшен так или иначе об этом, разница в степени остроты.

Роман безжалостно препарирует аспект отверженности в дочерне-материнских отношениях. Это признание в любви к матери, в определенном смысле, никогда живой и не бывшей.

Призраки и Генри Джеймс

«Остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно.»

Замечали, что можно десяток лет не вспоминать о ком-то, о чем-то, а потом внезапный поворот винта, и напоминания о нем начинают приходить отовсюду? Март 2024 прошел у меня под знаком Генри Джеймса: его беллетризованная биография «Мастер» от Колма Тойбина в середине месяца, известие о его неизвестном романе «Другой дом», вышедшем в рамках проекта «Переводы Букмейта», который «Подписные издания» представят на апрельском нонфике — в конце месяца. И вот, под занавес — четвертая книга из цикла «Сезоны ужаса» (Seasons of Horror) Дэна Симмонса. Настолько же генриджеймсовский роман, насколько первая книга этой серии «Лето ночи» проникнута духом Рэя Брэдбери.

Кстати, «Зимние призраки» тесно связаны с первой книгой серии. Дейл Стюарт, один из мальчишек далекого лета 1960, чей талантливый друг Дуэйн принял страшную смерть в финале «Лета ночи», возвращается в эти места спустя сорок с лишним лет. По версии для всех — чтобы в тишине и покое поработать над романом об их детстве. Он сумел сделать то, что пообещал себе в память о друге — осуществить мечту Дуэйна стать писателем. Хотя, будем честны — посредственным, что не мешало ему преподавать литературное мастерство в университете. Но себя не обманешь — он бежит от осознания жизненного фиаско: потерял семью из-за связи с бывшей студенткой своего курса, а потом и любовь, когда девушка бросила его. Депрессия, попытка суицида, и вот бегство в этот богом забытый угол.

Снимает пустующую ныне ферму, где жил Дуэйе с отцом, там нет интернета и мобильная связь не добивает (на дворе 2000, напомню), но даже стационарный телефон не проведен. С одной стороны — хорошо, ничто не отвлекает от писательства. С другой, случись чего, и помощи не дозовешься. А случаться начинает сразу же по приезде. В доме странные звуки и присутствие непредусмотренных контрактом о найме персонажей, на ноуте сам собой набирается текст, то на староанглийском, то на древнем верхнегерманском. то вообще на хеттском, откуда ни возьмись является пятерка черных псов, всякий раз увеличивающихся в размерах и ведущих себя все более агрессивно, выпадают из памяти целые недели. Девочка из прошлого Стюарта, ныне разведенная с голливудским режиссером актриса фильмов категории В, которая по случайности проводит зиму здесь же, сближается с ним и пытается соблазнить. Враг из прошлого, ныне шериф, угрожает. А есть еще скинхеды-неонацисты, которые за ним охотятся. И в целом здешнюю жизнь не назовешь пасторальной.

Вспоминая свое не лучшее впечатление от «Лета ночи», я должна признать, что «Зимние призраки» на порядок интереснее. Здесь не нагнетание жути ради жути, отчего в первой книжке уже к середине становилось немного смешно и довольно брезгливо, а самостоятельное инфернальное действо, с той самой атмосферой загадки и недосказанности, которая делает неожиданно современной тяжеловесную в целом прозу Генри Джеймса. Если «Лето ночи» выглядело неудачной пародией на бредбериевскую прозу, то этот роман взял у литературного предшественника лучшее. И я рада поделиться новостью с поклонниками аудиокниг — он появился на Литресе в исполнении Игоря Князева, эталонном, как всегда.

Близкие люди

«Никогда не возвращайся в прежние места.»

Лес из первого романа Таны Френч о Дублинском отделе убийств не лесная чаща, как в заглавии первого русского перевода, скорее лесопосадки — излюбленное место игр у местных детей и тусовочное у подростков. Здесь, на старинном алтарном камне находят двенадцатилетнюю Кэти, пропавшую сутками раньше. Девочка задушена. Расследование поручено напарникам детективам Кэсси Мэддокс и Робу Райану, они хорошая команда, понимают друг друга с полуслова, и знают друг о друге все. По крайней мере, до нынешнего дела были в этом уверены. О том, что двадцать два года назад ее партнера, бывшего тогда двенадцатилетним мальчишкой, нашли на этом самом месте, всего в крови и утратившим память, Мэддокс не знала. Вместе с Адамом, тогда его звали так, были двое лучших друзей, которые бесследно исчезли, а сам он напрочь утратил воспоминания не только о страшной ночи, но и вообще обо всем, что было прежде. В каком-то смысле его жизнь началась после.

Напрашивается вывод, что преступления могут быть связаны, их объединяют и формально Роб — фигурант по делу, не имеет право участвовать в расследовании. Но для него это шанс выяснить что-то о своем прошлом и они с Кэсси идут на нарушение служебной этики, не докладывают по начальству. Убитая девочка, восходящая звезда ирландского балета, недавно прошла по конкурсу в Королевский хореографический колледж и должна была отправиться в интернат. Здесь ее знали, болели за нее, кто и зачем мог сотворить такое? В ходе расследования рассматриваются многие версии, в том числе мести отцу Кэти за активное сопротивление строительству скоростного шоссе, которое должно пройти по этим землям. Здесь же, в лихорадочной спешке, работают археологи — шоссе уничтожит городище древних людей и на то, чтобы спасти хоть какие-то артефакты, им оставили четыре месяца, вместо обычных плановых для такого объема работ двух лет. Может быть девочка конфликтовала с кем -то из них? Возможности семейного насилия тоже не стоит исключать.

Расследование движется ни шатко, ни валко, нарытую в его ходе неудобную информацию, ведущую к коррупции в верхних эшелонах власти (помните шоссе? а где такой масштабный проект, там откаты), начальство приказывает игнорировать. Всплывает версия некоего человека в спортивном костюме. который незадолго до убийства говорил с Кэти. Это видела ее робкая сестренка-близнец, которая сама не решилась связаться с полицейскими, рассказала об этом старшая сестра — красавица Розалинда. История из прошлого тоже никак не продвигается. Однако у Роба под воздействием возвращения к ее обстоятельствам начинают вспыхивать яркие воспоминания — неистовой силы флэшбэки. Бросать дела нельзя. Они найдут убийцу, но потеряют друг друга.

Фантом Пресс представит «В лесу» на апрельской ярмарке Нон-Фикшн24, не пропустите, если любите Тану Френч, Ирландию, да просто хорошие детективы. Это второй перевод открывающей книги Дублинского отдела, я пробовала читать прежний, но решила таки дождаться нового, и не пожалела. Не задавалась целью сопоставить и найти «n» различий, но по читательским ощущениям перевод Анастасии Наумовой качественно иной. А если вы слушаете аудиокниги, на Литресе уже есть аудиоверсия от ВИМБО в исполнении Ильи Сланевского.

Упражнения в нравственности

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забили глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность

Мальчику одиннадцать, любящие родители привозят его в Англию из Ливии, где служит отец военный и где прошло детство. Привозят, чтобы определить в интернат, там он получит достойное юного британца образование. В первый же вечер на родине, еще до поступления в школу, на прогулке с отцом Роланд становится свидетелем аварии: мотоциклист сталкивается с автомобилем, перелетает через крышу, падает на асфальт, кровь, крики. Отец и другие мужчины бросаются на помощь, тут же подъезжают две «скорых», и слаженность механизма поддержки, всеобщая готовность помочь тому, кто в беде, ощущение упорядоченного мира, где государство заботится о человеке, так мощно накрывает его, что он плачет.

В дальнейшем этого глубинного самоощущения удачника, без особых заслуг со своей стороны, по одной принадлежности к некоему сообществу, сорвавшего джек-пот, не поколеблют в нем ни полусиротская школьная рутина, ни разочарования упущенных возможностей взрослой жизни, ни критическое отношение к правительству. Иэн Макьюэн очень британский писатель — недостатки страны не уменьшают любви к ней и гордости за нее. С его героем, Роландом случается много всего разного. Уроки музыки заканчиваются романом четырнадцатилетнего подростка с преподавательницей. Для успехов в игре на фортепиано (Роланд одарен) это мощный стимул, но скверно для учебы и для будущего в целом.

В результате ни высшего образования, ни музыкальной карьеры, для которой любительского музицирования недостаточно. И вся жизнь такая: неуспешный поэт — пишет рецензии и цитаты для открыток, брошенный женой отец-одиночка воспитывает сына, музыкальные амбиции завершаются работой ресторанного тапера. «Упражнения» в длинном списке Ясной поляны-2024, книги которого я читаю, собирая рецензии в эту подборку. И еще раз спасибо экспертам премии, благодаря номинации узнала прекрасную книгу, которой без того не прочла бы.

Макьюэн не то, чтобы мой писатель. Отдаю должное тонкому и точному психологизму его прозы, но мне чаще некомфортно в ее пространстве. Сквозной мотив: противопоставление тех, кто поймал удачу за хвост, реализовал природные задатки, конвертировал талант в богатство и престиж, не сумевшим, заставляет чувствовать свою принадлежность скорее к этим последним. Обычно у Макьюэна фактор «терпение и труд все перетрут» почти не играет роли, жизнь — лотерея, где важнее оказаться в нужное время в нужном месте. Ты можешь быть замечательно талантлив, работать как вол, и наблюдать, как кто-то менее достойный взлетает к вершинам социального престижа.

В «Упражнениях» эта тема звучит иначе. Моменты выборов, которые могли бы стать трамплином к успеху, герой упускает. С точки зрения социальной успешности, особенно в сравнении с другими людьми из тех, с кем начинал, он выглядит лузером но глубинное самоощущение счастливчика по-прежнему с ним. Это, кстати, вполне объяснимо, мы сравниваем себя не только с теми, кому повезло больше, но также с менее удачливыми, в случае Роланда это единоутробные брат и сестра. Его воспитывала бабушка, ее вовсе определили в приют. А есть ведь еще родной брат, младенцем отданный на усыновление. О нем никто в семье не знал, но такие вещи чувствуются подсознательно. В сравнении с другими детьми их матери Роланд баловень судьбы.

И к финалу он приходит более счастливым, чем бывшая жена — писательница с мировым именем или руководитель рок-группы, где играл на клавишных — ныне миллионер и министр. Это лишь один из аспектов многослойного романа, который можно рассматривать с точки зрения сексуального преступления в отношении ребенка, можно как сатиру на феминизм, как философский памфлет о сумерках богов. Я выбрала этот, потому что субъективное ощущение счастья и способы достичь его для меня более значимы, чем успех на ярмарке тщеславия или попытки изменить мир. Вы наверно вычитаете из романа что-то другое.

Закончу советом. идущим вразрез со стандартным завершением отзыва на книгу, которая по-настоящему хороша. Не берите, если вам меньше сорока, без определенного жизненного опыта это будет мимо.

Из Африки

»- В наше время люди ждут, что у истории будет печальный конец. И не просто ждут, а хотят этого. Чем ты это объяснишь?

- Печаль помогает подготовиться к жизни, то есть к смерти, и большинство людей понимают это очень рано.»

Роман в лонге литературной премии Ясная поляна-2024, а значит — часть моего персонального книжного вызова: прочесть все произведения и рассказать о них (если вас заинтересует, складываю свои рецензии на книги ЯП сюда). И это редкий случай, когда выбор экспертов премии становится подарком книголюбу. Потому что, буду честна — роман человека с трудным именем Мохамед Мбугар Сарр вряд ли привлек бы мое внимание, несмотря даже на то, что условно африканской литературы читаю в последнее время много, все надеясь отыскать шедевры — есть мнение, что для XXI века африканская литература станет тем же, чем был Латиноамериканский магический реализм для ХХ.

И вот случилось, «В тайниках памяти», гонкуровский роман Сарра — шедевр, который дарит весь спектр читательских радостей: восторг абсолютного узнавания, противоречивое желание проглотить мгновенно и растянуть «на подольше», удовольствие от стиля, сюжета, нахождения цветных камушков отсылок в блуждании по интеллектуальным лабиринтам. И. таки да — это великолепно. Фабульно — книга о книгах, в традициях модернистской прозы. Молодой сенегальский писатель Диеган Латир Файе учится в Париже, он часть сообщества чернокожих литераторов. образующих своеобразное гетто, вроде авторов фантастической или детской литературы, члены которого всячески демонстрируют, как им наплевать на признание «у больших», но на деле для каждого из них стать частью серьезной литературы предел мечтаний. Описание соратников гомерически смешно. И вот, от одной из женщин этого круга, которую считает самой талантливой из них, Диеган получает книгу «Лабиринт бесчеловечности», опубликованную в 1938 Немыслимая, завораживающая проза, автор некто Элиман, сенегалец. Удивительно, но никто ничего не знает не только о книге, но и о нем, хотя гениальный негритянский роман в довоенном Париже не мог не стать своего рода сенсацией.

«Лабиринт бесчеловечности» совершенно завладевает рассказчиком, он пускается на поиски, подобно тому, как в «Части критиков» из «2666» герои разыскивают следы Арчимбольди. Собственно, весь роман Сарра сделан по лекалам книги Роберто Боланьо, с ее соединением литературоцентризма, приключенческой, криминальной, магической, семейной составляющих — всех жанров современного мейнстрима. Не случайно эпиграфом Сарр ставит фрагмент из «Диких сыщиков» Боланьо. Результат поисков обескураживает: да, был такой африканский самородок, покоривший литературный Париж, однако дифирамбы в его адрес скоро сменились скандальными разоблачениями, когда выяснилось, что весь «Лабиринт бесчеловечности» по сути гениальная компиляция из европейской литературы, от Гомера до Бодлера. Издательство заплатило колоссальный штраф и закрылось, тираж был изъят, следы Элимана затерялись во времени и пространстве. Все критики, участвовавшие в его разгроме, покончили с собой.

Одновременно с историей поисков Диегана разворачивается сенегальская часть. Смесь колониального романа и семейной саги с мощной этнической составляющей, обильно сдобренная магией Черного континента. Непростая история соперников-близнецов, один из которых получает образование в школе при миссии и становится «белым чернокожим», второй теряет зрение, но обретает дар колдуна. Их любовь к самой красивой девушке селения, отсутствие ясности в вопросе отцовства ее сына, которым оказывается тот самый Элиман. Поиски проведут рассказчика многими путями и это будет бездна читательского удовольствия, которого я не испорчу вам пересказом.

Поверьте — «В тайниках памяти» прекрасная книга, а в переводе Нины Кулиш изящество французской прозы соединяется с ритмом дыхания африканского континента. И это, а не крем-краска или растворимый кофе из рекламы — та роскошь, которой мы достойны.

Другая Медичи

Ирландка Мэгги О«Фаррелл, которую вы можете помнить по «Хамнету» — трагической истории сына Уильяма Шекспира, умершего одиннадцатилетним, продолжает знакомство читателя с неизвестными страницами псевдоистории, на сей раз выбрав героиней девицу из далекого шестнадцатого века, флорентийку Медичи. Те из нас, кто зачитывался в детстве сочинениями Дюма-отца, вспомнят мрачную Екатерину Медичи, подстрекательницу геноцида протестантов, вошедшего в историю под именем Варфоломеевской ночи. О«Фаррелл рассказывает о другой представительнице знаменитой фамилии, хотя обе они родились во Флоренции, а королева-отравительница даже в том же 1519, что и папа Лукреции герцог Козимо. То есть, речь примерно о времени правления во Франции Карла IХ, описанном в «Королеве Марго» С одной стороны, это абсолютно ненужная вам подробность. С другой — когда ориентируешься во времени, легче понимать персонажей.

Верная принципу придавливать слезную железу читателя, не забывая о криминальном элементе (обыватель любит про мрачные злодеяния), писательница рассказывает историю красавицы, покинувшей юдоль скорбей шестнадцатилетней, в максимально сентиментальном ключе. Вот наивная малышка Лукреция, такая неискушенная и чистая душою, которую выдали замуж за жениха старшей сестры Марии после безвременной кончины той, за мужчину двенадцатью годами старше — ужас! А что, простите, ужасного? Дети династий с детства приготовлялись к той судьбе, какая была естественной для людей их положения: мальчиков учили искусствам войны, дипломатии, управления подданными, девочек — управлять челядью, вести дом, подчиняться супругу.

О«Фаррелл, непонятно с чего, делает свою героиню бунтаркой демократических взглядов, заставляет дружить со слугами, и едва не падать в оборок при виде сурового их наказания, вы серьезно? Делает феминисткой — ну, это понятно с чего, реверанс в сторону фем-лобби. Делает противницей института брака, воспринимающей супружеский секс как изнасилование (ага-ага, я уже говорила о предназначении девочки). Чтобы заручиться читательскими симпатиями — еще и талантливой художницей (с какого перепуга? потому что гладиолус?) А чтобы совсем круто, скрещивает историю с «Женщиной в белом» Уилки Коллинза. В самом деле, чего такому крутому фабульному ходу пропадать: муж-злодей уморил бедняжку, знать не хотим ни про какой туберкулез.

Оттеняя демонизм Альфонсо идеальными супружескими отношениями родителей. в которых равноправие и трепетная нежность и непреходящая влюбленность отца в маму, авторка переходит границы достоверности. Так-то у Козимо Медичи было две жены и без счета любовниц, нарожавших ему бастардов, троих из которых от разных женщин он признал законными. Удивительно, но именно в период «идеального» брака. А ничего, что в реальности это Лукреция осыпала суженого влюбленными письмами и ревновала? Чего ни коснись в «Портрете Лукреции», историческая достоверность всюду нервно курит под лестницей, а героиня вовсе воспринимается попаданкой из двадцать первого века.

Но это еще не все, «лучшее» изобретение Мэгги О«Фаррелл финал. Вспомнив в последний момент, что читатель таки любит хеппи-энды, она та-акое учудила, что стоит дочитать до конца даже преодолевая тошноту от этого кувшинчика сентиментальных соплей.

Скромное очарование вторых книг

Хочу, чтоб годам вопреки,

Так же были мы близки,

Двадцать лет спустя.

Мы привыкли считать, что Дюма-отец для подростков, и взрослыми не возвращаемся к его романам. Не думала, что стану перечитывать кумира своего детства. Примерно до прошлой осени, когда захотелось вернуться к «Графине де Монсоро». Отчего-то не к самой знаменитой в цикле «Королеве Марго», но ко второму роману трилогии Генриха IV. Благо, аудиокниги позволяют читать, не отменяя текущих дел. Не могу сказать, что прямо наслаждалась, но понимала намного больше, чем читая девчонкой — спасибо опыту и доступности Википедии, понимание добавляет удовольствия, согласитесь?

Из-за аудиокниги я взяла и второй том трилогии Мушкетеров, узнала, что у ВИМБО вышел, начитанный Григорием Перелем и подумала, почему не попытаться улучшить отношение к роману, который в мою «пору Дюма» казался одним из самых скучных, только «Сорок пять» любила меньше. И стала слушать «Двадцать лет спустя». Герои, которые в свои «около двадцати» казались полубогами, к чьим ногам ляжет мир, оказываются в 40+ заурядными мужиками средних лет. д«Артаньян все в том же чине лейтенанта королевских мушкетеров, квартирует в гостинице некой фламандки Мадлен, с которой спит. По-прежнему беден и мечтает лишь о том. чтобы подзаработать. Утратив друзей, которые уволились со службы, новых не обрел, хотя приятельствует со всеми, но это не то, что дружба, вы ж понимаете.

Служит королю он теперь только номинально, на деле за ребенка Людовика правит овдовевшая Анна Австрийская, а реальная власть сосредоточена в руках ее любовника и первого министра, кардинала Мазарини. Он и отдает д«Артаньяну приказ доставить из Бастилии для тайной беседы пленника, в котором тот узнает прежнего врага, за давностью знакомства сделавшегося другом — Рошфора. Этот ключ запускает механизм сюжета: именно Рошфор говорит кардиналу, что человек, все время бывший у него в подчинении, в компании трех друзей двадцать лет назад провел эталонную спецоперацию (как мы назвали бы это в сегодняшних терминах). Напуганный народными волнениями — фрондой, Мазарини нуждается в решительных сильных креативных людях с навыками ведения боя, именно таких, как четверка бывших мушкетеров. Пообещав осыпать всех благами, он отправляет д«Артаньяна на поиски друзей.

И сейчас я понимаю, насколько это круто, сделать героя небогатым и не знаменитым, после стольких блистательных обещаний юности. Разве не то же происходит с абсолютным большинством из нас: вступаем в жизнь, метя на Нобелевку, а к сорока рады квартальной премии и не попасть под сокращение. Дело не в том, что мы плохи, просто жизнь так устроена. Хотя и от нас, конечно, кое-что зависит, и вот этим романом Дюма говорит: в зрелости жизнь не кончена, не ставьте на себе крест, вы еще многое можете. И да, они смогут в этом романе многое, хотя жизнь развела аббата д«Эрбле (Арамиса) и графа де ля Фер (Атоса) по разные стороны баррикад с д«Артаньяном и Портосом, ныне господином дю Валлоном.

Это последнее обстоятельство: двое друзей за власть, двое других сторонники оппозиции — делает «Двадцать лет спустя» поразительно актуальным для сегодняшней России. В смысле актуальности в нем также есть эмигранты, приправляющие солью слез горький хлеб чужбины. Есть знаменитый заключенный, которого боится главный человек у власти. Есть много других интересных вещей, в частности — не утратившая актуальности методичка по устройству народных волнений в отдельно взятом городе. Приключений, на восьми с лишним сотнях страниц и тридцати трех часах звучания, много: друзья, еще противниками, участвуют в побеге герцога де Бофора; уже снова вместе отправляются в Англию, где пытаются спасти Карла I (безуспешно, потому что планы рушит сын Миледи Мордаунт — такой же злой демон второй книги, каким в первой была мать); берут в заложники первое лицо государства. А есть еще линия Рауля — воспитанника Атоса. хотя на самом деле это его внебрачный сын, в которой тоже море приключений, и семейные тайны, и нелепая любовь юноши к семилетней Лавальер, от которой сегодня мы в лучшем случае поморщимся, в худшем — объявим парня педофилом.

По правде, книга производит впечатление невероятно перегруженной событиями, главным образом политическими, с огромным количеством персоналий Фронды, которых невозможно удержать в памяти, да и прописаны они откровенно скверно. Образы большинства персонажей намечены штрихами: Анна Австрийская горда, Карл благороден, Мазарини скуп.Даже мушкетеры, в первом томе такие живые и настоящие, здесь скорее люди-функции: изобретательный д«Артаньян, простодушный Портос, интриган Арамис, лучший из людей Атос. Английская эпопея включает в читателе внутреннего Станиславского, который не выключается до самого конца — хочется кричать «Не верю!» без перерыва на сон и еду.

Задумка превосходная, и как авантюрный роман могло быть роскошным образцом жанра, но писалось задней левой ногой или литературными неграми, что вероятнее, Дюма-пэр известен фабричной штамповкой своих книг. Интересный опыт, но на «Десять лет спустя или Виконта де Бражелона» вряд ли решусь

Ради языка, и еще — ради сюжета

Я всхожу на башню и вниз гляжу со стены

У.Б. Йейтс

Об Антонии Сьюзен Байетт трудно писать, любой текст о ее книгах, рядом с этими книгами бесконечно мал. В них наслаждение, какое только способна дать умная изысканно непростая проза. Но это не искусство ради искусства, мастер интриги, Байетт, с размеренностью метронома вбрасывает шокирующие подробности, вытаскивает из семейных шкафов скелеты, неимоверно усложняя ткань романа, выплетая неожиданные, прекрасные, гротескные узоры. Иногда читать физически больно, порой таешь, плавишься от умиления или внутренне застываешь, съеживаешься от догадки об истинной природе тех или иных отношений.

«Вавилонская башня» третий роман «Квартета Фредерики» — тетралогии, которая считается magnum opus Антонии Байетт и охватывает четвертьвековой промежуток. Цикл писался на протяжении двадцати четырех лет: первые две книги до мировой известности писательницы, пришедшей с «Обладать», за которого получила Букера, завершающие — после. Здесь с нами уже не семнадцатилетняя бунтарка, яркая и яростная Фредерика Поттер «Девы в саду», не популярная кембриджская студентка «Живой вещи». Но молодая женщина, жена и мать, по мнению многих — сделавшая ослепительную партию. Марьяжный успех Фредерики вроде брака Лиз Беннет, только вот Найджел совсем не Дарси.

Катастрофа нелепой смерти Стефани, которой завершился второй роман, разметала ураганом судьбы всех ее близких, младшая сестра не исключение. Сильный, уверенный в себе красавец лорд Ривер, который оказался рядом, когда она больше всего нуждалась в утешении, казался надежной защитой, гаванью в житейских штормах, и — чего уж там, головокружительный взлет на социальном лифте представлялся очень приятным бонусом. Однако получив то. другое и третье, сделавшись хозяйкой поместья и мамой Лео — сына, о каком только мечтать, Фредерика не обрела счастья. В полном соответствии с максимой: «что такое счастье — каждый понимает по-своему», в ее случае все не исчерпывается социальным престижем и богатством. То и другое могли бы стать приятным дополнением, но суть для нее в интенсивной интеллектуальной жизни, в возможности общаться с подобными себе, обмениваться мыслями, идеями, в творчестве.

Фредерика не хранительница очага по своей сути, она такой Прометей, в клетке чахнет и неминуемо должна попытаться вырваться. Катализатором стала случайная встреча с кембриджским приятелем, после которой в поместье полетели письма от всех друзей студенческой поры, которые теперь в гуще интеллектуальной жизни. Не сегодняшний офисный менеджмент, на дворе свингующие 60-е, зарождается телевидение, в культуре постмодернизм наступает на пятки модернизму, и место Фредерики во всем этом. Что совершенно не соответствует понятиям супруга о достойном поведении. При том, что «бьет — значит любит» и заражение принесенным из борделя ЗППП таким понятиям не противоречит. Героиня сбегает от своего прекрасного принца и начинает строить жизнь по собственным лекалам.

Бракоразводный процесс и битва за право опеки над сыном, покажут ей, насколько у одинокой работающей женщины меньше возможностей, чем у богатых и знатных, и все же Фредерика воительница. Параллельно в романе разворачивается история «Балабонской башни» — романа в романе, написанного одним из героев. История беглецов от кошмара Французской революции, намеренных создать дивный новый мир всеобщего счастья в одном отдельно взятом замке. Жуткая утопия, которая совмещает идеи французских просветителей с книгами маркиза де Сада, и задолго до финала оборачивается своей противоположностью. Болезненно притягательная книга — смесь ужаса, омерзения и возбуждения — становится скандальной и удостаивается суда по обвинению в порнографии.

Оба судебных процесса: бракоразводный Фредерики и над романом Джуда происходят практически одновременно, являя собой отражение эволюции общественной морали в отношении женщины и культуры, которые вольно или невольно уравниваются. Частный случай борьбы против домашнего насилия и за право решать свою судьбу становится отражением мощной тенденции к явлению женщин, готовых принять деятельное участие в интеллектуальной и культурной жизни общества, на равных войти во все социальные сферы. От первого поражения к малым победам, которые повлекут за собой большие. «Вавилонская башня» в определенном смысле манифест феминизма, что закономерно, Байетт одна из икон фем-движения.

Есть нюанс: всем подряд я бы не советовала роман требует определенного бэкграунда. Отдельно от предыдущих книг «Квартета» его вполне можно читать, хотя знание предыстории приветствуется. Смешная, трагичная, трогательная, умная, глубокая, пугающая, обнадеживающая — упоительно непростая книга

Неунывающая мокрушница

А старики разве опасными могут быть?

Александра Шалашова «Красные блокноты Кристины»

«Фрекен Мод просила ее не беспокоить» вторая часть приключений старушки-веселушки,которая не задается вопросом: «Тварь я дрожащая или право имею?», а прямо идет и устраняет препятствие. По завету Родиона Раскольникова, вышибая мозги из стоящих между ней и комфортной, уютной, обеспеченной жизнью. С той разницей, что действует не топором, а предметами, от которых меньше ждешь смертоносности: ходунками, тростью, булавкой, миндальным тестом, глыбой льда.

Шведка Хелена Турстен снова пытается вызвать у читателя симпатию к героине с расстройством личности явно психопатического свойства. Рассказывает, как тяжела и и неказиста была жизнь фрекен, после смерти богача отца оставшейся с долгами, беспомощной матерью и инвалидом умственного труда сестрой на руках. Как ей, бедняжке, пришлось пойти преподавать французский и английский в частную гимназию. Как гадкая тетка, на роль заместительницы которой Мод была принята, вдруг вернулась, и нашей девочке пришлось довольствоваться урезанным расписанием с жалованьем, сокращенным вдвое. Как такое вынести?

И конечно, наиболее естественным поступком в этом случае стало устранение конкурентки. И в самом деле, зачем таким жить? Турстен распахивает окно Овертона настежь, пытаясь представить серийную убийцу не то Немезидой, не то частью той силы, что вечно хочет зло и вечно творит добро. А для того. чтобы закрепить в сознании читателя мысль, что именно такой способ действий вернее любого другого содействует счастью, отправляет старушку в люксовое путешествие в ЮАР, не жалея красок на описание дольче вита, ожидающей солидных господ под патронажем солидного Господа.

Но самый впечатляющий тут финал, в котором матерая человеконенавистница Мод внезапно перековывается в благотворительницу и защитницу чернокожих. С каковой целью распродает антиквариат из своей шведской квартиры, одна из картин которой оценивается в 10 000 000 крон (под девяносто лямов в рублях) и образовывает Фонд имени себя. В самом деле, обидно, что после ее смерти все достанется государству, а так хоть добрым словом помянут. Только вот стоп, ребята, а за каким нам вкручивали на протяжении двух книг о бедственном положении героини, которое единственное послужило причиной истории с ридикюлем?

Ох, прогнило что-то в шведском королевстве. На самом деде нет. Там есть Фредрик Бакман и много других отличных писателей. Но Хелену Турстен я бы к ним не относила.

Старики-разбойники

Бабушка твоя и моя

Любят сидеть у огня.

Вместе поджигают дома,

Пожарником стану я.

«Умна как Мисс Марпл, изобретательна как Гарри Гудини и опасна как Девушка с татуировкой дракона» — говорит аннотация. И не обманывает, с поправкой для всех трех характеристик «со знаком минус». «Фрекен мод задумала что-то недоброе» радикально меняет образ хрупкой шведской старушки под девяносто. И это разрыв шаблона не только в ожидаемом смысле: «если тебе 88, но ты не жалуешься на здоровье (а так бывает?), достаточно бодра, чтобы путешествовать по миру и достаточно обеспечена, чтобы баловать себя вкусностями из магазина деликатесов — то жизнь прекрасна и удивительна». Но также в неожиданном — «в топку ваши десять заповедей!»

Хотя, если точнее, фрекен Мод нарушает регулярно только одну, «Не убий», а также иногда «Не лжесвидетельствуй — но эту только когда ее спрашивают о причинах смерти очередной несчастной, чьей траектории не посчастливилось пересечься с изобретательной шведкой. Хелена Турстен рисует образ одинокой старушки, которая живет одна в набитой антиквариатом трехсотметровой квартире, не платя за проживание ни копейки, и по замыслу авторки читатель должен преисполниться к бедняжке сочувствием. Ну. потому что она всю жизнь тяжко трудилась, пожертвовала личной жизнью, чтобы ухаживать сначала за матерью, затем за сестрой-инвалидом, и лишь сделавшись свободной 39 лет назад, начала жить для себя. Честно? Не получается жалеть и сочувствовать.

Пять глав: «Фрекен Мод сталкивается с жилищными трудностями», «Фрекен Мод путешествует», «Фрекен Мод в поисках рождественского умиротворения», «Таинственное убийство антиквара» и «Фрекен Мод перед лицом трудноразрешимой проблемы» рисуют героиню в различных обстоятельствах, по большей части избавляющейся от неугодных, каждый/каждая из которых должна вызывать у нас омерзение. Они были плохими и за то поплатились. Но мне сама Мод и образ ее действий кажутся странно похожими на Хавьера Бардема из «Старикам тут не место» (я не нарочно. просто совпало).

Да, наше время и наш мир все более пристально вглядывается в стариков, и понятно — нынешняя старость при наличии денег может быть не просто достойной, но активной, деятельной, общительной. Но создать положительный образ социопата и серийного убийцы, ожидая, что читатели умилятся и закричат: «Да, умница, так им!» — чересчур смело.

Тем не менее, фрекен Мод на роли весьма условного добра с сухонькими кулачками представляет собой интересный экземпляр для изучения с социально-антропологической точки зрения.

Откуда есть пошла

»- Я Илья Муромец, а из города я из Мурома.

- Я Добрыня Никитич, из села из Никитовки.

- А я Алеша Попович, а откуда я — не скажу.»

Когда герои «большого», официально одобренного фольклора становятся персонажами малого: анекдотов, стишков-страшилок и неприличных частушек — это значит, они живы, их знают, помнят, любят. По большому счету, когда миф внедряется в реальность, становится ее частью, узнаваемым мемом — это и есть настоящая народная любовь. Для славянской мифологии характерно понимание мира, как состоящего из трех частей: Явь, Навь и Правь.

Это не деление, а скорее триединство.Явь — реальность, данная нам в ощущениях, Навь — царство мертвых, куда живым хода нет, а если кто добрался — нет выхода. Правь заслуживает более подробного объяснения. Это мир, населенный героями мифов, легенд, сказок, литературных произведений, кино и даже компьютерных игр. И влияние Прави на Явь не меньшее. а скорее даже большее, чем в обратном направлении, хотя не столь очевидное. В конце концов то, ради чего мы живем и за что могли бы (хотя совсем не хочется) умереть, лежит именно в сфере идеального. Того, что над реальностью.

Славянские мифы в значительной степени терра инкогнита не только для широкой публики, но и для специалистов. Причин много, главная в отсутствии письменных памятников, которые могли бы рассказать, чем дышали, во что верили, каким богам поклонялись предки, как отправляли свои обряды. У славян, рассеянных по огромной территории, не было единого пантеона богов, как у греков и скандинавов. Не было у них и письменности, которая позволила бы сохранить локальные предания, как это случилось с исландскими сагами, например. Создание азбуки, Глаголицы, а потом Кириллицы, чуть опередило, а ее внедрение совпало по времени с крещением Руси, сопровождавшимся уничтожением памяти о прежних языческих богах.

Сегодня мы даже не можем с точностью утверждать, что Перун, Велес, Мокошь, Сварог, Дажддьбог -чьи имена отголосками донесли летописи, были реально значимыми богами, а не локальными божествами, почитаемыми в определенном регионе. Бесписьменная память стирается быстро. И тем не менее, книга А.Н. Николаевой, дает хорошее и достаточно полное представление о славянской мифологии, включая исторический контекст, деление на высших и низших, апроприацию христианством прежних языческих культов и праздников, мелкую нечисть, а также былины с их героями.

Отличный нонфикшн, я слушала аудиокнигой, читает Наталья Мартынова прекрасно. А если вы ищете по-настоящему интересных художественных книг с участием персонажей славянской мифологии, но не хотели бы нарваться на очередное Бояръ-фэнтези, то от души рекомендую «Потомка» Илоны Волынской и Кирилла Кащеева — мою книгу января-2024.

Друиды, гейсы, король Артур

«Святой Патрик изгнал змей из Ирландии.

— Ну да, и змеи благодарны ему до сих пор.

Кристофер Мур «Дурак»

День покровителя Ирландии св.Патрика, 17 марта я отметила чтением Кельтских мифов. На всякий случай — ирландская мифология составляет довольно внушительную часть кельтской. Я не нарочно, просто совпало — увидела на Букмейте накануне, и не устояла. Кельтская мифология — это ведь не только история культуры, в современном мире устойчивый тренд на нее. Я сейчас не об Астериксе с Обеликсом, которых теперь мало кто помнит, а о том, что немалая часть фэнтези в литературе и кино опирается на эти истории: где есть рыцари, драконы, фейри, эльфы, где вспоминают самайн и белтайн — там отметились кельтские сказания. Да о чем говорить, из недавно прочитанного «Король утра, королева дня» Йэна Макдональда и «Дикая охота» Уны Харт — то и другое построено на ирландском фольклоре. «Погребенный великан» нобелевского лауреата Кадзуо Исигуро весь выходит из Артуровских легенд, а это уже валлийские предания.

Скажу больше, гламур, который нынче в как-бы антитренде, но на самом деле тяга к нему неистребима, восходит к глэмору фейри — сияющей дымке, которой Народец окружает себя, делаясь неотразимым в глазах смотрящего. И это только те вещи, которые массовая культура уже присвоила, прожевала и проглотила. А сколько еще интересного осталось за пределами ее внимания. Нет «Похищение быка из Куальнге» вряд ли кого сегодня впечатлит, но истории Кухулина с его героическими деяниями, семилетней добровольной службой на роли пса Кулана, невероятными любовными похождениями — это ведь целый пласт. А чего стоят гейсы — система запретов, напоминающая табу и епитимью, но не тождественная ни одному из этих понятий. Вроде: никто не сможет тебя победить. но ты не должен переходить реку вброд или сходить с коня до пересечения какой-то границы. Или есть мяса определенных животных. Непобедимому Кухулину, Ахиллу кельтского мира, было запрещено есть мясо собаки,но одновременно на нем лежал другой гейс — не отказываться от еды у любого очага, где его угостят. Гибель пришла к нему, когда три кривых на левый глаз старухи, жаривших у дороги собаку, угостили его. Кухулин пытался объехать их, но одна успела протянуть кусок. Такие вот взаимоисключающие вещи. Куда там нашему : «Направо пойдешь — коня потеряешь».

И таких историй в книге море. А.Н.Николаева не специалист конкретно по кельтской мифологии, скорее рассказчица и популяризатор, но в этой ипостаси она замечательно хороша. Интересно, информативно, много всего в малом объеме, в меру академично, однако живо и захватывающе. Идеально подходит для читательницы, которая не собирается защищать по теме диссертацию, но была бы не против понимать, кто такие Дейдре, Фингал и Туат да дананн с которыми так часто сталкивается в любимых книгах.

Король компиляции верен себе, собирая в этом, довольно объемном конструкте — скорее повести, чем рассказе, кадавра из кусков стругацкой «Хромой судьбы», «Рукописи не возвращаются» Аркадия Арканова и приправив «Лагерной балладой» Галича на роли пыльцы фей. Нет, не взлетает. Галич — это ведь ведь еще и: «Я люблю вас, люди, будьте доверчивы», и «Олимпийская сказка». Кроме прочего, это еще и скучно.

К.А.Терина с «Песнями снежного кита» и Юрием Рытхэу, историей в семи новеллах, таким анти-«Моби Диком» — в своем континууме. С ее фирменным (фарбричным) ощущением, что из мира изъята какая-то его часть, которая может быть основополагающей, а может — почти незначащей с позиций обыденности. Но без нее все рассыпается, а сквозь зияющие пустоты, на месте которых прежде были кирпичики мироздания, теперь сквозят ветра потерь. С внутренней, не выпячиваемой экологией, восходящей к космической этике. По-настоящему хорошо, хотя К.А.Терина сильно не для всех. Интересно, мрачно, странно, безнадежно. Обнадеживающе.

«Марсияние близ ««Кантинуума»», которым Николай Караев попытался вернуть Василия Аксенова, и это блестяще удалось с биографической статьей — самой объемной в сборнике вообще и уникальной по текстовому соотношению статья/рассказ. Но история как таковая выглядит скорее расширенным вариантом «Хорошилище грядет по гульбищу из ристалища», чем нежно-пряной аксеновской прозой. При всей моей любви к Караеву.

Ася Михеева «Монтанай-69» и Михаил Анчаров, почти забытый сегодня, но культовый у семидесятников автор «Самшитового леса», и снова огромная удача сборника. Михеева с ее оксюморонным сочетанием нечеловеческого интеллекта и некоторой бардовости, как никто подходит для воплощения анчаровской идеи. Остров Крым отделен от Союза рукотворным проливом. Здесь согласно живут возвратившиеся татары, евреи, русские и гуцамы. А это кто такие? А это инопланетяне, чей корабль потерпел в 1969 крушение вблизи земной орбиты, а экипаж был спасен и препровожден пилотом татарином на его родину. Такой немного «Пикник на обочине» со знаком плюс, немного новая лукьяненковская сага о всяких там мегиддах, но, предупреждая вопрос курицы и яйца — этот рассказ Аси я читала четыре года назад, еще до всего.

«Ореховый лес» Владимир Березин и Фазиль Искандер. Божечки мои, как это хорошо. История о локальном чегемском эдеме, не то заколдованном месте, не то райском саде, в котором находят спасение отчаявшиеся, но не находят выхода вошедшие туда. Очень-очень Искандер, правда, и какой Березин все-таки классный.

Эдуард Веркин «Физики» и Север Гансовский. В основу рассказа лег «День гнева». Здешние снарки не отарки, хотя покрыты мехом, имеют когти с зубами, позволяющие в минуты разорвать и сожрать человека, и странно детские голоса. Превосходя нас интеллектом примерно на порядок, они сотрудничают с людьми на планете Лаборатория в гиперпространственных исследованиях. С русского на понятный — возможность мгновенного перемещения из точки А в точку Б, тот самый нуль-пространственный портал, который так любили фантасты ХХ века, и который в реальности представляется еще менее осуществимым, чем сверхсветовая скорость. Снарки не только волокут в теории, но продвигают прикладные исследования, в то время, как человеческие гении пока не могут постичь даже азов. Здесь барьер понимания, для которого потребна эволюционная перенастройка мозга, подобная произошедшей с изобретением письменности. Они такие людены, только не безразличные, а жестоко-любопытные к нам, им нравится нагнетать избранной жертве (стигматизированному человеку, по определению главы службы безопасности Миллера) саспенс прежде, чем убить. Взрослый Веркин еще более циничен и горек, чем в своей условно подростковой прозе, но таки он гений. Страшная вещь с парадоксально оптимистичной: «Мы переживем, и вас и нас переживем» — концовкой.

«Сговор» Дарьи Бобылевой в стилистике Андрея Битова скорее неудача писательницы и сборника. Авторка талантлива, и не только с хоррором, ее «Неучтенная планета» пример современной умной яркой фантастики. Но этот рассказ про дочь и отца, которые играют в лапту и все никак не находят общего языка — это не Битов с его виртуозной взлетной темноватой прозой. Да, собственно, и не Бобылева, от которой ждешь большего. И даже не фантастика.

Шаламов с человеческим лицом. Действие «Колымских рассказов» перенесено в космос, где хрущевская эпоха стала продолжением сталинской, а на рудниках Урана политические зеки добывают пыль для космических путешествий (такой аналог специй «Дюны»). И я совершенно точно знаю, что буду читать Батхен еще, это сделано превосходно, жестко, горько. отчаянно, по-шаламовски цинично с не-шаламовской нежностью. Одним из доходяг стал узнаваемый Рыжий поэт. Нобелиант нашей реальности умирает в лагерном лазарете той, и скрашивает его последние часы, материализованной идеей, рыжий кот. Здесь любимый, которого после унаследует герой-рассказчик. Немыслимо хорошо, хотя ожидаемо горько и больно.

внезапный Василий Шукшин. Марсианская колония-колхоз с планом по валу, разнарядкой и прочими советскими мерзостями. Колонисты в ватниках и кирзачах растят кристаллы для нужд земного истеблишмента, примерно такие же темные и бесправные, как шукшинские колхозники. Одиночка, которого все здесь зовут Бирюком, план перевыполняет и мог бы жить не в пример лучше многих, все недоумевают, на что он тратит заработанное. Приезд нового начальника, сосланного в этот медвежий угол, кое-что проясняет. От Василия Макаровича здесь форма и немного «Срезал» с «Печками-лавочками», по духу скорее «Кибердеревня». Хотя последняя наиболее полно воплощает шукшинский дух в современности, а значит все правильно.

В этом варианте советской истории лавры главного фантаста достались Юрию Ковалю, что не вызывает внутреннего сопротивления, он был чертовски талантлив и не чужд магического реализма. И, махровая идеалистка, я убеждена, что талант, утратив земного носителя, ищет среди живущих наиболее близкого по духу восприемника, так вот — Сальников духовный наследник Коваля, с тем же непостижимым умением складывать простые слова в простые тексты, от которых пространство расширяется и воздуха становится больше. «Катамант» история ссыльного на поселениях в какой-то сельской глуши, который всегда ходит в рукавицах, потому что такая уж у него магическая особенность — с незащищенными руками все тотчас бросаются ему помогать, отчего проистекает множество неприятностей. Все начинается с того. что на колхозный коровник падает автономный Скафандр, а продолжается космическим путешествием в Медвежью страну в обществе Скафандра и страхового агента Михаила. И предотвращением галактического конфликта.

Еще одна писательница, о которой я прежде не слышала и с которой обязательно познакомлюсь поближе. Такая, очень орловская по духу и букве история в антураже семидесятых. Русалка-щекотуха на набережной, дриада в античной статуе, украшающей институтский сад. Бедная девушка, которую злыдня-сестра и ее гадкий муженек сживают со свету, да так все плохо, что хоть топись. Квартирный вопрос, однако, актуален не только для москвичей, но также для яузских утопленниц, к счастью для Людмилы.

Альтернативная дюжина

Если бы мы с тобой создавали этот мир, он выглядел бы лучше, не правда ли?

Ремарк «Три товарища»

В основе концепции сборника «Мир без Стругацких» сослагательное наклонение, которого не знает история как школьный предмет, но знает история альтернативная. И все, кто однажды задавался вопросом: что, если бы в ключевой момент жизни я вошел не в ту дверь? Фантастическое допущение о литературе русскоязычного пространства, где не случился феномен братьев Стругацких, повлиявших не только на узкий сегмент фантастики, но на литературу, культуру -- жизнь в целом. Сборник моделирует двенадцать, по числу авторов, вариантов реальности в которых место главного фантаста занял бы кто-то из советских писателей, большей частью от фантастики далеких.

Каждый из участников пишет рассказ в стилистике выбранного кандидата на вакантное место. Одновременно с этим, биографической справкой из как-бы Википедии, воссоздавая исторический контекст, в котором он жил и творил. Вы ведь не удивитесь, если я скажу, что большинство вариантов мягче и гармоничнее мира, данного нам в ощущениях? Идея принадлежит составителю сборника Василию Владимирскому, лучшему у нас знатоку и критику фантастики, ведущему Фанткаста (если интересуетесь фантастикой и слушаете подкасты, но еще не — рекомендую). К слову, гениальные мысли приходят одновременно — у Сальникова в «Опосредованно» мир, где Блок писал не только стихи, но также эротические романы и (как следствие?) поэзия там действует подобно легкому наркотику. Таким вот лисьим скоком перехожу к текстам книги, о каждом из которых немного рассказываю.

И открывает ее как раз Алексей Сальников «Катамантом». В этом варианте советской истории лавры главного фантаста достались Юрию Ковалю, что не вызывает внутреннего сопротивления, он был чертовски талантлив и не чужд магического реализма. И, махровая идеалистка, я убеждена, что талант, утратив земного носителя, ищет среди живущих наиболее близкого по духу восприемника, так вот — Сальников духовный наследник Коваля, с тем же непостижимым умением складывать простые слова в простые тексты, от которых пространство расширяется и воздуха становится больше. «Катамант» история ссыльного на поселениях в какой-то сельской глуши, который всегда ходит в рукавицах, потому что такая уж у него магическая особенность — с незащищенными руками все тотчас бросаются ему помогать, отчего проистекает множество неприятностей. Все начинается с того. что на колхозный коровник падает автономный Скафандр, а продолжается космическим путешествием в Медвежью страну в обществе Скафандра и страхового агента Михаила. И предотвращением галактического конфликта.

Ника Батхен «Страна Уран» — Шаламов с человеческим лицом. Действие «Колымских рассказов» перенесено в космос, где хрущевская эпоха стала продолжением сталинской, а на рудниках Урана политические зеки добывают пыль для космических путешествий (такой аналог специй «Дюны»). И я совершенно точно знаю, что буду читать Батхен еще, это сделано превосходно, жестко, горько. отчаянно, по-шаламовски цинично с не-шаламовской нежностью. Одним из доходяг стал узнаваемый Рыжий поэт. Нобелиант нашей реальности умирает в лагерном лазарете той, и скрашивает его последние часы, материализованной идеей, рыжий кот. Здесь любимый, которого после унаследует герой-рассказчик. Немыслимо хорошо, хотя ожидаемо горько и больно.

«Бирюк с Европы» Тимура Максютова и внезапный Василий Шукшин. Марсианская колония-колхоз с планом по валу, разнарядкой и прочими советскими мерзостями. Колонисты в ватниках и кирзачах растят кристаллы для нужд земного истеблишмента, примерно такие же темные и бесправные, как шукшинские колхозники. Одиночка, которого все здесь зовут Бирюком, план перевыполняет и мог бы жить не в пример лучше многих, все недоумевают, на что он тратит заработанное. Приезд нового начальника, сосланного в этот медвежий угол, кое-что проясняет. От Василия Макаровича здесь форма и немного «Срезал» с «Печками-лавочками», по духу скорее «Кибердеревня». Хотя последняя наиболее полно воплощает шукшинский дух в современности, а значит все правильно.

«Сговор» Дарьи Бобылевой в стилистике Андрея Битова скорее неудача писательницы и сборника. Авторка талантлива, и не только с хоррором, ее «Неучтенная планета» пример современной умной яркой фантастики. Но этот рассказ про дочь и отца, которые играют в лапту и все никак не находят общего языка — это не Битов с его виртуозной взлетной темноватой прозой. Да, собственно, и не Бобылева, от которой ждешь большего. И даже не фантастика.

Эдуард Веркин «Физики» и Север Гансовский. В основу рассказа лег «День гнева». Здешние снарки не отарки, хотя покрыты мехом, имеют когти с зубами, позволяющие в минуты разорвать и сожрать человека, и странно детские голоса. Превосходя нас интеллектом примерно на порядок, они сотрудничают с людьми на планете Лаборатория в гиперпространственных исследованиях. С русского на понятный — возможность мгновенного перемещения из точки А в точку Б, тот самый нуль-пространственный портал, который так любили фантасты ХХ века, и который в реальности представляется еще менее осуществимым, чем сверхсветовая скорость. Снарки не только волокут в теории, но продвигают прикладные исследования, в то время, как человеческие гении пока не могут постичь даже азов. Здесь барьер понимания, для которого потребна эволюционная перенастройка мозга, подобная произошедшей с изобретением письменности. Они такие людены, только не безразличные, а жестоко-любопытные к нам, им нравится нагнетать избранной жертве (стигматизированному человеку, по определению главы службы безопасности Миллера) саспенс прежде, чем убить. Взрослый Веркин еще более циничен и горек, чем в своей условно подростковой прозе, но таки он гений. Страшная вещь с парадоксально оптимистичной: «Мы переживем, и вас и нас переживем» — концовкой.

Елена Клещенко «Людмила и Мелия», Владимир Орлов. Еще одна писательница, о которой я прежде не слышала и с которой обязательно познакомлюсь поближе. Такая, очень орловская по духу и букве история в антураже семидесятых. Русалка-щекотуха на набережной, дриада в античной статуе, украшающей институтский сад. Бедная девушка, которую злыдня-сестра и ее гадкий муженек сживают со свету, да так все плохо, что хоть топись. Квартирный вопрос, однако, актуален не только для москвичей, но также для яузских утопленниц, к счастью для Людмилы.

«Ореховый лес» Владимир Березин и Фазиль Искандер. Божечки мои, как это хорошо. История о локальном чегемском эдеме, не то заколдованном месте, не то райском саде, в котором находят спасение отчаявшиеся, но не находят выхода вошедшие туда. Очень-очень Искандер, правда, и какой Березин все-таки классный.

Ася Михеева «Монтанай-69» и Михаил Анчаров, почти забытый сегодня, но культовый у семидесятников автор «Самшитового леса», и снова огромная удача сборника. Михеева с ее оксюморонным сочетанием нечеловеческого интеллекта и некоторой бардовости, как никто подходит для воплощения анчаровской идеи. Остров Крым отделен от Союза рукотворным проливом. Здесь согласно живут возвратившиеся татары, евреи, русские и гуцамы. А это кто такие? А это инопланетяне, чей корабль потерпел в 1969 крушение вблизи земной орбиты, а экипаж был спасен и препровожден пилотом татарином на его родину. Такой немного «Пикник на обочине» со знаком плюс, немного новая лукьяненковская сага о всяких там мегиддах, но, предупреждая вопрос курицы и яйца — этот рассказ Аси я читала четыре года назад, еще до всего.

«Марсияние близ ««Кантинуума»», которым Николай Караев попытался вернуть Василия Аксенова, и это блестяще удалось с биографической статьей — самой объемной в сборнике вообще и уникальной по текстовому соотношению статья/рассказ. Но история как таковая выглядит скорее расширенным вариантом «Хорошилище грядет по гульбищу из ристалища», чем нежно-пряной аксеновской прозой. При всей моей любви к Караеву.

В противоположность ему, К.А.Терина с «Песнями снежного кита» и Юрием Рытхэу, историей в семи новеллах, таким анти-«Моби Диком» — в своем континууме. С ее фирменным (фарбричным) ощущением, что из мира изъята какая-то его часть, которая может быть основополагающей, а может — почти незначащей с позиций обыденности. Но без нее все рассыпается, а сквозь зияющие пустоты, на месте которых прежде были кирпичики мироздания, теперь сквозят ветра потерь. С внутренней, не выпячиваемой экологией, восходящей к космической этике. По-настоящему хорошо, хотя К.А.Терина сильно не для всех. Интересно, мрачно, странно, безнадежно. Обнадеживающе.

«Право на отдых» Сергей Кузнецов, Александр Галич. Король компиляции верен себе, собирая в этом, довольно объемном конструкте — скорее повести, чем рассказе, кадавра из кусков стругацкой «Хромой судьбы», «Рукописи не возвращаются» Аркадия Арканова и приправив «Лагерной балладой» Галича на роли пыльцы фей. Нет, не взлетает. Галич — это ведь ведь еще и: «Я люблю вас, люди, будьте доверчивы», и «Олимпийская сказка». Кроме прочего, это еще и скучно.

Резюмируя: неоднородно, как всегда бывает со сборниками, но спасибо за некоторое количество альтернативных реальностей для внутренней эмиграции. Чудовищно не хватает Шамиля Идиатуллина, у него единственного в современной российской фантастике два шедевра малой прозы, каждый из которых: «Кареглазый Громовик» и «Тубагач» не только вывел бы сборник на качественно иной уровень, но идеально воплотил бы крапивинский дух. У составителя свои резоны, постичь которых нам не дано, но жаль. В итоге получилось хорошо. Невзирая.

Волки тоже люди

«Тамбовский волк тебе товарищ!»

«Волчье дело» продолжает историю Николая Дергунова, сквозного героя цикла «ОБХСС» (Отдел по борьбе с хаосом, существами и сущностями, а не то, о чем вы, возможно, подумали). История, начатая «Чертовым делом» и продолженная «Ведьминым делом» закономерно приходит к следующему виду нечисти. Хотя оборотническим тут будет только блог неизвестного, который читает Николай — не то чей-то розыгрыш, не то впрямь откровение человека, ощутившего в себе хищника.

Все-таки волки достаточно лесная тема, а Лада Кутузова мастер повествования в стилистике городских легенд, в ожидании третьей книги я не утерпела, прослушала ее «Темногорье» в исполнении Ильи Сланевского, и да, тоже очень круто, рекомендую, если вы еще не знаете об этом цикле. Однако вернусь к «Волчьему делу». Это снова сочетание бытового и магического слоев в идеальной пропорции, все-таки даже с приоритетом бытового. Высокого пафоса Армагеддона авторка словно бы нарочито избегает.

И в этом особое обаяние серии. Не Окончательная Битва Бобра с Ослом, не «Всем выйти из Сумрака!», а тихое, почти обывательское: «есть такая работа, людей от нечисти защищать». Да, лезут из всех щелей, да, творят под сурдинку свои темные дела и кажутся самим себе безнаказанными, но есть такие Коля Дергунов и Денис, и Женечка, и Марианна, и Настя, которые нас от них защищают. Небогатые, не знаменитые и непрестижные, машины на их зарплату не купить, и ремонта не сделать,но иногда жизнь расщедрится на премию — и вот уже жить стало лучше, жить стало веселее.

Призрак в питерском особняке, «нехороший» дом в Капотне, ведьмин подклад в подушечке, вышитой лебедями, крокодилоподобный инкуб, детский скелет в засыпанном колодце и «костяная невеста» на кладбище. А впереди природная ведьма с «на, куколка, покушай, да моего горя послушай».

На Букмейте и Литресе уже аудиоверсия от ВИМБО в исполнении Кирилла Радцига, который читает хорошо и все, кто любит книги ушами, об этом знают без меня.

Грезы о былом величии

«Слава и солома быстро сгорают.»

Фарук шеф-повар, знает толк в приготовлении самых разных блюд, но главная страсть — Кофе с перцем, рецепт которого снизошел на него свыше. Отведав напитка, на мгновение прозреваешь суть вещей. Понимаешь, чего хочешь на самом деле. Вспоминаешь то, о чем предпочел в свое время забыть, что тихо тлело в тайниках души. Фарук хочет открыть небольшую кофейню на пять-шесть столиков, чтобы обеспечить свою и жены старость, но без денег этого не сделаешь. Случай сводит его с могущественным господином, исполняющим желания. Но стоит быть готовым к тому. что заказывает музыку тот, кто платит.

Российский турист, который останется для нас безымянным, из тех, кого соблазнила красивая жизнь и доступность кредитов. Он запутался в долгах, ненавидел жену, которую винил во всем, и в конце концов сбежал от нее на отдыхе в Турции, намереваясь начать новую жизнь с ошметками кредитных денег. Вы тоже понимаете, что реальный потенциал тут не нулевой даже, а отрицательный? Тем не менее, он встречает могущественного господина, исполняющего желания.

Мальчишка поэт не хочет горбатиться всю жизнь на отцовской ферме, сбегает в столицу, обещания которой сбываются для рожденных с серебряной ложкой во рту, но одиноким беднякам не на что надеяться. И все же, на краю бездны, в которую готов рухнуть. он встречает могущественного господина, исполняющего желания. Новый роман Даниэля Бергера по-восточному цветист и парадоксально сдержан, а плетение его сродни узорам ковра: кофе, перец, кровь в шести возможных сочетаниях, две вставных новеллы из прошлого, и снова кофе с кровью. Мы знаем автора по сборнику «О нечисти и не только», о котором я рассказывала год назад.

«Кофе с перцем» довольно сложно устроенная конструкция, исполненная в стилистике, напоминающей о сказках Тысячи и одной ночи, и на первый взгляд кажется далекой от нас как звезда Альтаир. Но по сути — это все тот же разговор о грезах былым имперским величием и о «бойтесь своих желаний, иногда они исполняются». На Букмейте и Литресе уже есть аудиоверсия от ВИМБО, читает Алексей Багдасаров, который в представлении не нуждается.

И да, я сварила кофе с перцем. Ну, что вам сказать — вкусно.

Заплати

«День «Д» пропитывает мою кровь ядом, горьким, хмельным и сладким, как крепкое вино. Я чувствую, как он изменяет во мне каждую клеточку, я так же вросла в этот остров, как древние дубы в роще.»

Название острова Лют, конечно, не имеет ничего общего со славянским «лютый» (жестокий, безжалостный), но в единственный день, раз в семь лет, он оборачивается к людям этой стороной. Каждый седьмой праздник летнего солнцестояния на прекрасном острове погибают семь человек. Здесь это называют «Днем Д», когда боги-покровители взимают с островитян и оказавшихся здесь людей из внешнего мира дань человеческими жизнями.

В остальном жизнь на Люте такая, о какой можно только мечтать: благоприятный климат, чистая вода, вкусная еда, тучные пастбища и тенистые леса. Больше того, удача, даруемая островом распространяется за его пределы — за все время ни один человек с Люта не погиб ни в одной войне, мировой или локальной. Вот и теперь идет война, которую не называют Третьей Мировой, но втянут в нее, так или иначе, весь мир, многих мужчин и женщин призывного возраста забрали на нее отсюда, но их близкие уверены — остров защитит своих детей.

Нина, леди Тредуэй, прежде американка с неудавшейся академической карьерой и жестокими комплексами вины, попала сюда впервые семь лет назад, став женой лорда Хьюго после бурного романа, которым завершилось случайное знакомство именно в День Д, его наследник проводил не на Люте По возвращении получив известие о смерти отца и собственном вступлении в наследство. И вот, очередной страшный день, Нина, Хью и двое их маленьких детей собираются покинуть на это время Лют. В обычаях местных вывозить детей, но взрослые остаются и со смирением ждут решения страшной лотереи. Нина верит и не верит, но оставаться и подвергать опасности семью не намерена. Они бы и отплыли, если бы не пропал сынишка, Чарли.

Роман Дженифер Торн очень много обещает. История про остров под покровительством кельтских божеств, которые даруют защиту и покровительство, но раз в семь лет собирают дань человеческими жизнями, могла быть чем угодно: социальной драмой, философской притчей, триллером, наконец — тем, что сделали с аналогичным посылом Ширли Джексон и Стивен Кинг. А оказалась примерно ничем. При этом в выдумке с финалом, в котором и волки сыты и овцы целы, авторке не откажешь, и если бы героиня-рассказчица не проявляла себя на протяжении книги такой клинической идиоткой, это была бы твердая четверка. И почему редактор не объяснил Дженифер Торн, что родители, малышка которых вот-вот сорвется с карниза на третьем этаже, должны мчаться под окно, вместо того, чтобы затевать беседу о подоплеке своего знакомства?

Такое нормально в опере, где убитый поет десятиминутную арию, однако в триллере выглядит странно. У «Дома историй» обычно классные книги, но это какой-то прокол.

Зверь в чаще

«Стояли звери

Около двери...»

Имя ирландского писателя Колма Тойбина одно из самых громких в современной англоязычной, что почти тождественно «мировой» литературе. Прозаик, эссеист, критик, специалист по истории литературы. Его прекрасно экранизированный роман об ирландских эмигрантах начала прошлого века «Бруклин», фильм по которому собрал множество кинематографических наград и был номинирован на Оскар, сделал Тойбина народно-любимым автором.

«Мастер» (2004) о Генри Джеймсе — его первое обращение к беллетризованной писательской биографии. Вторым, спустя семнадцать лет будет «Волшебник» о Томасе Манне. Интересно, что в обоих случаях в фокусе внимания романист, чьи произведения сегодня мало читают, несмотря на признанный статус крупнейшей фигуры литературного мира. Несомненного значения никто не оспаривает, но интерес массового читателя к их произведениям крайне низок, а всесильные катализаторы популярности: кинематограф и телесериалы — не обращают в их сторону заинтересованного взора. В отличие от менее титулованных, но более популярных романов Джейн Остен или Холмсианы Артура Конан Дойла, которые и теперь читают, перечитывают, экранизируют.

Аспект, который можно обозначить как «знакомые незнакомцы»: есть разница между широко известными людьми и людьми, широко известными в узких кругах. Соотношение примерно как у селебрити и авторитетного ученого в современном цифровом мире – о первых приблизительное представление имеют все и любая информация, идущая вразрез с устойчивым мнением вызовет мощный негатив, тогда как менее личностное отношение ко второму позволяет биографу создать его образ практически с нуля.

Список параллелей можно продолжить. Оба писателя, чьим биографом выступает Тойбин принадлежат к числу виднейших персонажей трансатлантической культуры: Генри Джеймс американец, с тридцати лет живший в Европе, Томас Манн немец, который долгое время жил в Америке и до конца жизни не вернулся на родину. Оба космополиты, чей опыт способствовал выходу за пределы узких рамок, ограниченных социальной или национальной принадлежностью. Оба, Джеймс и Манн, были младшими братьями выдающихся мыслителей – философ Уильям Джеймс известен как основатель прагматизма и функционализма, Генрих Манн знаменитый писатель. В творчестве обоих значительную роль играет подавляемый гомоэротический элемент, впрочем неоправданно уверенное приписывание героям собственной ориентации в числе особенностей автора.

Есть еще одна особенность, которая объединяет двух героев Тойбина и одновременно дистанцирует его от обоих: и Манн, и Джеймс тяготели к чрезвычайно развернутым – на абзац предложениям, витиеватым, со сложной структурой и изощренной метафоричностью, в то время, как Колм Тойбин пишет просто, без изысканной словесной вязи, без избыточной аллюзивности и околомодернистских красот. Что ж, никто не обязан облачаться в тогу и вставать на котурны, рассуждая о древнегреческой трагедии, что сам он блистательно подтвердил своим поэтичным и ярким, но удивительно простым «Домом имен», взявшим в качестве отправной точки «Орестею» Эсхила.

В «Мастере» мы впервые застаем Генри Джеймса в момент фиаско его пьесы «Гай Домвиль» на лондонской театральной сцене, после чего он решает сосредоточиться на творчестве, не предполагающем прямого контакта с толпой — на элитарном мастерстве романиста. Дальше повествование не столько продвигается вперед — основное действие охватывает пятилетний промежуток: с 1895 по 1900 годы, сколько серией флэшбэков разной глубины возвращает в прошлое, к отношениям Генри с братьями, родителями, сестрой Алисой и кузиной Минни Темпл (обеих он любил, с каждой по-своему был близок, обе умерли молодыми). Детство, юность, отношение к войне, участия в которой он, в отличии младшего брата Уилки счастливо избежал, отправившись изучать юриспруденцию в Гарвард.

Признаюсь, я не большая поклонница Колма Тойбина, но о Генри Джеймсе он говорит сочувственно и с куда большим тактом, без скандально-разоблачительных интонаций. которые позволит себе в рассказе о Томасе Манне в «Волшебнике». Перед читателем предстает человек деликатный, мучительно переживающий свою неспособность и нежелание вписаться в очерченный круг социальных обязанностей, и вместе с тем понимающий, что его предназначение в творчестве, готовый жертвовать ради возможности писать многим.

И бесконечно повторяющийся сюжет: женщина, которая взывает к нему о помощи — его участие, а может быть брак с ним мог бы спасти ее или отсрочить гибель. Однако деликатная завуалированность просьбы позволяют проигнорировать ее, сделать вид, что не понял или в самом деле не понять. А после не только сам герой, но и окружающие культивируют в нем чувство вины. То, что так явственно прозвучит в самом известном (после готического перверсивного хоррора «Поворота винта») «Звере в чаще»

Умный интересный и бережный по отношению к герою роман. Тойбин выступает здесь тщательным историком и сильным популяризатором классической литературы.

О гонимых за веру

«Когда мы верим, мы платим за веру и приносим дары. Дары очень простые – это способность прощать и любить.

Из проповеди Николая Алматинского.»

Это мой автор, в обеих ипостасях. Писатель Сухбат Афлатуни — горько-прекрасные «Рай земной», «Муравьиный царь», «Поклонение волхвов», «Глиняные буквы, плывущие яблоки». Мудрый компетентный эрудированный критик современной поэзии Евгений Абдуллаев — «Дождь в разрезе». Поэтому, когда узнала, что есть новая книга, обрадовалась И почувствовала, что чего-то сильно не понимаю, начав. То есть, аннотация предупреждала об экспериментальном романе, и не мне бояться трудных книг, но что это? Жития апостолов? Хотя здесь и про более поздние времена, и про современность.

Высокий порог вхождения с самого начала отсекает случайных людей, кто ищет развлекательного чтива, тот, скорее всего, отложит книгу. Хотя ничего архисложного в «Великих рыбах» нет. Во-первых, сразу, почему Рыбы? Потому что это один из основных символов христианства и тайный знак, по которому последователи узнавали друг друга во времена гонения. Если сложить первые буквы фразы «Иисус Христос Божий Сын Спаситель»,получится греческое «ихтис — рыба». Хотя рыбьи ассоциации простираются здесь дальше и глубже. Это история княгини Иулиании из Торжка начала XV века, прекрасной благочестивой женщины безрезультатно домогался сюзерен ее мужа, а после, в отместку за строптивость, приказал отрубить ей руки-ноги и бросить в реку. Спустя некоторое время, люди увидели : «белеет что-то в водах, вроде рыбы великой. Тело женское в светлых одеяниях и с ангельским ликом против течения плывет, вдоль берега. Без рук и без ног».

Да и вся история христианства, которое, кажется, достигло в эти две тысячи лет расцвета и повсеместности, о каких ни одна из прежних религий мечтать не могла — по сути история претерпевания за веру. Для кого-то из героев книги мученический венец, для кого-то долгое подвижничество в аскезе и самоограничении. Полная опасностей жизнь миссионера, тихое незаметное служение пастве в нищих приходах или противостояние церковных иерархов неправедным властям, которое стоит им сана, а порой жизни. Да мы ведь и теперь видим в Русской Православной Церкви не только коррумпированное чиновничество, но и истинных праведников.

«Великие рыбы» о таких. О живших в разные годы в разных странах подвижниках и святых. На поверхностный взгляд устройство книги может показаться лишенным логики: скачки во времени и географии не образует связного рассказа. Но после понимаешь, что это история единства из множества, в которой героев соединяют более глубинные внутренние связи, чем можно представить, и все они заодно, и все они — суть одно. И в целом Сухбат Афлатуни продолжает этой книгой тему священства, его служения истине, которая внезапно, с переменой генерального курса, становится неудобной, ненужной, неуместной

Для меня, чье детство и юность прошли в Алма-Ате, и я знаю, с каким особым трепетом мои земляки относятся к св.Николаю Угоднику, и сама в сознательном возрасте крестилась в Никольской церкви, но для меня стало открытием, что эта благоговейная любовь подкреплялась недавним по времени святым подвижничеством митрополита Алматинского и Казахстанского Николая. Он умер за пятнадцать лет до моего рождения и я ничего о нем не слышала, живя в городе детства, и могла бы не узнать никогда, если бы не эта книга. И я благодарна, как благодарен каждый, кому возвращают его историю