Сказка повествует о том, как Лев, наущаемый Ослом, своих воевод Топтыгина 1-го, 2-го и 3-го править отправлял, и том, каких следует бояться злодейств, больших или малых.

Первые два воеводы терпят крах: кто мелкими делами себя зарекомендовал, потерял карьеру, кто слишком рьяно взялся за дело — голову. Топтыгин 3-й учится на ошибках своих предшественников и не совершает никаких злодейств, понимая теорию «неблагополучного благополучия»: главное «позволять, не мешать!», — ничего и не изменится. Однако же и за ним приходят в день оный мужики-лукаши.

Под видом Льва Салтыков-Щедрин изобразил Александра III, реальные прототипы были и у других персонажей сказки.

Невероятно метко и остроумно Салтыков-Щедрин в фантастической форме повествует о том, как Добродетели с Пороками мириться вздумали, но не хотели признавать, «что и те, и другие суть «свойства» — только и всего», да и породили Лицемерие. Очевидно, здесь автор подвергает критике иезуитскую мораль господ.

Прямое продолжение рассказа «Самоотверженный заяц», в котором автор намекает читателю, что волк хоть и злодей, но «не по своей воле он так жесток, а потому, что комплекция у него каверзная: ничего он, кроме мясного, есть не может.» Здесь проводится параллель между волком и царской властью, так как оба живут за счет страданий других. При этом волк этого даже не понимает, так что имеет хоть какое-то оправдание. Однако же и хищник раскаивается на старости лет.

В конце мы встречаем «лукашей», которые волка излавливают и избавляют от бремени злодейской жизни. Вероятно, автор намекает на вооруженный переворот. Такое же средство он использует в рассказе «Медведь на воеводстве», когда мужики-лукаши убивают Топтыгина 3-го.

Заяц попадает волку в лапы. Тот обещает отпустить косого к невесте, при условии, что заяц пообещает вернуться, и тогда волк его, быть может, ха-ха, помилует. Зайка, конечно, возвращается, авось помилуют и впрямь.

В этой сказке Салтыков-Щедрин исследует феномен рабской психологии. Читатель недоумевает, глядя на совершенно абсурдные действия косого. Интересно, как недоумевал писатель, глядя на покорность своих сограждан, смиренно претерпевающих самодурство властей.

Сказ про пескаря, который внимал завету отца, нажил ума палату, до старости лет дожил, да только сам себя перехитрил: сам не заметил, как помер. Ни детей не оставил, ни памяти о себе, да при том еще и мудрым не прослыл.

Замечательная аллегория на тему того, как «житейские мудрости» да «правды-матки» оказывают губительное воздействие на человеческую личность.

Как-то один помещик задумал у бога просить, чтобы весь мужик в царстве пропал, потому как слишком много его развелось. И все бы ничего, да только оказалось, что без мужика и еда сама не готовится, и мыши не боятся, да и «казначейство без податей и повинностей, а тем паче без винной и соляной регалий, существовать не может». Так и одичал барин. Благо, мужика в стране много, есть, где изловить, да и водворить обратно.

История о том, как совесть, попадая то к пропойце, то к владельцу питейного дома, то к квартальному надзирателю, то к финансовому махинатору, меняет их жизнь, да так, что жить с нею становится трудно и вообще решительно невозможно.

Рассказ, в конце которого Михаил Евграфович позволяет маленькому лучику света слегка рассеять окружающий историю мрак.

Два штатских генерала попадают на необитаемый остров и внезапно осознают, что «если, например, кто хочет куропатку съесть, то должен сначала ее изловить, убить, ощипать, изжарить…», в то время, как ни один не способен этого осуществить. Физический конфликт разрешается отысканием мужика, который генералов и от голода спасает, и в Петербург доставляет, за что получает в награду рюмку водки да пятак серебра.

Сатира на тему того, кому на Руси жить хорошо и кто виноват. Что делать, писатель не рассказывает, счастливого конца тоже нет. Вот такая вот сказка, о морали читателю предстоит подумать самому. Хотя какой может быть счастливый конец для простого мужика в 1869 году?

Жил да был себе человек во времена, когда не придумали еще мобильные телефоны, интернетом не пахло, да и научно-техническая революция если где и имела место быть, то все же слегка сторонилась краев сих, человеку родными приходившихся. А потом взял человек, да и написал книгу.

А ныне, спустя пару веков, сидит другой человек, окруженный этими вашими гаджетами и интернетами, сидит и читает. И внезапно осознает, что этот вот персонаж похож на одного известного человека, а тот — на другого, третий вообще на него из зеркала смотрит.

Именно такова «История одного города». Хронология мифического города Глупова, поведанная скромным летописцем и включающая в себя историю происхождения народа глуповцев и жития оного под правлением благопопечительных градоначальников, с 1731-го по 1826 год.

И хотя множество бед выпало на долю несчастных глуповцев:

— а все же поговаривают, что не совсем еще перевелся народ сей, по многим сторонам света расселились дети его, осеняемые великим начальстволюбием и укрепляемые на пути своем страшной боязнью и недоверием ко всяческому самоуправлению и прочим анархизмам. К счастью, не перевелись еще и градоначальники достойные, — не иначе, как был все же учрежден «особливый воспитательный градоначальнический институт», ведь как еще можно объяснить невероятную для обывателя великую плодотворность земель сих к их (градоначальников) воспроизведению.

P.S. Здесь же прилагаю цитату из дела об оскорблении веры, которую по невнимательности и диавола попустительству читатель может принять за стенографию диалога современных теледебатов:

«— Сижу я намеднись в питейном, — свидетельствовала она [Маремьянушка], — и тошно мне, слепенькой, стало; сижу этак-то и все думаю: куда, мол, нонче народ, против прежнего, гордее стал! Бога забыли, в посты скоромное едят, нищих не оделяют; смотри, мол, скоро и на солнышко прямо смотреть станут! Право. Только и подходит ко мне самый этот молодец: «Слепа бабушка?» — говорит. «Слепенькая, мол, ваше высокое благородие». — «А отчего, мол, ты слепа?» — «От бога, говорю, ваше высокое благородие». — «Какой тут бог, от воспы, чай?» — это он-то все говорит. «А воспа-то, говорю, от кого же?» — «Ну, да, от бога, держи карман! Вы, говорит, в сырости да в нечистоте всю жизнь копаетесь, а бог виноват!»

Маремьянушка остановилась и заплакала.

— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и не знаю как! «За что же, мол, ты бога-то обидел?» — говорю я ему. А он не то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза: «Утрись, говорит, может, будешь видеть», — и был таков.»

P.P.S. Желаю лишь добавить, что тем более удивительным является восхищение некоторых людей произведениями Салтыкова-Щедрина, убежденного сторонника децентрализации, просвещения и гуманизма, чем более агрессивным является отрицание теми же людьми принципов децентрализации, просвещения и гуманизма.

Это произведение стоит в ряду тех, которые часто рекомендуют, которые обязательно надо прочитать, с которыми связаны большие ожидания. Особенно хорошо, когда они оправданы. Еще лучше, когда книга настолько хороша, что превосходит все ожидания. «12 стульев» — это именно тот случай.

Одна из главных вещей, которая меня приятно удивила, заключается в поразительной эрудиции авторов. Множество отсылок к каким-либо историческим событиям и персонам, обширный словарный запас, масса заметок о современных событиях локального и мирового уровня.

Безусловно, второе по списку, но не последнее по значению — непревзойденный юмор. Когда сюжет подошел к моменту встречи участников концессии и отца Федора, я буквально не мог сдержаться, смеялся вслух. Не припомню, когда такое происходило в последний раз.

Третье заключается в синтезе двух вышеназванных вещей. Острые зарисовки, касающиеся быта, политического курса, «вечных» этически-моральных вопросов, наполняют книгу смыслом.

Четвертое — яркие образы. Герои, каждый из которых наделен своей собственной историей. Их поступки логичны, не смотря на некоторую гротескность приписываемых им свойств. Впрочем, гротеск идет рука об руку с сатирой.

В пятерку несомненных плюсов входит еще один, вытекающий из предыдущего. Ильф и Петров создали образ антигероя, которого мы скорее назовем обаятельным авантюристом, нежели беспринципным преступником и негодяем. На основании которого было создано множество более поздних персон, населяющих мир литературы. В целом же, Остап Бендер и Киса Воробьянинов — пожалуй, один из тех дуэтов, которые могут претендовать на такую же узнаваемость, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон.

Прекрасный язык произведения, его структура, прекрасный финал, в котором содержатся, на мой взгляд, социальные взгляды самих авторов — какие бы мотивы им не приписывали сторонники государственного коммунизма или современного либерализма — все это позволило роману стать безусловной классикой и оказать влияние не только на русскую, но и культуру в целом.

Урсула Ле Гуин вновь обыгрывает идею о том, что каждое путешествие включает в себя возвращение. По-другому охарактеризовать главную мысль произведения можно следующей фразой: «Хорошо там, где нас нет».

Главный герой отправляется на планету Хайн, чтобы изучать и развивать технологию мгновенного перехода, стараясь не думать о том, что по возвращении он застанет родных и близких изрядно постаревшими. История содержит в себе временные петли, парадоксы и философию. Повесть приправлена японским колоритом, в ней чувствуется влияние синтоизма.

Рассказ о путешественниках с Терры продолжает «Историю «шобиков»». На этот раз исследователей всего четверо, и все они — дети одной планеты, решившие повторить опыт команды «Шоби» и скорректировать ошибки последних.

В этом произведении Урсула Ле Гуин рассматривает феномен власти, которая подстегивает эгоизм, от которого, в свою очередь, питается желание осуществлять власть. Чартен-эффект порождает иллюзии, но чрезмерно раздутое человеческое эго справляется с этим не хуже.

Рассказ повествует о группе испытателей нового космического корабля, использующего недавно разработанный чартен-эффект для мгновенных перемещений на огромные расстояния. Добровольцы, отобранные с разных уголков обитаемой гуманоидами вселенной, вынуждены столкнуться с неожиданными трудностями: их собственное сознание влияет на процесс перемещения, создавая галлюцинации. Наши герои попадают в аттракцион солипсизма, покинуть который они могут, лишь объединив свои усилия и разделив свой опыт друг с другом.

Хочу добавить, что с этим рассказом следует прочесть еще и «Танцуя Ганам», который поможет читателю разобраться с тем, что же произошло на борту «Шоби».

«Нельзя просто так взять, и написать проходной приключенческий рассказ. Надо копнуть поглубже!» — вероятно, такая мысль преследовала Урсулу Ле Гуин на протяжении всего ее творческого пути.

Интересное размышление на тему того, какова должна быть психика людей, согласившихся отправиться в неизведанные дали, бросив прежнюю жизнь навсегда — своего рода деконструкция более раннего представления о первооткрывателях, как о наиболее смелых, сильных и психически устойчивых людях.

Поместите всех этих людей в запертое пространство и дайте им супер-эмпата для умножения силы эффекта, проверьте на прочность свойство каждого из них, которое сегодня могли бы назвать «эмоциональным интеллектом». И еще добавьте декорации, выполняющие функцию эхолокатора — и будет вам «Обширней и медлительней империй».

В основу повести легла тема, ставшая уже классикой: в земли, населенные «благородными дикарями», воспетыми Руссо, вторгается «цивилизованный» колонист, воспетый Киплингом (и многими другими). Среди колонистов появляется сочувствующий аборигенам, который стремится не покорить туземцев, но изучить, понять их потребности и установить дружественный контакт. Эти три точки зрения представлены в книге соответственно Селвером, представителем народа туземцев мира под названием Атши, капитаном Дэвидсоном, воякой с Земли, и ученым по имени Радж Любов.

Главы, посвященные тому или иному «репортеру», чередуются. И если с атшиянином и ученым все довольно интересно, то части, в которых главным героем выступает Дэвидсон, откровенно портят впечатление от книги в целом. Конечно, глупо обвинять автора в том, что он симпатизирует той или иной стороне конфликта, он не обязан быть беспристрастным журналистом или ученым (хотя как те, так и другие часто бывают ангажированы). Однако в отличие от Селвера и Любова, капитан Дэвидсон предстает каким-то одномерным и невыразительным.Чувствуется некая карикатурность, которая становится совершенно гротескной к концу произведения. Это единственный минус, пусть и существенный, который бросается в глаза.

Политический подтекст очевиден. История колониальных войн Нового времени, и колонизации Америки в частности, оставила глубокий отпечаток в сознании жителей западного мира. А если учесть год написания повести (1972), можно понять, откуда взялись именно эти декорации: Дэвидсон, поливающий градом пуль несчастных атшиян и сжигающий дотла леса — шла Вьетнамская война. Носители идей гуманизма, к которым можно отнести Урсулу Ле Гуин, всегда отличались высокой чувствительностью к несправедливости. Можно ли ее упрекнуть в этом?

Писательница создала еще одну красивую картину, на которой мы можем наблюдать россыпь заросших густыми лесами архипелагов, заключающих в себе целый мир для расы маленьких гуманоидов, живущих в мире сна и мире яви. Книга понравится людям, увлекающимся радикальной экологией, тем, чьи герои всегда убивали ковбоев.

И все-таки минусик за капитана.

Произведение посвящено Одо, которая вдохновила целое поколение анархистов Анарреса, основала новое философское течение и в конечном счете стала легендой. Рассказ движется в обратном направлении — снимает покров легенды и возвращает образ обычного человека.

Автор целого ряда замечательных произведений в жанре научной фантастики и фентэзи, Урсула Ле Гуин по праву считается одним из лучших творцов удивительных миров.

Научно-фантастический роман «Обделенные» — пример добротного социального и философского произведения. Роман-эксперимент, в котором писательница пытается смоделировать утопию, опираясь на идею анархизма, которую сама Ле Гуин считала наиболее идеалистической. Что, если анархисты получат свою планету? И что, если анархизм породит нечто подобное тому, с чем всегда боролся — застывшую традицию, ставшую неписаным законом, который опирается на мнение большинства? Что, если появится группа людей, которые стремятся переосмыслить понимание свободы? Ведь сама идея конца революции — означает ее гибель.

Анаррес — планета свободных одонийцев, родной дом талантливого физика Шевека, который остро переживает свое отличие от окружающих, невозможность творить и утверждать свою индивидуальность в обществе, где такой конфликт вроде бы невозможен. Шевек покидает родную планету, чтобы улететь на Уррас, планету собственников, и воплотить свою мечту — поделиться новой теорией со всем миром. Но «настоящее путешествие всегда включает в себя возвращение».

Роман содержит в себе философские размышления писательницы, касающиеся проблемы равенства полов, соотношения личного и коллективного, понятия революции и застоя, ценности свободы и комфорта, принципов свободной любви и верности, и многого другого.

Хронология разделов произведения нелинейна. Композиция представляет собой симметрическую конструкцию. Словно иллюстрируя «принцип одновременности» своего героя, Урсула Ле Гуин перемежает условно настоящее с прошлым, чередуя главы, посвященные Анарресу и Уррасу. Но, как мы помним из книги, «время в такой же степени циклично, как и линейно», именно поэтому первая и последняя главы предстают в качестве связующих звеньев, словно замыкающих повествование в круг.

История выглядит достоверной не только благодаря довольно подробным описаниям деталей быта или природы обеих планет, но и благодаря довольно прозрачным аналогиям. А-Йо и США, Тху и СССР, Бенбили и любая страна третьего мира, в которой революция и правительство — лишь марионетки в руках вышеуказанных крупных игроков. Вот только аналогов Анарреса нигде нет и не было…

Яркое и самобытное произведение, которое заслуживает того, чтобы быть прочитанным и осмысленным (а значит, прочитанным неоднократно). С него началось мое знакомство с «Хайнским циклом». Что ж, хорошее начало!

P.S. или Рубрика «Важная цитата»:

«Никто меня не убедит, будто мир, уничтоженный войной либо катаклизмом, где каждый борется с каждым, а все вместе — с мутантами, лучше квазифеодального мира, где каждый борется с каждым и все вместе охотятся на гоблинов. Хоть ты тресни, я не вижу, чем полет на Тау Кита лучше и достойней экспедиции в Серые Горы, где золота, как известно, нет.» — Анджей Сапковский

Первая часть «гиперионовского» эпоса была яркой, тут и там автор расставлял декорации, знакомил с персонажами, прятал ружья, подготавливая читателя к грандиозной развязке. Развязка же оказалась не столь грандиозной, как хотелось бы. Не могу сказать, что «Падение Гипериона» — плохое произведение. Можно было бы утверждать, что это крепкое космическое фентези. Можно было бы, если бы не потрясающая первая часть.

Основная претензия ко второй книге: множество сюжетных ручейков, вместо того, чтобы слиться в мощный поток финальной развязки, просто исчезают в подземных пустотах. Вероятно, эти ручейки вынырнут из-под земли в «Эндимионе» и утолят читателя, жаждущего ответов на вопросы. Среди таких вопросов я хочу выделить следующие:

Но допустим, что «Эндимион» даст ответы на вышеперечисленные вопросы. В таком случае, у меня есть другие претензии, касающиеся логики происходящего во второй книге. Я не буду затрагивать метафизику, проблему выбора Авраама и прочее. Меня интересуют две детали:

Тем не менее, мне было интересно читать книгу, узнать, чем закончится сага о таинственной планете. Сюжет действительно увлекает. Я не заметил каких-то особенных провисаний в динамике. Не смотря на какие-то недочеты, пустым или проходным произведение назвать нельзя. Это действительно добротная книга, к сожалению, не без огрехов, но что поделать. Разбивать автора всегда легче, чем написать шедевр и суметь удержать планку в продолжении, привести все к общему знаменателю и логическому концу. Вероятно, большинство моих вопросов действительно будет закрыто после прочтения «Эндимиона». «Падению» же я поставлю восьмерочку, всего на балл ниже первой книги.

Гиперион — планета на задворках Вселенной, готовая войти в состав Гегемонии. Ее тайна связала между собой нити судеб семи паломников, отмеривающих последние отрезки пути перед встречей со Шрайком, готовым принять героев в свои стальные объятия.

Роман представляет собой «Кентерберийские рассказы» в научно-фантастических декорациях. Он состоит из 6 разделов, объединенных сквозной историей о путешествии персонажей к Гробницам Времени на окраинной планете. В каждом из разделов читатель узнает историю одного из персонажей и новые детали о поразительном мире Дэна Симмонса. Сюжетно истории не связаны между собой, однако благодаря отсылкам, пересекающимся глобальным событиям, и конечно же — загадке Гипериона — они составляют единую картину.

Каждый рассказ персонажей самобытен, отличен как по охвату временного периода, так и по глубине проработки персонажа. Если в одном из них нам предстает вся жизнь поэта и сатира Мартина Силена, в рассказе священника Хойта мы узнаем лишь те детали, которые непосредственно связывают его с Гиперионом. Каждое повествование имеет свою атмосферу. Это и религиозная мистика, и боевик с романтической линией, и героический эпос борьбы туземцев против колонистов, и загадочная история Рахили, дочери Сола Вайнтрауба, и жизнеописание поэта, и детектив с элементами драмы. И квест, объединяющий все воедино.

Повествование украшает множество интересных деталей, необычных фишек и фантдопущений, которых я раньше не видел у других авторов, либо не встречал в совокупности. К примеру, для меня оказалась новой концепция домов, чьи комнаты располагаются в разных мирах и связаны телепортами. Кроме этого, в книге присутствуют живые корабли-деревья, антиэнтропийные поля, две эволюционные ветки, разделившие человечество, три фракции Искусственных Интеллектов, одна из которых хочет создать Абсолютный Интеллект, плавающие острова, пасущиеся вместе с дельфинами, и многое другое.

К сожалению, первое прочтение «Гипериона» далось мне с трудом, потому что тот украинский перевод, который мне попался, в некоторых местах весьма плох. И хотя это претензия к конкретному изданию, все же качество адаптации зачастую кардинально влияет на восприятие произведения. Иногда было ощущение, словно продираешься сквозь текст, словно творение Симмонса нравится вопреки слогу, а не благодаря. Хотя я не знаком с оригиналом. Вероятно, он сам по себе тяжел, а в совокупности с откровенными ошибками перевода, особенно по части согласования частей предложения, — приносит почти физическую боль во время чтения. Плюсы в виде подробных комментариев не избавляют от дискомфорта. Рано или поздно попробую перечитать книгу в другом переводе. Не смотря ни на что, она заслуживает высокой оценки за многослойность, широту фантазии и увлекательный сюжет.

По прочтении «Бездны Голодных глаз» имею сказать следующее...

Поразительно, сколь непохожи друг на друга составные части цикла. Зачастую авторы многотомных эпопей выписывают серию картин-жизнеописаний тех или иных персонажей. В них один временной отрезок сменяется другим, мелькают пейзажи, но композиция, краски и их пропорции остаются теми же. В данном же случае мы видим скорее коллекцию мастерски сработанных предметов, будь то клинок с искусной гравировкой на лезвии, полотно баталиста-писателя эпичных сюжетов, ковер с чудесным орнаментом, выполненный восточными мастерами, пятиструнный лей, статуэтка божества с оплавленным лицом, или тяжелая Книга с жестким переплетом. И все эти предметы чудесным образом образуют единую композицию. Они будто лежат в музее, которым предстает цикл, но ни один из них не является мертвой реликвией. Каждый словно ожидает руки хозяина, чтобы преобразиться и сыграть свою роль в истории.

Все произведения, однако, имеют некоторые общие особенности, составляющие стиль знаменитого дуэта.

Прежде всего, это фирменное стремительное погружение в мир, когда нет услужливого суфлера, медленно вводящего читателя в курс дела на протяжение ста и более страниц, а то и в течение одного-двух первых томов цикла. Миры Олди раскрываются в контексте, в действии и диалогах. И это выглядит особенно натурально, когда персонаж по сюжету попадает в фантастический не только для нас, но и для него, мир. Представьте, что вас выкинули где-то в неизвестном месте, вы окружены массой неизвестных предметов. Вам надо понять, что тут и к чему. Примерно то же ощущает и читатель, погружаясь в миры «Бездны…».

На втором месте — атмосфера. Правильно подобранные эпиграфы, описания декораций, в которых свою роль отыгрывают не только архитектура, пейзажи, но и звуки, игра света и тени, цвета, фактура предметов, запахи. Все вкупе заставляет живо представить описываемую обстановку. Здесь вам и гладиаторская арена, и пыль степей, и джунгли, горы, и средневековые города, и забытые богом деревеньки, и современный город или деревенька с булгаковской чертовщинкой в отдельных эпизодах.

Для максимального погружения читателю часто представляется возможность взглянуть на одно и то же действие глазами разных акторов. Здесь же немаловажную роль отыгрывает полифония. Просто вслушайтесь в то, что говорит житель Степи о Городе, и вы поймете о нем куда больше, чем могли бы прочитать в каком-нибудь «дополнении» или «глоссарии» в выдержках об особенностях жизни и быта кочевых племен данного мира.

Поэтому третье место занимает богатство слога, текст насыщен красивыми и необычными сравнениями, оригинальной игрой слов. Присутствует внушительный словарный запас и специфические термины из тех областей, которые затрагиваются в тексте.

И наконец, четвертое по списку, но не последнее по значению — поднимаемые в произведениях вопросы. Свобода воли человека, значение творчества, ценность слова, значимость и ценность искусства, мораль и нравственный выбор — вот неполный перечень этих вопросов.

И — как я мог забыть! — композиция. В одном из мастер-классов Олди раскрыли свой подход к созданию произведений на примере работы архитектора. Глядя на их произведения, это становится очевидным. Выверенные линии, мощные перекрытия, ярус за ярусом, прочная крыша — пагоды и бастионы романов, прочные деревянные срубы повестей построены «на совесть». Поэтому не ищите провисаний сюжета, декоративных дверей, за которыми — пустышка, неуместных пристроек и «воды» — их там нет.

В общем, всем, кто еще не читал «Бездну Голодных глаз» — крайне рекомендую. Один из лучших читанных мной фантастических циклов. На голову выше остальных писателей, пишущих в наше время на русском языке, по моему скромному мнению.

История о волшебной финтифлюхе, которую можно получить в наследство от серийного убийцы или купить, потерять — нельзя, а ломать не рекомендуется. Резной шар-в-шаре-в-шарике превращает вашу жизнь в театр, где вы являетесь главным актером и единственным зрителем, пятый ряд, третье место направо от прохода.

Повесть перекликается с романом «Войти в образ», только декорации действия — не мифические Город и Степь, а реальный город Харьков, авансцена предстает то в образе квартиры в брюхе пятиэтажного бетонного кита, то — кабинета (под)полковника, то в виде городского рынка или театральной сцены со зрительным залом.

Надо сказать, что Олди на этот раз отнеслись со снисхождением к своему ключевому персонажу, подарив ему «катарсис», так сказать, по делам его, хотя и без резкого сюжетного поворота в конце не обошлось. А персонаж-то — харьковчанин! Неужели и тут без землячества не обошлось?

Добро пожаловать в своеобразную утопию, что находится ТАМ, за Переплетом, куда попадают умершие ЗДЕСЬ. Где Зверь-Книга пишет судьбы людей, воплощая в Переплете закон кармы, реагирующий на Поступки, продиктованные свободной волей людей. Закон всеобщей справедливости, действующий достаточно быстро, чтобы эта самая свободная воля выродилась, оставив формальный ритуал, который заменяет местным жизнь.

В этот рай попадают трое пришельцев: Отец, Сын и третий, который Дух Святой…

Здесь Олди сводят в одну точку сюжетные линии предыдущих произведений, сталкивают знакомых читателю персонажей, заставляя их выполнить предначертанное и дописать последнюю Главу Зверь-Книги.

Отдельно рекомендуется читать тем, кто хочет узнать, почему дар Ведунов усиливается в пожилом возрасте, как справляться с Книгой Шредингера, которая и есть, и нет ее, и о том, каковы особенности обращения с запечниками и подвальниками на примере харизматичных Болботуна и Падлюка.

P.S. На мой взгляд, одна из главных идей произведения отлично передана в данном диалоге:

Это надо уметь — вот так просто и понятно, с помощью нехитрого диалога, показать конфликт между буквой закона и его духом.

Мом, несущий в себе часть Бездны, Сарт, готовящийся принять Бездну в себя, между ними — лицедей, примеряющий личины, проживающий жизнь за жизнью. Чужую жизнь? Свою? Город и Степь оживают, меняются, удивленно следя за игрой актера, замирая в паузах монолога, ожидая развязки и финального акта.

Роман читается не так легко, как предыдущие произведения цикла. Декорации стремительно меняются, без какого-либо перехода мы попадаем то в один мир, то в другой, примеряя на себя маски персонажей. Вот отодвигается Занавес, и читатель замирает на Помосте, освещенный софитами, всматривается в притихший зал. Он вслушивается в строки сценария, цепляется за ключевые слова, чтобы настроить себя, определить условия сцены. И словно в пьесе — не было ничего до первой строки начального монолога, и ничего не будет после последней. Вся суть: то что есть, что было и будет — лежит здесь, она отмерена временными рамками каждого из актов. «Мене, текел, фарес.» И только короткий антракт позволяет читателю переосмыслить действие, понять, что же составляет сущность актера, когда он не играет роль.

Сложно было давать оценку произведению. Сперва поставил восьмерку, но почувствовал, что ставить оценку ниже обычной, выставленной другим фрагментам цикла, только потому, что не достаточно хорошо понял роман, не совсем честно. Вспомнил про «Вариации», каждая из которых является своеобразной притчей, и твердо решил исправить на девятку.

Раздается слово эхом среди потрескавшихся стен каризов, тушит свечи на расстоянии пяти шагов, вершит судьбы Мастеров и подмастерьев, разрывает ткань Черного ветра — Олди наделяют его силой, возвращают ему смысл. Отдавая дань уважения поэтам-патриархам, для которых слово не было только знаком, пустым звуком, но было — образом.

Пожалуй, самих писателей уже впору называть патриархами, но в 1991 году харьковский дуэт только ступил на путь того самого подмастерья, которому надо угадать ритм, подобрать верный фрагмент, дополнить строки, оставленные великими предшественниками, чтобы сказанное обернулось порывом стихии, превратив вчерашнего ученика в Мастера. И разве не гармонично смотрится проза Олди рядом со стихами Гумилева?

На мой взгляд, повесть передает отношение самих писателей к слову. Точнее, к Слову. Не даром их слова складываются в чудесные витражи, иллюстрируя фрагменты жизни созданных ими миров и выдуманных персонажей.

Бродят по пыльным дорогам городов Мифотворцы, собирают на шумных площадях паству для Предстоящих пяти богов, творя их культ. А где-то растет голод Дома-на-Перекрестке, хищника, питающегося верой людей, превратившего своих хозяев и создателей в собственных слуг, отводя им роль органов.

Понравился образ Предстоящих, которые сами же являются физическим воплощением божества, которому служат. Понравилась концепция Мифотворцев, выполняющих работу сытых, но не способных на чудо Предстоящих. Понравилась идея своеобразного симбиоза: вера людей дает силу богам, боги демонстрируют чудеса, подогревая веру людей, и так далее. Понравилось моделирование ситуации, при которой симбионт становится паразитом. Понравился образ вечно голодного Дома, отсылающий к Ничьим Домам из «Дороги».

Притча о том, что может произойти с теми, кто хочет только потреблять, ничего не отдавая взамен (или о том, что художник всегда должен быть немножко голодным?). Ибо «горе Предстоящему, разучившемуся отдавать; горе миру, породившему зверя, рыщущего на Перекрестках; и уйдет из мира сверхъестественное».

Орнамент

О, Великий Аллах, благословенны Пути твои, которыми Ты направляешь усталые стопы Твоего слуги, склонившегося перед Тобой. Среди книжных пустынь бродил я, проклиная судьбу свою, сладостью своей напоминающую полынь. Щедрой рукой раскидал Ты на моем пути колодцы, чудесный вкус которых питал язвы усталого моего желудка, и количество влаги в которых было столь обильным, что до краев наполняло чашу мою, величиною с наперсток. Колодцы мудростей этого щедрого края приносили миражи столь дивные, что ум мой — воистину свидетельствую это перед лицом Всевышнего — едва не помутился. Погибали боги, волкодавы выходили на пути свои, несли ночные и дневные дозоры славные муджаиды, и затем снова гибли боги, но гибель их была столь долгой и мучительной, что рядом с их жизнеописанием книга жизни пророка Иссы показалась мне розовым шербетом.

Сколь же глуп я был, думая, что оставил Ты меня в замыслах Своих! Бродить вечно от колодца к колодцу, припадая к источникам, сотворенным писателями, чей талант оседает песчинками на дне теплых вод и впивается в горло и иссохший мой язык подобно жалам скорпионов. Ибо песчинки слов превратились в барханы мудрости, и барханы мудрости направили меня к оазису, чья прохлада приняла меня в свои объятия, подобные объятиям черноволосых гурий, и чьи стремительные потоки ручьев подобны мыслям Мухаммада, с̣алла̄-Лла̄́ху ‘алайхи ва-саллам. Дано мне было понять, милостью Твоей, что вывел Ты меня Дорогой через Сумерки мира и дал Твоему нижайшему слуге, Живущему в последний раз, приобщиться к тайне тайн и взглянуть в глаза Страху.

1

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЭКСПЕРТА № 294

Эксперт: Генуэзов Якоб Васильевич, образование высшее медицинское, стаж работы 16 лет, первая квалификационная категория, судебно-медицинский эксперт K-го межрайонного отделения.

Об ответственности за дачу заведомо ложного заключения по ст. […] предупрежден

ВОПРОСЫ, подлежащие разрешению:

1. Какова причина и давность наступления смерти?

2. [...]

ВЫВОДЫ

1.Смерть Ф.И.О. наступила от литературного оргазма, что подтверждается видимым излучением теплого белого цвета, исходившим из мозга пострадавшего. Давность наступления смерти в пределах…

2

Якоб Генуэзов не мог заснуть, продолжая ворочаться в своей постели до самой глубокой ночи. А когда последняя, отчаянно сопротивляясь всегда побеждавшему ее раннему утру, неохотно потянула за собой свой черный плащ, обиженно пряча звезды и плетясь на запад, Якоб Петрович уже окончательно оставил свои попытки. Похоже, Морфей, прочерчивая маршрут сегодняшней ночи, старательно огибал удобную и мягкую двуспальную кровать судмедэксперта.

Что же так тревожило человека, который во время своей практики сталкивался с самыми разными картинами смерти, видел выпущенные кишки и мучительно раскрытые рты, вспухшие животы и скорченные судорогой пальцы? И почему никто, кроме Якоба Генуэзова, не обратил внимание на то, что застыло на дне глаз умершего? Холодная бездна страха глядела на медэксперта, лишив того сна на всю ближайшую ночь (или ночи?).

Якоб вспомнил, как во время осмотра тела он обнаружил рядом с умершим увесистый томик на тысячу листов, как незаметно прикрыл его полой своего халата, повинуясь непреодолимому зову. Как спрятал его в свою сумку, удивляясь отсутствию какой-либо реакции со стороны присутствующих на пропажу улики и приписывая легкость кражи своей ловкости.

И вот теперь книга лежит на тумбочке рядом с кроватью.

Якоб Петрович потянулся к выключателю ночной лампы, прищепкой вцепившейся в изголовье. Желтый свет на мгновение ослепил врача, но спустя несколько секунд он уже разглядывал украденный том. «Бездна голодных глаз», книга, написанная таинственным Генри Лайоном Олди. Неужели слог этого мастера столь могуч, что сосуд читавшего человека не сумел вместить дух прочитанного?

Судмедэксперт раскрыл книгу. Нет, не так. Он раскрыл Книгу. Падающий свет лампы отразился от абсолютно пустых белых страниц. И тогда врачу показалось, что из дальнего угла комнаты, в котором мрак никак не хотел уступать желтому свету лампы, дразня ее и насмехаясь над бессилием искусственного карликового светила, из этого самого хорошо знакомого угла донесся властный голос:

— Пиши!

За сумерками мира пришла эпоха борьбы саларов и варков. И вот среди бессмертных и девятикратно живущих рождается смертник, урод, пытающийся отыскать третий путь, снова и снова ставя перед собой вопрос, красной нитью проходящий через все произведения цикла: что же означает быть человеком?

Повесть получилась довольно сумбурной, иногда бывает сложно перескакивать из контекста в контекст. Тем не менее, снова мы видим некоторую симметрию, столкновение — чет и нечет, что позволяет смотреть на одну ситуацию под разными углами. Пролог вносит ясность, связывая в один канат обрывочные ниточки сюжета, объединяя разнородные эпизоды биографии главного героя, характеризуя каждый этап и демонстрируя вектор его пути.

Возможно, сумбурность тут является частью замысла (в моем издании название содержит в себе дополнение в скобках: Обрывки), либо же является следствием нехватки опыта (повесть числится среди ранних произведений Олди). В любом случае, мне не очень понятны негативные отзывы. Ведь уже в этом произведении проявляются богатый слог, нестандартный подход к реализации стандартных тем (в данном случае, это «вампирская» тематика), умение выстраивать композицию, которыми может похвастать харьковский дуэт. Вероятно, такие оценки объясняются поговоркой: «Лучшее — враг хорошего». И так как повесть написана теми же Олди, она неизбежно сравнивается с их лучшими произведениями.

Течет время, на смену бесам и Пустотникам пришли Изменчивые и Девятикратные, между которыми идет война по обе стороны хребта Ра-Муаз. Но мир меняется, узор ночного тумана вползает в город, чтобы собрать свою жатву. И вот четверо, в ком сражаются человек, зверь и бог, уходят за ответами, чтобы взглянуть в Бездну Голодных глаз.

Вторая книга цикла получилось даже лучше предыдущей (хотя я не уверен, что она писалась позже «Дороги»). Она показалась мне более изящной с точки зрения композиции, тем более, что три части книги, каждая из которых состоит из двух частей, словно ярусы дома, стоящие на основании, коим является предыдущий роман. Два параллельных плана повествования: настоящее и прошлое, сообщаемое с помощью «срезов памяти» — весьма интересное решение. Быть может, такая симметричность произведений Олди объясняется тем, что данная структура хорошо подходит для работы в дуэте.

Эта симметричность проявляется не только в композиции: представленная читателю территория состоит из двух половинок, она словно отражает постоянную борьбу противоположностей. Калорра — Согд, город — лес, Пустотники — бесы, живая и мертвая жизнь, и прочие. При этом все эти противоборствующие силы не являются статичными, их вечна борьба порождает новые сущности, конфликты и союзы. И между подобными стихиями то и дело проявляются герои, способные оставаться людьми.

Последнее, что хочу добавить: не смотря на то, что карта демонстрирует нам небольшой мир, он наполнен множеством деталей и интересной историей. Олди выжимают все из своего маленького театра действий. Отсюда следует: масштабность повествования и масштаб карты не всегда коррелируют.

P.S.: Понравилось, как Олди проводят четкую грань между «живой жизнью», как активной и способной творить, и «мертвой жизнью», вынужденной лишь пользоваться уже созданным. Отличная аллегория, на мой взгляд.

Н — непредсказуемость. Вот вам показывают бесов-гладиаторов, которым секут конечности, а потом конечности оказываются на месте, причиной чему — некий момент Иллюзии. Вот показывают гражданина, стремящегося реализовать Право. И вы думаете, что Право — это право на поединок, право убить беса, но нет — это Право на смерть. Добро пожаловать в мир Олди! Далее многоуважаемый дуэт играется с сюжетом, вплетая в повествование такие разнообразные и невероятные идеи, что диву даешься.

Пусть вас не сбивает с толку карта фэнтезийного мира на обороте переплета: здесь вы получите и боевик, и футуристические предсказания, и сюрреалистический мир Некросферы, и старую добрую чертовщину с контрактами по купле-продаже души. Ожившие автомобили? Сумасшедшие гонки в метро? (Блейн-моно Кинга, привет тебе, старичок). Взбесившаяся музыкальная аппаратура? Сталкер с самурайским мечом? Противотанковые укрепления против Шер-Хана? Да пожалуйста! И еще возьмите Атмосферный Череп в придачу. И все это — богатым языком, с массой специфических словечек из самых разных областей человеческой деятельности.

Практически каждая глава — изысканное блюдо, непохожее на предыдущее. И если некоторые авторы могут порадовать вас шведским столом с кучей однообразных бутербродиков и миской креветок, другие — накроют стол с посконными блюдами народной кухни (как ее обычно представляют в 21 веке), предоставляя вам шанс набить друг другу лбы деревянными ложками, третьи — подадут смесь столь неудобоваримую, что впору бежать в аптеку за лекарством, то эти двое — дуэт настоящих скатерти-самобранки и рога изобилия.

Но будьте осторожны! Как бы среди этих яств вам не попались полкоровы бабки Салтычихи, черный дельфин, бывший еще недавно человеком, или лысый дьявол-ренегат в пальто.

Чрезвычайно поэтическое произведение, включающее в себя воспоминания Александра Довженко о собственном детстве. В повести явь смешивается с волшебством, творимым народной мифологией, религией и народным фольклором, преломленными детским сознанием. Писатель словно возвращается в конце своей тяжелой жизни к ее источнику — детству, проведенному на берегах зачарованной Десны. Он вспоминает свой дом, понимая, что его нигде уже нет и никогда не будет.

Поразительно, насколько богатым слогом можно описать жизнь бедных крестьян, наполненную трудностями, суевериями и постоянной борьбой за существование. Довженко словно в капсуле времени сохраняет ту красоту простой сельской жизни, которой вскоре суждено было исчезнуть. Красоту, которая особенно ярко видится ребенку, когда она еще не поблекла под лучами яркого солнца, жгущего спину на пашне. Красоту, еще не уничтоженную каждодневным тяжелым бытом, разочарованиями и пьянством. Но таковы уж «незабываемые чары детства».

Слом старого уклада жизни и возникновение новых форматов ведения хозяйства, новых форм собственности, не могли не породить таких ностальгических произведений. Сын одной эпохи, Довженко осознавал, что принадлежит эпохе следующей. Но пронизывающая всю повесть боль утраты волшебства старой жизни, романтизированной в детских воспоминаниях, не покидала его до самой смерти. И теперь, благодаря умению Довженко выразить свои чувства, излив на бумагу, мы имеем возможность прикоснуться к прошлому, подсмотреть из-за копны сена за водами волшебной Десны.

Немного о том, для кого эта книга. Сомнение является признаком критического мышления. Критическое мышление помогает нам сформировать объективные знания об окружающем нас мире. Наука не стоит на месте, новые гипотезы сменяют старые, и школьных познаний может не хватать для того, чтобы чувствовать уверенность в объективности своих знаний. На мой взгляд, именно для того, чтобы быть в курсе наиболее значимых и важных научных гипотез и исследований, а также разрушить собственные неправильные о них представления и мифы, люди и обращаются к научно-популярной литературе.

Под воздействием пропаганды или под влиянием «сенсаций», раздуваемых некоторыми СМИ, люди могут усомниться в научности даже такой, казалось бы, логичной и стройной системе, как эволюционный взгляд на происхождение видов. Для того, чтобы развеять всяческие сомнения и обосновать дарвинизм в его современной трактовке, Докинз и написал эту книгу.

Помимо того, что вы получите новые знания и подтверждения (либо опровержения) своих взглядов, основанные на научных исследованиях и экспериментах (что немаловажно), вы еще и узнаете некоторые невероятные факты об окружающем мире. К примеру, механизм, позволяющий одному из видов летучих мышей ориентироваться по отражениям звуковых волн, которые эта мышь сама же и издает, весьма поразил меня.

В качестве приятного бонуса — у вас появится множество аргументов для дискуссий с креационистами (и не только).

«По ком звонит колокол» — роман, написанный Хемингуэем после участия в Гражданской войне в Испании. Не смотря на то, что писатель «распрощался» с оружием еще после событий Первой мировой, он не смог стоять в стороне, когда над Испанией нависла угроза фашизма. Впрочем, вся жизнь Хемингуэя складывалась из подобных решений.

Кто-то считает, что многие его произведения повествуют об одном и том же. Однако, следует задуматься о событиях времени, в котором жил старик Хэм. Пройдя через самые глобальные потрясения двадцатого века, причем не сторонним наблюдателем, но активным участником, Хемингуэй не мог не пытаться отразить свои переживания в творчестве. В конечном итоге, любой писатель всегда пишет о себе, так как каждый человек ограничен собственным опытом. Поэтому тема человека на войне, тема дегуманизации врага, возможности не только выжить, но и остаться человечным — эти мотивы так или иначе пронизывают все творчество писателя.

В данной книге мы видим американца Роберта Джордана, сражающегося добровольцем за дело Республики в качестве подрывника. Отправленный в тыл, он готовится к одной из обычных своих операций, не зная, как изменит его представления о мире встреча с испанской девушкой Марией.

С самого начала мы знакомимся с хладнокровным профессионалом, который твердо знает, за что он сражается и за что готов умереть. В течение повествования мы замечаем, как меняются мотивы бойца. Как ранний идеализм сменяется рутиной, как тяжело ему сохранять остатки первоначального смысла. Но к концу романа мы видим человека живого, наполненного переживаниями и новым пониманием своей жизни. Писатель словно показывает нам обратный процесс обесчеловечивания на войне. Он демонстрирует движение человеческого духа от смерти к жизни, в то время, как физически главный герой парадоксально движется в обратном направлении — от жизни к смерти. Этот всплеск жизни перед лицом физической смерти оттеняет и усиливает трагедию.

В качестве аллегории жизни в романе выступает Мария. Её саму автор неоднократно сравнивает с молодым животным. Ужасы, через которые она прошла, не уничтожили в ней способность к любви. И именно ей в конце передается — символически — жизнь Роберта Джордана, который сообщает ей, как таинство, что пока жива она, будет жить и он.

Показателен в этом плане следующий отрывок диалога между опустошенным Джорданом и Марией:

«-<…>мне совсем не хочется приводить в этот мир ни дочь, ни сына, пока этот мир такой, какой он есть.<…>

— <…>Как же этот мир может стать лучше, если в нем не будет наших детей, детей тех, кто борется против фашистов?»

Конечно же, хороший роман содержит в себе не один мотив, не одну сюжетную линию. И здесь читатель видит сложное сплетение судеб героев на фоне трагедии Испании, разрываемой различными политическими силами. Основная сюжетная линия перемежается отсылками к событиям прошлого, ретроспектива раскрывается в воспоминаниях главного героя и некоторых второстепенных (например, Пилар, рассказывающая историю о своем бывшем приятеле матадоре, либо о казни фашистов). Ощущение тяжести подчеркивает эпизод, в котором Гольц получает донесение от Роберта Джордана, понимая, что все пропало, наступление обречено. Этот второй план повествования — словно черный фон изображающей бурю картины, оттеняющий события первого плана с основным сюжетом.

Помимо переживаний, связанных конкретно с войной, Хемингуэй обнажает свою душу, рассказывая об отце Роберта Джордана, подразумевая судьбу своего собственного отца, самоубийство которого повлияло на писателя, и в некотором смысле предопределило его собственную смерть.

Что еще добавить? Хорошая классика остается хорошей классикой. Можно не соглашаться с политическими убеждениями Хэма, который был республиканцем, и однозначно негативно описывал анархистов и коммунистов. Можно не соглашаться с его любовью к бессмысленной и жестокой корриде, но отрицать его литературные заслуги невозможно. Как и отрицать тот факт, что требуется действительно отважное сердце и твердые этические принципы, чтобы снова и снова рисковать своим комфортом и жизнью, сражаясь с фашизмом, преодолевая смерть и изо всех сил стараясь сохранить человечность.

P.S. Если вы не знаете, каков запах смерти, в книге дано очень подробное его описание. Осторожно! Вас может передернуть при прочтении этого описания, если вы не лишены хорошего воображения.

У «Сезона гроз» есть один существенный минус, который парадоксальным образом является плюсом — это последняя книга о ведьмаке Геральте. Конечно, всегда грустно переворачивать последнюю страницу книги о любимых персонажах, но лучше предвкушать приятный процесс повторного чтения, чем наблюдать за тем, как сага разрастается до необъятных размеров, когда каждый новый том становится все хуже и хуже. К счастью, с «Сагой о Геральте» этого не случилось.

«Сезон гроз» атмосферно больше соответствует первым двум сборникам рассказов, нежели большому пятикнижию. Поэтому если читать книги без перерыва в той последовательности, в которой они были изданы, следует быть готовым к некоторому контрасту. Все-таки основную сагу и последнюю книгу разделяют 14 лет.

Сюжет представляет собой своеобразную рекурсию, герой попадает в передряги, набирая себе лукошко квестов-долгов, а затем последовательно разрешает их в обратном порядке. На этот раз Сапковский расширяет географию сказок для творческой переработки: в основу одной из частей сюжета ложится восточный миф, распространенный в Китае, Японии, Вьетнаме (не буду раскрывать, какой именно, потому что сам был приятно удивлен подобным мотивом). Кроме того, некоторые сопутствующие художественные образы, переданные писателем, соответствуют духу Востока. Я бы даже сказал, что они в некотором роде весьма кинематографичны.

Как всегда, в книге есть место политике, этике, юмору, философии, захватывающему сюжету и фирменным ведьмачьим квестам. И как всегда не имеет смысла расписывать все плюсы как языка Сапковского, так и сюжета книги. Поэтому просто порекомендую читать, помня о том, что книга отличается как от «большой» саги, так и от малых форм, находясь примерно посередине. И еще следует помнить о том, что «рассказ продолжается, история никогда не заканчивается.»

Сага о ведьмаке подошла к концу. Перевернув последнюю страницу «Владычицы Озера», можно с уверенностью заявить: Сапковский — гений фэнтези.

Цири путешествует сквозь времена и миры, Геральт с дружиной отправляется в последнее большое приключение. Все сюжетные линии замыкаются в кольцо, как змей Уроборос. Сапковский неоднократно упоминал «Артуриану» как источник, питающий корни древа фэнтези. И в этом томе он возвращает свое повествование к истокам.

Сложно написать что-то новое про стиль Сапковского после прочтения последнего тома, потому что стиль этот вполне себе сложился еще до начала его написания, инструменты, которыми пользовался автор, уже известны и отмечены в отзывах на предыдущие книги, а повторяться не имеет смысла. Это все то же многоголосие, поэтический язык, меняющие друг друга совершенно разнообразные сцены, вызывающие целую гамму эмоций, фирменные отсылки к современности, органически вплетенные в повествование анахронизмы и многое другое.

Последний том не оставляет подвешенных в воздухе сюжетных линий. Все более-менее значащие персонажи получают свою уникальную судьбу. Иногда — полную радости, но чаще — горькую, зато почти всегда — справедливую с точки зрения законов и логики повествования. Примеров много, но я приведу наиболее очевидный. Вот Геральт с каменным лицом проходит мимо страданий и пугает таким равнодушием Лютика и читателей. Этот Геральт уже практически мертв, он изменен настолько, что грозит растаять. Но архетип героя говорит нам о том, что герой должен умереть, чтобы жить. Именно это и происходит в конце. Читатель вздыхает с облегчением, когда ведьмак берет сигиль и становится «в последний раз» на защиту несчастных гномов. Читатель горюет, когда Геральт получает рану, когда склонившаяся над ним Йеннефер отдает последние силы, пытаясь его исцелить. Читатель испытывает катарсис, когда Цири забирает своих символических родителей в озерный туман. Такова справедливость. Разве могли судьбы этих героев быть другими?

И не смотря на то, что основной сюжет завершен и Предназначение сказало свое слово потрясенной Трисс голосом пепельноволосой ведьмачки, мир продолжает жить дальше, потому что «что-то кончается, что-то начинается».

Тем более, что в запасе есть еще «Сезон гроз», хе-хе.

Раньше мне был известен только один мир, куда хотелось возвращаться снова и снова — мир Бильбо и Фродо. Теперь появился еще один — мир Ведьмака Геральта из Ривии.

Очень сложно передать свои эмоции после прочтения. Непосредственно до этого цикла я читал «Темную башню», до нее было «Колесо времени». Когда-то были «Хроники Амбера» и «Волшебник Земноморья». Еще было «Упорядоченное» (до ГБ-2), а началось все с «Властелина Колец». Так вот, очень хорошо, что все это было до. Потому что не уверен, что смог бы сейчас с таким же удовольствием читать по крайней мере половину из этих циклов после прочтения «Ведьмака». Во всяком случае, оценки бы пришлось ставить на балл ниже.

Удивительно выверенное произведение, не перегруженное энциклопедическими сводками о том, сколько гильдий в том или ином магическом анклаве, какого цвета платья в этой стране, а прически — в той. Детали здесь — совершенно другого характера. Они появляются невзначай, никто вас не будет тыкать в них носом. Автору не надо писать на полях числа и даты. Вскользь брошенная фраза скажет вам о времени гораздо больше. И не только о нем. Естественные диалоги, обычный способ коммуникации персонажей, здесь являются важнейшей частью повествования о мире. Отчасти, благодаря хорошим диалогам все здесь кажется настолько живым и достоверным. К примеру, за весь цикл вы «участвуете» всего лишь в одной большой битве, и двух — поменьше (Битва на Таннеде и Битва-за-мост), мешает ли это узнать вам о том, как протекает конфликт между Нильфгардом и Королевствами Севера? Абсолютно не мешает. Например, о масштабном наступлении Империи на Лирию разбитому Геральту рассказывает Лютик в чащах Брокилона. Потому что нет здесь привязки всех событий к одному герою, который должен увидеть все события своими глазами. Потому что в реальном и живом мире так никогда не случится. Мир просто живет, он жил до основных героев повествования, и будет жить после них.

Книги написаны удивительно поэтическим языком, не лишены юмора, наделены прекрасной полифонией и пост-модерновыми украшениями. Где еще вы прочтете о том, как гномы беседуют с ведьмаком на «темы философские и экзистенциальные»? Где еще на одной странице вы будете наблюдать за руганью гномов во время игры в карты, на следующей — смеяться с высокопарного слога странствующего поэта, на третьей — слушать, как ругаются кровожадные эльфы, ругаются, используя мелодичную и красивую Старшую Речь? И где еще все это будет смотреться, как что-то достоверное, где все элементы будут органично дополнять повествование и друг друга, и ни один из них не будет казаться чужеродным? Именно эта смесь — серьезные разговоры о геополитике, житейские заметки врача на поле битвы, размышления обо всем на свете умудренного годами вампира, жестокие описания военных ужасов, сцены романтических отношений и многое другое — это никак не минус, как некоторые считают. Это скорее доказательство несомненного мастерства Сапковского.

Индийская традиционная кулинария рекомендует во время одного приема пищи задействовать все вкусы — немного сладкого, в меру соленого, чуточка горького и острого, капля кислого. И если в таком ключе рассматривать произведения искусства, легко понять, что оно не только может, но и должно включать в себя разнообразнейшие оттенки. Соотвествующие примеры можно найти как в хорошем музыкальном произведении, которое способно перенести вас из одного настроения в другое, так и в произведении изобразительного искусство, на полотне которого кисть художника-мариниста передает все оттенки морской волны — от самого прозрачного, белоснежного, до темных красок бездонных глубин. Вот и хорошая литература позволяет получить разнообразнейшие эмоции. А как иначе передать глубину и сложность жизни?

Стоит ли говорить про разнообразие локаций, продуманную историю, сложность взаимоотношений между расами и народами?

Я понимаю, что спорить о вкусах — дело неблагодарное. Но мне очень уж хочется поговорить о справедливости. Справедливо, на мой взгляд, высказывать субъективное мнение относительно произведения — мол, люблю я «твердую» НФ, а тут фэнтези какое-то. Справедливо также высказывать конструктивную критику — мол, у автора проблемы с таймингом — вот тут и вон там. Но когда недостатки произведения выплывают из невнимательности читателя, уж простите. Тут я не могу пройти мимо несправедливости, и хочу ответить на парочку претензий к циклу.

Первое — предназначение Цири. В чем оно состояло? Почему автор его не раскрыл? Очевидно, что Цири — дитя-несподіванка (с украинского — дитя-неожиданность) — была предназначена Геральту, а ее судьба — через него — связана с судьбой Йеннефер, что внимательный читатель мог увидеть еще в сборнике рассказов. Вот Йен говорит: «Мы созданы друг для друга, <...> Может быть, предназначены? Но ведь из этого ничего не получится. <...> Жаль. Тот или те, кто создавал нас, должны были позаботиться о чем-то большем. Одного Предназначения недостаточно, его слишком мало. Необходимо нечто большее». («Нечто большее») Так вот, Цири — это и есть нечто большее. Соответственно, с исчезновением Геральта и Йеннефер исчезает и Предназначение — уходит Цири. Тем более, что сама Цири прямым текстом говорит об этом, обращаясь к Трисс Меригольд на последних страницах «Владычицы Озера».

Второе — претензии к таймингу. Неужели читатель думает, что если глава о Йеннефер следует за главой о Фальке, это означает, что очередность расположения этих глав отражает хронологическую последовательность истории? Прежде, чем осуждать автора, следует либо перечитать произведение заново повнимательнее, либо обратиться к дополнительным материалам. В украинском издании, к примеру, есть специальное дополнение, касающееся хронологии. После его прочтения не остается никаких сомнений в том, что у пана Анджея нет никаких проблем со временем, оно послушно течет именно так и с той скоростью, с которой это необходимо мастеру. Сапковский настолько умело играет с этой субстанцией, что его виртуозность просто поражает. Если же вы привыкли к простому сюжету с минимумом отсылок к будущему и прошлому (а ведь тут еще есть ретроспективный взгляд из будущего — в эпиграфах к разделам), то так и напишите — путает меня своей заумью автор, не понравилось.

Выше я описал лишь инструменты Сапковского, с помощью которых он создал столь замечательный цикл, и я даже не знаю, стоит ли описывать саму историю, да и вряд ли это у меня получится. Чувствую, что для этого мне нужно как минимум перечитать весь цикл еще разок. Во всяком случае, ощущения после прочтения просто невероятные. Так и просится аналогия с изысканным блюдом после долгих лет «на воде и хлебе», но это слишком пошло. Радует, что история, хоть и закончилась, но продолжает жить. В каждый момент времени она остается на страницах книги, и всегда можно прожить ее снова и снова. Потому что «<…> в любом моменте, в любом мгновении, в любом событии содержатся прошлое, настоящее и будущее. В любом мгновении сокрыта вечность. Каждый уход это одновременно и возвращение, каждое прощание — встреча, каждое возвращение — расставание. Все одновременно суть и начало, и конец.»

Браво, пан Анджей.

Башня Ласточки — предпоследняя деталь эпического полотна цикла о ведьмаке. Пружина сюжета сжимается, готовая вот-вот выстрелить.

В этой книге Сапковский с удовольствием жонглирует временем. Нельзя сказать, что раньше он не использовал этот прием, но здесь он особенно выражен. Мы переносимся из настоящего в прошлое благодаря воспоминаниям персонажей, заглядываем в будущее, глядя на мир глазами потомков героев или авторов эпиграфов, снова возвращаемся в текущее время. Словно автор подготавливает нас к тому, какой властью над временем он собирается наделить Цири в конце книги.

Том показался эмоционально самым напряженным из уже прочитанных. В первую очередь, благодаря линии ведьмачки которую мы находим практически мертвой, и затем ретроспективно узнаем о том, как она потеряла друзей и прошла через унизительное рабство в руках наемника Бонгарта. И хотя Сапковский дает ей шанс спастись из плена, нельзя забывать про слова мертвых, прозвучавшие над озером у Башни Ласточки, о том, что ведьмачка принадлежит им. Мрачных красок добавляет и сюжетная линия Йеннефер, оказавшейся в весьма незавидном положении. На этом фоне приключения Геральта выглядят подчас веселой прогулкой, за что отдельное спасибо Лютику и его мемуарам.

Стоит обратить внимание на то, для чего и как Сапковский использует персонажей. Приведу парочку примеров. Кенна Сельборн не только является своего рода репортером, но и играет ключевую роль в освобождении Цири из плена. Старый Ворон Высогота из Корво не только спасает ведьмачку от смерти и предоставляет ей убежище, но и дает шанс ребенку Старшей Крови избежать безумия ослепления местью и следующего за ним разрушения мира.

Разделы книги часто отличаются по настроению, наиболее показательным в этом плане оказывается восьмой, посвященный шпиону и королю, в котором находится место рассуждениям о геополитике (история отношений государств Севера, нейтралитет Ковира и Повисса в войне с Нильфгардом), морали и этике брака (отношения короля Эстерада и королевы Зулейки), вопросам целей сохранения мира в стране и средств его достижения путем террора (правление Дийкстры в Редании), вопросам социального неравенства и происхождения (с самого начала нам указывают на это, противопоставляя парвеню Дийкстру и благородного посла Редании), предательства и любви к сыну (Зулейка, которая готова ради этой любви обманывать мужа) и горькой иронии, оставляющей некоторое послевкусие (экскурс в будущее шпиона и короля, слепая любовь последнего и его же самопожертвование).

Весьма радует тот факт, что я читаю цикл сейчас, когда все книги уже дописаны. Могу лишь представить, что испытывали читатели, перевернув последнюю страницу «Башни Ласточки», ведь им предстояло ждать новой книги после знатного клиффхенгера два года! С другой стороны, история подходит к концу, поэтому напряжение спадает лишь настолько, насколько необходимо для того, чтобы очертить рамки отдельной книги. Не смотря на то, что автор выводит из игры некоторые второстепенные сюжетные линии, основные фигуры ожидают окончания партии. Лишь бы пан Анджей сумел завершить партию так же элегантно, как он разыгрывал ее на протяжении 6 книг.

«Крещение огнем» — практически классический квест, во время которого фокус внимания читателя вновь возвращается к Геральту.

Герой, по законам жанра, обзаводится компанией неординарных личностей, с которыми ему предстоит продвигаться вдоль фронта конфликта между коалициями Нильфгарда и Северных Королевств. Перед нами — театр военных действий, клочки земли, расположенные между молотом Юга и наковальней Севера. Правителям королевств и империй нет никакого дела до интересов маленьких жителей этих земель, которые сбиваются в компании беженцев. Гномы и краснолюд, ведьмак, вампир, лучница и бывший нильфгардец, а также один известный на весь мир поэт — у каждого из них свои цели. Однако, одна из них — выжить в мясорубке войны, пережить еще один день — совпадает и объединяет героев.

Эта разношерстная компания как нельзя лучше передает полифонию Сапковского, а диалект и разговоры гномов в украинском переводе заставляли меня смеяться вслух, что случается не так часто и говорит как в пользу перевода, так и мастерства автора.

Один из разделов, описывающий тайное собрание чародеек, прекрасно иллюстрирует умение Сапковского заставить читателя смотреть на ситуацию с разных точек зрения, глазами то одной, то другой героини, переживая происходящие с ними события в соотвествии с их уникальным опытом и характером.

Отдельно хочется затронуть магию названий книг. Иногда издательства подбирают эти названия так, как им угодно, однако не думаю, что в данном случае такое было бы возможно. И дело тут не в знаменитой принципиальности пана Анджея. Название этой книги, как и предыдущие, является своего рода цементом, скрепляющим отдельные кирпичики повествования. Встречаясь на страницах произведения то тут, то там, оно каждый раз принимает новые смыслы. Это и крещение огнем войны, и зловещие пророчества, касающиеся Геральта, который должен будет пройти крещение огнем перед достижением своей цели, и символическое крещение огнем битвы, через которое проходят Кагир и Геральт в конце книги, завершая трансформацию своих отношений, проходя путь от врагов к соратникам, и вполне буквальная попытка крещения огнем сельской «ведьмы». В общем, автор умело играет со смыслами названий, объединяя каждую свою книгу в одно целое, и вместе с тем — отделяя ее от других.

Хочется так же отметить небольшие крючки и намеки, которые Сапковский умело раскидывает по тексту. Это и цитаты авторов, приводимые в начале каждого раздела, намекающие на его содержание, и просто какие-то детали диалогов, кажущиеся случайными фразы, которые в конечном итоге играют вполне себе определенную роль. Как пример — разговор меду членами дружины Геральта о его полном имени. Читателю предлагается вспомнить, что он — Геральт из Ривии. Кажется, что это просто диалог, до того момента, пока королева Лирии не награждает Геральта новым титулом.

Еще одна небольшая деталь, связанная с диалогами, относится к первой части книги. Неоднократно мы слышим, как герои предпочитают столкнуться с какими-либо страшными чудовищами, нежели встретить людей. Такие фразы подчеркивают отчаяние и ужасы, через которые во время войны приходится проходить простым смертным.

И вроде бы передвижения хаотичны, и вроде бы герои не сильно приблизились к цели, и кто-то может сказать, что всю книгу компания прошла относительно небольшой отрезок пути на карте. Однако я предлагаю разделять действие, связанное с «экшном», и действие, связанное с процессом. Для кого-то Геральт прошел каких-то пару сотен миль. Для другого — он преодолел пропасть, на одном берегу которой — герой-одиночка, не способный ладить с другими, практически ослепленный и готовый на все ради одной цели, на другой стороне — человек, сражающийся за жизнь своих товарищей, осознающий, что цель не может быть достигнута любой ценой.

Тем временем, над Фалькой сгущаются тучи, смерть идет за ней по пятам…

С большим интересом приступаю к прочтению следующего тома.

Когда я вспомнил о том, как читал Ганса Христиана Андерсена в детстве, первым делом мне пришел на ум этот рассказ. Настолько сильно он врезался в память. Одно из первых в жизни сильных переживаний, связанных с осознанием смертности человека и ужасающей социальной несправедливости. Автор использует практически гротескный контраст, который прошибает насквозь. Вероятно, такие рассказы, прочитанные в раннем возрасте, вполне способны формировать этические убеждения человека.

На мой взгляд, одним из секретов успеха Сапковского является относительно небольшой объем его книг с одной стороны, и чрезвычайная емкость — с другой. К такому выводу легко приходишь, сравнивая его цикл с произведениями других авторов, состоящими подчас из десятка, а то и более, книг, к тому же еще и весьма раздутых и тяжеловесных. Емкость слога пана Анджея была заметна еще в предыдущей книге, то же качество мы наблюдаем и во втором томе пенталогии.

На фоне стремительно развивающихся политических событий фентезийного, но очень натурального и живого мира, мы можем наблюдать за судьбой одной девочки, которой жизнь предоставляет шанс стать волшебницей в Аретузе, школе чародеев, расположенной на острове Танедд. Но череда неожиданных событий смешивает все планы. Запутанный клубок интриг, ниточки которого тянулись из предыдущего тома, разрешается конфликтом как на локальном уровне, среди чародеев на Танедде, так и на глобальном — старые союзы королей распадаются, предательство оборачивается новыми клятвами и союзами. Наступает час презрения.

И если локальный конфликт мы проживаем вместе с персонажами, то о глобальном узнаем из уст Лютика. Такой дополнительный план указывает на глубину произведения. События в мире не крутятся вокруг центральных персонажей (как это бывает, опять же, у некоторых других авторов эпического фентези). Следует добавить, что даже Геральт, хоть и стремится повлиять на происходящее, является скорее наблюдателем, не способным в полной мере противостоять вовлеченным в действие могучим силам.

В процессе чтения мы наблюдаем за хорошо прописанными персонажами. Они поступают в точности согласно своим характерам и каждый имеет свою собственную мотивацию. Когда любой поступок каждого героя продиктован его историей, включающей в себя место, время, произошедшие с ними события, — тогда начинаешь верить в происходящее. Это позволяет автору создавать самобытных и узнаваемых персонажей. Таких как парочка юристов Кодрингер и Фенн, чародеи Вильгефорц, который рассказывает свою историю Геральту, и Лидия ван Бредевоорт, безнадежно в него влюбленная, заплатившая за свою привязанность половиной лица, а затем и жизнью, и конечно же, члены банды «Крысы», история каждого из которых емко прописана в одной из последних подглав произведения.

Лучше подчеркнуть характер персонажей помогает не только их история, но и полифония Сапковского. Он мастерски наделяет своих героев характерными диалектами, оборотами речи, словарным запасом, своим собственным языком. Но качество языка пана Анджея проявляется не только в диалогах. К примеру, во время эпизода путешествия Цири в пустыне Корат предложения в некоторых подглавах сжимаются, становятся короткими, рублеными, что хорошо соответствует состоянию героини, доведенной до отчаяния, концентрирующейся только на том, чтобы продолжать идти вперед. Сравните это с теми моментами, когда Цири сражается за свою жизнь вместе с единорогом. Или когда проходит через собственное кульминационное событие, прикасаясь к огненному источнику магии, а затем снова впадая в апатию, после потери магического дара.

Последняя глава — своего рода клиффхэнгер, экспозиция, подготавливающая нас к новой книге. Здесь разрешается внутренний конфликт Цири, которая решает присоединиться к Крысам и становится Фалькой, что сразу замыкает повествование в кольцо, отсылая нас к упомянутым ранее зловещим предсказаниям, в которых повествуется про Дитя Старшей Крови.

Третья книга саги о Геральте, и первая — составляющая единое повествование пятикнижия. Нельзя сказать, что Сапковский так уж сильно изменил свой подход к композиции: мы видим все те же отдельные эпизоды из жизни ведьмака и других персонажей, словно вырванные из тьмы лучом света фрагменты огромного полотна, изображающего целый мир, в котором находится место эпическим сражениям, политике, магии и простым человеческим чувствам. И ни одна из этих составляющих не преуменьшает важности другой.

То и дело Сапковский ставит перед читателем вопросы, на которые нет однозначного ответа: Где кончается любовь к своему виду, и начинается видовой расизм? Что означает сохранять нейтралитет в конфликте, в котором обе стороны, кажется, ведомы одними и теми же мотивами: завоевать, удержать в подчинении побольше земель, покорив или уничтожив тех, кто жил здесь до этого? Что делать с классовыми противоречиями? Нильфгард копит силы на юге, несомненно, являясь врагом всем жителям северных королевств. Но так ли все просто? Купцы, действуя в целях выгоды, помогают нильфгардской монете проникать все дальше на север. Крестьяне, подогреваемые пророками из простонародья, начинают узнавать, что в империи собратьям живется лучше. При этом, короли желают сохранить свою власть, опираясь на благородное сословие. Прибавим к этому еще нарастающий конфликт между людьми и остальными разумными существами. Как и в нашем реальном мире, эти существа разделяются на лоялистов и радикальных революционеров. Кое-как поддерживаемый баланс, хрупкое перемирие вот-вот сменит буря, весь исход которой может зависеть от судьбы одной маленькой девочки...

Благодаря этой книге, читатель может оценить значение и важность предыдущих двух сборников. То тут, то там попадаются знакомые названия, упоминаются определенные события, встречаются старые знакомых. Все это дает ощущение возвращения в знакомый волшебный мир.

Описания городов и локаций превращают непривычные уху географические названия в яркие образы. После чего название перестает быть просто напечатанным на карте словом, которое еще поди отыщи. Священная поляна под Блеоберисом, суровый и мрачный Каер Морен, мистический Шерраведд, город-кампус Оксенфурт — все эти места имеют свои уникальные особенности, стоит ли удивляться тому, какими узнаваемыми и знакомыми по двум предыдущим книгам стали такие локации, как Брокилон или храм Неннеке? В полной мере это также относится и к именам собственным: услышав имя персонажа, можно сразу определить, кто перед нами — гном, эльф или суровый викинг с островов Скелигге.

Описание деталей быта и тренировок ведьмаков, системы магии в эпизодах обучения Цири — такая любовь к деталям и составляет то, что можно назвать по-настоящему уникальным, хорошо прописанным фентезийным миром. Чего стоят пару абзацев со списком книг, прочитанных Цири. Отсылки к моментам истории, легендам, научным описаниям делают мир действительно живым и натуральным.

Поразительно, как при всем вышеперечисленном книга остается интересной и совершенно не перегруженной лишними деталями в ущерб сюжету. И вот этот удивительный контраст между сложностью хитросплетений судеб персонажей и глубиной мира и идей с одной стороны, и легкостью и интересом во время прочтения с другой, — свидетельствует о высочайшем мастерстве пана Анджея.

Еще один небольшой фрагмент истории Роланда Дискейна.

Время — лишь ветер, который дует сквозь замочную скважину, и композиция произведения прекрасно отражает этот поэтический образ. Перед нами разворачивается своеобразная рекурсия: рассказ в рассказе (в рассказе). И на этот раз главной идеей произведения являются взаимоотношения сына и матери.

Сначала мы отправляемся вглубь переживаний молодого стрелка, связанных с образом Габриэль Дискейн. Потом мы попадаем в историю Тима Росса, основным мотивом сказочного путешествия которого является спасение собственной матери. И наконец возвращаемся назад, к Роланду повзрослевшему, который на вопрос: «Ты простил ее (мать), Роланд?» — отвечает: «Да».

Сюжет подчеркивает рекурсию, свиваясь вокруг кульминационных моментов каждого из временных планов произведения воронкой самума или стыловея, предвещающих катарсис и сплавляющих все три плана в одну картину.

Вне всяких сомнений, это самая волшебная книга цикла. Следует добавить, что это не просто водичка, которую автор льет на колеса мельницы, перемалывающей кошельки фанов. Классический сказочный квест, наполненный волшебством, но и не лишенный кинговского реализма, обрамленный историей шкуроверта в декорациях вестерна, множество интересных деталей, касающихся Срединного мира, необычные персонажи, плотное повествование — несомненно, все это идет на пользу книге.

Итак, Кингу опять удалось уловить тонкую ниточку, ведущую в волшебный мир Темной Башни, и тут двух мнений быть не может. Спустя 8 лет он решил дописать еще один фрагмент истории Роланда, и почему нет? Ведь «люди не вырастают из сказок [...] Никогда не вырастают. Мальчик или мужчина, девочка или женщина — мы все живем ради сказок»

И вот перед нами последняя книга цикла «Темная башня» с одноименным названием, завершающая глава magnum opus сэя Кинга.

Конечно, в последней книге должны разрешиться все сюжетные линии, нить Ариадны, то есть, ка, должна привести Роланда к Башне, поэтому том под завязку набит событиями. Той воды, которую автор мог позволить себе в предыдущих книгах, здесь просто не может быть.

Легко поверить в то, что Кинг пишет интуитивно — настолько разная динамика сюжета каждой из книг. Если он и написал «Песнь Сюзанны» и «Темную башню» примерно в один период, то вызывает недоумение разбиение их на столь непропорциональные части. Конечно, издатели постарались, предыдущая книга была растянута более, чем на 600 страниц, за счет множества переносов и крупного шрифта. Здесь же у нас чуть более 800 страниц, и я вас уверяю, ни одна из них не даст вам заскучать.

Практически невозможно каким-то образом описать сюжет, не прибегая к спойлерам. Я и не думаю, что это необходимо. Замечу лишь, что это, пожалуй, самая насыщенная действием книга цикла. При этом, в ней куда меньше лишней метафизики, которая присутствовала в «Песни Сюзанны». Здесь много вестерна, трагедии и, конечно же, ретроспективный взгляд на пройденный путь, своеобразное возвращение к истокам. (Прочитав последнее предложение, вы будете удивлены, насколько буквальное).

Далее будут идти спойлеры, сокрытие некоторых сильно дробит текст, посему решил не прятать их, считаю своим долгом предупредить об этом читающих!!

В книге определенно есть несколько небольших минусов. Некоторые сюжетные линии завершаются как-то небрежно и нелепо (как линия Уолтера, убитого Мордредом), другие завершились так, словно по другому и быть не могло (Ыш остается с Роландом только для того, чтобы Мордред не смог убить Белого папашу, сюжетные линии должны были пересечься именно в этой точке, к этому все шло). Что действительно порой раздражало, так это наделение персонажей особенным кинговским сверх-чутьем: «я знаю это, не могу понять, откуда, но просто знаю». Как это работает?

Отдельно хотелось бы выделить одну сцену. Уолтер вырывает себе глаза, затем приступает к языку, начиная в этот момент кричать. Безусловно, я не компетентен в данной области, ведь ни то, ни другое вырывать не доводилось, но все же, разве глаза вырывать намного приятнее, чем язык? Почему бы с самого начала не начать орать благим матом?

Были и веселые моменты, прямо-таки на грани троллинга читателей. А именно тот, в котором Сюзанна достает в доме Дандело записку с надписью: «Расслабься! Вот идет бог из машины!» — думаю, это своеобразный ответ Кинга всем, кто упрекал автора в частом использовании этого приема (я и сам писал об этом в отзыве на «Песнь Сюзанны»).

Что касается концовки и судьбы последнего Стрелка… Что ж, фанаты часто любят поспорить с автором, когда он не оправдывает их ожидания, однако, зачастую именно уникальное авторское видение, без оглядки на мнения фанов, позволяет ему создать отличное произведение. И с этим, на мой взгляд, Кинг отлично справился. Предлагаю любому читателю подумать на тему того, как бы он завершил этот цикл. Какой еще награды вы ожидали для этого сурового человека, сошедшего к нам с картин американских вестернов? Возможно, слишком жестоко наделять своего главного персонажа столь ужасной судьбой: снова и снова идти к Темной башне, переступая через трупы близких людей, — поэтому Кинг и «дарит» Роланду рог Эльда — надежду на то, что все «на этот раз, может, будет иначе».

Итак, человек в черном ушел в пустыню, и стрелок двинулся следом.

«Песнь Сюзанны» возвращает нас к истории ка-тета стрелков, которым необходимо защитить розу-башню и вернуть Сюзанну, вот-вот готовую родить

Сюжет книги можно разбить на три основных линии: Сюзанна-Миа, Эдди-Роланд

По сравнению с предыдущими книгами, эта заметно отстает по динамике. Тут вроде и сюжет ускоряется, будто за поворотом дороги уже и та самая «последняя пустошь» виднеется, но после прочтения остается чувство, будто ничего существенного не произошло.

С другой стороны, Кинг наполняет свой мир новыми деталями, касающимися его истории, мифологии, понятий. Тем не менее, часто он просто рассыпает новые термины, которые нет особенного желания запоминать. Здесь можно привести в качестве примера слово «сигул», синоним которому — символ. Зачем было вводить новый термин? Ка…

Еще мне интересно, заметил ли кто-то, как автор сам частенько спойлерит свой собственный сюжет? Зачем перед каким-либо острым моментом писать о том, чем все завершится? По факту, ты уже знаешь итог, что несколько снижает удовольствие от процесса чтения. Не скажу, что это существенный минус, возможно, иногда такой подход продиктован намерениями автора сделать акцент на том или ином событии, и все же, порой это несколько раздражает.

И все же, видно, как важен для писателя этот цикл. Столько сюжетов других его книг переплетаются с историей Роланда из Гилеада,

Стоит так же добавить к положительным сторонам книги некоторые весьма трогательные моменты, связанные с историей Миа, которые свидетельствуют о бережном отношении Кинга к судьбам своих персонажей.

=Размышляя над своей оценкой произведению, колебался между 7 и 8. Однако, как и предыдущей книге, ставлю 8, преимущественно за смелый ход с писателем, который скорее понравился, чем нет. И конечно, ожидаю хорошей развязки, сэй Кинг, я говорю, спасибо тебе.

==Отдельно хочется сказать по поводу аннотации в издании, которое я читал. Её автор умудрился в четырех предложениях не сказать ничего существенного, зато спойлер вставил. Разве я просил его рассказывать мне о том, что во чреве Сюзанны —

Пятый том, мы приближаемся к развязке так же неумолимо, как день, когда в поселение Калья Брин Стерджис (где рождаются преимущественно близнецы) нагрянут за своей ужасной жатвой Волки. Примерно каждые два десятилетия в течение двух тысяч лет они отнимают по одному близнецу у несчастных родителей, превращая их в безмозглых рунтов. Наши герои, ка-тет стрелков, решают помочь жителям Кальи. Им придется разгадать тайну загадки Энди, робота-посыльного (со множеством других функций), а так же столкнуться с новой угрозой, живущей в теле Сюзанны.

Параллельно, где-то в Нью-Йорке, на Келвина Тауэра, хранителя пустыря, на котором произрастает башня-роза, нападают бандиты уже знакомого нам Балазара, принуждая того продать пустырь. Алый Король и его вассалы стремятся разрушить оставшиеся Лучи, Башню и само мироздание.

Из плюсов книги —

Понравилась некоторая непредсказуемость сюжета:

История отца Каллагэна вписана в основное повествование довольно органично, хотя, как мы знаем, основной сюжет был проработан автором в отдельной книге «Судьба Салема».

Из минусов — динамика несколько провисает в середине книги. Кроме того, на мой взгляд, автор иногда перебарщивает с ка и нумерологией (Deus ex Machina).

Однако, это вполне можно простить, ведь предвкушение относительно того, что же мы найдем в конце пути, велико, не смотря на то, что

Оценку ставлю все же на один балл ниже по сравнению с предыдущей книгой, учитывая мои общие ощущения во время прочтения.

Второй сборник рассказов о Геральте. В отличие от первого, автор изначально планировал это собрание как единое целое. Поэтому здесь мы не увидим цементирующих отдельные кирпичики интерлюдий «Гласа разума».

Каждый из рассказов заслуживает отдельного разбора, но если рассматривать их в совокупности, как одно произведение, можно увидеть, как Сапковский проводит сквозь все рассказы одну мысль, касающуюся предназначения главного героя, которую тот всячески отрицает. Он будто проходит различные стадии принятия своей судьбы.

Чтобы усилить свою мысль, автор использует частые повторы, мы можем видеть это как на локальном уровне, когда в тексте рассказа несколько раз проговаривается название и главная его тема, так и на глобальном — тема предназначения всплывает снова и снова, в диалогах или внутреннем монологе Геральта.

Влияние судеб других персонажей на линию Геральта усиливается. Голос скепсиса, реализма и практичности Йеннефер соперничает с голосом идеала — Цири. Этот конфликт сопровождает ведьмака на протяжении всей книги.

И хотя читателю фэнтези с опытом тема предназначения (читай — избранности) героя порядком надоела, плюсы прозы Сапковского искупают этот недостаток.

Пану Анджею мало создать чудесный для читателя мир, населенный драконами, он не оставляет в праве на чудо и своих персонажей (золотые драконы в «Пределе возможного» — пример воплощенного чуда в фантастическом мире Сапковского, ведь их, как известно, не бывает). Кроме того, мастер не старается препарировать и описать все, с чем сталкиваются его персонажи. Вспомним рассказ «Немного жертвенности», когда таинственные ступени в водное царство так и остаются чем-то неизвестным и тайным. Замечательно, что терра инкогнита все же еще сохраняет белые пятна на карте мира Сапковского, который, тем не менее, быстро меняется под воздействием людей. Это сохраняет атмосферу тайны и волшебства.

Помимо прочего, автор искусно пользуется двумя известными приемами, которыми можно зацепить читателя. В одном рассказе он создает сюжет с лихими твистами («Предел возможного», «Вечный огонь»), в других — обращается к эмоциям. Прежде всего, это умение проявляется в последнем рассказе.

«Нечто большее» само по себе представляет сборник, который состоит из клочков бреда и воспоминаний Геральта. Каждое из них связывает воедино события из прошлого, настоящего и будущего. Этот же рассказ содержит в себе кульминацию всего собрания, дает ответы на некоторые старые вопросы и ставит новые, вводит тему большой войны, обещая продолжение, подготавливая почву для большого романа, который откроется «Кровью эльфов».

Роланд из Гилеада, человек, иссушенный до дна временем, потерями близких и пустыней, бредет по бескрайним пустошам по следам человека в черном. Такой нехитрый сюжет будет разматываться в течение всей книги. Несколько отсылок к прошлому Роланда Дискейна практически никак не отвечают на вопросы о том, зачем он идет дальше, и как началось его путешествие. Надо понимать, однако, что эта книга — всего лишь некая прелюдия к основному повествованию, где автор только слегка приподнимает шторы, за которыми читатель видит окно в мрачный мир Башни. Мир, который в полную силу развернется только к середине романа-эпопеи.

При написании книги, по словам самого Кинга, он вдохновлялся «Властелином колец» и американскими вестернами. Первая книга лишь слегка перекликается с первым, и чуть больше — со вторым. В целом же, это скорее картина мрачного постапокалипсиса, немного напоминающая то, что мы видим в «Безумном Максе», с таким же героем-одиночкой в центре сюжета. Но безумие Макса — это отрешенность от мира и борьба с демонами прошлого, а Роланда, в довершение к этому, наполняет одержимость Башней.

И хотя книгу вряд ли можно назвать хорошим самостоятельным произведением, все же она является камнем основания той самой невероятной Темной Башни, пронзающей миры и ожидающей одного небезызвестного стрелка из Гилеада.

Пожалуй, это первая книга цикла, которая наиболее напоминает вестерн: здесь присутствуют перестрелки, погони на лошадях, побеги из тюрьмы, салуны, ранчеры и шериф. Основную часть книги представляет история о прошлом Роланда, рассказанная им самим своим друзьям где-то в Канзасе из параллельного мира, куда ка-тет прибыл после путешествия во чреве Блейна. Из неё мы узнаем о том, что же так сильно повлияло на характер стрелка и необратимо изменило его, и откуда в нем так сильно желание найти Башню.

Заключительная часть, демонстрирующая небольшое путешествие ка-тета через дворец чародея Оз, наверное, не показалась бы такой яркой, если бы не Волков и его Изумрудный город, который помог разобраться, что к чему. И в этом месте я засомневался в том, что Кинг пишет, не планируя сюжет наперед. Весь этот поворот с Ышем, который, как и Тото, находит за драпировкой спрятавшегося иллюзиониста, заставляет задуматься, не был ли введен ушастик именно для этого момента.

Помимо всех фирменных и хорошо знакомых читателю фишек Кинга, здесь присутствует еще романтическая линия. И если кому не нравится излишний натурализм писателя, его мастерство описания жестокости и зла, следует заметить, что на страницах произведений Кинга можно найти далеко не только это, что прекрасно иллюстрирует цитата из книги:

Теперь мы видим, что отличает хорошее «темное фентэзи» от плохого: в первом мы видим разнообразие красок, несмотря на то, что преобладают темные тона, во втором — только разные оттенки черного. Буду переходить к продолжению путешествия героев вдоль Пути Луча, надеясь, что в следующих книгах автору удастся удержать взятый уровень.

Шесть рассказов, связанных интерлюдиями, которые в свою очередь составляют отдельный, седьмой рассказ. Шесть драгоценных камней в дорогой оправе.

В чем же состоит успех пана Анджея?

Сам автор в своих интервью ссылается на феномен архетипа. Архетип героя, короля Артура, который так знаком потомкам западноевропейской цивилизации, переосмысленный Толкином, создал целую школу фэнтези. Сапковскому удалось нащупать свой путь, который основывается на сказках и мифологии, не только славянской, но и мировой вообще. Он берет образы, известные каждому с детства, и умело жонглирует ими, выстраивая нечто совершенно новое, актуальное, но вместе с тем хранящее то знакомое нам волшебство, присутствующее в фольклоре, отвечающее культурному коду нашей цивилизации.

Это и Белоснежка с семью гномами, и Чудовище, ждущее свою Красавицу, и Румпельштильсхен, и Аладдин с Джинном. А если еще добавить ту самую панночку в гробу, о которой хорошо известно читателям, знакомым с произведениями Гоголя (эта легенда, переработанная Гоголем, была представлена как в украинском, так и в польском средневековом фольклоре)? Разве может читатель остаться равнодушен к историям этих персонажей, узнаваемых, но предстающих в абсолютно новых ипостасях?

Не стоит забывать про обширные познания Сапковского в области истории, которые позволили создать самобытный мир, в котором живет Геральт из Ривии. В каждом из рассказов проступают фрагменты его истории и географии. Бытовые описания, множество различных деталей погружают читателя в этот мир целиком. И даже сознательно введенные анахронизмы удачно используются автором как постмодернистский прием, вместе с тем не лишая фантастический мир его убедительности.

Знание языков обеспечило полифоничность цикла. Дж. Р.Р. Мартин замечает, что при наделении персонажа именем, необходимо интуитивно чувствовать, подходит ли определенное имя данному конкретному персонажу. На мой взгляд, Сапковский мастерски справляется с этой задачей. Он не только дает персонажам точные имена, но и наделяет каждого своим собственным языком. Термины, описывающие предметы средневековой истории, поэзия Старшей Речи, различные диалекты, имена собственные — формируют неповторимый стиль пана Анджея.

С композицией у Сапковского нет никаких проблем. Несмотря на то, что рассказы цикла писались в разное время, совместно они воспринимаются как нечто органическое, живое. Сквозь калейдоскоп рассказов проявляется намек на что-то огромное, эпическое. Сапковскому удается это сделать легко и непринужденно, не жертвуя сюжетом и динамикой. К месту подобранные описания перемежаются действием.

Что касается идеи, то и тут многим писателям есть, чему поучиться. В цикле нет перегруженных рефлексией простынь текста — глубина идей автора проявляется отнюдь не в этом. Герою не нужно проговаривать мысли автора — читатель догадается об этом сам. Подмеченная персонажем деталь, небольшая рассказанная другим история, оброненная фраза — все это гармонически вписывается в повествование и говорит громче любого скучного монолога.

Итак, возвращаясь к началу отзыва, хотелось бы отметить, что один из рецензентов творчества пана Анджея заявляет: до Ведьмака в Польше существовал Толкин и Мартин, после — Сапковский занял свое место в этой тройке. Я не знаком близко с творчеством Мартина, но могу сказать, что пану Анджею удалось создать нечто действительно потрясающее и самобытное. Он удачно переосмыслил жанр фэнтези, как это сделал когда-то и Толкин.

Беовульф представляет собой памятник древнеанглийского устного творчества, зафиксированного в виде рукописи в более позднее время, в конце Х века. Нам повествуется история отважного вождя гаутского — Беовульфа, который приходит на помощь данам в час нужды. Он помогает Хродгару, сыну Хальфдана, конунгу датскому, сразить чудовище по имени Грендаль и его мать. В финале герой, презрев мрачные предзнаменования, сулящие смерть, сражается с драконом за проклятое золото, убивает чудовище, но погибает и сам.

Не смотря на христианские мотивы, прорастающие тут и там в повествовании, мы видим ещё вполне цельного эпического героя. Он обладает абсолютными качествами: решимостью, бесстрашием, желанием стяжать славу, не смотря на опасность гибели. Зная свою Судьбу, он идет к ней, не пытаясь сбежать. Подобный мотив мы можем встретить в Илиаде, когда Гектор отправляется на бой с Ахиллом, зная о своей грядущей гибели. Однако, у греков мотив подобной «воли к смерти» не всегда срабатывает. Часто персонажи пытаются избежать своей судьбы, хоть и неминуемо попадают в её сети. В скандинавской мифологии — напротив, Судьба является сакральной, это приятие будущего нельзя назвать пассивным, герой скорее проявляет самое активное участие в том, чтобы исполнить предначертанное. И это то, что столь ярко характеризует героя древнего языческого эпоса. И что потом стирается с приходом христианской этики, этики рыцарства и куртуазности. Кроме того, отношение к женщине, как к прекрасной даме и одновременно как к источнику всех бед (в христианстве), отсутствует в языческом эпосе.

Третья книга фентези-цикла Стивена Кинга «Темная башня» разделена на две части. В первой из которых мы узнаем о том, что произошло с Джейком, которого Роланд спас от Морта в предыдущей книге. Параллельно мы вместе с героями продвигаемся по пути Луча к Темной Башне. Вторая часть предстает в более мрачном ключе, описание города Лада — настоящая фентезийная антиутопия с элементами кибер-панка. Экшен ускоряется, и замедляться не думает, ведь в финале наши герои мчатся со скоростью 800 миль в час во чреве Блейна Моно. Чу-чу, паровозик.

В этой книге образ Стрелка проступает все более явно. Словно скульптор, Кинг постепенно убирает лишние элементы, чтобы воссоздать образ славного рыцаря ушедших дней. Человека, который помнит лицо своего отца. Характеры Эдди и Сюзанны не претерпевают таких изменений, как в предыдущей части, но новые детали, особенно эпизоды из жизни Эдди, чья судьба пересекалась с судьбой Джейка, равно как и новые подробности о самом Джейке — добавляют красок и насыщенности произведению.