Сельский врач Джеймс Мортимер обращается к Шерлоку Холмсу за помощью. Он рассказывает о зловещей легенде, связанной с фамилией Баскервилей и записанной одним из представителей этой семьи, прямым потомком Хьюго Баскервиля, чье ужасное преступление навлекло проклятие на Хьюго и его род. Согласно легенде, всех отпрысков семейства в роковой час смерти ожидает встреча с огромной дьявольской собакой.

Этот роман, наряду с «Пестрой лентой», является для меня одним из двух наиболее запоминающихся произведений о Шерлоке Холмсе, с которыми имя сыщика ассоциируется еще с детства.

Неповторимая атмосфера таинственного Гримпена, каменных остатков жилищ древних людей, мрачных пустошей и зловещих торфяников Дартмура, укрытых туманом, тишину над которыми разрывает потусторонний вой адской твари, — все это описано автором столь живописно, что читателю не составит никакого труда погрузиться в повествование с головой и стать свидетелем всех событий, очевидцем которых по воле автора оказывается Ватсон. Теперь кажется, что атмосфера в романе отыгрывает настолько значимую роль, что отодвигает в сторону детективный сюжет и фигуру Холмса, даже без учета мрачной предыстории, нагнетающей напряжение.

Что касается детективного элемента, я не могу сказать, что он порадовал. Первые две трети действительно интересно следить за поворотами сюжета: тихо следовать по пятам за Берримором, прислушиваться к звукам с пустоши, с опаской поглядывать в сторону топей и ожидать в древней каменной лачуге таинственного незнакомца, — но вот к началу финальной трети ты уже знаешь, кто преступник. Единственная неизвестная переменная теперь касается лишь того, будет ли спасен молодой Генри Баскервиль. И хотя надеешься, что Конан Дойл припрятал хитрый твист, который заставит удивиться самого Холмса, этого не происходит.

Однако, как я уже писал выше, книга эта прочно засела у меня в голове. И дело тут не в том, что сюжет я знал с малых лет, совсем напротив — «Собаку Баскервилей» я прочитал только сейчас. Тем не менее, есть истории, которые запоминаются благодаря определенным стойким ассоциациям. Они становятся культурным явлением и тут уж хочешь не хочешь, а никуда от них не денешься. Так происходит и в данном случае: из-под корешка этой книги по ночам выползает туман, заполняет комнату, застилая лунный свет, а откуда-то из белесой мглы на тебя смотрит притаившийся зверь, остается лишь затаить дыхание и напряженно вслушиваться в мрачную песнь пустоши, боясь услышать знакомый леденящий крик.

Александр Привалов с коллегами из НИИЧАВО прибывают в Китежград, где им предстоит встретиться с членами загадочной Тройки по Рационализации и Утилизации Необъяснённых Явлений (ТПРУНЯ) с целью рассмотрения заявок НИИ на получение волшебных артефактов и чудесных существ. Они вступят в нелегкое противостояние с безликой бюрократической машиной, представленной следующими лицами: юрист Фарфуркис, по имени и отчеству никем не называемый; резкий Хлебовводов, человек начитанный, хоть и без высшего образования; полковник мотокавалерии, лишь изредка прерывающий свое обычное — спящее — состояние; ну и конечно, грозный и неумолимый Лавр Федотович (в его лице проницательный читатель без труда узнает некую зловещую фигуру, а может, и не одну), олицетворяющий собою, ни много ни мало, волю народа.

Собственно, подавляющее количество времени мы проводим на заседаниях Тройки, что и составляет основной костяк сюжета.

После мрачно-сюрреалистичной «Улитки на склоне» Стругацкие, очевидно, решили перейти к менее тяжелой форме сатиры. Благо, «Понедельник...» уже настроил читателя на соответствующую юмористическую волну, подготовив его к восприятию более злободневного произведения. Ощущение нереальности и тупой бессмысленности происходящего, которое присутствовало в «Беспокойстве» и доминировало в «Улитке», порой проглядывает и в «Сказке о Тройке», однако чувства абсолютной безысходности уже нет. Сюжет положительно разрешается благодаря неунывающему энтузиазму научных сотрудников ИИ.

На позитивную в целом атмосферу играет также отличное чувство юмора Стругацких. Некоторые находки, настроение, как и герои, перекочевали в повесть из «Понедельника…». Появились новые яркие персонажи: Эдельвейс Машкин со своей эмпирической машиной, отвечающей на вопросы, в том числе и риторические; заносчивый и самоуверенный клоп Говорун, свободно рассуждающий на философские темы и поднимающий вопрос о сотрудничестве двух великих цивилизаций, созданных людьми и клопами; гигантский древний головоногий Спиридон, живущий несколько столетий и свободно рассуждающий на тему убийства и снежный человек Федя, восторженно рассуждающий о второй природе Человека.

Если некоторые более ранние произведения Стругацких можно было рассматривать как крепкие сатирические работы, то «Сказку» я готов смело ставить в один ряд с лучшими произведениями Салтыкова-Щедрина, Гоголя, Маяковского, Ильфа и Петрова как замечательное продолжение славных традиций русскоязычной сатиры, которая порой, как известно, становится необходимой составляющей «здоровой самокритики».

В общем, всем любителям политического (в хорошем смысле) и вместе с тем легкого юмора — рекомендуется к прочтению!

Жил да был себе человек во времена, когда не придумали еще мобильные телефоны, интернетом не пахло, да и научно-техническая революция если где и имела место быть, то все же слегка сторонилась краев сих, человеку родными приходившихся. А потом взял человек, да и написал книгу.

А ныне, спустя пару веков, сидит другой человек, окруженный этими вашими гаджетами и интернетами, сидит и читает. И внезапно осознает, что этот вот персонаж похож на одного известного человека, а тот — на другого, третий вообще на него из зеркала смотрит.

Именно такова «История одного города». Хронология мифического города Глупова, поведанная скромным летописцем и включающая в себя историю происхождения народа глуповцев и жития оного под правлением благопопечительных градоначальников, с 1731-го по 1826 год.

И хотя множество бед выпало на долю несчастных глуповцев:

— а все же поговаривают, что не совсем еще перевелся народ сей, по многим сторонам света расселились дети его, осеняемые великим начальстволюбием и укрепляемые на пути своем страшной боязнью и недоверием ко всяческому самоуправлению и прочим анархизмам. К счастью, не перевелись еще и градоначальники достойные, — не иначе, как был все же учрежден «особливый воспитательный градоначальнический институт», ведь как еще можно объяснить невероятную для обывателя великую плодотворность земель сих к их (градоначальников) воспроизведению.

P.S. Здесь же прилагаю цитату из дела об оскорблении веры, которую по невнимательности и диавола попустительству читатель может принять за стенографию диалога современных теледебатов:

«— Сижу я намеднись в питейном, — свидетельствовала она [Маремьянушка], — и тошно мне, слепенькой, стало; сижу этак-то и все думаю: куда, мол, нонче народ, против прежнего, гордее стал! Бога забыли, в посты скоромное едят, нищих не оделяют; смотри, мол, скоро и на солнышко прямо смотреть станут! Право. Только и подходит ко мне самый этот молодец: «Слепа бабушка?» — говорит. «Слепенькая, мол, ваше высокое благородие». — «А отчего, мол, ты слепа?» — «От бога, говорю, ваше высокое благородие». — «Какой тут бог, от воспы, чай?» — это он-то все говорит. «А воспа-то, говорю, от кого же?» — «Ну, да, от бога, держи карман! Вы, говорит, в сырости да в нечистоте всю жизнь копаетесь, а бог виноват!»

Маремьянушка остановилась и заплакала.

— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и не знаю как! «За что же, мол, ты бога-то обидел?» — говорю я ему. А он не то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза: «Утрись, говорит, может, будешь видеть», — и был таков.»

P.P.S. Желаю лишь добавить, что тем более удивительным является восхищение некоторых людей произведениями Салтыкова-Щедрина, убежденного сторонника децентрализации, просвещения и гуманизма, чем более агрессивным является отрицание теми же людьми принципов децентрализации, просвещения и гуманизма.

Это произведение стоит в ряду тех, которые часто рекомендуют, которые обязательно надо прочитать, с которыми связаны большие ожидания. Особенно хорошо, когда они оправданы. Еще лучше, когда книга настолько хороша, что превосходит все ожидания. «12 стульев» — это именно тот случай.

Одна из главных вещей, которая меня приятно удивила, заключается в поразительной эрудиции авторов. Множество отсылок к каким-либо историческим событиям и персонам, обширный словарный запас, масса заметок о современных событиях локального и мирового уровня.

Безусловно, второе по списку, но не последнее по значению — непревзойденный юмор. Когда сюжет подошел к моменту встречи участников концессии и отца Федора, я буквально не мог сдержаться, смеялся вслух. Не припомню, когда такое происходило в последний раз.

Третье заключается в синтезе двух вышеназванных вещей. Острые зарисовки, касающиеся быта, политического курса, «вечных» этически-моральных вопросов, наполняют книгу смыслом.

Четвертое — яркие образы. Герои, каждый из которых наделен своей собственной историей. Их поступки логичны, не смотря на некоторую гротескность приписываемых им свойств. Впрочем, гротеск идет рука об руку с сатирой.

В пятерку несомненных плюсов входит еще один, вытекающий из предыдущего. Ильф и Петров создали образ антигероя, которого мы скорее назовем обаятельным авантюристом, нежели беспринципным преступником и негодяем. На основании которого было создано множество более поздних персон, населяющих мир литературы. В целом же, Остап Бендер и Киса Воробьянинов — пожалуй, один из тех дуэтов, которые могут претендовать на такую же узнаваемость, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон.

Прекрасный язык произведения, его структура, прекрасный финал, в котором содержатся, на мой взгляд, социальные взгляды самих авторов — какие бы мотивы им не приписывали сторонники государственного коммунизма или современного либерализма — все это позволило роману стать безусловной классикой и оказать влияние не только на русскую, но и культуру в целом.

Когда я вспомнил о том, как читал Ганса Христиана Андерсена в детстве, первым делом мне пришел на ум этот рассказ. Настолько сильно он врезался в память. Одно из первых в жизни сильных переживаний, связанных с осознанием смертности человека и ужасающей социальной несправедливости. Автор использует практически гротескный контраст, который прошибает насквозь. Вероятно, такие рассказы, прочитанные в раннем возрасте, вполне способны формировать этические убеждения человека.

Программист Александр Привалов недалеко от Соловца подбирает двух попутчиков, которые оказываются сотрудниками Научно-исследовательского института Чародейства и Волшебства (НИИЧАВО). Это знакомство в корне меняет его жизнь и открывает перед ним фантастический мир, в котором оживают хорошо известные образы из мифов и сказок народов мира. Вся повесть построена на своеобразном синтезе переработки волшебных сюжетов и описания быта сотрудников советского НИИ.

Отойдя временно от истории «Мира Полудня», в этой повести Стругацкие раскрываются с совершенно другой стороны, демонстрируя свои умения в новом для себя жанре. Сказать, что в повести присутствуют интересные интерпретации сказочных сюжетов, значит не сказать ничего. Подчас целые куски текста обильно пересыпаны остроумными находками, причем каждый новый абзац выдает новую тему, которую иной автор не постесняется использовать в качестве единственной и достаточной для целой книги.

Юмор также идет на пользу прозе Стругацких, здесь есть и ирония, и сатира, и просто небольшие юморески. Чего только стоят названия отделов института: Вечной молодости, Смысла жизни, Абсолютного знания («Странный это был отдел. Лозунг у них был такой: «Познание бесконечности требует бесконечного времени». С этим я не спорил, но они делали из этого неожиданный вывод: «А потому работай не работай — всё едино». И в интересах неувеличения энтропии Вселенной они не работали.»).

Помимо прочего, братья высмеивают лень, стяжательство и потребительство, используя для этого такие удивительные образы, как «модель человека, неудовлетворенная желудочно», выращенная в автоклаве ученым-демагогом.

В произведении также присутствуют: джинны, которые только тем и занимаются, что либо строят дворцы, либо их разрушают; ученый кот, который знает все сказки и песни, но из-за склероза не может завершить практически ни одну; дубли, которых сотрудники создают для того, чтобы те подменяли их в случае отсутствия оригинала; Мерлин, чье кратковременной владычество так плачевно сказалось на отделе Предсказаний и Пророчеств, и многие, многие другие.

Отдельно стоит добавить, что многие любители фэнтезийной литературы здесь обнаружат кучу интересных фишек, которые могут быть знакомы им по «Гарри Поттеру» или «Плоскому миру», а еще мне вспомнился «Гиперион». Однако стоит помнить, что написана эта повесть была за пару-тройку десятков лет до вышеуказанных произведений.

В качестве итога хочу написать следующее: произведение крайне рекомендуется к прочтению и никакими словами не передать всех его положительных качеств. За сим откланиваюсь и ставлю десятку.

Посланник Лиги Миров на планете Гетен, населенной гуманоидами, обретающими половые признаки лишь в отдельные краткие периоды, попадает в центр политической борьбы двух государств (феодальный Кархайд и бюрократический Оргорейн). В этой борьбе ему помогает выжить неожиданный союзник, вместе с которым посланнику предстоит преодолеть тяжелейшие испытания и совершить путешествие, чтобы понять, насколько сходства важнее различий, а также сколь близкими могут оказаться чужак и изгнанник.

Одно из наиболее разноплановых произведений первых двух третей «Хайнского цикла». Наряду с привычным читателю чужаком на чужой планете, здесь появляется второй герой, изгнанный из собственного дома, убегающий из родной страны. Главные герои произведения, Дженли Аи и Терем Харт рем ир Эстравен, выписаны подробно, их трансформации вполне логичны, так как проистекают из черт их психологии, и вместе с тем невероятны, как и обстоятельства, в которые они попадают. И все эти изменения ведут к одной цели, заданной автором, создают своеобразную полифонию.

В произведении поднимаются такие темы, как патриотизм (тем более интересная материя, учитывая космополитизм Ле Гуин) и — словно вторая половина символа «инь-ян» («Свет — рука левая тьмы, Тьма — рука правая света.») — общие черты людей (хайнцев, землян, гетенианцев), суть того, что можно назвать человечностью. Кроме того здесь затрагивается дуальность мужчин и женщин, дуальность гетенианцев — (не)мужчин и (не)женщин в едином воплощении.

Свет и Тьма являются основными образами произведения. С ними связана мифология гетенианцев, понятия о чести (шифгретор — тень, которую отбрасывает человек и которая не существует без света), философия Эстравена. Писательница воплощает их борьбу и единство в явлениях природы, физических объектах, сталкивая белые льды северного полюса и черные хребты вулканов, помещая героев в декорации мрачных домов, контрастирующих со снегом, падающим с неба, ложащимся толстым слоем на улицы города.

Поражает слог писательницы, ее умение говорить на языке мифов, описывать человеческие переживания, различные состояния однообразного на первый взгляд мира планеты Зима и откровенно рассуждать на тему физиологии.

Я уверен, что приведенные мной выше плюсы далеко не исчерпывают всю глубину произведения, как уверен в том, что еще не раз захочу перечитать этот роман, чтобы снова погрузиться в «Лишенную Теней Ясность».

Шесть рассказов, связанных интерлюдиями, которые в свою очередь составляют отдельный, седьмой рассказ. Шесть драгоценных камней в дорогой оправе.

В чем же состоит успех пана Анджея?

Сам автор в своих интервью ссылается на феномен архетипа. Архетип героя, короля Артура, который так знаком потомкам западноевропейской цивилизации, переосмысленный Толкином, создал целую школу фэнтези. Сапковскому удалось нащупать свой путь, который основывается на сказках и мифологии, не только славянской, но и мировой вообще. Он берет образы, известные каждому с детства, и умело жонглирует ими, выстраивая нечто совершенно новое, актуальное, но вместе с тем хранящее то знакомое нам волшебство, присутствующее в фольклоре, отвечающее культурному коду нашей цивилизации.

Это и Белоснежка с семью гномами, и Чудовище, ждущее свою Красавицу, и Румпельштильсхен, и Аладдин с Джинном. А если еще добавить ту самую панночку в гробу, о которой хорошо известно читателям, знакомым с произведениями Гоголя (эта легенда, переработанная Гоголем, была представлена как в украинском, так и в польском средневековом фольклоре)? Разве может читатель остаться равнодушен к историям этих персонажей, узнаваемых, но предстающих в абсолютно новых ипостасях?

Не стоит забывать про обширные познания Сапковского в области истории, которые позволили создать самобытный мир, в котором живет Геральт из Ривии. В каждом из рассказов проступают фрагменты его истории и географии. Бытовые описания, множество различных деталей погружают читателя в этот мир целиком. И даже сознательно введенные анахронизмы удачно используются автором как постмодернистский прием, вместе с тем не лишая фантастический мир его убедительности.

Знание языков обеспечило полифоничность цикла. Дж. Р.Р. Мартин замечает, что при наделении персонажа именем, необходимо интуитивно чувствовать, подходит ли определенное имя данному конкретному персонажу. На мой взгляд, Сапковский мастерски справляется с этой задачей. Он не только дает персонажам точные имена, но и наделяет каждого своим собственным языком. Термины, описывающие предметы средневековой истории, поэзия Старшей Речи, различные диалекты, имена собственные — формируют неповторимый стиль пана Анджея.

С композицией у Сапковского нет никаких проблем. Несмотря на то, что рассказы цикла писались в разное время, совместно они воспринимаются как нечто органическое, живое. Сквозь калейдоскоп рассказов проявляется намек на что-то огромное, эпическое. Сапковскому удается это сделать легко и непринужденно, не жертвуя сюжетом и динамикой. К месту подобранные описания перемежаются действием.

Что касается идеи, то и тут многим писателям есть, чему поучиться. В цикле нет перегруженных рефлексией простынь текста — глубина идей автора проявляется отнюдь не в этом. Герою не нужно проговаривать мысли автора — читатель догадается об этом сам. Подмеченная персонажем деталь, небольшая рассказанная другим история, оброненная фраза — все это гармонически вписывается в повествование и говорит громче любого скучного монолога.

Итак, возвращаясь к началу отзыва, хотелось бы отметить, что один из рецензентов творчества пана Анджея заявляет: до Ведьмака в Польше существовал Толкин и Мартин, после — Сапковский занял свое место в этой тройке. Я не знаком близко с творчеством Мартина, но могу сказать, что пану Анджею удалось создать нечто действительно потрясающее и самобытное. Он удачно переосмыслил жанр фэнтези, как это сделал когда-то и Толкин.

Чрезвычайно поэтическое произведение, включающее в себя воспоминания Александра Довженко о собственном детстве. В повести явь смешивается с волшебством, творимым народной мифологией, религией и народным фольклором, преломленными детским сознанием. Писатель словно возвращается в конце своей тяжелой жизни к ее источнику — детству, проведенному на берегах зачарованной Десны. Он вспоминает свой дом, понимая, что его нигде уже нет и никогда не будет.

Поразительно, насколько богатым слогом можно описать жизнь бедных крестьян, наполненную трудностями, суевериями и постоянной борьбой за существование. Довженко словно в капсуле времени сохраняет ту красоту простой сельской жизни, которой вскоре суждено было исчезнуть. Красоту, которая особенно ярко видится ребенку, когда она еще не поблекла под лучами яркого солнца, жгущего спину на пашне. Красоту, еще не уничтоженную каждодневным тяжелым бытом, разочарованиями и пьянством. Но таковы уж «незабываемые чары детства».

Слом старого уклада жизни и возникновение новых форматов ведения хозяйства, новых форм собственности, не могли не породить таких ностальгических произведений. Сын одной эпохи, Довженко осознавал, что принадлежит эпохе следующей. Но пронизывающая всю повесть боль утраты волшебства старой жизни, романтизированной в детских воспоминаниях, не покидала его до самой смерти. И теперь, благодаря умению Довженко выразить свои чувства, излив на бумагу, мы имеем возможность прикоснуться к прошлому, подсмотреть из-за копны сена за водами волшебной Десны.

Раньше мне был известен только один мир, куда хотелось возвращаться снова и снова — мир Бильбо и Фродо. Теперь появился еще один — мир Ведьмака Геральта из Ривии.

Очень сложно передать свои эмоции после прочтения. Непосредственно до этого цикла я читал «Темную башню», до нее было «Колесо времени». Когда-то были «Хроники Амбера» и «Волшебник Земноморья». Еще было «Упорядоченное» (до ГБ-2), а началось все с «Властелина Колец». Так вот, очень хорошо, что все это было до. Потому что не уверен, что смог бы сейчас с таким же удовольствием читать по крайней мере половину из этих циклов после прочтения «Ведьмака». Во всяком случае, оценки бы пришлось ставить на балл ниже.

Удивительно выверенное произведение, не перегруженное энциклопедическими сводками о том, сколько гильдий в том или ином магическом анклаве, какого цвета платья в этой стране, а прически — в той. Детали здесь — совершенно другого характера. Они появляются невзначай, никто вас не будет тыкать в них носом. Автору не надо писать на полях числа и даты. Вскользь брошенная фраза скажет вам о времени гораздо больше. И не только о нем. Естественные диалоги, обычный способ коммуникации персонажей, здесь являются важнейшей частью повествования о мире. Отчасти, благодаря хорошим диалогам все здесь кажется настолько живым и достоверным. К примеру, за весь цикл вы «участвуете» всего лишь в одной большой битве, и двух — поменьше (Битва на Таннеде и Битва-за-мост), мешает ли это узнать вам о том, как протекает конфликт между Нильфгардом и Королевствами Севера? Абсолютно не мешает. Например, о масштабном наступлении Империи на Лирию разбитому Геральту рассказывает Лютик в чащах Брокилона. Потому что нет здесь привязки всех событий к одному герою, который должен увидеть все события своими глазами. Потому что в реальном и живом мире так никогда не случится. Мир просто живет, он жил до основных героев повествования, и будет жить после них.

Книги написаны удивительно поэтическим языком, не лишены юмора, наделены прекрасной полифонией и пост-модерновыми украшениями. Где еще вы прочтете о том, как гномы беседуют с ведьмаком на «темы философские и экзистенциальные»? Где еще на одной странице вы будете наблюдать за руганью гномов во время игры в карты, на следующей — смеяться с высокопарного слога странствующего поэта, на третьей — слушать, как ругаются кровожадные эльфы, ругаются, используя мелодичную и красивую Старшую Речь? И где еще все это будет смотреться, как что-то достоверное, где все элементы будут органично дополнять повествование и друг друга, и ни один из них не будет казаться чужеродным? Именно эта смесь — серьезные разговоры о геополитике, житейские заметки врача на поле битвы, размышления обо всем на свете умудренного годами вампира, жестокие описания военных ужасов, сцены романтических отношений и многое другое — это никак не минус, как некоторые считают. Это скорее доказательство несомненного мастерства Сапковского.

Индийская традиционная кулинария рекомендует во время одного приема пищи задействовать все вкусы — немного сладкого, в меру соленого, чуточка горького и острого, капля кислого. И если в таком ключе рассматривать произведения искусства, легко понять, что оно не только может, но и должно включать в себя разнообразнейшие оттенки. Соотвествующие примеры можно найти как в хорошем музыкальном произведении, которое способно перенести вас из одного настроения в другое, так и в произведении изобразительного искусство, на полотне которого кисть художника-мариниста передает все оттенки морской волны — от самого прозрачного, белоснежного, до темных красок бездонных глубин. Вот и хорошая литература позволяет получить разнообразнейшие эмоции. А как иначе передать глубину и сложность жизни?

Стоит ли говорить про разнообразие локаций, продуманную историю, сложность взаимоотношений между расами и народами?

Я понимаю, что спорить о вкусах — дело неблагодарное. Но мне очень уж хочется поговорить о справедливости. Справедливо, на мой взгляд, высказывать субъективное мнение относительно произведения — мол, люблю я «твердую» НФ, а тут фэнтези какое-то. Справедливо также высказывать конструктивную критику — мол, у автора проблемы с таймингом — вот тут и вон там. Но когда недостатки произведения выплывают из невнимательности читателя, уж простите. Тут я не могу пройти мимо несправедливости, и хочу ответить на парочку претензий к циклу.

Первое — предназначение Цири. В чем оно состояло? Почему автор его не раскрыл? Очевидно, что Цири — дитя-несподіванка (с украинского — дитя-неожиданность) — была предназначена Геральту, а ее судьба — через него — связана с судьбой Йеннефер, что внимательный читатель мог увидеть еще в сборнике рассказов. Вот Йен говорит: «Мы созданы друг для друга, <...> Может быть, предназначены? Но ведь из этого ничего не получится. <...> Жаль. Тот или те, кто создавал нас, должны были позаботиться о чем-то большем. Одного Предназначения недостаточно, его слишком мало. Необходимо нечто большее». («Нечто большее») Так вот, Цири — это и есть нечто большее. Соответственно, с исчезновением Геральта и Йеннефер исчезает и Предназначение — уходит Цири. Тем более, что сама Цири прямым текстом говорит об этом, обращаясь к Трисс Меригольд на последних страницах «Владычицы Озера».

Второе — претензии к таймингу. Неужели читатель думает, что если глава о Йеннефер следует за главой о Фальке, это означает, что очередность расположения этих глав отражает хронологическую последовательность истории? Прежде, чем осуждать автора, следует либо перечитать произведение заново повнимательнее, либо обратиться к дополнительным материалам. В украинском издании, к примеру, есть специальное дополнение, касающееся хронологии. После его прочтения не остается никаких сомнений в том, что у пана Анджея нет никаких проблем со временем, оно послушно течет именно так и с той скоростью, с которой это необходимо мастеру. Сапковский настолько умело играет с этой субстанцией, что его виртуозность просто поражает. Если же вы привыкли к простому сюжету с минимумом отсылок к будущему и прошлому (а ведь тут еще есть ретроспективный взгляд из будущего — в эпиграфах к разделам), то так и напишите — путает меня своей заумью автор, не понравилось.

Выше я описал лишь инструменты Сапковского, с помощью которых он создал столь замечательный цикл, и я даже не знаю, стоит ли описывать саму историю, да и вряд ли это у меня получится. Чувствую, что для этого мне нужно как минимум перечитать весь цикл еще разок. Во всяком случае, ощущения после прочтения просто невероятные. Так и просится аналогия с изысканным блюдом после долгих лет «на воде и хлебе», но это слишком пошло. Радует, что история, хоть и закончилась, но продолжает жить. В каждый момент времени она остается на страницах книги, и всегда можно прожить ее снова и снова. Потому что «<…> в любом моменте, в любом мгновении, в любом событии содержатся прошлое, настоящее и будущее. В любом мгновении сокрыта вечность. Каждый уход это одновременно и возвращение, каждое прощание — встреча, каждое возвращение — расставание. Все одновременно суть и начало, и конец.»

Браво, пан Анджей.

Второй сборник рассказов о Геральте. В отличие от первого, автор изначально планировал это собрание как единое целое. Поэтому здесь мы не увидим цементирующих отдельные кирпичики интерлюдий «Гласа разума».

Каждый из рассказов заслуживает отдельного разбора, но если рассматривать их в совокупности, как одно произведение, можно увидеть, как Сапковский проводит сквозь все рассказы одну мысль, касающуюся предназначения главного героя, которую тот всячески отрицает. Он будто проходит различные стадии принятия своей судьбы.

Чтобы усилить свою мысль, автор использует частые повторы, мы можем видеть это как на локальном уровне, когда в тексте рассказа несколько раз проговаривается название и главная его тема, так и на глобальном — тема предназначения всплывает снова и снова, в диалогах или внутреннем монологе Геральта.

Влияние судеб других персонажей на линию Геральта усиливается. Голос скепсиса, реализма и практичности Йеннефер соперничает с голосом идеала — Цири. Этот конфликт сопровождает ведьмака на протяжении всей книги.

И хотя читателю фэнтези с опытом тема предназначения (читай — избранности) героя порядком надоела, плюсы прозы Сапковского искупают этот недостаток.

Пану Анджею мало создать чудесный для читателя мир, населенный драконами, он не оставляет в праве на чудо и своих персонажей (золотые драконы в «Пределе возможного» — пример воплощенного чуда в фантастическом мире Сапковского, ведь их, как известно, не бывает). Кроме того, мастер не старается препарировать и описать все, с чем сталкиваются его персонажи. Вспомним рассказ «Немного жертвенности», когда таинственные ступени в водное царство так и остаются чем-то неизвестным и тайным. Замечательно, что терра инкогнита все же еще сохраняет белые пятна на карте мира Сапковского, который, тем не менее, быстро меняется под воздействием людей. Это сохраняет атмосферу тайны и волшебства.

Помимо прочего, автор искусно пользуется двумя известными приемами, которыми можно зацепить читателя. В одном рассказе он создает сюжет с лихими твистами («Предел возможного», «Вечный огонь»), в других — обращается к эмоциям. Прежде всего, это умение проявляется в последнем рассказе.

«Нечто большее» само по себе представляет сборник, который состоит из клочков бреда и воспоминаний Геральта. Каждое из них связывает воедино события из прошлого, настоящего и будущего. Этот же рассказ содержит в себе кульминацию всего собрания, дает ответы на некоторые старые вопросы и ставит новые, вводит тему большой войны, обещая продолжение, подготавливая почву для большого романа, который откроется «Кровью эльфов».

Непрерывная тяжелая работа может негативно сказаться даже на железном здоровье Шерлока Холмса. Под давлением врачей знаменитый сыщик отправляется на отдых к заливу Маунтс-Бей, на полуостров Корнуолл. Впрочем, даже тут ему находится работенка. Мистер Трегеннис Мортимер, живущий у местного викария, обнаружил в доме своих родственников страшную картину: его сестра мертва, а оба брата сошли с ума.

Зачин рассказа напоминает начало «Райгейтских сквайров», где Холмс тоже вынужден делать передышку, дабы не подорвать здоровье. Впрочем, на этом сходство и заканчивается. Мрачные пустоши с разбросанными тут и там остатками жилья древних людей, как и мистическое название, отсылают к атмосфере «Собаки Баскервилей». Сюжет, однако, весьма интересен и свеж. Детективная история вполне запутанна: здесь присутствует уже классический для рассказов Конан Дойла герой, чье преступление является актом «благородной мести», он же оказывается наполовину ложным преступником (ведь первое, самое страшное, преступление совершил не он), что также традиционно для произведений о Шерлоке Холмсе.

Помимо прочего, стоит отметить злую иронию: доктор Стерндейл, пусть и косвенным образом, помогает главному злодею убить единственного дорогого Стерндейлу человека, когда демонстрирует будущему преступнику необычную отраву.

P.S. Сцена преступления, с которого начинается расследование, представляется действительно жуткой, пусть на нее и отводится всего пара строк. Это ли не доказательство мастерства писателя?

Джакоб Агат, представитель альтерранов, космических колонистов, вынужденных доживать свои последние дни на чужой планете, влюбляется в Ролери, девушку-туземку. Вместе им предстоит сражаться за свою жизнь с ордой племен гаалей, за которыми по пятам следует Зима.

Урсула Ле Гуин создает атмосферу безысходности, увядания, которое проявляется во всем: это и образ старого вождя Людей Аскатевара Вольда, и наступление Великой Зимы (год на описываемой планете длится 60 лет), и обреченность перед лицом угрозы гаалей, и ощущение тоски людей Космопора, чужих на планете, не способных рождать достаточное количество детей. Надежду может подарить лишь сплочение людей, символом которого является любовь Агата и Ролери, в которой неожиданно пробуждаются с способности к параречи, основанной на телепатии (отсылка к событиям романа «Планета Роканнона»).

Умение передать настроение с помощью художественных образов, использование полифонии, создание объемных персонажей — все это делает прозу Урсулы Ле Гуин потрясающей и позволяет творить оригинальные волшебные миры.

«Дни в Бирме» — антиколониальный роман Джорджа Оруэлла, написанный под впечатлением от службы в этой стране в качестве колониального полицейского.

Джон Флори — альтер-эго писателя, тридцатипятилетний сотрудник фирмы, занимающейся лесозаготовкой. Он проживает недалеко от Къяктады, городка, в котором вся жизнь белых англичан сосредоточена вокруг Европейского клуба. Ненависть по отношению к колониальным порядкам угнетает главного героя, вынужденного хранить свои переживания в тайне от других белых, избегая насмешек с их стороны. Единственный друг, индийский доктор Верасвами, наоборот выступает в защиту Британии, пока крокодил У По Кин, коварный местный судья, прислуживающий белым, плетет против доктора свои интриги, рассчитывая подняться по социальной лестнице еще выше.

Этот роман на родине писателя не хотели выпускать даже его друзья: он был издан в Великобритании лишь после того, как увидел свет за океаном — в Соединенных штатах. Не смотря на то, что жесткой цензуры тогда не было, издатели боялись понести репутационные потери. И было чего бояться — роман получился острый, обличающий романтический миф о европейской цивилизации, несущей свет аборигенам. Вот, что говорит об этом главный герой: «наши школы фабрикуют дешевых клерков, но действительно нужного ремесла мы не даем – страшимся конкуренции. Кое-какие местные отрасли даже исчезли. Где теперь, например, знаменитый индийский муслин? Лет семьдесят назад индийцы строили, снаряжали большие морские суда, а сейчас и рыбачьи лодки делать разучились. В 18 веке жители Индии отливали пушки вполне европейского стандарта, а сейчас вряд ли сыщется местный умелец, способный изготовить медную гильзу.»

В разговоре с доктором сам автор говорит с читателем словами изливающего душу героя. Примечательно, что в этих же спорах звучит предсказание о превращении мира в один большой торговый центр, где стирание культур машиной неоколониализма дойдет до того, что: «лет через двести все это, [...] – исчезнет, не останется ни лесов, ни деревень, ни пагод. Вместо того через каждые полсотни ярдов будут стоять нарядные чистые домики, по всем долинам и холмам домик за домиком, и в каждом граммофон, и отовсюду один мотивчик. Леса сведут, размолотят на целлюлозу для выпуска многотиражных «Всемирных новостей» или распилят на дощечки для граммофонных ящиков.» Как тут не вспомнить покрывшие мир торговые сети узнаваемых везде однотипных супермаркетов или фастфудов?

Парадоксальным образом, единственный друг главного героя, доктор Верасвами, не разделяет мнения своего друга, таким образом, стена между ними сохраняется, что играет на усиление конфликта, получающего мнимое разрешение с появлением женского персонажа — Элизабет Лакерстин, на которую Флори возлагает надежды как на спасительницу от беспросветного одиночества.

Что касается языка, в этом романе читатель имеет возможность увидеть Оруэлла-пейзажиста, создающего яркие образы экзотической природы юго-восточной Азии. Этого Оруэлла, как и Оруэлла-критика капиталистической цивилизации, к сожалению, мало знают у нас, ведь его роман «1984» для многих являет собой чуть ли не единственный пример творчества писателя.

Что еще отличает это роман от знаменитой антиутопии, и роднит с другим ранним произведением — «Фунты лиха в Париже и Лондоне», — так это ярко выраженая автобиографичность, характерная для раннего творчества автора. Здесь мы словно открываем книгу жизни самого Оруэлла, узнавая детали биографии не только касающиеся периоды службы в Бирме, но и детства автора.

Еще одна интересная особенность произведения — постоянное смещение внимания читателя от одного героя к другому, что подчас разделено лишь абзацами. Хотя повествование ведется от третьего лица, внимание акцентируется то на восприятии Флори, то на переживаниях Элизабет, то на коварных замыслах У По Кина. Нельзя сказать, что сюжетные линии четко разграничены, но такой эффект создает полифонию, осознанно или неосознанно введенную автором.

Отдельного внимания заслуживает последняя глава романа. Обыденное повествование в стиле публицистического очерка резко контрастирует с кульминационном накалом предыдущей главы, пропитанной эмоциями главного героя. Как известно, герой всегда должен умереть. К сожалению, иногда буквально.

Состояла ли сверхзадача романа в том, чтобы подчеркнуть бессмысленность индивидуального бунта против сложившихся традиций, укрепляемых годами и питаемых невежеством большинства, либо финал косвенным образом указывает на лицемерие и тупую беспощадную логику колониализма — неизвестно, но скорее всего — и то, и другое.

Рекомендую любителям социальной прозы, не рекомендую тем, кто ожидает от произведения легкого приключения со счастливым концом в экзотических декорациях.

«Террор» и «Эребус» — два корабля флота Великобритании — затерты в паковом льду на краю мира, потерпевшие неудачу в поисках Северно-Западного Прохода и обреченные на медленную гибель в водах Арктики. Кажется, не только погода, льды и бури враждебны к людям, но и сама судьба: вокруг кораблей бродит таинственное чудовище, угрожающее гибелью всем членам экипажей кораблей.

Невероятный по атмосфере роман. Каждая следующая глава словно забивает стальной гвоздь в крышку крепкого гроба, в котором покоится надежда на спасение. Один за другим герои отправляются в мир иной. И когда появляется хоть какой-то намек на спасение, возможность обхитрить природу и коварного зверя, сами люди примеряют маску дьявола, приближая всеобщую гибель.

Торосные гряды, глэтчеры и сераки, пробирающий до костей холод, кровоточащие от цинги десна, синяки по всему телу, впрягающиеся в постромки мужчины, из последних сил тянущие сани с вельботами и полубаркасами, разломы во льдах, ведущие в никуда, треск снастей и льда, тьма полярной ночи, озаряемая холодным светом Луны, скудеющий рацион и жалкие остатки рома — вместе с героями вы сполна прочувствуете ужас неотвратимой гибели. Подробные описания физиологических процессов без прикрас дают возможность практически буквально прочувствовать прелести экспедиции на собственной шкуре.

Композиция романа позволяет нам взглянуть на события глазами вцепившегося в жизнь капитана Крозье, благородного доктора Гудсира и не менее благородного лейтенанта Ирвинга, бедняги Джона Франклина (человека, который съел свои сапоги), и еще нескольких персонажей. Каждый их этих героев прекрасно прописан. Их мотивы, истории жизни, характеры и чаяния ясно предстают перед взором читателя.

Надо сказать, что некоторые главы ближе к концу романа заставляли испытывать откровенную злость (мучения Гудсира в отряде Хикки, незаслуженно «легкая» смерть последнего, заслуживающего, по моему мнению, мучительной гибели). И все же последние страницы книги помогают смириться не только одному из главных героев, но и читателю. Ибо там, где герой должен умереть, рождается мудрец.

P.S. Один из самых атмосферных романов, прочитанных мной. На голову выше «Гипериона» (по причине его незаконченности), и на две головы выше «Падения Гипериона». Рекомендую к прочтению и ставлю крепкую девятку. Отдельное спасибо автору за маленькое послесловие, позволяющее оценить масштаб проделанной им работы.

Друзья Роканнона, этнолога Лиги Миров, погибают от рук врагов на планете Фомальгаут-II. Заручившись поддержкой местных жителей, герой пытается отомстить за смерть товарищей и предупредить членов Лиги о таящейся на планете угрозе.

Гуманитарная НФ здесь тесно переплетается с фэнтези. На планете обитает несколько видов разумных существ, среди которых гдемьяр и фийя, карлики, отдаленно напоминающие гномов и хоббитов соотвественно. С ними делят планету лийяр, темнокожие светловолосые гиганты и их более низкорослые светлокожие темноволосые собратья, живущих в феодальном обществе, в котором первые главенствуют над последними. На планете также обитают летающие коты, крылатые человекоподобные паразиты и загадочные древнейшие.

Приключения с вертолетами и военными базами соперника соседствуют со сказочными сюжетами, вполне знакомыми читателю, будь то побег из плена великанов или эпизод с хранителем таинственного источника, обещающего тайное знание в обмен на самое ценное, что есть у героя, например, глаз. Дар хранителя, кстати, напрямую влияет на последующее развитие человеческой цивилизации описанного мира, соответственно — и на сюжет последующих произведений Хайнского цикла.

Отдельное место занимает артефакт-символ, золотое ожерелье с сапфиром. Оно является элементом, движущим сюжет и мотивирующим поступки персонажей. Особенно интересным эпизодом в этом смысле является пролог произведения, притча, задающая настроение всего романа.

Урсуле Ле Гуин удается создать дорогое украшение: драгоценность мифологии прошлого в оправе ностальгической тоски звездных скитальцев будущего.

Автор целого ряда замечательных произведений в жанре научной фантастики и фентэзи, Урсула Ле Гуин по праву считается одним из лучших творцов удивительных миров.

Научно-фантастический роман «Обделенные» — пример добротного социального и философского произведения. Роман-эксперимент, в котором писательница пытается смоделировать утопию, опираясь на идею анархизма, которую сама Ле Гуин считала наиболее идеалистической. Что, если анархисты получат свою планету? И что, если анархизм породит нечто подобное тому, с чем всегда боролся — застывшую традицию, ставшую неписаным законом, который опирается на мнение большинства? Что, если появится группа людей, которые стремятся переосмыслить понимание свободы? Ведь сама идея конца революции — означает ее гибель.

Анаррес — планета свободных одонийцев, родной дом талантливого физика Шевека, который остро переживает свое отличие от окружающих, невозможность творить и утверждать свою индивидуальность в обществе, где такой конфликт вроде бы невозможен. Шевек покидает родную планету, чтобы улететь на Уррас, планету собственников, и воплотить свою мечту — поделиться новой теорией со всем миром. Но «настоящее путешествие всегда включает в себя возвращение».

Роман содержит в себе философские размышления писательницы, касающиеся проблемы равенства полов, соотношения личного и коллективного, понятия революции и застоя, ценности свободы и комфорта, принципов свободной любви и верности, и многого другого.

Хронология разделов произведения нелинейна. Композиция представляет собой симметрическую конструкцию. Словно иллюстрируя «принцип одновременности» своего героя, Урсула Ле Гуин перемежает условно настоящее с прошлым, чередуя главы, посвященные Анарресу и Уррасу. Но, как мы помним из книги, «время в такой же степени циклично, как и линейно», именно поэтому первая и последняя главы предстают в качестве связующих звеньев, словно замыкающих повествование в круг.

История выглядит достоверной не только благодаря довольно подробным описаниям деталей быта или природы обеих планет, но и благодаря довольно прозрачным аналогиям. А-Йо и США, Тху и СССР, Бенбили и любая страна третьего мира, в которой революция и правительство — лишь марионетки в руках вышеуказанных крупных игроков. Вот только аналогов Анарреса нигде нет и не было…

Яркое и самобытное произведение, которое заслуживает того, чтобы быть прочитанным и осмысленным (а значит, прочитанным неоднократно). С него началось мое знакомство с «Хайнским циклом». Что ж, хорошее начало!

P.S. или Рубрика «Важная цитата»:

Семейные дела Роберта Фергюсона совсем разладились: мало того, что новая жена дважды набрасывалась на его первенца, сына от первой супруги, так она еще и пьет кровь их младенца. Причин своим поступкам она назвать не может, поэтому муж прибегает к единственному оставшемуся средству — просит помощи у Шерлока Холмса.

Одна из самых жутких историй о Холмсе. Можно лишь догадываться, как воспринимала викторианская публика изображение матери, пьющей кровь собственного младенца. А ведь данная картина способна взбудоражить даже современного читателя, пресыщенного разного рода мистикой и хоррор-сюжетами. Вот вам еще одно свидетельство высокого мастерства писателя.

Это произведение вполне достойно занять место в списке лучших рассказов о Холмсе. Здесь автор использует свой излюбленный прием, разбрасывая тут и там небольшие подсказки и расставляя акценты, с помощью которых, при условии их правильной интерпретации, можно подойти к разгадке дела. И хотя вампиров мы тут не увидим, а может быть, именно потому, что мистика совершенно ни при чем, итог расследования оказывается действительно жутким.

Поэма, написанная в конце 18-го — первой половине 19-го веков, представляет собой бурлеск, в основе которого лежит сюжет одноименного произведения Вергилия: Эней, сбежавший из Трои, основывает Римское государство. И хотя сюжет примерно сохраняется, Котляревский преобразует его, фактически описывая судьбу украинского казачества. Здесь Эней с троянцами представляет казаков-запорожцев, боги-олимпийцы — феодалов. И хотя поэма содержит традиционные элементы эпического произведения (попытка описать «космос», структуру вселенной — в частности, в строках о загробном мире), все они так или иначе связаны с народным бытом (для загробного мира — описания грехов и соответствующих им наказаний).

Композиционно «Энеида» разделена на шесть частей, три из которых последовательно описывают прошлое (аллюзии на разрушение «украинской Трои» — Запорожской Сечи), один включает в себя эпизоды, содержащие отсылки к различным историческим событиям, иногда противоречащие друг другу, а два завершающих — своеобразное предсказание, обещающее славное и счастливое будущее.

Язык произведения максимально приближен к народному украинскому языку, распространенному во время написания произведения на территории юга и востока современной Украины. В тексте присутствуют макаронизмы (в диалогах — во время посольства троянцев к Латину) и придуманные, стилизованные под старину, слова. Помимо прочего, поэма представляет собой этнографическую ценность: в ней содержится множество описаний деталей быта (одежда, блюда, виды деятельности), верований, обрядов, традиций и развлечений (танцы, игры троянцев-украинцев).

И вот перед нами последняя книга цикла «Темная башня» с одноименным названием, завершающая глава magnum opus сэя Кинга.

Конечно, в последней книге должны разрешиться все сюжетные линии, нить Ариадны, то есть, ка, должна привести Роланда к Башне, поэтому том под завязку набит событиями. Той воды, которую автор мог позволить себе в предыдущих книгах, здесь просто не может быть.

Легко поверить в то, что Кинг пишет интуитивно — настолько разная динамика сюжета каждой из книг. Если он и написал «Песнь Сюзанны» и «Темную башню» примерно в один период, то вызывает недоумение разбиение их на столь непропорциональные части. Конечно, издатели постарались, предыдущая книга была растянута более, чем на 600 страниц, за счет множества переносов и крупного шрифта. Здесь же у нас чуть более 800 страниц, и я вас уверяю, ни одна из них не даст вам заскучать.

Практически невозможно каким-то образом описать сюжет, не прибегая к спойлерам. Я и не думаю, что это необходимо. Замечу лишь, что это, пожалуй, самая насыщенная действием книга цикла. При этом, в ней куда меньше лишней метафизики, которая присутствовала в «Песни Сюзанны». Здесь много вестерна, трагедии и, конечно же, ретроспективный взгляд на пройденный путь, своеобразное возвращение к истокам. (Прочитав последнее предложение, вы будете удивлены, насколько буквальное).

Далее будут идти спойлеры, сокрытие некоторых сильно дробит текст, посему решил не прятать их, считаю своим долгом предупредить об этом читающих!!

В книге определенно есть несколько небольших минусов. Некоторые сюжетные линии завершаются как-то небрежно и нелепо (как линия Уолтера, убитого Мордредом), другие завершились так, словно по другому и быть не могло (Ыш остается с Роландом только для того, чтобы Мордред не смог убить Белого папашу, сюжетные линии должны были пересечься именно в этой точке, к этому все шло). Что действительно порой раздражало, так это наделение персонажей особенным кинговским сверх-чутьем: «я знаю это, не могу понять, откуда, но просто знаю». Как это работает?

Отдельно хотелось бы выделить одну сцену. Уолтер вырывает себе глаза, затем приступает к языку, начиная в этот момент кричать. Безусловно, я не компетентен в данной области, ведь ни то, ни другое вырывать не доводилось, но все же, разве глаза вырывать намного приятнее, чем язык? Почему бы с самого начала не начать орать благим матом?

Были и веселые моменты, прямо-таки на грани троллинга читателей. А именно тот, в котором Сюзанна достает в доме Дандело записку с надписью: «Расслабься! Вот идет бог из машины!» — думаю, это своеобразный ответ Кинга всем, кто упрекал автора в частом использовании этого приема (я и сам писал об этом в отзыве на «Песнь Сюзанны»).

Что касается концовки и судьбы последнего Стрелка… Что ж, фанаты часто любят поспорить с автором, когда он не оправдывает их ожидания, однако, зачастую именно уникальное авторское видение, без оглядки на мнения фанов, позволяет ему создать отличное произведение. И с этим, на мой взгляд, Кинг отлично справился. Предлагаю любому читателю подумать на тему того, как бы он завершил этот цикл. Какой еще награды вы ожидали для этого сурового человека, сошедшего к нам с картин американских вестернов? Возможно, слишком жестоко наделять своего главного персонажа столь ужасной судьбой: снова и снова идти к Темной башне, переступая через трупы близких людей, — поэтому Кинг и «дарит» Роланду рог Эльда — надежду на то, что все «на этот раз, может, будет иначе».

Итак, человек в черном ушел в пустыню, и стрелок двинулся следом.

После событий романа «Путь меча» прошло не одно столетие, плюющиеся огнем не-Блистающие приближаются к точке невозврата, трансформируясь в оружие массового поражения. Напряжение грозит разразиться всеобщим психозом. И в одной обойме, на территории частной школы-мектеба, оказываются совсем разные люди — хабиб-целитель Кадаль, избавляющий от тягот болезней по фотографии, его патрон Большой Равиль, шейх преступного сообщества «Аламут», хаким-историк Рашид, странным образом ощущающий связь с музейным экспонатом, двуручным эспадоном, азат-солдат Карен, новоиспеченный гулям местной частной школы, не задержавшийся в полиции и выдворенный оттуда хайль-баши Али-Беем, сам Али-Бей, дети, взрослые… и странная девочка, под накидкой которой спит (спит? бодрствует?) десяток братьев-ножей.

Роман весьма и весьма отличается от «Пути меча», продолжая его основную сюжетную линию. Если в первом мы погружаемся в сознание Блистающих, плывем в относительно спокойных водах широкой реки сюжета, то здесь — попадаем в море безумия, оно и понятно, ведь плюющиеся, пришедшие на смену Блистающим, отнюдь не обладают развитым сознанием. Бездна тысяч голодных темных глаз глядит на нас со страниц книги. Да, Блистающие подобны людям, но не эти — ненавидящие себя, стремящиеся к саморазрушению…

Что еще отличает море от реки — так это отсутствие одного русла-сюжета. Здесь мы наблюдаем множество линий, создающих полифонию в первой части, и сливающихся в многоголосье хора во второй. Композицию дополняет своеобразный водораздел, ненумерованная вставка, водящая за нос читателя, подсовывающая ему невинного жертвенного агнца в шкуре козла отпущения.

Многое изменилось, но что осталось, так это отличный язык, пересыпанный все теми же ближневосточными и среднеазиатскими терминами и наименованиями. Отдельный плюс заслуживают герои и персонажи, каждый отлично проработан, уникален и неповторим. Каждому отводится своя роль и место в повествовании. И у каждого в голове есть комнатка, в которую авторы пригласят читателя, предоставляя тому уникальную возможность посмотреть на мир глазами этого самого персонажа.

Стоит добавить, что вторая часть несколько напоминает любимые сюжеты Кинга, которые мы можем наблюдать во «Мгле» или «Буре столетия», когда люди, отрезанные от мира, оказываются в изоляции и взаимодействуют друг с другом сообразно со своими психологическими установками и особенностями, а напряжение усиливается за счет того, что автор подбрасывает почтенному сообществу непростую проблему в виде этического и морального выбора — убить девочку, решив проблемы всех и каждого? Отдать незнакомому пришельцу всего одного ребенка, но спасти других?

В общем и целом, Олди снова на высоте. Они полностью меняют подход, как в построении архитектуры произведения, так и в стилистике, в атмосфере. Меняется все, почти нет «голоса» Блистающих, нет былинного эпоса-квеста, цельнометаллических героев, чьи пути прямые, как лезвия их мечей, но в то же время перед нами все тот же Кабир, и все здесь ощущается иначе лишь потому, что и сам мир изменился, ведь ничто не вечно. Радует, что данные изменения никоим образом не сказываются на качестве прозы дуэта.

И все же, что рождается, то должно умереть. И иногда надо просто признать чье-то право на смерть. Ведь что может быть хуже, чем лежать в хрустальном гробу, блуждая между сном и явью и вспоминая сильные руки, свист и пение боя, навсегда ушедшие в прошлое?

P.S. Как точно описана суть огнестрельного оружия. Разве могло бы оно думать иначе, имей оно сознание? Постоянная боль, в буквальном смысле маленькая смерть во время каждого выстрела. Мышление роя, матка и слуги. Оружейные заводы, приводы и пули. Удивительно, как удается авторам перевести язык оружия на наш, человеческий.

Коммунар Антон, известный в позднефеодальном Арканаре как дон Румата Эсторский, является сотрудником Института экспериментальной истории и выполняет функции своеобразного наблюдателя. Он вынужден действовать в обществе, где нарастают реакционные настроения, а штурмовики дона Рэбы потихоньку захватывают власть. Антон разрывается между долгом беспристрастного исследователя, которому запрещено вмешиваться в ход истории, и гуманиста, пытаясь хоть как-то помочь тем, кто понемногу движет общество вперед: врачевателям, философам, поэтам и писателям.

Повесть заметно отличается от предыдущих утопических произведений Стругацких. Не смотря на то, что в будущем братья все также предсказывают космический коммунизм, исследование их ретроспективно. При этом, в придворных королевского дома Арканара мы можем узнать черты современников, не только Стругацких, но и наших. Что неудивительно, учитывая советскую цензуру и общественные настроения. А до начала так называемой «оттепели» данное произведение вообще не могло быть напечатано. Помимо прочего, заметно, как меняется тон повествования от начала к концу. Словно в ходе разработки сюжета писатели вдруг осознали, что тема куда серьезнее, чем могла показаться вначале.

Отдельно хочется отметить отлично выстроенный сюжет. Личные переживания дона Руматы, происходящие вокруг события, хитросплетения придворных интриг, романтическая линия находятся в балансе, ни одна из частей не подминает под себя другую. Детали, касающиеся быта и взаимодействия между людьми эпохи позднего Средневековья, оставляют далеко позади попытки многих популярных нынче фэнтези авторов сделать свою прозу более реалистичной. Является ли это заслугой советской историографии или свидетельствует об общей эрудиции братьев, не столь важно. Важно, что Стругацкие создали убедительный мир, убедительных персонажей и хорошо прописанный конфликт.

В итоге имеем первое серьезное и сильное произведение писателей, которое оставляет далеко позади предыдущие, за исключением атмосферной «Страны багровых туч», в которой, однако, еще не было собственно самих Стругацких, а была «Любовь к жизни» на Венере.

P.S. В конце хочу привести цитату, которая емко описывает психологию арканарского (ируканского, святоорденского) гражданина и позволит оценить реализм Средневековья ТББ: «И если волею судеб кто-нибудь из них рождался или становился господином, он не знал, что делать со своей свободой. Он снова торопился стать рабом — рабом богатства, рабом противоестественных излишеств, рабом распутных друзей, рабом своих рабов.»

По прочтении «Бездны Голодных глаз» имею сказать следующее...

Поразительно, сколь непохожи друг на друга составные части цикла. Зачастую авторы многотомных эпопей выписывают серию картин-жизнеописаний тех или иных персонажей. В них один временной отрезок сменяется другим, мелькают пейзажи, но композиция, краски и их пропорции остаются теми же. В данном же случае мы видим скорее коллекцию мастерски сработанных предметов, будь то клинок с искусной гравировкой на лезвии, полотно баталиста-писателя эпичных сюжетов, ковер с чудесным орнаментом, выполненный восточными мастерами, пятиструнный лей, статуэтка божества с оплавленным лицом, или тяжелая Книга с жестким переплетом. И все эти предметы чудесным образом образуют единую композицию. Они будто лежат в музее, которым предстает цикл, но ни один из них не является мертвой реликвией. Каждый словно ожидает руки хозяина, чтобы преобразиться и сыграть свою роль в истории.

Все произведения, однако, имеют некоторые общие особенности, составляющие стиль знаменитого дуэта.

Прежде всего, это фирменное стремительное погружение в мир, когда нет услужливого суфлера, медленно вводящего читателя в курс дела на протяжение ста и более страниц, а то и в течение одного-двух первых томов цикла. Миры Олди раскрываются в контексте, в действии и диалогах. И это выглядит особенно натурально, когда персонаж по сюжету попадает в фантастический не только для нас, но и для него, мир. Представьте, что вас выкинули где-то в неизвестном месте, вы окружены массой неизвестных предметов. Вам надо понять, что тут и к чему. Примерно то же ощущает и читатель, погружаясь в миры «Бездны…».

На втором месте — атмосфера. Правильно подобранные эпиграфы, описания декораций, в которых свою роль отыгрывают не только архитектура, пейзажи, но и звуки, игра света и тени, цвета, фактура предметов, запахи. Все вкупе заставляет живо представить описываемую обстановку. Здесь вам и гладиаторская арена, и пыль степей, и джунгли, горы, и средневековые города, и забытые богом деревеньки, и современный город или деревенька с булгаковской чертовщинкой в отдельных эпизодах.

Для максимального погружения читателю часто представляется возможность взглянуть на одно и то же действие глазами разных акторов. Здесь же немаловажную роль отыгрывает полифония. Просто вслушайтесь в то, что говорит житель Степи о Городе, и вы поймете о нем куда больше, чем могли бы прочитать в каком-нибудь «дополнении» или «глоссарии» в выдержках об особенностях жизни и быта кочевых племен данного мира.

Поэтому третье место занимает богатство слога, текст насыщен красивыми и необычными сравнениями, оригинальной игрой слов. Присутствует внушительный словарный запас и специфические термины из тех областей, которые затрагиваются в тексте.

И наконец, четвертое по списку, но не последнее по значению — поднимаемые в произведениях вопросы. Свобода воли человека, значение творчества, ценность слова, значимость и ценность искусства, мораль и нравственный выбор — вот неполный перечень этих вопросов.

И — как я мог забыть! — композиция. В одном из мастер-классов Олди раскрыли свой подход к созданию произведений на примере работы архитектора. Глядя на их произведения, это становится очевидным. Выверенные линии, мощные перекрытия, ярус за ярусом, прочная крыша — пагоды и бастионы романов, прочные деревянные срубы повестей построены «на совесть». Поэтому не ищите провисаний сюжета, декоративных дверей, за которыми — пустышка, неуместных пристроек и «воды» — их там нет.

В общем, всем, кто еще не читал «Бездну Голодных глаз» — крайне рекомендую. Один из лучших читанных мной фантастических циклов. На голову выше остальных писателей, пишущих в наше время на русском языке, по моему скромному мнению.

Немного о том, для кого эта книга. Сомнение является признаком критического мышления. Критическое мышление помогает нам сформировать объективные знания об окружающем нас мире. Наука не стоит на месте, новые гипотезы сменяют старые, и школьных познаний может не хватать для того, чтобы чувствовать уверенность в объективности своих знаний. На мой взгляд, именно для того, чтобы быть в курсе наиболее значимых и важных научных гипотез и исследований, а также разрушить собственные неправильные о них представления и мифы, люди и обращаются к научно-популярной литературе.

Под воздействием пропаганды или под влиянием «сенсаций», раздуваемых некоторыми СМИ, люди могут усомниться в научности даже такой, казалось бы, логичной и стройной системе, как эволюционный взгляд на происхождение видов. Для того, чтобы развеять всяческие сомнения и обосновать дарвинизм в его современной трактовке, Докинз и написал эту книгу.

Помимо того, что вы получите новые знания и подтверждения (либо опровержения) своих взглядов, основанные на научных исследованиях и экспериментах (что немаловажно), вы еще и узнаете некоторые невероятные факты об окружающем мире. К примеру, механизм, позволяющий одному из видов летучих мышей ориентироваться по отражениям звуковых волн, которые эта мышь сама же и издает, весьма поразил меня.

В качестве приятного бонуса — у вас появится множество аргументов для дискуссий с креационистами (и не только).

Еще один небольшой фрагмент истории Роланда Дискейна.

Время — лишь ветер, который дует сквозь замочную скважину, и композиция произведения прекрасно отражает этот поэтический образ. Перед нами разворачивается своеобразная рекурсия: рассказ в рассказе (в рассказе). И на этот раз главной идеей произведения являются взаимоотношения сына и матери.

Сначала мы отправляемся вглубь переживаний молодого стрелка, связанных с образом Габриэль Дискейн. Потом мы попадаем в историю Тима Росса, основным мотивом сказочного путешествия которого является спасение собственной матери. И наконец возвращаемся назад, к Роланду повзрослевшему, который на вопрос: «Ты простил ее (мать), Роланд?» — отвечает: «Да».

Сюжет подчеркивает рекурсию, свиваясь вокруг кульминационных моментов каждого из временных планов произведения воронкой самума или стыловея, предвещающих катарсис и сплавляющих все три плана в одну картину.

Вне всяких сомнений, это самая волшебная книга цикла. Следует добавить, что это не просто водичка, которую автор льет на колеса мельницы, перемалывающей кошельки фанов. Классический сказочный квест, наполненный волшебством, но и не лишенный кинговского реализма, обрамленный историей шкуроверта в декорациях вестерна, множество интересных деталей, касающихся Срединного мира, необычные персонажи, плотное повествование — несомненно, все это идет на пользу книге.

Итак, Кингу опять удалось уловить тонкую ниточку, ведущую в волшебный мир Темной Башни, и тут двух мнений быть не может. Спустя 8 лет он решил дописать еще один фрагмент истории Роланда, и почему нет? Ведь «люди не вырастают из сказок [...] Никогда не вырастают. Мальчик или мужчина, девочка или женщина — мы все живем ради сказок»

Обманутая человеком, могущественным герцогом Орсо, которому служила верой и правдой, потерявшая брата и любовника и чудом выжившая сама, воительница Монцкарро Меркатто клянется отомстить всем свидетелям и непосредственным соучастникам ужасного предательства. Для этого она собирает команду лучших убийц и худших друзей: северянин Трясучка, скучающий по тюрьме убийца Балагур, профессиональный отравитель Морвир и его помощница Дэй, бывшая практик инквизиции Витари и самый непостоянный из наемников — Никомо Коска.

В одном из хвалебных отзывов на книги Аберкромби я увидел сравнение его произведений с фильмами Тарантино. Надо сказать, что такое сопоставление как нельзя лучше подходит именно к этому роману, ибо это — своеобразное фэнтезийное воплощение фильма «Убить Билла».

Далее — о достоинствах и недостатках книги.

Идея. Основной идеей, как несложно догадаться, является месть и отношение к ней. Местью здесь живут, от нее успешно убегают, но снова втягиваются в водоворот насилия, ее переосмысляют, сравнивают с трусостью и храбростью, и она является предметом размышлений не только для главной героини и первостепенных героев, но и других персонажей. Кстати, о них.

Герои и персонажи прописаны более чем достойно. Случалось мне видеть мнение, что кроме Глокты и, быть может, Девяти Смертей, Аберкромби похвастать и нечем, а герои романов после «Первого закона» ничем не запоминаются. Я согласен здесь лишь отчасти, так как за образом Трясучки то и дело маячит Логен Девятипалый. Однако, не могу не отметить такие удачные находки, как Балагур или Кастор Морвир, у каждого из которых есть собственная история и отвечающие этой истории черты характера. Благо, автор дает читателю возможность побывать в голове у обоих. Старина Никомо Коска, архетип героя-авантюриста, как и загадочный Шенкт, вносят в повествование новые краски.

Сюжет. Подобно «Последнему доводу королей», сюжет романа на высоте. Благодаря разбиению текста на короткие главы динамика практически не провисает, вся лишняя водичка проливается через сито композиции, оставляя лишь значимые события. Фирменные неожиданные повороты присутствуют в большом количестве и похоже, что пустить все планы героев под откос из-за неожиданной проблемы — одна из любимых фишек писателя. А некоторые твисты заставят по новой оценить название (читай — главный слоган/идею) книги.

Пожалуй, с основными плюсами разобрались. Есть ли минусы?

Минусы есть. Они заключаются в некоторых условностях и неточностях, вызывающих недоверие. Например, приход Монцы в самом начале книги к Орсо и сообщение ею лично о взятии очередной точки на карте. Сомнительно, что в мире Земного Круга не существует почтовых птиц или, на худой конец, гонцов, новости с которыми должны опережать встречи главнокомандующих и высоких лордов. Впрочем, в процессе дальнейшего стремительно развивающегося действия такие вещи перестаешь замечать.

Второй минус касается «темной» стороны фэнтези Аберкромби. Порой кажется, что герои поступают определенным образом, совершают омерзительные поступки лишь потому, что это продиктовано жанровыми особенностями. Иногда автор словно сгущает краски, хотя вряд ли его жизнь состоит из сплошного негатива и предательств. Выставлять людей хуже, чем они есть так же глупо, как и изображать лишь их лучшие качества, чем грешит «высокое» фэнтези. Поэтому такое сгущение темных красок местами выглядит наигранным, а поступки героев — нелогичными.

Перед прочтением стоит также учесть, что в сравнении с «Первым законом» эпика поубавилось, история получилась более камерная, что подразумевает как ограниченность по времени (события происходят в течение одного года), так и куда более скромную географию (города Стирии). Вместе с этим в романе присутствуют отсылки к событиям, описанным в вышеупомянутой трилогии.

Ставлю произведению девятку, не в последнюю очередь благодаря сюжету и хорошо прописанным персонажам (балл снимаю за излишний и не всегда оправданный негатив).

Повесть «Улитка на склоне» является переработкой «Беспокойства», кое-где воспроизводящей целые эпизоды последнего. Отзыв на «Беспокойство» я уже писал, но здесь не лишним будет повторить краткое содержание, тем более, что отличия кое-где весьма существенны.

Мы снова наблюдаем жизнь научного городка, расположенного уже не на Пандоре, а в некоем неопределенном месте, возможно, на Земле. Городок населен персонажами с говорящими именами и фамилиями. Здесь также занимаются проблемой леса: искореняют, охраняют, изучают и т.д. Здесь также остро переживает свое одиночество и вынужденное бездействие ученый-филолог Перец. А где-то в лесу все томится Кандид, бывший сотрудник научной базы, пропавший без вести.

Если в «Беспокойстве», вполне укладывающемся в историю Мира Полудня, часть, посвященная Горбовскому, вполне понятна, рациональна и буднично-производственна, а неразбериху и путаницу эпизодов с Молчуном-Атосом можно объяснить необъяснимым воздействием инопланетного леса, то в «Улитке» обе части наполнены сюрреализмом. Видно, что авторы в процессе завершения «Беспокойства» ухватили новую концепцию и решили не столько написать осмысленный сюжет, сколько передать свои эмоции.

В этом отношении «Улитка» выглядит куда более цельным произведением, когда миры «там» и «здесь» сливаются воедино, а своеобразным переходным объектом между этим мирами является картина, изображающая лесопроходца Селивана, который то ли обратился деревом, то ли — наоборот — очеловечился (впрочем, оригинал и первые копии уничтожены во избежания двоякого трактования произведения искусства).

Не секрет, что основной идеей произведения является конфликт субъективного и объективного, а если конкретнее, то — индивидуальной этики и объективно-исторического. Чувствуется окончательный перелом творческого пути Стругацких, когда они вдруг словно оказались где-то за границами того курса, каким следовали поначалу. Впервые в полной мере они оценили со стороны идею исторического процесса, который, согласно марксистской философии, есть нечто неизбежное и непреодолимое. Впервые они по-настоящему задумываются над этикой, которая не всегда согласна с этим самым историческим процессом. И хотя робкие попытки предпринимались еще в повести «Трудно быть богом», там они, казалось, признавали неизбежность «исторического прогресса», бессмысленность всякого бунта. Здесь же они готовы противопоставить ему индивида, хоть и слабого, но уже осознающего свою самость. Он словно пробуждается и понимает, что находится в кошмаре.

Основной конфликт повести можно проиллюстрировать цитатой: «Прогресс может оказаться совершенно безразличным к понятиям доброты и честности, как он был безразличен к этим понятиям до сих пор.» И очень важно здесь то, что цитата эта принадлежит отнюдь не Атосу, оказавшемуся в абсолютно чуждых условиях, сметаемому равнодушной рукой «прогресса» и отрицающему этот прогресс по вполне очевидным причинам. Цитата принадлежит Перецу, который вроде бы и должен являться частичкой «человеческого» мира, с его собственным видением прогресса, но уже и не ощущает себя этой частью. Ему равно чужд как мир людей, так и мир леса.

Стругацкие, конечно, задумывались о том, как могли себя чувствовать разнообразные аристократы, конец образу жизни которых принесла революция, не посчитавшаяся с их мнением. Но хорошее произведение парадоксальным образом может включать в себя смыслы, уходящие далеко за горизонт видения автора. Поэтому Стругацкие правы лишь наполовину, ведь революция большевиков заодно разрушила общинный уклад крестьян, практически сделав их рабами и инструментом индустриализации, того самого безличного и равнодушного прогресса. И, что самое горькое и ироничное, их прогресс едва ли считался с интересами конкретного рабочего, уничтожая его во имя рабочего абстрактного, рабочего-символа.

Конечно, это закономерно порождало чувство бессилия и нереальности происходящего. Конечно, об этом не могли не задуматься серьезные авторы. Поэтому неудивительно, что повесть неуловимо напоминает «Историю одного города» Салтыкова-Щедрина, которая была написана в похожих условиях беспросветного мрака, усиления авторитарных сил и застоя. Здесь и сюрреализм происходящего, и полное отрицание какого-либо развития и отсутствие подлинных событий наряду с обычной сменой времени суток и чередой незначащих действий (вчера было так же, как и сегодня, как и будет завтра), и говорящие имена и фамилии одномерных персонажей, ухватывающие именно эту наиважнейшую единственную черту его характера, и злая ирония (а еще иронично то, что годы написания произведений разделяет практически ровно век — 95 лет).

В общем, об этой повести можно много писать, и еще больше можно будет написать после второго, третьего прочтения. Но пока пора остановиться. Печально, что Стругацкие словно отчаянно пытались найти выход из проблемы дихотомии «индивидуальное — общественное», но так и не нашли его. Тем не менее, за поставленные вопросы и искренние попытки ответить на них, ставлю девятку. Рекомендую читать, но помнить, что писатель — не духовный наставник, учитель или кумир, его слова не обязательно принимать (или отрицать) целиком и полностью. Иногда полемика с ним является куда более ценным подарком, нежели готовые ответы и поданная на тарелочке мораль.

Второе декабря 1914 года, три дня до объявления Великобританией войны Германии. Читатель присутствует при встрече двоих: барона фон Херлинга, главного секретаря дипломатического представительства Германии, и фон Борка, одного из лучших немецких шпионов на территории Англии. Последний хвастается своими достижениями на поприще сбора секретной информации и делится ближайшими планами. Один из завербованных американцев ирландского происхождения, некий Олтемонт, вот-вот прибудет с важной информацией, касающейся военно-морского флота.

В который раз Конан Дойл предлагает нам «последнее» дело Шерлока. Как мы помним, оригинальное «Последнее дело Холмса» отнюдь не поставило точку в карьере сыщика, равно как и дело о «Втором пятне». Поглядим, серьезен ли автор на этот раз. Тем более, что дело, предоставленное Холмсу, на этот раз действительно превосходит по своей важности все предыдущие.

Детективных загадок здесь не будет. Нашему вниманию предлагается один из любимых методов расследования Холмса — перевоплощение. Плюс, в виде экскурса в прошлое, Шерлок раскрывает Ватсону (кому же еще) тайну относительно того, чем он занимался последние годы, ведь прошло довольно много времени с того момента, как сыщик сменил род деятельности и отправился разводить пчел.

Надо сказать, что беседа Холмса и Ватсона, которого мы без труда узнаем в шофере Олтемонта, пропитана ностальгией и легкой грустью, каких ранее не доводилось наблюдать в рассказах о знаменитом персонаже. Мы как-будто становимся свидетелями старых друзей спустя долгие годы разлуки. Не в последнюю очередь этому способствует еще и тот факт, что повествование на этот раз ведется от третьего лица.

Мисс Хелен Стоунер, чья сестра Джулия погибла при таинственных обстоятельствах, осталась жить в доме вдвоем со вспыльчивым отчимом доктором Ройлеттом. Однажды ночью она слышит тот самый свист, что предшествовал смерти сестры. Ей не остается ничего другого, кроме как обратиться к лучшему специалисту частного сыска — мистеру Шерлоку Холмсу.

Один из самых любимых автором и пугающих рассказов, не случайно его театральная постановка пользовалась большим успехом. Примечательно, как Дойл решает проблему харизматичного злодея. Здесь, как случается довольно часто в его рассказах, автор препоручает своих преступников «высшему судие», очевидно, не желая примерять на Холмса роль вершителя человеческих судеб.

P.S. На мой взгляд, это один из самых запоминающихся рассказов. И заодно тот, о котором в первую очередь вспоминали мои родители, рассказывая мне о приключениях знаменитого сыщика.

На мой взгляд, одним из секретов успеха Сапковского является относительно небольшой объем его книг с одной стороны, и чрезвычайная емкость — с другой. К такому выводу легко приходишь, сравнивая его цикл с произведениями других авторов, состоящими подчас из десятка, а то и более, книг, к тому же еще и весьма раздутых и тяжеловесных. Емкость слога пана Анджея была заметна еще в предыдущей книге, то же качество мы наблюдаем и во втором томе пенталогии.

На фоне стремительно развивающихся политических событий фентезийного, но очень натурального и живого мира, мы можем наблюдать за судьбой одной девочки, которой жизнь предоставляет шанс стать волшебницей в Аретузе, школе чародеев, расположенной на острове Танедд. Но череда неожиданных событий смешивает все планы. Запутанный клубок интриг, ниточки которого тянулись из предыдущего тома, разрешается конфликтом как на локальном уровне, среди чародеев на Танедде, так и на глобальном — старые союзы королей распадаются, предательство оборачивается новыми клятвами и союзами. Наступает час презрения.

И если локальный конфликт мы проживаем вместе с персонажами, то о глобальном узнаем из уст Лютика. Такой дополнительный план указывает на глубину произведения. События в мире не крутятся вокруг центральных персонажей (как это бывает, опять же, у некоторых других авторов эпического фентези). Следует добавить, что даже Геральт, хоть и стремится повлиять на происходящее, является скорее наблюдателем, не способным в полной мере противостоять вовлеченным в действие могучим силам.

В процессе чтения мы наблюдаем за хорошо прописанными персонажами. Они поступают в точности согласно своим характерам и каждый имеет свою собственную мотивацию. Когда любой поступок каждого героя продиктован его историей, включающей в себя место, время, произошедшие с ними события, — тогда начинаешь верить в происходящее. Это позволяет автору создавать самобытных и узнаваемых персонажей. Таких как парочка юристов Кодрингер и Фенн, чародеи Вильгефорц, который рассказывает свою историю Геральту, и Лидия ван Бредевоорт, безнадежно в него влюбленная, заплатившая за свою привязанность половиной лица, а затем и жизнью, и конечно же, члены банды «Крысы», история каждого из которых емко прописана в одной из последних подглав произведения.

Лучше подчеркнуть характер персонажей помогает не только их история, но и полифония Сапковского. Он мастерски наделяет своих героев характерными диалектами, оборотами речи, словарным запасом, своим собственным языком. Но качество языка пана Анджея проявляется не только в диалогах. К примеру, во время эпизода путешествия Цири в пустыне Корат предложения в некоторых подглавах сжимаются, становятся короткими, рублеными, что хорошо соответствует состоянию героини, доведенной до отчаяния, концентрирующейся только на том, чтобы продолжать идти вперед. Сравните это с теми моментами, когда Цири сражается за свою жизнь вместе с единорогом. Или когда проходит через собственное кульминационное событие, прикасаясь к огненному источнику магии, а затем снова впадая в апатию, после потери магического дара.

Последняя глава — своего рода клиффхэнгер, экспозиция, подготавливающая нас к новой книге. Здесь разрешается внутренний конфликт Цири, которая решает присоединиться к Крысам и становится Фалькой, что сразу замыкает повествование в кольцо, отсылая нас к упомянутым ранее зловещим предсказаниям, в которых повествуется про Дитя Старшей Крови.

Мятежный поэт Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби готовится погибнуть в объятиях самума, но вдруг оказывается в раю (или не в раю?), где служители культа Огня Небесного (проклятые еретики — точно не рай!) предлагают ему стать шахом славного Кабира. Дорожка сама ложится под ноги, спины гнутся, толпы почтительно расступаются, женщины томно стенают и скромно вздыхают, а нимб фарр-ла Кабир прочно закрепился на макушке. Все само собой спорится-ладится, да так, что впору завыть со скуки (все-таки не рай, а ад.) и почувствовать себя игрушечным болванчиком. А впереди сияет руном Золотой Овен, упорно не желающий превращаться в кебаб, и лишь посмеивается каждый раз, когда поэт упрямо кричит: «Хватит! Я возьму сам!»

Перед взором читателя предстают легендарные времена джахилийи по-кабирски, когда не знали эмираты имени Творца, а впрочем и эмиратов никаких не было. Тысяча и одна ночь приключений аль-Мутанабби и его «небоглазых» соратников в соответствующих декорациях, в которых и города демонов, и султаны-жабы, и хитромудрые вазирги присутствуют в достаточном количестве. И зачастую совсем не такими оказываются, какими мы привыкли их видеть в арабских сказках, что несомненно является плюсом.

Олди исследуют со всех сторон вопрос человеческой воли, ее способность восстать против детерминизма событий истории, походя аллегорически демонстрируя читателю примерную (и весьма правдоподобную) модель формирования исторического мифа. Подарив своему герою уникальную возможность не единожды преодолеть завесу смерти (которой не существует), увидеть свой мир в разные отрезки времени и увековечить иронию судьбы в своих знаменитых бейтах.

Как и предыдущие романы «Кабирского цикла», этот — многослоен. Его идея не укладывается в прокрустово ложе одного вопроса, пусть даже такого сложного, как вопрос о человеческой воле. Вполне вероятно, куда более важен здесь символ пути поэта, творческого человека, проходящего через различные трансформации и примеряющего маски шаха и эмира, но все равно остающегося поэтом (главным образом, благодаря личному выбору), что недвусмысленно подчеркивается на протяжении всего повествования. Поэтому и главный герой является не картонным персонажем, о котором мы уже все знаем из «Пути меча» (пришел — увидел — завоевал), а достоверным и живым.

Язык произведения прекрасен. Порой проза плавно перетекает в поэзию, а затем — обратно. Иногда стихи инкрустированы в текст в виде абзацев, что подкрепляет ощущение, словно читаешь поэзию в прозе. Множество специфических оборотов, вроде «прикусывания пальца изумления зубами сдержанности», помогают с головой окунуться в мир арабского (и псевдо-арабского) литературного средневековья. Активный словарный запас, замедляющий ретивых коней скорочтения читателя и оставляющий их пастись на пастбище бескрайних просторов гугла, удовлетворит самого любознательного читателя.

В общем и целом, дуэту удается выполнить сложную задачу — оставаясь в рамках единого цикла, не превращать каждый новый роман в пережевывание предыдущих. А еще — проложить мостик между аль-Мутанабби, что погиб где-то в песках близ Багдада, и аль-Мутанабби, что создал Кабирский эмират и чья рука досталась Чэну Анкору. Про «третьего» аль-Мутанабби узнаете, когда прочтете книгу, что я всячески рекомендую сделать всем любителям хорошей литературы.

P.S. «А как же Блистающие?» — спросит читатель: «Где живое оружие? Почему оно молчит?» Этого читателя мы отсылаем к эпизоду битвы с Золотым Овном, который наиболее ярко намекает нам на наличие воли у оружия, а также предлагаем вспомнить, как на зерцале некоего панциря вместо бараньего черепа появилась вязь: бейт из «Касыды о мече». Символическое рождение, таким образом, дополняет и завершает триптих «рождение — жизнь — смерть Блистающих», представленный соответственно тремя романами: «Я возьму сам», «Путь меча» и «Дайте им умереть».

Звенят по всему эмирату Блистающие Кабира, хвалясь своим мастерством Беседы, и почти нет равных Единорогу, прямому мечу из Высших Дан Гьена, и его Придатку Чэну из рода Анкоров Вэйских. Но тень вползает на пыльные улицы городов страны, наполняя их слухами об испорченных Придатках и сломанных Блистающих. Вновь оживают старые легенды и смутные воспоминания, рассекая надвое судьбу, как удар эспадона — оглоблю телеги, навсегда отрубая прошлое и заставляя заново открывать для себя Путь меча и прислушиваться к древним мудрым словам: «Пресеки свою двойственность, и пусть один меч стоит спокойно против неба!»

Чтобы хоть как-то структурировать свои впечатления от прочитанного уже второй раз замечательного романа, я разобью свой отзыв на несколько блоков.

Язык. Ни много, ни мало, Олди создали свой собственный образный язык, потрясающе передающий тонкости мышления и общения холодного оружия. Задача, вне всяких сомнений, незаурядная. Удивительным образом многие из знакомых нам пословиц и присказок оказываются здесь весьма кстати, равно как и эпитеты, словно уже созданные специально для данной формы повествования (например, «тупой» Дзю, остро-умный Заррахид). И конечно, прекрасно дополняет этот набор множество специфических названий и аллегорий: люди-Придатки, оружие-Блистающие, кузнецы-Повитухи, Небесный молот и Печи Нюринги, огонь Масуда и воды Мунира, рождение в горне, смерть в застоявшейся воде и многие другие.

Мир. Перед нами раскрываются детали георгафии, истории и быта Кабирского эмирата (и отделенной от него горами Шулмы). В этом мире мы без труда узнаем Ближний Восток, Среднюю Азию, Китай, Японию, и в этом нам помогает, опять же, язык и словарный запас писателей. Я не занимался специально подсчетом употребляемых в тексте специфических слов и понятий, имеющих хождение на территории вышеупомянутых областей — но по ощущению их число измеряется сотнями, при этом добрую часть из них составляют наименования видов оружия, география которых, впрочем, значительно более обширна и включает еще и такие регионы, как Индия, Индонезия, Европа. Кроме того, множество аллегорий и поэтических описаний окружающего мира работают на достоверность, заставляя читателя буквально чувствовать окружающий мир, видеть его краски, слышать звуки, осязать предметы.

Сюжет. Как талантливый оружейник, заслуживший звание Мастера, добивается идеального баланса клинка, так и наш харьковский дуэт находит собственный рецепт равновесия между философскими размышлениями и действием, которые органически дополняют друг друга. В то же время, на другом плане происходит плавное развитие линий Единорога и Чэна, которая постепенно преобразуется в единую линию Единорога-Чэна, идущих по Пути меча.

Философия. Собственно, одно из главных достоинств романа. Что происходит, когда благополучию общества, отказавшегося от кровопролития, вдруг начинает угрожать дикая орда, несущая разрушение? Можно ли помыслить Искусство ненасилия и Ремесло убийства и синтезировать нечто новое, и не являются ли они всего лишь двумя сторонами лезвия одного клинка?

Герои и персонажи. При первом рассмотрении персонажи произведения словно следуют распространенным фэнтезийным клише: огромный северянин, скорый на действие, хитроумный (какой же еще) Диомед из Кимены (откуда же еще) и так далее. Но если учесть специфику основного фант-допущения и структуры повествования, разве можно представить, чтобы эсток Заррахид выбрал бы себе в Придатки кого-либо помимо Коса ан-Таньи, а Махайра Жнец удовлетворился бы кем-то кроме Диомеда? Именно поэтому персонажи здесь играют на атмосферу, усиливая ее и делая краски еще более насыщенными.

Можно еще долго перечислять достоинства романа. Здесь и мифология Кабира, и отсылки к нашим реалиям, которые поданы иногда в виде приятных цитат, добавляя миру глубины (перечисление знаменитых исторических и мифических персон и имен их оружия), иногда — в виде кусочков «земной» истории (нападение монголов на окраины Китая), продвигающих сюжет. Тут и постоянное изменение живого мира, когда он меняется снова и снова, а история не начинается с первой главой, как и не прекращается после эпилога. Но перечислять все достоинства и разбирать их до конца совсем не хочется. Ведь, как сказал Обломок Дзю: «Когда любишь, невозможно рассказать, за что любишь… а если возможно — то это уже не любовь.»

P.S. Следует добавить, что второе прочтение романа мне лично позволило оценить его по-новому. Учитывая специфику прозы Олди, когда читателя сразу кидают в новый, чуждый ему мир, в данном случае — мир Блистающих, требуется некоторое время, чтобы преодолеть порог вхождения, найти точки соприкосновения, почувствовать родство и понять, что в этой вселенной куда больше знакомого, чем казалось поначалу. Поэтому вторая Беседа с произведением позволит сфокусировать внимание на деталях, упущенных при первом знакомстве.

Раздается слово эхом среди потрескавшихся стен каризов, тушит свечи на расстоянии пяти шагов, вершит судьбы Мастеров и подмастерьев, разрывает ткань Черного ветра — Олди наделяют его силой, возвращают ему смысл. Отдавая дань уважения поэтам-патриархам, для которых слово не было только знаком, пустым звуком, но было — образом.

Пожалуй, самих писателей уже впору называть патриархами, но в 1991 году харьковский дуэт только ступил на путь того самого подмастерья, которому надо угадать ритм, подобрать верный фрагмент, дополнить строки, оставленные великими предшественниками, чтобы сказанное обернулось порывом стихии, превратив вчерашнего ученика в Мастера. И разве не гармонично смотрится проза Олди рядом со стихами Гумилева?

На мой взгляд, повесть передает отношение самих писателей к слову. Точнее, к Слову. Не даром их слова складываются в чудесные витражи, иллюстрируя фрагменты жизни созданных ими миров и выдуманных персонажей.

«По ком звонит колокол» — роман, написанный Хемингуэем после участия в Гражданской войне в Испании. Не смотря на то, что писатель «распрощался» с оружием еще после событий Первой мировой, он не смог стоять в стороне, когда над Испанией нависла угроза фашизма. Впрочем, вся жизнь Хемингуэя складывалась из подобных решений.

Кто-то считает, что многие его произведения повествуют об одном и том же. Однако, следует задуматься о событиях времени, в котором жил старик Хэм. Пройдя через самые глобальные потрясения двадцатого века, причем не сторонним наблюдателем, но активным участником, Хемингуэй не мог не пытаться отразить свои переживания в творчестве. В конечном итоге, любой писатель всегда пишет о себе, так как каждый человек ограничен собственным опытом. Поэтому тема человека на войне, тема дегуманизации врага, возможности не только выжить, но и остаться человечным — эти мотивы так или иначе пронизывают все творчество писателя.

В данной книге мы видим американца Роберта Джордана, сражающегося добровольцем за дело Республики в качестве подрывника. Отправленный в тыл, он готовится к одной из обычных своих операций, не зная, как изменит его представления о мире встреча с испанской девушкой Марией.

С самого начала мы знакомимся с хладнокровным профессионалом, который твердо знает, за что он сражается и за что готов умереть. В течение повествования мы замечаем, как меняются мотивы бойца. Как ранний идеализм сменяется рутиной, как тяжело ему сохранять остатки первоначального смысла. Но к концу романа мы видим человека живого, наполненного переживаниями и новым пониманием своей жизни. Писатель словно показывает нам обратный процесс обесчеловечивания на войне. Он демонстрирует движение человеческого духа от смерти к жизни, в то время, как физически главный герой парадоксально движется в обратном направлении — от жизни к смерти. Этот всплеск жизни перед лицом физической смерти оттеняет и усиливает трагедию.

В качестве аллегории жизни в романе выступает Мария. Её саму автор неоднократно сравнивает с молодым животным. Ужасы, через которые она прошла, не уничтожили в ней способность к любви. И именно ей в конце передается — символически — жизнь Роберта Джордана, который сообщает ей, как таинство, что пока жива она, будет жить и он.

Показателен в этом плане следующий отрывок диалога между опустошенным Джорданом и Марией:

«-<…>мне совсем не хочется приводить в этот мир ни дочь, ни сына, пока этот мир такой, какой он есть.<…>

— <…>Как же этот мир может стать лучше, если в нем не будет наших детей, детей тех, кто борется против фашистов?»

Конечно же, хороший роман содержит в себе не один мотив, не одну сюжетную линию. И здесь читатель видит сложное сплетение судеб героев на фоне трагедии Испании, разрываемой различными политическими силами. Основная сюжетная линия перемежается отсылками к событиям прошлого, ретроспектива раскрывается в воспоминаниях главного героя и некоторых второстепенных (например, Пилар, рассказывающая историю о своем бывшем приятеле матадоре, либо о казни фашистов). Ощущение тяжести подчеркивает эпизод, в котором Гольц получает донесение от Роберта Джордана, понимая, что все пропало, наступление обречено. Этот второй план повествования — словно черный фон изображающей бурю картины, оттеняющий события первого плана с основным сюжетом.

Помимо переживаний, связанных конкретно с войной, Хемингуэй обнажает свою душу, рассказывая об отце Роберта Джордана, подразумевая судьбу своего собственного отца, самоубийство которого повлияло на писателя, и в некотором смысле предопределило его собственную смерть.

Что еще добавить? Хорошая классика остается хорошей классикой. Можно не соглашаться с политическими убеждениями Хэма, который был республиканцем, и однозначно негативно описывал анархистов и коммунистов. Можно не соглашаться с его любовью к бессмысленной и жестокой корриде, но отрицать его литературные заслуги невозможно. Как и отрицать тот факт, что требуется действительно отважное сердце и твердые этические принципы, чтобы снова и снова рисковать своим комфортом и жизнью, сражаясь с фашизмом, преодолевая смерть и изо всех сил стараясь сохранить человечность.

P.S. Если вы не знаете, каков запах смерти, в книге дано очень подробное его описание. Осторожно! Вас может передернуть при прочтении этого описания, если вы не лишены хорошего воображения.

Беовульф представляет собой памятник древнеанглийского устного творчества, зафиксированного в виде рукописи в более позднее время, в конце Х века. Нам повествуется история отважного вождя гаутского — Беовульфа, который приходит на помощь данам в час нужды. Он помогает Хродгару, сыну Хальфдана, конунгу датскому, сразить чудовище по имени Грендаль и его мать. В финале герой, презрев мрачные предзнаменования, сулящие смерть, сражается с драконом за проклятое золото, убивает чудовище, но погибает и сам.

Не смотря на христианские мотивы, прорастающие тут и там в повествовании, мы видим ещё вполне цельного эпического героя. Он обладает абсолютными качествами: решимостью, бесстрашием, желанием стяжать славу, не смотря на опасность гибели. Зная свою Судьбу, он идет к ней, не пытаясь сбежать. Подобный мотив мы можем встретить в Илиаде, когда Гектор отправляется на бой с Ахиллом, зная о своей грядущей гибели. Однако, у греков мотив подобной «воли к смерти» не всегда срабатывает. Часто персонажи пытаются избежать своей судьбы, хоть и неминуемо попадают в её сети. В скандинавской мифологии — напротив, Судьба является сакральной, это приятие будущего нельзя назвать пассивным, герой скорее проявляет самое активное участие в том, чтобы исполнить предначертанное. И это то, что столь ярко характеризует героя древнего языческого эпоса. И что потом стирается с приходом христианской этики, этики рыцарства и куртуазности. Кроме того, отношение к женщине, как к прекрасной даме и одновременно как к источнику всех бед (в христианстве), отсутствует в языческом эпосе.

Землянин Максим Каммерер в результате аварии космического корабля попадает на неизвестную планету, жители которой верят в то, что обитают на поверхности внутренней стороны шара. Максиму предстоит столкнуться с жестоким миром этих отрезанных от цивилизованного мира туземцев и пройти этапы становления настоящего героя, решившего во что бы то ни стало уничтожить несправедливость и помочь несчастным.

Как известно из мемуаров Бориса Натановича, повесть (роман) задумывалась как развлекательное чтиво, рассказывающее о бесшабашных приключениях эдакого комсомольца двадцать первого века. В процессе работы, однако, все изменилось, что становится понятно читателю практически с первых страниц произведения. Здесь хочется отметить несколько сильных сторон произведения, превращающих его в классику мировой фантастики.

Мир. АБС создали интересный и оригинальный многослойный мир, наполненный уникальными образами, понятиями, наделенный историей и мифологией. Со времени написания «Трудно быть богом» авторы явно выросли как творцы миров, хотя вполне вероятно, что для ТББ стояли совершенно иные задачи. К примеру, в отличие от ТББ, здесь географию мира предлагается не только узнать из справочных источников, но и изучить в экспедициях вместе с главными героями.

Язык. В принципе, без этой составляющей никакого действительно оригинального мира и быть не могло. Тут Стругацкие тоже постарались в меру, создав систему образов и дав подходящие названия и имена наиболее важным явлениям мира: выродки, мутанты, башни, Неизвестные Отцы, горцы... Помимо этого, в повести (романе) присутствует полифония: товарищ Лесник говорит, как и положено товарищу Леснику, а Гай Гаал мыслит и изъясняется вполне по-гвардейски.

Идея. «Трудно быть богом» хоть и является одной из наиболее знаменитых повестей о прогрессорстве, но явно не исчерпывает данный вопрос. В «Обитаемом острове» авторы словно полемизируют сами с собой. То, что не было позволено сотруднику Института Экспериментальной Истории Румате Эсторскому, позволено Максиму Камерреру, чья совесть не скована директивами Совета Галактической Безопасности. Конфликт совести и разума, конфликт «объективно исторического» и индивидуалистического, максималистского стремления к справедливости здесь и сейчас явно не давал покоя Стругацким, раз за разом поднимавшим эту тему в своих произведениях.

Сверхзадача. Здесь я не буду вдаваться в поиски глубинного смысла и заниматься профанациями с целью проникнуть в головы уважаемых АБС, писавших книгу полвека назад, но хочу отметить, что финальное разрешение внутреннего конфликта, происходящее вслед за разрешением конфликта внешнего (взрыв здания Центра) в столкновении Максима и Странника, оставляет простор для интерпретаций. Многие усмотрели в нем победу точки зрения Странника, пожурившего «сопляка», а следовательно — победу доминирующей в то время идеи о необратимости и неизбежности исторического процесса, являющейся неотъемлемой частью марксистского исторического материализма.

Однако, в словах Камеррера мы видим ярко проявляющееся несогласие с официальным курсом. Он не только не позволяет сбить себя с курса представителю ГБ, спрашивая про передвижные излучатели и требующего ответа, но и заявляет: «свою главную задачу я знаю твердо: пока я жив, никому здесь не удастся построить еще один Центр. Даже с самыми лучшими намерениями». Сама развязка тоже является несомненным плюсом — последняя пара страниц романа становится подлинным замковым камнем, необходимым для поддержания всего здания произведения. И здесь мы уже переходим к сюжету.

Сюжет. Для любителей экшена — он присутствует, для любителей многослойных интриг — они имеются (особенно если вы не смотрели или уже успели позабыть одноименный фильм), для любителей поглядеть на мир глазами разных персонажей — имеются две несимметричные сюжетные линии плюс несколько интерлюдий, для любителей философии и размышлений на этические темы, рефлексии и развития героев — все это присутствует и прекрасно уживается с вышеперечисленными элементами. Вкупе с другими плюсами, такой проработанный сюжет позволяет определять «Обитаемый остров» как роман, во всяком случае, далеко не все повести могут похвастаться таким объемом и сложностью.

Минусы. Их я могу выделить целый один. Сегодня, учитывая развитие идей женской эмансипации, сложно представить себе произведения, отодвигающие женщин на второй план. Единственным сильным женским персонажем является, пожалуй, участница подполья Птица. Здесь я ни в коем случае не сетую на то, что авторы мужчины не пишут от лица женского персонажа, иногда это получается еще более нелепо. Но снисходительность по отношению к немногочисленным персонажам женского пола несколько режет глаз. Впрочем, спишем это на особенности ретро-фантастики.

Как видим, плюсов явно больше. За развитием идей в творчестве АБС приятно наблюдать, предвкушаю чтению остальных частей «Трилогии о Максиме Каммерере», а «Острову» ставлю крепкую девятку.

Спустя несколько лет после событий «Эндимиона» Рол по просьбе Энеи покидает Старую Землю, чтобы найти корабль Консула и встретиться со своей подружкой через несколько недель (или лет) на одной из планет, принадлежащих Церкви. В это же время Церковь восстанавливает в правах отца-капитана Федерико де Сойю, чтобы тот нашел Энею согласно пророчеству Техно-Центра. Последний, очевидно, имеет собственные планы, для чего возрождает Радаманту Немез, которая вместе с тремя клонами должна уничтожить опасную девушку.

Эта книга вызвала у меня совершенно противоречивые чувства. Настолько противоречивые, что впору делить рецензию на «черную» и «белую» части. Посмотрим на синтез этих противоположностей и начнем с минусов.

Неточности и ляпы. Их здесь ну очень много. Вероятно, масштаб происходящего не дал автору возможности уследить за мелочами. И все же. Мы помним, как в первой части дилогии автор говорил нам о том, что частных кораблей со времен Падения не осталось, а здесь товарищ Исозаки вдруг выкупает частный корабль. Два больших пальца, которые А.Беттик показывает своему другу во время экстремального путешествия, вероятно, были пальцами на ногах, ведь андроид лишился руки, либо же Симмонс попросту забыл об этом. В эпизоде на сфере Дайсона разумные тромбоциты отвечают на невысказанный вопрос Рола, но уже на следующей странице Рол интересуется, умеют ли они читать мысли (но они же только что тебе ответили на мысленный вопрос!) и оказывается, что нет, не умеют (но блин, они же ТОЛЬКО ЧТО ОТВЕТИЛИ!).

Логические ошибки. Мы помним, как Рол чутко реагировал на любые события, имеющие аналоги с описанными в «Песнях», и вот он вдруг с непроходимо тупой медлительностью осознает, что за Рахиль такая перед ним (более того, при первой встрече он и вовсе никак не реагирует на это имя, во всяком случае, автор никак не акцентирует внимание на его реакции достаточно длительное время). Еще один вопрос касается того, почему Энея не сказала Ролу про кнопку на каяке. Это очень раздражает — создание интриги на ровном месте. Просто смехотворно, что взрослому мужику нельзя сообщить о том, что каяк оборудован средствами для полета. А если автор намекал, что Энея не хочет пугать Рола, то достаточно вспомнить, на что он уже пошел ради нее, и понять, что такие мелочи, как возможная гибель в недрах газового гиганта, не остановили бы нашего героя.

Еще несколько вещей, не столь очевидных: как крестоформа возраждает людей? Хранит ли она бэкапы в виде регистров состояния каждой клетки? Да, мы знаем, что хранит, но блин, каким образом она определяет, какое именно состояние «восстановить», мне, как программисту, не совсем понятно. Допустим, умирает человек от сердечного приступа, а восстанавливают его в каком именно состоянии? За день до неизбежного приступа? За два дня до него? А если там рак у него, его с ним и восстановят? Тогда он через несколько мгновений опять может отправиться на покой. Впрочем, ладно, гуманитарий писал.

И последнее — если Церковь может позволить себе все население планеты погрузить в кому и переправить на другую планету, если не боится огласки или бунта, не будет ли куда более эффективным взять, и насильно каждому присадить эту самую крестоформу?

Ох, сам не ожидал, что столько напишу, прям снова вернулось легкое недоумение и даже раздражение. Надо сказать, тем не менее, что негатив постепенно испаряется ближе ко второй половине книги, особенно после того, как череда географических названий и имен персонажей (чьи индивидуальности проработаны примерно на том же уровне, как и характеры гномов-спутников Бильбо, и ограничиваются упоминанием их профессий: каменотес, летун-планерист, мэр и т.д.) наконец уступают дальнейшему развитию сюжета.

Ответы на вопросы. Да, наконец мы узнаем, для чего и зачем все это было. И меня лично вполне удовлетворило то, что я прочитал. И хотя тут не будет подробного изложения судьбы Шрайка или деталей относительно того, как именно перемещали Старую Землю/просто Землю, тем не менее, клубок наконец распутывается и уж никак нельзя сказать, что Симмонс не справился с тем, что успел наворотить за четыре тома. Это является тем огромным плюсом, который перекрывает все предыдущие минусы. По-крайней мере, масштабы работы, проделанной автором, просто поражают. Оглядываясь назад, поразительно, сколь много информации он сумел вложить в четыре книги. И спасибо, что не планирует продолжать. Надеюсь, не передумает и не превратит свою историю их космохронооперы в хренооперу.

Масштабы и достоверность. Повторюсь, работа титаническая. Множество планет, каждая из которых уникальна, множество сюжетных линий и ниточек, которые вплетены в общую канву. Множество смыслов, берущих свое начало еще в античную эпоху, нашедших отражение в английской поэзии и перекочевавших в текст Симмонса, создает чувство тесной связанности, сопричастности и преемственности. Не покидает ощущение, что вот этот, описанный мир, действительно наш, хоть и изменившийся, но все же знакомый. А его история не выстраивается заново от некоей начальной точки после, скажем, создания квантового двигателя или телепортации, а развивается во всей своей сложности и многообразии, и уходит корнями в прошлое. Тут играют роль и метатекст, и аллюзии, и цитаты, и описание быта. Получается своеобразная эклектика традиции и метаморфозы.

Идея. Как уже было подмечено многими, центральной идеей тетралогии является идея свободы воли и любви, наиболее полноценно и аллегорически воплощенная в фигуре Энеи. Порой она изображена несколько наивно и сентиментально, особенно учитывая возраст автора, но все же особо не хочется подвергать критике столь светлые устремления автора. Я уверен в том, что каждый человек, так или иначе, испытывает потребность кого-то любить, равно как и стремится к свободному проявлению своей воли. За сим не будем разбирать, насколько правдоподобно выглядит тезис о том, что любовь есть физическая величина. Остановимся на том, что любовь — есть закон. Аминь.

В общем и целом, могу сказать, что это одна из наиболее масштабных, поражающих воображений историй, известных мне. За масштаб и лаконичность, за смысл и идею, а главное — за логичную и изящную концовку, ставлю этому произведению, хоть и вызвавшему у меня столь противоречивые эмоции, девятку.

P.S. Не очень понимаю негативных откликов на фоне сопоставлений цикла с «Дюной» Герберта. При всем моем уважении и любви к ней, сюжет собственно «Дюны», первой книги, с которой обычно и сравнивают, выглядит куда менее эпичным в сравнении с «Гиперионом». Хотя, безусловно, масштаб идеи сопоставим, особенно если учесть время написания.

Земной круг становится ареной борьбы старых врагов, первого мага Байяза и Кхалюля, нарушившего Второй закон Эуса, запрет на поедание человеческой плоти. Логен Девятипалый вернулся на Север, чтобы завершить свою войну с Бетодом. Глокта, новый наставник Адуи, разрывается между приказами двух хозяев, банкиров «Валинт и Балк» и архилектора Сульта. Ферро Малджин лелеет планы о мести гуркам, Вест вместе с карлами Ищейки стремится всеми силами успешно завершить северную кампанию Союза, а Байяз и не думает просто расставаться с Джезалем дан Луфаром, и одному магу известно, к чему может привести подобный интерес.

На мой взгляд, третья книга получилась наиболее сильной. Она заставила меня взглянуть на всю трилогию по-новому. И вот несколько причин.

Сюжет. Приятно, когда автор не растекается мыслью по древу, когда сюжетные линии, в свою очередь, не дробятся на множество ручейков, иные из которых навсегда теряются от взора читателя, дабы смешаться с подземными водами забвения. Здесь абсолютно все вопросы, которые так мучали читателя, многие из которых не давали спать Занду дан Глокте, получают ответы. Кроме того, на третий том автор припас несколько действительно неожиданных сюрпризов (к примеру, читателя удивит сержант Пайк, это уж точно, покажет себя и Байяз, впрочем, этот уже предсказуемо). Не в последнюю очередь, это оказалось возможным благодаря объему. Вся история заключена в три тома, поэтому сюжет не провисает, за что огромное спасибо автору. Надо смотреть правде в глаза, многотомные циклы получаются далеко не у всех, а порой и метром не удается спасти свои разросшиеся громадины от эрозии.

Мир. То, что казалось минусом раньше, теперь ложится в копилку преимуществ. Действительно, мир, масштабы, количество персонажей — разве можно это сравнить с грандиозным полотном Мартина? И все же данные о вселенной «Земного Круга», равно как и о его истории, и заметки о биографии персонажей, — все это вполне соразмерно объему цикла и прекрасно соответствует сюжету.

Атмосфера. Да, фэнтези господина Аберкромби неуклонно «темнеет» от тома к тому. И дело тут вовсе не в физиологических подробностях: по ощущениям, их едва ли больше, чем в предыдущем романе. Однако концовка главной сюжетной арки бескомпромиссно лишает читателя каких бы то ни было иллюзий и надежд на то, что все будут жить «долго и счастливо». Хотя поворотов а-ля «Красная свадьба» в «Последнем доводе королей» нет, жизнь героев продолжается, и получают они подчас совсем не то, о чем мечтают, или что заслуживают. Впрочем, не смотря на то, что некоторые события весьма печальны, тем не менее, выглядят они логично. Не похоже, чтобы автор как-то особенно издевался над своим персонажем исключительно в силу собственных садистских наклонностей или просто потому, что ему так хочется.

В общем, в итоге имеем завершенную историю с полноценным сюжетом и развитием героев. Придется ставить девятку, тут уж ничего не попишешь.

Сэр Юстас Брэкенстолл был убит в своем доме, ему проломили голову кочергой. Все улики указывают на то, что преступление совершила троица грабителей, отец и сыновья Рэнделлы. Шерлок Холмс практически соглашается с этой официальной версией, но несколько деталей не дают ему покоя, и он решает присмотреться к леди Брэкенстолл и к ее горничной, Терезе Райт.

В данном рассказе Конан Дойл делает упор на детективный сюжет, используя мелкие подсказки и не столь очевидные детали. Разумеется, писатель акцентирует на них внимание (как правило, это связано с манипуляциями Холмса), однако понять их смысл вполне читатель сможет лишь тогда, когда доберется до заключительной части.

Помимо прочего, в произведении присутствуют взгляды автора на вопрос о законных причинах расторжения брака. Проблема эта занимала лучшие умы викторианской Англии. Радует, что Конан Дойл оказывается здесь на стороне угнетенных, а не угнетателей, решительно отрицая мораль, оправдывающую худшие формы патриархата, имевшего место в Англии того времени.

Торникорт Хакстейбл, директор частной начальной школы, обращается к Шерлоку Холмсу за помощью: пропал один из учеников, единственный сын герцога Холдернесса, одного из богатейших и славнейших подданных ее величества. Сбежал мальчик или был похищен, неизвестно, но вместе с ним исчез учитель немецкого, мистер Хайдеггер.

Рассказ хорош тем, что практически до конца сохраняется интрига. Даже распознав намеки писателя и заранее узнав имя одного, а то и всех, преступников, подлинные причины преступления и мотивы похитителей остаются скрытыми до момента финальной обличительной речи Холмса. Примечательно, что это — второй подряд рассказ (после «Одинокой велосипедистки»), в котором одним из ключевых предметов выступает велосипед.

Поучительная история о том, как карась, рыба кроткая, задумал всеобщее рыбье братство установить, мало того, еще и щук пацифизму обучить. И как ни пытался ерш, рыба, «уже тронутая скептицизмом и притом колючая», друга переубедить, да только безграничная вера в добродетель все затмила. Что из этого вышло, читатель узнает из окончания сего рассказа.

При всей очевидной симпатии к самоотверженному карасю и его гуманистическим социалистическим идеям (без любви к своему герою, разве вложил бы автор в рыбьи уста эту замечательную фразу: «История — это повесть освобождения, это рассказ о торжестве добра и разума над злом и безумием.»?), писатель, тем не менее, указывает читателю на некоторые недостатки метода непротивления и вообще витания в облаках.

Гиперион — планета на задворках Вселенной, готовая войти в состав Гегемонии. Ее тайна связала между собой нити судеб семи паломников, отмеривающих последние отрезки пути перед встречей со Шрайком, готовым принять героев в свои стальные объятия.

Роман представляет собой «Кентерберийские рассказы» в научно-фантастических декорациях. Он состоит из 6 разделов, объединенных сквозной историей о путешествии персонажей к Гробницам Времени на окраинной планете. В каждом из разделов читатель узнает историю одного из персонажей и новые детали о поразительном мире Дэна Симмонса. Сюжетно истории не связаны между собой, однако благодаря отсылкам, пересекающимся глобальным событиям, и конечно же — загадке Гипериона — они составляют единую картину.

Каждый рассказ персонажей самобытен, отличен как по охвату временного периода, так и по глубине проработки персонажа. Если в одном из них нам предстает вся жизнь поэта и сатира Мартина Силена, в рассказе священника Хойта мы узнаем лишь те детали, которые непосредственно связывают его с Гиперионом. Каждое повествование имеет свою атмосферу. Это и религиозная мистика, и боевик с романтической линией, и героический эпос борьбы туземцев против колонистов, и загадочная история Рахили, дочери Сола Вайнтрауба, и жизнеописание поэта, и детектив с элементами драмы. И квест, объединяющий все воедино.

Повествование украшает множество интересных деталей, необычных фишек и фантдопущений, которых я раньше не видел у других авторов, либо не встречал в совокупности. К примеру, для меня оказалась новой концепция домов, чьи комнаты располагаются в разных мирах и связаны телепортами. Кроме этого, в книге присутствуют живые корабли-деревья, антиэнтропийные поля, две эволюционные ветки, разделившие человечество, три фракции Искусственных Интеллектов, одна из которых хочет создать Абсолютный Интеллект, плавающие острова, пасущиеся вместе с дельфинами, и многое другое.

К сожалению, первое прочтение «Гипериона» далось мне с трудом, потому что тот украинский перевод, который мне попался, в некоторых местах весьма плох. И хотя это претензия к конкретному изданию, все же качество адаптации зачастую кардинально влияет на восприятие произведения. Иногда было ощущение, словно продираешься сквозь текст, словно творение Симмонса нравится вопреки слогу, а не благодаря. Хотя я не знаком с оригиналом. Вероятно, он сам по себе тяжел, а в совокупности с откровенными ошибками перевода, особенно по части согласования частей предложения, — приносит почти физическую боль во время чтения. Плюсы в виде подробных комментариев не избавляют от дискомфорта. Рано или поздно попробую перечитать книгу в другом переводе. Не смотря ни на что, она заслуживает высокой оценки за многослойность, широту фантазии и увлекательный сюжет.

Бродят по пыльным дорогам городов Мифотворцы, собирают на шумных площадях паству для Предстоящих пяти богов, творя их культ. А где-то растет голод Дома-на-Перекрестке, хищника, питающегося верой людей, превратившего своих хозяев и создателей в собственных слуг, отводя им роль органов.

Понравился образ Предстоящих, которые сами же являются физическим воплощением божества, которому служат. Понравилась концепция Мифотворцев, выполняющих работу сытых, но не способных на чудо Предстоящих. Понравилась идея своеобразного симбиоза: вера людей дает силу богам, боги демонстрируют чудеса, подогревая веру людей, и так далее. Понравилось моделирование ситуации, при которой симбионт становится паразитом. Понравился образ вечно голодного Дома, отсылающий к Ничьим Домам из «Дороги».

Притча о том, что может произойти с теми, кто хочет только потреблять, ничего не отдавая взамен (или о том, что художник всегда должен быть немножко голодным?). Ибо «горе Предстоящему, разучившемуся отдавать; горе миру, породившему зверя, рыщущего на Перекрестках; и уйдет из мира сверхъестественное».

Орнамент

О, Великий Аллах, благословенны Пути твои, которыми Ты направляешь усталые стопы Твоего слуги, склонившегося перед Тобой. Среди книжных пустынь бродил я, проклиная судьбу свою, сладостью своей напоминающую полынь. Щедрой рукой раскидал Ты на моем пути колодцы, чудесный вкус которых питал язвы усталого моего желудка, и количество влаги в которых было столь обильным, что до краев наполняло чашу мою, величиною с наперсток. Колодцы мудростей этого щедрого края приносили миражи столь дивные, что ум мой — воистину свидетельствую это перед лицом Всевышнего — едва не помутился. Погибали боги, волкодавы выходили на пути свои, несли ночные и дневные дозоры славные муджаиды, и затем снова гибли боги, но гибель их была столь долгой и мучительной, что рядом с их жизнеописанием книга жизни пророка Иссы показалась мне розовым шербетом.

Сколь же глуп я был, думая, что оставил Ты меня в замыслах Своих! Бродить вечно от колодца к колодцу, припадая к источникам, сотворенным писателями, чей талант оседает песчинками на дне теплых вод и впивается в горло и иссохший мой язык подобно жалам скорпионов. Ибо песчинки слов превратились в барханы мудрости, и барханы мудрости направили меня к оазису, чья прохлада приняла меня в свои объятия, подобные объятиям черноволосых гурий, и чьи стремительные потоки ручьев подобны мыслям Мухаммада, с̣алла̄-Лла̄́ху ‘алайхи ва-саллам. Дано мне было понять, милостью Твоей, что вывел Ты меня Дорогой через Сумерки мира и дал Твоему нижайшему слуге, Живущему в последний раз, приобщиться к тайне тайн и взглянуть в глаза Страху.

1

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЭКСПЕРТА № 294

Эксперт: Генуэзов Якоб Васильевич, образование высшее медицинское, стаж работы 16 лет, первая квалификационная категория, судебно-медицинский эксперт K-го межрайонного отделения.

Об ответственности за дачу заведомо ложного заключения по ст. […] предупрежден

ВОПРОСЫ, подлежащие разрешению:

1. Какова причина и давность наступления смерти?

2. [...]

ВЫВОДЫ

1.Смерть Ф.И.О. наступила от литературного оргазма, что подтверждается видимым излучением теплого белого цвета, исходившим из мозга пострадавшего. Давность наступления смерти в пределах…

2

Якоб Генуэзов не мог заснуть, продолжая ворочаться в своей постели до самой глубокой ночи. А когда последняя, отчаянно сопротивляясь всегда побеждавшему ее раннему утру, неохотно потянула за собой свой черный плащ, обиженно пряча звезды и плетясь на запад, Якоб Петрович уже окончательно оставил свои попытки. Похоже, Морфей, прочерчивая маршрут сегодняшней ночи, старательно огибал удобную и мягкую двуспальную кровать судмедэксперта.

Что же так тревожило человека, который во время своей практики сталкивался с самыми разными картинами смерти, видел выпущенные кишки и мучительно раскрытые рты, вспухшие животы и скорченные судорогой пальцы? И почему никто, кроме Якоба Генуэзова, не обратил внимание на то, что застыло на дне глаз умершего? Холодная бездна страха глядела на медэксперта, лишив того сна на всю ближайшую ночь (или ночи?).

Якоб вспомнил, как во время осмотра тела он обнаружил рядом с умершим увесистый томик на тысячу листов, как незаметно прикрыл его полой своего халата, повинуясь непреодолимому зову. Как спрятал его в свою сумку, удивляясь отсутствию какой-либо реакции со стороны присутствующих на пропажу улики и приписывая легкость кражи своей ловкости.

И вот теперь книга лежит на тумбочке рядом с кроватью.

Якоб Петрович потянулся к выключателю ночной лампы, прищепкой вцепившейся в изголовье. Желтый свет на мгновение ослепил врача, но спустя несколько секунд он уже разглядывал украденный том. «Бездна голодных глаз», книга, написанная таинственным Генри Лайоном Олди. Неужели слог этого мастера столь могуч, что сосуд читавшего человека не сумел вместить дух прочитанного?

Судмедэксперт раскрыл книгу. Нет, не так. Он раскрыл Книгу. Падающий свет лампы отразился от абсолютно пустых белых страниц. И тогда врачу показалось, что из дальнего угла комнаты, в котором мрак никак не хотел уступать желтому свету лампы, дразня ее и насмехаясь над бессилием искусственного карликового светила, из этого самого хорошо знакомого угла донесся властный голос:

— Пиши!

«Крещение огнем» — практически классический квест, во время которого фокус внимания читателя вновь возвращается к Геральту.

Герой, по законам жанра, обзаводится компанией неординарных личностей, с которыми ему предстоит продвигаться вдоль фронта конфликта между коалициями Нильфгарда и Северных Королевств. Перед нами — театр военных действий, клочки земли, расположенные между молотом Юга и наковальней Севера. Правителям королевств и империй нет никакого дела до интересов маленьких жителей этих земель, которые сбиваются в компании беженцев. Гномы и краснолюд, ведьмак, вампир, лучница и бывший нильфгардец, а также один известный на весь мир поэт — у каждого из них свои цели. Однако, одна из них — выжить в мясорубке войны, пережить еще один день — совпадает и объединяет героев.

Эта разношерстная компания как нельзя лучше передает полифонию Сапковского, а диалект и разговоры гномов в украинском переводе заставляли меня смеяться вслух, что случается не так часто и говорит как в пользу перевода, так и мастерства автора.

Один из разделов, описывающий тайное собрание чародеек, прекрасно иллюстрирует умение Сапковского заставить читателя смотреть на ситуацию с разных точек зрения, глазами то одной, то другой героини, переживая происходящие с ними события в соотвествии с их уникальным опытом и характером.

Отдельно хочется затронуть магию названий книг. Иногда издательства подбирают эти названия так, как им угодно, однако не думаю, что в данном случае такое было бы возможно. И дело тут не в знаменитой принципиальности пана Анджея. Название этой книги, как и предыдущие, является своего рода цементом, скрепляющим отдельные кирпичики повествования. Встречаясь на страницах произведения то тут, то там, оно каждый раз принимает новые смыслы. Это и крещение огнем войны, и зловещие пророчества, касающиеся Геральта, который должен будет пройти крещение огнем перед достижением своей цели, и символическое крещение огнем битвы, через которое проходят Кагир и Геральт в конце книги, завершая трансформацию своих отношений, проходя путь от врагов к соратникам, и вполне буквальная попытка крещения огнем сельской «ведьмы». В общем, автор умело играет со смыслами названий, объединяя каждую свою книгу в одно целое, и вместе с тем — отделяя ее от других.

Хочется так же отметить небольшие крючки и намеки, которые Сапковский умело раскидывает по тексту. Это и цитаты авторов, приводимые в начале каждого раздела, намекающие на его содержание, и просто какие-то детали диалогов, кажущиеся случайными фразы, которые в конечном итоге играют вполне себе определенную роль. Как пример — разговор меду членами дружины Геральта о его полном имени. Читателю предлагается вспомнить, что он — Геральт из Ривии. Кажется, что это просто диалог, до того момента, пока королева Лирии не награждает Геральта новым титулом.

Еще одна небольшая деталь, связанная с диалогами, относится к первой части книги. Неоднократно мы слышим, как герои предпочитают столкнуться с какими-либо страшными чудовищами, нежели встретить людей. Такие фразы подчеркивают отчаяние и ужасы, через которые во время войны приходится проходить простым смертным.

И вроде бы передвижения хаотичны, и вроде бы герои не сильно приблизились к цели, и кто-то может сказать, что всю книгу компания прошла относительно небольшой отрезок пути на карте. Однако я предлагаю разделять действие, связанное с «экшном», и действие, связанное с процессом. Для кого-то Геральт прошел каких-то пару сотен миль. Для другого — он преодолел пропасть, на одном берегу которой — герой-одиночка, не способный ладить с другими, практически ослепленный и готовый на все ради одной цели, на другой стороне — человек, сражающийся за жизнь своих товарищей, осознающий, что цель не может быть достигнута любой ценой.

Тем временем, над Фалькой сгущаются тучи, смерть идет за ней по пятам…

С большим интересом приступаю к прочтению следующего тома.

Третья книга саги о Геральте, и первая — составляющая единое повествование пятикнижия. Нельзя сказать, что Сапковский так уж сильно изменил свой подход к композиции: мы видим все те же отдельные эпизоды из жизни ведьмака и других персонажей, словно вырванные из тьмы лучом света фрагменты огромного полотна, изображающего целый мир, в котором находится место эпическим сражениям, политике, магии и простым человеческим чувствам. И ни одна из этих составляющих не преуменьшает важности другой.

То и дело Сапковский ставит перед читателем вопросы, на которые нет однозначного ответа: Где кончается любовь к своему виду, и начинается видовой расизм? Что означает сохранять нейтралитет в конфликте, в котором обе стороны, кажется, ведомы одними и теми же мотивами: завоевать, удержать в подчинении побольше земель, покорив или уничтожив тех, кто жил здесь до этого? Что делать с классовыми противоречиями? Нильфгард копит силы на юге, несомненно, являясь врагом всем жителям северных королевств. Но так ли все просто? Купцы, действуя в целях выгоды, помогают нильфгардской монете проникать все дальше на север. Крестьяне, подогреваемые пророками из простонародья, начинают узнавать, что в империи собратьям живется лучше. При этом, короли желают сохранить свою власть, опираясь на благородное сословие. Прибавим к этому еще нарастающий конфликт между людьми и остальными разумными существами. Как и в нашем реальном мире, эти существа разделяются на лоялистов и радикальных революционеров. Кое-как поддерживаемый баланс, хрупкое перемирие вот-вот сменит буря, весь исход которой может зависеть от судьбы одной маленькой девочки...

Благодаря этой книге, читатель может оценить значение и важность предыдущих двух сборников. То тут, то там попадаются знакомые названия, упоминаются определенные события, встречаются старые знакомых. Все это дает ощущение возвращения в знакомый волшебный мир.

Описания городов и локаций превращают непривычные уху географические названия в яркие образы. После чего название перестает быть просто напечатанным на карте словом, которое еще поди отыщи. Священная поляна под Блеоберисом, суровый и мрачный Каер Морен, мистический Шерраведд, город-кампус Оксенфурт — все эти места имеют свои уникальные особенности, стоит ли удивляться тому, какими узнаваемыми и знакомыми по двум предыдущим книгам стали такие локации, как Брокилон или храм Неннеке? В полной мере это также относится и к именам собственным: услышав имя персонажа, можно сразу определить, кто перед нами — гном, эльф или суровый викинг с островов Скелигге.

Описание деталей быта и тренировок ведьмаков, системы магии в эпизодах обучения Цири — такая любовь к деталям и составляет то, что можно назвать по-настоящему уникальным, хорошо прописанным фентезийным миром. Чего стоят пару абзацев со списком книг, прочитанных Цири. Отсылки к моментам истории, легендам, научным описаниям делают мир действительно живым и натуральным.

Поразительно, как при всем вышеперечисленном книга остается интересной и совершенно не перегруженной лишними деталями в ущерб сюжету. И вот этот удивительный контраст между сложностью хитросплетений судеб персонажей и глубиной мира и идей с одной стороны, и легкостью и интересом во время прочтения с другой, — свидетельствует о высочайшем мастерстве пана Анджея.

Мистер Милвертон промышляет гнусными делами — выискивает самые разные компрометирующие материалы, чтобы затем шантажировать несчастную жертву. Один из таких случаев сталкивает негодяя с Шерлоком Холмсом. Знаменитый сыщик не может оставить Милвертона безнаказанным, однако рок выносит свой собственный приговор.

Рассказ сложно назвать детективным, а вот неожиданный сюжетный поворот имеется, что радует. Еще одна особенность, которую можно выделить — Холмс здесь предстает перед читателем с новой стороны, когда решает заключить помолвку, а затем и вовсе в буквальном смысле примеряет маску грабителя.

Важно, что хотя Холмсу свойственно было и раньше несколько вольно трактовать закон, проявляя снисхождение к некоторым из преступников, здесь автор и вовсе проводит границу между действиями шантажиста, не противоречащими закону, но аморальными, и действиями сыщика, незаконными, зато морально оправданными.

P.S. Забавный момент. В этом рассказе мистер Холмс смеется над своим дорогим Ватсоном так, как ни в одном другом произведении: «Случай этот не по вашей части, Ватсон: тут надо работать не руками, а головой.» Вероятно, самоирония автора.

В Анк-Морпорк, величайший город Плоского мира, прибывает Двацветок, турист из Агатовой империи, по пятам за которым следует магический Сундук. Непостижимым образом его судьба оказывается связанной с судьбой Ринсвинда — настоящего чародея, знающего лишь одно заклинание, которое нельзя произносить и которое настолько заполнило его мозги, что сделало непригодным к запоминанию других заклинаний.

Итак, с момента знакомства Ринсвинда с Двацветком, его жизнь (что бы там в ней не происходило до этого) наполнилась увлекательными приключениями: горящие трактиры и города, сражение с Бел-Шамгаротом (чье число равно сумме двух четверок), битва на и с draconis nobilis, порожденных фантазией человека, путешествие к Краю мира и, наконец, за его пределы…

Судя по первой книге, авторский стиль — солянка из всевозможных мифических сущностей, пародии и высмеивание выдуманных и реальных персонажей, а также постоянное действие без тормозов. Никакой философской глубины или сложного сюжета я не заметил, хотя и не ожидал подобного от автора. Вероятно, в следующих книгах что-то изменится, зато уже сейчас могу отметить неуемную фантазию, слог и юмор: понравились мне все эти draconis vulgaris, маги-гидрофобы, дриады-мужчины, Смерть, рептилеонавтика Круля, водяной тролль, ну и конечно — сама концепция Плоского Мира, покоящегося на спинах четырех слонов и Великого А’Туина. Таким образом, получил от книги именно то, чего и ожидал. Уже предвкушаю встречу с полюбившимися героями в следующих книгах.

Урсула Ле Гуин создает свою собственную версию постапокалипсиса. Земная цивилизация разрушена, ее контролируют Синги, искусственно ограничивающие развитие культуры жителей планеты.

В пределах Восточного Леса оказывается чужестранец, который не помнит ни своего имени, ни прошлого. В племени Доме Зоува он обретает новую личность и имя, но покидает обитель в поисках ответов на вопрос о собственном предназначении.

В плену дикого племени Басснаска герой находит союзника в лице пленницы Эстрель, Странницы, которая помогает Фальку сбежать и проводит его в Эс Тох, населенный Сингами, то ли Врагами, то ли истинными жителями древней Земли. Возвратив с помощью Сингов прежнюю личность Рамаррена, посланца с планеты Верель и потомка Джакоба Агата (герой «Планеты изгнания»), герою удается сохранить личность Фалька. Вооружившись главным своим оружием — правдой, ему предстоит разобраться, кто же такие Синги, и что означает, когда лжец говорит: «Я лгу»?

Продолжая Хайнский Цикл, писательница снова сгущает краски, создает напряжение, местами напоминающее «1984», ее герой практически лишен союзников, иногда кажется, что человечество обречено. Тем не менее, роман предстает в совершенно ином свете, когда осознаешь связь героев цикла, которые действовали в предыдущих произведениях и продолжают действовать здесь вопреки всем тяжелым обстоятельствам и собственным сомнениям. Вручая герою футуристическую версию Даосизма в виде книги Великого Канона, Урсула Ле Гуин не забывает про надежду на будущее, которая остается там, где для веры уже нет места.

История о волшебной финтифлюхе, которую можно получить в наследство от серийного убийцы или купить, потерять — нельзя, а ломать не рекомендуется. Резной шар-в-шаре-в-шарике превращает вашу жизнь в театр, где вы являетесь главным актером и единственным зрителем, пятый ряд, третье место направо от прохода.

Повесть перекликается с романом «Войти в образ», только декорации действия — не мифические Город и Степь, а реальный город Харьков, авансцена предстает то в образе квартиры в брюхе пятиэтажного бетонного кита, то — кабинета (под)полковника, то в виде городского рынка или театральной сцены со зрительным залом.

Надо сказать, что Олди на этот раз отнеслись со снисхождением к своему ключевому персонажу, подарив ему «катарсис», так сказать, по делам его, хотя и без резкого сюжетного поворота в конце не обошлось. А персонаж-то — харьковчанин! Неужели и тут без землячества не обошлось?