Пессимистический, желчный рассказ о том, что человек всегда несёт с собой уничтожение — даже когда не собирается ничего уничтожать.

Очень странно звучат в рецензиях указания на то, что, мол, учёные — прекрасные, умные люди и знают, что надо дезинфицировать... и как таких можно пускать в космос... и так далее... Как будто орбита нашей планеты не завалена мусором с космических кораблей. Как будто всё в порядке на Земле с экологией. Как будто не истребляют редких животных. Как будто нет таких учёных, которые, будучи сосредоточены на своей исследовательской теме, не просто не видят — не желают видеть ничего за пределами своего узкого интереса.

Увы, рассказ Артура Кларка слишком твёрдо построен на реалистических допущениях. Он даже не сатирический, и это в нём самое страшное.

Несколько лет назад я написал сюда раздражённую рецензию на роман Кларка, назвав его «нормальной новеллизацией культового фильма». Я был совершенно неправ по всем линиям. Во-первых, это не «новеллизация», роман писался параллельно со съёмками и Кубрик притормозил выход книги, постаравшись сделать так, чтобы сперва публика познакомилась с фильмом, а уж потом с романом. Во-вторых, хотя роман имеет тот же сюжет, что и фильм, это совершенно самостоятельное произведение с совершенно самостоятельными взглядами на излагаемые проблемы. То есть, роман хорош сам по себе, безотносительно фильма. С фильмом Кларк не спорит, но выстраивает интеллектуальный бэкграунд текста иначе, чем Кубрик. В-третьих, этот роман вовсе не «нормален». «Космическая Одиссея 2001» Кларка в самом деле стала прорывом в НФ, открытием новых горизонтов.

Можно сказать, что «Космическая Одиссея» заполняет промежуток между «нормальной» научной фантастикой и грандиозными космологическими построениями Олафа Степлтона. Как бы открывает «врата», за которыми простирается безграничная Вселенная Создателя Звезд.

В общем, замечательная, умная, красивая книга. Это не соперничество с культовым фильмом, а дополнение его.

Лем описал строгую сенсорную депривацию в рассказе о пилоте Пирксе «Условный рефлекс». Но Пиркс, выдерживая эту пытку, знал, что ей придёт конец — рано или поздно он выйдет из безумной ванны и снова откроет глаза. Для «души» Декантора такого выхода нет, что означает прямой ход в безумие. При этом, разумеется, снабжение «души» органами чувств проблему не решит: сознание всё равно будет воспринимать всё внешнее как кошмарную галлюцинацию.

Очень жестокий рассказ, направленный против технологических иллюзий насчёт создания андроидов с человеским сознанием. Конечно, попутно Лем задевает и теологические иллюзии, утешающие сказки религии про бестелесное существование души человеческой. Но основной вектор этой новеллы — всё же против технологии.

Милый, прямо-таки прелестный рассказик с огромным количеством умолчаний, которые лишь усиливают обаяние этой истории.

Но, если присмотреться, «Род ди Сорно» совсем не прост. Это очень сложная композиция, отсылающая к такой классике, как «Роман, сочинённый на каникулах» Диккенса и к пародиям Уильяма Теккерея, подвергавшим деконструкции европейский роман первой половины XIX века. Герберт Уэллс делает следующий шаг после Диккенса и показывает, из чего, собственно, состоит массовая литература, пользующаяся сенсационным успехом при своём появлении и намертво забываемая через поколение.

Сатиры здесь, собственно, нет, Уэллс с большой симпатией и без всякого осуждения отнёсся к литературному трешу, который он препарировал в «Роде ди Сорно».

Особый восторг вызывает мастерство, с каким Уэллс изобразил молодых супругов, мужа и жены — рассказал о них всё, ничего не сказав впрямую. Это высший пилотаж!

Любопытна трансформация восприятия этого приключенческого романа 1951 года (то есть, ещё сталинских времён, когда от литературы требовалось четкое соответствие канонам «соцреализма»). Сначала история гротескной «робинзонады» участников Второй Мировой Войны воспринималась всерьёз, как всякая другая «соцреалистическая» фантастика Гребнева, Адамова и Шпанова. Затем, при смене эпохи, в 1956 году, проступила и стала явной ирония автора, его насмешка над штампами всяких там «арктаний» и «тайн двух океанов». Но ещё позже, ближе к нашему времени, за шуточками, ехидными приколами и сюжетными гэгами выделилась серьёзная мысль Лазаря Лагина о предельной опасности конформизма, желания «договориться» со смертельно опасным противником.

И — да — роман до сих пор не устарел. Все псевдосталинистские навороты 1951 года сегодня выглядят изящной стилизацией, ничуть не мешающей по-настоящему серьёзным размышлениям, в свою очередь, ничуть не мешающим лихому авантюрному действию.

Лазарь Лагин в своих книгах, всегда вроде бы остросовременных и даже злободневных, постоянно опережал свою эпоху. Со временем его книги не устаревают, а становятся всё более — пугающе — актуальными.

Вот и здесь, войдя в художественный мир Герберта Уэллса, он описал, по сути... наших современников. Конформизм, с нескрываемой ненавистью описанный Лагиным в 1962 году, достиг пика только в наше время, в первой половине XXI века. Но прогноз был точен. То, что в момент написания повести казалось гротеском и памфлетом, сегодня выглядит почти репортажем.

Любопытно, что «Майор Велл Эндью», несмотря на вписанность сюжета в «Войну миров», имеет гораздо больше общего с мрачной повестью Уэллса «Игрок в крокет». Слегка утрируя, можно сказать, что Лагин перенёс главного героя поздней повести Уэллса в ранний (и более известный) роман, обстрив тем самым восприятие и романа и повести.

Присоединяюсь к предыдущему рецензенту! Прекрасный фильм по отличному сценарию. Высмеивание параноидальных штампов «шпионских детективов» ничуть не мешает получать удовольствие от лихо закрученной истории.

Интересно, что мультфильм вышел буквально на пике популярности фильмов о Джеймсе Бонде и высмеивает не только советский трэш о «майоре пронине», но и «бондиану».

«Слово о земле Ай» — одна из сильнейших работ Витковича, вообще, очень сильного писателя. Мощная, мрачная, завораживающая история, совмещающая героическую фэнтези в стиле Конана-Варвара с фольклорной эпикой. Увы, фильм, поставленный уже после смерти Витковича по этому сценарию (сильно переработанному и упрощённому), оказался посредственным, даже на треть не достигающим красоты и силы оригинального сценария.

Виткович был своего рода «скрытым святым» советской литературы. Он писал в основном в соавторстве с другими писателями, скрываясь за их спинами, иногда вообще анонимно (на самом деле, это он был автором замечательной дилогии о Ходже Насреддине, опубликованной под именем Л.Соловьёва). Виткович не хотел привлекать внимание к своей персоне, а слава ему не была нужна. Он был инсайдером в оккультизме, контактировал с остатками ордена тамплиеров, иллюминатами и масонами, прятавшимися в подполье, хорошо разбирался в магии, которую описывал в детских сказках и сценариях, сочинённых вместе с Г.Ягдфельдом, но наибольший интерес Виктович испытывал к исламской и центральноазиатской мистике (он подробно пишет об этом в своих мемуарах «Круги жизни»). Так что о магических ритуалах в «Слове о земле Ай» Виткович сообщает с полным знанием дела.

«Стеклянная гармоника» — один из лучших советских мультфильмов и один из наиболее радикальных мультфильмов мирового анимационного кино, увы, недостаточно известный за пределами СССР (России).

Здесь сошлось всё: великолепный, глубокий сценарий Геннадия Шпаликова по прекрасной сказке Лазаря Лагина, гениальная музыка Альфреда Шнитке, эффектная модернистская графика Юло Соостера и сдержаная режиссура Андрея Хржановского. В результате получился шедевр.

Ну да, в середине, в сюрреалистических «сатирических» эпизодах, выполненных в манере Ролана Топора, фильм немного провисает, но зато начало и вся вторая половина буквально офигительны. Музыка идеально сливается с изображением.

Разумеется, это мистификация. Роман явно написан отнюдь не Уильямом Хьёрстбергом, очень тщательно подходившем к своим текстам. Его книги могут нравиться или не нравиться (мне, например, нравятся), но это автор, который всегда стремился сбалансировать композицию своих текстов. А тут — очень развинченное повествование, с ненужными для сюжета эпизодами. с заимствованиями у других авторов и так далее. Нет, автор «Преисподней ангела» не Хьёрстберг, а какой-то его поклонник.

Никакого интереса этот фанфик к культовому роману «Сердце ангела» не представляет. Как во всяком фанфике, здесь повторяются эффектные эпизоды оригинала, теряющие свою эффектность и преобретающие банальность в худших традициях треш-фикшн.

Для нетребовательного читателя, по прочтении хорошей книги восклицающего «Моар! Моар!», этот роман сгодится. При всей примитивности и даже глупости сюжетных ходов (о них подробно рассказали предыдущие рецензенты, не вижу смысла повторяться), «Преисподняя ангела» написана бойко и читается легко. Особенно хорошо книжка должна пойти у любителей Дэна Брауна. Но если вы ждёте от литературы каких-то сильных впечатлений или даже какого-то интеллектуального удовольствия, можете спокойно пройти мимо романа «Преисподняя ангела».

Очень хорошо, концептуально составленный сборник повестей и рассказов. Начинается он с повести «Люди Флинта», показывающий перелом от времён Хрущева к времени Брежнева: наивность, вера в светлое будущее, желание помогать людям наталкиваются на «умение жить», которое станет лейтмотивом следующих двух десятилетий. И каждый следующий рассказ отмечает последовательные этапы утраты иллюзий и нарастающую горечь взрослеющих подростков, чувствующих себя лишними в мире хорошо устроившихся ловкачей и циников.

Микрорассказик из цикла «Голос из китайского ресторана», по всей видимости, пародирует микрорассказы Франца Кафки, где любая обыденность оборачивается ужасом, перенести которой возможно, только подвергнув его осмеянию. Пепперштейн же производит инверсию и заменяет ужас эйфорией, немного напоминающей лёгкое, чуть-чуть восторженное состояние при просмотре приятного сновидения. Даже самые чудовищные явления при подобной точке зрения оказываются милыми изящными шутками.

Чудовищная панорама Гражданской войны в России, плавно переходящая в описание грандиозных битв сверхмогущественных демонов, в сущности, демонстрирует компедиум представлений среднего россиянина о том времени. Масодов играет как с просоветской так и антисоветской мифологией, изображая, так сказать, «черное на черном» и доводя пошлость масскульта до уровня гротескного абсурда.

Роман «Черти» прям и грубоват в сравнении с изысканным плетением черных кружев трилогии «Мрак» — «Тепло» — «Сладость», однако эта схематичная грубоватость вполне концептуальна, преднамерена и ничуть не мешает получать наслаждение от текста.

Илья Масодов во «Мраке твоих глаз» вступил на смысловую территорию концептуализма, где к этому времени уже всласть оттоптались золотые мальчики из Медицинской Герменевтики, однако избрал для своих рефлексий, оформленных в виде «квеста», малоизученную область сумеречных видений основателя Кружка Сексуальной Мистики (в поздних, ханжески-стыдливых публикациях переименованного в Кружок Любителей Эзотерики) Юрия Мамлеева.

Мамлеев из сложных псевдофилософских конструкций Достоевского, Платонова, Леонида Леонова создавал изысканные «черные» концепты, а Илья Масодов удачно развил образную систему автора «Изнанки Гогена» и «Прикованности» в целую вселенную, населённую мертвецами советской культуры. Совмещение элементов официальной и подпольной советских идеологий во «Мраке твоих глаз» практически безупречно. Переход от приемлемого к ужасающему плавен и приятен, полностью подчинён логике сновидения.

Эта лёгкая отстранённость сновидения, не позволяющая сновидцу полностью погрузиться во вселенную воображения, в наблюдаемый мир овеществлённых метафор, рождает своего рода эйфорию, сходную с эффектом местного наркоза.

Для меня, по крайней мере, «Мрак твоих глаз» — лучшая книга Ильи Масодова, наиболее гармоничная, уравновешенная, увлекательная и аналитичная.

Один из эталонных циклов научной фантастики ХХ века.

Объединяющая идея всего цикла — насколько можно доверять технике? Раз за разом этот вопрос ставится, поворачиваясь новыми гранями. В каждой из новелл пилот Пиркс и его коллеги должны принимать решение вслепую, ориентируясь лишь на показания приборов. И каждый раз Пиркс испытывает «обоснованные сомнения» по отношению к безупречной вроде бы технике, каждый раз полагается на человеческую интуицию — и выигрывает. Но выигрыш слишком часто оказывается своего рода «пирровой победой», неотличимой от поражения, а в финальном эпизоде цикла («Фиаско») интуитивно принятое решение и вовсе приводит Пиркса к смерти.

Так человек или техника? Безупречные приборы или вдохновенное наитие? Искусственный интеллект или естественный? Логика или эмпирика? Похоже, пан Станислав сам не знал ответа на этот вопрос и писал свои рассказы для того, чтобы мы тоже мучались сомнениями, принимая решение вслепую, наугад.

«Богатырская симфония» — своеобразное стихотворение в прозе, патетическое и полное меланхолии. Люди, которые были воплощением динамики развития человечества, стареют, отступают в сторону, из творцов превращаются в наблюдателей, а человечество мчится всё дальше и дальше, ускоряя своё движение — и в этом есть глубокая философская справедливость.

«Богатырская симфония» по справедливости была напечатана в сборнике самой чистой символистской советской НФ времён «раннего шестидесятничества» — «Легенды о звездных капитанах». Эта лирическая рефлексия по поводу стремительно утекающего времени примыкает к циклу «Звездных Капитанов» в качестве эпилога. Да, это финал цикла легенд и обещание нового цикла.

Очаровательная зарисовка, использующая очень интересный и довольно редкий в советской фантастике приём: о далёком (от нас) будущем рассказывается из ещё более удалённого будущего, превращающего футуристические достижения в умилительную архаику, по которой можно ностальгировать.

Мне очень понравилось, как технологии завтрашнего дня (для рассказчика это уже позавчерашний день) вписаны во вневременной пейзаж Дальнего Востока, который был и всегда будет, и своей эпической вечной сменой времён года оттеняет стремительное движение человеческой цивилизации.

И, конечно, прекрасно — хоть небольшим фрагментом — показано то будущее, которое строили современники ХХ Съезда КПСС.

Обычно Валерий Медведев, имевший склонность к переписыванию и редактированию своих же текстов, портил вполне удачные повести и рассказы, но в данном случае он реально улучшил хорошую повесть «Олимпийские тигры», выкинув лишние детали, которые только загромождали сюжет.

Очень странная повесть о таком мало освещаемом аспекте взросления, как подростковая сексуальность. Из привлекательного и талантливого, но не доминирующего мальчишки группа начинающих манипуляторов (его же возраста) решает сформировать альфа-самца. На протяжении не очень большой но концентрированной повести описываются их неудачные попытки и финальный крах затеи. Выясняется, что доминировать над окружающими может только тот, кто испытывает потребность в доминированиии. Если же воля к власти перенесена на, скажем, проект личной реализации таланта, то даже самый яркий и сильный парень не захочет становиться вожаком стаи.

Разумеется, в забавной и ироничной повести Валерия Медведева всё это формулируется в других терминах, в, скажем так, «отвлекающих выражениях» — чтобы не было придирок со стороны цензуры — но суть именно в этом. Если кто-то не хочет быть вожаком, он им не станет, даже если самые красивые девочки города примутся водить вокруг него хоровод. Индивидуалист остаётся индивидуалистом — если это его осознанный выбор.

Валерий Медведев, как большинство советских авторов подростковой литературы, был умным и тонким психологом с хорошим чувством юмора. Назидательность, присутствующая в финале повести, откровенно пародийна, поскольку «авторский перст указующий» направлен там отнюдь не на реальную проблематику «Олимпийских тигров».

Небольшое дополнение к моей рецензии, на этот раз о вкусном, стильном, «бохатом» языке Владимира Набокова в авторском переводе «Лолиты». Похоже, что те, кто хвалит этот стиль (этот язык), сами не слишком хорошо владеют русским языком. Иначе у них язык бы не повернулся хвалить писателя, в американском романе швыряющемся русизмами типа «иван-да-марья» и прочими балалайками, но вместо простого слова «завтрак» (как етто бьюдет по рюсски?) пишущего «брекфаст».

«О, йес, йес, я так давьно не бил на моя льюбимая родина, я бойюс болшевиков, они менья убьють в оврагэ, под черромухой».

В общем, и сам роман написан наспех, очень небрежно (поэтому для его прочтения, по мнению набоковедов, требуются «ключи», то есть, многостраничные пояснения, иначе средним умам «Лолиту» не понять), и перевод сварганен на коленке, по быстрому, без перечитывания и без редактирования. Перевод настолько туп и халтурен, что Набоков вообще упустил перевести несколько страниц — просто пролистнул ненароком — и роман от этого ничуть не пострадал. Никто, даже сам автор романа, не заметил пропуска.

Язык набоковского перевода «Лолиты» не просто плох, он чудовищно бездарен. Ни Иван Шевцов, ни Александр Проханов, ни даже сам Петр Паламарчук никогда не писали так коряво и одновременно вычурно. Однако... Знаете ли, какому образцу подражал Великий Стилист Набоков? Графоманским сенсационным романам своего отрочества, посвящённым «проблеме пола». Да, язык русского автоперевода «Лолиты» это язык ужасающе бездарного «Санина» Арцибашева и «Моего гарема» Каменского. Вот и всё. Поскольку ни «Санин» ни «Мой гарем» не восславлены в качестве литературных образцов, их, не обинуясь, именуют «косноязычной белибердой».

Кстати, сам-то Набоков был действительно талантливым стилистом. «Камера обскура» и «Отчаяние» тому свидетели. Так что, совершив великолепный трюк, выдав американским читателям наспех сляпаную кривую поделку в качестве шедевра, ехидный Набоков, презиравший (это ясно из его лекций и романа «Дар») русскую литературу не меньше, чем американскую поп-культуру, вполне мог совершенно сознательно стилизовать свой «перевод» под слюнявую русскую недолитературу начала ХХ века. И смеяться над простаками, боящимися сказать, что «король-то голый» и потому пафосно восклицающими «роман-загадка!», «роман-лабиринт!».

И ещё небольшое дополнение.

Есть две экранизации «Лолиты». Одну сделал великий Стэнли Кубрик, и это его худший фильм, другую сделал крепкий профессионал софтпорно Эдриан Лайн, и это его лучший фильм. Для фильма Кубрика сценарий писал сам Набоков, поэтому фильм представляет собой авторскую интепретацию романа, более точную, чем корявый «рюсский» перевод. Фильм Кубрика — что-то поразительное. Когда я посмотрел его, я решил, что Джеймс Мэйсон, игравший Гумберта Гумберта, полная бездарность — его персонаж абсолютно бесцветен и удивительно скучен. Посмотрев другие фильмы с Мэйсоном, я понял, что это великий актёр, тонкий, умный, пластичный. Но в «Лолите» ему совершенно нечего играть: ГГ пуст. Вероятно, такая же актёрская неудача ждала и Питера Селлерса в роли Куилти, но хитрый Селлерс вывернулся, принявшись играть клоуна, кривляясь, корча рожи и махая руками. Таким образом, превратив свою роль в бессмыслицу, Селлерс перетянул фильм на себя, сделав Куильти главным персонажем всей истории. Ну, а актрисы, игравшие Лолиту... Без слёз о них ничего не скажешь. В обоих случаях они выглядят не двенадцатилетними девочками, лёгкими, как мотылёк, а здоровенными кобылами в половозрелом возрасте далеко за двадцать, осатаневшими от нехватки секса, так что рассказываемая история приобретает совсем иной смысл.

Блистательный роман-фейерверк, написанный в манере Альфреда Бестера и предшествующий (через голову «новой волны») киберпанку с его мрачными пророчествами по поводу грядущего засилья ультраправых мегакорпораций. Но мрачным роман не назовёшь, Фриц Лейбер высмеивает как депрессивных пессимистов, так и лучезарных оптимистов, показывая, насколько хрупки любые диктатуры, в том числе, и диктатура монополий, и насколько относительны любые победы любых революций.

По-моему, читатели романа не замечают, что «зелёные коты», по сути, захватывают Землю, переформатируя человечество под свои собственные нужды. Да, такое переформатирование происходит и в интересах самого человечества, загнавшего себя в социальный тупик. Но наступающее в финале «зелёное тысячелетие» (иронически запараллеленое Фрицем Лейбером с кое-какими религиозными концепциями) это всё же конец людей в той форме, в какой мы сами принадлежим к этому роду. А не замечают читатели реальный смысл финала романа, потому что подаётся эта эсхатологическая концепция с шутками, прибаутками и счастливым разрешением всех сюжетных перипетий для героев «Зелёного тысячелетия».

Для 1976 года это очень круто. Не только для советской НФ, но и для фантастики в целом — можно сказать, эталонный «нововолновский» рассказ, который был бы уместен в любой антологии Харлана Эллисона.

По сути, рассказ о выборе точки зрения на мир. Или человек принимает общепринятую позицию или пытается заглянуть за край реальности. Кроме того, это пинок советской ментальности, не желавшей вспоминать свой генезис, не желавшей возвращаться к травме своего возникновения и — в результате — пребывавшей в состоянии перманентной «постапокалиптики». Выйти из зоны ментальной катастрофы несложно, говорит Шалимов. Но сначала надо захотеть выйти, надо захотеть найти выход.

Лично мне повесть очень понравилась, хотя вряд ли так, как это предполагал Трумен Капоте.

Об обаятельном негодяйстве главной героини, вернее, антигероини, все необходимое уже сказали до меня, не буду повторяться, замечу лишь, что я сам в возрасте 24 лет дружил с подобной девочкой, старательно держась в стороне от её эротических эскапад. Она была очень мила, но симпатии не вызывала. Так и поведение героя (если предположить, что он не гей, а гетеросексуал) не казалось мне странным.

Повесть замечательная, а героиня — отрицательная. Обычно отрицательных героинь изображают неприятными, так что непонятно, что хорошего находят персонажи во всех этих непрерывно кривляющихся настасьях филипповнах. А Капоте показал именно обаятельную сторону циничной и жестокой шлюхи, думающей только о себе. Убедительно продемонстрировал, что именно в ней привлекает мужчин.

Тип Холли, кстати, описан поразительно точно — несколько позже публикации этой замечательной (и совершенно аморальной) повести точно такая же прелестная девочка-шлюха, по имени Эди Сэджвик, стала музой Энди Уорхола (отношения были точно такие же, как в повести Капоте), вдохновила Лу Рида на создание великой песни Femme Fatale, а других поэтов, таких, как Боб Дилан, на хорошие стихи, неплохие песни и всякие безумства. Но кончила Сэджвик намного хуже, чем её литературный прототип. Можно сказать, что Трумэн Капоте пожалел свою героиню.

Исидор Дюкасс был, несомненно, гениальным писателем. В своих «Песнях» он совместил визионерский пафос Уильяма Блейка и Джона Мильтона с вуайеристской точностью наблюдений Шарля Бодлера, с порнографическими фантазмами маркиза де Сада и с садовским же отрицанием «несовершенного мира, убогого создания слабоумного Демиурга».

То есть, «Песни Мальдорора» — грандиозное по масштабам завершение нескольких литературных эпох. Дюкасс (Граф Лотреамон), несомненно, иронизирует по поводу пылания страстей своего персонажа, безумного нигилиста Мальдорора, но нотка иронии тонет в патетике проклятий в адрес всего на свете — эти проклятия настолько совершенны с литературной точки зрения, что никакая ирония, никакой сарказм — даже со стороны автора — не способны их дискредитировать. Этот абсолютный шедевр невозможно пародировать.

Поразительная для тридцатых годов точность описания виртуальной реальности и связанных с ней проблем. Стенли Вейнбаум в своих рассказах постоянно выходил за рамки современной ему фантастики, а если бы прожил подольше, то, пожалуй, раздвинул бы и рамки литературы в целом.

И что в этом рассказе особенно ценно — нет фиксации на собственно научно-фантастической идее. Вейнбаум вбросил идею, и тут же развернул намного более сложное повествование о выборе человеком смысла жизни. Сделал шаг в сторону и основнную часть сюжета посвятил изысканной стилизации символистской литературы. Причём — и это удивительно для американского писателя, ведь американская литература того времени даже в лучших своих проявлениях была на редкость простодушна и незамысловата — Вейнбаум иронизирует над формальной сложностью европейского символизма и с полным пониманием сути дела «деконструирует» его, попутно с удовольствием пнув Голливуд, то есть, «фабрику грёз».

Поразительно, просто поразительно. И так жаль, что путь этого энергичного, умного и утончённого писателя оборвался в самом начале.

Фактически, рассказ «Долина желаний» не новелла в традиционном понимании этого литературного жанра, а суховатый конспект огромного числа сюжетов и идей, которые Стенли Вейнбаум решил «запатентовать» таким оригинальным образом.

Здесь есть тема палеоконтакта, тема негуманоидных цивилизаций, тема упадка грандиозной высокотехнологической культуры до дикарского уровня, тема использования биоандроидов с ограниченным интеллектуальным уровнем, тема колонизации планет Солнечной системы выходцами из других звездных систем, тема мирного сосуществования различных политических систем (для 1934 года это офигительно крутой прогноз, перескакивающий сразу к 70-м годам ХХ века)... да много чего ещё... И, между прочим, прямая сюжетная заявка на «Солярис» Лема — Вейнбаум вкратце описывает коллизии, которые пан Станислав (читавший, разумеется, этот рассказ) блистательно разворачивает в своём гениальном романе.

Вся эта головокружительная интеллектуальная роскошь вбита в короткий, почти бесюжетный рассказец, написанный подчёркнуто безлико, стёртым стилем — чтобы идейное богатство ярче проступило на бледном фоне схематичных персонажей.

С хоррор в рассказе всё в порядке — ужас вполне присутствует. Но любопытно, что М.Р. Джеймс отодвинул друг от друга жуткие эпизоды, вставив между ними забавные сцены в духе Диккенса. То есть, он сознательно избегал нагнетания кошмара, «охлаждая» текст.

Зачем? Можно предположить, что рассказ создавался ради описания университетской библиотеки в Оксфорде, чтобы посетители этого замечательного учреждения, вспоминая «Трактат Миддот», чувствовали лёгкий холодок, когда вдали, между книжных шкафов, мимо высоких готических окон скользила неопознаваемая тень — не то призрак, не то библиотекарь.

Ироничное, как всегда у автора «Рассказа антиквара о привидениях», морализаторство на тему, что не надо искать себе на ж... приключений. Поиск чего бы то ни было должен быть осмысленный, совершенно справедливо замечает М.Р.Джеймс. Если человек решает лезть в некий туннель, он должен прежде всего позаботиться, как оттуда выбраться. Молодого парня, раскрывшего тайну древних королей и заодно лишившего Британию мистической защиты от вражеского вторжения, немного жалко. Но его нелепая смерть была не напрасной: больше никто не будет пытаться снять заклятье с побережья Англии, а если и попытается — по глупости или со злым умыслом — не сможет это сделать.

Изящная юмореска в стиле черного юмора на тему смены эпох. На первый взгляд — быличка про могильную жуть. На второй взгляд — компактное эссе об английской архитектуре и её роли в структурировании массового сознания. Но, если подумать, это история о том, что в каждой эпохе есть свои, только ей свойственные секреты, тайны и разгадки, непонятные и неправдоподобные в свете других времён. В «Эпизоде из истории собора» древний (античный) ужас запечатан в средневековье: закрыт, заколдован. Но сменяется эпоха, наступает пора буржуазной «неоготики», имитирующей средневековье без всякого понятия о смысле тех или иных деталей — и древний ужас выползает в город...

Очень умно и иронично, так что любителям монстров, оскаленных страшил и кровищи, хлещущей напра-налево, за этот рассказ лучше не браться — будут разочарованы.

Маркиз де Сад был гениальным писателем и великим философом. Другое дело, что его книги, по-французски написанные безупречно, с абсолютным владением языком и виртуозным, музыкальным использованием ритма речи, в переводах превращаются в нечто невразумительное и о совершенстве оригинала иноязычный читатель вынужден лишь догадываться.

Но гении на то и гении, что даже бездарные переводы не могу погасить их сияние.

Вот и эта книга, «Жюльетта, или Преуспеяния порока», производит сильное впечатление даже на русском языке. Конечно, те читатели, которые ждут клубнички, неизбежно оказываются разочарованы этим монументальным памятником навсегда изчезнувшей эпохи. Динамичное повествование о ловких и безпринципных негодяях то и дело останаваливается, натыкаясь на трактаты, посвящённые человеческой натуре и божественной сути. Де Сад, похоже, просто издевается, обрушивая на голову любителя порнографии водопады колоссальной эрудиции и вознося его на безвоздушные вершины ледяного философствования.

Умберто Эко в сборнике фельетонов «Внутренние рецензии» высмеял ожидания наивного читателя, впервые открывающего книгу де Сада в поисках описаний анального секса и обнаруживающего обширный памфлет против идей добрейшего Жан-Жака Руссо. Нет, анального секса, эротической порки, оргий, изнасилований, растлений, погонь, побегов, убийств и похищений в «Жюльетте» полным-полно, этого у неё не отнять. Но ценна эта книга не обрамляющим сюжетом похождений обаятельной и совершенно аморальной красотки, стремительно поднимающейся с дна общества до высот, где мультимиллиардеры в напудренных париках и кружевных шарфах с лёгкой улыбкой удолетворяют любой свой каприз — от педофильского садо-мазо до каннибализма — нет, это гарнир, а не основное блюдо. Суть колоссального труда Божественного Маркиза именно в темпераментном философствовании. Порнография же и политический триллер — только иллюстрации к его идеям, которые именно сейчас, в наше время, в первой половине XXI столетия, стремительно превращаются в манифест ультраправой политико-финансовой элиты.

В общем, понятно, что к «трилогии ВАЛИС» этот роман не имеет отношения (да эта книга и написана лучше, чем «ВАЛИС» и «Божественное вторжение»), а представляет собой ещё одно «Помутнение», переписанное с псевдорелигиозным фоном.

Идеи, излагаемые в «Трансмиграции», как всегда у позднего Дика, очень примитивны и в данном случае представляют собой фанатский пересказ хипповых воззрений на ЛСД (то, что употребление галлюциногенов ведёт к Познанию Бога и к Высшему Откровению, в 60-70-х рассказывал каждый торчок, ничего нового в этом нет). Особый интерес представляют собой наезды Дика (как все американцы, склонного к радикальному протестантизму) на католицизм, в котором он не разбирается совершенно.

Ну, в общем, понятно. В молодости Дик, обдолбавшись таблетками, ловил коммунистов у себя под кроватью и обличал марксистов, не зная, кто такие марксисты, в ранней старости, начитавшись «христианских» журналов для домохозяек со Среднего Запада и поехав кукухой на этой почве, переключился на обличение католиков, тоже весьма смутно представляя, что это за чудаки такие, католики.

Но всё-такие герои романа, в отличие от персонажей ВАЛИС, получились вполне живые. Это слегка приподнимает «Трансмиграцию» над средним уровнем текстов позднего Филипа К. Дика.

Если бы этот томик не был подписан именем Филипа К.Дика, можно было бы подумать, что кто-то написал злобную пародию на автора «Убика», собрав под одной крышкой все слабости этого писателя и проигнорировав все его достоинства.

Герои картонные, состоящие из одних клише, сюжет неинтересный, развивающийся очень предсказуемо (особенно для тех, кто знаком с другими романами Дика), псевдофилософские идеи на удивление глупы. Что касается несомненной религиозности Дика, то слишком заметно, что этот впавший в религиозность фантаст знаком с теологией по популярным брошюркам и журнальным пересказам и философствует о том, о чём имеет очень смутное представление.

В принципе, ведь и гоголевский персонаж, судья Ляпкин-Тяпкин, рассуждал о Боге и Страшном Суде, «до всего дойдя своим умом», но очень грустно видеть человека, написавшего блистательные «Стигматы Палмера Элдрича» и «Смещение марсианского времени», в роли умствующего дурака.

Обычно считается, что сумашедшие — какие-то необыкновенно яркие, оргинальные люди с поразительными идеями. Как всякое ходячее мнение, такое представление ошибочно. Сумашедшие — скучные, неинтересные люди, сосредоточенные на какой-нибудь ерунде и равнодушные ко всему вокруг. С ними неинтересно общаться.

Роман «Валис» — одно из лучших подтверждений этого тезиса.

Пока невероятно талантливый Филип К. Дик изображал сумашедшего, не будучи таковым, он создавал завораживающе прекрасные книги с неоднозначными сюжетами и странными героями. Но, свихнувшись уже по настоящему, начал кропать туповатую мистику с самой что ни на есть примитивной теологией, позаимствованной из бульварных газет с астрологическими прогнозами и кроссвордами: ничего оригинального в этих занудных «прозрениях» нет. В 90-е годы подобными «мистико-философскими откровениями» были завалены все привокзальные киоски.

Очень обидно, что один из лучших фантастов ХХ века закончил свой путь унылой трилогией «Валис».

Когда обычно раздумчиво отмечают, что «Филип К.Дик — неровный писатель», сильно преуменьшают его «неровность». В промежутке между двумя первосортными, блистательными романами он написал книгу, которая находится даже ниже уровня графомании, поскольку представляет собой слабо структурированный набор довольно бредовых эпизодов.

Увы, увы, здесь нет связного сюжета. Нет ярких (или хотя бы убедительных) героев, нет впечатляющего места действия и сложных социальных конструкций. Всё очень примитивно, и при этом небрежно свалено в кучу. Главный герой, как всегда у Дика, невротик, но тут, в этом конкретном романе, этот невротик не пытается бороться со своими неврозами и не пытается переделать мир под свои болезненные представления. Он просто общается с разными персонажами, а сюжет не двигается вовсе, хотя постоянно что-то происходит.

Основное чувство, вызываемое чтением «Реставратора Галактики» — скука. Поэтому что очень скучно читать придумки, которые никуда не ведут и явлены на страницы романа только для увеличения листажа — ведь, если из книги выбросить (вылить) всё, не относящееся к сюжету, в сухом остатке будет полторы страницы довольно глупого рассказа с претензией на философичность в стиле «банан большой, но весь умещается в кожуру банана».

Филип Дик — культовый автор, поэтому его верные поклонники неустанно пытаются найти хоть какие-то красоты и достоинства в куче, именуемой «Реставратор Галактики». Но, судя по рецензиям, даже у самых верных фанатов это не получается.

Джин Вулф мастер описывать распад сознания. И он очень хорошо разбирался (увы, увы, его больше нет среди нас) в литературных клише, так что «предсказуемость» сюжета вполне осознанная. Автор новеллы «Моя шляпа — дерево» прекрасно помнит, как выстроены романы «Дракула» Брема Стокера и «Кармилла» Ле Фаню, и старается остаться в рамках сюжетов о «дружбе» со сверхестественными существами именно для того, чтобы сказать кое-что, о чём авторы, обращавшиеся к теме, предпочитали умалчивать.

Вулф вводит персонажа, не просто охотно идущего навстречу чему-то предельно нечеловеческому, но и лгущему о своих поступках. Главный герой — недостоверный рассказчик. Он слишком о многом умалчивает и слишком часто путается в своём рассказе. Только вникая в детали, можно полностью понять происходящее и заметить отличия от привычной истории человека, отказывающегося от защитного амулета. Ведь, в сущности, рассказчик — такой же монстр, как явившийся ему то ли демон то ли бог архаической, чуть ли не дочеловеческой эпохи. Герой и его двойник с заострёнными зубами в самом деле «братья по крови».

«Меч Скелоса» — довольно разочаровывающее чтение. Первая половина, когда всё завязывается, представляется мрачной, декадентской, причудливой, сексуально напряжённой фантасмагорией, с оттенком черного юмора в стиле Кларка Эштона Смита, но примерно с середины всё выворачивает в стандартный квест с перемещением по заранее размеченным локациям, с благородными бедуинами (в начале романа бедуины продают десятилетних девочек в сексуальное рабство, во второй половине книги они же предстают этическим идеалом автора романа и он задыхается от восхищения этими «благородными дикарями»), бесконечными погонями по пескам и героическим подпольем, борющимся против узурпатора. Действие становится предсказуемым и скучным, зловещий маг, вокруг которого накручивались апокалиптические ожидания, оказывается заурядным интриганом, Конан всех побеждает, и вообще, похоже, что по ходу написания романа Эндрю Оффут наконец-то посмотрел «Лоуренса Аравийского» Дэвида Лина, и ему так понравилось, что он по ходу полностью поменял сюжет и интонацию рассказа.

Характерно, что из всего романа предыдущему рецензенту больше всего запомнилась закуска под пиво — чесночные тостики по-мексикански.

Я благодарен предыдущему рецензенту за ценные разъяснения, но я настроен к роману ещё более критично. Это непретенциозное развлекательное чтение, но даже чтиво подобного уровня должно держаться некой непротиворечивой системы. Здесь же новые элементы вводятся в действие без всякого соотношения с уже имеющимися структурами, просто для получения «лузлов», как это было модно выражаться некоторое время назад. Тот же ифрит — для чего он? Просто для хохмы, он не ускоряет и не усложняет действие. Без всякого ущерба для сюжета ифрита и его вмешательства можно вырезать из повести — никто даже не заметит, ибо это «вставные эпизоды», «шоустопперы».

Гномы, да? А за лесом, надо полагать, эльфы выставили дозоры против орков, а за горами сидят Саруман с Сауроном? В общем, «Золото гномов» не ревизионизм Вселенной Конана, а просто халтура. Мир, описанный в романе, составлен из обрывков миров, придуманных разными (очень разными) писателями, писавшими о разном. Аура вселенной Говарда, где на грандиозных руинах исчезнувших цивилизаций возникают юные «варварские» королевства, в книжке Хаецкой утрачена полностью. Все элементы сюжета собраны вместе случайно, по принципу «забавности» и «неожиданности» («ух ты, вот это поворот!»), и никак не стыкуются друг с другом. Это прицпип, «а что если на место Бильбо Беггинса вставить Конана-Варвара?»

Такая халтура годится только для одноразового чтения. Я не могу представить читателя, который настолько нетребователен, что захочет повторно перечитать сие творение госпожи Хаецкой.

Наверно, это самый незамысловатый и традиционный рассказ М.Р.Джеймса. Всё сделано в лучших традициях хоррор, но нет даже попытки выйти за пределы традиции.

Тем, кто любит хоррор, новелла про «потерянные сердца» должна понравиться больше остального творчества автора «Рассказов антиквария о привидениях». Все особенности жанра ужаса соблюдены с неукоснительной точностью, даже с некоторым щегольством повествовательным мастерством. Постепенно нарастающее ощущение жути, чего-то по-настоящему страшного, разряжающееся в действительно кошмарном кровавом финале. Но лично мне нравятся больше другие новеллы Джеймса, те, в которых он проходит по грани жанра, провоцируя фантазию читателя, но не давая свершиться самому ужасному буквально на глазах героев. Здесь же всё подано несколько прямолинейно, как у Брема Стокера. Это хорошо, даже очень, но я у М.Р.Джеймса ценю другое.

Странным образом ироническая интонация рассказа не снимает ужас происходящего, а усиливает его. Случайные свидетели сверхестественных событий никак не могут поверить в реальную опасность и тычутся носом в места, от которых стоило бы держаться подальше. Автору рассказа понадобился буквально срыв сюжета, чтобы до героев дошло, что «шутки кончились».

По атмосфере этот текст очень напоминает новеллы Э.Т.Гоффмана, в которых грань между реальностью и галлюцинацией то и дело расплывается.

Очень хорошая и весёлая книжка с печальным (но это светлая печаль, радующая если не персонажей, то читателя) концом, написанная эрудитом, который не стремится скрывать свою эрудицию.

Персонажи (едва намеченные фигуры) прогуливаются по лабиринту музея культуры, комментрируют экспонаты и обмениваются язвительными репликами по поводу экспозиционных особенностей. Собственно, это всё, а сюжет служит не более чем смазкой для вращения колёс авторского остроумия. Вся эта «машина юмора» выстроена так хорошо и функционирует настолько безупречно, что единственным поводом к недовольству читателя может быть лишь небольшой объём книги «Каллиопа, дерево, Кориск». Жаль, что она кончается так быстро.

Однако могут быть и другие мнения.

Русскоязычные читатели, увы, привыкли, что русскоязычные писатели ходят на четвереньках, едят с пола и надрывно мычат, стремясь подобными телодвижениями поднять самооценку русскоязычных читателей, которые хоть и не семи пядей во лбу и «умных книжков не читали», но с пола всё же не едят. Они надеются, что читатель скажет «Вот, писатель иванов-прилепин чистая скотина, а я не таков, я выше его».

Но Роман Шмараков писатель совершенно другого (практически не встречающегося в отечественной литературе) типа. Он умный, остроумный, начитаный и таковым же считает своего читателя. Лёгкая книга из разговоров и фантазий, не старающаяся казаться чем-то бóльшим — прекрасный отдых. Всё равно что хорошую лёгкую музыку послушать, Шуберта или, там, Леонардо да Винчи (1690-1730).

Но, конечно, часть читателей, недовольных высоким уровнем интеллектуального и культурного развития Романа Шмаракова, категорически его осуждает. Мне кажется, Роману Львовичу не следует огорчаться по этом у поводу.

Книжка основателя сайентологии Рона Хаббарда — очень слабый роман со стандартным даже для 1940 года сюжетом. Собственно, сюжет на небольшой рассказ, до формата романа он растянут искусственно, для публикации (романы покупают охотнее, чем сборники рассказов).

Как и некоторые другие рецензенты, большую часть времени, затраченного на чтение романа Рона Хаббарда, я ожидал, что все стандартные «пугалки» к финалу вывернутся неожиданной стороной и развитие событий окажется страшнее всех предположений — ведь не может же быть всё настолько тупо! Нет, может. Все «пугалки» оказались именно тем, чем представлялись с самого начала — стандартными детальками из pulp fiction. А когда спускающемуся в глубину преисподней главгеру встречается ведьма из диснеевского мультфильма «Белоснежка и семь гномов» и он не смеётся, а пугается в очередной раз, мне всё про Рона Хаббарда стало понятно...

Ну что тут сказать? Да, Рон Хаббард, глава необыкновенно влиятельной и богатой сексты сайентологов, изобретатель дианетики, суть которой в том, что, если непрерывно повторять «халва-халва-халва-халва», то во рту станет сладко, подсуетился и купил для своей книжки положительные отзывы уважаемых писателей. Денег для рекламы этого юношеского графоманского опуса Хаббард не пожалел — в самом деле, он же миллиардер. Но книга, примитивная, глупая книга, того сорта, что пишутся анонимными халтурщиками по бросовым ценам и продаются в привокзальных киосках скучающим пассажирам за сущие копейки, книга лучше не стала.

Что-то в этом романе есть схожее со знаменитым «самым плохим фильмом в истории кино» «План 9 из открытого космоса» Эда Вуда: картонные декорации, плохие актёры, убогий сюжет и бездарная режиссура.

Судя по рецензиям на этот роман, среди посетителей FantLab´a есть активные члены секты сайентологов, поклоняющиеся Рону Хаббарду и восхваляющие любой пук Великого Магистра Дианетики и Геомантики. Если их религиозные чувства задеты моей рецензией, заранее прошу у них прощения. Честное слово, я не нарочно.

В этой изящной зарисовке сконцентрировано огромное количество мотивов, которые могли бы развиваться в самых разнообразных направлениях. Драматургическое и композиционные мастерство Уильяма Тенна поражает. Ни одного лишнего слова, ни одной посторонней детали — при всей внешней лёгкости чрезвычайно концентрированный текст, своего рода «конденсированный роман», как сказал бы Дж.Баллард.

Убедительное воспроизведение атмосферы штетла, перенесённого в условия мегаполиса, рефлексия по поводу еврейской ментальности и еврейской мистики и даже кивок (вполне уважительный) в сторону левого движения, что для американского фантаста почти немыслимо.

Замечательная новелла, находящаяся целиком и полностью в русле «новой волны». Отчасти напоминает превосходный роман Фрица Лейбера «Ведьма», но, похоже, Уильям Тенн решил показать своему коллеге, как правильно писать такую скользкую тему современного ведьмовства, выжимая из псевдомистических аксессуаров максимум эффектов, но оставаясь при этом в рамках лёгкой, почти легкомысленной интонации.

«Нанкинский Христос» — одно из грандиознейших созданий мировой литературы в целом.

Апофеоз чистой веры, поданный в максимально сниженном обличьи малопристойного анекдота.

Мастером литературного анекдота был Гюи де Мопассан (умерший, между прочим, от сифилиса), поднявший анекдот на головокружительную высоту, делавший из анекдотов бриллианты, бессмертные шедевры (сам Лев Толстой желчно завидовал такому мастерству). Но Акутагава Рюноске вступил в состязание с Мопассаном — и победил. «Нанкинский Христос» стоит настолько же выше самых лучших новелл Мопассана, насколько эти новеллы стоят выше всей предшествовавшей ему новеллистики.

«Нанкинский Хистос» прекрасен сам по себе, без дополнительных комментариев. Но, вообще-то стоит помнить, что христианство в Японии с XVII века было запрещённой религией и христиан, уличенных в приверженности культу, немедленно казнили самым свирепым образом. Только после Революции Мейдзи законы начали смягчаться. Так что в глазах современных Акутагаве читателей новелла выглядела весьма и весьма скандально.

Но для нас, современнных любителей литературы, эта скандальность не важна. Она только помешала бы насладиться бесконечным лабиринтом смыслов и значений, вложенных в «Нанкинского Христа».

Забавная юмореска с серьёзным подтекстом, направленная против расизма и ксенофобии.

В 1956 году она выглядела совсем не так, как нынче, ибо современный хоррор растащил детали этого известного в своё время рассказа по сотням романов, повестей и рассказов, превратив в банальность (вампиризм, как генетическое заболевание? да, на эту тему написано много, и даже больше). Но, несмотря на растиражированность приёмов, новелла Уильяма Тенна всё равно читается с большим удовольствием.

Можно сказать, что в «Проблеме слуг» Уильям Тенн вернулся к проблематике «Нулевого потенциала» — к последовательному уничтожению индивидуализма в тоталитарном социуме.

Но тут, в этом рассказе, ситуация немного усложнена (хотя сюжет и композиция рассказа упрощены). Люди не сами по себе отказываются от индивидуализма (как это было в «Нулевом потенциале»), а общество целенаправленно формирует их такими, какими они потребны для функционирования социума в целом.

Книга представляет собой убедительное свидетельство того, что современная российская литература не просто мертва, но и никогда не жила. Это своего рода «текстовой манекен», пустой внутри. В нём никогда не текла живая кровь — он склеен из папье-маше.

Бездарные графоманы обычно пишут, чтобы высказаться, выплеснуть мысли и чувства, которые по причине их литературной бездарности выглядят нелепо, коряво и, тем не менее, обладают неким перверсивным обаянием — они уродцы, но живые, уроды страдающие и чувствующие. Однако Николаенко, похоже, даже не графоман, чувств никаких не испытывает, мыслями не мучается, и книжку написал не для читателей, а исключительно для членов отборочной комиссии «Русского Букера»: посмотрел, что читают и что хвалят Дима Быков, Людочка Улицкая, Оля Славникова и другие чудесные Хранители Великой Отечественной Литературы, и подстроился под заранее известные прописи. При этом, из-за бездарности Николаенко схематичная рассчитанность текста буквально лезет в глаза.

Блистательная панорама по мировой культуре середины 20-х годов, высмеивающая разом все господствующие идеологические тенденции «ревущих двадцатых», от фашизма до анархизма, от крайне правых политиков до крайне левых, причём достаётся и центристам. Алексей Платонов виртуозно спародировал манеру выражаться самых разных героев эпохи, от Генри Форда и Махатмы Ганди до Виктора Шкловского и Владимира Маяковского, заставив их петь хвалу аппарату для мастурбации.

Михаил Золотоносов в известной статье подробно проанализировал текст Андрея Планонова, проследил его истоки и доказал, что «Антисексус» — не просто хохма, но и серьёзная декларация отнюдь не забавных принципов моделированая поведения массового человека.

В сборнике «Слово и Тело» статья, расшифровывающая недомолвки Федора Михалыча (царствие ему небесное) Достоевского в убранной главе романа «Бесы», наименее поразительная. Ну да, Михаил Золотоносов с сокрушающей убедительностью доказал, что сексуальные действия Ставрогина, описанные обиняками, ныне именуются «оральным сексом»... Для времён «Бесов» это было нечто невероятно непристойное и чудовищно извращённое, однако сегодня воспринимается довольно спокойно. Нравы изменились.

Любопытно, что из перечня работ, помещённых в «Слово и Тело», аккуратно исключена статья, посвящённая истории создания и постановки «Зойкиной квартиры» Михаила Булгакова. Это неудивительно: Булгаков — кумир миллионов, а статья довольно ехидная и совсем нелицеприятная. Миллионы хотели бы, чтобы эта статья не была написана.

PS. Замечательно, что кое-кто из миллионов страстных и нежных поклонников Булгакова не поленился выразить своё отношение к этой заметке. Да, в самом деле, это ведь оскорбление религиозных чувств, практически уголовка — невосторженные отзывы о Булгакове МихалАфанасьиче.

Но если без шуток, том работ Михаила Золотоносова замечательный. Он написан прекрасным языком, интеллектуально утончён, даёт многообразную пищу для размышлений, позволяет взглянуть на советскую культуру с неожиданных точек зрения и битком набит редчайшими, не упоминаемыми ни в каких исторических трудах фактами — причём к каждому факту аккуратно приложена сноска, указывающая, откуда данный факт взят, откуда он стал известен. При внешней эксцентричности работ блистательного Михаила Золотоносова, они все проверяемы. Всегда можно уточнить любую предъявляемую деталь конструкции. Именно это — невозможность опровергнуть выводы и положения Михаила Золотоносова — бесит людей, категорически несогласных с ехидным эрудитом, разрушителем авторитетов.

Прекрасная работа, глубокая, информативная и серьёзная по тону, на деле оказывающаяся памфлетом, направленным против сталинских «инженеров человеческих душ», стремившихся манипулировать массами.

Золотоносов обращает внимание на мелочи истории, ускользающие от взгляда исследователей, увлечённых кремлёвскими и околокремлёвскими интригами и потому неспосоьных восстоздать полноценную картину эпохи.

В сущности, его подход — несмотря на неизменный сокрушительный сарказм (Золотоносов немилосерден, заметил один культуролог) — близок легендарной французской школе Анналов, исследовавшей именно повседневность, а не героические деяния.