Вопрос: “Величайшая книга в русской литературе ХХ века?”.

Опросите 100 человек, и, будьте уверены, 90 из них отдадут голос за “Мастера и Маргариту” или “Тихий Дон”.

Но мало кто вспомнит о книге Василия Гроссмана “Жизнь и судьба”. По сей день этот тяжёлый, многоуровневый текст большинством не прочитан и не понят. И его непрочтение — это большой пробел в культурном генокоде человека.

Эпопея о Сталинградской битве (а точнее, о людях, в ее условиях живущих) была запрещена в 1961 году и впервые опубликована в СССР спустя почти 30 лет, после смерти автора (наверное, нет страшнее участи для писателя). И причины для ареста романа действительно были.

Роман вмещает массу героев из разных сфер. И почти каждому предстоит ответить на главный вопрос: “Как на войне сохранить не только тело, но и душу?” Здесь поднимаются темы свободы и ценности человеческой жизни, сопоставляются советский и фашистский режимы (в результате мы находим между ними значительно больше сходств, чем видится на первый взгляд).

Размышления о дружбе, о чувстве времени, о природе добра и результатах вечной борьбы за него — это подлинная философия в лучших ее традициях.

А в число самых пронзительных фрагментов, встречавшихся мне в литературе, входят:

Письмо матери к сыну из еврейского гетто;

Сцена истребления людей в газовой камере.

Гроссман смог унаследовать лучшие традиции русской прозы, спаяв масштабность Толстого, идейность Достоевского и чеховское видение внутреннего мира человека.

И простят меня почитатели Симонова, Васильева, Богомолова, Воробьева, Быкова, Астафьева, Некрасова и других летописцев Великой Войны. Но пройдет сто-двести лет. И перечитывать будут Гроссмана. Его роман обречен на вечность. Потому что он в первую очередь не о событиях, а о философии войны. Он об идеях. А идеи правят миром.

Все цитаты романа не вместятся и в 10 постов. Но вот, по моему мнению, наиболее важная:

«Самое странное из всех чувств! Оно непередаваемо, им нельзя поделиться с самым близким человеком, женой, матерью, братом, сыном, другом, отцом, оно тайна души, и душа, даже если она страстно этого хочет, не может выдать своей тайны. Человек унесет чувство своей жизни, не разделит его ни с кем. Чудо отдельного, особого человека, того, в чьем сознании, в чьем подсознании собрано все хорошее и все плохое, смешное, милое, стыдное, жалкое, застенчивое, ласковое, робкое, удивленное, что было от детства до старости, — слитое, соединенное в немом и тайном одиноком чувстве одной своей жизни.»

ЧЕРНОРАБОЧИЙ ЛИТЕРАТУРЫ

“Продюсер” одесского диалекта Исаак Бабель отзывался о себе как о человеке без воображения. “После каждого рассказа я старею на несколько лет”, — говорил он. И вряд ли преувеличивал.

Если необходимо описать его творчество одной фразой, то сложно найти более подходящую: “Ясность и сила языка не в том, что к фразе уже нельзя ничего прибавить, а в том, что из нее уже нельзя ничего выбросить”. Таковы его “Одесские рассказы”. Точные, как стрела Робина Гуда. Хлесткие, как пощечина.

Чтобы создать на бумаге Одесский мир с его солнцем, биндюжниками, ворами, рыбаками, крикливыми женщинами, многим авторам понадобился бы толстый роман. Бабель сделал это несколькими короткими рассказами.

В них реальный бандит начала XX века Мишка Япончик предстает Беней Криком по прозвищу Король. По ходу сюжета автор иллюстрирует обоснованность его никнейма. Но главный вопрос “Одесских рассказов” не “О чем?”, а “Как?”.

Как писатель, самолично не выдумав ни истории, создал такую литую прозу? Как из рукописи в сто страниц выходил отшлифованный семистраничный бриллиант? Как человек с тоской в глазах и “осенью в душе”, плача от усталости, творил такой задорный текст?

Ответ таков: усердие важнее таланта, терпение сильнее фантазии. Работой каторжника Бабель сумел достучаться до читателя.

В молодости Бабель был благословлен Горьким, получив напутствие быть честным литератором. Таковым Исаак и остался до конца жизни.

После “Одесских рассказов” будет “Конармия”, в которой насилие воплотится уже не в ворах, а в красных кавалеристах. Новый сборник осудит Буденный, а самого Бабеля назовет “дегенератом от литературы”. За писателя вступится тот же Горький, но лишь на время отложит для опального автора гильотину цензуры. Спустя 16 лет, став заложником своего детища, Исаак Бабель будет расстрелян.

Но жемчужина его творчества, “Одесские рассказы”, надолго переживет своего создателя, по сей день сияя цветистостью языка и изящностью повествования.

Есть книги-семечки. Они не несут пользы. Коротая вечер, вы их прочтете и забудете название завтра же. Есть книги-таблетки. Их польза бесспорна. Но действия не хватит надолго. И вскоре вы потянетесь за новой инъекцией.

Есть же книги-вакцины. После них жизнь не будет прежней. Подобное прочтение 一 точка невозврата. Этот вирус останется в вас навсегда. Таким вирусом для меня стала “Повесть о жизни” Паустовского.

Со школьных времен во мне жил стереотип: “Паустовский 一 это что-то нудное о березках”. Но какая-то сила потянула меня к яркому трехтомнику. Я открыл первую страницу и… Не уверен, есть ли любовь с первого взгляда, но теперь я точно знаю, что существует любовь с первых строк.

Три недели запоя. Ни одна книга не лечила мои душевные раны так ласково. При этом ни над одной книгой в жизни мне не приходилось так горько плакать. Вместе с автором я выстрадал его историю и прожил с ним целую жизнь. И мне досадно думать, что эта прекрасная жизнь кончилась. Хочется верить, что Константин Георгиевич и сейчас, вздыхая полной грудью, с прищуром идет по горячему песку дикого пляжа 一 там, куда он может перенести читателя всего несколькими строками своего безупречного слога.

Во времена войны всех против всех безнадежный романтик напомнил нам, для чего мы рождены. В мире мрака, зла и пошлости он запечатлел красоту души, величие природы и торжество доброты. При этом, ведя рассказ от первого лица, автор скромно оставил себя на втором плане, предоставив главную роль эпохе и удивительным людям, с которыми его сводила судьба.

Увязнув в этой беседе тет-а-тет, я осознал, почему повествователь стал мне так близок и симпатичен. Всю жизнь, независимо от тех, кто его окружал, в душе он был безмерно одинок. Порой кажется, что он отправил мне этой книгой личное послание. Что я переверну последнюю страницу, а там выведено красивым почерком: “Для Виталия!”.

И все же в этом автобиографическом романе найдется место для каждого. Если вам дорога литература, несущая свет, то по прочтении ваше сердце обречено на вирус с названием “Повесть о жизни”.

Какие же бездонные глубины человеческой души порой скрываются за пылящейся на полке старенькой, невзрачной зеленой обложкой с непримечательным названием «Обрыв».

Я не знаю, откуда в Вас, Иван Александрович, столько жизненной мудрости, опыта и наблюдательности, соединённых со способностью все это органично изложить всего на семистах страницах, но такое ощущение, что и за 200 лет столько не накопить. Никаким современным самопровозглашенным специалистам по психологии, которых так любит читать современная молодежь и так кичится этим, и не снилось такой проницательности. Вот лучший учебник по психологии. И название ему «Русская классика».

Может, этот роман просто слишком личный для меня(поэтому я даже решил написать такую оду ему), и другие его не смогут так оценить, но я не соглашусь с теми, кто называет его женским. Это роман для обоих полов.., но не для всех возрастов — очевидна причина того, что он не входит в школьную программу. Так же, как и понять в этой книге мотивы поступков своей внучки может только бабушка, имеющая достаточно опыта за спиной, так и проникнуться глубиной повествования сможет лишь тот, кто знает, что такое страсть и как горько порой приходится за неё платить.

Кстати, о героях: образы выписаны замечательно. Это подкупает сразу же. Вокруг нас всюду ходят и Козловы, и Райские, и Веры, и Тушины, и Марфеньки, и многие другие. По крайней мере, я нашёл почти для каждого персонажа его психологического двойника среди своих знакомых. Описывать их характеры подробно я сейчас не вижу смысла. Для этого надо писать пояснительную записку к «Обрыву», которая будет по объёму соизмерима с самим романом.

Сюжет с виду не пестрит какими-то крутыми поворотами, достойными блокбастера, но это ещё больше только как будто говорит нам: «Все описанное происходило, происходит и будет происходить вокруг; это роман о нас с вами, а кто вы из персонажей — это решать уже вам».

Это роман для молодого поколения, которое привыкло считать, что старшие уже своё отжили и не знают нынешних нравов и принципов. «Что вы нас, дескать, учите? Сами с усами.» Но это и роман для старшего поколения, которое привыкло смотреть на молодежь свысока и причитать, что нынче молодёжь уже не та. «Вот мы, дескать, в своё время были благоразумнее и чище в своих помыслах.» Но ошибутся и те, и другие, когда так скажут. Все циклично. Старшие поколения когда-то были младшими и так же оступались, падая в «обрыв», а младшие станут старшими и будут со временем забывать о своих падениях, говоря красивые слова о нравственности. И горе тому, кто о них забудет, пытаясь самовольно возвести нимб над своей головой.

Это роман о том, чем для человека оборачиваются его цинизм и надменность. В компанию к Ставрогину и Базарову попадёт и Волохов. Наказание неизбежно.

Это роман для тех, кто к тридцати годам ещё не определился, кем он хочет стать, когда вырастет. И для тех, кто определился, но ему все же кажется, что его великой миссией могла бы быть другая стезя — это на самом деле стать вторым Достоевским или Да Винчи, а не преданно протирать штаны в офисе. И для тех, кто считает, что хитрость, приспособленчество всегда победят доброту, простоту и чистоту душевную. И для многих, многих других: неравнодушных к мнению других и наоборот слишком равнодушных, холодных и страстных, талантливых самородков и тех, кто добивается всего своим упорством, счастливых в любви и тех, чьё сердце разбито и растоптано, доверчивых и ревнивых, горделивых и умеющих прощать. Этот текст невероятно многогранен. Просто читайте его и наслаждайтесь. И поверьте мне, простому обывателю, что каждый из вас найдёт в нем частичку себя, заставив посмотреть на себя со стороны.

Ведь все из нас когда-то спускались в свой «обрыв». И главное в жизни — уметь из него достойно подняться. Но велик лишь тот, кто сумеет вынести из «обрыва» не только себя, но и другого.

Похмельный синдром любви. Как было хорошо и беззаботно вчера. И как с той же пропорцией больно и тоскливо сегодня. Ничем это не излечить. Подобное лечат подобным.

Не привязывайтесь к людям, имейте гордость и нужную долю эгоизма. Не подставляйте свои голову и сердце под СОЛНЕЧНЫЙ УДАР... и если вы в этом преуспеете, то просветите меня, как вам это удалось...

Книга, полная мудрых метафор, где под каждой метафорой скрывается не менее мудрая истина.

Такая литература открывает глаза на жизнь, которая не устает бить нас подобно «человеку в красном свитере». При этом с каждым новым ударом «дубиной» делает нас сильнее.

Однозначно на полку! И однозначно для прочтения юношам допризывного возраста, а также их родителям...