У каждого поэта есть провинция... Именно туда, в провинцию, довольно отдаленную от кремлевских звезд и башен, и отправляют успешного — по советским и даже по светским меркам — поэта Эдуарда Евтушкова. Повод — неправильное, с идеологической точки зрения, интервью буржуазному журналу «Штерн»; причина — необходимость правильного, с идеологической точки зрения, освещения коммунистической стройки века — сооружения Братской гидроэлектростанции. Подоплека же — в намерениях и действиях самой Братской ГЭС — так называемой «субъектности» (в иной системе координат уместно использовать термин «эгрегор»), олицетворяющей согласно известной формуле электрификацию советской страны.

Повесть Михаила Савеличева в лучших традициях постмодернизма (простите за оксюморон) перелицовывает известную поэму Евтушенко на фантастический лад. Убедительности ей — и понимания происходящего читателю — добавляют цитаты из выдуманных работ настоящего философа Эвальда Ильенкова (и его соавторов).

Есть и другая — едва не прервавшаяся — традиция, которой наследует автор. Речь идёт об упрямом оптимизме советской фантастики в отображении мира, который добр, и будущего, которое светло.

Посредством Братской ГЭС, с помощью электрического тока Савеличев воскрешает/реанимирует идеалы шестидесятых, а заодно идеальные шестидесятые: грандиозные проекты преобразования природы, отважные пионеры стройки — «первоэшелонники», внимающие поэтам толпы и культурно подкованные (рассуждающие о Феллини и итальянских неореалистах, знающие иностранные языки) рабочие и всеобщая устремленность в грядущее — таков образ светлого прошлого, (вос)создаваемый писателем.

Удивительное дело. Пока в англо-американской фантастике идут нешуточные бои между правым и левым лагерями, отечественная фантастика в большинстве своем политически аморфна. Разве что лежат на книжных развалах и снуют туда-сюда по отечественной истории «попаданцы», разочарованные развитием событий и норовящие в механизме истории что-то подправить. Повесть Савеличева среди них — «белая ворона»; не только потому, что являет собой идеологическое высказывание в деидеологизированном пространстве, но и потому, что работает ровно противоположным «попаданчеству» образом. Оживленные писателем идеи и идеалы прошлого, пробуждают ностальгию по несостоявшемуся будущему, «полудню двадцать второго века» и читателя зачаровывают.

«Аэрофобия» не похожа на другие произведения Хуснутдинова. Короткие этюды — зарисовки о человеке в предлагаемых, всегда фантасмагорических, обстоятельствах — первоначально кажутся не связанными друг с другом. Одна видимость сменяется другой, и фрагменты начинают превращаться в звенья единой цепи сновидений. Способность, даже склонность человеческого разума распознавать и, что особенно важно, достраивать паттерны (образы) давно известна. Из этого укоренного в природе человека свойства видеть образы «между газетным растром и пиксельными сотами» (фраза из «Аэрофобии») произрастают и религии, и теории заговора. Эти две темы — важные константы в творчестве Хуснутдинова; с их взаимосвязью, например, работает предыдущий роман писателя — «Дни Солнца».

Фантастика часто рассматривается как метафора, перенос исторических и социальных реалий в пространство воображаемого. В такой трактовке «Аэрофобия» — безусловный эксперимент и лично для автора, и для читателей, текст на сопротивление — проявляет себя как эссенция жанра, лишенная примесей сюжета и персонажей.

Череда метаморфоз, происходящих с рассказчиком (-ами), перед читателем предстает в виде притч, коанов или просто калейдоскопа персональных образов, которые надлежит распознать. Эти сновидческие истории с беспокойным усердием расшатывают опорные конструкции мироздания и личности, задавая вопросы о времени и вечности, боге и бессмертии, памяти и истории (один из самых протяженных фрагментов текста под названием «Знаменатель» посвящен как раз рассуждениям об историческом процессе и исторической же памяти). Иными словами, «Аэрофобия» принадлежит к яркому и редкому подвиду онтологической фантастике. Фантастике, простите за плохой каламбур, не событийной, а — бытийной; затрагивающей самые основы нашего существования. В абсурдистском пространстве, волей автора освобожденном от тяготения физических и жанровых, повествовательных законов, это удается сделать, пожалуй, наилучшим образом.

Случаются в отечественной фантастике романы, идущие вразрез с господствующими темами, стилистиками и образами и написанные настолько мощно, что они не просто попадают в десятку, но и мишень разносят ко всем чертям. В прошлом десятилетии таким романом был «Я, Хобо» Сергея Жарковского. А до того — «Реквием по пилоту» Андрея Ляха.

И вот – полтора десятка лет спустя – «Челтенхэм». Действие нового романа происходит в той же вселенной (и даже вселенных), что и действие «Реквиема». Однако «Челтенхэм» — повествование куда более широкоформатное, и стилистика его варьируется от квазиисторической, «шекспировской» хроники до абсурдистского экшена.

Основное действие романа разворачивается на далёкой планете Тратере во времена «модернизированного средневековья», где специальный агент Института Контакта по имени Диноэл Терра-Эттин должен раскрыть загадку Базы инопланетян.

«Челтенхэм» богат на фантастические выдумки и сложносочиненные сюжеты. Здесь и Траверс — «дикое поле» известного и освоенного космоса, и «выращивающие информацию» Зелёные Облака, и многочисленные секретные операции и тайные агенты, и противостояние Земли и Стимфальской империи, и, разумеется, угроза инопланетного вторжения. Также встречаются в тексте и — перемешанные причудливо — реалии разных миров и писателей, от Ивана Ефремова до Джоан Роулинг.

Однако обращается с этим богатым арсеналом писатель весьма своевольно. Он, словно следуя известному наставлению из романа Брэдбери, пишет поперек разлинованных и исхоженных сюжетов. Лях подбирает фантастическую диковинку (например, Врата для путешествий между мирами), рассматривает и прилаживает к неспешному течению сюжета – а иногда и отбрасывает за ненадобностью.

По мере накопления в повествовании имён, объектов и событий становится все явственнее, что научно-фантастическая машинерия – лишь обрамление и украшение для классического по сути и по форме романа – с обилием персонажей, несколькими сюжетными линиями и к тому же весьма изощренно устроенного (подсказка будущим читателям – важные для понимания финала детали спрятаны в сносках).

Психологичный и щедрый на подробности жизни «Челтенхэм» использует фантастические декорации, чтобы подстать своим не-фантастическим предшественникам рассказать о траектории человеческой судьбы.

Такие романы в фантастике появляются нечасто. Тем ценнее.

Хороший рассказ.

Не слишком оптимистичный — потому что как-то мимоходом, мимолетно погибло население целой планеты.

Не слишком мрачный, потому что герой получает искомое искупление, дав начало новой жизни.

«Пиротехнический» (c), взрывной стиль придёт к Бестеру позднее, но густые эмоции и неожиданная концовка — всё это уже есть в одном из его ранних рассказов.

Читать рекомендую в переводе Гладковской, под названием «Одинокий Адам».

Для примера перевод финального абзаца.

В переводе Е. Ходос(а?):

И Крэйн понял, что привело его к морю. Не нужно ни Адама, ни Евы. Должно быть только море — великое, дающее жизнь. Море позвало его обратно в свои глубины для того, чтобы вскоре вновь могла возникнуть жизнь, и он был доволен.

Вода мягко баюкало его. Тихо… Спокойно… Мать укачивала последнее дитя старого круговорота, которое перейдет в первого ребенка нового круга.

И Стивен Крэйн тускнеющими глазами улыбался звездам, равномерно разбросанным в небе. Звездам, еще не собравшимся в знакомые созвездия; они не соберутся еще сотню миллионов лет.

В переводе Е. Гладковской:

Теперь он понимал, что вело его к морю. Одинокому Адаму нужно море, великая матерь жизни. Она позвала его, чтобы жизнь зародилась еще раз. И тогда Крейна охватило умиротворение.

Его бережно покачивала вода. Мать ласково баюкала свое последнее дитя, рожденное в старом цикле, чтобы оно стало началом нового. Угасающие глаза Стивена Крейна улыбались звездам, усыпавшим чистое небо. Звездам, среди которых не было знакомых нам созвездий. И не будет еще долгие миллионы лет.

Действие романа Йена Макдональда происходит в Бразилии. Точнее – в Бразильи. Мир, описываемый в книге, отличается от нашего во многих – больших и малых – проявлениях. Однако как убедится каждый, прочитавший роман, к жанру альтернативной истории никакого отношения он не имеет. В чём же загадка «Бразильи»?

Три временных линии образуют единый сюжет романа. Одна из историй отнесена в начало восемнадцатого века – время колониального освоения португальцами новых земель. Действие второй разворачивается в недалёком будущем. Третьей – в современности.

Возможности, предоставляемые такой триединой структурой повествования, автор использует сполна, представляя читателю многовековую историю страны, её культуру и национальный колорит.

Историческая часть триптиха весьма подробно, с архаичными и аутентичными деталями, воссоздаёт хронику миссионерской деятельности ордена иезуитов и жизни португальской колонии. Герой этого фрагмента, священник Льюис Квинн пересёк океан с особым поручением: подняться вверх по течению Амазонки и призвать к порядку отца Диегу Гонсалвеша, создавшего в джунглях собственное теократическое государство.

Любопытно, что у этого выдуманного «Города Бога» есть исторический прообраз – «христианская республика», основанная иезуитами на территории современного Парагвая и просуществовавшая более полутора сотен лет (Этим событиям посвящен фильм «Миссия» (1986) Ролана Жоффе с Робертом де Ниро в главной роли). Эта попытка построения утопии стоит в одном ряду с фаланстерами Фурье и «Новой гармонией» Роберта Оуэна.

Однако для понимания романа Макдональда и его литературных приёмов важнее другое пересечение. Фабула этой части «Бразильи» недвусмысленно напоминает о «Сердце тьмы» Джозефа Конрада.

Действительно, «Бразилью», наряду с «Рекой богов» и «Домом дервиша», вполне можно назвать фантастическим колониальным романом. Эти книги образуют в творчестве писателя своего рода «окраинную трилогию», в фокусе внимания которой – государства догоняющего развития, оказавшиеся на периферии капиталистической мир-системы. Такой подход позволяет Макдональду не только погрузить читателя в экзотику других культур (как говорит англоязычная википедия — «non-Western societies»), но и продемонстрировать столкновение и пересечение науки и религии, высоких технологий и старинных традиций. Автор живописует обычаи многоликой Индии и старинные улочки Стамбула наряду с искусственным интеллектом и биологическим компьютером.

Ростки будущего в виде современных и даже пост-современных компьютерных, промышленных и социальных технологий, пробивающиеся сквозь трещины в основе ещё традиционных или только модернизирующихся обществ – вот подходящая иллюстрация для этой трилогии Макдональда. Подходит для этой цели и знаменитая максима Уильяма Гибсона о том, что «будущее уже здесь, только оно неравномерно распределено».

Тень отца киберпанка как раз мелькает в той части «Бразильи», которая описывает будущее.

Квантумейрос – хакеры, работающие с квантовыми компьютерами – крутыми повадками напоминают компьютерных ковбоев Муравейника. Да и обжитая гигантская свалка на окраине Сан-Паулу, и бедняцкие фавелы – пространства вполне гибсоновские.

Повторяющейся рефрен романа гласит, что «в Бразилии всё по-другому». И в современной части триптиха также хватает местного колорита: многочисленных диких обезьян, населяющих Бразилию, Макдональд, конечно, не вспоминает, но в повествовании появляются – и занимают важное место – и бразильские телесериалы, и футбол, и капоэйра.

Наряду с яркими фантастическими и этнографическими подробностями, оживляющими мир романа, наличествуют в книге и описания поединков – на шпагах и с голыми руками (и ногами – капоэйра же!), и на квант-ножах. А также сражения в джунглях Амазонки, и наёмный убийца, охотящийся на своих жертв с луком из углеродного нановолокна и стрелами с квантовыми лезвиями.

Макдональд благосклонен к тем читателям, кто ждёт от книги острого сюжета и приключений. И они занимают в тексте неожиданно много места – в сравнении с другими книгами «окраинной трилогии».

Зато финал романа предсказуемо сводит воедино все сюжетные линии, и события приобретают вселенский (и даже мультивселенский) масштаб. Было бы непростительной ошибкой по отношению к читателю рассказать о природе Бразильи более подробно. Но сложно удержаться от замечания о том, что последующей и упрощенной реинкарнацией этой идеи станет трилогия «Эвернесс», написанная для подростков.

Следует признать, что «Бразилья», хотя и превосходит и «Реку богов», и «Дом дервиша» масштабом замысла, как роман им уступает: «Река богов» представляется более экзотичной, а «Дом дервиша» сильнее высекает искры из столкновения модерна и традиции.

Но дело не только в этом. Пусть персонажи Макдональда традиционно психологичны и убедительны, а их жизненные перипетии вряд ли оставят читателя равнодушным. Увы, течение сюжета чересчур прихотливо – рояли в полузатопленных джунглях не всплывают, а вот лягушки с мистическими свойствами и могущественные миллиардеры появляются в повествовании слишком внезапно и не слишком обоснованно.

Впрочем, подобное сравнение лукаво. Безотносительно других книг писателя «Бразилья» богата на экзотические детали и футурологические зарисовки, обладает яркими персонажами, бодрым сюжетом и оригинальной идеей. И завершая рецензию прямолинейным и простодушным выводом, следует заметить, что роман – настоятельно рекомендуется к прочтению.

Земля атакована, цивилизация уничтожена. Большим взрывом начинается роман «Роза и червь» Роберта Ибатуллина, способный потягаться с лучшими представителями англо-американской космической оперы масштабом описываемых событий и проработанностью сеттинга. Основное место действия книги – Солнечная система, осваиваемая потомками уцелевших при Ударе, который нанесла цивилизация из созвездия Орла. Поселения на Луне, Марсе и Венере, колонии на астероидах объединёнными усилиями успешно отразили атаку аквилианского флота, которая последовала спустя два столетия после бомбардировки Земли. И хотя командование Космофлота по-прежнему считает реальной угрозу нападения аквилиан, отсутствие общего врага обернулось интригами и соперничеством между бывшими союзниками, а тем временем на заново обживаемой Земле распускаются загадочные чёрные цветы.

Изображение жизни космиков удалось Ибатуллину. Антропофабрики и циклики, тьюринги и сигиллы, нульдевы и хайгравы — общественное устройство и технологии будущего выписаны детально, представляя цельную и весьма убедительную картину. Впечатляют и технические подробности противостояния, растянувшегося на несколько веков – с атаками на досветовых скоростях и орбитальными бомбардировками.

Однако за пределами этих механических конструкций автор не столь убедителен: сюжет книги незамысловат, а рассказ ведётся в традициях старой доброй космооперы, когда писатели лучше управлялись с техникой и приключениями, чем с персонажами и стилем изложения. К тому же в демонстрации архаизированного общества Земли роман подчас становится излишне карикатурным. А финал, скоропостижно обрывающий сюжетные линии, и вовсе предстаёт искусственным и чужеродным, завершая приключенческий сюжет философскими размышлениями о судьбе человеческой цивилизации.

Диссонанс такого рода вообще характерен для романа. «Роза и червь» оказывается на полпути между «старой» и «новой космической оперой», смешивая в себе характерные для обеих черты.

Увы, приключения главных героев – мужественного спецагента, подростка-наземника и дочери овер-коммандера Космофлота – оказываются самым архаичным элементом того будущего, механику и процессы которого красочно и подробно нарисовал Ибатуллин.

Несмотря на эти досадные обстоятельства, роман возвышается над общим – довольно-таки унылым — массивом современной отечественной научной фантастики и несомненно достоин прочтения.

Сотворение мира – вот дело, достойное писателя. Или морфоскриптера — такого, как Виктор Сигалов, создающего сценарии виртуальной реальности для «реверсивных нейроконтроллер-эмуляторов».

Новые времена требуют новых зрелищ. Однако как отражаются на нашей реальности миры сотворенные? И не стоит ли проверить эту и другие реальности на прочность?

Теме подлинности (точнее — первичности) реальности посвящено много произведений. В «Драйвере Заката» Евгений Прошкин предлагает взглянуть на искусственную реальность с точки зрения её создателя, «демиурга по найму».

Роман написан замечательным, прозрачным слогом, и в нём отлично сбалансированы интеллектуальные пассажи и постмодернистские штрихи, мягкий юмор и меткие диалоги, а ещё динамичный, лихой сюжет, захватывающий читателя с первой страницы и не отпускающий (настоящий page-turner!) до самого финала. Который, с уважением к жанровым канонам, становится настоящим катарсисом по-голливудски, с полагающимися авиакатастрофой, перестрелками и (не)состоявшимся концом света.

Впрочем стоит взглянуть на изнанку фантастического триллера, чтобы увидеть честно рассказанную историю молодого морфоскриптера (художника, писателя, etc) в поисках своей судьбы.

Вначале следует сказать несколько слов о предмете этой книги. Справочник посвящён так называемым «фэнзинам» — самодельным журналам о фантастике и фэндоме. Терминологически верное определение фэнзинов как фантастического печатного самиздата, увы, привносит в тему политические коннотации. Но если существование советского «самиздата» было обусловлено стремлением преодолеть цензурные ограничения, то главной функцией «фантастического самиздата» была всё же функция коммуникационная. В отсутствие конвентов и специализированных печатных изданий фэнзины играли важнейшую роль в формировании фэндома, поддерживая связи между любителями фантастики по всей стране и создавая единое информационное пространство.

Примечательно, что этот феномен субкультуры не является локальным, вызванным к жизни советской действительностью: фэнзины – неотъемлемая часть фантастического сообщества и в Европе, и за океаном. Поговаривают, что там они существуют и поныне.

Книга видного библиографа и исследователя фантастики Евгения Харитонова описывает фэнзины советские и постсоветские, российские и русскоязычные. Охват велик: четыре десятилетия истории «фантастического самизадата» и более трёх сотен изданий, от фэнзина «Гусли кота Василия», вышедшего в Свердловске без малого полвека назад, до последних ласточек – липецких «Семечек» и волгоградского «Шалтая-Болтая».

Игривость названий, а подчас и содержания, вообще характерная черта отечественных фэнзинов, среди которых и «Страж-птица», и «Активная органика», и «Киборг в законе», и даже «Заря сомоводства».

Автор справочника не ограничивается простым перечислением наименований. Каждому изданию сопутствует краткая характеристика, а иллюстративный ряд позволяет увидеть как выглядели некоторые из них.

Эти приведённые в справочнике иллюстрации намечают – пока лишь пунктиром — и ещё одну интересную тему: технологии и самиздат. С развитием и — что особенно важно — распространением техники меняются и способы изготовления самиздата. Его создатели освоили всевозможные варианты. Так в справочнике фигурируют машинописные фэнзины и фэнзины, напечатанные на принтере и ризографе и размноженные на ксероксе/копире, фэнзины, изготовленные «на коленке» и в типографии. Давний обзор фэнзинов критика и подвижника фантастики Сергея Соболева так и назывался «Ксероксы работают вовсю».

Новый виток технологического развития и появление Интернета привели к исчезновению фэнзинов как явления. Об этом остаётся только пожалеть – и не только в связи с ностальгией, схожей с рассуждениями аудиофилов о «тёплом ламповом звуке» (хотя ощущения при получении на почте нового экземпляра фэнзина несравнимы с получением электронной рассылки). Дело в том, что некогда единое информационное пространство любителей фантастики распалось на множество независимых и самодостаточных островков, и фэнзины могли бы залатать немало прорех в этой коммуникационной сети.

Но, увы, коммерционализация жанра неизбежно оттеснила на второй план все немонетизируемые усилия, направленные на приращение социального капитала фантастики.

Тем ценнее эта работа Евгения Харитонова. Помимо бережного перечисления наименований и характеристик фэнзинов она содержит и попытку их классификации, и список литературы о фантастическом самиздате.

Современному и будущему исследователю фантастика эта книга — большое подспорье.

Прочитал отзывы коллег и решил заступиться за Маккаммона. :)

Конечно, читатель, который от финала ждёт простых объяснений: кто похитил и пытал Расса Трусдейла, что находится в ячейке номер девять-семь-семь-два в камере хранения Центрального вокзала и так далее — будет разочарован, также как и бедняга Расс. Ведь ответов на эти вопросы в рассказе нет. Но и сами эти вопросы — лишь обманка, ложный след. По которому садисты-мучители направляют свою жертву, а Маккаммон — доверчивого читателя.

Рассказ о беспричинном насилии, которое вторгается в жизнь человека, и о том, как ведёт себя человек, оказавшись в такой ситуации. Несколько вопросов, ответы жертвы — и её жизнь, характер, поступки перед похитителями (и перед читателями) как на ладони.

— Что ж, друзья, стоит отметить… у этого человека богатый внутренний мир.

Рассказ хорош как лиричная история, психологическая зарисовка. Но он мог бы быть и чем-то большим.

И немного жаль, что лирика на пару с психологией вытеснили из текста всё остальное. К этому миру и к этим Крейслауфам хотелось бы присмотреться подробнее, а недосказанность в данном случае скорее разочаровывает, чем интригует. Впрочем, та задача, которую, видимо, ставил перед собой автор, решена на отлично.

И вот ещё что: крейслауф (Kreislauf) в переводе с немецкого — круговорот. Хорошее название, да.

Майкл Фрэнсис Флинн пусть и не входит пока в первую когорту авторов фантастических бестселлеров, но неизменно радует читателей увлекательными и умными историями.

Эти истории складываются в единую, пусть и весьма пунктирную, Историю Будущего, протянувшуюся до далеких тысячелетий, когда человечество расселилось с Терры по всему «Спиральному Рукаву» — Млечному Пути.

А началось всё намного раньше…

Уже в дебютном романе «В стране слепых» писатель совместил детективный триллер с изложением основ клиологии. Эта вымышленная научная дисциплина, некая смесь математики и социологии, способная предсказывать развитие человеческого общества, конечно, напоминает психоисторию Айзека Азимова. Собственно, статья Флинна, опубликованная в двух номерах Analog Science Fiction/Science Fact в 1988-м году, так и называлась — «Введение в психоисторию». В ней писатель, математик по образованию и статистик по роду занятий, вполне убедительно описал научные предпосылки для моделирования исторических процессов (понимаемых как некая «равнодействующая миллионов воль»). Спустя два года положения этой работы легли в основу романа, отмеченного, кстати, премией Locus и премией Prometheus от Либертарианского Футуристического общества (сама статья вошла в книгу под названием «Введение в клиологию»).

Клиология упоминается и в ещё одном романе Флинна, переведённом на русский. «Эйфельхайм», опубликованный в серии «Сны разума», описывает крушение корабля инопланетян в средневековой Европе и расследование этого происшествия в наши дни. Роман подтвердил сложившуюся репутацию Флинна как автора так называемой «твёрдой» научной фантастики. Правда, его произведения, пусть и основаны на научных идеях, существенно «мягче» в этом научном смысле, чем романы Грега Игана и Питера Уоттса, в которых наука зачастую подминает под себя всё остальное, включая персонажей. А в том же «Эйфельхайме» столкновение судеб потерпевших кораблекрушение инопланетян и погибающих от чумы людей оборачивается высокой драмой. В то время, как средневековая линия произведения демонстрирует становление натурфилософии из схоластики и церковных догм, современная наряду с историческими исследованиями и квантовой физикой описывает открытие принципа путешествий в иные миры.

Этот способ будет использоваться в последующих произведениях Флинна. Высокая связанность текстов – характерная черта его творческого почерка. Так один из персонажей его дебютного романа появится в цикле Firestar. В свою очередь этот цикл, рассказывающий об освоении космического пространства силами не государственных, а частных космических программ, проложит дорогу к циклу «Спиральный Рукав», действие которого происходит в очень далёком будущем.

На сегодняшний день эта серия насчитывает четыре книги. Первая из них, «Танцор Января» рассказывает о поиске могущественного артефакта, оставленного предтечами (разумеется, предтечами) на заброшенной планете. Эксплуатация традиционного сюжета завершается весьма необычно: уничтожением искомого, но обретением другого артефакта – менее опасного и более полезного. Неожиданных поворотов в сюжете и в судьбах персонажей хватает.

В «Реке Джима» главный герой переживает (снова!) личностную трансформацию. Если в первой книге его персонаж действовал под фальшивой личиной и лишь в финале обретал первоначальную идентичность, то на сей раз его идентичность расколота прежними нанимателями на несколько частей, среди которых Ищейка, Педант, Силач, Внутренний ребёнок и Шёлковистый голос. И вся эта славная компания с маленькой помощью прежних и новых друзей отправляется на поиски бан Бриджит – одной из Гончих, агентов специальной службы Объединённой Лиги Периферии. А завершатся эти поиски семейным воссоединением — в Глуши, на окраине обитаемого космоса.

В ходе путешествия история и устройство ойкумены обрастает новыми подробностями, на которые Флинн не скупится. Образование и распад Содружества Солнц и его семенные корабли, расселение человечества по всей галактике загадочными предтечами, нарочно смешавшими языки и культуры, последующее Воссоединение человечества, которые начали Старые Планеты, и продолжающееся противостояние Объединённой Лиги Периферии и Конфедерации Центральных Миров, которую возглавляют загадочные Названные и в ведении которой осталась уже почти легендарная Терра — таков мир, описываемый Флинном.

Иронизировать над обилием заглавных букв не приходится, такова прерогатива и воля автора.

Особенна заметна его ирония в описании времен оказавшихся в пограничной зоне между историей и мифом. Так, герои вспоминают древнего героя Гергла и Калифорнию – мифическую землю вечной молодости, где живут боги и богини, а улицы вымощены звёздами. А одной из легендарных ценностей старой Терры является Истинный Кориандр, секрет которого давно утрачен.

Любопытную трансформацию претерпели и герои науки. В тексте упоминается кальвинистский пророк Докинз, говоривший о том, что всё предопределяют гены. А более древние учёные и вовсе превратились в могущественных богов. Например, жертвоприношения богу Ньютону осуществляли, сбрасывая быка с покосившейся башни. А Эйнштейн и Максвелл вели между собой битву космогонических масштабов. Оказывается, Эйнштейн, заявив о том, что ничто в пространстве не может двигаться быстрее света, тем самым хотел запереть человечество на Терре (Флинн любопытным образом обходит это ограничение: его межзвёздные корабли движутся вне пространства), но демоны Шри Максвелла помогли людям расселиться по всему Спиральному Рукаву.

Эта ирония Флинна подчас становится весьма язвительной: рассказывая о великих переселениях, он упоминает магрибцев, которые расселялись в зловонных пригородах Юрупы. И она распространяется не только на детали мира, но и на сюжеты книг, обыгрывающие классические для фантастики и для литературы приёмы и фабулы на новом уровне (отсюда и нарочитая «сказочность» романов, которую легко ошибочно воспринять как указание на принадлежность всего цикла к фэнтези).

Поиски бан Бриджит оказываются в итоге поисками Флота Сокровищ, а в пути героев ожидают встречи с благородными и воинственными дикарями и коварными шпионами. Но к «нужному месту» (не отмеченному, правда, крестиком на карте) героев приводят митохондриальная ДНК и изменяющиеся со временем языковые морфемы.

Впрочем, науки в этом цикле значительно меньше, чем в предыдущих романах Флинна. Писатель сделал выбор в пользу развлекательности. Причем развлекательности нарочитой, едва ли не театрализованной. Не случайно каждый роман предваряет перечень действующих лиц, а действие первого и вовсе перемежается песнями в исполнении арфистки. Подчеркивают эту барочную театральность и эклектичный мир будущего, в котором смешались ирландские, индийские и другие реалии, и такие детали как перемена личин главного героя, и капитанский мостик на космическом корабле, чей интерьер напоминает интерьер кораблей «Звездного Пути».

«Спиральный Рукав» Флинна — это восхитительный пастиш классических сюжетов, щедро сдобренный авторской иронией и разбавленный описаниями мультикультурного общества. И по аналогии с жанровым определением «новая космоопера», романы циклы можно было бы классифицировать как «новая старая космоопера».

В завершение следует заметить, что Флинн умело поддерживает интерес читателя. В каждом романе помимо собственно сюжетной интриги наличествуют и метаморфозы протагониста, и новые грани в истории освоения человечеством Спирального рукава. Схожие открытия ждут читателя и в дальнейшем.

А «Река Джима» и вовсе обрывается на самом интересном месте ловким клиффхангером.

Отзыв тоже будет продолжен ;)

Составители антологии, Василий Владимирский и Виктор Точинов — люди опытные и в деле собирательства различных произведений под одну обложку поднаторевшие. В их активе — две антологии «Герои», посвященные литературным играм с литературными же персонажами, и недавний сборник «Конец света с вариациями».

«Темная сторона города» — высказывание составителей на весьма модную тему. Городские легенды, истории улиц, квартир, крыш и подвалов стали темой не только антологий фантастических (как, например, «Мифы мегаполиса» и «Новые мифы мегаполиса», составленные Андреем Синициным), но и детективных. Сборники «Москва Нуар» и «Петербург Нуар» (составители Наталья Смирнова и Юлия Гумен) вышли как часть проекта издательства «Akashic Books», в рамках которого писатели рассказывают о неприглядной изнанке городов мира. На руском языке были опубликованы еще две антологии этого проекта, посвященные Лондону и Лос-Анджелесу.

Где-то на перекрестках этих, фантастической и детективной, магистралей нашлось место и для «Темной стороны города». Как предупреждает в предисловии Виктор Точинов, «древние, из глубины веков пришедшие сущности никуда не исчезли» и предлагает отправиться на экскурсию, чтобы выяснить, как они «устроились в новом, постиндустриальном мире». Василий Владимирский же в завершающей книгу статье рассказывает о нуаре, рассматривая его через призму фантастического жанра.

Статья эта тем более уместна, что в самом сборнике нуаром и не пахнет. Повесть (похожая на начало романа) Дмитрия Колодана «Жестяная собака майора Хоппа», напротив, написана в традиционных для автора интонациях современной и весьма дружелюбной сказки. Зато способен удивить читателя другой заметный текст сборника — «В поисках Анастасии» Марии Галиной. На сей раз нет в нем хтонических и потусторонних ужасов, которыми автор привыкла потчевать и пугать своих поклонников. Немного старомодная, винтажная даже детективная история напоминает не о крадущемся Левиафане или затаившемся Бегемоте, а о семи слониках, стоящих на старинном комоде. Или о новой реинкарнации мисс Марпл, встревоженной неожиданным исчезновением соседки. Впрочем, Ивона, героиня повести (да и сама повесть), сильна не детективными интригами, а житейскими наблюдениями.

По-настоящему страшен рассказ Андрея Сенникова «Тот, кто всегда ждет» и он был бы еще лучше, не злоупотребляй автор многочисленными красочными, цветастыми, навязчивыми и избыточными прилагательными и сомнительными как стенгазета метафорами, осенними листьями опадающими на текст.

Произведения Святослава Логинова и Далии Трускиновской уже публиковались в достославном журнале «Если». И нужно признать, что в случае с повестью Трускиновской значительные журнальные сокращения были тексту только на пользу. Изрядно увеличившись в объеме, он стал куда как тяжеловеснее.

Увы, разочаровывает «День всех дураков» Натальи Резановой. Складывается впечатление, что опубликованы черновики обычно внимательного и серьезного автора. К тому же действие его выходит далеко за установленнные темой городские пределы. Впрочем, ту же вольность позволяет себе и Надежда Штайн, альтер-эго одного из составителей, чей рассказ, несмотря на название, выполнен в манере «детективного материализма».

В узнаваемой, фирменной авторской манере написаны рассказы Тима Скоренко и Владимира Аренева. В то время, как первый вооружается нарочито брутальным тоном, чтобы рассказать историю из жизни Дикого Запада, второй — описывает вторжение необычного (в данном случае — не чудесного, а чудовищного) в повседневную реальность.

Рассказ Василия Щепетнева увлекает интригующим сюжетом и образами, но, к сожалению, заканчивается слишком стремительно и конспективно.

В целом же сборник производит хорошее впечатление. Главный его недостаток — отсутствие автора-хэдлайнера, способного увеличить его не художественную, а маркетинговую ценность. Впрочем, такие авторы почти утратили интерес к малой и средней форме, в чем легко убедиться, сравнив современные антологии и сборники прошлых лет.

Лихэйн — один из лучших современных авторов детективного жанра. Его серия про Патрика Кензи мне не очень. А вот сольные романы — замечательные. Очень американские, очень кинематографические. Признаюсь, что киноверсии мне нравятся даже больше первоисточника. Вот у свежего «Общака» (The Drop) на IMDB тоже высокая оценка, буду смотреть.

Но «Настанет день» поднял планку особенно высоко. История и предыстория Бостонской Полицейской Забастовки профсоюзов, коммунистов, суфражисток, расовых волнений и бомбистов-анархистов — это уже не просто нуар, а заявка — и, на мой взгляд, удачная — на Великий Американский Роман. Аннотация, кстати, честно об этом предупреждает.

Читается взахлеб, за ночь прочитал. Со мной такого давно не было.

Вторая книга, «Ночь — мой дом», увы, намного слабее. Но это, может быть, так, на контрасте. На 2015-й год заявлена следующая книга, World Gone By, действие которой происходит во время Второй мировой.

Семейная хроника (герой первой книги Дэнни Коглин — ирландский Danny Boy, второй и третьей — его младший брат Джо) и криминальная история Соединенных Штатов таким образом вплотную подходит к тому времени, когда эстафету «разгребателей грязи» подхватыает Джеймс Эллрой с тоже трилогией «Underworld USA».

А еще про Бостонскую Полицейскую Забастовку поют Dropkick Murphys в песне «We Got the Power» ;)

«Радуга тяготения» — роман выдающийся и вписавший себя в историю литературы двадцатого века как классика постмодернизма. А также один из тех самых Великих Американских Романов, написать который мечтает каждый автор-американец. Путь книги к русскоязычному читателю занял больше десяти лет, если оптимистично вести отсчет времени с издания на русском языке двух других книг Пинчона: «V.» и «Выкрикивается лот 49», и почти четыре десятилетия с года оригинальной публикации.

На смену идеологическим препонам (хотя «Радуга тяготения» и представляет западное общество в довольно критическом свете, во-первых, такой же свет (в отличие от довольно споро переведенной «Уловки-22» Джозефа Хеллера) падает и по другую сторону капитализма, а во-вторых, сам способ, которым пользуется для этого Пинчон, несовместим с социалистическими представлениями о действительности и реализме) пришли ожидаемые трудности перевода. Пятилетний труд переводчиков, который впору приравнять к профессиональному подвигу, завершен, и теперь дело за читателем. Которому в свою очередь предстоит немало потрудиться.

«Радуга тяготения» — текст сложный и требовательный. Недаром в поисках его верного и полного толкования, поклонники создали специальный wiki-сайт и много лет ведут рассылку, посвященную толкованию (и перетолкованию) сложных мест романа. Подобная талмудистика пинчонитов, пинчоноведов и пинчонофилов обусловлена не только объективно высокой информационной плотностью романа, но и субъективным стремлением автора запутать дело.

В книгах Пинчона конспирология и паранойя идут рука об руку. Вкупе с авторской стратегией репрезентации они окрашивают и жизнь писателя, известного своим затворничеством. Он не дает интервью и не появляется на телевидении, известны лишь несколько его старых фотографий. Даже Владимир Набоков, чьи лекции он вроде бы посещал, не смог вспомнить такого студента. Впрочем, это утверждение столь удачно корреспондирует с тяготением самого Пинчона к незаметности и пребыванию в тени, что любой обладающий его же, пинчоновской подозрительностью и так же склонный к конспирологии увидел бы в этом навязчивом отрицании тайный сговор двух писателей.

Следует иметь в виду и то, что в современном мире для признания писателя затворником ему достаточно не появляется в масс-медиа (которые и констатируют факт затворничества) — подобной позиции на территории б.СССР придерживается Виктор Олегович Пелевин. Между тем, Томас Пинчон может похвастаться (если, разумеется, сочтет это возможным или необходимым) тем, что стал персонажем мультипликационного сериала «Симпсоны», представ перед зрителем в несуразном бумажном пакете на голове — схожий след оставляют за собой вместо идентификационного аватара анонимы, комментирующие Живой Журнал.

«Радуга тяготения» и сама оставила множество следов: без этой книги невозможно представить киберпанка и творчества Гибсона, она инспирировала конспирологический «Маятник Фуко» Умберто Эко, а славный «Криптономикон» Нила Стивенсона рифмуется и перекликается с opus magnum Томаса Пинчона вовсю.

Центральной фигурой романа является фигура ракеты ФАУ-2, обгоняющей звук на пути к смерти и разрушению. Центральным персонажем — Эния Ленитроп, американский военнослужащий, обладающий удивительной эректильной функцией: способностью предугадывать точки попадания ракеты, отмечая их как места своих сексуальных побед (возможно, вымышленных). Центр повествования и его смысл читателю предстоит найти самому.

И Пинчон позаботился одновременно о том, чтобы сделать это было возможно каждому и каждому сделать это было непросто. Повествование распадается на фрагменты, распадающиеся на частицы, распадающиеся на элементы. Оно витиевато и своей траекторией напоминает о мыслях, разбегающихся в уме во время плохо проведенной медитации. В то время как «Улисс» Джеймса Джойса – роман, не менее знаковый и не менее легкий для прочтения (конспирологическое примечание: количество страниц в первых изданиях обоих произведений одинаково), техникой «потока сознания» довел роман как жанр едва ли не до предела субъектности, предлагая читателю проникнуть в сознание Леопольда Блума, чтобы найти ключ к трактовке текста, «Радуга тяготения» помещает этот самый ключ в сознание читателя, понуждая его сложить пазл в соответствии с собственными взглядами и представлениями. Благо деталей для этого Пинчон создает в изобилии – возможно, что и лишние останутся.

Субъектность «Радуги тяготения» вынесена вовне. В книге Пинчон говорит о проективных тестах (к числу таких тестов относится, например, тест Роршаха), которые позволяют выявить структуру личности и мышления тестируемого. Так и читателю предлагается увидеть структуру романа, а значит, в некотором смысле дописать текст, разделив его на цветы и сор, из которого они выросли. Повторюсь, что Пинчон, подобно то ли рачительному хозяину, то ли педантичному и внимательному демиургу, об этой густой насыщенности текста позаботился.

Охота на птиц додо, дрессированные по методе академика Павлова (учение Ивана Петровича играет значительную роль в романе) собаки и даже осьминог по имени Григорий, аргентинские анархисты, планирующие эмигрировать в послевоенную Германию, теории заговора, в который вовлечены правительства и могущественные (а как иначе?) корпорации и многое другое, и многие другие. Шпионские интриги, которые вполне мог бы сочинить Юлиан Семенов, прими он дозу диэтиламида d-лизергиновой кислоты, также известной как ЛСД (кстати, тоже вспоминаемой – но не воспеваемой — в романе), перемежаются водевильными песенками, и текст образует восхитительный пастиш, одновременно лирично-нежный и полный юмора, черного как кожа негров племени гереро, состоящих на службе у нацистов.

Детали, подробности, случайности (а точнее – юнгианские синхронности) — все взаимосвязано. При прочтении романа невольно вспоминается начальная фраза другого романа, созданного в то же десятилетие, «Дэниэла Мартина» Джона Фаулза: «Увидеть всё целиком; иначе — распад и отчаяние».

И один из вопросов, которым задаются персонажи книги, заключается в том, носит ли эта связь предметов и явлений причинно-следственный характер? Положительный ответ превращает способность Ленитропа (а вместе с ним, и поведение человека) в реакцию на стимул, простую и просчитываемую в качестве траектории. А значит, и в объект управления, предполагая возможность контроля с ИХ стороны (таинственные ОНИ – неотъемлемый атрибут любой теории заговора; впрочем, как известно, если вы параноик, это еще не значит, что за вами не наблюдают), что парадоксальным образом ведет к умалению сложности и возрастанию энтропии.

Энтропия, распад – одна из важных тем в творчестве Пинчона (в библиографии которого есть и рассказ с одноименным названием). С этой точки зрения вызывающая сложность романа трактуется как противодействие, сопротивление энтропии.

В нескончаемой череде интерпретаций можно найти и ту, в которой текст является жизнеописанием (неслучайно, главный герой фигурирует в книге и как «младенец Эния») или, поскольку итог любой биографии известен заранее, хроникой умирания.

Полет ракеты становится метафорическим выражением человеческой жизни (кстати, последний свой романный полет ракета знаково совершает с человеком на борту) с ее радостями, тяготами и то ли предсказуемой, то ли неизвестной (пусть и в пределах статистической погрешности) траекторией.

ФАУ-2 взлетает, достигает высшей точки и стремительно приближается к месту назначения, обозначаемому печальным словом «конец».

Излюбленными декорациями или, выражаясь языком не театра, а геймдева, сетттингом для книг Чайны Мьевиля остается город: пространство, справленное линиями улиц и заставленное домами, между которыми находится место — площадь или укромный уголок — и для сверхъестественного.

«Кракен» продолжает линию, начатую в дебютном романе писателя «Крысиный король», и действие романа происходит не в Нью-Кробюзоне — мегаполисе мифического Бас-Лага, а в Лондоне. Впрочем, странных существ и магических созданий, порожденных фантазией автора, от этого меньше не становится.

В романе наличествуют все характерные для творчества Чайны Мьевиля ингридиенты: яркие визионерские образы и классовая борьба. Однако на сей раз автор разлил старое вино в новые меха. Старт сюжетным перепетиям дает исчезнование из Дарвиновского центра Музея Естествознания огромного, почти девятиметровой длины, спрута. Это похищение могло бы сойти за обычную кражу (со скидкой на необычные пристрастия злоумышленников), если бы не произошло в разгар рабочего дня. Да и сами размеры гигантского головоного не позволили преступникам реализовать свой замысел «естественным» путем. А значит, в пропаже замешано сверъестественное.

Лондонская полиция ко встрече со сверхъестественным готова: в ее состав входит специальное подразделение ПСФС, или отдел Преступлений, Связанных с Фундаментализмом и Сектами, который и берется за поиски Architeuthis dux. Между тем, работник музея Билли Харроу обнаруживает, что стал объектом чьего-то пристального и пугающего внимания.

Перед читателем полицейский детектив, который вполне можно было бы назвать классическим, даже невзирая на магические сущности: в конце концов, когда отброшены все иные сущности, отменить законы логики и ниспровергнуть дедуктивный метод им не под силу.

Однако по мере того, как читатель следует за автором и персонажами по страницами книги, в ней все отчетливее и громче звучат уже не детективные, а эсхатологические мотивы. Близится Апокалипсис.

Поскольку для критиков и рецензентов, раскрывающих интригу в детективных романах, с наступлением Апокалипсиса, а то и после него, наверняка заготовлены особые наказания, постараемся обойтись без преждевременных разоблачений. К тому же, книга к ним не сводится. Мьевиль вообще писатель не из тех, кого читают ради сюжета и его поворотов. Напротив, осознанно или нет, сюжетом он, по обыкновению, пренебрегает, обращаясь с ним как с плотью, надетой на скелет текста: идеи и образы.

Таков и «Кракен». Незамысловатые коллизии из серии «они убегают — мы догоняем» (а иногда и наоборот), чуть усложненные в детективной манере тем, что кто кого и по каким мотивам догоняет до финала книги так и не понятно, позволяют автору высказаться на важные для него темы.

Любопытно, что главной из них является совсем не тема классовой борьбы — как можно было бы ожидать от неомаркиста и троцкиста, не скрывающего левых взглядов. Что ж, на эту тему Мьевиль открыто и исчерпывающе высказался еще в «Железном совете», продемонстировав перманентность революционной идеи и буквально воплотив в тексте известные песенные строчки о том, что наш «бронепоезд стоит на запасном пути». На сей раз классовые противоречия разрешаются куда как менее радикальным путем переговоров и стачек. Вообще описание забастовки фамильяров, воплощенных в виде кошек, голубей и белочек, даже забавно.

Впрочем, магистральная тема «Кракена» не менее остросоциальна, ведь Мьевиль говорит о религии и вере. Разговор этот начинается с того же события, которым открывается роман: с момента исчезновения бога, который авторской волей предстает в виде насмешки над лавкрафтовскими монстрами медленно разлагающимся препарированным и забальзамированным трупом. Так криминальная история похищения музейного экспаната превращается в историю богоискательства.

На поиски бога у героев немного времени. Ведь злоумышленники готовятся сжечь гигантское головоногое, а смерть бога, согласно пророчеству, повлечет за собой гибель мира. С присущим ему черным юмором Мьевиль описывает разрастающуюся конкуренцию за «конец света», когда каждая из многочисленных сект настаивает на своем варианте гибели мира. Многообразие сект — это религиозное отражение политики и практики мультикультурализма — включает в себя любовно изобретенные автором группировки Иисусовых буддистов или Выводок, поклоняющийся черному хорьку — богу войны. Такие промельки черного юмора разбавляют в общем-то невеселые, мрачноватые картины жизни Лондона как Ересиополя. Пожалуй, лучшим (и уже упущенным) временем для ее издания был бы канун миллениума — впрочем, с точки зрения майя, подойдет и 2012-й год от Рождества Христова. Атмосфера жизни в ожидании конца света хорошо передана автором. При чтении на ум приходят сентенции о «закате Европы» и «смерти Бога». Показательно, что и сам автор недвусмысленно связывает в книге смерть бога и скорую гибель мира.

По мере приближения к финалу, почти на последних страницах романа. Мьевиль оставляет прикладную эсхатологию и обращается к более традиционным для фантастики и материализма (приверженность к последнему можно предположить, исходя из его марксистских взглядов), темам, а именно столкновению креационизма и эволюции.

«Кракен» был взвешен и найден довольно увесистым. Например, для получения премии Locus Award за лучший фэнтезийный роман. Отметим, что для Мьевиля это уже третий Locus, и на сей раз он оставил позади Джина Вульфа и Гая Гэвриэля Кея. Даже у столь нелюбимого Мьевилем Толкина награда Locus Award всего одна.

Увы, нужно признать, что для самого писателя «Кракен» роман весьма посредственный. Конечно, и прочие его книги не отличались ни закрученным сюжетом (а детектив, пусть даже и большей частью, и мимикрирующий под жанр, все-таки требователен к интриге), ни глубоким психологизмом характеров. Но првокационные, в хорошем смысле слова, идеи и яркие визионерские образы всегда с лихвой искупали слабые стороны автора. В «Кракене» же идеи стали жертвой ненужного компромисса с развлекательностью, а образы подзатерлись от частого использования.

Для русскозычного читателя в дело вмешиваются еще два отягчающих обстоятельства.

Во-первых, перевод «Кракена» оставляет желать лучшего. Все-таки сложносочиненным конструкциям типа (цитирую): «Будучи спрошенной, Мардж, вероятно, призналась бы» место в рабочих черновиках переводчика, а не в книге.

Во-вторых, существенная часть специфического обаяния книг Мьевиля приходится на выбранные и любовно описанные им локации, будь то выдуманный Нью-Кробюзон или реально существующий Лондон. В первом случае эффект на читателя производил перенос социальных и прочих реалий нашего мир в мир сказочный, волшебный. Схожий прием использовал Суэнвик в блестящей «Дочери железного дракона». Во втором случае срабатывал эффект обратного переноса: возникновение магических реалий в урбанистической обыденности — что вообще стало довольно расхожим и широко используемым приемом.

Трюк со столкновением реальности и магических воплощений, порожденных воображением и сном разума Мьевиля, просто не срабатывает. Ведь для такого столкновения нужно, как минимум, два объекта: выдуманный и реальный. Вот только тот Лондон, что встает перед глазами русскоязычного читателя, сдается мне, примерно соответствует тому образу Лондону, который отобразил в «S.N.U.F.F.«е Виктор Пелевин, то есть является образованием полуиллюзорным и лишь немногим выигрывающим (по крайней мере, у некоторой части читателей) в осязаемости у того же Нью-Кробюзона.

Когда отсутствует граница, оценить масштаб вторжения невозможно.

В 1987-м году известный и доныне здравствующий музыкант Пол Уинтер, вместе со своим тезкой Полом Хэлли, выпустил альбом с записью песен горбатых китов в сопровождении собственных музыкальных композиций и стихов, декламируемых Леонардом Нимоем — легендарным Споком из сериала «Звездный путь».

Четверть века спустя схожий — по эклектичности и амбициозности — замысел решили претворить в жизнь авторы, скрывшиеся за псевдонимом «Грэй Ф. Грин».

Мистификация получилась довольно двусмысленной. Конечно, литературные прятки — давний (и, возможно, неотъемлемый) элемент сочинительства, которое само по себе носит игровой характер. Можно вспомнить Ромена Гари, оставившего всех с носом, а себя со второй (неслыханное дело!) Гонкуровской премией. И поэмы Оссиана, приписываемые легендарному кельтскому барду древности, но сочиненные, по мнению исследователей, в восемнадцатом веке. Однако, в этих случаях мистификация, или, выражаясь сухим языком судопроизводства, «умышленное введение в заблуждение», касалась личности автора, а Грэй Ф. Грин присовокупил к вымышленной биографии фиктивные коммерческие успехи, объявив книгу культовой, а число ее поклонников миллионным. На глазах изумленной и недоумевающей публики литературная игра превратилась в рекламный трюк.

Таково следствие общего замысла создателей книги — скорее напористо залихватского, чем деликатно тонкого. Впрочем, их настоящие имена в тени оставались недолго — не выдержав испытания безвестностью, соавторы приступили к саморазоблачению.

Между тем, стесняться им нечего: роман превосходит подавляющее большинство маркированных как фантастика произведений русскоязычных авторов и заявляет о том, что цветная волна вышла на проектную мощность. А значит, перед читателем этапный, знаковый текст группы авторов нового поколения.

Текст необычный, интересный и, несомненно, достойный прочтения как один из лучших фантастических текстов года (что, кстати, не преминул отметить журнал «Мир фантастики, прискорбно приурочив сей факт к старту продаж книги).

Авторы «Кетополиса» использовали две популярные сегодня у читателей темы: мегаполис как локацию и паротехнологии (не путать с нанотехнологиями) как интригующий интерьер для сюжетного действа. Загадочный Канцлер, сумасшедший Вивисектор, китовая угроза, плетельщицы и переделанные, актрисы и гангстеры — повествование живо, колоритно и вкусно. А погружению в реальность романа способствуют псевдодокументальные вставки.

Лучшей, самой вкусной, частью «Кетополиса» стала повесть Ивана Наумова «Прощание с Баклавским». На ее фоне остальные фрагменты смотрятся как рыбки, плавающие около горбатого кита, или незадачливые подельники против персонажа Армена Джигарханяна в сериале «Место встречи изменить нельзя». В русской фантастике нечасто (следует читать — прискорбно редко) встречаются столь изящные по стилю и слогу тексты. Обычно писательские тактики работы с текстом сводятся (разумеется, для тех писателей, у которых они вообще существуют) к буре сюжета и натиску идей.

Прозу Наумова вполне можно предъявить строгим блюстителям границ между высокой литературой и фантастикой. Собственно такое предъявление уже состоялось: в журнале «Дружба народов» была опубликована повесть «Мальчик с саблей». Кстати, два этих текста перекликаются между собой и фигурами главных героев, представляющих службы, которые принято относить к специальным, и темой взаимодействия (то ли столкновения, то ли слияния) двух миров. В той же тональности звучит и рассказ «Обмен заложниками», давший имя авторскому сборнику.

Разница в уровне исполнения фрагментов «Кетополиса» свидетельствует: Наумов — писатель старшего (и по мыслям, и по литературному мастерству) поколения. С «цветной волной» его объединяют лишь обложки да время появления публикаций.

А вот общность остальных авторов (среди них — Бортникова, Врочек, Дубровин, Колодан, Федина, Шаинян) несомненна. Она заключается не в преемственности по отношению к волне предыдущей; такой взаимосвязи: ни идеологической, ни тематической, ни стилистической — не наблюдается (за исключением того, что предисловие к «Кетополису» написал Андрей Лазарчук).

Авторов «цветной волны» сближает хорошее знание англо-американской фантастики и едва ли не буквальное следование ее канонам. С такой точки зрения роман оценивается совсем иначе. Множество фрагментов, на которые распадается и которые образуют текст, приобретают узнаваемые очертания.

«Документальные» вставки в художественный текст как прием был введен в литературу еще в начале двадцатого века Джоном Дос Пассосом и инсталлирован в фантастику, как считают некоторые исследователи, Джоном Браннером в романе «Всем стоять на Занзибаре». К началу века двадцать первого «новомодные» веяния докатились и до наших палестин. Прием был успешно освоен; складывается даже впечатление, что в романе над ним трудились дос... трес... кватро(!) пассосов.

Экзерсисы Вивисектора, а равно и странная, мрачная, декадентская атмосфера Кетополиса, напоминает произведения Джеффа Вандермеера: «Подземный Венисс», описывающий загадочный город Венисс, и сборник «Город святых и безумцев», посвященный другому городу — Амбре. Фигурирующие в романе «переделанные» — точная калька, вплоть до термина, тех «переделанных», что действуют в нью-кробюзонском цикле Чайны Мьевиля.

Подобное смутное (или нет — в зависимости от начитанности) ощущение дежа вю будет возникать у читателя и в дальнейшем. Неслучайно отзывы на книгу пестрят названиями, вспоминающимися при прочтении.

Безусловно, речь не идет о той степени заимствования, которая считалась бы неприличной, но столь же неприличным будет и не заметить, что «Кетополис» является текстом эпигонским, изготовленным (а не сотворенным) по чужим лекалам.

Таким замысловатым образом бывшее частью мистификации представление о том, что «Кетополис» является пересказом оригинального текста, становится реальностью. Хотя и не так, как хотелось бы его авторам.

В одном из советских мультфильмов подобная коллизия описывалась замечательной фразой: «И откуда в Воронеже африканские названия?».

Увы, усугубляет ситуацию тот факт, что заимствование коснулось лишь внешних форм. Например, отображение тех же «переделанных» у Мьевиля является гротескной иллюстрацией эксплуатации трудового класса и служит инструментом острой социальной критики, а их функция в «Кетополисе» сводится к созданию общего антуража.

Приходится констатировать, что характерной особенностью этапного текста «цветной волны» стало освоение, пусть и уверенное, локаций, атрибутов и приемов, привнесенных в фантастику другими авторами.

Впрочем, как учат восточные мудрецы, за повторением формы приходит понимание содержания. Это значит, можно надеяться на то, что следующий роман решит задачу, в популярных экономических терминах формулируемую как «догоняющая модернизация», и будет более самобытным и, как минимум, столь же интересным.

Если же оставить обращенные в будущее надежды, то картина перед читателем предстает безрадостная.

Киты выбросились на берег и разделаны на мясо и ворвань. Над побережьем негромко звучит печальная музыка Морриконе. Мистер Спок в недоумении безмолвствует.

Призрак бродит по Бас-Лагу. Среди людей и переделенных, среди водяных и кактов, среди трудового народа и творческой богемы Нью-Кробюзона зреет недовольство его правителями и в воздухе витают идеи грандиозной социальной Переделки.

«Железный совет» — роман, замыкающий нью-кробюзонскую трилогию британца Чайны Мьевиля, и одновременно самое идейное, точнее даже — идеологическое, произведение автора, известного левыми политическими взглядами.

Думается, в революционном лихолетье из товарища Мьевиля вышел бы прекрасный агитатор. Впрочем, и на ниве писательства он не затерялся, обретя славу одного из самых ярких и «странных» (по названию литературной группы — new weird) авторов.

Между «Крысиным королем» — дебютом Мьевиля и его «Железным советом» не просто большая дистанция. В известном смысле они являются изоморфными романами, сохраняющими систему координат, которая определяют ландшафт повествования. При этом сами координаты изменяют свое значение на едва ли не противоположное. И библиография Мьевиля отражает и демонстрирует историю этих преобразований.

В первом романе сказочные, персонажи попадают в современный Лондон, а уже в последующих книгах люди становятся частью в мифическом пространстве Нью-Кробюзона (позднее схожая инверсия будет ярко выражена в романе The City & the City («Город и Город», 2009) и особенно в подростковой книге «Нон Лон Дон»).

Индивидуализм, основанный на мыслях и переживаниях главного героя «Крысиного короля», который, как можно предположить по распространенному среди молодых авторов поветрию, является альтер эго самого Мьевиля, в последующих книгах рассыпается на поступки и слова многих персонажей, пусть и говорящих обычно в унисон. И в этой многоголосице с каждой книгой все отчетливее слышно ее социальное звучание, которое достигает своего максимума в «Железном совете».

Политизированные высказывания в жанре фэнтези не так часты, как, скажем, в новой космоопере, давно превратившей космические просторы в арену, на которой «звездные войны» ведут сторонники правых и левых политических убеждений.

Однако, отсутствие четко артикулированных высказываний, как заметил однажды в интервью Чайна Мьевиль, не означает отсутствие позиции. Писатель прав: книга немыслима вне общественного, социального измерения. Как немыслима она без читателя, а читатель – вне общества. «Железный совет» с такой точки зрения является не вызовом закостеневшему в феодализме жанру, а ответом на его пренебрежение социальными реалиями. Роман вообще дает прикурить инфантильным эскапистам, перенося в фэнтези славные традиции Эптона Синклера и других «разгребателей грязи» (кстати, «Спрут» Фрэнка Норриса был посвящен разоблачениям злоупотреблений и преступлений крупных железнодорожных компаний) из Соединенных Штатов начала двадцатого века. И совсем уж страшно представить даже, как социалист Мьевиль «переделал» бы Айн Рэнд и ее «расправляющих плечи атлантов», окажись они в его власти.

Книга содержит две параллельно развивающиеся линии: историю легендарного «Железного совета» и описание подпольной борьбы и революционного восстания в Нью-Кробюзоне. Сюжет бодро движется вперед по этими проложенными рельсами (заметим, что, как водится, эти прямые сблизятся у самого горизонта, но полностью так и не сольются).

Не будем заострять внимание читателя на персонажах книги. Давно подмечено, что действующие лица у Мьевиля схематичны и сводимы к функциям. Но зато какую причудливую и выразительную форму эти функции принимают! Например, загадочный революционер, бандит и террорист Торо, скрывающий под маской быка… Впрочем, последуем авторской воле и сохраним эту тайну для читателей романа.

Две обозначенные писателем темы: строительство железной дороги и революционное восстание – имеют явные прототипы в истории человечества. Речь идет, разумеется, о трансконтинентальной железной дороге, чье строительство было завершено в Соединенных Штатах во второй половине девятнадцатого века, и о русской революции семнадцатого года.

Первый сюжет, объединяющий Америку в прямом и переносном смысле и уже приобретший по месту происхождения почти мифологический статус, уже нашел отражение в мировой культуре. Этой теме посвящен, например, один из шедевров великого Серджио Леоне «Однажды на Диком Западе».

Второй стал одним из наиболее значительных событий в истории двадцатого века, и нам знаком намного лучше. Впрочем, не стоит недооценивать и знания Мьевиля. Убежденного социалиста, выносящего в эпиграф романа цитату из поэмы Велемира Хлебникова и высоко отзывающегося о трудах Александра Богданова, не уличить в поверхностном подходе к истории русской революции.

Писатель не скупится и щедро использует возможности переноса исторических реалий и исторических же моделей в романную действительность. Здесь и методы Трансконтинентального железнодорожного треста, и солдаты, возвращающиеся в Нью-Кробюзон, раздосадованные военными поражениями и выступающими против городских властей, и революционное подполье с нелегальной прессой и радикальными террористами.

Писатель почти и не скрывает этих призрачных и прозрачных аналогий, уподобляя романный Коллектив Коммуне, а Переделку – революции. Что невольно делает книгу развернутой иллюстрацией известных песенных строк о том, что «наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка».

Заметим, что тема железной дороги вообще неожиданно тесно связана в культуре с революцией. Достаточно вспомнить Павку Корчагина и стоящий на запасном пути бронепоезд. Впрочем, для Мьевиля более вероятным прообразом «Железного совета» стал так называемый «поезд Троцкого», в котором председатель Реввоенсовета провел больше двух с половиной лет жизни, проделав путь свыше ста тысяч километров.

Фактически, весь роман построен на опрокидывании в вымышленный мир реалий прошлого и проблем современности. В художественном отношении «Железный совет» уступает другим романам трилогии. Такова уступка, сделанная автором в пользу идеологического содержания книги. Собственно именно идеология является ее, книги, смысловым центром, что наглядно демонстрирует финал, в котором легендарная железнодорожная коммуна «Железный совет», не потерпевшая победы и не принесшая поражения, осталась символом, который каждый волен трактовать по-своему.

Полтора десятка лет тому назад, по земному летоисчислению, мир узнал об истории человеческого детеныша Джейн и железного дракона Меланхотона, решивших бросить вызов Богине и уничтожить вселенную. Тогда волей писателя уютный мир фэнтези обзавелся охранными сигнализациями, киберпсами и военно-промышленным комплексом. Новый роман Майкла Суэнвика, «Драконы Вавилона», возвращает читателя в знакомые локации культовой «Дочери железного дракона».

На первый взгляд лишь мир, в котором происходит действие книги, да еще боевые железные драконы связывают два произведения. Суэнвик — один из самых интеллектуальных авторов современной фантастики предсказуемо оказался слишком тонким для клонирования успешных идей и тем в толстых многотомных эпопеях. На сей раз главным героем книги становится молодой фей Вилл, который, подчиняясь обстоятельствам военного времени, покидает родную деревню и в конце пути оказывается в граде Вавилоне. Компанию ему составляют наделенная удачей и обделенная воспоминаниями Эсме и мастер Праведной и Почтенной Гильдии Жуликов, Мошенников и Плутов Нат Уилк, также известный как Икабод Дурила. С прибытием героев в город их приключения только начинаются, и Виллу предстоит пройти крутым маршрутом из подземелий во дворцы Вавилона.

Отметим, что схожим образом построена и «Дочь железного дракона», в которой Джейн Олдерберри, бежавшая с завода, оказывается в кругах высшего общества, состоящего преимущественно из высших же эльфов.

Параллели очевидны. Сравнение неизбежно.

Перед нами снова роман воспитания, описывающий становление своих героев, и велик соблазн, вслед за распространенным литературным поветрием, охарактеризовать книги дилогии как женскую и мужскую версии истории человека в обществе победившего магического индустриализма. Однако торопиться не стоит. При внешнем сходстве фабулы обоих произведений отличия между ними куда как значительнее и не сводятся к перемене пола главных героев.

Вспомним, что «Дочь железного дракона» — произведение жесткое, весьма пессимистичное и при этом глубокое. Мрачная магия мира в нем лишь обрамляет конфликт героини. Попытки Джейн выбраться из лабиринта повторяющихся раз за разом жизненных структур (которые образованы в том числе и персонажами книги, сменяющими друг друга и неизменно играющими одни и те же психологические роли) неуклонно терпят неудачу.

Она вынуждена претерпевать жизнь. Жизнь, которая равно безразлична к страданиям и усилиям, не вознаграждающая и не карающая виновных.

В концовке книги Джейн спрашивает воплощение Богини, сотворившей мир: «Почему? Почему жизнь так ужасна? Почему столько боли? Почему боль так мучительна? Будут другие жизни? Они будут еще хуже? К чему тогда любовь? Почему есть радость? Чего Ты хочешь?» и сталкивается с молчанием Богини.

Неслучайно дракон из холодного черного железа, даровавший Джейн свободу, носит имя Меланхотон. Оно созвучно меланхолии — темному, угнетенному состоянию, в тона которого окрашен весь роман. Так, единственная возможность для героини переломить, изменить собственную судьбу связана с ее готовностью уничтожить вселенную и умереть самой.

Вывод, мягко говоря, непростой. Холодный, тяжелый, безжалостный, он завершает художественную конструкцию романа. Добавим, что открытый финал при всем его внешнем стремлении к оптимистичному хэппи-энду однозначного ответа на то, насколько удачна оказалась попытка Джейн не дает. И более того, он ставит ее перед ней ту же задачу, снова подводит ее ко входу в лабиринт; и лишь страдания героини и принесенное ими понимание дает основания ей, и читателю, надеяться, что в этот раз результат будет иной.

Возвращаться к былым темам Суэнвик не стал, возможно, справедливо считая высказывание завершенным и достаточным. И «Драконы Вавилона» настроены по отношению к читателю более благосклонно. До психологических высот, точнее и честнее — глубин, «Дочери железного дракона» они не достают; впрочем, фантастика и без того там редкая гостья. Кроме того, в этот раз писатель очевидным образом поставил перед собой другие задачи.

«Драконы» — роман легкий по настроению (за исключением первых глав, отягощенных присутствием дракона Ваалфазара, сбитого «василиском противовоздушной обороны» — да и тот в сравнении со старшим собратом выглядит сущим дракошей) и плутовской по духу и стилю. И в этом он наследует не своему предшественнику, а циклу рассказов о похождениях Дарджера и пса Сэра Пласа.

В то время, как «Дочь железного дракона», повествуя о мироздании, роке и герое, создает для мира, описанного Суэнвиком, мифологическое измерение, «Драконы Вавилона» являются в нем сказкой, подчеркнуто отходящей от прежней реалистичности повествования. Отсюда и крутые повороты сюжета, и наличие в нем «ружей, выстреливающих через минуту после появления», и вставные истории, создающие обманчивое впечатление лоскутности повествования.

Эти сказочные координаты писатель устанавливает с самого начала книги, выводя в качестве ее героя не человека, а сказочное существо — фея, пусть и мужского пола, и не забывает подчеркивать, используя фольклорных персонажей различных народов мира. В этом поистине вавилонском смешении встречаются арабские, английские, кельтские, китайские, африканские, японские и другие мотивы. А также отсылки к творчеству других авторов: от Уильяма Шекспира до Сюзанны Кларк. В одном из эпизодов встретится читателю и Джейн Олдерберри в специальном камео, как это называют кинематографисты. И продолжая киноаналогии, приз зрительских симпатий следует вручить каменному льву — книгочею, охраняющему городскую библиотеку.

Суэнвику привычно удаются и живописания персонажей, и бодрость сюжета. Да и легкость текста не следует приравнивать к его простоте: словно между делом автор дает читателю достаточно поводов для размышлений о природе и сущности власти.

При пристальном рассмотрении и толики желания в романе можно увидеть и политическое высказывание. Например, в одной из сцен Суэнвик описывает драконов, врезающихся в вавилонские башни — аллюзия, прозрачная и недвусмысленная.

Анатомия власти начинается в первых главах романа и пунктиром проходит сквозь всю книгу, демонстрируя последовательное изменение ее механизмов: от власти, опирающейся на силу (в деревне Вилла), до власти, основанной на знании (на вершинах Вавилона). Одинаковые названия глав подчеркивают мысль автора.

Заметим, что структуре повествования Суэнвик уделяет особое внимание и даже прорабатывает ее в графическом представлении — в своем блоге писатель выкладывал рисованные наброски к «Драконам Вавилона»; и читателю следовало бы об этом помнить.

Впрочем, на этот раз не только роман, но и автор благосклонен к читателю и свой замысел не скрывает.

В последней главе Суэнвик уподобляет Вавилон библиотеке из тысячи тысяч рассказов и «нельзя не увидеть, что все это один рассказ, славный и горестный, и он повторяется вновь и вновь, как времена года».

Так и обе книги дилогии — не связанные сюжетно и разные по стилю — образуют единое целое. Подобно известному театральному символу — двум маскам, смеющейся и плачущей, они дополняют друг друга. Каждая из них рисует для читателя не оборотную (отдавать тому или иному взгляду приоритет было бы неверно), но другую сторону жизни.

Взаимосвязь обоих произведений подтверждает финал, который, будучи своеобразным зеркальным отражением, рифмой к концовке первой книги, дает и новое начало для истории, рассказанной в «Драконах Вавилона».

Теперь рядом с мрачными умонастроениями «Дочери железного дракона» становятся жизнелюбивые персонажи «Драконов Вавилона». И слова одного из них можно отнести и к самой книге, и к самой жизни: «А если по большому счету, главное тут — просто позабавиться. Ты позабавился? Ну и ладушки».

Исполняет автор.

Исполняет со свойственным ему артистизмом.

http://shickarev.livejournal.com/101300.html

Действие книги развивается на некоей безымянной планете, чьи поселения носят славные литературные названия навроде Толстой-Сити, Есенин да Лермонтовка тож. Планета обладает интересной особенностью: при определенных условиях люди на ней не умирают, а превращаются в не-мертвых или зомби, по устоявшей классификации.

Обращение к столпам отечественной словесности не ограничивается топонимами. Героиня книги Катерина по славной традиции является лучом света в темном царстве живых трупов, которые цитируют Пастернака и Бродского и выглядят совсем уж добродушными и даже безобидными по сравнению с окружением девочки: совсем не тихим Ионычем и сокольничим Федором Михайловичем.

Сделан текст умело и профессионально. Персонажи, даже мертвецы, выписаны весьма живо и сочно, сюжет бодр, язык хорош. Иного от Данихнова ожидать и не приходилось: он из тех авторов, что закономерно выделились из схлынувшей уже «цветной волны». Впрочем, одну из характерных ее черт он сохранил. Более того, она является магистральной для его творчества. Речь идет об эмоциональной насыщенности текста.

Впору было бы в стиле обложечных аннотаций заявить, что читателя ждут «эмоциональные американские горки!», вот только горки предполагают подъемы, а писатель предлагает только спуск в мрачную безнадегу и прочие «свинцовые мерзости жизни». Последние, скажем прямо, он даже не наблюдает, а живописует. Пожалуй, что даже Чехов, который так и не смог по капле выдавить из себя мизантропа, был более человеколюбив.

Юмор, на который книга богата, оказывается бездонно черного цвета. Но это еще ничего-ничего. Чернота тотальна и распространяется не только на деконструкцию русской литературы, но и на весь мир. Что уж говорить о любви, невинности и дружбе?

Иначе до современного читателя не достучаться, считает писатель.

Но с чем, кроме бытового нигилизма, он хочет достучаться до читателя? Вынести приговор миру проще, чем найти или создать оправдания для его существования. Нужно быть добрее. И даже исходя из презумпции благих намерений, автору следует иметь в виду, что грань между изобличением ужасов и любованием ими не только тонка, но и субъективна. И проводить ее будет читатель.

Алексей Лукьянов отменил «проклятый» вопрос «А зачем нам кузнец?». Автор он, как бы затерто не звучал этот эпитет, самобытный. И персонажи его книг тоже не похоже на ставшие обычными для фантастики фигуры могучих суперменов, бравых вояк с бластером и всезнающих «попаданцев» с маузером наперевес или рефлексирующих тружеников интеллекта – созданных авторами, которые представляют ту часть общества, что у нас принято называть средним классом.

Герои соликамского кузнеца люди простые, поближе к земле – заводские работяги, учителя и милиционеры. Попадаются среди них (героев, не милиционеров) и настоящие сикараськи. Именно сикараськи открывают авторский сборник и тайны собственного мироздания в смешной и умной сатирической фантасмагории «Книга бытия». Впрочем, действие уже следующего произведения, «Карлики-великаны», приближается к знакомым читателю реалиям и рассказывает о перипетиях общественной жизни в Соседском Союзе. Лукьянов как автор обладает широким диапазоном и легко переходит от юмора к лирике, что доказывают рассказ «И вот решил я убежать» и повесть «Жесткокрылый насекомый».

Но, конечно, главную ударную силу сборника являют собой рассказы «кузнечного» цикла. Тяготей рецензент к навешиванию ярлыков, он непременно отнес бы эти произведения к магическому соцреализму.

Если первый рассказ обещал развернуться в подобие каттнеровской серии о Хогбенах с поправкой на современную российскую действительность, то и «Глубокое бурение», и «Высокое давление» уже несут в себе социальное высказывание (если хотите, месседж) — незатейливое и увесистое. Как булыжник в руках былинного пролетария.

Хотя англо-американская фантастика давно стала полем сражения левых и правых взглядов, для фантастики российской такое – редкость. Даже произведения социальной фантастики рассматривали скорее социумы, чем классы.

А вот Лукьянов не только сделал рабочих основными персонажами, но и не забывает напоминать, что и сам принадлежит к тому, что называли раньше рабочим классом. Писатель при этом аполитичен – до той степени, что отвергает и политику, и всех политиков за ненужностью. Дай ему волю – уронит метеорит на Кремль или вышлет все правительство «в Германию или, на крайний случай, в Тринидад и Тобаго».

Написаны произведения сборника искренне, до сермяжной правды, и талантливо.

Конечно, к президенту Лукьянова среди прочих молодых писателей вряд ли позовут снова. Да и зачем ему президент?

На что только не пойдет уставший, разозленный и, главное, изобрательный человек. Джордж Халл, потомственный табачник, отправляется в путешествие с целью проверки эффективности предстоящей рекламной кампании сигар «Негритосик». Результатом поездки становится ребрендинг сигар, превратившихся из «Негритосика» в «Дядю Тома», и знакомство Халла с преподобным Генри Турком, проповедующим идею Америки как земли библейских исполинов. А вскоре после этого на ферме Чурбы Ньюэлла обнаруживают гигантскую каменную фигуру и события, как водится, приобретают стремительный оборот. Да такой, что втягивают в свою орбиту известного владельца цирка имени себя Барнума, лилипута по прозвищу «Генерал Мальчик-с-Пальчик», миллионера и «хозяина заводов, газет, пароходов» Корнелиуса Вандербильта, еврея-лозоходца Аарона Бапкина и его набожного папашу. Начинает множится и количество каменных исполинов, один из которых похоже обладает самосознанием.

Примечательно, что события, описанные в этой книге, действительно имели место в Америке во второй половине девятнадцатого века. Впрочем, как известно, жизнь намного богаче наших представлений о ней, и подчас нужен лишь наблюдательный и отстраненный взгляд, чтобы показать и доказать ее абсурдность. Харви Джейкобсу это вполне удалось.

В отличие от Воннегута, с котором автора сравнивает издатель, Джейкобс более склонен к юмору, нежели к сатире. Впрочем, за веселым рассказом можно увидеть и вполне серьезные темы, актуальные и сегодня: о рождении и сотворении национальных мифов и столь же национальных афер, об истине и обмане, и о столько тонкой грани между ними.

Один из неотъемлемых признаков успешного юмористического произведения — наличие афоризмов и ходовых фраз. В «Американском голиафе» таких хватает: к примеру, меткое наблюдение «Вдохновенный идиот – лучший друг хаоса». Или мудрое поучение: «Корову, которая откладывает яйца, не меняй на курицу, которая дает молоко. Сэкономишь в размере, потеряешь в престиже».

Автор вообще ближе к записному юмористу Кристоферу Бакли, нежели Воннегуту. Однако, в то время как Бакли отвязаннее и веселее, Джейкобс несомненно глубже.

Небо без звезд. Один из самых ярких (естественно, в переносном смысле) и запоминающихся образов в научной фантастике и подходящий фон для событий совершенно апокалиптических. Не пошел против устоявшейся традиции и канадский писатель-фантаст Роберт Уилсон. В его «хьюгоносном» романе «Спин» скорая гибель грозит роду человеческому и вообще всему живому на Земле.

Если звезды гаснут — значит, и это кому-нибудь нужно. По Уилсону злоумышленниками оказались загадочные гипотетики. Они окружили нашу планету Спином — некоей мембраной, внутри которой течение времени замедлено настолько что «спин-поколению» предстоит столкнуться с концом света в прямом смысле слова.

Писатель, вопреки ожиданиям, фокусируется не на масштабных космических сооружениях, а на людях — невольных участниках драмы планетарного размера. В центре повествования члены семьи Лоутон. Мужскую половину представляют отец семейства, известный по инициалам И-Ди, властный глава аэрокосмической компании, и его cын и преемник, технический гений Джейсон. Женскую – хозяйка дома Кэрол, злоупотребляющая алкоголем, и сестра Джейсона Диана, злоупотребляющая сомнительными религиозными культами. В орбиту семейного круга вовлечен и доктор Тайлер Дюпре, от лица которого ведется повествование.

Удивительно, но исчезновение звезд и скорый бесславный конец человечества почти никакого внимания на повседневную жизнь не оказали. И для доктора Дюпре, как и для большинства людей, сиюминутные заботы и тревоги имеют такое же значение, что и Спин, взявший планету в осаду, благо, Солнце, в результате искусной уловки гипотетиков всходит и заходит по прежнему графику. Однако попытки разрешить тайну загадочного барьера и освободиться, спасти род человеческий с Земли, пребывающей не вовеки, а в искусственном почти безвременье, продолжаются. Вскоре в повествовании появляются посол марсианской цивилизации и проект создания псевдоразумной сети наблюдения, которая должна охватить всю Солнечную систему, а затем и вырваться за ее пределы в поисках следов гипотетиков.

Увы, Уилсона подводит избранная им точка зрения, а точнее неумение или нежелание ее изменить, чтобы «подсветить», акцентировать внимание на важных деталях происходящего. Отстраненный и невнимательный (например, непонятно, отчего Джейсон Лоутон считается гением, читателю видны лишь его административные навыки) взгляд рассказчика обесценивает происходящие с человечеством события в ложной и, скажем прямо, не очень удачной погоне за психологизмом повествования. Сложные отношения, связывающие Дюпре и Лоутонов-младших, напоминают о персонажах шедевра Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать», и обилие пересечений делает эту связь чуть менее надуманной, чем следовало бы.

К сожалению, созданные автором персонажи при ближайшем рассмотрении индивидуальности не обнаруживают и почти не отличаются друг от друга, за исключением тех черт, что служат для продвижения сюжета. Так что читателям, взыскующим правды характеров и приключений духа, сдобренных нюансами политики крупных корпораций, лучше обратить свое внимание на «Золотое побережье» Кима Стенли Робинсона.

Отличает рассказчика и автора удивительная пассивность. Первый отдается на волю творимых решениями и действиями других персонажей дел, зачастую остающихся за пределами повествования. Второй проворачивает тот же трюк уже со всем человечеством, к финалу книги не добившегося спасения, но получившего его волей гипотетиков, этаких неймановских deus ex machine. И роман (скорее даже повесть, увеличенная до размеров романа) превращается в простое изложение происходящего с героем.

В романе достаточно и интересных тем (может даже возникнуть впечатление, что они конкурируют друг с другом на страницах книги). К числу таковых следует отнести столкновение науки и религии как в попытках объяснения «Спина», так и в следующих за ними практических выводах и действиях. Впрочем, автор подает столь значимый конфликт весьма прямолинейно и просто: разводя брата и сестру Лоутонов по разные стороны баррикад. Интригует и авторское описание марсианского социума и его изменений, вызванных развитием биотехнологий.

Увы, столь многообещающие темы даются вскользь и не получают ожидаемого развития. Уилсон намечает их пунктиром, а затем бодро движется дальше — весьма хаотически, что иллюстрируется и названием книги. Оригинальное название можно было бы перевести как «Кружение» — тем более, что спин в научном смысле слова здесь никакой роли не играет. Однако приоритет был отдан более загадочному и благозвучному названию.

Не является новой для фантастики и тема искусственной изоляции Земли и/или человечества. Из относительно недавних примеров назовем лишь «Карантин» Грега Игана и приключенческий цикл о Запретных границах Майкла Гира. А с разноскоростными временными потоками, пусть и не в космических масштабах, и последовавшими социальными изменениями, куда изобретательнее и тоньше разобрался еще Вернор Виндж в цикле «Сквозь реальное время».

Пусть обилие упомянутых в рецензии произведений не смущает читателя – такова технология сборки «фантастического бестселлера» с просчитанными и хорошо узнаваемыми, для пущего эффекта, составляющими. Например, перенесение части действия в страны «третьего мира» — прием, который становится все более распространенным в произведениях западных авторов. Подобный комплексный подход можно сравнить с комплексными обедами. Хорошо, чтобы утолить голод (в данном случае на НФ), но вкусовых изысков ждать не стоит.

Такое конструирование весьма распространенно и не должно путать или пугать читателя. Ведь вышедший в 2005-м году роман собрал неплохой урожай фантастических премий, включая «Хьюго». В конце концов, «Спин» принадлежит к лучшим текстам такого рода и вполне способен насытить неизбалованного читателя. Да и смелость оперирования большими величинами времени и пространства привлекает. Читается произведение легко, несмотря на многочисленные огрехи перевода разной степени тяжести. Из числа особенно тяжелых можно выделить фразу: «Они обнялись со всеми вытекающими последствиями». А ведь подобных примеров (вдвойне досадных, потому что обнаруживаются даже при поверхностной редакторской правке) в книге хватает с избытком.

Тем, кто был недоволен перегруженностью научными идеями и терминами в вышедшем ранее в серии «Сны разума» романе Питера Уоттса «Ложная слепота», книга должна прийтись по вкусу.

Как и положено, автор бестселлера пообещал развить роман в трилогию. И, действительно, финал первой книги оставил свободу для появления продолжения, которое не замедлило последовать. Роман «Axis» («Ось») на языке оригинала уже вышел, и, теперь уже по-новой, все заверте…

История жизни Каспера Кроне разбита на кусочки. Они чередуются на страницах романа, решительно пренебрегая временем, словно играя с ним в прятки и показываясь на свет без очереди и без спроса. Вот он выступает на аренах самых известных цирков мира. Вот он — маленький мальчик, засыпающий на руках отца во время ночных переездов. Вот — бредущий по городу после любовной ссоры. Вот проходит реабилитацию после травмы, выявившей его особый талант.

Каспер Кроне умеет слышать.

Он слышит звучание людей и мест, ритмы города и окраин — их уникальные звуковые рисунки, читает мир, как по нотам, и знает, что ни один человек не остров, и звон колокола — это тоже чей-то звук, вплетенный в другие голоса и мелодии. Вместе, одновременно, сейчас они сливаются в притягательно шумную какофонию, которая и есть жизнь.

Сейчас для него звучат тревожные нотки.

Каспер Кроне — 42 года, характер нордический, не женат — оказывается фигурантом дела о неуплате налогов и рискует оказаться в тюрьме. Однако страшит его не это, а загадочное исчезновение КларыМарии — десятилетней девочки, обладающей притягательным даром тишины.

Вскоре оказывается, что похищение детей поставлено на широкую ногу, и одним ребенком дело не ограничивается. А все похищенные и похитители таинственным образом связаны с неожиданным землетрясением, изменившим ландшафт и облик Копенгагена.

Роман превосходно иллюстрирует характерную тенденцию, связанную с традиционным разделением литературы и фантастики, а именно продолжающуюся их мирную конвергенцию. Главные места в литературе «основного потока» все чаще и все увереннее занимают книги, уклончиво атрибутируемые как «романы с элементами фантастического». А авторы мейнстрима все чаще и все охотнее используют идеи, приемы и сюжетные схемы, характерные для фантастического жанра. Возможно, одна из причин в том, том, что реализм не справляется с задачей адекватного отображения действительности.

Изменившееся, сверхчувственное восприятие главного героя является лишь уловкой, способом показать волшебство жизни — не приукрашенное, но подсвеченное и преувеличенное лишь самую малость. Что позволяет своевольно отнести роман к своего рода нордическому магическому реализму, суровому, но симпатичному. Или возвести его генеалогию к сказкам другого датчанина, Ганса Христиана Андерсена.

Удивительно ли, что поиски клоуном с манерами трикстера, склонным рассматривать свою жизнь как представление, девочки, которая способна даровать ему тишину, на деле оборачиваются поисками трансценденции. Поисками божественного автора и исполнителя музыки сфер, доступной восприятию Каспера. Не случайно немалую роль в происходящих событиях играет восточная (то есть православная) церковь.

В романе вообще нет случайного. Встречи, события, люди, которые по сюжету могли бы претендовать на случайность, оборачиваются на поверку или результатом замысла персонажей, до поры сокрытого от читателя, или юнгиановской синхронностью — свойством жизни проводить и пересекать параллельные прямые.

Круговорот действующих лиц — монахинь с загадочной миссией, африканок, мастерски владеющих айкидо, легендарных воров, работающих карманниками, морских офицеров, ставших королями преступного мира, детей с фантастическими способностями, умирающих юристов и цирковых артистов в кризисе среднего возраста, да к тому же практически безнадежно влюбленных, ближе к финалу перестает быть смешением, напоминающим джазовую импровизацию, и обнажает внутренние связи и закономерности, причины и следствия.

Вслед за этим, сразу за наступлением развязки повествование, совершенно в традиции Хёга, обрывается, едва ли не на полуслове, не давая затихнуть ее последним нотам, резко и беспокойно.

Напоминающий цирковое представление роман, пестрый и живой, то по-осеннему элегический, то бодрый как цирковые марши, не ставит своей целью развлечение читателя.

Насыщенный музыкальными терминами и отсылающий к известным и малоизвестным произведениям классической музыки роман не ставит своей целью поучение читателя.

Демонстрируя мир по Касперу Кроне, преисполненный звуков и нуждающийся в божественной тишине, он предлагает читателю сопереживание.

Строго говоря, это не отзыв о прочитанном романе (будет позже), а некоторые впечатления от поверхностного пролистывания. Не судите строго ;)

Впечатления, хочу сказать, самые положительные. Начнем с того, что книга напечатана на порядок лучше, чем «Ложная слепота». Полистал несколько экземпляров, все нормально.

Сюжет масштабный, герои живые. Те, кто упрекал «Ложную слепоту» за излишнюю (на их взгляд) научность, повода для упреков не найдут. Читайте смело.

Но больше всего меня, конечно, зацепило то, что автор цитирует стихи Тютчева! Это знаете ли, ухх!

Процитирую и я.

«Потом Ломакс процитировал русского поэта XIX века по имени Ф. И. Тютчев, о «Спине» понятия не имевшего, но описавшего его так, как будто видел своими глазами:

И, как виденье, внешний мир ушел...

И человек, как сирота бездомный,

Стоит теперь и немощен, и гол,

Лицом к лицу пред пропастию темной...

И чудится давно минувшим сном

Ему теперь все светлое, живое...

и в чуждом, неразгаданном, ночном

Он узнает наследье родовое.

Ломакс сошел с трибуны, поэзию Тютчева сменила проза обратного отсчета, и первая из ракет взревела двигателями, испустила языки пламени и клубы дыма, поднялась и исчезла в голубом небе.»

Вот так-то. Многие ли русские фантасты цитируют Тютчева? (вопрос риторический)

Предвкушаю прочтение, чего и вам желаю ;)

Пустой бессюжетный рассказ-зарисовка. Одни мертвяки кругом. Вот такое виденье третьего мира.

Вниманию Вертера де Гёте: в рассказе ходит туда-сюда все-таки герой, а не героиня ;)

Хотя слова о вагине Земли действительно принадлежат вскользь поминаемой знакомой проститутке героя рассказа

Имя Бэккера хорошо знакомо почитателям «темного фэнтези», у которых его романы из цикла «Князь пустоты» пользуются большой популярностью. Однако события «Нейропата» разворачиваются в недалеком будущем нашего мира. Времена не очень-то привлекательные – Москва разрушена и стала основой для локаций компьютерных игр, Европа замерзает из-за климатических изменений, а экотеррористы туго знают свое дело.

Автору же интереснее описания жертв Костоправа – серийного убийцы, вокруг преступлений которого и завязывается сюжет. Скоро на сцене появятся американские спецслужбы и возможности скрытого управления поведением и даже мыслями и эмоциями человека.

Бэккер не пренебрег ни одним из атрибутов триллера, в наличие – кровь, секс, жестокие убийства и теория заговора. К тому же в жесткие жанровые рамки Бэккер решил вместить рассуждения о свободе воли, эволюции человека и новейших открытиях нейропсихологии.

Увы, увы. Псевдоинтеллектуальные спекуляции на модные темы не спасают книгу, а только подчеркивают ее недостатки. Триллер не задался: герои скучны, финальный твист легко предсказуем, сюжет движем случайными совпадениями, а поступки персонажей, словно иллюстрируя идею книги, подчинены лишь авторской воле.

Не обошлось и без сюжетных ляпов. Оно и понятно, ведь автор словно в ущерб всему остальному решил сосредоточиться на донесении до города и мира своих мыслей. А потому главный герой, Томас Байбл начинает свои разоблачающие и обличительные монологи, едва успев проснуться с похмелья, то есть практически с самого начала повествования. Далее его рассуждения растянутся на всю книгу, чередуемые хаотическими перемещениями Байбла в пространстве и меняющимися время от времени собеседниками. При этом перемена спутников никак не сказывается ни на поведении героя, ни на характере и длительности его высказываний.

Вот только действительно интересующимся темой во избежание пустых трюизмов и пересказов старых университетских учебников нужно обратить внимание на недавнюю «Ложную слепоту» Уоттса. Дополняет печальную картину перевод, пренебрегающий научной терминологией, а зачастую и русским языком.

Соблазнительно было бы сравнить «Нейропата» с произведениями Дэна Брауна, но при похожих недостатках, эти книги хотя бы читаются увлекательно и с интересом. У Бэккера же получилась подделка под триллер с философскими претензиями — дурная и не стоящая внимания.

Тема Контакта с внеземной цивилизацией — одна из магистральных тем научной фантастики, от зарождения жанра до наших дней. Интригующая возможность смоделировать образы жизни и мыслей инопланетного разума и/или посмотреть на человечество со стороны всегда занимала умы, в том числе и писателей. Так или иначе затронуты и освещены в фантастических произведениях практически

все аспекты контакта: от философских у Лема в «Солярисе» до сексуальных у Фармера в «Грехе Межзвездном».

Первая книга дилогии «Птица малая» Мэри Рассел посвящена острым теологическим вопросам, также не обойденным вниманием жанра. Любитель фантастики вспомнит, например, историю священника из «Гипериона», рассказы «Путь креста и дракона» Джорджа Мартина и «Смертные муки пришельца» Гарри Гаррисона.

Впрочем, Рассел лишь косвенно связывает Контакт и религию. Фабула книги такова: после обнаружения сигналов из системы Альфа Центавры орден иезуитов отправляет туда свою миссию, из которой возвращается только один человек, влекущий за собой шлейф нелицеприятных слухов совершенно аморального свойства. По мере развития действия, раскрывающего произошедшие события в ретроспективе, тематика Контакта отступает на второй план, а сами инопланетяне приобретают значение экзотического антуража для вполне земной истории. Несомненными достоинствами книги являются психологическая проработка характеров героев и особое внимание, уделенное их взаимоотношениям — черты, несомненно объясняемые полом автора.

К сожалению, фантастического за исключением инопланетных декораций для религиозных поисков отца Эмилио Сандоса в книге немного. Внутренний конфликт священника и его духовные (и физические) муки являются предметом книги в большей степени, нежели проблемы контакта.

Неслучайно на языке оригинала произведение было опубликовано в не-фантастической серии.

Перемести Рассел действие во времена освоения северо-американского континента (а идея книги родилась, по признанию автора, в годовщину празднования открытия Америки) мало что изменилось бы.

А вот если бы автор уместила данный сюжет в значительно меньший объем, произведение, право слово, только выиграло.

«Ложная слепота» — одна из вершин научной фантастики последних лет. Роман Питера Уоттса обладает всеми характеристиками, обязательными для канона научно-фантастических произведений: звездолетами, инопланетянами, первым Контактом, а также и необязательными – в виде 40 страниц научных комментариев к тексту и списка использованной литературы на более чем сотню названий. Приятная дотошность, к тому же текст — вопреки очевидным опасениям — не похож на сухой академический трактат и в дополнение к идейной составляющей обладает очевидными литературными достоинствами.

Все начинается на Земле.

2082-й год. «Матрица Икара» обеспечивает Землю солнечной энергией. Падение рождаемости сократило численность населения до семи миллиардов человек. Значительная их часть лишилась возможности и необходимости работать: материальные проблемы решают фабы (фабрикаторы материи), а многие профессии просто утратили свою актуальность. Невиртуальный секс ушел в прошлое, захватив с собой семейные отношения как экономический и социальный институт. Террористические группы реалистов атакуют хранилища тел людей, которые решили жить на Небесах, в виртуальных мирах – выбор, становящийся все более и более популярным. Оставшиеся стали свидетелями появления «светлячков».

Огнепад произошел 13 февраля в 10 часов 35 минут по Гринвичу.

Над планетой появились 65536 неопознанных объектов, запечатлевшие каждый квадратный метр поверхности и сгоревшие после отправки информационных пакетов неизвестному адресату.

Космический корабль «Тезей» отправляется по следу.

В состав экипажа включены специалисты для установления контакта. Лингвист Сьюзен Джеймс, также известная как Банда Четырех, объединяющая в одном теле несколько независимых личностей. Исаак Шпиндель – ксенолог, усовершенствовавший свое тело и распространившийся своим интерфейсом по медицинской лаборатории, сделав приборы продолжением своего тела (такова цена профессиональной востребованности). Бравый майор Аманда (не называйте ее Мэнди) Бейтс, и начальник их – вампир Юкка Сарасти, а также идеальный наблюдатель — синтет.

Сири Китон, лишившийся еще в детстве половины головного мозга в результате хирургической операции, стал профессиональным «преобразователем информационных графов», способным упростить и объяснить любые концепции и понятия, пропуская этап понимания за ненадобностью. Теперь он становится безучастным свидетелем попыток Контакта. До тех пор, пока происходящие события не принимают оборот, выводящий Китона на первый план и, главное, делающий участником этих-самых событий.

Писатель описывает контакт с внеземной формой жизни. Однако использует это столкновение в первую очередь для того, что рассказать о человеке и человечестве. Ведь Контакт – прежде всего возможность увидеть свое отражение.

Уоттс проводит деконструкцию человека, последовательно подменяя несколько важных и полезных иллюзий некоторым количеством важных и опасных вопросов.

О невозможности объективного восприятия окружающего мира из-за обмана даже не чувств, а сознания, искажающего когнитивные процессы — собственно понятие «ложной слепоты» заключается в фиксации предмета органами зрения при одновременном игнорировании сознанием. О существовании свободы воли — эксперименты показали, что двигательные импульсы возникают прежде осознанной мысли о движении, а за контроль над поведением человека сознание соревнуется с лимбической и гормональной системами, а также программами поведения, выработанными в ходе становления Homo Sapience. И, наконец, собственно о природе сознания и его эволюционном значении.

Вольно или невольно, сюжетные коллизии вызывают в памяти «Кукловодов» Роберта Хайнлайна, точнее с одну из максим гранд-мастера, который заявил в финале «Кукловодов», что в случае столкновения с враждебным разумом проигравшей стороной окажется «все так называемое человечество».

Интеллект опасен, соглашается Уоттс, и добавляет, что интеллект, не отягощенный разумом, может быть еще опаснее. Биологические компьютеры, интеллектуальные автоматы оказываются эффективнее разума, обладающего самосознанием.

Взгляды Уоттса далеки от возвышенно-гуманистических представлений о Человеке и человечестве, однако подтверждаются научными исследованиями

Писатель и сам не чужд науки, он — профессиональный морской биолог. Родной стихии были посвящены и первые его научно-фантастические произведения.

Уоттс стоит в одном ряду с такими именами как Грег Иган и Тед Чан (и если рецензенту будут простительны нескромные сравнения — Станислав Лем). Эти авторы используют фантастику прежде всего как инструмент познания. Инструмент, позволяющий моделировать те или иные ситуации для проверки гипотез и предположений.

Примечательно, что при этом в центре внимания названных писателей находится не только вопросы космологии, бран, квантовой физики и суперструн, но и природа человека. За последние несколько десятилетий психология (в том числе — эволюционная и социальная) значительно продвинулась вперед, наряду с антропологией, генетикой, нейробиологией и другими науками о человеке. Это позволило сделать человека не только центром психологических построений (как для авторов «новой волны», например), но объектом «жесткой научной фантастики», традиционно работающей в строгих рамках научной картины мира.

В этом смысле Уоттс, Иган и другие авторы являются подлинными «инженерами душ человеческих»

Особенно отрадно, что в книге интеллектуальная составляющая не перехлестывает художественную. Действие держит в напряжение и развивается с ускорением; персонажи нарисованы объемно и живо, и не только запоминаются, но и вызывают сопереживание. А история Сири, рассказанная Уоттсом, в той же мере иллюстрирует идеи автора, в которой последние объясняют поступки и поведение его героя.

«Ложная слепота» показывает, что подлинную суть фантастики составляет не количество или качество фантастических допущений, а интеллектуальная дерзость — как в построении новых картин и моделей мира, так и в развенчании старых.

У писателей странные отношения с зеркалами. Джефф Нун — культовый британский писатель, автор трилогии «Вирт» не является исключением.

Согласно его книге «Брошенные машины», что-то подгнило и распалось в современном мире. Странная болезнь охватила Англию и реальность, данная нам в ощущениях, сыграла с человечеством злую шутку.

Вся информация превратилась в шум, неразличимый и запутанный. Надписи и слова потеряли смысл, а еда — свой вкус. Аудиальные, визуальные и даже кинестические ощущения смешались, обманывая разум и чувства и превращая окружающий мир в сложносочиненную иллюзию. Шум может и убивать, когда сигналы внешнего мира: звуки, прикосновения – достигают своих пиковых значений. Лишь прием специального лекарства «Просвет» позволяет вычленить, с различной степенью достоверности, из информационного шума упорядоченные сигналы. И как гласят рекламные щиты компании, производящей «Просвет» из крови немногих не восприимчивых к болезни людей: «Если вы смогли это прочесть, значит, вы еще живы».

Теперь журналистка Марлин Мур, мужчина с темным прошлым по прозвищу Павлин, Бев Хендерсон и примкнувшая к ним девочка Тапелло выполняют задания странного человека по имени Кингсли, собирают разбросанные по всей Англии осколки зеркала, обладающие странными, волшебными свойствами, в надежде вернуть миру прежнюю упорядоченность.

Для главной героини Марлин задания сопряжены с поиском средства, способного вернуть к жизни ее дочь Анджелу, умершую от болезни. По мере продвижения к цели (если можно говорить о таковой в мире, утратившем смысл) путешествие этой странной компании начинает носить все более и более иллюзорный характер, делая невозможным отделить реальность от вымысла.

Не стоит искать в «Брошенных машинах» внутреннюю логику. Все в книге подчинено образам и метафорам, собранным в бессмысленный, но увлекательный и эмоциональный аттракцион, при котором сам автор состоит в качестве проводника.

Пожалуй, на фантастической полке Джеффа Нуна можно было бы поставить рядом с книгами «новых странных», не будь он для них слишком… странным. Да и следует он другим традициям, называя среди своих любимых авторов Хорхе Луиса Борхеса (вот откуда такие чувства к зеркалам!) и Льюиса Кэролла.

Действительно мир, созданный Нуном, вполне сгодился бы для резиденции изрядно повзрослевшей Алисе. С поправками на раскрепощенность описаний и добавками веществ, изменяющих состояние сознания.

Автор благоразумно не скрывает произведений и авторов, ставших повивальной бабкой для своего нового цикла. Действительно, влияние «янтарного» сериала Роджера Желязны на «Семейное дело» утаивать было бы невозможно, а значит, бессмысленно.

Согласно Строссу в параллельном нашему мире на территории Северной Америки существует несколько феодальных государств. Однако заправляет всем Клан, объединяющий семьи, способные перемещаться между мирами с помощью загадочного орнамента.

В центре дворцовых интриг и, хуже того, семейных склок оказывается Мириам Бекштейн, профессиональный журналист, специализирующаяся на экономических расследованиях, доткомах и венчурных инвестициях.

В соседнем мире она — принцесса («Золушка 2.0», как аттестует ее автор) и наследница одной из семей. Дополняет картину скорое открытие Мириам того факта, что семьи занимались грязными делами: используя своими возможности, они создали разветвленную сеть по транспортировке наркотиков.

Вопреки ожиданиям книга не становится римейком «Крестного отца». Стросс создает высокотехнологичную версию старой истории о могущественном семействе и множестве миров, в которой задействованы мобильные телефоны и GPS-приемники.

Дух времени отразился не только в апгрейде внешних примет, но и в изменении содержания истории. Если у Желязны речь шла о борьбе за власть в феодальных династических традициях, то в новом переложении источником могущества стали финансовые потоки и бизнес-конструкции.

И когда оказавшаяся сразу между нескольких огней Мириам решает изменить ситуацию, то естественным решением для нее становится прогрессорство. И на сей раз прогрессорство основывается не на улучшении социальных условий и основ, а на трансформации бизнес-модели с целью создания большей прибавочной стоимости.

Терминология для фэнтези необычная, также как и идея становления индустриального мира (более привычная для нф-романов — из недавних вспоминается «Джек Фауст» Суэнвика). Однако примечательно, что изобретательный в своих фантастических книгах Стросс на сей раз оказался столь прямолинеен и безальтернативен по отношению к нашей истории.

Роман небезынтересен выбранной системой координат и идеей бизнес-прогрессорства, но с точки зрения увлекательности сюжета и яркости персонажей Стросс должен заблаговременно выкинуть перед Роджером белый флаг.

Обратиться к книге «Дети немилости» рецензента, вообще-то не замеченного в склонности к фэнтези, побудило «Хирургическое вмешательство» — предыдущий роман Ольги Онойко, изобретательный и интересный.

Проба пера на поле фэнтези для начинающего автора оказалось менее удачной.

Приближается лето магического высокого года, и в разрушающей битве должны столкнуться королевства Бездны и Выси. Интрига заключается в одновременных попытках действующих лиц избежать противостояния, исходом которого может стать гибель человеческой цивилизации, и стать ключевыми игроками этого конфликта.

«Дети немилости» на поверку оборачиваются инверсией предыдущей книги. Инсталляция трансцендентного и магического в наш мир сменяется проникновением в мир фэнтези паровиков, электричества, атомных самолетов, командировочных менеджеров и «салонной плесени» — фэнтезийного аналога «офисного планктона».

Наряду с этим действуют в книги и традиционные магические заклинания, и демоны, и «поднятые» оживленные мертвецы.

Детальное конструирование мира, занятие, кстати, совершенно не женское, вообще относится к сильным сторонам Онойко.

Соблюдая гендерное равноправие, автор ставит в центр повествования не только мужчин, но и женщин, деятельных и сильных духом. Недаром, мир, в котором развивается действие книги, создан не богом, а богиней.

Однако созданная автором на сей раз конструкция оказывается эклектичной и неустойчивой.

И если мифология и религия данного мира отличаются детальной продуманностью, то смешение примет феодальной и индустриальной цивилизации является надуманным и неубедительным. Игры на нашей стороне мира удаются Ольге гораздо лучше.

Впрочем, прокрустово ложе избранного жанра устанавливает свои законы и оставляет автору не так уж много свободы, сводя книгу к стереотипным сюжетам и штампам навроде магических поединков, дворцовым тайнам, династическим интригам, варварам и принцессам.

И без того неторопливый сюжет вязнет в излишних деталях и проваливается в избыточном многословии. Автору определенно не стоит гнать текст или гнаться за его объемом.

Роман во многом наследует и структуру предыдущей книги: сложносочиненный конфликт со многими неизвестными искусно разрешается в финале и завершается не только счастливым хэппи-эндом, но и бракосочетанием.

В целом, книга заставляет вспомнить и перефразировать старое «мушкетерское» высказывание: для подающего надежды автора – это довольно слабо, для новичка – достаточно сильно.

Космическая опера всегда сопутствовала научной фантастике, облачая ее идеи в роскошные убранства из галактических масштабов, нарочито мужественных и подчеркнуто женственных персонажей и каскада увлекательных приключений. С момента своего появления она пережила времена небывалого расцвета и тягостного забвения с тем, чтобы на рубеже веков переродиться и даровать своим верным поклонникам диковинные и яркие произведения. Об истории становления «новой космической оперы» рассказывает эта книга.

Составитель оригинальной антологии, авторитетный Дэвид Хартвелл взял на себя труд представить читателю историю поджанра с момента его появления до сегодняшнего дня. Представленная читателю книга включает произведения, относящиеся к последним десятилетиям, когда космическая опера пережила неминуемый «кризис жанра» и освоила новые, без малого господствующие, высоты (не за горами и появление тома, посвященного зарождению и расцвету «старой доброй» космической оперы). Увесистый томик состоит из трех разделов, которые посвящены соответственно классическим рассказам времен упадка жанра и его последующего возрождения, а также произведениям, представляющим будущее космической оперы.

В когорте привлеченных антологистом писателей громкие и знаковые имена: Пол Макоули, Чарльз Стросс, Стивен Бакстер, Урсула Ле Гуин, Майкл Муркок, Аллен Стил, Аластер Рейнольдс, Роберт Рид, Джон Райт, Грегори Бенфорд и другие, пока не известные русскоязычному читателю.

Как и любой сборник, антология не избежала слабых, проходных произведений (разумеется, это можно трактовать как свидетельство ее широкой представительности и объективности). К таким можно причислить рассказ Кэтрин Азаро – любовную историю, романтичную и изобретательную в части фантастического антуража, но провальную в части злоупотребления сверхспособностями героини. История Скотта Вестерфельда рассказывает о взаимоотношениях ИскИна и 15-тилетней девушки, которые перерастают в любовь – в отсутствие оригинальных идей и сюжета центром рассказа становятся эротические сцены. Сара Зеттел в «Подвиге шута» небрежно описывает стандартную историю о выходе ИскИна из под контроля, безосновательно претендуя на оригинальность финальным открытием о существовании целого сообщества искусственных разумов.

Большинство других авторов оказались на высоте. Особенно стоит отметить рассказ Пола Макоули «Внимая ангелу», примыкающий к трилогии о Слиянии и рассказывающий о возвращении звездолета из экспедиции, которая длилась несколько миллионов лет. Экипаж звездолета привносит в Слияние, чуждую его обитателям концепцию свободы воли и запускает череду необратимых перемен в прежде стабильном мире. В повести «Изгой» Дональда Кингсбери, самом крупном произведении сборника, описывается жизненный путь представителя инопланетной расы кзинов, от котенка до взрослой особи. По детальности описания инопланетной цивилизации произведение напоминает цикл Барри Лонгиера о войне людей и драков, однако на поверку оказывается более бескомпромиссным. Рассказы двух Майклов, Муркока и Канделя, закономерно подводят итог классической космической опере: первый пародирует «высокий штиль» произведений Ли Брекетт и, традиционно для Муркока, насыщен отсылками к другим литературным произведений, в частности к циклу о Тарзане Берроуза; второй буквальным образом трактует понятие «космическая опера» и разворачивает перед читателем веселое действо в пяти актах и с комментариями. («Они исполняют энергичный дуэт на тему морали. «Компромисс недопустим», — поет он, а она отвечает: «Случаи бывают разные»»)

Парадоксально, но именно эти произведения лучше всего иллюстрируют определяющие жанровые признаки космической оперы: смелую масштабность в построении сюжетов и приоритет приключенческой составляющей над научными идеями — при том, что действие происходит в мире, основанном и порожденном несомненно наукой. Сюжетной доминантой (твердой) научной фантастики являются же научные идеи, раскрываемые по мере развития действия.

Неудивительно, что при таких нечетких дефинициях определиться с жанровой принадлежностью произведений не так просто (попробуйте-ка определить, что преобладает в сюжете идеи или приключения). Сам составитель признает, что включил в антологию произведения, не относящиеся непосредственно к космической опере, но оказавшие на нее сильное влияние. К числу таких произведений прежде всего нужно отнести рассказы Бенфорда и Ле Гуин, экспериментирующие соответственно в естественнонаучных и гуманитарных сферах.

Впрочем, как оно водится, с течением времени само понятие космической оперы претерпело существенные изменения. Заключительный раздел антологии носит многообязывающее название «Новейшая волна» и включает рассказы, представляющие наш новый век и современное положение дел в космической опере. Говоря об этих произведениях уместно вспомнить слова Джона Клюта, который характеризовал романы Винджа как «лучшую «космическую оперу», написанную со времен Смита, — хотя тогда и Вселенная была попроще». Действительно, представители «новой космической оперы» на порядок сложнее своих предшественников. Свою роль в этом сыграли и изменившиеся жизненные реалии, и возможности современной науки, и инъекции в космооперу достижений и примет других жанров.

Так в рассказе Чарльза Стросса «Медвежий капкан», примыкающем к недавно переведенной дилогии об Эхнатоне (романы «Небо сингулярности» и «Железный рассвет»), очевидна инсталляция киберпанка. Он описывает постсингулярное будущее человечества, используя давнюю концепцию Вернора Винджа и инструментарий писателей-киберпанков. Результат – мир, в котором привычные нам реалии искажены, смещены, собраны в невероятных конфигурациях и ускорены насколько позволяет пропускная способность канала.

Джон Райт в «Гостевом законе» напротив смешивает космооперу с архаичным рыцарским романом. Феодальные отношения в антураже космических кораблей и без того производят должное впечатление, а появление блуждающего рыцаря – поборника справедливости эффектно дополняет картину.

Рассказ Тони Дэниеля «Грист» наглядно демонстрирует спектр возможностей новой космической оперы. Изобретательно выдуманный и представленный мир, в котором люди объединены в БАЛы – большие агрегации личностей, планеты связаны кабельной сетью, а Бог и человек существуют в одном теле, оказывается на пороге войны. Автор вообще не скупится на выдумки. Большая часть действия происходит на Чирье — помойке для планет внутренней системы, а одно из действующих лиц — хорек, точнее самка хорька в теле самки человека. Стоит упомянуть и предшествующий рассказу эпиграф из Хайдеггера, что определяет уровень интеллектуальных притязаний автора.

К Дэниэлю стоит присмотреться. «Грист», пожалуй, лучшее произведение антологии. И частично это заслуга переводчика Михаила Пчелинцева.

Авторов космической оперы нового столетия неслучайно сравнивают с «новыми странными», подобно которым они пересмотрели и расширили каноны жанра. Уточнить их позиции и намерения можно по приведенным составителем прямым высказываниям и цитатам. Эта особенность сборника обнажает не только сопряжение космической оперы и научной фантастики, но и противопоставление британских и американских фантастов.

Кажущийся единым корпус текстов разделен политическим разломом. Британские авторы космической оперы: Макоули, Маклеод, Бэнкс, Бакстер, Стросс — придерживаются левых взглядов, в то время как их заокеанские коллеги во главе с Бенфордом и Нивеном по выражению Макоули «воспевают гегемонию американской капиталистической демократии».

Отрадно, что отменно составленный сборник содержит заметные и знаковые произведения новой космической оперы и позволяет узнать не только о галактических, но и о бушующих литературных сражениях из первых уст. Позволю себе быть категоричным и настоятельно порекомендую антологию к прочтению.

В тексте нового романа Лазарчука фигурирует Башня с ретрансляторами – сооружение для отечественной фантастики, а теперь и кинематографа, знаковое. Однако значительной роли в тексте оно не играет, в отличие от расположенного неподалеку космического лифта, пуповиной связывающего планету Эстебан с внешним миром.

Земля осуществляет контроль над планетой, кровно заинтересованная в получении пыльцы «орхидеи Ван Слипа», понижающей аллергическую активность колонизируемых планет и ее недозрелого варианта грюнсанда, являющегося сильнейшим галлюциногеном.

В обмен на пыльцу аборигены, чей быт и нравы напоминают об американских поселенцах, получают энергоносители и лекарства.

В декорациях, знакомых по Хайнлайну и Герберту, они противостоят технологическому превосходству землюков и стремятся к независимости, а значит, возможности использовать ресурсы планеты по своему усмотрению.

По сегодняшним временам такие продуманные политические и социальные построения да еще с многочисленными «вкусными» подробностями навроде банзы — редкость. А ведь в них еще и водятся драконы, с которыми читатель сталкивается уже в начале книги (что примечательно, из первой встреченной пары один дракон – серый, другой – белый).

В традиционной для Лазарчука манере читатель вовлекается в роман по пунктиру (пусть и не такому тонкому и информационно насыщенному, как в романах автора времен пресловутого «турбореализма»), который автор сложил из описания мироустройства в планетарном масштабе и происходящих с героями локальных событий. И лишь по мере приближения к концу книги, сюжетные линии складываются в единую картину, разъясняя смысл происходящего.

За бодрым сюжетом, к слову не раз пускающим по ложному, обрывающемуся следу, на второй план отступает схожесть описываемой Лазарчуком ситуации и недавнего прошлого и настоящего нашей родины. Так пред-финальное падение Стены, разделяющей территории аборигенов и землян можно рассматривать как падение Железного занавеса.

Такой подход объясняет и скомканный вроде бы финал, завершающий красочное описание гонки аборигенов к Башне за призом — местом в будущих органах государственного управления.

Поступок Севера символично и недвусмысленно устанавливает приоритет местных норм и обычаев над инициативами землюков, предотвращая смену жесткой блокады на «мягкий» контроль и управление со стороны коллаборационистской администрации и напоминая, что цель былого сопротивления — не власть, а свобода.

Идея значительная и по важности преобладающая над сюжетными построениями (не удивительно, что последующее проговаривается в книге тихой скороговоркой). Роман же не этапный, но заметный и значимый.

Река — излюбленный элемент типовой модели для сборки конструкторов фантастических миров. И фантасты охотно его эксплуатируют. Сразу в памяти всплывают «Дети великой реки» Грегори Киза и «Дитя Реки» Пола Макоули, река Тетис, текущая сквозь миры в тетралогии Дэна Симмонса, и, конечно, грандиозный «Мир Реки» Филипа Фармера.

В трилогии Йена Уотсона, записного интеллектуала англоязычной фантастики, река играет роль естественной географической преграды между матриархальным обществом свободных торговцев и ремесленных гильдий на одном берегу и теократическим государством на другом. Как речная преграда была бы легко преодолима, если бы не странное черное течение, так и имидж Уотсона изрядно пострадал бы, сведись книга к банальному сравнению двух культур.

Масштаб происходящих событий куда как величественнее и амбициознее. Ведь черное течение, на проверку обернувшееся Червем, ловцом Ка, вознамерилось вступить в борьбу с Божественным разумом.

Описание череды событий, изменивших социальное устройство и представление о мироздании, представлено посредством героини. Йалин — «женщина реки», член судовой гильдии сыграла важную роль в неожиданном исчезновении черного течения и его возвращении. Нужно отметить, что женский взгляд Уотсону вполне удался, особенно в изображении зарождающегося движения мужчин за равноправие и независимость — этакий аналог феминизма с обратным знаком. Впрочем, испытания, выпавшие на долю Йалин назвать женскими сложно: здесь и пребывание в плену врага и несколько вполне «гераклических» подвигов. И даже временная командировка в Рай после смерти, разумеется, с благополучным возвращением обратно.

Несмотря на обилие и размах происходящих событий действие книги развивается постепенно, в камерной обстановке. Трилогия разворачивается перед читателем подобно клубку загадок, являя яркий пример литературы приключений не тела, но духа. При этом незначительное смещение акцентов или точнее, отмена масок, используемых Уотсоном в книге, позволяет говорить о построении автором не только замысловатых фантастических, но и умозрительно теологических конструкций.

При этом, в отличие от многих авторов Уотсон не дает все разъясняющих ответов, а беспрестанно выдвигает все новые и новые гипотезы, не забывая между делом опровергать старые.

Собственно в этом, наверное, и заключается научная часть научной фантастики.

В представленную книгу вошли рассказы, номинированные на литературную премию «Дебют», и роман-финалист этой премии по номинации «Фантастика» за 2007 год, который и дал свое название сборнику.

Рассказы Тима Скоренко и Алексея Соколова вполне соответствуют модной манере молодых авторов «цветной волны» и являют собой прозу, ставящую во главу угла чувственные переживания своих персонажей: от ностальгически сентиментальных, как в рассказе Соколова «Последнее слово», до вызывающе брутальных, как в рассказе Скоренко «Реванш». Несмотря на то, что рассказы наследуют недостатки своих соседей по месту в фантастическом цехе, а именно существенный перекос в сторону эмоциональной сферы в ущерб сюжетной и идейной составляющей, место в «дебютном» сборнике они заслужили своим литературным качеством.

Центральное же место в книге занимает произведение Ольги Онойко «Хирургическое вмешательство» — и роман, и сам автор заслуживают самого пристального внимания.

Дебютировав несколько лет назад в жанре космооперы романом «Доминирующая раса», изданным под мужским для пущей продажности псевдонимом «Олег Серегин», автор сделал несколько больших и важных шагов по дороге писательского мастерства. Мир, описанный в «Хирургическом вмешательстве», куда как интереснее и самобытнее. В отличие от нашего, его духовные начала явлены практически каждому невооруженному взгляду.

Шаманы общаются с Мать-Землей и Неботцем и имеют персональных кураторов в соответствующих ведомствах ( в данном случае – в Министерстве тонких энергий); в Институте тонкого (опять же) тела готовят дипломированных кармахирургов; а государственная компания Ростэнергопром получает экологически чистую энергию из реакции распада души. Впрочем, автор быстро сворачивает с тропинки описания то ли небесной канцелярии, то ли духовной бюрократии на магистраль фантастических приключений шамана Ксе, Женя – нового воплощения бога войны и Даниля Сергиевского, аспиранта демонического профессора Лаунхоффера по прозвищу Ящер.

И не беда, что описания шаманских практик и прочих астральных сущностей эклетично смешаны автором в кучу в духе нью-эйдж или «пластикового шаманизма». Главное, что сюжет держит внимание, слог неплох, а персонажи – и люди, и боги – написаны выпукло. Несмотря на многочисленные сюжетные и стилистические оммажи в сторону Стругацких, роман вызывает и другие ассоциации – с произведениями Сергея Лукьяненко.

Среди «нулевого» поколения Ольга – одна из тех, кто достоин пристального внимания. Не зря на прошедшем в этом году «Евроконе» она была названа в числе лучших молодых авторов. И творческий, и коммерческий потенциалы Онойко очевидны. Что будет дальше? Поживем – увидим.

Игривое оформление обложки и добродушная аннотация способны создать впечатление, что роман являет собой образчик черного юмора, а населяющие его привидения – существа страшные, но симпатичные. Как бы не так.

Привидение из «коробки в форме сердца» — это злонамеренный дух Крэддока Макдермота, который в бытность свою живым человеком специализировался на армейских психологических операциях. А теперь его цель – отошедший от шоу-бизнеса рок-музыкант Джудас Койн, и неприятности последнему гарантированы.

Книга представлена читательской аудитории в качестве главной литературной мистификации этого года. Это заявление – единственное, что выделяет роман из множества подобных произведений.

Заурядный ужастик описывает вторжение злобного призрака в повседневную жизнь музыканта и его подруги. По мере развития действия выясняется, что призраком, который обвиняет Койна в смерти своей дочери и жаждет мести, движут совсем иные мотивы, а поступки, творимые живыми людьми, могут быть пострашнее любого потустороннего кошмара.

Автор скрыл свое настоящее имя за псевдонимом, видимо не желая пользоваться славой своего именитого отца (впрочем, то, что Джо Хилл – сын Стивена Кинга, для читающей публики всегда было секретом Полишинеля).

Кинг-младший очень старался, чтобы написать бестселлер, и внес в книгу, казалось бы, все необходимые для этого элементы. Да вот беда, подбор их оказался столь правильным, что роман оказался скучен, герои шаблонны, а финал предсказуем.

Особенно стоит отметить трогательную, но не удавшуюся попытку раскрыть психологию пятидесятичетырехлетнего рокера – ни жизненного, ни литературного опыта автору не хватило.

Некий острый привкус придает книге история противостояния героя со своим отцом, в которой падкой на скандалы публике было бы приятно увидеть не фрейдисткие, а автотобиографические нотки, но прием этот столь очевиден, что срабатывает вхолостую.

Право слово, в роскошных декорациях южных штатов, куда вскоре перемещается действие, с их душными ночами, болотными испарениями, густой атмосферой и местными нравами можно было придумать и описать более интересную историю. Недаром, в американской литературе «южная школа» и ее представители: Фолкнер, Уоррен, О‘Коннор — занимают особое место. Вместе с ними следует упомянуть и Роберта Маккаммона, чьи книги рецензент и рекомендует к прочтению.

Мистификация, о которой было известно заранее, могла бы и удастся – откройся, что автором этой книги является не сын «короля ужасов», а сам Стивен Кинг. Но похоже, что тот, если и приложил к книге руку, то ограничился лишь парой советов.

В ожидании Сингулярности

Новый роман Вернора Винджа не стал исключением из практики последних пятнадцати лет и — как почти все значительные произведения писателя, изданные за это время – принес своему автору еще одну, пятую, премию «Хьюго». В «Конце радуг», вопреки надеждам поклонников, которые ожидали продолжение «Пламени над бездной» — масштабной космической оперы, Виндж обратился к временам, не столь отдаленным, и создал удивительно правдоподобную картину нашего близкого будущего.

Действие книги происходит в 2025 году, семнадцать лет тому вперед, в дивном новом мире, созданным все ускоряющимся прогрессом науки и технологий. Пожалуй, «Конец радуг» можно назвать самой что ни на есть «фантастикой ближнего прицела». Необходимо только уточнить, что в данной формулировке акцент ставится не на близости будущего, а в на «прицельности» его описания.

Многие художественные произведения, описывающие близкое будущее, сосредоточены на одной фантастической идеи или изобретении, требующих для сюжетной достоверности отнести действие книги на несколько лет вперед и при этом никак не затрагивающих основные константы современного читателю мира, будь то политические, социальные или технологические реалии. Даже у киберпанков, поднявших на щит информационные технологии, компьютерные новшества в большинстве случаев предстают имплантированными, привнесенными в существующее сегодня общество.

Внимание отдельных представителей течения, в первую очередь Брюса Стерлинга, было сфокусирована на динамике перемен, вызванных инновациями. Например, в рассказе «Киоск» рассматривается «Третий переходный период», который произошел в результате появления фабрикатора на углеродных нанотрубках, способного копировать и тиражировать предметы.

В отличие от таких произведений роман Винджа посвящен уже изменившемуся миру, почти не сохранившему примет современности. Писатель с удовольствием выполняет функции футуролога. К тому же это ему не в новинку, еще в 1993 году Виндж написал эссе о Сингулярности – точке, за которой экспоненциальное развитие науки и технологий приведет к развитию машинно-человеческого интерфейса и появлению сверхчеловеческого разума, а также другим непредсказуемым последствиям. Эволюционный (точнее -революционный) скачок в неизвестное, вызванный техногенными факторами, сегодня действительно представляется более вероятным, нежели таковой, но имеющий биологическую основу.

Мир, описываемый Винджем, находится на полпути от дня сегодняшнего к Сингулярности. Земля опутана беспроводными сетями, которые обеспечивают почти мгновенный обмен информацией, вместо ноутбуков используется носимое оборудование, интегрированное с одеждой, специальные очки способны отображать реальность, трансформируя ее в соответствии с личными предпочтениями и настройками, а реальные и виртуальные туристы соперничают за столик в ресторане. Наряду с внешними приметами всеобщего благоденствия значительные изменения претерпели общественные институты: пользуются популярностью кружки веры, а задачей школы стало не столько образование учеников, сколько обеспечение их конкурентоспособности.

Традиционно для произведений (в особенности утопий и дистопий), значительную часть которых составляет описание мироустройства, в центре повествования стоит фигура гостя, чуждая этому миру; не стал отступать от обычной практики и Виндж. Главный герой романа – поэт Роберт Гу, который вернулся к активной жизни после продолжительного заболевания, излеченного в результате прогресса медицины. В целях адаптации к новым жизненным реалиям он отправляется в школу (составной частью романа стал переработанной рассказ Винджа «Горячая пора в Фэрмаунтской средней школе» — название рассказа («Fast Times at Fairmont High») отсылает к популярной кинокомедии начала восьмидесятых «Быстрые перемены в школе Риджмонт Хай» («Fast Times at Ridgemont High»). Любопытно, что прообразом школы и для фильма, и для рассказа стала одна и та же школа — Clairemont High в Сан-Диего, где живет писатель.), где начинает осваиваться в новом для себя мире.

Важно, что описанное Винджем будущее отнюдь не благостно. Пусть в романе – в отличие от упомянутого рассказа – почти не затрагиваются вопросы социального расслоения общества, однако, очевидно и существование техногенной безработицы, когда значительный объем работ выполняется машинами, и поляризация общества: выделение элиты, способной к эффективной деятельности, и аутсайдеров, отставших от современного уровня технологий или неспособных к интеллектуально насыщенной деятельности. Самым ярким и, возможно, первым примером такого дифференцированного общества является «Машина времени» Герберта Уэллса.

Разделены не только люди, но и страны. Всеобщего благоденствия добиться не удалось, да и попытки такие вряд ли предпринимались. Выживание и процветание в постиндустриальном мире по Винджу является результатом победы в непрекращающейся конкурентной борьбе. Лишь мельком упоминаются в книге проигравшие «государства-неудачники».

Есть и другая проблема. Мир живет c постоянной угрозой применения оружия массового поражения, которое стало доступно большому кругу заинтересованных лиц, в который могут входить и террористы-одиночки. Видимую безопасность обеспечивают специальные службы ведущих государств: США, Евросоюза, Китая и Индо-Европейского альянса. Несмотря на это, не удалось избежать ни межгосударственных конфликтов, ни разрушения городов – в течение вот уже пяти лет, после участи, постигшей Чикаго в 2020-м. Впрочем, наибольшую опасность представляет технология манипулирования сознанием ТДМВ («ты должен мне верить»), вокруг создания и уничтожения которой и вертится сюжет произведения.

Автор, заглядывая в будущее, старается быть объективным и не допускает идеологических перекосов в ту или сторону. Черта тем более примечательная, учитывая, что собственные воззрения Винджа прекрасно известны: он четырежды становился лауреатом премии «Прометей», вручаемой Либертарианским футуристическим обществом и является приверженцем идей анархо-капитализма.

Отрабатывая футурологические задачи, Виндж не забывает и о задачах художественных.

Язык книги соответствует ее идее. Он использует активную лексику профессиональных политиков, аналитиков и бизнесменов, что и характеризует это будущее, и придает последнему дополнительную достоверность. К сожалению, переводчику не удалось отразить это в русском тексте романа в силу как объективных затруднений: русскоязычная терминология еще не сложилась и вовсю использует именно англоязычные понятия; так и в силу собственной небрежности. К очевидным промахам переводчика следует отнести и перевод имени одной из героинь книги как Элис, а не Алиса – и это при том, что в книге фигурирует и Мистер Кролик. Досадно, и что осталась незамеченным упоминание в книге австралийского фантаста Грега Игана: его именем названа сложная игра, в которую играют ученики Фэрмаунтской средней школы по правилам, описанным Иганом в одном из своих произведений. Впрочем, переводчику, постоянно работающему с книгами Винджа, удалось сделать большой шаг вперед по сравнению со своими первыми, неудобочитаемыми попытками.

Одной из основных тем книги является готовность человека и общества к ускоряющемуся технологическому прогрессу, способность адаптироваться к уже происходящим и еще предстоящим переменам. Еще в семидесятых годах Элвин Тоффлер предупреждал о последствиях все возрастающего темпа технологических и культурных изменений, введя понятие «шок будущего». Вернор Виндж дает возможность читателям испытать шок будущего уже сегодня, с минимальными потерями.

В том, что потери последуют сомневаться не приходиться. Совсем не случайно герой книги обнаруживает исчезновение своего поэтического дара, а вскоре, словно взамен, он обретает способности и таланты инженера. Фигурой главного героя, Роберта Гу автор подчеркивает необходимость изменений для приспособления к жизни в новом мире. И говоря о неизбежности и необратимости перемен, Виндж задается и другим, пожалуй, более актуальным вопросом: что следует сохранить, от чего следует отказаться. Так один из центральных эпизодов книги описывает сражение за университетскую библиотеку. Одна из противоборствующих сторон стремится сделать библиотеку полностью виртуальной, другая – сохранить бумажные книги. В сражении прошлого и будущего победитель предопределен. Неизвестно лишь, что ему достанется.

Во вполне достоверном футурологическом триллере Виндж настойчиво оптимистичен и, разумеется, все сюжетные коллизии благополучно разрешатся, оставляя свободу для возможного (но не обязательного) появления продолжения в ближайшем будущем.

Так и должен начинаться «черный» детектив. С загадочного самоубийства мультимиллиардера и частного детектива, вызванного для расследования.

Вот только на этот раз в роли клиента выступает сам некогда мертвый, а ныне вполне живой и бодрый мультимиллиардер, а сознанию частного детектива пришлось преодолеть сто восемьдесят шесть световых лет, чтобы оказаться на планете Земле, где было совершено преступление.

Ричард Морган, автор романа, получившего премию имени Филиппа Дика, не скрывает ни его истоков, ни своих предшественников и назначает местом действия книги Бей-сити. Город, известный прежде всего поклонникам Раймонда Чандлера и его героя, Филиппа Марлоу – частного детектива и поборника справедливости.

Впрочем, когда действие происходит в двадцать седьмом веке, приметы времени диктуют необходимость новых героев и методов расследования.

Так тело, ставшее временным пристанищем для сознания Такеси Ковача из Корпуса чрезвычайных посланников, неплохо оснащено и подвергнуто нейрохимической стимуляции, а дедуктивный метод расследования ушел в прошлое, уступив свое место методу «полной абсорбции».

При всем этом роман Моргана успешно мимикрирует под традиционный детектив. Хотя до отточенного стиля Чандлера и хлестких диалогов его героев автору далеко, в исследовании «язв общества», способствующих преступности и порождающих самих преступников и собственно преступления Морган вполне достойно ступает по следам великого предшественника. Своеобразным удостоверением чего является премия Филипа Дика, отметившая роман в 2004 году. Можно отметить изящный каламбур, возможно невольный, издателя, выпустившего роман, премированный как лучшая книга в «мягкой» обложке, аутентично его награде.

Впрочем, что за детектив без интриги, спрятанной в стремительно развивающемся по устоявшимся канонам жанра действии. Фантастические реалии мира будущего наподобие обретения фактического бессмертия богатейшими представителями рода человеческого, возможности смены телесных оболочек и просто снабженных искусственным интеллектом отелей придают роману дополнительное измерение. Однако с их возможным исчезновением и переносом действия книги в наше время ни увлекательность сюжета, ни его правдоподобность многого не потеряют, подтверждая простую истину, что если люди иногда меняются, то измениться человечеству, пусть и за несколько столетий, значительно сложнее.

Поиск сокровищ – занятие увлекательное и хорошо оплачиваемое. Места, отмеченные на картах крестами, обладают особой привлекательностью – независимо от того, что там скрывается. На сей раз речь пойдет о поиске врат, ведущих к оставленному звездному кораблю цивилизации марсиан, то ли вымерших, то ли ушедших за пределы человеческой ойкумены.

Инопланетные артефакты встречаются в жанре на каждом шагу. Да и ксеноархеология – тема для фантастики не новая. Можно вспомнить, например, отличный роман Джека Макдевита «Двигатели Бога», действие которого было построено на разгадке тайн древней цивилизации. Однако для героев романа Ричарда Моргана основная сложность заключается не в том, чтобы найти сокровища, а том, чтобы их удержать – традиционная схема, восходящая к каноническому романа Стивенсона. Решение данной задачи возложено на наемника Такеши Ковача, уже знакомого читателю по книге «Видоизмененный углерод», где он фигурировал в роли частного детектива. Впрочем, второй роман цикла от своего предшественника отличается разительно.

Харизматичный сыщик, явно сшитый по мерке классических героев Чандлера и Хэметта, переродился в бравого лейтенанта отряда наемников, подавляющих революционное восстание. С изменением главного героя изменилась и атмосфера текста, став более брутальной и натуралистичной. Описание разнообразных способов расправы Ковача со своими врагами, противниками и просто людьми, ставшими на его пути к цели, дается неприглаженно и жестоко. Равно как и описание всевозможных ран и увечий у жертв военных действий, что предназначает книгу совсем не детской аудитории.

Всевозможные вооруженные противостояния, баталии и стычки, перемежаются в книге с рассуждениями о путях развития марсианской цивилизации, религиозных мировозрениях и практиках вуду. Однако для текста этого оказалось недостаточно. От заурядных фантастических боевиков роман отличает разве что смакуемая натуралистичность и потуги на демонстрацию читателям «окопной правды» войн будущего, что в книге практически совпадает.

В падении качества текста (в сравнении с первой книгой цикла) особенно нужно отметить заслуги переводчика, не только вставившего в оригинальный текст выражения наподобие «победы малой кровью на чужой территории», «стопариков» и прочие, но и допустившего грубые фактические ошибки в переводе.

Морлоки не только едят елоев. Еще они считают Информацию величайшей вселенской ценностей и посвящают все свое время ее сбору, классификации и изучению в спроектированной и построенной (sic!) специально для этих целей сфере Дайсона, которая окружила наше Солнце.

Такова реальность, а точнее будущая реальность, в которую попадает Путешественник во Времени, совершив свое второе перемещение на машине времени.

Время изменяет не только настоящее, но и прошлое; и вполне законченная для своего времени история Уэллса о путешествии во времени для наших современников оказывается оборванной на самом интересном месте, а потому — требующей продолжения.

Спрос рождает предложение, и продолжение не замедлило появиться. Роман «Корабли времени» Стивена Бакстера — одного из наиболее известных и именитых авторов современной английской фантастики — сюжетно продолжает знаменитую «Машину времени» Герберта Уэллса.

Однако используя сюжетное наследие патриарха фантастического жанра, Бакстер смело перекраивает и стиль изложения (в пользу более энергичного), и образы героев оригинального произведения. Так Путешественник во времени, полный предварительных гипотез, все также оказывающихся, к счастью, ложными, обрастает приметами, необходимыми для новых приключений: знанием английского бокса и коллекцией огнестрельного оружия.

Эти навыки и атрибуты, тем более полезные с учетом того, что на сей раз путешествия на машине времени носят более продолжительный характер: от родного времени Путешественника, где на морлока обращают столько же внимания, как будто «перед ними был не более чем странный француз или шотландец» до палеоцена, когда сам человек является существом чуждым, с последующей остановкой у Начала Времен и далее в Оптимальности.

Впрочем, ревизионистский подход Бакстера не ограничивается расширением, по сравнению с книгой Уэллса, приключенческой составляющей.

Сравнение двух произведений обнаруживает наибольшее отличие в их тематике. Миграции Путешественника во времени отражают эволюцию, проделанную жанром, который от простой экстраполяции в будущее достижений научно-технического и социального прогресса перешел к постановке космологических, а подчас и онтологических вопросов.

Пожалуй, роман Стивена Бакстера как современное произведение на заданную Уэллсом тему является отменной художественной иллюстрацией известного выражения другого англичанина, сэра Исаака Ньютона, сказавшего «если я и видел дальше других, то лишь потому, что стоял на плечах гигантов».

Хейлшем — особое место. Оно изолировано от внешнего мира, его воспитанники пользуются уважением, а подчас и испытывают зависть, со стороны своих менее удачливых «коллег». Атмосфера доброжелательного внимания со стороны опекунов, поощрение творчества воспитанников, учебные классы и места для игр – все это создавало ауру привиллегированности вокруг Хейлшема.

Вот только даже хейлшемовским выпускникам не избежать печальной и предназначенной им участи

Действие новой книги Кадзуо Исигуро, британца японского происхождения и букеровского лауреата (за роман «Остаток дня» — к слову, не избежавший экранизации) — романа «Не отпускай меня» вбирает в себя жизни своих главных героев: их детство, взросление и «завершение».

Как и всякий роман взросления, книга начинается с детства главных героев. Глазами Кэти Ш. мы видим детские шалости, мечты и страхи юных обитателей Хейлшема. Своеобразные психологические этюды, в которых с удивительной достоверностью раскрывается анатомия детских переживаний и умонастроений, подводят выпускников Хейлшема к пониманию их истинного предназначения – они клонированы и специально и исключительно для того, чтобы стать донорами органов для медицинских учреждений.

Идея выращивания клонов для использования их в медицинских целях могла бы стать основой для залихватского фантастического боевика (навроде кинематографического «Острова» Майкла Бэя) или романа ужасов.

Вот только Кадзуо Исигуро, к счастью, интересуют совсем не клонические войны.

Психологическая достоверность человеческих характеров и жизненных ситуаций, с которыми сталкивается героиня книги, писателю намного интереснее. За жизненными перепетиями в филигранной прозе Исигуро скрываются размышления и о том, что делает человека человеком, и об ответственности создателей за свои творения, и кажущиеся и реальные определения человечности.

Книга дает редкую возможность искреннего сопереживания героям: Кэти, Томми и Рут — погружая в их непростые взаимоотношения и повествуя о жизни и, конечно, о любви — на их пути к «завершению».

«Не отпускай меня» — пронзительная и лиричная история, в высшей степени заслуживающая прочтения.

Определение жанровой принадлежности произведений цикла представляется делом не только неблагодарным, но весьма затруднительным. Действие цикла происходит в 18 веке, и среди действующих лиц преобладают известные истории персоналии: Исаак Ньютон, Вольтер, Леонард Эйлер (в переводе названный Улером), Карл XII и Петр I.

Однако очарование упущенных возможностей, породившее альтернативную историю, не довлеет над книгой. Альтернативным в книге является не столько история, сколько мироздание. В созданном писателем мире не только обитают ангелы и демоны, но и действуют, наряду с гравитацией, силы сродства и гармонии. Под воздействием этих сил, направленных людским злым умыслом, безымянное небесное тело стерло с лица земли Лондон и опустошило Англию.

Столь наглядная демонстрация подтверждает известную максиму Кларка о сходстве волшебства и технологии, пусть эти технологии и основаны на научных представлениях, не совместимых с сегодняшними научными реалиями. Впрочем, об альтернативных науках писал еще Лем, а некоторые научно-фантастические произведения были основаны на доказанном существовании флогистона.

Удивительно, что с пусть и альтернативной, но все-таки научной картиной мира (хотя, нужно признать, «научные» описание в сериале несколько туманны) соседствуют эфирные ангельские создания, реализующие план по уничтожению человечества. Такое смешение в романах обыграно и представлено совершенно органично. Более того, за подкреплением своих идей автор обращается к еврейской и индейской мифологиям.

С той же восхитительной бесцеремонностью и сноровкой, достойной Филиппа Фармера, писатель тасует исторические персонажи и реалии. В центре повествования стоит легендарная для американцев фигура Бенджамина Франклина, и без того не избежавшего внимания фантастов (стоит упомянуть цикл «Сказание о мастере Элвине» Орсона Скотта Карда). Однако и русскоязычный читатель будет приятно удивлен: в романе, помимо Петра фигурируют его дочь Елизавета, Ломоносов, Меншиков, Голицын и артиллерийский капитан Сергеич.

Единственное, в чем можно упрекнуть Киза, это обескураживающе простой финал и устойчивое ощущение, что потенциал у идей, лежащих в основе цикла был намного больший. Впрочем, с задачей создания увлекательного фантастического сериала, в правильной пропорции содержащего и приключения тела, и приключения духа, писатель справился на отлично.

Истории о призраках давно занимают свое место в литературе, и молодому автору, решившему внести в них свою лепту, необходимо помнить о том, что сравнить его будут не только с великим и ужасным королем ужасов Стивеном Кингом, но и с Вашингтоном Ирвингом, и с «Поворотом винта» Генри Джеймса, а может быть и с Уильямом нашим Шекспиром (вспомните историю датского принца и тень его отца).

Столь долгая история рассказов о призраках естественно образовала традицию, а значит и целый ряд требований к желающим ее продолжить. Глену Хиршбергу удалось и соблюсти традиции жанра, и сказать в нем новое слово.

Сборник «Два Сэма» с уточняющим подзаголовком «Истории о призраках» стал второй книгой талантливого автора. Первая, «Дети Снеговика», также издававшаяся на русском языке, была благосклонно встречена критиками и номинировалась на несколько жанровых премий. Промежуток между первой и второй книгой составил несколько лет, и результат склоняет к предположению, что это время автор не отдыхал, почивая на лаврах, а работал над рассказами, вошедшими в сборник.

Небольшой томик включает в себя ровным счетом пять историй, связанных в приведениями и призраками.

Одним из основных — негласных, но освященных традицией — требований к таким историям является создание атмосферы, которой надлежит завораживать, заинтриговывать и даже запугивать читателя. Нужно признать, что с этой задачей Глен Хиршберг справился отменно. Будь-то заброшенный дом в маленьком приморском городке из новеллы «Степка-растрепка» или загадочный корабль у Гавайских островов, то ли выброшенный на мель , то ли материализовавшийся неизвестно откуда, писателю отлично удается передать и атмосферу места, и настроения персонажей.

Психологизм — вторая важная составляющая, характерная и даже обязательная для классических историй о призраках. Неслучайно в предисловии к этому сборнику Рэмси Кэмпбелл, авторитетный писатель, у нас пока малоизвестный, говорит о глубоких «мэйнстримовых» корнях жанра. Действительно, все представленные в книге новеллы Хиршберга являют собой своеобразные психологические этюды, рассматривающие человека в моменты духовного, экзистенциального кризиса (например, в заглавной новелле «Два Сэма»). Более того, в большинстве рассказов (за исключением мрачного «Карнавала мистера Дарка») участие сверхъественного не постулируется и зависит от читательского восприятия происходящих событий. Призраки в них, воображаемые или реальные, играют роль посредников между человеком в кризисном состоянии и обществом. Это подтверждает, что «истории о призраках» являются прежде всего историями о людях.

Новая книга Марии Галиной вышла в серии с удивительно подробным и исчерпывающим названием «Лучшая современная женская проза». Доверимся проницательности читателей и особенно читательниц, способных разобраться что к чему. Ведь в случае с «Малой Глушой» затертое определение «женская проза» характеризует автора, а не текст, который вмещает в себя индейских духов и шаманские обряды, песьеголовых и совсем уж специальные спецслужбы.

Действие первой части книги разворачивается в 1979 году на юге Советского Союза, в в безымянном приморском городе с узнаваемыми одесскими чертами. Там, в порту, принимающем суда со всего мира, охраняет безопасность государства Санитарная инспекция № 2, не допуская на родную землю чужеродных паразитов второго рода, а именно диббуков, суккубов и прочую нечистую силу. Обычный, даже обыденный рабочий порядок с заполнением формуляров, ведением отчетности и больничными листами нарушается вторжением североамериканского духа – вендиго, убивающего и уродующего своих жертв.

В кильватере сюжетной интриги, связанной с традиционными для шпионских (точнее антишпионских) романов задачами «найти и обезвредить», следуют жизненные перепетии основных действующих лиц этой негласной охоты – начальника СЭС-2 Елены Сергеевны Петрищенко, этнографа Васи и нового сотрудника — несостоявшейся студентки, секретаря Розки Белкиной.

Автор нарочито, для контраста, отображает личную драму и семейные неурядицы шагнувшей за сорокалетний рубеж Елены Сергеевны и только вступающей во взрослую жизнь Розки, с присущим молодости энтузиазмом смешивающей мечты и жизненные реалии, и явно отдавая предпочтения первым.

Любопытно, что за единственным исключением мужские персонажи первой части книги, будучи столь же объемно и детально прописаны, существуют словно исключительно в текущем моменте, моменте действия. В отличие от женских образов они лишены каких-либо переживаний и рефлексии, собственной истории, за исключением нескольких деталей совсем уж далекого прошлого, и бытовых подробностей, словно призраки возникая тогда, когда это требует развитие сюжета. В этом смысле текст действительно оказывается на удивление женскоцентричен.

Еще одной его, текста, характерной особенностью является фактурность – сосредоточенность на приметах и предметах того времени и быта как такового, погружающих читателя в романную действительность.

Неслучайно местом действия выбран порт, являющий собой своего рода пост на границе между мирами. Границе, отделяющей не только советский мир от капиталистического, но и наш мир от мира мифологического, населенного духами и другими чуждыми («потустронними»!) нам силами.

Хотя о метафизическом и мистическом характере советской империи писали и Пелевин, и Проханов и несмотря на очевидный соблазн придать происходящим событиям государственный масштаб, Галина умело удерживает историю в камерных рамках, подходящих для отображения психологии персонажей и их движений души.

Еще ярче подлинные объекты авторского внимания проявляются во второй части книги. Хотя формально она продолжает первую часть, к которой наличествуют и сюжетные отсылки, идейно и стилистически это – самостоятельное произведение.

В отличие от первой части сюжет развивается в мифологическом не пространстве, а времени – лишенном поступательного движения и делающим возможным соседство людей живых и мертвых. Герои отправляются в Малую Глушу и дальше, за Реку, где и начинается иное время, чтобы вернуть назад умерших родных и близких. Драматическая история, знакомая еще по древнегреческому мифу об Орфее и Эвридике, так и просится на театральные подмостки, чтобы напомнить нехитрые, но действенные максимы о том, что способности любить должна сопутствовать способность прощать, а способность помнить также важна, как и способность забывать.

Очевидно умение автора создать в тексте любую необходимую атмосферу от вязкого страха до тревожного ожидания (ищущих доказательств можно отослать к еще одной книге Марии – сборнику «Берег ночью») и населить ее замечательными и запоминающимися, психологически достоверными персонажами. Будь Галина менее требовательна и более лояльна к читателю – носить ей титул русской «королевы ужасов», этакого Стивена Кинга в юбке.

Дело даже не в атмосферности текста и красотах слога (подчас перевычурных), что несомненно является отражением поэтической ипостаси автора. И не в интеллектуальном бэкграунде ее произведений – не зря на страницах упоминаются труды Леви-Стросса, несомненно повлиявшего на способность писателя оперировать мифологическими пространством и временем.

Просто фокус страха в книге Галиной не сводится к существам сверхъестественным (пусть и являющимся в большинстве случаев метафорой вполне естественных явлений и понятий), а открыто обращается к тем ужасам, которые гнездятся внутри человека и подчас вырываются наружу в виде слов и поступков. Позиция жестокая и честная — таковы и тексты.

До того как Килуорт переключился на детские сказки о зверятах, он писал отличные НФ-рассказы. Это один из них.

Догадаетесь, кто просил отпустить Варраву?

Интересный рассказ о популярной время от времени идее интерактивного телевидения

Прекрасная поучительная история для тех, кто собирается «заморозить свое тело».

Кто знает с какой целью вас вернут к жизни? ;)

Прекрасная иллюстрация к гонке вооружений. Читал в сборнике «Последнее новшество» в год выхода, а концовка запомнилась до сих пор.

«Подсчитайте сколько у него карманов» :smile:

Подгнило что-то в замке Банат – традиционном месте проведения церемонии Сцеживания. Смешалось все в Семье европейских вампиров, и празднество нарушено ужасной и, самое главное, преждевременной смертью предполагаемой жертвы. Найти отступника от традиций должен Мишель Бехайм, молодой вампир и бывший сыщик.

От результата его поисков зависит принятие решения о возможном исходе вампирских родов на Восток, в поисках более безопасных мест обитания. Несмотря на очевидную детективную завязку, главную роль в книге исполняет расследование не преступления, а темных уголков человеческих и вампирских душ.

«Золотая кровь» — одно из ранних произведений Люциуса Шепарда, и неудивительно, что во многом оно является парафразом (а возможно и предысторией) своего предшественника – романа «Жизнь во время войны» ,наиболее известного (и заслуженно) произведения автора. Все характерные приметы на месте: противоборствующие семейные кланы, наделенные необычными способностями люди и сверхлюди, сеть манипуляций, объединяющая и разделяющая персонажей, и сложные взаимоотношения между главными героями – мужчиной и женщиной, разумеется.

К сожалению, в сравнении с «Жизнью…» «Золотая кровь» значительно проигрывает. Однако в качестве представителя «вампирского романа» произведение получилось нетрадиционным и интересным. В отличие от канонических произведений, в которых центральное место занимает борьба отважных вампироборцев с нежитью, Шепард описывает постепенное превращение человека в вампира, причем метаморфозу не физическую, а психологическую.

Инициированное вялым детективным сюжетом путешествие главного героя книги по замку Банат олицетворяет собой путешествие в глубины собственного сознания и подсознания. Такое сравнение не ново — уместно будет напомнить о концепции «Дворца памяти», не раз обыгрывающейся в фантастических произведениях.

Своеобразной антитезой мрачному замку выступают его окрестности. И покидающие замок герои обретают не только внешнюю, но и внутреннюю свободу.

Внутренний мир вампиров, этих рефлексирующих то ли сверхлюдей, то ли нелюдей описан автором весьма убедительно (чтобы не сказать пугающе достоверно) с психологической точки зрения. Однако искать в книге что-либо иное напрасно. Насыщенный символами и эмоциями роман является не вампирским детективом (проницательный читатель легко вычислит настоящего убийцу, которого автор и не думает маскировать), а психологическим этюдом, увеличенным до размеров романа.