В своем прошлом отзыве я пообещала, что приберегу единицу для «Рассвета».

Поскольку это еще не «Рассвет», у меня моральная дилемма: что ставить. С одной стороны, книга написана на твердый «кол», без компромиссов. Автора покинул даже русский язык — не выдержал бессердечной эксплуатации в течение предыдущих девяти томов. А с другой — это же ж пока не «Рассвет».

Поставила «два».

Когда в преддверии выходя книги я прочитала, что она в очередной раз будет разбита на два тома, в один войдут «южные» персонажи, в другой «северные», я поняла, что композиция тоже сдохла окончательно. Текст, который можно компоновать и перекомпоновывать по географическому признаку — это не текст, это каша. С таким предчувствием я открыла «Полночь», и предчувствие меня не обмануло. Каша оказалась кровавой, но... люди, кто сказал Вере Викторовне, что кровишша — это интересно само по себе? Нет, когда я играю в Фоллаут, я тоже включаю опцию maximum blood, но в книге же должно быть что-то еще?

Страницы 50-60: безумцы безумствуют, Арлетта с Марианной спасаются. Страницы 90-100: безумцы безумствуют, Арлетта с Марианной спасаются. Страницы 204-205: безумцы безумствуют, Арлетта с Марианной спасаются. Кто-нибудь, скажите Камше, что в книге должно что-то происходить! События какие-то. Нет, очередное кровькишкираспи**расило — это не событие. Событие — это когда жизнь героя резко меняется к лучшему или к худшему. С начала книги произошло ровно одно событие: в Олларии начался зомби-апокалиппсис. И как начался, так продолжается и продолжается, и продолжается и продолжается, и продолжается и продолжа... Это скучно. Это в первую очередь безумно скучно, а уж потом все остальное.

Отдельное спасибо автору за фюрера Лионеля и его действия по окончательному решению вопроса о бесноватых. Учение о моральной аллергии получило вое логическое завершение. Браво!

Книгу я дочитала исключительно из чувства долга. И пошла поправлять себе настроение веселой жизнерадостной песней Тикки:

Остыли трупы и кругом кровища,

А я кровищи не боюсь.

Миной кораблю пробило днище,

Миной кораблю пробило днище,

Кони плавают, а я смеюсь, смеюсь!

И уносят меня, и уносят меня, пророча ужасный конец,

Четыре коня, эх, четыре коня — Смерть, Голод, Война и Ппц.

Дочитаны на одном дыхании, автору за неразмазывание манной каши по чистому столу большое спасибо.

Что хорошо. Динамичненько, автор не дает сюжету провисать и прокисать (как некоторые здесь присутствующие, хе-хе, не будем о грустном). Герои все те же, любимые и прекрасные. Юмористических примечаний меньше, за что автору большое спасибо. Фантазия богатая. Уважаю и преклоняюсь (ибо лично я склонна погружаться в унылый обоснуй и рубить на корню все, под что нельзя подвести железобетонную платформу). Параноидальный старичок весьма жЫзненно получился, хе-хе :). Маменька Полины такожде. Ну и Котька. Конечно же, Котька.

Злодей получился хороший, и приятно, что он не вылупляется из подпространства внезапно к концу книги, а появляется органично, подготовленный всем, так сказать, ходом повествования. Причем качественный такой злодей, уб-била бы г-гада.

Да, и узнаваемый. Интеллигентный троллинг засчитан.

Что не порадовало:

Вот, собственно, все, что не понравилось. А так — книга хорошая. Замечательная книга.

Чекмаев согрешил тем же, что и Китаева – Did not do the research, как пишут на ТВ-тропах.

«Да, тяжко такому продвинутому индивидууму с крашеными волосами и радужной лентой в петличке понять нас, диких двуполых варваров. У него каминг-аут только что на лбу не напечатан.»

Простите, какой может быть каминг-аут в мире, где гомосексуалом быть не только не стыдно, но и предпочтительно? Кто там «прячется в шкаф», чтобы из него делать «каминг аут», и зачем?

И еще об исследованиях.

Для начала несколько цифр:

на 2007 год в России на учете было 742 тысячи детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей (после Великой Отечественной в стране было 680 тысяч сирот).

80% российских сирот — «социальные», то есть, сироты при живых родителях (наркоманах, алкоголиках, отбывающих срок).

По данным Генпрокуратуры, в стране насчитывается около 2 миллионов беспризорников, по данным Российского детского фонда — 3 миллиона, а по данным движения «В защиту детства» — около 4 миллионов.

Детей, перешагнувших порог школьного возраста, практически не усыновляют.

В 2006 г. в детские дома и приюты вернули около 2,5 тысяч детей, в 2007 г. — более 3 тысяч.

Закон «Об опеке и попечительстве», ликвидирует с 1 сентября 2008 года систему патронатных учреждений.

И вот на этом социальном фоне Сергей Чекмаев пугает нас тем, что в не столь отдаленном будущем очереди на усыновление растянутся на 8 лет, причем приоритет будут получать «прогрессивные» (гомосексуальные) семьи, а у презренных «двуполов» детей будут отбирать.

Внимание, вопрос: почему меня эта антиутопия ни хрена не пугает? Не потому ли, что по сравнению с текущим положением дел это сугубая утопия?

Чекмаев пишет, как персонаж ради продвижения в очереди на усыновление заседает в Ювенальной палате, разбирая дела родителей, которых беспощадно толерантное государство хочет лишить родительских прав. Что это за родители? Отец, который закаляет младенца, родители, не купившие дочери планшет, родители, которые унижают сына за гомосексуальность, родители, у ребенка которых на теле нашли синяки и царапины (я так понимаю, только в беспощадно толерантном государстве за синяки и царапины можно привлечь к ответу — в нормальном государстве вроде наших с Сергеем об ребенка хоть оглоблю сломай, имеешь право). Но в общем и целом среди родителей ни одного запойного алкоголика, наркомана, вора или реального истязателя.

Я прекрасно понимаю, что Чекмаев хотел сказать: Ювенальная комиссия мается дурью, и измысливает поводы разрушить счастие «традиционных» семей. Но Логос не обманешь — написал он мир, в котором с наркоманией, алкоголизмом, криминалом покончено, и защитникам детских прав уже ничего не остается, кроме как разбирать дела родителей, не купивших деткам планшет.

Где заполнить иммиграционную карту на въезд в эту Россию? Я туда уже хочу.

Дивову не везет с читателем.

Если героиня не будет орать на всех углах,что она феминистка — никто не поймет, что она феминистка. Если героиня на всех углах орет, что она феминистка, никто не поймет, что она картонная феминистка. С эпиграфом текст никто не соотнес, отсылку к Фолкнеру распознали единицы, и вообще, похоже, в наше время бессмысленно рассчитывать на читателя, который читал что-либо, кроме фантастики.

Слишком тонко работаете, товарищ Дивов. Не узнают люди себя в вашем разбитом зеркале. Топорней надыть, топорней.

Приз в студию Тиму Скоренко за честность. Он не стал притворяться, что рисует «толерантную антиутопию», он честно нарисовал мир победившего нацизма, закончив рассказ такими словами:

«Но я твердо знаю: если я буду уверен, что в мире больше нет ни одного человека с нетрадиционным взглядом на любовь, если мы сумели выжечь эту заразу каленым железом, если моя миссия закончена, то я возьму свой табельный пистолет и пущу пулю в рот. И моя смерть сделает мир чище, погрузив его в пучину беспощадной, безудержной, безупречной толерантности». Но не ко всем, а только «к себе подобным». Ну да, примерно так наш человек ан масс и представляет себе толерантность — пока ты мне подобен, я буду тебя терпеть. А как от стандарта отклоняться начнешь — так извини-подвинься. Нормальная такая нацистская толерантность, чего там.

На уровне идеи Тиму Скоренко — однозначный респект. Язык, слава Богу, русский. Речевое попадание в образ — стопроцентное. И даже эксплуатация поднавязшей в зубах гей-темы обоснована: Третий Рейх разменивает седьмой десяток, семитов всех давно в полуживотные низвели, какое отклонение в себе может обнаружить арийский хлопчик? Только это самое.

Что не понравилось — прямолинейность. Тим Скоренко — не Дивов, он свою фигу достает из широких штанин и прямо в лицо читателю тычет. Макс задал профессору неуместный вопрос — Макс пошел под топор. Совсем как глупая Даша в соседнем глупом рассказе про демографию. Слишком в лоб. Царапнуло. И слишком долго Тим подбирается к основной идее рассказа: существованию в глубинах гестапо спецотдела из гомосексуалов, семитов и прочих «извращенцев», которые, проникнувшись идеей беспощадной толерантности, вылавливают остатки «своих», служа идее «очищения мира». Рассказ явно был написан специально для сборника, и это чувствуется.

Вместо эпиграфа:

Ну, про грудь я вам уже сказал. Что еще? Рот, как капкан, глаза, как льдышки, голубые такие, довольно хорошенький носик и волосы цвета спелой пшеницы. – Он помолчал, мысленно проверяя цепь своих сравнений – не выскочил ли у него случайно еще какой-нибудь «клиш». Убедившись, по всей видимости, что он в этом отношении чист, бармен удовлетворенно кивнул головой и повторил: – Вы ее сразу узнаете.

Эд Макбэйн, «До самой смерти»

Обычно первый рассказ в сборнике ставят так, чтоб он не был самым «убойным», но задавал общую тональность и давал представление о среднем общем уровне.

По рассказу Анны Китаевой можно сделать вывод, что общий средний уровень сборника обещает быть чрезвычайно низким, и даже супруги Прокопчик с Кагановым дело не спасут. Это написано плохо. Это написано убийственно плохо. Эпиграф видели? Так вот, по сравнению с анной Китаевой хозяин бара «Веселый дракон», чья речь вынесена в эпиграф — тонкий и оригинальный поэт.

тоска вдруг накрыла меня, как океанская волна, с головой. Все и каждый в этом заплеванном скверике нашли свое место в жизни – и только я один не знал, что с собой делать.

Я взревел раненым слоном. Ну, или буйволом, не знаю.

Он картинным жестом сдернул с носа черные очки и заглянул мне в глаза.

Я изо всех сил встряхнул лысого, словно он был не человек, а манекен.

Когда глаза открылись, лысый уже скинул туфельки и удирал, сверкая босыми пятками.

Языковыми клише дело не ограничивается — клиширован сюжет (героя, не желающего подвергаться бесконечным коррекциям, общество уничтожает), клишированы образы (гей карикатурно-феминен, герой обязательно программер — а кем еще может быть герой современной пост-советской фантастики? — и не умеет готовить — а зачем «нормальному» мужчине уметь готовить? — доктор обязательно резонер). Но и это еще не все — даже из клише мог бы получиться хороший пастиш, если бы детали были подогнаны друг к другу и достигали той концентрации, при которой получается уже сатира. Но они никак не подогнаны, оно вообще не согласованы. Почему на лестничной клетке воняет изоляцией? Это играет какую-то роль в дальнейшем развитии сюжета? Почему при тотальной коррекции мозгов в головах героев сохранились патриархатные стереотипы «кто женщина, тот и готовит еду»? Что, все разрушать можно, а патриархат — этосвятоэ? Как вообще до жизни такой дошли? Почему все согласились с коррекцией? Почему, когда возлюбленная главгера сменила пол, он попросту не выпросил себе гомосексуальную коррекцию? И кстати, почему она сменила пол? Нет ответа.

И наконец. Социальная сатира — жанр очень сложный, требующий хорошего владения пером и хорошего знания предмета. Чтобы написать «Уловку-22», нужно отслужить в ВВС США. Чтобы написать «Остановите самолет, я слезу», нужно быть советским евреем. Вы поняли, к чему я? К тому, что в наших странах, истерзанных проблемами посерьезней, чем political correctness gone mad, прежде, чем писать о беспощадной толерантности, нужно хотя бы в общих чертах составить себе представление об обычной.

Очень тяжело показать крайнюю уязвимость и отчужденность гения, не срываясь при этом в тональность «ах он бедненький, непонятый никем!» Ротфуссу удалось, потому что он просек три главных момента:

1. Если гения с детства не портят, рассказывая ему о его гениальности, а относятся к его одаренности трезво, хваля за успехи, но не перехваливая, и оценивая их в соответствии с подходящей ему завышенной планкой, и если при этом в подростковом возрасте ему не растолкуют, насколько он все-таки отличается от других людей, он рискует так и не научиться делать эту «поправку на ветер». Он будет ждать от людей той же скорости реакций и мышления, что и от себя, и их слоупокнутость будет его изрядно раздражать.

Квоуту не повезло,

2. В общем, гений, которого не успели социализовать, входит в жизнь, не умея делать поправки на ветер. В результате люди, которые рядом с ним чувствуют себя дураками и не могут этого перенести, его ненавидят. А он не принимает этого в расчет, не старается вести себя так, чтобы возбуждать как можно меньше ненависти, сделать морду попроще, чтобы люди к нему потянулись. Он не особенно просчитывает последствия своих гениальных решений и стратегий.

И так всю вторую половину книги: стоит пятнадцатилетнему Квоуту сверкнуть гениальностью, как житуха выписывает ему пятьдесят баллов выигрышных и сто штрафных. Да, именно так оно и бывает.

3. Когда-то в треде у Иванова-Петрова задавались вопросом: может ли автор изобразить человека умнее себя? Я ответила так: может. Ум, кроме всего прочего, — скорость реакций: умный человек за десять секунд сообразит то, на что у человека попроще уйдет минута, гений может проскочить всю цепочку за доли секунды. У писателя есть фора во времени: он может неделю или две придумывать комбинацию, которую его герой разгадает в считанные мгновения. Тут мы возвращаемся к продуманной магии Ротфусса. Магия в его вселенной работает на уме и вере адепта. Ум нужен для того, чтобы «связывать» предметы и явления, вера — чтобы верить в действенность этих связей. Это требует сложных ментальных техник, которые Квоут осваивает к двенадцати годам. Но человек, освоивший эти техники, не может ограничиться применением их в одной и только одной сфере. Изобретательный интеллект изобретателен везде. Квоут подходит к самообороне и к убийству дракона с целью спасения любимой девушки и города так же, как и к любой другой технической задаче. Когда мы узнаем о том, как он решает технические задачи, вопрос о его крутости с мечом, проявленной в начале книги, отпадает: для него фехтование — техническая задача, которую он решает с присущим ему блеском. Оно не производит впечатления вундервафли. Нас ознакомили с общей схемой.

Короче, я получила у Ротфусса ряд важных уроков на тему. За что ему большое спасибо.

Наши мертвые нас не оставят...

Новый роман Сергея Кузнецова меня, прямо скажем, ошарашил. Три постмодернистских детектива, вымораживающий кровь в жилах постмодернистский триллер, постмодернистская же семейная сага — и вот, совершенно неожиданно, «подростковый» роман, по которому немедленно хочется снять анимэ (стало быть, тоже постмодернистский, вроде, да?), который читаешь, не отрываясь, и твой Внутренний Подросток млеет от страха и восторга, в то время как твоя внутренняя Филологическая Дева визжит и рукоплещет особо удачным пассажам, вроде прекрасно разыгранной темы «ловушка в ловушке».

А еще хочется взять некоторых коллег, и себя в том числе, за загривок, и потыкать их в книгу носом, приговаривая:

- Вот как надо с архетипами работать! Вот как надо!

В своем отзыве на последнюю книгу Буджолд ваша покорная слугиня написала, что каждый уважающий себя писатель должен хоть раз да поднять тему смерти. Ну хотя бы затронуть. Имеется в виду — не просто чтоб герой умер, чтоб жалко было или там наоборот, получи, сцуко, по заслугам, а всерьез: что происходит с человеком и с миром, когда человек умирает, как нужно умирать и как не нужно умирать, и что такое вообще эта смерть.

Кузнецов тему смерти не просто затронул — он ее на три штыка вглубь вскопал и глубинные пласты наружу выворотил. Ведь со смертью в чем главная закавыка — несмотря ни на что, она пугает. Пугает двумя вещами: неизвестностью и неизбежностью. Все там будем. У всех в перспективе эта черная дверь, и что за ней? Большой знак вопроса.

Современные люди пытаются жить так, будто этой двери нет и этого знака вопроса нет. Как и герои мира Кузнецова, мы «провели границу», устранив смерть из жизни. Будет и будет — там, когда-нибудь. А пока лучше об этом вообще не думать. Поэтому когда смерть вторгается в жизнь (ибо что ей наши границы?), мы чувствуем себя беспомощными, слабыми и несчастными. Смерть — зло. Есть ли смысл обдумывать зло, готовиться к нему? Страшно.

Но если смерть зло — то и прошлое зло. Потому что прошлое принадлежит мертвым, а они принадлежат прошлому. Все наши знания, умения, достижения, так или иначе опираются на знания, умения и достижения людей, которые уже мертвы. Да мертвых, в конце концов, элементарно больше. Вежливые англичане так и говорят — «он присоединился к большинству».

Не выходит. Не вытанцовывается.

Вот с этим фактом — «не вытанцовывается» — и оказываются лицом к лицу герои повести. Родители Вероники мертвы, они навсегда пересекли запретную границу. Отец Марины торгует с миром мертвых. Погиб в неравном бою с мертвецами герой Ард Алурин. Словом, игнорировать смерть не получается. Но чтобы встретить ее лицом к лицу, нужно мужество. Собственно, книга об этом. О мужестве перед лицом смерти — и перед лицом жизни. Жизнь ведь тоже бывает чертовски неприятной. Героям — двенадцатилетним девочкам и мальчикам — приходится познавать неприятные стороны жизни, приходится сталкиваться со смертью — проще говоря, взрослеть. Причем сразу всерьез — с настоящей стрельбой, настоящими потерями, нешутейными предательствами.

Тут я затыкаю рот Внутреннему Подростку и предоставляю слово внутренней Филологической Деве, которая давно уже хочет разложить внутреннюю мифологию книги по Проппу, Юнгу и девице Ленорман.

Да, в книге много всяких вкусностей, которые любят Филологические Девы, аллюзий и отсылок к мировому искусству, от безусловной классики до массового искусства, которому только предстоит стать безусловной классикой, но не это главное. Мою внутреннюю Филологическую Деву снес с катушек хронотоп, или, выражаясь по-простому, «сеттинг» мира, придуманный Кузнецовым.

Настоящие мастера владеют искусством показывать людям вещи настолько очевидные, что люди этой очевидности не замечают. Например, глубинное, нутряное родство советской мифологии с мировой мифологией в самой ее основе, где космос поделен на мир живых, солярный, благой, но несовершенный — и мир мертвых, страшный, полный ритуальной скверны, но непреодолимо притягательный, потому что мертвые владеют могуществом. Советский миф тоже делил космос на два лагеря, со всей присущей мифотворчеству амбивалентностью — заграница ужасна, заграница опасна, да-да-да, но вместе с тем и притягательна, и могущественна.

И вот Кузнецов берет два мифа — и сливает воедино:

От того, как это сращивание филигранно сделано, я выпала в осадок и не перестаю выпадать. Ухвачена не только общая логика — до мелочей продуманы нюансы, детали. Ничего лишнего нет. Ничего не упущено. Да, и то, что случилось после открытия границ, когда советский миф рухнул — не упущено тоже.

Но все-таки...

"– Помнишь, я вас привела к Аннабель знакомиться и она спросила: что, мол, вам нужно? А ты ответила: «мы хотим изменить мир». Я навсегда запомнила! Мне тогда казалось, что Аннабель – клевая и классная, а как тебя услышала, я сразу подумала: Ого!

— Но я больше не хочу менять мир, — говорит Марина, — если менять мир, слишком много людей зря пропадут. Как Алурин, как Зиночка.

— Да ладно тебе, — отвечает Ника, — на самом деле ты тоже хочешь измениь мир. Мы бы все хотели его изменить, но боимся – у нас не хватит сил. Потому что мы – только дети. Так давайте, когда вырастим, не забудем, что мы хотели: изменить этот мир.»

Это прекрасная книга. И я очень рада словам « Конец первой книги».

Значит, будет и вторая. Такая же прекрасная.

Ян Валетов, давая мне «Проклятого» предупреждал, что это на мой страх и риск, что верующий человек может там найти такие ужасные вещи, которые его обидят, оскорбят до глубины души, поставят перед ним сомнения, и вообще.

На что я ему ответила, что если я найду совершенно новую там ересь, которую еще не обсосали до костей за отчетный период, составляющий две тысячи лет — то с меня бутылка.

Бутылка, естественно, осталась при мне.

Ничего в этой книге нет ни оскорбительно, ни даже принципиально нового для верующих. Валетовская версия евангельских событий в принципе является довольно распространенной среди интеллигентных агностиков: Иисус был человек, учил хорошему, попал в каток политических противоречий между храмовым священством, зелотами, фарисеями и Римом, и пал жертвой собственной принципиальности — после чего ученики (в том числе и Иуда, с которым у Иисуса было заранее договорено) сотворили легенду. В этой версии нет ничего обидного и ничего нового, и верующим книгу читать абсолютно не противопоказано (разве что ждет их легкое разочарование в том случае, если ждали они неслыханных ересей).

Вот кому книгу читать противопоказано — так это людям, не умеющим пользоваться мозгами, и в частности — любителям поп-хистори и фольк-хистори.

Особенно тем, кто склонен принимать художественную литературу за историческую реконструкцию.

Книга содержит три фабульных линии: современную, представляющую собой крепко закрученный боевик, древнеиудейскую, повествующую о жизни Иуды Искариота, и смешную (извини, Ян), повествующую о деятельности тайной организации, которая веками занимается охранением устоев веры.

Вот этим вот устоям как будто бы и угрожает найденная в развалинах Мецады рукопись якобы мемуаров Иуды Искариота.

Вот тут у нас в полный рост имеет место быть дэнбраун, и мне очень жаль, что он там есть — без него книга была бы лучше. Потому что моменты, написанные от лица Иуды и Иосифа Флавия — очень человечны и даже пронзительны, моменты, где действуют героические археологи — увлекательны и задорны, а вот линия «Легиона» — уныла и провешивает весь сюжет, увы.

Нет смысла задавать в пространство вопрос «на кой черт Церкви тайная организация охранителей веры, если Церковь никогда не стеснялась использовать государственные репрессивные механизмы _явно_?» Тайная организация нужна для детективной интриги. Если не выдумать такую организацию — от кого наши герои будут героически бегать и с кем героически воевать?

Но попытка описать эту организацию «изнутри», глазами одного из средневековых боевиков — она провалена. Образ противоречив, попытки «встроить» эту организацию в контекст древней и средневековой истории выглядят натянутыми (и отдают экспериментами героев «Маятника Фуко»). Без этой линии книга была бы лучше.

Ну а что «Евангелие от Иуды» действительно было обнаружено аж в 1978 году, что там действительно утверждается, что Иуда был самым лучшим учеником Христа, до конца понявшим замыслы Учителя, и что никто за исследователями не гонялся — так это для боевика не материал :).

«Я соврал» (с) фильм Коммандо.

Прочитала вторую книгу из серии про Дрездена. Понравилось гораздо сильней, чем первая — во-первых, Батчер «расписался», вышел за пределы нуарного эпигонства, обрел «лица необщее выраженье». Во-вторых, герой приобрел то, чего ему не хватало в первой книге — достоверную, как бы это сказать, крутость? Есть такое английское слово — badass. Автор хотел, чтобы его герой был badass, но с первой книги не очень получалось. Во второй получилось уже в полный рост.

Перевод, конечно, калечный, но это уже почти традиция.

«Досье Дрездена» или «Грязный Гарри Поттер»

Начала читать «Грозу из преисподней». Дочитаю, не брошу — но вряд ли возьмусь за следующую.

Попытка сделать «Гарри Поттера для взрослых» в стилистике нуар, а-ля Реймонд Чандлер и Дэшил Хэммет достойна уважения как идея — но ее реализация провалена. У Батчера нет языкового чутья, присущего вышеназванным классикам нуара, там, где у Чандлера и Хэммета оригинальные обороты, у Батчера — клише, почерпнутые даже не у Чандлера и Хэммета а у их эпигонов.

И необходимый «нуару» образ циничного, бывалого и знающего жизнь, но в глубине души где-то сентиментального и доброго детектива Батчеру не удался. Его герою не хватает горечи, и поэтому неубедителен его юмор, который в нуаре служит персонажу единственной защитой от абсурда бытия.

Но в целом читабельно. Будь у меня несколько дней в курортной гостинице при внезапно испортившейся погоде, я бы могла прочитать всю серию до конца.

Земляне, долгое время скрывавшиеся в Вейской Империи как разведчики, теперь установили открытый контакт. Тысячелетний Вей одной ногой стоит в Средневековье, другой — в космической эпохе. Старые мехи имперского сознания трещат под напором нового вина — идей и товаров из Галактики. Те, кто вчера был властелином мира, сегодня оказались жалкими правителями отсталой планетки.

«Но Запада нет и Востока нет – границы, родов, племён – В краю, где двое мужчин сошлись, хоть с разных пришли сторон». Странная дружба зарождается между вейским полководцем, головорезом Киссуром белым Кречетом и Терренсом Бемишем, «корпоративным пиратом». Ассалахский космопорт, который строит Бемиш, должен стать ключом к превращению Веи из «задницы мира» в равноправную планету Галактической федерации. Как? Вот это и есть главный вопрос в книге.

Надо ли говорить, что проблемы отсталой Веи, которую собственные чиновники распродают иностранцам, близки нам как собственная кожа. Временами повествование Латыниной превращается в жесткий социальный памфлет на современную пост-советскую действительность. Однако рецепт «возвышения», предложенный ею, весьма и весьма оригинален.

Долгий кризис, запрограммированный правлением Кассии и последующих временщиков, завершился взрывом, и даже Нан, ставший первым министром, при всем своем уме, находчивости и отваге, не в силах спасти страну от сползания в хаос гражданской войны. Увы, даже самые совершенные расчеты спотыкаются о «человеческий фактор» — в шестеренки государственной машины, так виртуозно построенной Наном, попадается юный Киссур, потомок варварских королей. Случайная встреча с императором, взаимная симпатия двух одиноких юношей — и вот все расчеты Нана летят к чертям, а юный Киссур вводит во дворец уже знакомого нам по «Ста полям» Арфарру.

И по горькой иронии судьбы, Арфарра и Нан, одинаково желающие вывести Вейскую Империю из многолетнего кризиса, становятся смертельными врагами.

Нан уже не просто чиновник из окружной управы — он столичный судья, уважаемый, почтенный — и следовательно, богатый — человек. В Вейской империи продается и покупается все, кроме благоволения странного непредсказуемого бога по имени Ир. И именно Ир хочет, чтобы Нан расследовал похищение бога из храма. Что ж, раз такова воля бога — Нан должен ехать на окраину империи, в провинцию, где зреет смута.

К тому же, и Нан, и монахи из храма Ира — не те, за кого себя выдают. Вернуть бога, найти и покарать убийцу, предотвратить бунт — и не раскрыть при этом свое истинное лицо — перед Наном стоит поистине Геркулесова задача.

Как обычно у Латыниной, детективный сюжет — лишь стержень для сложного комплекса философских и социальных наблюдений, которые интересны и сами по себе.

Повесть относится к периоду «безвременья» после смерти государыни Касии. Экономика Вейской Империи стагнирует после уничтожения ордена Шакуника, технический прогресс искусственно сдерживается, слабовольный и взбалмошный юный император Варназд передал бразды правления своему фавориту советнику Нараю. Ханжа и педант, Нарай планомерно добивает экономику во имя высоких идеалов морали. Бывший государев фаворит советник Андарз мечтает вернуть себе власть и влияние, и делает ставку на молодого и способного чиновника Нана. Одновременно Нан замечен Нараем. Нану предстоит сложный выбор: два могущественных человека делают ему «предложение, от которого невозможно отказаться» — каждый хочет, чтобы Нан помог ему уничтожить соперника. На чью сторону встать? Какой мерзавец вернее погубит страну — мерзавец-циник или мерзавец-идеалист?

Весьма актуальная для нас социально-экономическая проблематика нанизана на нить детективного сюжета — поисков письма покойной императрицы, которое способно спасти или погубить... кого?

Повесть является предысторией к роману «Колдуны и министры» — в ней рассказывается о заговоре Даттама, из-за которого был уничтожен монашеский орден шакуников.

Повесть интересна главным образом в контексте общего «сеттинга» Вейской Империи — она раскрывает причины социально-экономического кризиса, описанного в «Колдунах и министрах». Чтобы оценить эту повесть вне сеттинга, нужно быть очень наблюдательным человеком с аналитическим складом мышления: ведь способы управления страной, которые показаны в ней, весьма и весьма актуальны для пост-советского пространства. Как управленец государыня Касия — типичный временщик, наделенный при этом незаурядным интеллектом и харизмой. Однако весь этот интеллект целиком сосредоточен на проблеме удержания власти, а сама власть мыслится как инструмент для извлечения из жизни как можно большего количества удовольствий. Касия живет по принципу «После нас — хоть потоп», и этой ситуацией пытаются воспользоваться двое выдающихся людей: юный варварский король, желающий захватить прогнившую империю, и жрец Даттам, желающий империю спасти — ибо только так можно обеспечить могущество собственного ордена.

Ну что, дело неуклонно движется к финалу, хотя и пахнет керосином (особенно для брата Шеллара, вокруг которого неуклонно сужается кольцо подозрений). Несколько ружей выстрелило, несколько еще ждут своего часа.

Надо сказать, иные из ружей произвели убойный эффект (на меня, во всяком случае). То, как обернулось дело с Харганом, например, оказалось полнейшей неожиданностью. Да и Повелитель...

Мало Кантора и Ольги — зато много Шеллара, и на передний план выходят Элмар с Кангремом. Полагаю, именно им будет отведена ключевая роль в последнем, 12 томе.

По правде говоря, у меня исходно по поводу этой книги был вагон скепсиса. Не потому что Громыко кагбэ новичок в СФ, а потому что Уланов в ней не новичок, и пишет он при этом абсолютно стерильно. Я боялась, что соавтора он одним авторитетом подомнет под себя и книгу спортит.

Опасения оказались напрасными. Не подмял, не спортил. Респект.

«Космобиолухи» — совершенно чудная комедия положений с очаровательным налетом, как сейчас говорят, «олдскульности». Много узнаваемых отсылок к классике жанра, от Шекли и Булычева до «Файрфлай». Причем авторы совершенно не стесняются наличия этих влияний и даже открыто дают сноски на то, что откуда заимствовали. И в самом деле, в наши дни глупо писать си-фи так, будто ты только-только изобрел ее на коленке. С одной стороны, все знакомо — и капитан-перевозчик «поневоле», отставной вояка, которому совершенно случайно и по пьяной лавочке достался межзвездный фрахт, и команда «добрых пиратов» с грузом ультрамариновых кур-несушек на борту, и загадка киборга, и поиски таинственного клада, сопровождающиеся множеством комедийных перипетий и коллизий — все это собрано в этакий искрометный калейдоскоп, который было бы приятно повертеть в руках, позабавиться игрой цветных стекляшек, а потом отложить в сторону и забыть, если бы не...

И вот тут ребром встает вопрос о том, что же все-таки отличает одноразовую книгу от неодноразовой. И почему Громыко в очередной раз погребена под спасланиями недовольных фанов Вольхи, которые хотели получить от любимова аффтара незамысловатую погремушку, а получили, увы-увы, еще одну вещь, где под слоем привлекающей и ласкающей глаз вроде-бы-юморной-чепухи на самом деле скрыта серьезная проблематика. (Оля, ты какой раз уже так разочаровываешь преданных читателей?)

Вот что отличает одноразовую книгу от неодноразовой, мальчики и девочки. Проблематика. Неодноразовая книга обязательно затрагивает серьезную проблематику. Как минимум — социальную или экономическую. Как минимум. Потому что социальная и экономическая проблематика с годами устаревает. А по-настоящему неодноразовые книги затрагивают проблематику более высокого порядка — религиозную или философскую.

И пусть мне наплюют в глаза, если вопрос «что такое человек и что такое человечность» — не серьезный и не философский вопрос. Как об него зацепились языками Диоген с Платоном, так он и по сей день до конца не разгадан.

В «Космобиолухах» он затрагивается поначалу вскользь, как одна из чисто комедийных перипетий. Один из членов экипажа — киборг, и капитан, у которого насчет киборгов «пунктик» не знает, кто именно. Сайлоны среди нас, ага. Некогда Платон определил человека как «двуногое без перьев». Диоген, желая над ним подшутить, принес на очередную философскую тусовку ощипанного петуха. Платону пришлось уточнить определение — «двуногое без перьев, с широкими и плоскими ногтями».

Платон ничем не помог бы бедному капитану Петухову. Потому что у киборга есть все, что положено — в том числе широкие и плоские ногти. Но тем не менее, он не человек.

Или человек?

Или... не один ли хрен? Если он умеет шутить и смеяться чужим шуткам, быть заботливым, добросовестным, чутким, отважным, самоотверженным? Если он умирает за тебя?

Если уже почти умер?

В конце концов — сколько людей НЕ умеют быть добросовестными, чуткими, добрыми и далее по списку?

Да, возможно, у него это — всего лишь программы искусственного интеллекта. А что, люди, у которых нет совести ни в виде человеческой совести, ни в виде программы — чем-то лучше? Может, лучше иметь совесть-программу, чем совсем никакой?

Киборга, который самостоятельно, без приказа решает, кому жить, а кому умереть — считают обезумевшим и уничтожают. Но на каком основании эту привилегию берут на себя люди? Особенно те, у кого совесть отсутствует даже в виде программы?

Старичок Платон вторую лысину нажил бы на этих вопросах. А в «Космобиолухах» они подняты и раскрыты с той же восхитительной легкостью, с какой меняет формы программа корабельного ИскИна «Проказница Маша».

Именно это делает «Космобиолухов» книгой неодноразовой, а меня, соответственно — частью «целевой аудитории» этой книги.

А разочарованные фаны... Ну, может, они еще повзрослеют.

Ну вот цикл и пришел к тому, к чему шел тома этак с четвертого — содержание можно охарактеризовать строкой «вода, вода... кругом вода», форму никак нельзя охарактеризовать, ибо нет ее (да и какая у воды может быть форма?).

На семистах страницах событий так мало, и исход их так предсказуем, что одним из самых интригующих вопросов, обсуждаемых фанами, является — съест ли герой свою шляпу или нет?

Спойлер:

Остальное предугадывается еще до того, как собственно происходит: спасут ли герои А и Б героя В? Несомненно, спасут. Предаст ли герой Д героя Е? Несомненно, в очередной раз предаст. Победят ли наши ихних в очердной многостраничной баталии? Да кто бы сомневался, победят.

Если автору и удается преподнести сюрприз — то лишь за счет полной ломки логик характера героя, как это было

Ну и мораль, свежая и оригинальная: хорошие мальчики избавлены от

«Отак, дитки, добро перемагае зло» (с) дед Панас.

Оценка — 2. Единицу приберегаю для «Рассвета». Чувствую, она мне понадобится.

Блин, я сама не люблю Москву — но не до такой же степени!

Не, ну если кто-то ненавидит Москву так, что кюшать не может — наверное, эта книга как раз для него.

В попытке быть конъюнктурщиком Веллер написал бандитскую сагу.

Не получилось.

Еще один набросок к «общей теории всего». Можно читать, можно не читать. Серая вещь.

С одной стороны, хотелось бы увидеть фильм по этому сценарию.

С другой — фильм-то возможен только по одной части, а баллада-то в двух, и вторая — «как оно было на самом деле» — очень... не радует.

Наврала в предыдущем отзыве — значит, и в 90-е писал Веллер стоящие вещи.

Действительно, российский такой вариант «Бянь Хэ, плачущего о яшме» (это, если кто не знает,китайская легенда о мастере, который два раза носил драгоценную яшму в подарок царям, и ему каждый раз отрубали ногу, потому что принимали яшму за простой булыган).

И все такое настоящее...

Превосходная штука, из которой я очень многое поняла про поколение наших отцов. Действительно, то ли исповедь взахлеб, то ли эпитафия.

Можно сказать «лебединая песня» Веллера — кажется, лучше он ничего не написал после 90 года... Дальше была обычная слава.

Один из самых сильных и пронзительных рассказов Веллера. Напряженное, сконцентрированное, очень эмоциональное повествование. Короткая история противоборства двух сил, очень горькая развязка.

Инструкция по вызову в бабах шаленого кохання вызывает в прочитавших ее бабах одно желание: встретить автора и спроситьнапрямую — Михаил Иосифович, вам и вправду вот это вот искусственное, деланное... нужно?

Я уж не говорю о том, что этот рассказ — один из набросков к «общей теории всего», сформулированной во «Все о жизни».

Очень хороший, краткий и емкий рассказ о поиске подлинного себя, о настоящих желаниях и их исполнении...

Если «Самовар» оставляет впечатление пронзительной вещи, которую автор почему-то устал писать и бросил, то от «Гонца из Пизы» ощущение как от американских горок: вверх-вниз! Дух Захватывает! Ух ты! Слезли, отдышались... А чего это было-то?

Книга захватывает в момент чтения — и не оставляет по себе ничего.

Крепко человек был ужален в седалищный нерв Довлатовым и жизнью.

По прочтении хочется то ли обнять Веллера и плакать, то ли по лицу ему съездить (в зависимости от степени любви к Довлатову).

Согласно городской легенде, Веллер выдумал Гуру,чтобы бороться с редакторами — дескать, после прочтения рассказа от него все отцеплялись, поняв, что он прошел уже у кого-то суровую школу жизни.

АПДЕЙТ: В интервью Веллер подтверждает: не было никакого гуру, он просто беллетризовал свои соображения о том, как писать короткую прозу.

Как учебное пособие рассказ абсолютно незаменим и обязателен к прочтению и перечитыванию.

Складывается впечатление, что в какой-то момент Веллер показал все трюки, на которые был способен, оборвал там, где ему надоело, довесил уже прожеванной в «Майоре Звягине» «Общей теорией всего» радии объема и поволок в редакцию.

Начал за здравие, кончил за упокой.

Когда идеолог полностью подминает собой писателя — это зрелище в высшей степени грустное. Увы, с этой книги началось превращение Веллера из писателя в идеолога. Снимем шляпы, склоним головы и отметим печальное событие военным салютом.

Великолепный рассказ, один из бесспорных шедевров Веллера. Читать и наслаждаться каждым словом.

Тут, похоже есть товарищи, которые хотят, чтобы им пересказали сюжет рассказа, который занимает целиком полторы печатных страницы, а тогда уж они решат — читать, не читать.

Читайте, товарищи, читайте. Пересказать это нельзя.

«Шутку понял, смешно».

С одной стороны — это не Веллер 1980-х, скрупулезный шлифовальщик слов.

С другой — анекдоты тоже нужно уметь рассказывать...

Чудесная сатира, сердце радуется, что традиции Салтыкова-Щедрина не умерли.

Насчет «дребедени с уменьшением в размерах» — да, разучилась читать молодежь, простейшей символики не понимает...

Еще один изумительный рассказ — точнее, новелла, которая неуклонно заставляет меня трепетать не от переживания за судьбы героев, а от восторга перед тем, КАК ЭТО СДЕЛАНО.

Опять-таки, обязательно к прочтению молодыми талантливыми авторами.

Еще одно «учебное» произведение. Самостоятельная его художественная ценность не так уж велика — гораздо выше его ценность как учебного пособия по композиции рассказа.

Один из лучших образцов короткой прозы. Даже не рассказ — скорее, стихотворение в позе.

Непонятно. правда, что делает на фантлабе — ну да ладно. С моей точки зрения — обязателен для прочтения и построчного разбора каждым начинающим автором. Идеальная вещь, как говорится, злой человек не нашел бы, куда нож воткнуть. Каждое слово на своем месте.

Учитесь.

Ужасный, ужасный вал демагогии, очередная «Общая теория всего», черпающая доказательства в себе самой и, как все бредовые системы, неопровержимая. Кавалерийский наскок на философию, дикий нахрап человека, наделенного огромным самомнением, поверхностной эрудицией и могучим темпераментом. Когда банальности произносятся с видом пророчеств и преподносятся как откровения, они, увы, способны впечатлять молодые умы, которые пока еще не знают, что это банальность.

К сожалению, в наше время торжествующего невежества данная книга обречена на успех, наряду с Мулдашевым, Фоменко-Носовским и иже с ними.

Каждый хоть чего-то стоящий писатель должен хоть раз плотно затронуть тему смерти.

Буджолд не раз подходила к ней (особенно близко — в «Танце отражений»), но в романе «Криоожог» затронула ее вплотную.

Имперский аудитор лорд Майлз Форкосиган с поручением от императора Грегора прибывает на планету «Надежда-2» (Кибо-Дайни), чтобы выяснить, что скрывается за настойчивым стремлением корпорации «Белая Хризантема» распространить сферу своей деятельности на Комарру.

Планета «Надежда-2» одержима страхом перед смертью. Ее обитатели фактически всю жизнь работают на то, чтобы в старости их заморозили — с тем, чтобы разморозить лет через сто, когда изобретут какой-нибудь эликсир бессмертия. Только вот незадача — эликсира все нет и нет, улицы полны размороженными Рип Ван Винклями, люди стремятся во гроб хрустальный смолоду, экономика вот-вот треснет под тяжестью сотен тысяч недо-покойников, избирательными правами которых распоряжаются корпорации... Словом, Майлз, как обычно, прыгает прямо в змеиное гнездо.

Чем закончится этот прыжок, рассказывать смысла нет — книга должна говорить сама за себя. Наверное, стоит сказать, что если бы не не очень пронзительная и светлая последняя глава, это был бы нормальный фант-детектив на уровне «Дипломатического иммунитета». Но эта последняя глава переворачивает все и поднимает книгу до уровня «Памяти».

Жанр философского монолога Гудкайнду определенно не дается.

Насколько лучше было в первых двух книгах — пыталово, чукалово и мало болтовни.

Зато обнаружился новый ворог мирового прогресса — пацифизм. Сцена

Очень интересно задуман мир, и начисто провалена реализация. Сколько можно жевать одну и ту же проблематику, да еще и теми де методами, какими ее жевали в «барраярском» и «шалионском» циклах. Да, все мы уже давно поняли,что женщина не тупей и не хуже мужчины, зачем об этом по сотому разу?

И долго, мучительно долго развивается действие. Прямо не узнаю руку, написавшую «Ученика воина» и «Цетаганду».

Первая книга Буджолд, продолжения которой я не жду.

Судя по количеству голосов, цикл менее популярен, чем «форкосигановский» — и совершенно напрасно. Да, трудно отвыкать от старых любимых героев и привыкать к новым — но Кэсерил, Иста, Исель и компания того стоят.

И уж тем более того стоит мир Шалиона — с интересной богатой историей, весьма нестандартной теологией и, как всегда у Буджолд — очень человечный.

Дипломатический ИММУНИТЕТ. Боже, неужели переводчики не могли понять каламбура, связанного с бактериологической атакой?

Пирком да за свадебку. Хэппи-энд, салют, все обнимаются и пьют шампанское.

Ну, правда, знакомые и любимые персонажи никуда не развиваются...

А с другой стороны, куда им особенно развиваться на пространстве рассказа?

Да и зачем? Они таковы, какими мы их знаем и любим.

Уровень проблематики опустился еще ниже — зато много интриг, искрометного юмора и «комедии нравов и положений».

Ну в самом деле, не все же напрягать читателя...

Лоис вплотную занялась устройством личной жизни Майлза...

Поскольку личная жизнь Майлза волнует и меня тоже, книгу прочитала с удовольствием. Но, рассуждая беспристрастно, нельзя не признать, что книга ниже уровнем, чем предыдущая.

Совершенно изумительная трилогия о росте человека и воина.

Если бы я была директором какой-нибудь военной академии, я бы непременно включила книгу в курс рекомендованной к чтению литературы.

До лучших книг цикла («Барраяр», «Игра форов», «Танец отражений» и «память») не дотягивает совсем чуть-чуть.

Но именно совсем чуть-чуть.