И хоть по мне Магический Кристалл при всей своей простоте и шуточности был довольно хорошей вещью в себе, не особенно нуждающейся в продолжении, Сальваторе все-таки человек, который строил карьеру (и построил большую!), а поэтому у нас есть миллион продолжений, и это было первым из них. И тут я уже не буду сильно хвалить его за простоту и незатейливость — ее хватало и в одной книге. К тому же, если пытаться судить построже — тут все чуть получше, чем в предыдущей — динамики побольше, разнообразие повыше. Но вопрос в том — а оно надо? Да, персонажам без развития в первой части дают больше истории, а поэтому их сюжетные линии идут чуть дальше, но Сальваторе как будто сознательно не хочет давать им прям ни капли больше того, что необходимо для стандартного продолжения. Да, у Бренора теперь есть мечта воссоединиться с прошлым и узнать тайны Мории, извините Мифрил-Халла, но вы не увидите каких-то сильных эмоциональных моментов в этом — просто хочется. Ну, надо. Да, его друзья как-то должны объяснить то, что отправляются с ним, но… они ж на то и друзья. Ну варвар вот мир еще повидать хочет. А полурослик пожить. Даже забавно, что меньше всего причин дали Дриззту, хотя очевидно, что он еще с первой книги авторский любимчик, но тут он наверное самый плохо раскрытый персонаж, вся сложность которого заключается во внутренней борьбе с собственной крутостью и уникальностью. И несмотря на то, что у каждого героя здесь свой злодей (что довольно неплохой ход!), именно темному эльфу дают основного антагониста истории — убийцу Артемиса Энтрери, который мучается примерно теми же проблемами, что и Дриззт — просто не знает куда деть свою запредельную крутость. И я понимаю, что большая часть читателей, вероятно пришла к этой книге уже после Темного Эльфа, и понятно, что их интересовали именно линия Дриззта и Артемиса (да и автора тоже, чего уж там), они тут просто как те модные герои-злодеи из мульсериалов 90-ых, где на каждого Черного Плаща есть свой Антиплащ, и только там это казалось чем-то крутым — дуэль мэрисьюшек.

Вектор сюжета тоже слегка сменился декорации ради — осада крепости у нас была в первой части, поэтому теперь это путешествие. Неизменным остается только одно — бессмысленные накиданные по пути боевочки. Ну и конечно же тут будут подземелья и драконы, потому что входя в подземелья вы видите дракона, да — нельзя разочаровывать людей, которые не особенно понимают что такое эти ваши денжнс драгонсы и надо их не смущать хотя бы буквально. Вообще это даже забавно, как тут Сальваторе носится со здешним драконом, а именно — его упоминают в прологе, всю остальную книгу мы без понятие, зачем был этот пролог, и в конце он внезапно вылезает на одну финальную главу. Комичнее только племя варваров в середине, которое вообще ни к чему не привязано, но у Дриззта есть Артемис, у Бренора есть Дракон, даже Кэти Бри есть чародейка для девчачьей схватки, а вот у Вульфгара никого нет (ну вернее ему дали этого голема, но тот совсем безликий злодей) — давайте впихнем ему племя варваров! И пофиг, что оно тут просто не зачем. Просто еще одни мобы посреди книги.

Наверное, это тоже можно записать в недостатки — это книга очень схематичная, и явно писалась впопыхах, поэтому тут все очень закономерно, все ради сохранения баланса, все ради того, чтобы герои не простаивали, а декорации сменяли друг друга, поэтому у нас тут есть аж два чародейских логова, плюс убитый еще в начале первой части маг возвращается в виде призрака сюда — не придумывать же новое, если можно подобрать и отряхнуть старое. При этом нельзя сказать, что Сальваторе прям плох — он все еще хорошо чувствует динамику и отлично понимает, как не утомить читателей. Поэтому из хороших моментов тут, наверное, то, что за компанией героев собирается компания злодеев, проблема которых в том, что в отличии от героев, которые друзьяшки и идут по зову сердца, злодеи смотрят друг на друга, как вынужденных союзников, от которых при первой возможности можно и избавиться. И завбавно то, что их коллектив с его внутренними проблемами выглядит интереснее коллектива героев.

А еще тут поразительно часто возникает дежавю с Хоббитом и Властелином Колец, и хоть Сальваторе никогда не скрывал своей любви к Толкину, как и все остальные авторы фэнтези, иногда эти отсылки и заимствования немного чрезмерны.

Мне, действительно, понравился Магический Кристалл своей прямолинейностью, тягой к простым приемам и, возможно, небольшой сюжетной неряшливостью, которая придавала ему шарма уникальности. Тут же неряшливости поменьше, а все схематичное продолжено и развито, но это совсем не то, что стоило развивать. Иногда Серебряные Стрелы кажутся чем-то более интересным и захватывающим, но тут уже не покидает мысль, что это через самые очевидные приемы превращается в высосанный из пальца сериал, которому можно даже поаплодировать за то, насколько это порой неприкрыто сделано. И все-таки стоит отдать Сальваторе должное, что при всей незатейливости и очевидности его приемов, он знает, как использовать всю эту лаконичность себе во благо, поддерживая интерес на уровне.

Ну что тут можно сказать… А какой вы еще ожидали книжку конца 80-ых, основанную на ДнД? Ладно, если честно, варианты могли быть довольно разные, но важно понимать, что Сальваторе дебютировал с этим романом и мне довольно легко понять, почему он так зашел многим в те годы, что это выродилось в один из самых продолжительных книжных сериалов, однако мне так же легко понять и то, почему сегодня это сложновато читать без огромной скидки на дату создания, жанр и легковесный стиль автора. И все-таки, в каком-то роде Магический Кристалл — шедевр, пусть и шедевр заштампованного вкрай легкого малозапоминающегося фэнтези на пару вечеров. Но в данной книге есть шарм, ритм, размах и все ее косяки (которых, если начать придираться тут сотни!) находятся в исключительной обаятельной гармонии такого ребяческого эпик-фэнтези с довольно хорошим юмором, который работает не столько на уровне шутеек внутри книги, сколько на уровне анекдотичности самой истории и ее восприятия.

Собрались как-то трусоватый полурослик, манерный дварф, благородный варвар и замкнутый темный эльф и всех победили. По сути весь сюжет книги (и остальных двух книг Долины Ледяного Ветра). И да, побеждают они всех не столько потому, что они кого-то там сильно превозмогают, тратят на это огромные силы и терпят лишения, не — просто они супер крутые неубиваемые ребята. И да, никакого развития у них тоже не будет. И вообще, обычно это бы меня раздражало, но тут это как будто бы находится в ровном созерцательном потоке, как будто бы это самая естественная вещь во вселенной и автор вовсе не собирается хоть как-то нарушать этот баланс. Наши герои встретили тридцать гигантов — они их разметелят без потерь. Героям нужно склонить политическую волю совета десяти городов на свою сторону — просто достаем волшебный гипнотический камушек и все голосуют как надо. Могучий демон с нижних слоев Абисса пришел на службу коварному колдуну — наш темный эльф изящно размотает его за одну главу. И это даже забавно, что главного злодея здесь все считают за местного дурачка, потому что мы сразу же понимаем — шансов-то у него никаких. А еще досыпьте, местного короля варваров и могущественного спящего ледяного дракона, но не как серьезных противников, а просто чтобы герои в пути не заскучали.

Кстати, наверное, даже в этом больше видно наследие Dungeon & Dragons, чем в каноничных наименованиях Forgotten Realms — вот эта вот необходимость накидывать игрокам боевки по пути до финального босса. К сожалению, тут любой игрок ДнД скажет и главной недостаток этой книги — боевки тут явно не днд-шные, и хоть они порой и изобретательные, реализма и баланса сил им явно не достает, потому что как только Дзирт или Вульфгар достают оружие, они валят всех с интенсивностью героев аниме, за которой никакой системы не прослеживается даже близко — они тут просто читеры с кубами, на всех гранях которых двадцатки.

Особо я бы отметил местного злодея Акара Кессела — он, возможно, лучший злодей, который только мог бы быть в подобной книге. Это не злобный темный лорд (хотя формально пытается им быть), не угроза цивилизации (хотя автор как-будто пытается сделать вид, что он набрал достаточно сил для этого), но он действительно достойный антагонист для пачки всепобеждающих героев с отсутствующим развитием. Он как будто тот хмурый игрок за столом, который хочет выиграть эту игру в одиночку, а не просто получать удовольствие со всей компанией. Он все еще готов отыгрывать бомжа-убийцу даже получив самый крутой артефакт во вселенной и, демонстрируя свои силы и могущество, получает только смешки от остальных игроков и недоумевания НПС-персонажей.

Это не та книга, к которой стоит серьезно относиться — это скорее ностальгическое путешествие в фэнтези 80-ых с его статичной непоколебимой крутостью односложных героев. Вряд ли бы хоть кто-то захотел бы, чтобы все книги были такими, но иметь одну такую под рукой иногда может быть даже полезно, хотя бы чтобы скоротать время, или напомнить себе, что в мире есть место и таким незатейливым вещам.

Ну, в комментариях к книге Лю Цысинь довольно искренне признается, что в научной фантастике его прежде всего интересует научная составляющая, теории, схемы и их визуализации, нежели политический или социальный аспект. И, стоит ли винить его книгу за то, что она именно такова — сильна с точки зрения накидывания всякого рода научных теорий и идей и совершенно слабая работа, если вам интересны прежде всего персонажи, их взаимодействия и социальные аспекты? Да, когда вы читаете “Задачу Трех Тел” с позиции психологизма или политики, складывается впечатление, что читаете вы книгу фантастов, годов пятидесятых прошлого века, а может и ранее. Вы с большим трудом проникнетесь Ваном и его страстью разобраться с происходящими, Е и ее идеями или тем более Майка Эванса, вряд ли поверите, как в возможность армий всего мира объединяться перед лицом общего гипотетического врага и набора группы идеалистов через видеоигру. Уж скорее, единственным человечным персонажем тут покажется капитан Ши, сотканный из штампов китайского нео-нуара — пьющий, не умеющий в субординацию, хамоватый, но опытный полицейский, который под толстым слоем многолетнего цинизма все-таки оказывается хорошим человеком.

Очень на пользу идет китайская экзотичность данной книги, причем в хорошем смысле. Это, действительно, очень крутой момент, что попытка постижения внеземного разума происходит на фоне одного из самых сумасшедших феноменов новейшей истории — китайской культурной революции, сравнивая угрозу от инопланетян с угрозой от политизированных диктатурой соотечественников, сдабривая все восточными философиями от буддизма до конфуцианства, куда перспектива инопланетного захвата нашей цивилизации может влиться новыми течениями — это, действительно, хорошие фокусы обзора. И хоть нельзя сказать, что эта книга их в полной мере раскрывает или развивает, но она ставит их рядом и оставляет пищу для размышлений, что тоже довольно неплохо. Здесь нет каких-то исчерпывающих размышлений автора, но ему нельзя отказать в том, что он хорошо умеет совмещать не самые очевидные вещи и делать из них пусть и не самую реалистичную картинку, но запоминающуюся и неоднозначную.

Вообще-то то, что речь в книге пойдет о контакте с внеземной цивилизацией — довольно спойлерный момент для этой книги, потому что эти карты раскроются только во второй половине романа, связав все происходящие странности. Однако, все синопсисы и вся слава этой книги данную тайну не берегут, хоть изначально Лю Цисинем она явно и задумывалась. И это немного обесценивает первую половину книги, которая старательно пытается сохранить все это в тайне и уничтожает роль профессора Вана, как сюжетной личности даже больше, чем Лавкрафт уничтожает своих героев встречей с безумием темных богов. И это при том, что сама идея игры, где игроки пытаются понять устройство странного мира, в который их забрасывает после регистрации — одна из лучших частей книги

Еще не лучший момент этой книги — ее структура явно сильно порушена, потому что весь третий акт, который по всем канонам сюжетного искусства должен раскрывать персонажей, по сути на них забивает. Да, и, в принципе, главные герои здесь — это функции, которые нужны для раскрытия сюжета, поэтому когда профессор Ван раскроет страшную тайну своих видений — он исчезает со страниц книги, передавая эстафету, которая потом также небрежно перейдет к попытке объяснить логику внеземного разума, которая, как по мне, является самой слабой частью книги, потому что такими инопланетян представляли именно в фантастике 50-х. Это не интересный взгляд на внеземной разум, как в той же Ложной Слепоте Уоттса или даже в нашумевшем фильме Прибытие — это уровень серии Стар Трека или второсортного рассказа Рея Брэдбери, что сильно дисгармонирует с остальной книгой, которая пытается быть из себя такой серьезной работой на эту тему. Да, Цысинь пытается пришить на эту визуализацию заплатку в стиле: “мы не можем их понять, поэтому представляем их так”, и тем не менее это очень слабый аргумент для того, что он демонстрирует в финале.

В итоге мы имеем пусть и не самую сбалансированную, но сильную и интересную научно-фантастическую работу, которую просто приятно читать и которая может дать много пищи для размышлений и интересных идей, однако, на всем ее протяжении приходится мириться с безбожной утрированностью социальных, психологических и политических аспектов.

Этот любопытный и необычный рассказ Амброза Бирса получил оттенок классики во многом благодаря короткометражной экранизации, удостоившийся Оскара в 62-ом году и фильму Дэвида Линча «Шоссе в Никуда», построенном на его основе. Со временем, использованный здесь прием предсмертной галлюцинации стал неотъемлимой частью художественных сюжетов, сойдя до догадки относительно многих популярных фильмов и книг. Так очень многие зрители и критики были убеждены, что этот прием использовался Мартином Скорцезе в «Таксисте», и отчасти его же можно найти в финале историй о «Гарри Поттере».

Впрочем, для автора таких вот специфических историй об обманах зрения и заплутавших мыслях «Случай на мосту...» не выглядит чем-то уж особенным. Это один из многих рассказов, которому посчастливилось стать самым известным. Нельзя сказать, что Бирс очень хороший писатель — его стилистика максимально груба, а попытки вставлять метафоры или лирические отступления слишком топорны, однако, ради подобных историй с ним все же стоит ознакомиться, и в первую очередь с «Совиным Ручьем».

Особенной загадки тут нет — выход из тела довольно отчетливо прописан изначально, да и путь до дома, который самому герою кажется неестественным, тоже открывает карты. Куда большая заслуга здесь в игре с читателем, который, как и герой, хочет видеть счастливый конец истории, и не замечает деталей, которые так стараются донести истинный смысл абсурдного приключения, ведь если во второй части были открыты предпосылки к преступлению и фактические данные о образе главного героя, то именно в последней раскрывается личность, где каждая мелочь говорит исключительно о его образе, образе человека, в сущности, честного и благородного, преданного мечтам южан об идеальной жизни. Учитывая исход Гражданской войны особенно метафорично.

С трудом можно сегодня оценить актуальность рассказа времен Холодной Войны, место в котором нашел страх гонки вооружений, вступивший в конфликт с основами капиталистического мира. Конечно, погоня за новшествами никуда не делась, и любое оборудование «устаревает» с каждым годом, однако, абсурдным это кажется лишь устоявшимся ретроградам. Однако, каждое новшество подстегнутое страхом за жизнь носит уже совершенно иной характер, и эта черта до сих привлекает читателя в рассказе Филипа Дика «Фостер, ты мертв!».

Самое удивительное здесь то, как, базируясь на двух тенденциях, Дик выстраивает вполне убедительный прогноз на ближайшие пятнадцать лет, через которые граждане США не мыслят жизни без личных и общественных бункеров. И пока народом движет страх, предприниматели смекнули, как можно на этом заработать, выпуская и совершенствуя новые модели каждый год. Вполне естественен и страх мальчика, единственного мальчика во всем городе, у чьей семьи нет бункера, а потому фраза «Фостер, ты мертв!», брошенная на одной из подготовок учителем, запала в душу ребенка, а вместе с общественным мнением сделала из Майка параноика.

Однако, помимо политики и экономики, у Дика здесь большую роль играет подсознательное скрытое желание мальчика быть, «как все», на котором строится не один сюжет о бедных подростках в литературе и кино. Здесь основным фактором выступает наличие бомбоубежища, а потому в отдалении мальчика от отца видится еще и подростковый максимализм, подталкивающий сбежать из дома, если в нем его не все «устраивает». Выручает тут именно дух сатиры, не явной, как уже позже прикалывались авторы и режиссеры над темой Холодной Войны, но вполне осязаемой и задающий определенное настроение рассказу, бодренько читающемуся даже сегодня.

И все же при правильном построении сюжета, при затронутых темах, единственной изюминкой остается громкое название, которое лишь отдаленно соответствует содержимому, антиутопическому (ныне: альтернативному) видению мира, растерявшему большую часть актуальности и оставшись лишь историей из жизни мальчика в жестоком мире, грешащей к тому же и явной незаконченностью.

Николай Михайлович Карамзин, сегодня, пожалуй, более известен, как историк, нежели писатель, хотя начинал-то он именно с художественной литературы. Нельзя не признать, что Карамзин сделал очень большой вклад в русскую литературу, явившись своего рода новатором, предвосхитив переход от сухого классицизма к более живому сентиментализму. Сказка «Прекрасная царевна и щастливый карла», как раз и является ярким представителем сентиментализма, при этом сам автор назвал ее «Новой карикатурой», спародировав некоторые сказочные мотивы народного искусства и изобилующую метафоричность писателей и поэтов того времени, из-за чего ныне эта короткая история довольно необычна для прочтения, и конечно же, вряд ли понравится детям, которые все равно не поймут смысл сатирических нападок на традиционные стили, которые в свое время принесли Карамзину немалую популярность.

Начать сказку можно было так: «Жил-был добрый царь, и была у царя единственная дочь – Прекрасная царевна, чья красота…». Именно так бы это и выглядело в традиционной народной сказке, но Карамзин, как любой образованный человек растянул это аж на три нескромных абзаца, первый из которых «О, вы, некрасивые сыны человечества…» обращен к многоуважаемым читателям. Конечно, в ходе рассказа суть этого занятного обращения раскроется с должным остроумием, но возникает подозрение, что метафорично и красноречиво обращался Карамзин именно ко всем читателям. Впрочем, в итоге, в контексте сказки это обращение покажется даже очень светлым, ведь об уродстве здесь говорится в приятной форме, и мысли автора, хоть и циничны по отношению к народной массе, являются более чем верными, и даже неприемлемый облик человека, при наличии у него значимых достоинств, может войти в моду. С такой позиции сказка Карамзина очень даже психологична для своего жанра, и, несмотря на игру со стилистическими «красивостями», умна. Не говоря уже о том, что это фактически пособие по сентиментализму для начинающих, где в понятной форме раскрываются основные принципы.

Сюжет, возможно, и тривиален, особенно поначалу, но не в нем главное достоинство «Прекрасной царевны…». Начинается все так вообще банально: царь хочет понянькать детяток, а у него только одна взрослая дочь, которая к тому же не собирается выходить за предоставленных на выбор принцев. К счастью один мудрый человек, в чей адрес Карамзин тоже сумел кинуть тапок, подсказал, что любимый у царской дочки все-таки завелся. Вот только королю он поначалу совсем не понравился. Нет, конечно, сегодня, людям наслушавшимся историй о трубочистах и принцессах, об Алладинах и принцессах, и всякой прочей нечисти и принцессах, тут ничего удивительного ждать не придется (впрочем, стоит записать в плюс, что никого переколдовывать в красавцев не стали). Однако, на конец 1700-ых это было еще не так заезжано, а у Карамзина была вполне четкая просветительская задача, к тому же, даже по нынешним меркам, манера письма и юмор автора невероятно хороши.

Да, самым приятным моментом тут является авторский стиль, скачущий по повествованию, и при этом находящийся в полном взаимодействии с читателем, как только способен рассказчик беседовать со своим слушателем. Эта непосредственность подкупает, и поначалу «Прекрасная царевна…» может показаться чуточку заумной, но к концу это заблуждение развеется. Забавно еще и то, что сказку Карамзин пишет как бы от лица историка, анализирующего придания о жившим когда-то Царе Добром Человеке и Прекрасной царевне, что тоже подталкивает к определенным мыслям. Дело в том, что именно в годы написания своих первых художественных произведений у него возникает интерес к истории, которую он впоследствии тоже напишет, хоть и основываясь на внушительном документальном материале, как литературное произведение, за что удостоится порции критики от тех, для кого это все же больше наука.

Попытаться совместить зверей с человеческим обличием прием, старый как мир, еще со сказок и басен закрепились характерные черты того или иного вида. Путешествие Киплинга по миру, главным образом, по колониальной Индии, точность слога и умение наблюдать за животным миром внесли некоторое разнообразие в сказочный мир. О «Рикки-Тикки-Тави» можно сказать, что история великой войны мангуста с поселившимися в саду змеями, написана с особой любовью к главному герою, этакому войну-одиночке, самоотверженно бьющемуся с превосходящим противником. Задействовав все возможности, от местности до новых друзей, предприимчивый мангуст, рискуя собственной шкуркой, идет до конца.

В общем-то, если зачастую Киплинг любит пофантазировать над звериными историями, включая в них чуть ли не фантастические идеализированные повороты, ближе к концу, то «Рикки-Тикки-Тави» наименее вымышленный рассказ. Все, что делает автор, это обрисовывает ситуацию, которая вполне могла иметь место в быту, наделяя зверюшек образом мышления человека. Так, тщательные обходы дома для мангуста оказываются следствием природного любопытства, а перемещения мускусной крысы у стен – паническим страхом выбежать на середину.

Основной темой послужило мужество – без него-то и не может быть достойной смертельной схватки. Причем, это не отличительная черта мужских характеров, напротив, именно жена Дарзи бросается отвлекать кобру, а Нагайна становится куда более опасным противником, нежели Наг. Прослеживается мысль, что храбрость неотделима от ответственности, и большую самоотверженность должен проявить тот, кто острее чувствует, что от него зависят жизни других. Для Рикки, бьющегося за безопасность человеческой семьи пути назад нет совсем, нет даже мысли по своей воле сойти с предназначенной ему дороги.

Итог: один из лучших рассказов «Книги Джунглей» о естественной борьбе, преподнесенной, как образец чести и мужества.

Рассказ о белом котике, что в юности увидел, как люди истребляют его сородичей и несколько лет плавал в поисках места, где морские котики могли бы жить вдали от человеческой опасности. Сюжетно рассказ очень напоминает «Чайку Джонатана Ливингстона» Ричарда Баха, но у Киплинга нет того всеобъемлющего нравоучительства. Правда, совсем без него не обошлось, поэтому заветная мечта исполняется после долгих и упорных трудов, а переубедить неразумных удается при помощи грубой силы. Впрочем, рассказ куда больше раскрывает тему упорства в достижении мечты, чем общественной тупости, а потому небольшое морализаторство вполне простительно.

Для автора рассказ носил еще и информативный характер – есть и географический названия, и занятные описания, сделанные не без цели просветить юного читателя. К тому же Киплинг называет даже два имени котикобоев. Загадкой только остается, как на географической карте отражается остров мечты. Есть у рассказа и экологическая сторона – в центре внимания русский зверобойный промысел на островах Прибылова. Впрочем, проблема эта распространялась не только на русских, и не только на русско-американские острова Прибылова. Так или иначе, но именно эти события позволили буквально за век успешно сократить популяцию котиков с миллионов до тысяч, а морских коров (кои также фигурируют в рассказе) добить окончательно.

Когда в замок, перестроенный из аббатства Амбрюмези графом де Жевром, случилось забраться грабителям, следователь господин Фийель, решил быстренько разобраться с этим простеньким дельцем, и был настолько убежден в собственной сообразительности, что позволил двум журналистам присутствовать в момент триумфа закона над беззаконием. Как оказалось, воры даже ничего и украсть не успели, однако, убили секретаря графа, впрочем, племянница хозяина успела подстрелить одного из воров, и, будучи раненым, тот спрятался где-то на территории замка, и поэтому его подельники находятся поблизости, чтобы вытащить коллегу. Господин Фийель обязательно бы сел в лужу с этим банальным делом, и в полицейских сводках все было бы представлено, как типичная переделка. А ведь все было совсем по-другому. Благо, один из журналистов оказывается самозванцем, и, представившись Изидором Ботреле, молодым самоотверженным студентом, хорошо соображающим в криминалистике, берет дело в свои руки. Именно этот молодой человек и становится главным героем, разъясняя незадачливому следователю, что же на самом деле произошло в замке, что украли, кто убийца, и что где-то тут бродит подстреленный Арсен Люпен.

Большой недостаток этого добротного романа заключается в попытках Леблана возвысить Люпена и придать его персоне глобальный шарм гениального и благородного грабителя. Впрочем, нельзя сказать, что это минус «Полой Иглы» — это минус всей саги об Арсене Люпене, коей Леблан посвятил писательскую жизнь, и прием «возвышения» настолько навязчив, что книги про Люпена останутся лишь «чтивом», которое каким-то сложновообразимым образом перешло столетний рубеж, не впав в забвение. И пусть сегодня популярность их невелика, до статуса бестселлеров, которыми они когда-то были, им далеко, но все же остаются приверженцы и те, у кого приключения вора-авантюриста вызывают живой интерес. Наверное, то чего хотел автор, используя приемы второсортной литературы, все же удалось – имя Арсена Люпена плотно отпечаталось в литературной среде.

Вот только какими методами это было достигнуто, можно удачно рассмотреть на примере «Полой Иглы». Молодой гений Изидор Ботреле тут всячески восхваляется, представляется гением любительского сыска и чемпионом по решению запутанных задачек, и при всем этом, он плохой главный герой, т.к. является ведомым персонажем. Конечно, он сам до всего догадывается и обнаруживает след Люпена, но стоит ему только сделать некое умозаключение, как над всем начинает мигать большая неоновая надпись: «Арсен Люпен здесь уже был». И под ярлыком «первый после Люпена» он проходит весь сюжетный путь, обнаруживая в конце лишь то, что он проиграл антагонисту, который на деле-то и был главным героем. Нет тут и борьбы, лишь ее видимость, из которой позже станет ясно, что Люпена победить вообще невозможно, ведь любой шанс сторонников закона на поимку преступника оказывается уже давно был рассчитан преступником, и с вершины своей непреодолимой гениальности, он лишь созерцает за безуспешными потугами Ботреле, инспектора Ганимара (кочующий персонаж, пытающийся поймать Люпена) и даже великого Шерлока Холмса… хотя не… Херлока Шолмса* (это, короче, тот же Шерлок Холмс, только с явным комплексом неполноценности перед Люпеном). Вся эта троица детективов нужна в «Полой Игле» только за тем, чтобы показать их мастерами своего дела и продемонстрировать их же недееспособность перед антагонистом. Так, к примеру, появившись, Шолмс сразу же попал в плен, а под занавес еще и, взяв пистолет, показал всем дедуктив… кузькину мать, выставив себя не с лучшей стороны для читателей, к тому моменту уже проникшихся состраданием к Арсену Люпену.

Сюжет и интрига в романе охватили аж два тысячелетия: вот такую ниточку вытянул юный Ботреле из, казалось бы, обычного ограбления замка. Секрет Полой Иглы — сокровищница французских королей в месте, открытом когда-то самим Цезарем, чью тайну хранил человек в железной маске, Жанна Д’арк, Людовик XIV и другие интересные личности. Сама линия владельцев Полой Иглы выглядит так: Цезарь; Карл Великий; Ролл; Вильгельм Завоеватель; Ричард, король Англии; Людовик Одиннадцатый; Франциск Первый; Генрих Четвертый; Людовик Четырнадцатый; Арсен Люпен. Последнее имя, явно намекает на бесконечную любовь Леблана к своему герою, нещадно пиаря его за счет всех исторических личностей. А ведь тут будет показаны еще и личные апартаменты Люпена, где каким-то чудесным образом оказались все знаменитые полотна художников разных времен, и другие произведения искусства, тщательно отобранные и «замененные» великим вором.

Но далеко не все тут состоит из недостатков, ведь есть и определенные плюсы – обилие неожиданных сюжетных поворотов и уловок, на которые идут персонажи, делает роман интересным, хоть только и на уровне развлекательной литературы. К тому же, если симпатизировать главному герою хотя бы в половину того, как симпатизировал ему автор, эта работа может не на шутку увлечь и вписать вас в клуб поклонников джентльмена-грабителя, которому не очень-то и нужны высоколитературные похождения, более того, невероятно идут именно такие закрученные авантюры, и все же иногда хочется большей обоснованности и реализма, которые в историях о Люпене вообще редкие гости.

Итог: превосходный роман с точки зрения бульварного «чтива», но абсолютно неприемлемый, как произведение литературы, где все способности автора свелись к тому, чтобы на протяжении действия вдалбливать читателю, насколько ж гениален, глобален и благороден Арсен Люпен.

_____________

* Херлок Шолмс – персонаж из книг Мориса Леблана, возникший в результате претензий Артура Конан Дойла к использованию персонажа с именем Шерлок Холмс. В других книгах Леблана также встречается персонаж Холмлок Шерс и шастает в компании некоего Доктора Уилсона.

Валентин Иванов начал писательский путь поздно, даже первые публицистические записи датируются 1947-ым годом, когда ему уже было сорок пять. Интересы, обозначаются, как инженерия, утопическая фантастика и восхваление Страны Советов, в подтверждение чему – небольшая зарисовка, одна из первых работ под названием «Путешествие в завтра». Разумеется, будущее Советского Союза тогда виделось исключительно таким, каким сейчас его увидит лишь сюрреалист в страшном сне- многоэтажные аэродромы, ровная дорога где-то в районе Москвы и невменяемых размеров памятник Ильичу над всем городом – чтоб облака об лысинку скользили. «Дайте руку — я поведу вас в будущее. Да, да, не удивляйтесь! Мы, строители, знаем туда дорогу!», — именно такими словами начинается этот неудержимый поток архитектурно-инженерного пафоса, а заканчивается песенкой строителей. Да-да, они тут еще и поют, ведь они еще верят, что строя и строя, наконец, что-то построят. В общем, в этом небольшом произведении есть все, чтобы заставить пустить слезу счастья самого непробиваемого члена партии. Да только, где они сейчас, эти члены партии… Короче, во время путешествия вам надо всем улыбаться и махать ручкой, ибо они там еще умеют мечтать и верить в счастливое будущее Советского Союза и значимость этого оплота цивилизации на фоне вечности.

Сразу скажу — я не сильно увлекаюсь старыми сказками, поэтому не могу судить о степени цензуры или каких-либо других изменений, но знаю, что вроде как оригиналы зачастую сильно преображаются переводчиками, редакторами и цензорами, а потому сужу только о том варианте, который «общедоступен».

По своему уникальная интерпретация кочующего сюжета о девочке-сироте при живом отце. Вообще я читал только два варианта — этот и перровский и последний, необыкновенно хорош, ну, да не о нем. Главное преимущество братьев — у них более живописный стиль при большом абстрагировании от реальности. Тяжело представить, что этот сюжет мог хоть как-то соответствовать реальности, из-за чего сказка братьев Гримм — скорее детская байка о справедливости (чтобы почувствовать разницу: у Перро — о милосердии). Справедливость у него, надо сказать, кровавая. Все же помнят наркотических диснеевских зверюшек, с которыми общаются милые барышни? Так вот они не в последнюю очередь заимствованы из сказок Гримм. Зверюшки в этой «Золушке» используются и как рабочая сила и как карательные отряды всецело принадлежащие целям главной героини. Вот в этом-то и главное принципиальное оличие Гримм от Перро — Золушка братьев не вызывает ни капли сопереживания, ей не нужна фея — она сама колдунья черти какая, работу за нее выполняют зверюшки, а в конце — выклевывают глаза в знак «справедливого» возмездия плохим сестрам. Может, в Германии начала XIX века эти садистские выходки и назывались справедливостью, но на нынешний период литература, к счастью, сильно преобразилась.

Еще одна «фишка» Гримм — на редкость однообразные персонажи. Сестры не отличаются абсолютно ничем, сама Золушка постоянно пользуется помощью птичек, удивительно, как только сестер на бал не птички собирают, а принц вообще одноклеточный получился — три раза возить «невест» на свадьбу это уже какие-то опасные признаки запущенного экзистенциального кризиса. О каком нафиг счастье или любви может идти речь, если парню вообще пофиг на ком жениться. Вот ему и надо было глаза выклевать — они ему все равно ни к чему, разве что дорогу разглядывать, хотя и тут лошадь сама справится. Хотя… не думаю, что у братьев Гримм есть хотя бы мотив Любви, даже выход замуж Золушки – это все то же возмездие за унижения.

Вообще, если задуматься, у Гримм в этой сказке вообще нет положительных персонажей. Мать – умерла, Отец – безвольная амеба (однако, странное у братьев отношение к мужским персонажам), которая даже высунуться не соизволила, принц – равнодушный увалень, золушка – ведьма-мститель, удачно выскочившая замуж и доказавшая всем, что человек у власти всегда жесток, даже если изначально он позиционировался, как положительный персонаж. Наставление матери перед смертью было таковым: «Моё милое дитя, будь скромной и доброй, и господь тебе всегда поможет». Золушке не была нужна помощь Господа, впрочем, если птиц посылал именно Он, то тут назревает большое религиозный спор, поэтому проще считать, что эти крылатые маньяки действовали не без согласования плана, пусть и на духовном уровне, с самой Золушкой. Она всего добилась сама, не без волшебства, в котором она, однако, принимала активное участие. От доброты, в современном ее понимании, в действиях Золушки не останется и следа, а вот злоба со скромным лицом – довольно актуальный ход даже для современности.

Итог: социальная сатирическая сказка, во многом потерявшая актуальность из-за изменений понятий «справедливости» и «доброты», ставшая скорее образцом восхождения униженного человека с последующей местью унижавшим.

Удивительна сама попытка этого эксплуатационного произведения претендовать на что-то большее, чем он является, ведь в нем есть кровь, насилие, сигаретный дым и запах крови и… музыка – почти нуар. Можно даже рассмотреть, как жизненный случай, но это лишь для заядлых любителей рассматривать, принимая за факт, именно историю, а не произведение. За откровенной трэшевостью скрывается еще более шокирующая своей непосредственностью идея – написание песни, граничащее с неким восторгом от случайного убийства, совершенного героиней из самозащиты. Все это лишь абсурдное подростковое желание видеть в опасности – обыденность, а в убийстве – вдохновение. Само по себе для трэшевых и чернушных направлений это не страшно, и даже ненавязчивое, но сумбурное исполнение, местами напоминающее любительские рассказы о сексуальных приключениях, кажется, вполне естественным, однако, все это мало относится к художественным достоинствам, почти так же, как бардовская философия относится к чему-то вменяемому.

Итог: трэшак, практически в чистом виде, вполне живенько читающийся, создающий нужные впечатления, но не оставляющий за собой совершенно никаких размышлений.

При жизни Говарда Филлипса Лавкрафта так и не вышло ни одной из написанных им книг, хоть он и часто публиковался в любительских журналах. «Воскреситель мертвых» как раз из таких произведений, опубликованных в журнале «Home Brew» в 1922 году, отчего читать его в сборниках почти невозможно – каждая из шести частей написана так, будто отдельное произведение, что для непостоянных читателей журнала конечно же было отличной возможностью понять про что это вообще, если они начнут читать с середины. Спасти эффект ныне можно только, читая по части в месяц (получится забавный сериал про друзей-воскресителей), а иначе постоянные повторы истории университетских лет просто задолбают незнающего читателя. Несмотря на некоторые отличия и логическую завершенность, рассказ точно такой же, как и все другие произведения автора и повествует о столкновении человека с таким неосознаваемым ужасом, что закончит он, как и все другие герои автора, в дурдоме.

О своем студенческом друге Герберте Уэсте, его безликий товарищ вспоминал много и часто – личность была запоминающаяся, про нее впоследствии даже кино снимут, «Реаниматор» называется, впрочем, к литературному источнику это большого отношения не имеет. Еще в университете Аркхема Уэст начал активную хирургическую деятельность, только вот когда его учителя и коллеги мечтали о том, чтобы помогать живым, наш герой пытался ставить на ноги мертвых, за что и получил не очень приятную известность. По сути одним из немногих, кто поддерживал его и был этот самый безликий рассказчик, видевший истинное лицо Уэста. А это был человек, погруженный в свою работу, и даже одержимый идеей воссоздать жизненные функции в умершем теле. Но если сначала в ход шли хомячки, кошечки и собачки, то вскоре добрый доктор понял, что он, в коем-то роде гуманист, и пора бы переключится на людей. Но, несмотря на все ужасы и аморальность друг поддерживал идеи Уэста, понимая их сенсационность для науки, даже если учесть то, что ничего кроме монстров, убийц и каннибалов у них особенно не получалось.

Каким должен быть человек, чей род деятельности требует постоянных человеческих смертей? Уэст представлен хладнокровным молодым человеком с голубыми глазами и светлыми волосами, чье лицо почти не подвержено старению. За ангельским обликом кроется черная душа, на каком-то этапе рассказчик начинает замечать, что Уэст смотрит на людей, как на потенциальные трупы, искренне радуется, когда человек умирает так, что его тело будет пригодно для проведения опытов, постоянно обходит гражданские и моральные нормы, чтобы выбить для себя нового покойника. Для него и смерть уже не воспринимается, как беда, теперь она – это удача. Однако, впервые серьезно задуматься над границами, которые может переступить этот человек, предстоит лишь когда воскрешенный, по словам самого Уэста, словно дар божий, упавший замертво прямо перед дверью, поднимется из небытия и членораздельно произнесет именно то, что было у него на уме в последние мгновения жизни: «Убери от меня свой шприц!».

По своему, это неплохой жуткий рассказ имеет все те же основные достоинства и недостатки, что и прочие произведения Лавкрафта, в основном заключающиеся в замечательных идеях и их дурном воплощении. А сколько ни говори об авторе, как о классике, статус коего поддерживается и сдержанным стилем с неторопливыми описаниями, стиль его постоянно грешит какими-нибудь мелкими огрехами. Ну, и о фирменной бесхарактерности персонажей и говорить не приходится, более того Уэст выделяется лишь потому, что занимается возней с трупами, а его безликий друг-рассказчик вообще не имеет для сюжета никакого значения, ну разве что в одиночку таскать трупы было бы тяжелее. А вот заключение тут что-то с чем-то, пожалуй, такая компания подошла бы больше комиксу или бульварной фантастико-приключенческой книжонке, но уж никак не той строгости, которой Лавкрафт пытается придерживаться.

Итог: неплохой журнальный рассказ, выделяющийся исключительно идеей и внешним образом доктора Герберта Уэста, который так стремился идти вперед, что в итоге не смог противостоять замечательной компании, порожденных им призраков.

Главная тема этого рассказа — единство. Именно оно позволило двум городам сойтись в ритуальной схватке. Оно же позволяет делать совершенно безумные вещи, объединяя множество людей в одно целое. Допущения Баркера всегда в чем-то безумны, но это самое безумное из всех, чему способствует и то, что оно вовсе не фантастическое, а скорее инженерное. Жалко, что технологическая сторона постройки гигантов подана лишь в общих чертах, в которые автор не особенно-то и вникал. Зато выражение «гора трупов» он обыграл очень даже своеобразно, показав, действительно, гору трупов.

Напрягает политическая тематика, к которой Баркер подошел на уровне сплетен, и тем не менее о противостоянии старушки-Европы и запада написано слишком открыто. Гомосексуальная тема также нужна только для эпатажа, который так обожает автор, шокируя неподготовленного читателя не одним, так другим.

В жертву тут принесен и сюжет, оставшийся довольно плоским: два друга-гея путешествуют по Европе, сворачивают с дороги и встречают черти что, в результате чего у кое-кого сносит башню, а у читателя возникает мысль, что единство — есть всеобщее сумасшествие.

Каждым человеком постоянно движет страх и единственный способ бороться с ним — говорить о нем, гладить пса, который может укусить.

С психологической точки зрения все верно. Баркер построил сюжет на трех персонажах, чьи страхи доводит до крайней точки, той самой, за которой идет сумасшествие.

Высокомерный философ и нигилист Куэйд, о котором никому почти ничего неизвестно (ружье, которое непонятно зачем повесили на видном месте), проводит экспиременты со своими «учениками», поддавшимися на его размышления о страхах. Однако, Куэйд не собирается ничего им рассказывать, сделав их лишь подопытными кроликами, которых он поочередно запирает в комнате своего дома в пустынном районе, где лицом к лицу сталкивает со страхами. Сам же Куэйд хочет с помощью полученных данных побороть свой собственный кошмар.

И если с историей «болезни» Стивена и Черил все более менее понятно, то страхи Куэйда остаются загадкой, которая получает лишь внешние обоснование к концу. Это и есть одно из самых слабых мест рассказа. Возмездие слишком надумано, это не мораль, а лишь следования морали: все получат то, что заслужили. Лишь в результате стечения обстоятельств Куэйда настигает собственный кошмар, им порожденный. Едва ли такую случайную справедливость можно считать справедливостью. Собственно это проблема большинства произведений Баркера — выдав великолепную идею, реализовав ее, он просто не знает, как закончить, не растеряв оригинальности и завершает глупо, но эффектно.

Другой минус — Куэйд. Причина неприодолимости его страха кроется в том, что выводя других на разговоры о их «тараканах», Куэйд из высокомерия и недоверчивости никогда и ни с кем не делится собственным кошмаром. А чтобы его побороть было бы куда логичнее создать общество анонимных чего-то-тамфобов и вечерами в узком кругу обсуждать насущее. Куда логичнее, чем сутками доводить до сумасшествия людей. Впрочем, можно принять мысль, что Куэйд — просто еще один маньяк-психопат, но тогда вся идея (он ее главный носитель) сводится на НЕТ и это лишь повествование о «демонах» отдельно взятого субъекта.

Роман этот внезапно обрушился на читателя, вызвав неимоверную толпу протестов, восхищения, опровержений, пародий и скорую экранизацию. Сейчас сложно найти человека, который хоть вскользь не слышал о «Коде да Винчи». Общеизвестный факт, что плевок в сторону церкви может принести не столько гнев слуг божьих, сколько мировую известность. Здесь тоже есть свои аутсайдеры и победители, наиболее яркий пример последних — религиозный триллер Брауна.

Сразу хочется отметить плюсы этого романа — стремительный сюжет, массу подробностей и информации, доказывающих, что в вопросе автор хорошо осведомлен. Увы, но это все бесспорные положительные стороны произведения. Минусов, куда больше, и начать извлекать их можно из тех же пунктов. Во-первых, сюжет, сколь бы стремительным и захватывающим не был, никаких новых поворотов, несвойственных жанру триллера или детектива здесь нет. Это весьма крепкий, но не оригинальный образец увлекательной истории, где будет загадка, масса тайн, поиски, необычные друзья и враги среди спецслужб, наемные убийцы. Еще больше все это станет минусом, если вы ознакометесь с прочими произведениями автора.

Основная идея книги — теория. Придумал ее вовсе не Браун, но этого он и не скрывает — на полке Ли Тибинга лежит томик «Святой крови», что является отсылкой к главному источнику вдохновения писателя. Суть же основана на том, что Иисус вовсе не был сыном божьим, более того имел в качестве жены Марию Магдалену, у которой впоследствии родится дочь Сара, а тайна эта будет на тысячелетия скрыта Приоратом Сиона. В тысячных годах документы раскапают тамплиеры, предъявят их Папе, в результате чего станут самым богатым рыцарским орденом Европы, а спустя двести с лишнем лет разгромлеными другим Папой с целью заполучения документов. Но четыре сундука, доказывающих лживость Библии, таинственным образом исчезли. А еще через много лет художник Леонардо да Винчи оставит массу подсказок по их поиску, ибо документы тоже забрал вездесущий Приорат Сиона, магистром которого являлся художник. Связать все эти события, прошедшие нитью сквозь две тысячи лет можно, Дэн Браун показывает, как это сделать, но без глубоких исторических познаний вам придется поверить на слово, или этого не делать. Внешне выглядит очень красиво и логично.

Персонажи в «Коде...», как, собственно, и в прочих романах Брауна, необычны, но такая оригинальность вызвана набором внешних аспектов, яркой историей становления личности и определенных познаний в свойственных областях. Более глубокого внутреннего портрета автор дать не в силах, впрочем, для набирающего обороты триллера большего и не нужно.

Идейная составляющая хромает на все лапы. Не совсем понятно, что хотел сказать этим романом Дэн Браун, и потому стучится мысль — ничего, он просто писал еще один развлекательный роман. Неясно, что изменится, если люди узнают «правду», к тому же идеолог оказывается отрицательным персонажем. Тайну узнает только главный герой, внезапное озарение приводит его к возможному месту захоронения, он преклоняется перед святыней, как истинный рыцарь в награду за находчивость. Почему эта находчивость не сработала, когда он — Символиковед вместе с подружкой Криптографом и Историком летел из страны в страну, чтобы разгадать загадку, вместо того, чтобы заморозить уксус останется загадкой.

Итог: качественный образец интеллектуального триллера, прочитать который в любом случае будет интересно, а кое в чем и полезно для общего развития. Морализаторства Браун не допускает, а потому право верить в представленную теорию останется за читателем. Принимать близко к сердцу не рекомендуется вне зависимости от выбора, потому как «Код да Винчи» в первую очередь — беллетристика.

В экспериментах с миниатюрными психологическими ситуациями Брэдбери на особый реализм никогда не претендовал, всей легкостью стиля, как бы, показывая, что ситуация абсурдна, невероятная, и, зачастую, лишь косвенно находит отражение в жизни. Рассказ «Тет-а-тет» относится как раз к тем, где писателя изрядно занесло. Суть в том, что восхваляемые им по обыкновению человеческие чувства здесь спустились до уровня примитивной технологии, сумевший заменить длительное общение. Здесь, как никогда остро впивается тема самообмана, нужного человеку для выживания, однако разговор с записью на диктофоне является уже сумасшествием с проекцией прошлого на настоящее.

По своему, этот рассказ является горьким отражением действительности, ведь в старости потеря самого, а, возможно, и последнего, близкого человека является метафорическим синоним собственной смерти. Для пожилой женщины этот этап характеризуется остановкой развития – больше их разговоры с мужем не преподнесут ей ничего нового, только повторение уже когда-то сказанного. Однако, наивно полагать, что развитие ей теперь необходимо и этот самовольный отказ от живого общения вполне логичен на закате жизненного цикла, но само уподобление повторяющейся записи невольно ссылается к технологии искусственного интеллекта, популярной среди фантастов вместе с мнением, что куча железяк никогда не заменит живую душу. Капелька самообмана, отчаяние и… Тут вот ее диктофон заменил.

Стремление молодого человека к помощи старой женщине носит в себе некоторые черты облегчения печальной участи, которая спорна в гуманистическом ключе, что-то сродни эвтаназии. Конечно, кто такой человек со стороны, чтобы судить другого или определять черту безнадежности ситуации, хотя на практике отчаяние зачастую приводит к неверному решению. Поэтому мнений по поводу этого рассказа Брэдбери может быть масса, но, определенно, в сборнике «Полуночный Танец Дракона» он один из самых спорных. И мнение может касаться лишь содержания, потому как по стилю изложению и структуре это все тот же Брэдбери, лаконичный автор более чем странных человеческих характеров.

Итог: довольно горький рассказ о последнем этапе жизни, в которой уже не наступит просветления, критика которого может заключаться лишь в поддержке или отрицании действий главного героя.

Есть несколько вещей, способных придать практически любому небезнадежному произведению оттенок качества. Впереди прочих стоит краткость, она же сестра таланта, порождающая собой емкость каждого отдельного участка, будь то исторические отступления, диалоги или портрет героя. Глен Кук овладел этим качеством сполна, его можно отнести к писателям, способным одной-двумя фразами выстроить у читателя устоявшийся образ. Вместе с тем Кук не стремится выписывать витиеватые заметки о красоте мира, который из-за краткости кажется военной абстракцией, внешне поросшей грубоватым нравом. Только если разложить Кука на известные противоположности войны и мира, окажется, что первое забирает себе основные лавры, вытесняя второе, как пережиток, таким образом, полная конфликтов и неурядиц военная сторона романа компенсируется по-детски наивной мирной стороной взаимоотношений главных героев.

Из этого противоречия вытекает забавная особенность – герои жестоки, хладнокровны и, можно даже сказать, нарочито безнравственны. При таком раскладе романтики, казалось бы, быть не должно, чему вторит и грубоватый стиль написания, что скорее плюс в игре с атмосферой, нежели минус, тем не менее, при напускной жестокости, дух романа напоминает приключенческую историю, которую явно очень старались лишить романтизма, но так и не довели начатое до конца. Вот и идет грубость рука об руку с благородством, хладнокровие с душевной теплотой. Изначально фигурирующий, как личность мрачная и несговорчивая, Ворон озаряется возможностью спасти девочку от гибели, тем самым на оставшемся пространстве заслужить себе репутацию самого ответственного человека в отряде. Да и сам главный герой во время задумается о честности, которой Черный Отряд не отличался изначально.

Идея «черного Отряда» — это идея военного братства, семьи, которая риском и общим делом привязывает к себе похлеще кровных уз. Обладая собственной историей, уходящей в глубину веков, он становится своего рода аналогом рыцарского ордена, в котором, однако, отсутствует устав и четкий внутренний распорядок, тем самым напоминая разбойничью шайку. Подчинение командирам носит не столько регламентированный, сколько отеческий порядок, что говорит лишь об авторитете командира, а при столь огромной численности она обязана быть непоколебимой. Эта нерушимая духовная тонкость в отношениях крупного отряда наемников становится куда более смелым допущением, чем вся магия и Госпожа вместе со Взятыми. При внешней остроте ситуации, внутренние конфликты отсутствуют, будто кощунственна сама возможность нарушить идиллию. Понятие «Отряда» у Кука настолько сокровенно, что кажется мечтой о нерушимости дружбы, связанной единым делом.

Куда лучше дело обстоит с развлекательной функцией – феерическая линия десяти Взятых, Госпожи и войны с наемниками занимает автора явно более прочих сторон романа. Нельзя сказать, что сюжет этот нов, странные сущности у власти, мятежники, за которыми чувствуется, что они преследуют куда более праведный цели, чем это представляется с позиции власти. И конечно же все что-то темнят, недоговаривают, внешне никак ни связанные действия начинают увязываться в цепочку, которая вот-вот сомкнется вокруг чьей-нибудь шеи. Как раз при этом и складывается ощущение, что единственная идея, ради которой писался роман, и есть сюжет, из которого даже морали особой не вынести помимо мельчайших крупиц общечеловеческих ценностей. К тому же из-за небольшого числа главных героев, концепция романа не сильна, а ходы довольно предсказуемы.

И возникает, конечно, резонный вопрос: почему Кук. Что есть у Кука, чего нет у других авторов? Ведь намного легче перечислить то, чего нет в «Черном Отряде», чем то, что в нем есть. Реалистичность или жестокость? Поначалу крови много, но уже по окончанию первой четверти она приедается, к тому же никогда кровь не выходит на первый план, оставаясь как бы за бортом. Реализма здесь еще меньше, а натурализм вообще на детском уровне. Красочный мир? Отчасти, но он настолько скромен, что дорога Черного Отряда в нем единственная существующая реальность, за приделами которой находится великая пустота. Эстетика? Нет и в помине. Сюжетная концепция? Как и везде. Вот уж точно великая загадка: как столь малое грубоватое произведение оказалось в первых рядах фэнтези.

Итог: внешняя жестокость, лаконичность и емкость этой книги, возможно, и выделяют «Черный Отряд» из прочих произведений фэнтези, но по сути это вся та же легкая развлекательная литература лишенная прочих функций.

Тяжела жизнь подростка. Так уж получилось, что лентяйство и жажду к приключениям поощряют далеко не все писатели, стараясь приучить юного читателя к трудностям жизни. Потому и пишут книжки об учебе и тяжелом труде! В «Легендах старой мельницы» речь пойдет, однако, не о школе, а как нетрудно догадаться – о мельнице, куда и попадет в подмастерья главный герой, который параллельно с работой мельника освоит и черную магию.

Нищий четырнадцатилетний мальчишка Крабат однажды услышал голос, звавший его на мельницу. Недолго думая мальчик покинул друзей и отправился в путь. Одноглазый мельник принял его к себе в ученики, так Крабат познакомился и с другими одиннадцатью учениками мельника. Суровый Мастер заставляет работать целыми днями, на невзгоды Крабат радуется, что есть еда и крыша над головой, о чем еще мог мечтать бродяга? Вот только, живя на мельнице, мальчик начинает замечать странности и несговорчивость своих товарищей, которые что-то скрывают. А потом один из них, тот, с которым Крабат сдружился ближе всех, умирает.

Конечно, как детская сказка история Крабата жутковата, пугает не столько страшилками, сколько проверенными методами, основанными на заточении, близости города и, тем не менее, невозможности побега. Конечно, для романа, написанного в XX веке многие приемы грубоваты, но именно они позволяют представить, что история эта написана не полвека, а, может даже, несколько веков назад, но вместе с тем хорошо читающаяся в эпоху научных открытий. Страх потерять немногих близких движет героем настолько, что стремление к обучению магии кажется просто кощунственным – у Пройслера идет сознательный отказ от колдовства в пользу ценностей вечных, словно отстранение от темного времени поверий, обманов и принудительного детского труда.

Отфрид Пройслер велосипеда изобретать не стал и сделал основную ставку на взаимоотношения персонажей, дружбу в тесном коллективе двенадцати подмастерий мельника-чернокнижника. Положив все на образы в духе канонических сказок восточной Европы, Пройслер преподнес в них западной сдержанности. Легкий язык, которым написана книжка, который как нельзя лучше подойдет для начинающего читателя. Порой это влияет на реализм, а попытки героев кажутся не совсем логичными, да и додумывать многое приходится самому, что, собственно, не является препятствием, а скорее приятным дополнением. Стиль во многом определяет и жанр – сказка. Причем, сказка тяготеющая к классике, с присущим ей символизмом, циклическим сюжетом и традиционными образами. Несмотря на то, что написана книга типичным романом, ее сложно отделить от мрачноватых народных преданий.

Итог: каноническая сказка, расширенная до объемов романа и сочетающая в себе мрачный дух европейских историй о колдунах с историей подросткового становления с пониманием роли взросления в современном Пройслеру ключе.

Истории от лица животных пишутся чаще всего для детей, чтобы в более мягкой форме, как бы абстрагируясь от человеческого общества, чтобы показать ситуацию, которая, произойди она с человеком, могла бы показаться извращенной, серьезной, или, наоборот, слишком нудной. Несмотря на похожие мотивы, задача Ричарда Адамса заключалась совсем в другом – продемонстрировать конфликт сильного и слабого и проистекающую из него философию рабства и свободы, спроецировав ее на жестокий реализм выживания. «Чумные псы» не столько историю двух сбежавших из исследовательской лаборатории собак, ищущих Хозяина, сколько попытка взглянуть на традиционное общество в совершенно ином свете, с другими ценностями, с другой религией и даже, с другим сумасшествием.

Халатность работника научной лаборатории позволила двум собакам выбраться из клеток. То, что для людей является лишь небольшим инцидентом, за который грозит выговор или небольшие экономические трудности, для псов Шустрика и Рафа оборачивается приключением всей жизни, целью которого служит мысль о величии свободы. Но свободой не прокормиться, и следующая цель стоит уже материальнее – поиск Хозяина, в котором сошлось все светлое, что только может быть в жизни, достижимый эквивалент счастья; возвращение в лабораторию, где нет ничего, кроме опытов и смерти, но хотя бы кормят. Но из-за провальных попыток на первом пути и нежелания пораженческого отступления псы идут дорогой одичания, следуя голосу предков.

Вторая часть романа обернется приключением и для людей, потому как один «честный» журналист доберется до слабых мест в исследовательском центре и получит секретную информацию о том, что на территории лаборатории находились зараженные чумой блохи, о чем, конечно же, не станет утаивать от публики. Чем дальше, тем больше история людей занимает места, становясь, порой главнее основной. Герои-люди, впрочем, в отличии от собак получились у Адамса почти карикатурными, свойственные как раз таки детским книжкам, а то, что ближе к концу многие из них облагородятся по отношению к бездомным собакам, или, как командир военного отряда, даже выскажутся в их защиту, говорит о явной притянутости, желании свести все к положительному финалу, несмотря на, казалось бы, безвыходную ситуацию.

Особый интерес вызывает третий главный герой в собачьей команде – Лис – персонаж спорный. С одной стороны, именно он помогает не имеющим опыта псам, продержаться, отдалив час, когда количество сделанных глупостей поставит их лицом к лицу со смертью, с другой – он материалист, без имени и принципов, эдакий матерый вор, готовый и в доверие втереться, и помочь, и бросить, когда спутники станут в тягость. Для подобных произведений герой-одиночка личность типичная, выписав, как положительные, так и отрицательные черты безымянного Лиса, Адамс избежал его без романтизации. Его видимая свобода лишь борьба за выживание, не терпящая слабых или глупых, скупая, но в меру самодостаточная. Если Лабораторию олицетворяли «белохалатники», как именуют их Раф и Шустрик, то Лис приводит героев к частичному одичанию, существованию вблизи от людей, но в постоянной вражде.

Одним из самых любопытных моментов становится история о Звездном Псе, своего рода собачья религия и вера в высшее существо. Наверное, от непосредственной близости к человеку по природе, легенда эта сильно перекликается с прочими мифами о сотворении мира, важное место в котором занимает именно Человек, которому было поручено следить за животными, а он вместо этого наплевал на всех кроме себя, за что Звездный Пес и изгнал его из природы. Наказание же у Адамса подано совсем сатирическим: Звездный Пес скрыл от человека смысл жизни, который известен всем живым существам, кроме него, к тому же наделив человека горой предрассудков и заблуждений. Персонажи-люди у Адамса, вправду, мелочные и недалекие, по большей части пастухи и фермеры, только образы животных также срисованы с людей, с недостатками, и если угодно, заблуждениями. Так что, легенда, увы, всего лишь занятная легенда.

Хотя то, что роман написан ярым защитником прав животных не приходится сомневаться, даже не ознакомившись с биографией Адамса. Одна из самых впечатляющих сцен, а заодно и идейных кульминаций защитника природы помещена, как ни странно, в самом начале, и ничего подобного по силе уже не предвидется. Именно комнаты с различными зверьками, служащими исследовательским целям, должны вызвать сильный протест — в них вся абсурдность и безразличие к чужой жизни, темная сторона вещей общепринятых — животные страдают для благ человека, зачастую, мелочных и излишних, что у Адамса получилось в особенно жесткой ироничной форме. Психология здесь сведена к ожиданию неминуемой смерти и краткости мучительной жизни, от которой псы еще долго не могли избавиться даже после побега и даже пытались искать в ней положительные стороны, что само собой претендовало на большую глубину произведения.

Стилистику описания сумасшествия Шустрика Адамс перенял у Голдинга, не случайно упомянув один из ранних романов автора «Хапуга Мартин», дав его точную характеристику в очень простецкой форме. Ко всему прочему получилась неплохая пародия, где Шустрик начинает мнить себя центром мира, думая, что происходящее творится лишь в его голове, что, с одной стороны, довольно точное восприятие мира для помутившегося рассудка. Однако, недуг вызывает не столько трагические, сколько комические последствия, ведь в конце концов все заканчивается хорошо, что заставляет усомниться, а вдруг, все хорошее происходило лишь в головах свихнувшихся собак, ведь, если подумать, чем дальше, тем менее серьезным становился роман, и тем больше сюжетной надуманности в развязке. Однако, этот вариант исключает параллельная история от лица людей. Увы.

Итог: великолепно начатая аллегорическая история собак, через собственный опыт познающих жестокий мир, которая к концу скатилась в довольно типичное повествование для младшего возраста.

Явив России в 1834 году начало сказки «Конек-Горбунок» Ершов, тогда еще лишь девятнадцатилетний студент Петербургского университета, подарил детям этой страны невиданный подарок — красочная история читалась нараспев и выглажена настолько, что не чувствуется ни одного угла. Да и как можно судить стихотворную сказку, о которой сам Пушкин отзывался положительно. Возможно из-за этого-то легковесного стиля в сочетании с очень самобытным ярким языком, некоторые литераторы и усомнились в авторстве Ершова, высказав возможность авторства Пушкина, у которого как раз в начале 30-ых вышли сказки «...о царе Салтане», «...о рыбаке и рыбке» и «...о мертвой царевне». Предположений таких строится великое множество, доходя даже до возможности соавторства или редактуры Пушкина, но, в любом случае, ни одного прямого доказательства причастности Солнца Русской Поэзии к «Коньку-Горбунку», кроме его всецелого одобрения, нет. Однако, Ершов никогда и не отрицал, что был восторжен именно этими примерами и поэтическим стилем Пушкина, что и является хорошим объяснением, почему «Конек-Горбунок» на них так похож. В любом случае эту сказку можно смело ставить в один ряд с пушкинскими шедеврами, известными каждому еще с раннего детства.

Начало тривиально – старик и три сына, однако в первых строчках Ершов отдает дань традициям народных сказок, заодно демонстрируя собственную поэтичность на знакомом примере. Вообще костяк истории – довольно обычное восхождение дурака к власти (обожаю эту старинную политическую аллегорию). Как и многие до него, Ершов ярко, и, вместе с тем, подробно, восхваляет простоту над хитростью, ведь только по глупости Иван идет в поле, а не отсиживается в стогах и не блуждает под заборами, как его, обладающие аналитическим складом ума, братья. Причем, рожденные кобылицей кони поразительно смахивают на эту семейку, таким образом и распределяются.

Впрочем, приблизительный сюжет своей сказки Ершов предоставил сам в стихотворной форме по окончанию первой части:

Идея конечно же заключается в верной дружбе, мол, не имей сто рублей, а имей… одного хватит. И о том, что внешность еще ничего не значит и что, порой, только простота и решительность ведет к необозримым высотам. Нельзя сказать, что она нова, но именно яркое исполнение Ершова, возможно, где-то даже обгоняющее Пушкина, особенно в темпе – «Конек-Горбунок» читается на порядок легче, и именно этим становится обязательным для детского прочтения – вне сомнения учиться по нему чтению, одно удовольствие, несмотря на то, что некоторые слова и выражения ныне считаются устаревшими.

Итог: великолепный пример подражания пушкинским сказкам и еще одна история, достойно вошедшая в золотой фонд детской литературы, которой и по сей день нет равных.

Оставаясь истиным фантастом, не видящим литературы без чудесных введений, Брэдбери зачастую писал и произведения психологические, где, применяя те же допущения, что и в фантастике, порождал людей, в высшей степени, странных. Именно так необыкновенен и герой рассказа «In Memoriam» — отец, потерявший сына, но хранящий память о нем, оставляя у дома баскетбольное кольцо. Не удивительно, что он даже несознательно обращает внимание на баскетбольные кольца прочих домов, рисуя в воображении читателя мир, где игра имеет чуть ли не первостепенное значение.

Вопрос стоит также и в праве отпускать собственные воспоминания, не терпящим кардинального вмешательства со стороны, но допуская возможность повлиять на решение словом. Вне сомнения, отцу понадобилось время и мужество, чтобы решиться на «последнюю игру», которой он так и не дождался при жизни сына. Его чувство может показаться слишком не реалистичным, в конце концов, смирилась даже мать и больше уже беспокоится за мужа, который так и не может похоронить в воспоминание.

Итог: гиперболизировано-сентиментальный рассказ о памяти к умершим, который, однако, имеет и психологические качества и литературные достоинства, что всегда являлось хорошей чертой Брэдбери.

Тему романтики и самообмана Брэдбери затрагивал уже не раз, к ним вернулся и в одном из своих последних рассказов «После бала». Хотя нельзя с точностью сказать, обманывают ли себя герои или играют в некую обоюдную игру, цель которой заключается в незамысловатом отрицании старости. В любом случае эта магическая недосказанность здесь привлекает куда больше, чем что бы то ни было еще.

На внутреннюю атмосферу работают и возвышенные образы — белые перчатки, бал, ночь и даже поездка на трамвае напоминает некое волшебное путешествие. Жаль, что ради исключения Брэдбери не отказался от фирменной лаконичности, чтобы глубже романтизировать ночное свидание, хотя образность и символизм, по прежнему, на высоком уровне.

И вот только эти странные предложения: «Пиши — и только. Когда напишешь, узнаешь о чем» заставляют задуматься, не пытался ли сим странным писательским отступлением Брэдбери оправдаться за общую безыдейность, потому как такие лирические произведения ему не свойственны, хотя в своем небольшом, но очень вдохновенном эссе «Радость писать» обозначал, что всегда придерживался именно такого метода.

Итог: рассказ, сочетающий в себе контраст старости и молодости, трогательный, но не более того.

Quid pro quo – знаменитое латинское выражение о взаимопомощи, которое Брэдбери выразил в истории молодого гениального писателя и его литературного агента, не видевшихся сорок лет. Из молодого красавца, писавшего великолепные рассказы Саймон Гросс превратился в обрюзгшего старика, забытого публикой. Брэдбери ставит вопрос: должен ли человек, обладающий даром обязательно использовать его в полную меру и какие обязанности он имеет перед обществом или близким другом, возлагавшим на него большие надежды. Ответа же автор не дает, оставляя оценку поступков главных героев читателю, как и неизвестность насчет того, как изменение прошлого повлияло на настоящие, без чего можно предположить, как любимый Брэдбери «эффект бабочки», так и теорию о невозможности изменить ход произошедших событий.

К фантастическому элементу – машине времени – автор отнесся непринужденно: почему бы человеку, близкому к литературе, однажды, совершенно случайно, не соорудить на чердаке настоящую машину времени. Авось, понадобится. Однако, вопреки абстрагированию от фантастического изобретения, рассказ носит именно научно-фантастический характер, где невероятно упрощен и социальный подтекст, хотя имеется яркая сюжетная линия с неожиданной развязкой.

Итог: хорошо написанный, но довольно невнятный сюжетный рассказ, где главным сюрпризом станут не столько характеры, сколько неожиданный исход.

Рассказ о любовниках с очень сильно развитым чувством вины, решивших заново влюбиться в свои законные половинки с помощью детского загадывания желаний. Произведение вовсе не фантастическое, а психологическое — желание должен загадать партнер, тем самым отпустив свою любовь. И особенно в конце видно, что никакого чуда не произошло — но оба убедили себя в том, что это так. Как происходит в красивых фильмах.

У Брэдбери очень хорошо выходят такие любопытные психологические истории на грани человеческого восприятия и волшебства, ведь сознание весьма любопытная штука. Простота изложения и внутренняя емкость детально дают представление об отношениях героев, но и как и большинство его персонажей, они остаются безымянными фигурками, с которыми приключилась история, куда интереснее, чем они сами.

Итог: психологический рассказ о том, как изменить такое сложноопределимое понятие, как «любовь» таким сложноопределимым понятием, как «желание».

Этот короткий рассказ Рея Брэдбери похож на шутку про первый съезд пессимистов, на котором было принято решение больше не собираться. Старые школьные друзья, они хорошо ладили в школьные годы, вместе мечтали, помнили друг друга и после окончания учебы, даже в чем-то боготворили. Со временем воспоминания стали только милее, ни один из них не забыл о клятве, данной пятьдесят(!) лет назад, когда каждый был уверен, что встреча принесет им массу приятных впечатлений, но только встретившись они поняли, что им не о чем говорить друг с другом.

Итог: лаконичный рассказ-фантазия Брэдбери на тему школьной дружбы, цветущей в воспоминаниях, но не приносящей плодов за порогом юности.

Поговаривают, что тюрьма должна исправлять людей. К сожалению, тюрьма не способна исправить общество, так, как хотели бы этого власть имущие. А они бы этого очень хотели.

Мрачное видение будущего Берджесс сложил из двух составляющих, актуальных для Лондона своего времени: активности подростковых банд и популярности необихевиористских теорий, стремившихся к исследованию «психологии без психики». Сторонники этих психологических идей собирались применять на практике нечто подобное, что в книге проделывали с Алексом для социального исправления. Кстати, именно поэтому, проводимые над главным героем опыты так напоминают тесты с собаками академика Павлова – суть одна и та же. Однако, Берджесса нельзя назвать сторонником или противником – сатирическим роман является, как для молодежных бандитов, так и смелых почтинаучных идей, а потому само собой поднимает две темы: взросление и свободу личности, поднимаемых в литературе на протяжении веков.

Коротышка Алекс – малолетний хулиган, слоняющийся по улицам в компании друзей, несмотря на то, что по возрасту его нельзя назвать даже юношей, он уже главный в своей компании, грабит, избивает прохожих и даже убивает. То, как Берджесс выписал сцены нападений свидетельствуют о ясном понимании психики хулигана, совершенно не считающим свое поведение неправильным и плюющим в лицо всем запретам, издевающийся над старичком с книгами. А еще он очень любит Моцарта, Бетховена, да и вообще классическую музыку, только чувство прекрасного направлено не в традиционном русле, ведь прекрасное для Алекса заключается в том, чтобы избивать, убивать, насиловать и приносить страдания окружающим. Уже здесь автор ставит отметку того, что люди и их взгляды на жизнь в корне разные, после это выразиться в мысли, озвученной комендантом тюрьмы: «Быть может, человек, выбравший зло, в чем-то лучше человека доброго, но доброго не по своему выбору?», что вполне соответствует духу романа об индивидуальности, как главенствующем мериле морали.

Берджесс писал антиутопию о будущем, вот только время, в котором живут Алекс с друзьями уже точно никогда не наступит, по крайней мере, в таком антураже. Написанный в далеком 62-ом году роман перерос антиутопию и стал скорее абсурдом о параллельной реальности, где «что-то пошло не так». Четкого антуража тут нет, есть лишь некоторые заметки о моде и нравах, о рано взрослеющей молодежи, о техническом развитии. Собственно, что хорошо в сатирической книге – она никогда не бывает серьезной, ведь напиши Берджесс реалистичный прогноз или «предупреждение» он бы уже давно канул в Лету, но этого не случилось и надо надеяться не только потому, что Кубрик снял кино.

Главная изюминка – сленг на котором общаются здешние подростки, поколения nadtsatyh. То, что он так близок российскому читателю не случайно, тут не только переводчики старались, но и сам Берджесс позаимствовал кое-что из лексикона ленинградских стиляг, что в сочетании с манерами английских «Teddy Boys» и возрастающим уровнем преступности в молодежных кругах породило нечто новое, что вполне можно выдать за вариант подростков будущего, безнравственных, наглых, опасных, презирающих возраст и интеллектуальное развитие, живущих эгоцентризмом в эпохе мрачной, как и их мысли. Даже эстетика вроде классической музыки или здорового образа жизни, которого компания Алекса все ж придерживалась воплощается здесь в негативном свете, как вдохновение и сила юных разбойников. Собственно, Берджесс был не так далек от истины, фактически «предсказав» возросшую вначале семидесятых популярность скинхедов.

Само название «Заводной Апельсин» весьма сатирично и даже самокритично, им Берджесс наделил книжку, написанную одним из героев своего романа, писателя Ф. Александра, которую Алекс характеризует так, как можно бы было и сказать о книге самого Берджесса. Однако, политические цели, в отличие от Ф. Александра Берджесс вряд ли преследовал, дав понять, что один политический режим ничуть не лучше другого для отдельной личности, от которой не требуется больше, чем голос на выборах. Политический памфлет не единственный псевдожанр «Заводного апельсина», выводы, которые предстоит сделать из романа, а в особенности из концовки свидетельствуют о консервативности взглядов автора, что не совсем свойственно нынешнему андеграунду (хотя, черт его знает, как там было в 62-ом), однако внешне, даже сегодня, это, безусловно, он самый.

Если сравнивать книгу с экранизацией Кубрика, то значительная разница лишь одна – режиссер обрубил важную часть концовки, где Алекс взрослеет, подытожив фильм сценой выздоровления. Сейчас книгу, менее популярную, чем фильм, вряд ли можно представить в отрыве от визуальной эстетики Стэнли Кубрика и образа Малкольма МакДауэлла, который на момент съемок был в два раза старше книжного Алекса. Одно можно сказать наверняка – без Кубрика, Берджесс не был бы так знаменит сегодня, все же андеграунд зачастую зависит от актуальности, и если подростковый бандитизм остается, то возможность появления докторов вроде здешнего Бродского сегодня куда меньше. А вот наличие в экранизация классического фильма, штука, думается, куда надежнее социальных взглядов.

Итог: литературный андеграунд и хороший пример фантастической книги, который, несмотря на навязчивую подпольность, воспевает старую добрую свободу личности, сатирически высмеивая все попытки повлиять на нее со стороны.

Замок — образ неприступной, возвышенной над прочим миром твердыни. Для живущих на землях, прилегающих к замку, эта крепость покрытая туманом является центром мироздания, местом, где обитают люди, могущественные по определению, независимо от их положения в нем. Конечно, разница между высоким чиновником и помощником кастеляна очевидна, и тем не менее каждый из них могущественнен только потому, что имеет право находиться на запретной для простых смертных территории. Пришельцу из чужих краев такое положение вещей кажется непонятным и абсурдным, но чужак для и для деревенских жителей — никто, а для канцелярии замка — вообще, ошибка. Кафка гиперболизирует образ замка, позволяя читателю окунуться будто бы в чужой мир, непохожий на реальный и тем не менее являющийся его отражением. Деревня — канцелярия — замок. Кажется, что совсем немного, но вместе с тем рождается метафорический образ взаимоотношений между народом и властью. Довести реальность до абсурдного, чтобы показать изнанку — вот метод Кафки, работающий более чем превосходно.

В первую очередь в глаза читателю бросится оригинальный стиль. Кафка писатель, который раскрывает тему в диалогах, длительных дискуссиях и спорах. От этого книга может показаться скучной людям привыкшим читать о действиях героев, потому что здесь их почти нет, а если и есть, то это только повод завязать хорошенький диалог страниц эдак на десять-двадцать. Причем часто Кафка повторяет и пишет об одном и том же несколькими формулировками, что порой радует, но иногда и раздражает, но неизменно заставляет запомнить о чем именно шла речь и еще долго не забывать о проблемах, беспокоящих героев. Все вместе это превращается в своего рода поэзию, где одна мысль следует за другой, чередуясь и переходя в нечто новое.

Герои Кафке определенно удались. Им есть что сказать, причем это «сказать» занимает львиную долю романа. И в каждом диалоге борьба К. — главного героя, со сложившейся системой. Книга проходит в словестных поединках, раскрывая новые подробности и поясняя странности. Кафка не так абсурден, как кажется на первый взгляд, может, он и выстраивает непривычный нам мир, но тем не менее все взаимоотношения, будь то ветренная влюбленность Фриды, или собачья преданность Варнавы, или неприемлемое отношение со стороны деревенских жителей, или простота и глупость помощников, все это получит логические объяснения и не останется просто допущением. Особого упоминания заслуживает и Кламм, человек, о котором шла речь на протяжении всего повествования, который был предметом каждого спора, и которого так никто и не увидел, разве что один силуэт в замочной скважине, да и то не факт, что это был именно он.

Борьба ведет героя в замкнутый круг, одна удача сменяется разочарованием, а следующая попытка, возможно и не попытка вовсе. Рассказывать о сюжете бесполезно, им можно только наслаждаться и следить за этими бесконечными попытками и диалогами, за вечной борьбой за место под солнцем и выбор метода каждому предстоит построить самому, сплести сложную интригу, собирая вокруг себя внимание, идти на пролом, не отступая ни на шаг или же просто сидеть и ждать когда на тебя обратят внимание. До самого конца. К сожалению концовка трагична, но речь идет не о героях. Кафка скончался от таберкулеза в 1924 году, так и не дописав ни одного из трех своих романов, и пусть догадаться об исходе борьбы главного героя «Замка» можно, пусть кульминация миновала, а дальнейшие события писатель рассказал Максу Броду, все таки никто не скажет лучше самого поэта!

Итог: произведение на любителя, если вас не отпугивают диалоги из монологов на несколько страниц и некоторая затянутость, то чтение превратиться в удовольствие, от которого тяжело отказаться.

Сегодня уже с трудом можно сказать, стала бы «Рита Хейворт или Побег из Шоушенка» настолько популярна, если бы спустя двенадцать лет премьера ее экранизации не смяла бы все кинорейтинги в пух и прах, навсегда застопорив за собой место одного из первых шедевров Голливуда, и уж тем более загнав за пояс все прочие экранизации Короля Ужасов. Ведь в 94-ом Фрэнк Дарабонт снял практически дословную экранизацию, но с большим размахом, потому как Стивен Кинг, прославился мистическими ужастиками, а не короткими новеллами вроде «Риты Хейворт…» или «Способного ученика», хотя именно в возможности писать далекую от фантастических допущений прозу раскрываются задатки хорошего прозаика.

И все же «Побег из Шоушенка» произведение кинговское в полной мере, разве что невероятно оптимистичный взгляд на жизнь не увязывается с замкнутым пространством камер, стен и решеток, темным лабиринтом, таящим в себе опасности, а пожизненный срок – доказательство безвыходности. Но все это остается, как формальность, нагнетаемого ужаса тут вовсе нет, на его месте легкое и размеренное повествование от лица зэка, восхищенного жизненной позицией нового друга. В этой истории, рассказанной тюремным человеком, стиль Кинга получил особенно уместное воплощение – масса житейский историй, отступлений, предельная ясность слога и, конечно же, умение весте бесконечное повествование об интересующем автора объекте.

Второй эпиграф гласит: «Важен не рассказ, а рассказчик», и в этом, пожалуй, заключается основная идея книги. Энди Дюфрейн это не столько реальный человек, сколько идеализированный рассказчиком образ. В своих записях Рэд рассказывает, что добывал недостающую информацию о нем через слухи, через догадки, через россказни и местные легенды, сам же сюжет восстановлен по памяти, где, конечно, что-то и приврано. Важно то, что этот заключенный был невиновен, он был оптимистом, он выдержал все лишения и истязания, не сломался, он «победил» самого сурового охранника, расширил библиотеку, делился с друзьями, а главное – он совершил безнаказанный побег и добился своих целей на свободе. Это отличный прием и отличный ответ на вопрос, почему в Дюфрейне нет ни одного отрицательного качества – он идеализирован своим рассказчиком примерно так же, как Иисус был идеализирован авторами Евангелий. Яркой отсылкой к Библии может послужить и тот факт, что Энди, подобно Иисусу, сорвался лишь однажды. Не важно, насколько реален Дюфрейн, ведь он — светлое воспоминание, тот самый луч в темном царстве, который дарит надежду и зовет за собой.

Другая авторская игра тоже строится на рассказчике – неизвестно, как воспринимают Энди прочие заключенные, являлся ли он для них тем же, чем был для Рэда. Наверняка, Энди воспринимали, как «славного малого», но вряд ли им была очевидна аллюзия с ангелом, которую проводил Рэд, расхваливая своего друга, и замечая в игре солнечного света нимб. В первую очередь для него Энди слился с понятиями Свобода и Надежда, показав, что даже в тюрьме можно чувствовать себя свободным. Но не только это. Энди дал Рэду надежду на то, что и на свободе можно чувствовать себя свободным, что для пожилого заключенного оказалось куда сложнее для понимания, ведь живя по распорядку, он привык к такой жизни, привык даже его организм, и опасность теперь представляет не столько привычная и ставшая домом тюрьма, сколько неизвестность за воротами, где он будет, как отпущенный на волю голубь, который умер от голода. Освободившемуся Рэду важна помощь друга не меньше, чем для того, чтобы выдержать большую часть жизни за решеткой, а ее бы Рэд выдержал и сам, а вот предоставленная государством «свобода» его бы убила.

Итог: светлый рассказ об идеальном человеческом образе, подарившем надежду заблудшей в тюремных лабиринтах душе.

Читая «Правила», в первую очередь вспоминается анекдот: «Доктор, когда я иду по дороге, то стараюсь не наступать на трещинки. Доктор, я сумасшедший?». Вспоминается потому, что, возможно, у главного героя рассказа случай запущенный. Впрочем, если бы рассказ закончился словами «а потом у него появилась девушка», то стал бы легкой ироничной зарисовкой. Но он закончился немножко не так, поэтому можно вывести только одну мораль: иногда предрассудки переходят в сложное психиатрическое заболевание. Особенно у восприимчивых детей в сложные периоды жизни. Впрочем, это все равно не объясняет, с чего вдруг Саша решил стать маньяком.

Наверное, каждый когда-то придерживался идиотских «правил», порожденных чистой детской фантазией и на этом-то выстраивается тема данного рассказа. Поэтому, как ужастик для детей произведение подходит идеально, вот только родители вряд ли разрешат это читать. По стилистике – явная пародия на Кинга, хотя, некоторые это, кажется, называют «подражанием». Герой сосредоточен на мистических Правилах, диктуемых Голосом, за невыполнением которых следует Наказание. Плюс рассказа в том, что если принять все за случайность в совокупности с сильным детским воображением, как обычно бывает в жизни, то фантастическое допущение исключается само собой.

Если разбираться с психологической точки зрения, то виноваты, конечно же родители, потому как, во-первых, родители всегда виноваты, во-вторых, потому что они запустили ребенка своими взрослыми внутрисемейными проблемами, заставив мальчика придумывать себе всякую фигню от скуки, в надежде, что хоть кто-то, пусть даже великий Голос, поставит его к стенке за плохое поведение, на которое этот замкнутый молодой субъект не способен, в принципе. Но ведь все же хотят быть плохими... Как это ни странно, но для Старобинец рассказ удивительно глубок и психологичен. За исключением необоснованно эффектной концовки.

Итог: псевдомистическая байка об одном мальчике, которому было скучно.

Речь в «Агентстве» пойдет о странном мистическом Агентстве, которое, как бы банально это не прозвучало, заправляет судьбой мира. Рассказчик, не знающий никого из этого предприятия в лицо, каким-то образом уже успел пробежаться по складам и узнать все, чем пользуется Агентство, чтобы влиять на людей и убедиться, что его отделения есть в каждой стране. Пожалуй, вот эти подробности испортили весь эффект, который можно было извлечь – человек, уверенный, что он работает на высшие силы, но наверняка не знает ничего. Через своих поверенных Агентов, организация занимается устройство «несчастных случаев» по сценарию богатых Клиентов, которые, откуда-то, все как один, знают, куда надо обращаться, чтобы устроить любимому соседу скоропостижный исход в мир иной.

Вопросов опять же масса, но своим стремлением писать абсурдные произведения Старобинец отметает их все, как, например, нафига таким крутым ребятам деньги никчемных смертных?, они ли убили Кеннеди?, да и вообще, реальный ли мир взят за основу? Но главный вопрос прозвучит скорее так: к чему создавать супер-мега-тайно-секретное братство, чтобы обрисовать, пусть и немного необычную, но все же историю заказчика и исполнителя? Потому как Агентство, само по себе, роли не играет, оно лишь еще одно средство избежать дополнительных разъяснений. Увы, но реализмом писательница всегда жертвует нещадно и не по делу.

В рассказе присутствуют несколько интересных приемов, но ситуация, в целом, та же, что и с идеями – хорошая задумка при грубом поверхностном исполнении. Например, в абсурдном ключе, в этом произведении одна из лучших развязок сборника, но сочетание истории мести из второсортных книжек с «тайным мировым договором» из второсортной фантастики на выходе не дает положительного впечатления. Хотя, отдавая должное, историю можно интерпретировать по-разному, впрочем, это и есть одна замечательная черта абсурдной прозы – она не требует логических умозаключений.

Мелькает и намерение шокировать читателя излишней жестокостью или отвратительными сценами, вроде детальных описаний или раздавленных собак. Что характерно, только в такие моменты Старобинец сосредотачивается на описаниях, каждый герой, по сути же, характеризуется, как негативный персонаж, включая и рассказчика.

Итог: неплохой абсурдный рассказ с излишне вычурными образами, благо, художественное направление позволяет.

Странная история произошла с малоприметным человеком в поезде Ростов-Москва – он внезапно обзавелся семьей. До этого он пил, но уверен, что не так много. А ведь для того, чтобы поменять прописку, с ростовской на московскую пить надо было очень много, причем не ему одному. До кучи оказалось, что Дима (так звали удальца) еще и не собаковод, как считал себя всю профессиональную жизнь, а автолюбитель. С философской прямотой Дмитрий ставит перед вселенной риторический вопрос: «что за х***я?». С горьким осознанием своей судьбы, мистических переворотов и то, что его кошелек стырили, Дима смиренно «продолжает» новую жизнь.

По сути дела, тема рассказа – вторая семья, идея – смирение с неизбежным. Ни одно, ни другое не раскрыто, в принципе, и по рассказу витает дух бытовой посредственности. Ну, поработал малость, пожаловался на жизнь и все. Идея вполне достойная воплощения в прозе, своеобразного взгляда, пусть и не слишком она оригинальна, но Старобинец превращает ее в попытку показать себя, как автор мейнстрима, кое где шокируя прямотой, а в целом нудя, подмечая тонкие детали о нашем житие-бытие, будто бы нарочно пытаясь вызвать стойкое отвращение от серой действительности.

Есть у этой писательницы уникальная способность – буквально двумя-тремя словами составить о любом образе представление, как о банальнейшем штампе. Описания случайно встретившихся людей играют на первом представлении о них среднестатистического человека, если голос телефона доверия, то обязательно «усталое женское контральто», если бандиты-грабители, то рыжая девушка и компания здоровяков. С одной стороны, те образы-пассажиры, что подсаживаются в машину к герою, действительно, встречаются и встречаются часто, но воспринимать их так – философия того, кто устал находить во всем оригинальность и забивает ее места штампами, что в жизни, порой и помогает, но это ж, бллин, литература какая-никая.

Итог: типичный бытовой мейнстрим с фантастической завязкой, нереализованной идеей и персонажами-штампами. Писанина ради писанины, если быть точнее.

Абсурд зачастую тем и прекрасен, что выходя за рамки обыденности он может подать реальность в совершенно другом свете. Миниатюрный рассказ «Щель» Старобинец построен именно на абсурде, но если сама ситуация образована, то никаких выводов из нее не последует, а рассказ так и останется абстрактным произведением для любителей поискать скрытый смысл там где его нет.

Рассказ состоит из двух частей: в первой маленькая девочка рассказывает отцу свою теорию о хлопанье дверью, мол, один раз горошо, два – плохо, три – нормально, четыре – вообще ужас. Короче, наивная теория из разряда детских фантазий, который, наверное, были у каждого, типа не наступать на места состыковки плит мощеной дороги, переступать пороги только с правой ноги и тому подобное. Вторая часть является воплощением порождения детской фантазии на практике – дважды хлопают двери вагона в метро и герой-отец переносится в абсурдную реальность из своего детского сна.

Стиль писательницы, в общем-то лучше, чем во многих прочих работах, но это возможно из-за маленького объема, позволившего журналистке тщательно вычистить текст. И смысл тоже куда-то убежал. По крайней мере, кроме странной истории, наличия у каждого детских заморочек и страха перемен тут нет вообще ничего, как в той реальности, куда попал герой. Пустота и красный поезд.

Итог: незамутненная смыслом и логикой абсурдная байка о детских кошмарах.

В рассказе «Я жду» абсурдная манера писательницы Анны Старобинец достигла определенных высот, добавив маленькому рассказу еще и юмористическую составляющую – речь пойдет о трогательном взаимоотношении человека и заплесневелого борща, с которым, несмотря на малый объем текста, они переживут множество приключений, драматических и даже трагических. Если бы на месте борща была бы какая-нибудь зверюшка, а Старобинец умела бы хоть чуть-чуть писать, рассказ бы непременно вызвал бы более достойные чувства, чем насмешка над сумасшедшим человеком.

Теперь хоть отчасти становится ясно, почему писательницу сравнили с Кафкой, что ничуть не оправдывает того, кто писал аннотацию к сборнику, потому что унижать великого европейского писателя такими вот сравнениями – в высшей степени неэтично. Тексты Старобинец куда более легковесные и поверхностные, описывают лишь самую суть и никогда не погружаются в психологию героев дальше, чем на уровень простейших чувств: этакие недурные сюжетные скелеты, с которыми было бы неплохо поработать.

В обоих случаях с психическими (физическими?) отклонениями героя и его продуктов, подобно катализатору, выступает материнская любовь. Может, это, конечно, какая-то странная метафора о зарождении жизни, или своеобразная дань материнской любви, которой так не хватает главному герою (возможно, шизу). Впрочем, так и не ясно, имела ли место фантастическая составляющая, и если нет, то был ли герой в дурке? О самом интересном Старобинец как всегда умалчивает, что, однако, можно отнести и к достоинствам. Все же их в этом незатейливом трэшачке тоже искать надо.

Итог: за счет малого объема рассказ является неплохим образцом юмористической прозы, что для Старобинец уже достижение.

Жила-была простая семья, мать-одиночка и дети-близняшки: брат и сестра. Отец их бросил, когда детям было шесть лет, впрочем, продолжал навещать. Дети пошли в школу и однажды, после прогулки на природе мальчик сильно заболел. К выпускному классу он превратился в жирное неповоротливое создание, которое хранит в своей комнате годовые запасы сахара, тащит все сладости, которые только находит и слыхом не слыхивал о слове «мыться». Да и вообще странным он стал типом, делающим странные дела, а однажды мать заметила ползущего по нему муравья.

Страшной эта история не получилось, скорее просто… странной. Бал тут правит чистый абсурд и невероятное допущение о мальчике, чей мозг и тело подчинило муравьиное королевство. Идея и ее реализация находятся на достаточно высоком уровне, хоть и не на том, чтобы сравнивать Старобинец с Кингом и уж, тем более, с Кафкой, но этот начинающий сборник рассказ определенно дает задуматься о ней, как о писательнице, произведения которой, достойны, по крайней мере, внимания. Но если уж идти по заимствованиям, то лавры Вербера журналистке и ее издателям тоже явно покоя не давали.

Однако, если о первой половине рассказа можно отозваться положительно, то вторая вызовет ряд вопросов и подозрение, что не соблюдена грань между здравым абсурдом и чистым бредом. Понятно, что все произведения пишутся для читателя и все сказанные диалоги сказаны исключительно для читателя, но обычно этот прием сильно скрывают, чтобы сохранить реалистичную целостность происходящего. Так вот, во второй части рассказа, с дневником которая, на все эти правила тупо забили, выписав совершенно бредовое откровение муравьев, написанное как бы только за тем, чтобы «упорядочить дела», поэтому получилось нечто напоминающее главу из «Простоквашено» под названием «Папа и Мама читают письмо», где отписывались поочередно несколько персонажей. Вот такая же фигня и тут, но если поначалу это хотя бы смешно, то в скором времени начинает надоедать своей алогичностью. Кажется, что Старобинец просто не смогла придумать другого объяснения этой невероятной ситуации и решила выписывать ее до конца в жертву, какой-никакой, реалистичности, заставив муравьев самостоятельно сделать чистосердечное признание с подробным раскрытием темы. В итоге, получилось понятно, но из сдержанного и даже изящного абсурда рассказ скатился в обыкновенный трэш.

Название, а впоследствии и брошенная в тексте фраза, наталкивают на мысль, что в этом рассказе есть… смысл! Да, несмотря на хромое воплощение, смысловая нагрузка рассказа прослеживается довольно четко и отсылается к слепой материнской любви, которая сваливала все проблемы сына на этот абстрактный «переходный возраст», понадеявшись, что все пройдет само собой. Если просмотреть рассказы Старобинец дальше, то можно выяснить, что такая глубина мысли здесь редкое достоинство, а потому умен тот человек, поставивший этот произведение первым в сборнике и озаглавил им книжку.

Итог: очень неровный рассказ с большими недостатками, балансирующий на грани абсурда и трэша. И тем не менее в нем есть смысловая нагрузка, которая качественно выделяет его, и оригинальная идея, которая запоминается. Так что впечатления оставляет, в целом, положительные.

Удачен тот факт, что в сборнике с малопонятным названием «Переходный возраст» Старобинец попыталась использовать, пусть не разные стили, но различные конструкции рассказов. Так, например «Живые» имеют исключительно сюжетную концепцию, где странная реальность со своими особенностями открывается постепенно, каждым новым кусочком. Прием использован хорошо и практически без нареканий, разве что такой способ в конце обязан прошибить читателя своей финальной разгадкой, иначе его оправданность спорна. Разгадка есть, она по-своему хороша, но вымышленный писательницей мир не станет ближе и останется тайной за семью печатями.

Мораль рассказа же тяготеет к прочим – намечена очень серьезная проблема, но ее вновь убивает однобокое раскрытие и то, что сюжет вступает в конфликт со смыслом, и… побеждает. Смысл остается затоптанным ликующим торжеством раскрытой сюжетной концепции. Одиночество, хорошая тема, сколько бы раз ее не перемалывали, она все равно остается чем-то загадочным. Старобинец удачно начинает, подавая героиню в пустынном городе жаждущую восстановления покойного мужа с помощью новейших технологий, но уже здесь чувствуется, что сюжетные рамки сдавливают мораль, едва позволяют ей развернуться, а потому к концу обязательно придется чем-то пожертвовать. К сожалению именно в глубине чувств рассказу было отказано, они крайне поверхностны, прямолинейны и безвариантны, а вопрос о живом и мертвом, настоящем и фальшивом, так и остается блуждать на задворках.

Сам мир, впрочем, довольно интересен, для любителей фантастики, в первую очередь. Но все же стоит готовиться к абсурдному восприятию реальности и то, что на многие вопросы так и не будет дан прямой ответ. Собственно, это, наверное, единственное, что делает рассказ «Живые» одной из самых привлекательных работ сборника. Антураж настолько многовариантен, что тут есть что-то и от антиутопии, и от нашествия зомби, и от утопии, а порой, кажется, что и без инопланетного вторжения не обошлось, а может быть это и научно-фантастическая катастрофа разразилась, так что проследить за революцией странных мертвецов представится интересным чтением этой интеллектуальной мозаики.

Описательный процесс у писательницы складывается неважно, чаще выливаются в явное представление узнаваемых современному человеку деталей, вроде торговых марок, неумелую общественную сатиру не к месту, которая стала уже настоящим бичом современных отечественных авторов, желающих блеснуть умом по делу и без оного. Хотя, использование метафор и нестандартного восприятия реальности, хоть и кажутся первыми несмелыми шагами, сами по себе заслуживают внимания и уважения. Остается надеяться, что в будущем их использование будет поэтичнее.

Итог: неплохой фантастический рассказ-мозаика с зачатками морали, по славной отечественной традиции, убитой на корню. Однако, любопытный мир и сюжетные повороты удачно подхватывают темп, хоть и не делая «Живых» откровением, но оставляя впечатление стоящего развлекательного чтива.

Как и любая другая работа писателя уровня подобного Абэ Кобо, «Человек-ящик» имеет большое личностное значение для японского автора-затворника. Само оправдание замкнутости и убеждение с каким он выстраивает целостность жизни своего героя говорит о понимании автором своего героя, куда большем, чем просто персонажа. Метафорой человека, закрывшего себя ящиком из гофрированного картона, доведена до абсурда попыткой спроецировать символический образ на реальном мире. Вместе с этим Абэ Кобо сосредотачивается на вытекающих из этого проблема, ярко выписывая все плюсы и минусы постоянного существование в ограниченном замкнутом пространстве.

Вообще, первое, за что Кобо надо читать однозначно – метафоричность. Более того, у него вообще мало вещей, которые могут восприниматься прямо, и каждый образ нуждается в отдельном осмыслении, что делает его произведения особенно ценными для любителей литературных загадок. Так, например, снаружи ящик олицетворяет замкнутость и незаметность, а внутри, для его обитателя обращается внутренним миром со своими, неведомыми за его пределами законами. Остро стоит вопрос восприятия правды и вымысла

Принеся физическое в жертву чувственному Кобо допустил в произведение изрядную долю сентиментализма, постепенно разрушив ту самую реалистичную проекцию, которая легла в основу идеи, а вернее, даже, осмысленно от нее отказался, дав таким образом ответ, что замкнутость это, в первую очередь, отказ воспринимать реальность. И все бы ничего, более того, ответ на поставленный вопрос хорош, но под конец, хоть старые загадки и получают ключи к решениям, загадываются новые, еще более специфические

Таким образом перспектива стать человеком- ящиком у Кобо выглядит весьма заманчивой, а элементарные неудобства сведены до минимума, вроде фразы: «Пока человек потеет, он еще не настоящий человек ящик». Жизнь бродяги в коробке, надетой по пояс по-своему даже хороша, пока о ней не задумываешься в суровом реализме, который у Кобо напрочь отсутствует. Как бы признавая это, автор вводит в рассказ лжеца – тот же ящик, но внутри него совсем другой человек, для которого ящик и не часть жизни, а ее праздное разбавление новыми впечатлениями. У него есть работа, есть обязанности, есть возможность снять с себя коробку в любой момент, меняя образ человека-невидимки на нормальную жизнь. Однако, лжец никогда не станет настоящим человеком-ящиком, не постигнет опыта бродяжнической жизни, хотя, ему этого и не нужно. Забавляет сама перспектива загнать себя в ограниченное пространство и через маленькое окошечко наблюдать за жизнью других людей, которые тебя не замечают.

«Человек-ящик» — это метафора еще и аскетизма, в котором дом – четыре комнаты, а в нем нет ничего лишнего, от того, чем не пользуешься, следует избавляться, никаких привязанностей, никаких излишеств. Коробка, из которой только ноги и торчат идеальное воплощение бродяги-аскета, живущего подобно раку-отшельнику, таскающему на себе свой дом.

Задним фоном мелькает детективная тема – она-то и введена для того, чтобы расставить по полочкам события, внести в распадающуюся реальность взаимосвязь. Ответить предстоит на многие вопросы: сколько в произведении героев и кто из них человек-ящик, кто ведет записи, а кто лжет, путая следы. Некоторую ясность внесут и ретроспективы о военном враче и отце, надевшем на себя ящик, чтобы огородить сына от позора.

Итог: абсурдный детектив, где автор виртуозно управляет словами, выстраивая перед читателем новые измерения привычного мира, что говорит о нем, как о человеке способном написать произведение куда более высокое, чем «Человек-Ящик».

Новую книгу Чака Паланика удачнее всего будет сравнить с пулей. Надежное оружие – проверенный автор, громкое название «Snuff» — сигнал к бою, прицел в сердце читателя, курок нажат, хлопок… и когда море феерического дыма рассеется в воздухе, понимаешь, что пуля-то была холостая. Ей даже не застрелиться. Увы и ах, но новая книга автора – одна из худших его книг, хотя плохой ее не назвать, ведь, в общем-то, все на месте, роман целостен, внятен, лаконичен, но это не те слова, которые хотелось бы говорить о книге такого автора. Если на заре карьеры Паланик славился безбашенными романчиками, из которых остроумие и авторская фантазия лились, как из рога изобилия, то «Snuff» как бы собирает остатки былого изобилия и пытается встать на ноги. На место безудержности и буйности пришла сдержанность, фирменные приемчики выписаны будто бы испоттяжка, а информационные потоки напоминают хроники и ток-шоу MTV, из которых даже небольшой рассказ о бандитских татуировках кажется огоньком ностальгической надежды, а смелая порнографическая тема, которая должна шокировать, не вызывает почти никаких эмоций.

Все основные признаки книг Паланика здесь присутствуют – специфическая конструкция, скачущее повествование и куча интересной информации. Здесь все любопытные подробности касаются в основном секса, кинозвезд и смертей, что напомнит журналистов любителей покопаться в чужом грязном белье, от которых любого здравомыслящего человека тошнит больше, чем от этого самого «грязного белья». Подавая такой скандальный материал, срок годности которого истек давным-давно, соблюдает осторожность, все же книга не превратилась в архив желтых сплетен, хоть и напоминает его по содержанию. Подробности эти автор вложил в речь двух персонажей – порнодивы Касси Райт и актера-неудачника Дэна Баньяна, личностей и без того аморальных, а потому-то у них все эти пикантные подробности будут уместными.

Сам сюжет происходит в одной комнате, где собрались шестьсот человек, полуголых мужиков, готовящихся установить крупнейший рекорд в порноиндустрии. Только загадочный «Мистер 600», известный порноактер знает одну важную деталь мероприятия, которое превратит его в незабываемый скандал. Рассказчиков здесь четверо и они попеременно сменяют друг друга, у каждого есть свои особенности и манеры речи, но эти манеры речи затмевает общий паланиковский стиль, так что ничего удивительного, что у всех четверых дурацкая манера перескакивать с одной мысли на другую.

Итак, Мистер 600 персонаж здесь самый яркий персонаж (не зря ему завершающий номерок дали) – стареющий секс-идол, следящий за собой и знающий, конечно же, больше, чем остальные. Молодой человек по имени Мистер 72 пришел на это сборище с букетом цветов из-за чего на него косо поглядывают. Мало кто пока еще знает, что на самом-то деле последние годы малыш рос с осознанием, что Касси Райт – его настоящая биологическая мама, которую он собирается «спасти», хоть и с трудом представляет, что именно будет делать. Мистер 137 – бывшая звезда детективного сериальчика, которого выгнали с телевидения, узнав, что по молодости он снялся в гейском порно, угробив тем самым всю свою дальнейшую карьеру. Последняя – Шейла – ассистентка Касси Райт, знающая все подробности от исторических экскурсов до действия цианистого калия на организм. Остальные — невзрачнейшая массовка, что есть — что нету.

Авторская позиции прослеживается поучительным наставлением и предупреждением современного грехопадения, что говорит о Паланике, как об авторе придерживающимся понимания морали и обращающегося даже к семейным ценностям, хотя и тут не без извращенных подробностей. Для человека знакомого с сексуальными курьезами и без того заезженными современными массмедиа из-за повышенного интереса к ним публики ничего особенно нового и удивительного не будет.

Над последними главками я даже прослезился – ведь Касси Райт могла бы стать нормальной актрисой, а не порнозвездой. А Паланик мог бы стать нормальным автором, пишущим вот такие вот слезливые семейные мелодрамы. А оставшиеся в комнате люди – одной большой дружной семьей. Удивлять Паланик все ж умеет – под громким названием самого жесткого из разделов порно – самое мягкое произведение автора, которое возмутит разве только тех, для кого слово «член», «оргазм» или «мошонка» в книге являются недопустимой пошлостью.

Итог: от Паланика всегда ждешь чего-то непредсказуемого, жесткого, циничного, остроумного, что сможет перевернуть хотя бы восприятие прочитанной книги с ног на голову, а в «Snuff» ничего такого особенного не происходит. Очень искренне надеюсь, что Паланик начал подхалтуривать, а не полностью исписался, потому что даже невнятный «РЭНТ» на фоне этого романа выглядит выигрышнее.

Сиддхартха – имя, данное при рождении Будде, и поэтому, начиная читать эту повесть Германа Гессе, можно обмануться, что повествование пойдет именно о нем. Действие и взаправду разворачивается во временах Готамы Будды, его имя Гессе использует на языке пали, так называемом языке буддистских канонов. Главный герой на деле является лишь тезкой основателя одного из самых распространенных учений на земле, и уже в первой главе «Сын Брахмана», можно отметить, что герой повести вовсе не оберегаем от внешнего мира. Но в одном Готама и Сиддхардха похожи – их цель состоит в понимании смысла жизни. Тема эта, впрочем, не нова и для Гессе, так или иначе присутствует в каждом его произведении, но только «Сиддхартха» смогло вобрать в себя всю поэтику Востока с его религиями и философией.

Интерес к Индии Гессе передался от родителей, бывших миссионерами и желавшими видеть таковым и сына, потому он был хорошо знаком с религиями и учениями, как восточными, так и западными, однако, последние привлекали его в меньшей степени. Имена героев «Сиддхардхи» выбраны не случайно и соответствует каждое своему учению, так например главный герой носит имя Будды до Пробуждения, имя Говинда – имя Вишну в эпосе Бхаватгита, Камала – относится к богу любви Каме и символизирует чувственные удовольствия, которые отверг Будда. А паромщик Васудева носит имя отца Кришны, одного из воплощений Вишну. Философия Гессе, однако, хоть и берет нечто у всех этих учений, сильно от них отличается.

Сюжет повествует о сыне брахмана, который постигнув духовный путь отца, не находит в нем нужного умиротворения и, покинув отчий дом, вместе с другом направляется к отшельникам Саманам, чтобы найти смысл жизни в нищете и аскетизме. Но, постигнув и это учение, он не находит его полноценным, как раз в это время на горизонте появляется человек, постигший тайну бытия, пророк, которым восхищаются, за которым идут, оставляя все свое имущество. Вдохновленный славой этого таинственного Готамы Будды, друзья пускаются в путь, чтобы услышать его проповедь. Говинда после слов Будды навсегда примкнет к его учению, для Сиддхартхи и оно окажется недостаточным, однако, он принимает факт, что Будда постиг больше, чем прочие люди. В одиночестве покину Будду и Говинду Сиддхартха меняет еще нескольких учителей, побывав в шкуре любовника и богача, растеряв в праздности все навыки прошлой аскетической жизни. В итоге он находит приют у паромщика Васудевы, учение которого состоит в умении слушать Реку.

Мораль произведения сводится ко всеобщему взаимопониманию. В последней главе постаревший Сиддхартха рассказывает постаревшему Говинде, чего он постиг в этой жизни и выводит одну из главных мыслей повести: передать можно знание, но опыт нужно постигнуть самому. Поэтому любое учение будет понято превратно, любая мудрость, сказанная мудрецом, не сможет быть полноценно понята тем, кто не пережил того, что повидал мудрец. И единственный способ постичь бытие заключается в учении – учении у всех и вся, ведь даже куртизанка и богач могут научить тому, что никогда не постигнет аскет, а порой в реке можно услышать больше, чем в словах всех мудрецов мира.

Как и любой прочий философ, Гессе идеалист, возможно, даже в большей степени, потому что не пытается отрицать ни одну из сторон бытия. На этом строится его поиск «смысла жизни», играющий такую важную роль для его героев. Если разобраться глубже, то умозаключения Сиддхардхи мало отличаются от философии бесконечности душ Гарри Галлера, главного героя «Степного волка». В основе и того и другого лежит любовь и усердие в деле, которому следует человек, единственным врагом чего может быть только праздность. Но и ее постигает Сиддхартха, однако, поняв, как ослабила она его дух, он бежит сломя голову, ушедши раз, чтобы никогда не вернутся. Путь ветвист и неизвестно куда приведет дорога, но везде нужно уметь проявить себя, в конце концов, Гессе находил смысл именно в этом.

О стилистике повести можно сказать только одно – она проста до такой степени, что повесть может осилить любой человек, независимо от возраста и умственных способностей (читать только уметь не мешало бы). Это яркий пример того, как в простоте, в хорошем смысле этого слова, проявляется истина, без лишних загромождений и изяществ. Порой фразы нарочисто топорны, встречается множество повторений, но хорошему произведению это ни в коей мере не мешает. Другая стилистическая черта – чистый идеализм. Так, например, на пути Сиддхартхи не встретится не единой сложности (возможно, он о них просто не говорил), более того, помимо вопроса бытия она вообще лишена проблематики и даже смерти некоторых героев воспринимаются положительнейшим образом. Возможно, тут имеет место знаменитое буддистское неприятие зла, но в любом случае это скорее добавляет книге восточного шарма и романтизма.

Итог: идеалистичная притча о поиске смысла жизни, ориентированная на восточные философии, которая будет полезна в любом возрасте и не потеряет актуальности до тех пор, пока человек будет искать то, что именуется смыслом жизни.

Повесть о бедном, но гордом человеке, которому приходиться скрывать истинное положение дел, чтобы сохранить принципы. И беда в том, что человек он мягкий, он не сможет отказать, если ему начнут помогать, и не вынесет жалости со стороны окружающих. Поэтому-то полковник и сохраняет видимость благополучия, хотя порой в доме нечего есть. Такого бремя полковника, когда-то управлявшего людьми, а теперь обхаживающего канторы и почты, чтобы добиться заслуженной пенсии. Он готов продать бойцовского петуха — надежду на некоторый зароботок, даже не ради денег, а только чтобы не признать, что обделяя едой себя и жену, он выкармливает птицу. И хоть ближе к концу повести читатель понимает, что надежда на выигрыш петуха мала — полковник не позволяет себе усомниться в благополучном исходе — ни на секунду. Такому терпению его научили пятнадцать лет, проведенные в ожидании одного единственного письма, ради которого старик ходит на почту, верит, что на этот раз заветный конверт окажется среди прочих. Азарту и вере остается только завидовать, а полковнику они спасают жизнь, заставляют держаться, не взирая на бедственное положение. Одной этой непоколебимой верой этот человек заслуживает уважения. Прошлого не имеет значения — ничего не сделано напрасно, а будущее никому не известно и в него можно верить, надеяться на лучшее, на то что долгожданный ответ придет, на то, что бойцовский петух победит. До последних страниц повести Маркес не допускает до читателя мысли о том, что победа в петушиных боях может быть такой же заоблачной мечтой, как и письмо, на которое продолжает надеяться полковник. Вера — смысл жизни, будь то упорная борьба или длительное ожидание справедливости.

Несмотря на то, что повесть имеет общие корни с романом «Сто лет одиночества», произведения не похожи. В повести «Полковнику никто не пишет» нет магического реализма, она написана в иной манере и тем не менее по-своему привлекательна.

Допущение рассказа весьма просто — после дождя в приморской деревушке нашли упавшего ангела. Впрочем, он не был так привлекателен, как хотелось бы: одежда, как у старьевщика, несколько прядей на лысине, а большие петушиные крылья были грязными и сильно облезшими... Отношение людей к такому созданию было вовсе не божественным. Нужны ли людям реальные ангелы? Не в писаниях и легендах, а свалившиеся на голову? Здесь не идет речь об алчности или вере — старик с крыльями просто никому не нужен. Рассказ Маркеса о том, что чудеса не чудеса и вовсе, если они не сопровождаются красивостями. У верующих людей зачастую не бывает веры, которая так важна в этом случае, ведь кто может сказать наверняка, что человек с крыльями — ангел, а не странный моряк или житель дальних стран? Смятение, приклоняться или использовать, занимает умы, письма направляются в церковные организации в надежде, что они сообщаются с папой, который наверняка знает что это за существо. Никто не может расчитывать на уважение, хоть за спиной и крылья, они будут только поводом поглазеть. Чтобы чего-то добиться, то несмотря ни на что надо встать и идти, для чужака помощи может и не оказаться и тогда карабкаться приходится только собственными силами. Хотя есть и другой, более печальный смысл — старость, ненужность, отчуждение, и в конечном итоге смерть.

Место действия... да-да, опять приморская деревушка, в которую выносит тело очень большого и очень красивого человека. Забота жителей, преимущественно женского пола, о мертвом незнакомце весьма трогательна. Сопровождению его в последний путь и посвящен рассказ. Следует ли забывать о красоте, когда она мертва, но все еще не увяла? Здесь, как и в «корабле-призраке» Маркес доводит действия персонажей до абсурда, чтобы показать, как люди тянутся к красоте, в надежде только соприкоснуться с ней. Рассказ прекрасен своей сатирой, чего стоит одно имя Эстебан, данное незнакомцу только потому, что его нельзя было назвать никак иначе, и все жители тут же соглашаются и признают Эстебана так, будто признавали всю жизнь, а в итоге нашлись и те, кто достоин быть ему родственниками, которые оплакивали его кончину на похоронах. Красота — страшная сила.

Описанные Замятиным, а вернее его героем Д-503, происходят спустя столетия, где наши времена лаконично именуются «древние». Века потребовались людям, чтобы осознать, что один человек — грамм на весах, если на другой чаше общество. Так появилось Единое Государство, окруженное Зеленой стеной от дикого мира — социум вконец отделевшийся от природы, из которой вышел. Чтобы общество жило, у индивида должны быть только обязанности, жизнь его принадлежит обществу и тратить ее на что-то другое — преступление. Шаг в сторону — и Хранители позаботятся, чтобы вышедший из строя винтик не повредил механизма. Для этого болезни нужно предупреждать заранее. Проявление чувств здесь вообще считается недугом, с которым надо бы бороться. Однако, внешний идеализм вовсе не такой на деле. Как заявляет сам Д-503, их общество не идеально, но подошло к идеалу как никакое другое. У людей по-прежнему есть чувства, с ними ничего не сделали, только ввели такую мораль, что их проявление должно быть на уровне физиологических потребностей, не нарушая жизненного уклада. Сексуальные отношения принимают специфическую форму, и в отличии от социалистов или коммунистов, Замятин зрит в суть проблемы — чтобы создать общество равенства и благоденствия, нужно чтобы никто ни на кого не претендовал. Однако чувство собственности в людях осталось, но о нем не говорят, когда само его проявление преступно и создается иллюзия, что его нет. В конце концов, если проявить настойчивость и убедить всех, что работа на благо Единого Государства и есть высшее счастье, то так оно и будет.

Главный носитель идеи в книге — Благодетель. Однако, до единственного диалога с Д-503 в конце он не раскроется как персонаж. Благодетель здесь обожествлен. «Его огромные, чугунные руки — на коленях. Эти руки давили Его самого, подгибали колени. (...) Лицо — где-то в тумане, вверху, и будто вот только потому, что голос Его доходил ко мне с такой высоты, — он не гремел как гром, не оглушал меня, а все же был похож на обыкновенный человеческий голос». Образ Благодетеля без сомнения важен, его появление — идейная кульминация, где он опускается до своего чада, чтобы объяснить всю систему. Идет сравнение с библейской «иерархией», где Бог жесток — он сжигает в адском пламени непокорных ему. И Бога этого веками славят, как бога любви. На этом противоречии и построена идея Единого Государства — «любовь к человечеству — непременно бесчеловечна», а «в раю уже не знают желаний, не знают жалости, не знают любви, там — блаженные». Путь в рай, ко всеобщему счастью для Благодетеля лежит через удаление людской фантазии (души), цель которой навсегда уничтожить личность. Таким образом перед героями-людьми стоит выбор — прийти к счастью и навсегда забыть о желаниях, или же продолжать бороться за личность. Палка о двух концах — в конечном итоге люди с удаленной фантазией обрели счастье.

Каждому персонажу в книге присвоено число-буквенное значение. С позиции Государства именно таким образом люди потеряют личность, но Замятин показывает, что даже одна буква может сказать о человеке достаточно, повлиять на характер. С психологической точки зрения он верно расставил характеры в соответствии с именами, что лишний раз доказывает — личность живет в каждом, как бы сильно его не уверяли в обратном. К тому же Д-503, убежденный фанатик Единого Государства замечает за людьми забавные особенности, как круглый ротик О, или сгорбленность Хранителя S. Так что даже присуждение серийного номера — еще не полная потеря индивидуальности.

Надо сказать, что Замятин избрал очень верную позиция для описания будущего — «ничего конкретного». Читатель не узнает, ни подробных описаний действующего мира, ни уровень используемых технологий, ни точной даты происходящего. Новейший транспорт здесь именуется аэро, он летает и делает это по спирали. И еще у аэро есть окно. Все. Удивительно, но спустя почти век, произведение не кажется технологически отсталым, хотя некоторых моментов избежать не удалось. Чего стоят хотя бы кляксы от чернил. И все же на это можно закрыть глаза, ведь автор сделал мудрейший ход — вместо того, чтобы вникать в подробности, он надавил на фантазию и воображение читателя, поэтому каждый увидет в мире из четко выверенных математических значений нечто свое. Само произведение к научной фантастике и не относится не коем образом — это социальная притча, лучше даже сказть трактат. История мира, от лица его обывателя, по-традиции, думающего, и даже немного сомневающегося. Сомнения вызывает только цели данного трактата — Д-503 пишет его для потомков, но потомков, которые будут походить на предков, потому что время движется по спирали, и то, что поймут люди будущего, будет понятно и далеким предкам. Данная теория о развитии общества весьма сомнительна, но Замятин использует ее только как повод для написания книги от лица жителя Единого Государства, и не доказывает конечную правоту.

В собственной стилистике автор разошелся особенно, в сравнении с ранними произведениями. Стиль хорош, можно сказать, слишком хорош, чтобы понять его сразу. Многочисленные метафоры, зашкаливающая образность, десятки других литературных приемов, малопопулярных в современной литературе. И не спроста — от чтения Замятина можно получить массу эстетического удовольствия, но простому читателю книга может показаться бредовой.

Итог: бесспорный родоначальник жанра как утопии, так и антиутопии, и десятков поджанров, не потерявший актуальность спустя почти век после написания. Это история о мире, где личность теряет значение перед массой, «Я» не значит ничего перед лицом государства, но в ответе за это именно люди, позволившие сделать такое с собой. Поэтому здесь не говорят «я» — только «мы».

Говорить о идее сложно, потому как в первую очередь роман развлекательный и любой внутренний смысл будет притянут за уши. Разве что местами проглядывается тема ответственности. Легкое повествование, не требующее каких бы то ни было раздумий. Единственный, действительно, сильный эпизод — возвращение в храм Переландро. К сожалению тяжелую атмосферу автору не удалось выдержать долго. Хотя это и дает надежду на то, что Линч может писать куда более осмысленные вещи.

Не один из персонажей книги не вызвал сильных чувств. Разве, что Жеан, более детальное описание которого начинается после середины романа. Персонажи у Линча вообще самое слабое место — одинаковые диалоги, редкие и невнятные описания и никакой внутренней проблематики, а как только появляется зачаток, так автор превращает все в шутку. Этакий набор картонных «штампиков». И даже подававший надежду на харизматичность Серый Король к концу все больше и больше теряет обаяние превращаясь в самого банального злодея-мстителя (и опять вся проблематика слита). Интриги, связанные с ним, раскрываются слишком поздно, поэтому не поддерживают внимание к образу.

Впрочем, сами аферы Локки Ламоры весьма остроумны, если не принимать в расчет тот факт, что некоторые могли бы и провалиться из-за непредусмотренных мелочей.

О диалогах сложно сказать что-то хорошее. Они изобилуют «красивыми» словцами, а индивидуальности в них недостает. Без атрибуции сложно догадаться, какая реплика принадлежит кокому персонажу.

Мир (а точнее — один город) выписан неплохо. Имена, архитектура, костюмы, весь антураж отлично подстраивается под венецианский стиль.Изобилующие современный понятия также добавляют некоторый калорит, хотя местами выглядят и неуместно.

И при всем этом главная особенность книги в том, что среди прочих минусов есть неплохие и даже хорошие места. Жаль, что их не так много, а в многочисленных штампах они полностью теряются.

Итог: неплохое подростковое фэнтези. Дальше не идет. Тем кто любит более-менее серьезное фэнтези и относится к литературе с запросами, лучше даже не начинать.

Первая часть прошла залпом. Интересно, увлекательно, легко. Вторая уже начинала нудить. Третья убила напрочь. Не в хорошем смысле — в плохом. Читал уже через силу. Книжка начиналась достаточно яркой психологической сказкой, а закончилась филологическо-эзотерической ахинеей. У самого мнение такое:

* филологическое устройство мира показалось притянутым за уши. Ожидал чего-то более логичного.

* на эзотерику книга не претендует, потому как авторы, судя по всему, сами во все это не больно-то верили.

* персонажей можно разделить на две категории, первая из которых любимые российскими беллетристами люди-из-народа-совсем-такие-же-как-мы-с-вами-приче м-до-тошноты-стреднестатистические, вторая — болванчики-функционалы имени Торпы. Ни от тех, ни от других ждать чего-то неординарного не приходится. Больше всех понравился Портнов. Его реплики: «Вы будете учиться здесь — или вас отчислят за неуспеваемость с одновременным помещением в гроб» и «Ты пила, как сапожник, и раздвигала ноги в постели!» делают из него просто идеал современного преподавателя.

Итог такой: очень оптимистическое и правильное чтиво для будущих студентов, но никак не психологическая драма, на которую поначалу сильно притендует идейная составляющая.

Что понравилось:

Бесконечно можно смотреть на три вещи: воду, огонь и в третье разные вставили уже столько всего, что бесконечно можно смотреть на много чего, в том числе и на то, как старательно люди переписывают Библию. Главная мысль, что вертелась в голове по прочтению — «Библия для чаек». Это не плохо — придает истории некоторый шарм и налет вечной мудрости. Ричард Бах был летчиком, а потому полеты описаны до мелочей — живописно и воодушевляюще. Понравились и неленейные повороты сюжета, хотя большинство из них уже в том или ином роде использовались в Библии и попытках ее переложить на свой лад, а потому теперь:

Что не понравилось:

С точки зрения евангелиевских сюжетов в произведении нет почти ничего оригинального. Ну разве что — про чаек, в Священном Писании до такого не додумались. И главной недостаток — это мое ИМХО — ненавижу, когда в книге утверждают, что вот так вот жить правильно, а вот эти вот заблуждаются. В гордиливых нотах «Чайка Джонатан Ливингстон» бьет большинство произведений своей ниши, включая первоиточник. Любовь здесь подана, как снисхождение до «тупого быдла» с целью его дальнейшего переобучения. И вот тут произведение проигрывает по всем пунктам — не видно мучений (кроме слащавого эпизода с «Дьяволом»), нет сильных противоречий, нет борьбы (точнее, она есть, но проходит так быстро и естественно, что не очень понятно ее назначение), а усилия и стремления поданы с простой «учись, верь и научишься». Под «научишься» здесь понимается нечто выше, вплоть до преодоления пространства и времени — совершенная беспредельность.

Итог: в это надо надо верить, иначе книжка превращается в недодуманную притчу с преобладанием максимализма.

Повесть «Трудно быть богом» Стругацкими изначально задумывалась, как произведение сугубо развлекательное, в чем-то даже «мушкетерское», веселое, где сильный герой расправляется с толпами врагов. Собственно, если судить по итоговому результату, во время работы, идея сильно деградировала. И пусть теперь герой не машет саблей направо и налево, но напротив теперь морально убиты все его противники, причем изначально. Ни одного «веселого» момента в книге нет, а назвать социальные выпады Стругацких остроумными не поворачивается язык. В итоге, книжка получилась, недееспособной, как в плане развлекалова, так и в плане чего-то там «умного».

Однако, не считать произведение Братьев Стругацких интеллектуализмом в чистом виде – преступление. А все потому, что оно поднимает очень важную социальную проблему, о которой все почему-то забывают, предпочитают закрывать глаза, или говорить, «фи, какая безвкусица». Но проблема есть – такие люди живут среди нас, и им очень плохо, но они не могут сказать об этом, потому что они – Крутые люди. Да, да, именно проблему Крутого человека поднимает философская повесть братьев Стругацких «Трудно быть богом»

Сюжет книги вертится вокруг главного героя – доброго, честного, благородного, сильного, красивого, умного, предприимчивого и просто Крутого человека – дона Руматы. По воле службы этот добрый, честный, благородный, сильный, красивый, умный, предприимчивый и просто замечательный человек отправился соглядатаем в общество злобных, жалких, мелочных, некрасивых, слабых людишек. Немудрено, что на почве таких контрастов у дона Руматы развиваются высокомерное ханжество, в результате чего он сходит с ума и начинает думать, что он Бог. К сожалению, никто из злобных, жалких, мелочных, некрасивых, слабых людишек не может ему об этом сказать, поэтому с ним стараются просто не связываться – себе дороже. А ведь эти безнравственные личности забывают, что Крутой человек – тоже человек, он тянется к обществу, к общению, пусть его методы и странны, но это не повод его игнорировать лишь из переживания за свою жалкую никчемную жизнь.

В идее показать абстрактную ситуацию Крутого человека в слабом мире и кроется суть этой глубокой социальной проблемы. Сравнивать Румату с Гулливером Свифта крайне ошибочно, потому что великан позволил лилипутам думать о своем убийстве и потому не может считаться круче Руматы, которого боялись вообще все. Наш Крутой соотечественник не встречает ни одного препятствия, которое могло бы грозить лично ему в физическом плане, и потому любители лишь дурацкого экшена скажут, что произведение скучно. Но это не так – ведь в глубине душе героя происходят тяжелые метаморфозы и переоценка ценностей. Трагической кульминацией станет освобождение из тюрьмы барона Пампы, который до этого, по своей силе высокомерности казался герою также Крутым человеком, родственной душой, но именно в тюрьме он и поймет, что барон куда слабее, а следовательно, Румата по-прежнему единственный Крутой человек в округе. Одиночество, вот, что в первую очередь беспокоит Крутого человека, ведь высокомерие, будь оно природное или приобретенное, не позволит считать всяких низких людишек равными себе. Да, Богом быть очень трудно!

Казалось бы, есть близкие ему люди, но с ними отношение у Руматы также высокомерное, но с другой полярностью – по-доброму. Все-таки Крутой человек должен оберегать кого-то своей чрезмерной крутостью, хомячков там, прислугу, любимую девушку. Но разве же может Крутой человек говорить с ними на равных? Нет! Лишь благосклонно-снисходительно, чтобы те почувствовали его невменяемую благородность и любили его за это. Впрочем, в его окружении люди не глупые, а поэтому спорить с ним тоже не собираются, просто кивают по мере возможности. Это и есть высшее счастье Крутого человека – быть Крутым и быть любимым за свою Крутость. О живом, человеческом общении, герой, мечтать, увы не может.

Итог: а если без шуток, то отвратительное поверхностное чтиво, единственные достоинства которого – оригинальная идея, имеющая значение лишь в среде фантастов, легкий стиль повествования и два-три философских «диалога» в одни ворота.

Хотел ли кто-нибудь покончить с жизнью, вопрос, пожалуй, глубоко личный. Пауло Коэльо не хотел, и об этом написал в своей книге. Но главная героиня книги – Вероника, девушка, даже состоявшаяся женщина, которая совершенно не сумасшедшая, состоявшаяся личность, имеющая любящих родителей, не страдающая депрессиями однажды решила покончить с жизнью. По двум причинам: она осознала, что жизнь штука скучная, да и чувство не способности влиять на мир заело. Но, перед тем как потерять сознание, наглотавшись таблеток, она обнаружила в одной журнальной статье, что там не знают, где находится Словения, а ведь это ее родина. Недолго думая, Вероника в шутку написала письмо в этот журнал, что кончает с жизнью в знак протеста против не информированности людей на счет предальпийского государства на юге Центральной Европы. Отправив письмо, она потеряла сознание от передозировки лекарств. Самое смешное – откачали. И письмо прочитали. Здравствуй, дурдом!

Одна из особенностей Коэльо – он задает заведомо абсурдные вопросы, дабы привлечь внимание читателя к своим героям. Так Вероника не раз задается вопросом, почему пациенты и персонал Виллете не всегда относится к ней с уважением, Коэльо же вторит ей и специально делает акцент на проявлениях несправедливости, тогда как серьезный писатель просто бы пропустил незначительные «уколы судьбы» мимо. Немудрено, что требование жалости перерастает в попытку оправдать героиню, которая несмотря на попытку самоубийства является «совершенно нормальной» и об этом автор пишет не один раз, чтобы читатель вдруг не забыл об этом.

Прочитав книгу «Вероника хочет умереть» автор этой рецензии — Лекс Картер решил ознакомиться с биографией самого Пауло Коэльо и понял, как хорошо попал с этой книжкой. Хоть Коэльо и признался на ее страницах, что сам он содержался в психиатрической лечебнице, тем не менее книга «Вероника решает умереть» это явная попытка себя «отмыть». Способ выбрал оригинальный – оправдать ВСЕХ сумасшедших, придя к мысли, что больны-то они из-за общества, поощряющего рутину и живущее по принципу «так надо». Эти размышления-то и ставят Коэльо в разряд псевдоинтеллектуалов – нет у него убедительных примеров, а те, что есть, надуманы, гиперболизированы, высмеяны. Так, например, в сравнении с «сумасшедшей» Вероникой, доктор Игорь, «авторитет в данной области» выглядит не особенно умным, да и вся его невменяемая теорема Купороса только об этом и кричит. Философия у Коэльо изрядно поверхностная и чаще сомнительна из-за своей непродуманности. Слишком много и без того понятных вещей поданы, как откровение. Самое интересное, однако то, что почти в каждом конфликте присутствуют родители: Вероника не хочет шокировать родителей, родители поместили Коэльо в лечебницу, отец Эдуарда настаивал на его обучении серьезной профессии, а не художника. Невольно на ум приходит связь с переходным возрастом, периодом, когда человек ищет себя. Так вот, беда людей, попавших в Виллете, заключается в том, что они не смогли найти себя в обществе. Проблема, на самом деле серьезная, и если бы Коэльо сделал акцент именно на ней, возможно, роман получился бы в разы занимательней.

Еще одна особенность данного произведения – после него у каждого есть возможность почувствовать себя шизом. Виной всему ярое стремление автора повесить ярлык «сумасшедший» на любую странность. Да, общество, порой не воспринимает странности людей, но это никак не повод уходить из него в сумасшедшие дома. Ах, да, и самое главное – лечебницы у Коэльо выписаны так, словно это рай, где не надо ничего делать, можно отдыхать целый день и никто не будет обращать внимание на не свойственные нормальной личности выходки.

Итог: спорное чтиво, и тем не менее если простить Коэльо поверхностный философский разбор, то на выходе получим неплохую, местами трогательную, историю из жизни сумасшедших. Или не сумасшедших. По-моему, там все прикидываются, если честно… короче, трогательную историю из жизни странных людей, так и не сумевших найти себя в этой жизни.

Ученый, работающий на крупную косметическую фирму, Рауль очнулся в комнате. Помимо него в комнате оказалась только женщина, как впоследствии выяснится из диалога — дрессировщица тигров. Как они оказались в этой комнате — неизвестно. Недолго думая, они разговорились, поидиотничали, представили, что они участники реалити-шоу, поссорились, подрались, поверили в Бога и это еще только одна десятая книжки. Судя из названия можно, конечно, предположить, что таким образом Вербер дает нам метафору человеческого бытия, но не надо делать поспешных выводов. Вообще-то его писательский замысел — поставить двух людей на место домашних зверюшек в закрытом аквариуме.

Философия — одно из самых слабых мест. Автор либо говорит общеизвестные истины, либо пытается подать что-то из собственного сочинительства. В первом случае — поспорить тяжело, во втором же, напротив, хочется обвинить в наивности и необоснованной простоте суждений. Направленность размышлений Вербера затрагивает все встречающиеся аспекты, от смысла жизни, наличия высших сил или внеземных цивилизаций, до гуманности по отношению к хомячкам. Делает он это в равной мере плохо, от чего хочется привести известный афоризм о том, что постоянство является признаком «мастерства». Апогеем всего станет крайне неубедительное противопоставление Человека и Природы, где становится понятно, что спорят не два человека, а один Вербер сам с собой. Выглядит не столько убого, сколько жалко.

Герои у Вербера получились... сказать идиотами — не сказать ничего, а матом не хочется. Легче всего их сравнивать с героям аниме, а именно «типичной импульсивной девушкой с манией преследования на почве секса» и «типичным хмуро-серьезным парнем с легким налетом цинизма», которые есть практически в каждом несерьезном аниме-мультике. В общем, здравствуйте, конфликты, высосанные из пальца. Но как говориться, что простительно кавайному японскому мультику — не простительно литературе. Теперь представьте себе философский спор в их исполнении. В девяти из десяти случаев вы попадете в самую суть книги «Наши друзья Человеки».

Стиль Вербера заслуживает отдельного пункта. Это диалог, который изредка прерывают односложные предложения типа «Он сел» или «Она неожиданно удивилась». Даже в этих коротких фразах автор умудряется допускать смысловые повторения и тавтологию, поэтому, наверное, надо сказать ему спасибо, что не пытался писать повествованием. Некоторые из таких фраз заключены в скобочках посреди диалога. Напоминает пьесу, однако не стоит обманываться, ибо это очень высокое слово для оценки писанины Вербера. После его произведения меня просто тянет на идиотские сравнения, поэтому Вербер мог бы очень напомнить Сарамаго лет в пять-шесть. Хотя, как мне кажется, даже такое сравнение для португальца будет оскорбительным.

Впрочем, что я вам рассказываю, когда можно процитировать:

Признаюсь, откровенно, что этот кусок выбрал лишь потому, что он содержит в себе повышенную степень идиотизма. Обычно у Вербера лучше, но не намного, но раз уж автор допускает в своей книге подобное, вывод напрашивается сам собой.

Итог: шедевр абсолютного незамутненного идиотизма. Складывается впечатление, что автор просто решил однажды написать книгу, сел, накатал набросок, проверять не стал, решив, что сойдет и так, отдал в печать. По крайней мере, если Вербер потратил на эту книжку больше, чем шесть часов — он просто потерял время. Так что, читать или не читать случайный поток мыслей одного не особенно вменяемого писателя — решать вам. Ожидал, что будет плохо, но не предполагал, что настолько.

P. S. Ах, да, где ж моя объективность-то... Плюсы! Читается очень легко! Можно даже строку — через пять, ничего стоящего все равно не пропустите. Больше плюсов нет.

Итак, что же такое «Автостопом по Галактике»... Повесть названа в честь путеводителя, играющего в жизни вселенной не последнюю роль — это электронная книга, переиздаваемая и дополняемая космическими путешественниками. Издайся бы путеводитель в печатном формате, он занял бы фолиант размером в несколько многоэтажных зданий. Столь маленькой и ничтожной планетке, как земля посвящено одно слово «безопасна» (после многолетних исследований его заменят на более просторное «в основном безопасна»).

Коронная фишка произведения Адамса — юмор, построенный на постоянном сравнении простых человеческих ценностей с масштабами Галактики. Так Артур Дент, защищая свой дом от сноса ради проложения автострады узнает, что инопланетная цивилизация по той же причине собирается разнести Землю. Особенно тщательно автор прошелся по вопросу о смысле жизни и сложности/простоте его нахождения.

Как и положено хорошему юмористическому произведению — есть несколько харизматичных и запоминающихся персонажей и целый букет нетипичных образов, о которых невозможно читать без улыбки.

Бесконечно-невероятностный двигатель отлично объясняет общую сумасшедшесть сюжета и допущение deus ex machina, как приема. В целом же, «Автостопом по Галактике» — довольно типичная приключенческая фантастика, где герои попадают из одной забавной ситуации в другую, а через некоторое время появляется Интрига... Только, увы, но бесконечно-невероятностный двигатель объясняет ситуацию на порядок лучше.

Итог: невероятно логичная в своей абсурдности повесть! Один из лучших вариантов, чтобы скрасить вечер-другой.

Когда-нибудь перед любым деятелем искусства встанет ужасное слово «самоповтор». Их не избежать, а умело маскировать удается далеко не каждому. Так Лукъяненко уже не раз перемывали косточки за любовь к похожим образам, кочующим из книги в книгу, а режиссер Тарантино сделал такие вот повторения частью стиля. Не избежал повторений и Паланик. Со времен шедеврального «Бойцовского клуба» прошло много лет, за которые написано порядка десяти романов и выявить похожие черты уже не представляет труда. Это и безумные главные герои занимающиеся черти чем, блеклые, но очаровательные в своей таинственности героини, общество со всеми недостатками, как предмет едкой сатиры и черной иронии, пророки и лжецы, беглецы и бродяги. Сюда можно отнести и сюжет, который не раз преподнесет сюрприз и перевернет все с ног на голову, встречающиеся удивительные способности у отдельных граждан и переход сюжета в недалекое будущее. В этом весь Паланик, и сколько бы он не переставлял и не варьировал эти образы, ничего сверхоригинального со времен «БК» он так и не написал, но доказал, что качество его романов стабильно, и каждый из них хорош, чтобы порадовать поклонника этого необычного автора. «Биография Бастера Кейси» тому подтверждение.

Структура произведения специфична — это как документальная передача, где нескольким десяткам людей дают слово и они, каждый независимо друг от друга, рассказывают историю Рэнта. Где-то за кадром остался журналист, задающий вопросы, чтобы это был не хаотичный пересказ, а полноценная история. Впрочем, некоторый беспорядок остается и придает дополнительное очарование — несколько людей рассказывают свою точку зрения параллельно, прерываемые друг другом. Такое построение стало для Паланика еще одной возможностью показать «тараканов» людских, ведь порой человек говорит неправду, пытается реабилитироваться в глазах окружающих, как мать Кейси, или выставить Рэнта негодяем, как делает это Шериф, либо напротив показать кумира, как некоторые автосалочники. Другие вообще несут чушь, добывая себе минуту славы, однако все странности и недомолвки прояснятся к концу, автор не раз заставит читателя пожалеть о невнимательности. Из-за сумбура портрет Рэнта вырисовывается с трудом, четкие контуры он обретает только к концу, когда все шокирующие детали биографии раскроются.

Начинается все с того, что Рэнт Кейси умер. Обстоятельства, разумеется, не указаны, но некие автосалочники едут в родный город Бастера Кейси, чтобы увидеть родину кумира, а возможно и... спасти его мать от таинственного убийцы. В детстве Бастер рос необычным ребенком — он стремился к настоящему, даже если настоящее — это кишки, кровь и бешенство. Он не нуждался в деньгах, ибо однажды однажды на улице незнакомец подсказал способ, чтобы найти огромное количество старинных монет, которыми Рэнт устроил в Миддлтоне настоящую инфляцию. Своим поведением мальчик не отталкивал — он был очень искренним, не боялся правды, хоть и осознавал, что все взрослые врут детям. Этим он напоминает животное, с которыми впоследствии будет тесно связан, Рэнт диковат и немного наивен, но в искренности своей он жесток и готов устроить новую глобальную эпидемию, чтобы люди оторвались от фальшивых эмоций. Любовь и ненависть для Рэнта равнозначны.

В идейном содержании книги стоит сумашедшая теория, намного фантастичнее, чем антиутопическое общество. В ней-то и кроется интрига, которая свяжет все странности. Говорить о ней — значит портить впечатление о книге, поэтому стоит лишь уточнить один из минусов с ней связанных. Выдвинув эту теорию, в конце автор не выдержал темпа и стремительная развязка, перенасыщенная подробностями о неожиданном устройстве вселенной портит все впечатление о книге.

Итог: тем кому ценен сам стиль Паланика — придется по вкусу, но это далеко не лучшая из его книг.

Тема деградации общества в романах современных писателей появляется не так уж и редко. Но лишь малым удается сделать из нее нечто необычное, описать с достоверностью и представить на суд читателя готовую модель погружения общества в первобытный хаос. Из наиболее ярких примеров можно вспомнить «Повелителя мух» Уильяма Голдинга, или менее известный роман Дорис Лессинг «Воспоминания выжившей». Однако, в двух приведенных романах регресс имеет естественное начало и происходит за счет детей, у Сарамаго же фантастическое допущение изводит взрослых состоявшихся личностей.

В центре событий разворачивается эпидемия неизвестной, более того невозможной болезни — белой слепоты, застилающей людям глаза, словно погружая все вокруг в яркий свет. Начавшись с одного человека, слепота распространяется на контактирующих с ним людей, и через некоторое время ситуация достигает масштабов катастрофы, во избежании которой правительство в срочном порядке изолирует инфицированных и контактировавших с ними людей. В здании психушки собирают людей разных профессий из разных слоев общества, где главной целью становится выживание, ибо спасение утопающих дело рук самих утопающих, а приставленные к охране здания военные настолько бояться ослепнуть, что сводят контакты с зараженными до минимума. Слепые должны справляться с бытовыми заботами своими силами и получается у них, откровенно говоря, так себе.

В одночасье на плечи героини ложится не только забота об ослепшем муже, но и поддержка всех нуждающихся. Борьба за сохранение человеческого лица изолированных в бывшей психиатрической клинике проиграна: чем больше народа ютится в ней, тем в большую грязь погружается повседневная жизнь. Сарамаго обыгрывает каждое ухудшение ситуации, показывает, что хуже быть уже не может и вот она та самая точка, когда надежды на улучшение нет, после чего задает еще большие проблемы так, что старые кажутся сносными, совершенно не отягощающими. Чудесный иммунитет к белой слепоте приносит не только пользу — как бы хотелось порой жене доктора ослепнуть и не видеть творящегося бардака, самой погрузиться в него, ведь пока видят глаза на ней лежит ответственность, как перед одноглазым королем из поговорки. Впрочем, становиться во главе изолированных женщина не торопится, но поддерживает, как лидера, своего мужа. Открыть другим свою способность видеть означает сделать из себя в лучшем случае всеобщую служанку, поэтому врать приходиться даже близким друзьям.

Есть и несколько острых тычков в сторону политики и церкви, впрочем ирония настолько тонка, что ее можно и не заметить. Самое яркое ее проявление звучит в записи, транслируемой в клинике в одно и то же время. Если в самом начале она еще выглядит уместно, то со временем правила, придуманные людьми власть имущим становятся чистым издевательством. Стоит отдельно поблагодарить автора за личную позицию, в которой он никого не осуждает и даже пытается понять и объяснить позицию военных, которые, мягко говоря, ведут себя по-скотски. Но ведь ими, как и политиками, что приняли решение закрыть здесь инфицированных движет простой человеческий страх, за который нелепо осуждать. А жестокость со стороны солдат диктуется только суровыми условиями жизни и четкой позицией. Уважение вызывает даже сержант, выдвигающий идею, что надо было бы расстрелять всех ослепших, а не нянчиться с ним. Горячее высказывание! Но этот человек в ответе за свои слова и когда белая слепота настигает его — стреляется, доказывая что некоторые горячие слова не просто горячие слова.

Одним из ключевых персонажей является Бог. Его, впрочем, на страницах мы не увидим, да и высказывания о нем улягутся в компактную фразу: «Бог слеп». В произведениях Сарамаго Бог присутствует постоянно и кто как не Он несет ответственность за события, коим нет и не может быть объяснения. Подобно чуме эпидемия слепоты несет разрушение, около месяца потребовалось на то, чтобы превратить населенный мегаполис в опустошенный город, где нет электричества, не работает система водоснабжения, а среди бродячих групп горожан и бездомных животных копятся отбросы. Растет и смертность, ведь потеряться теперь можно буквально «в двух соснах». Понятие собственности отпадает, как при коммунизме, отныне общее все, а собственность лишь то, за что ты пока крепко держишься. Много не замечает человек, имеющий зрение, не видит вокруг себя очевидного, за что и лишились права видеть обитатели мегаполиса. Только в тяжелые времена человек обращается к Богу, и когда они настают толпы людей собираются в церквях, не замечая, что в одной из них завязаны и замазаны глаза всех священных образов. Именно тут и приходиться кстати способность видеть жены доктора, ведь один единственный человек способен дать прозрение всем незрячим, единым в своем неведении. Не зря книга заканчивается словами: «Я думаю, мы не ослепли, а были и остаемся слепыми. Слепыми, которые видят. Слепыми, которые, видя, не видят. Жена доктора встала, подошла к окну. Посмотрела вниз, на заваленную мусором улицу, на людей, они пели и кричали».

Итог: еще один крепкий философский роман в традиционном для Сарамаго стиле.

Каждая история о будущем стремится когда-нибудь стать реальностью. Создавая свою книгу в 1990 году, Мэтт Рафф уже во вступлении признает, что его история относится к будущему, которого никогда не будет. С другой стороны, перед нами юмористический роман, о какой реальности вообще речь? Но все по порядку.

В «КГЭ» или «Трилогии общественных работ» действие разворачивается в 2023 году, в американизированном мире, изменненным до неузнаваемости. Что же произошло? Например, нашли лекарство от СПИДа, но из-за другой более странной эпидемии умерли все негры, кроме тех, у кого были зеленые глаза, а те в свою очередь ушли в Африку, чтобы найти спасение от заболевания. В мире появилось много новшевств с приставкой электро-, главное из которых — электрослуги Гарри Ганта, благородного миллионера, возводящего один рекордный небоскреб за другим.

Мир Мэтта Раффа слетел с катушек, чего стоят одни эко-пираты на зеленой подлодке в розовый горошек, или канализационных мутантов, которых за неимением большего числа латинских слов называют торговыми марками. Однако, все это вы узнаете из аннотации, после которой снесет крышу, и вы поймете, что перед вами очередная перенасыщенная яркими образами поделка... И ошибетесь!

Сделав сумасшедшим мир, автор наделил персонажей очень серьезными характерами, порой даже драматическими. Это бред, который обыгрывается с серьезными лицами, а от того, еще смешнее. Читатель хохочет не над нелепыми персонажами, хотя таких предостаточно, но вместе с ними, потому что в итоге становится понятно, не такие уж они и психи. Так Фило Дюфрен, капитан подлодки бросается в рискованную западню ради спасения шести последних лемуров, Гарри Гант оказывается очень даже неплохим парнем, да и каждый герой занимает свое место, не вылезая за рамки роли.

Янтарсон Чайнег верил, что каждая вещь существует только для того, для чего предназначена. Однажды он обнаружил дуло своего револьвера запаянным, а электрослуга, которые НИКОГДА не нападали на человека, забил хозяина его же любимым томиком Айн Рэнд. Далее следует череда не менее извращенных, преисполненых тонким черным юмором убийств, странных событий и невероятных происшествий, в результате чего читатель поймет, что все это связано в нечто большее, например, мировой заговор. Кто сможет побороть врага? Миллионер-добряк? Эко-пираты? Разношерстная компания во главе с журналисткой? Елизавета Вторая, которая все еще королева? Или Подразделение анти- антиамериканской деятельности ФБР? Короче, все будет очень круто!

Во многом книга посвящена другому великому произведению, прославившемуся в капиталистическом обществе — «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд. Увы, но на просторах СССР и бывшего СССР такого не читают, поэтому врят ли вы слышали об этой книжице, которая одно время в США имела наибольшую популярность после Библии.

Итог: занятная книга с огромным числом отсылок, качественных шуток и запоминающихся образов.

Первое, что бростится в глаза неподготовленному читателю — авторский стиль. Больше всего роман Сарамаго напоминает историю, передаваемую из уст в уста многие поколения, а потому история эта, конечно же, потеряла некоторую долю реализма и логики, но не стала от этого хуже, более того каждый из разказчиков вносил в историю что-то свое, выводы, мнения, взгляды, а обросшая ими история, когда-то, возможно, произошедшая на самом деле, превратилась в притчу. Сюжет уступает место размышлениям Сарамаго о мировом устройстве, снабженным горой отсылок и аллюзий, понять которые сможет лишь человек знакомый с европейской, а в особенности с португальской культурой. И хоть пояснения в конце издания кое-как помогают ориентироваться на просторах произведения, их определенно недостаточно, ведь чтобы раскрыть каждую деталь «Воспоминаний...» понадобится приложение в разы превышающее объем романа. Знания эти желательны, но не обязательны, ведь в центре идет философия, понятная каждому независимо от географического положения.

Саму историю можно смело делить на две части, обе посвящены строительству двух ключевых образов книги — пассароле, летательной машине отца Бартоломеу, и монастырю в Мафре. Различны разве что масштабы строительств. О сооружаемой в тайне от глаз инквизиции машине знают единицы, а о возведении монастыря каждый желающий. Пассарола — олицетворяет упорство человека в стремлении достичь высот, монастырь же хоть и должен служить оплотом веры и величия пока что представляет собой только источник страдания для тысяч согнанных в Мафру рабочих по воле и обещанию одного-единственного человека. В первой истории читателя будет мучать вопрос, полетит ли пассарола? Здравый рассудок подсказывает, что нет — откровенно бредовая теория выглядит сказочно, но учитывая общую атмосферу книги, нет ничего невозможного. Вопрос с монастырем обстоит похожим образом, будет ли он когда-нибудь возведен, ибо король уже начинает беспокоиться, что не доживет до момента окончания строительства.

На фоне событий развиваются судьбы главных героев — Балтазара Семь Солнц и Блимунды, именно их упорство поднимает в небо летающую машину и хранит ее долгие годы после бесславного приземления. Но если в стоительстве одного чуда они приняли непосредственное участие, то в строительстве другого станут лишь одними из тысяч элементов, чьи судьбы проносятся мимо, Сарамаго лишь вскользь упоминает о них, называет имена, но невозможно посвятить им большего пространства там, где люди восхищаются размером каменной глыбы, а не силам и упорству людей, тащивших ее. Смерть в романе имеет свою линию — она всегда внезапна и всегда потрясает нелепостью, которой можно было бы избежать, знай судьбу заранее. Но будущее не способна видеть даже Блимунда, ее дар ясновидения позволяет смотреть предметы насквозь, но никак не время.

Исход книги трагичен — висевшее на виду ружье неожиданно выстреливает — оно не могло не выстрелить — зато в самую точку. И пусть между выстрелом и концом истории пройдут годы поисков, они обязательно увенчаются успехами, пусть и не такими, которых искали герои...

Итог: сильная книга о любви, о людях, о строительстве.

«Малазанская книга павших»

На фоне большинства фэнтези книг и эпопей «Малазанская книга павших» качественно выделяется. На редкость серьезные и реалистичные описания глобальных событий, войн и переворотов не заставят сомневаться в правдивости происходящего. Авторский мир в книгах стоит на первом месте, да и название «Малазанская книга павших» очень правильно подчеркивает направленность этого фэнтези — мрачного, кровавого, но тем не менее обоятельного. Яркая вселенная держится за счет уникальной культуры, географии, религии, истории.

Персонажей здесь очень много, десятки запоминающихся личностей, из которых едва ли можно выделить главного героя — на том или ином участке цикла каждому будет дан шанс проявить себя. И так как место действия — горячие точки вымышленного мира, Книга Павших будет пополняться новыми именами. Как и в реальной жизни здесь происходит масса смертей, и что автору особенно удается — их непредвзятость, нельзя быть точно уверенным, что герой не будет сражен шальной стрелой или магической вспышкой в миг, когда казалось он вот-вот набрал обороты... Войны жестоки — это показывает Эриксон, но не впадает тем самым в уныние, а продолжает ярко выписывать события — ведь каждый способен на большой подвиг.

Наверное, кому-то книги напомнят сезоны сериала, строго двадцать четыре главы приблизительно одинакового размера. Не секрет, что изначально Эриксон задумывал киносценарий, и очень жаль, что такой фильм не появился на экранах. Впрочем, на сценарий книги ничуть не похожи — это целостная фэнтези эпопея с невероятной психологичностью и реализмом, которыми зачастую принебрегают авторы ради приключений.

«Сады Луны» Малазанская книга павших — часть 1.

Континент Генабакис охвачен войной — Малазанская армия покоряет один вольный город за другим, впереди Даруджистан, крупнейший и непокоренный город континента, находящийся под защитой летающей базальтовой крепости — Дитя Луны, сущность которой покрыта тайной. Начинается все с крови — молодой лейтенант Ганоэс Паран направлен на место, где неизвестными тварями был растерзан девятнадцатый конный полк; боевые маги Второй армии уничтожены в борьбе с базальтовой крепостью над крепостью Крепыш; в отряд саперов попадает молодая новобранка по имени Печаль с взгядом, как у самой смерти; монета Шутов Судьбы достается юному влюбленному вору Даруджистана, а в самом городе готовится внутренний переворот... И это далеко не все линии романа. За Даруджистан развернется нешуточное сражение, как внешнее, так и внутренние, как видимое, так и скрытое — десятки сторон, у каждой свои цели, методы и принципы, и поклон Стивену Эриксону за то, что все это он смог удержать до самого конца.

Итог: потрясающая по размаху книга, позволившая считать Стивена Эриксона одним из Королей Fantasy.

«Врата Смерти» Малазанская книга павших — часть 2.

Над Семиградьем нависла угроза — начинается Вихрь Дриджны, своего рода Джихада народов пустыни Рараку. Находящиеся на побережье города Малазанской империи оказываются отрезанными от прочего мира. Потеряв надежду на спасение через море — виканец, новый командующий Седьмой Армией собирает «Собачью упряжку» — всех оставшихся людей Семиградья, солдат, жителей и беженцев, которым предстоит совершить немыслимый переход через весь континент сквозь восставшие армии приверженцев Дриджны. Но Рараку наполняют Диверы — маги способные перемещать свою душу, их цель — открывшиеся врата Мертвого дома, власть над которым равна божественной мощи. Параллельно с этим Фелисина, сестра Ганоэса Парана, спасается с рудников вместе с безруким жрецом Фенира и разбойником Бодэном, а знакомые по прошлой части герои намерены совершить покушение на императрицу. Приоткрываются некоторые тайны и растет напряжение. «Врата Смерти» получились еще жестче первого тома — здесь идет борьба за выживание целого народа, гибнут герои и совершаются великие, добытые кровью победы. В персонаже Кольтене автор выписал сильный образ полководца, готового пойти на крайние меры и даже совершить чудеса, чтобы достигнуть поставленной цели, и даже пасть в шаге от победы, чтобы сократить потери (не думайте, что я раскрыл сюжет — это написано на приложенной к книге карте). Очень ярко прослеживается поставленный автором вопрос — ради себя или ради других — который получает ответ в каждой из линий. Впрочем, роман не идеален — откровенное стебательство Эриксона над знатью в «Собачьей упряжке» и концовка с раздачей «плюшек» портят общий эффект, однако нельзя сказать, что книга слабее предыдущей части — роман остается на уровне, а в чем-то даже превосходит первую книгу.

Итог: сильное продолжение, которое, в принципе, можно читать без оглядки на первую часть — каждая книга цикла в меру самостоятельна.

А теперь о грустном — ни первая, ни вторая волна издания на российских просторах Стивена Эриксона не увенчалась популярностью последнего. Наверное, все дело в отношении к фэнтези, как к легкому жанру, а серьезные романы Эриксона с проработанным психологизмом в развлекательное чтиво не вписываются, а те кто готов читать хорошие книги на него просто не обратит внимание, ибо... фэнтези! Поэтому пока на западе вышел восьмой роман цикла, у нас с горем пополам все еще не могут издать третий...

Роман Дорис Лессинг можно воспринимать как антиутопию, а можно как магический реализм. События происходящие в мире не находят логических объяснений — их нужно принять как должное. Старый мир рушится, жители покидают города, оставляя за собой кварталы пустынных трущоб, про которые власти и слышать не хотят. Предоставленные сами себе, кто-то из жителей старается сохранить привычный уклад жизни, кто-то сбивается в комунны и банды.

В государстве, казалось бы потерявшем надежду на будущее, одинокая женщина внезапно получает на воспитание девочку, которой вот-вот предстоит войти во взрослую жизнь. В центре сюжета стремительное взросление Эмили, двенадцатилетней девочки, рассудительной не по годам, но еще не познавшей жизни. Дорис Лессинг дает понять, что возраст перестает иметь значение, когда на глазах рушится привычный мир. Управлять комунной способен и Джеральд — подросток, готовый взять ответственность за окружающих.

Персонажей в книге немного, но именно на них акцентировано все внимание, отчего вышли они неодносторонними и обаятельными. Чего стоит один только котопес Хуго, верный друг Эмили и тем не менее глубоко одинокое животное, чей смысл жизни привязан к хозяйке. В привязанностях и заключаются трудные отношения героев, они не дают им оторваться друг от друга, несмотря на различия и положения.

Читателю представлена деградация общества. Джеральд всего лишь один из многих лидеров множащихся комунн, стремящихся помочь нуждающимся, не позволить подрастающим поколениям опуститься до уровня одичания, построить на руинах старого мира свое маленькое независимое общество. Прежде всего произведение Дорис Лессинг, не антиутопия, и даже не магический реализм, а тонкая социальная драма, выписанная несколько иронично и тем не менее до крайности серьезно, не подавая ни намека на фальш.

Отлично выписано взросление человека в обществе, уходящем к первобытному строю, и чем дальше, тем младше возраст тех, кто вынужден выживать вне всяких норм и законов, создавать свой общественный уклад и защищать его порядки. Упадок наступает за считанные годы, младшие банды все больше и больше напоминают звериные стаи, среди которых Джеральд к концу предстает сильным и мудрым лидером, готовым поступиться своими идеалами ради благополучия других.

Итог: книга о взаимоотношениях в суровых антиутопических реалиях, жесткая, но чертовски трогательная.

Романы американского писателя и кинокритика Стива Эриксона сложно подогнать под рамки какого-либо жанра, их куда легче соотносить с магическим реализмом или сюрреализмом, где фантастические элементы присутствуют как бы сами собой, являются неотъемлемой частью реальности, или же попадаются на пути героев в виде чудес и странностей. Одной из ярких черт являются апоколиптические элементы, выраженные в глобальных переменах, на которых Эриксон, однако, не акцентируется. Так перед читателем рисуются картины чрезмерно холодной зимы в Париже, где жители жгут на кострах оставшееся у них имущество, лишь бы только согреться, а Лос-Анджелес заносит песчаными бурями; чего стоят одни лунные мосты, возведенные жителями для непонятных целей, или гигантская стена, окружающая поля Канзаса, или каналы Венеции, где во время засух проводятся велогонки. Такие фантастические перемены встречаются во всех книгах автора вместе со сквозными персонажами, намекая на единство мира.

Акцент же делается на человеческих взаимоотношениях. Их Эриксон рассматривает, как череду зависимостей, чем и объясняет наиболее нелогичные поступки героев. Сюжет «Дней между станциями», дебютного романа Эриксона, изрезан многочисленными ретроспективами и отступлениями, но в его центре размещен любовный треугольник – Лорен, ее муж велогонщик и, собственно, главный герой Мишель Сарр, не так давно потерявший память и мечтающий заполнить пробелы. История последнего играет самую значительную роль, а отправную точку возьмет она с последней июньской ночи девятнадцатого столетия, когда его деда вместе с братом-близнецом малышами оставили на лестнице у причала. В ту ночь их судьбы навсегда разойдутся. Один из них – Адольф – вырастет, пройдет первую мировую и станет кинорежиссером, посвятив жизнь одному-единственному фильму — «Смерти Марата». Охватывающая почти век история обрастет новыми героями и неожиданными находками. Эриксон останавливается на каждой интересной детали и не пренебрегает отступлениями, чтобы рассказать о каждом, даже третьестепенном герое, и в этом стиль американца близок к стилю Габриэля Гарсиа Маркеса, оказавшего большое влияние на писателя. Из лоскутков и обрывков складывается столетняя история, в которой уже не так и важно, кого из двух выберет Лорен, и узнает ли Мишель правду о своем прошлом.

Если судить об антиутопичной линии, то здесь она используется для того, чтобы показать, насколько непрочна человеческая цивилизация и как простое долговременное отключение света может пробудить в человеке первобытные инстинкты. Что уж говорить о сильных морозах или песчаной буре, в которых привычный мир преображается в хаотичное, жуткое, но по-своему впечатляющее зрелище. Более того, я скажу, что этот роман один из лучших примеров, воспевающих Прекрасное: здесь нет напыщенности, нет смакования красоты, напротив, местами все очень грязно и рутинно, но именно во всем этом можно найти волшебные моменты, ведь в жизни каждого человека, сколь одинок или немощен он бы ни был, есть прекрасные моменты, те, ради которых стоит жить; пусть их мало, но именно они и есть те самые станции, а остальное лишь долгие дни между ними.

Кинематограф в творчестве Эриксона присутствует постоянно, как и другие виды искусства. Дело в том, что мать Стива была театральной актрисой, а отец – фотографом, поэтому, в сфере такого влияния книги Эриксона странны для литературы, тем не менее, преображают реальность, рисуя незабываемые образы. Он использует приемы, которые больше свойственны артхаусному кино или концептуальным направлениям в художественном искусстве, перекладывая их на книжный язык. Несмотря на обилие имен собственных, открытую сексуальную тему, мелодраматичность, амнезию, и прочих тем мейнстрима, к коему автор, безусловно, принадлежит, остается ощущение прикосновения к чему-то намного большему, ощущается выход за рамки не просто одного направления, а всей литературы в целом.

Итог: экзистенциальная сюрреалистическая драма, воздействующая в первую очередь на чувства, а потому, даже если после прочтения будет не совсем ясна логика, в сердце останется глубокий след, а с ним и повод еще раз взяться за это неповторимое произведение.