Давно хотел написать отзыв на этот рассказ, да все никак не решался, мешало что-то. Но развиртуализовался с автором на последней ММКВЯ и решил, что повод нашел.

Отзыв будет немного странный. Я множество раз садился писать рассказ, где главным героем был обделенный умом несчастный парень, заколотивший душу в непробиваемый уродливый кокон. И всякий раз стирал написанное, потому что этот рассказ уже написал Врочек, и написал так, что лучше мне не сделать.

Я не могу поставить десятку — рука не поднимается, потому что у героя нет надежды выжить. По моим понятиям она должна быть — пускай эфемерная, пускай призрачный шанс, полунамёк. И когда думаю об этом, белая зависть от того, то этот рассказ уже написан, чернеет от досады — ну почему, почему герою не дали шанс...

Я впервые пишу рецензию на издание, к которому сам приложил руку. Но в данном случае не могу удержаться. На мой взгляд, книга вышла — огонь!

В неё входит 21 рассказ, и добрую половину из них я оценил десятками и девятками по фантлабовской шкале. Не оттого, что приятельствую с Алексеем или Ларисой — просто рассказы того стоят. Часть из них я помню ещё с тех пор, как они побеждали на литконкурсах. Оставшуюся часть прочитал, когда авторы сдали сборник.

Я не стану останавливаться на «шахматной» компоновке — с моей точки зрения, она довольно изящна и вписывается в концепт серии, ну и славно. Также на мой взгляд рассказы искусно 'спарены» за одним, пожалуй, исключением, где парность большей частью условная. Но вот сами рассказы...

Когда читаешь, в том числе по долгу службы, множество короткой прозы, абсолютное большинство текстов забывается весьма быстро — в лучшем случае от них остаётся смутное воспоминание «о чём это было». Некоторые задерживаются в памяти более-менее надолго — по-видимому, один из десяти, но потом всё-таки растворяются в множестве других и прочих, чем-то схожих. И лишь очень немногие остаются навсегда, так, что через месяцы и годы после прочтения можно с лёгкостью пересказать сюжет и акцентироваться на том, чем именно рассказ зацепил, а иногда и поразил. В этом сборнике, вопреки статистике, таких рассказов с десяток. Я попросту их перечислю.

— Новое платье для Долорес Романо

— Мы рождены

— Жил да был один король

— Основной инстинкт

— Любовь и смерть техника Евстигнеева

Ларисы Бортниковой

и

— Дилемма 4

— Почти как брат

— Ночь, день и ночь

— Железо

Алексея Провоторова

Ну вот, собственно, и всё. Напоследок попросту рекомендую эту книгу. Кому? Да всем. Буду изумлён, если найдётся хоть один разбирающийся в короткой форме читатель, который скажет 'не понравилось'.

Первая половина произведения прекрасна.

Зримое, пробивающее ощущение надвигающейся катастрофы. Достоверные детали, отлично прописанные образы, все одиннадцать героев, включая детей, тщательно прорисованы. Отличный образ главной героини, она очень живая, ей сопереживаешь, на мир смотришь её глазами и соглашаешься — да, так оно и могло бы быть. Замечательная сюжетная находка — свести вместе двух жён основной боевой единицы — бывшую и настоящую. Напряжение нарастает, с каждой страницей, и к кульминационной точке ощущение обрушившейся на героев опасности достигает максимума.

К сожалению, в кульминационной точке роман и «сломался». В той самой, где роялем из кустов (чуть ни в буквальном смысле) выплыл грузовик с горючкой — в том самом месте, где спасти героев могло лишь чудо, оно и произошло. Само по себе это не критично, если бы чудо было всего одно. Но они стали сыпаться будто из рога изобилия — одно за другим. Грейдер на дороге в том самом месте, где надо — это чересчур. Цистерна с соляркой — ну бросьте. И если до появления грузовика достоверность держалась за счёт того, что я закрывал глаза на логические нестыковки, после чуда номер один они стали явными и попёрли из всех щелей.

В этом мире мародёры должны сидеть на дорогах — это попросту непременно и неминуемо. Жратва, топливо, одежда, техника должны иметь баснословную ценность, а человеческая жизнь — близкую к нулевой. Трое вояк с автоматами весь этот кортеж угрохали бы за пару минут, забрали бы пожитки, героев пустили в расход. И таких солдатиков на тысячекилометровой трассе должно быть не раз два и обчёлся, а до дури. У них выбора не было бы — либо мародёрствовать, либо помирать. Достаточно перегородить дорогу бревном, присыпать его снегом и засесть в придорожных кустах или укрыться за стволами деревьев.

Автор тщательно избегает боевых сцен, а те, что прописывает, проигрывают всему остальному тексту — и оттого, что нулевая динамика, и оттого, что действия героев недостоверны. Что ни стычка — наблюдаем ставших вдруг марионетками персонажей.

Вместе с этим падает и язык — развесистые, плохо читаемые фразы начинают заполнять до того стройный изящный текст. Рефлексия главной героини, в начале естественная и уместная, перетягивает на себя одеяло, довлеет над сюжетом, превращает триллер в женскую прозу. Не до конца — но существенно.

Дочитывал уже с трудом — наискось пробегая абзацы, где героиня упорно продолжает рефлексировать и истерить.

Ну и наконец последнее чудо — рояль в кустах под названием турбаза и три десятка её обитателей, не соблазнившихся техникой и прочими жизненными ценностями, которые сами приплыли в руки. Ни с того ни с сего пригревшие чужаков и позволившие им уйти вместе с добром, и это в мире, где цена жизни ноль.

В результате я не знаю, как оценить этот роман. За первую половину смело выставил бы высший балл. За вторую — разве что половину. Усредняю, округляю в бОльшую сторону.

Начну с традиционного заявления: я считаю сборник очень удачным, если по крайней мере каждый третий рассказ в нём меня не оставил равнодушным (8 и выше по фантабовской шкале).

Итак, ССК-2016.

Сначала рассказы, которые я считаю слабыми, недотянутыми и проходными.

Иванов. Длака – написано крайне неряшливо и коряво, с множеством стилистических ошибок, включая грубые. Для готового продукта крайне нехорошо. Этот рассказ, пожалуй, самый хилый с точки зрения языка. И хотя сюжет неплох, постоянная резь в глазах от стилистических ляпов мешает восприятию катастрофически. Не говоря уже о том, что именовать героя в авторской речи то Андрейкой, то Андрюшей, то как бог на душу положит – попросту моветон.

Павлов. Работа. Возможно совмещение – тут, на мой взгляд, две проблемы. Композиционная избыточность в начале и недостаточность в конце. Первая половина текста растянута, словно автор замахнулся на роман. Множество мелких подробностей из жизни героя, никак не играющих на сюжет. Концовка, напротив, смятая, и самое главное – противоречит здравому смыслу, который ну хоть чуть-чуть, но хочется видеть даже в сюрном тексте. Игра слов с совмещением хорошая, но, фактически, это единственное, чем запомнился рассказ.

Подольский. Ненужные – написано неплохо. Но с бесконечным квестом и хаотичными перемещениями героев явный перебор. В результате я перестал понимать, кто куда бежит, кто где прячется и кто кого ловил. И зачем.

Лазарев. В яме – как по мне, второй рассказ (“7:40”), который прошёл отбор, но был завёрнут редакцией, гораздо сильнее. Я читал его на конкурсе, и был впечатлён (всем, кроме концовки). “В яме” же мне показался не слишком уверенно написанной пустышкой. Ну, монстр, ну да. Ну и всё.

Железникова. Канатные плясуньи. Вот хорошо написан рассказ. Стиль выдержан, атмосфера выдержана. Но сюжет жутко сумбурен. Количество действующих лиц немыслимо велико, для короткого рассказа — недопустимо велико. В результате после бодрого и интригующего начала множество героев совместными усилиями смешали сюжет, спутали его и превратили в нечто аморфное и трудночитаемое.

Гелприн, Черных. Восьмая свадьба – не то чтобы мне шибко с руки ругать собственный рассказ, пускай и половинку. Но объективности ради – слабый текст, путаный, с несимпатичными героями, недостаточно, ко всему, прорисованными.

Колыхалова. Ведьмин ключ – страшные сцены выписаны очень качественно, не отнять. Но рассказом этот текст мне считать весьма трудно – в нём как бы отсутствуют непреложные признаки рассказа, а именно, цельная композиция. Получилось, скорее, несколько сведённых вместе отрывков, словно художественное описание полицейского протокола.

Перейдём к рассказам, которые я нахожу вполне достойными, но особого впечатления на меня не произведшими.

Кабир. Багровая луна – хорошо написано, динамично. Но очень уж искусственно автор наводил на то, что маньяк – слабоумный мальчик. Слишком напирал на это, так что довольно скоро стало понятно, что это не так. Ну и скрывать от читателя ключевую фразу не слишком удачный приём. В остальном – достойно.

Костюкевич. В иллюминаторе – вот нормальный по всем показателям рассказ. Но, как по мне, скучноватый. И дневниковая форма подачи оживляжу не способствует.

Кузнецов. Тетраграмматон — мне сложно оценить выше этот хорошо написанный и нестандартный рассказ. Очень уж атмосфера еврейского гетто в Праге разнится с тем, как я себе её представляю. Ну и бойня ближе к финалу, как по мне, слишком нарочитая и затянутая.

Щетинина. Закон скримера – отличная идея, хорошее исплонение. И никакой финал. Да-да, я не понаслышке знаю, что в хорроре не обязательно объяснять подноготную. Но не до такой же степени, чтобы в результате основной оставшийся вопрос звучал так: “что это было?”.

Провоторов. Веерное отключение – хорошо, глубоко, психологично. Но до чего же затянуто. Ближе к финалу я уже хотел, чтобы рассказ поскорее закончился. И вообще – текст без диалогов – не самое увлекательное чтиво.

Объедков. Люди – этот рассказ стоит читать ради финальной фразы. Финал потрясающий, сильнейший финал, и он окупает бессмысленность и беспощадность всего предыдущего.

Землянухин. Дорога на Харбин – вот очень хорошая атмосфера. И написано хорошо. Но интрига, на мой взгляд, с остальным текстом в диссонансе. Не то чтобы хочется кричать “не верю”, но как-то для меня эти монстры не слишком гармонично вписались в текст.

Тихонов. Гарь – написано здорово. Но очень уж неоригинально. Словно перечитал уже не раз читаное.

Иванов. Одеяло – написано лучше, чем “Длака”, стилистических ляпов и корявостей гораздо меньше и, соответственно, спотыкаешься о них реже. Ну и сюжет лучше, человечнее, что ли.

Теперь рассказы, которые произвели на меня немалое впечатление, которые с удовольствием прочитал и запомню.

Провоторов. Мужики – да, страшно. Метаморфозы с жителями деревни и патологический голод прописаны здоровски. Увлекательно и страшно.

Матюхин. Узор – отличный, безукоризненно написанный рассказ с ударной, эдакой сюрной концовкой.

Абрамович. Одни из нас – идея блестящая, просто блестящая идея. Настолько дерзкая, что окупает некую небрежность стиля и не слишком, на мой взгляд, удачный финал.

Алфёрова. Кудеярова поляна – вот просто понравилось. И вообще я не согласен с тем, что хоррор-рассказ не может заканчиваться хэппи-эндом. Здесь хэппи-энд ничуть не портит реалистичный и хорошо написанный текст.

Витер. Ночной пловец – меня трудно пробрать, хоррор оно или не хоррор. Но этот рассказ пробрал. Я готов даже мириться с полным отсутствием каких-либо объяснений. Страшный, наверное, самый страшный в сборнике текст.

Костюкевич, Анисов. Фиалка – отличная находка с этими цитатами, и подобраны цитаты отлично. Фактически, для меня они сделали и героя, и текст – ставший самобытным, неординарным, резко отличающимся от маньяк-стандарта.

Подольский. Демьяновы фильмы – идея отличная, и воплощение не подкачало.

Кабир. Африкан – меня этот текст подкупил прежде всего тем, что автор, взявшись за такую тему, ничуть не заигрывает с читателем. Не даёт слабины и фактически балансирует на грани, за которой начинается кощунство. И ни разу её не переступает.

Ну и напоследок, мой сольный рассказ

Гелприн. Переполнившаяся чаша – я считаю его неплохим. Не провальным. А больше мне, как автору, сказать сложно.

В итоге: отличный всё же сборник, без дураков.

Во время книжного голода 70-х самопальные перепечатки Чейза, сбацанные на пишущей машинке и отксерокопированные убогой копировальной техникой, невесть кем переведённые и кое-как сброшюрованные, можно было купить или продать на толкучке по средней цене рубль штука. В моих руках так или иначе перебывало три десятка романов Чейза, я честно все их прочитал, и мне они неимоверно нравились — ну ещё бы, полная книжная голодуха, а тут стрельба, детективы, крутые парни, задасто-грудастые красотки и, стесняюсь сказать, секс. В 90-е, когда книжный голод сошёл на нет, я купил собрание, предвкушая, с каким удовольствием перечитаю так полюбившиеся в юности романы.

Оно так и стоит сейчас на книжной полке, в подвале, это собрание, я возил его с собой из страны в страну и из квартиры в квартиру, потому что не мог себя заставить выбросить книги. В общем, моя попытка перечитать Чейза закончилась ничем — мне это попросту не удалось. Начав разбираться в литературе, я неожиданно понял, что читаю жвачку. Кочующие из детектива в детектив образы картонных злодеев и сыщиков, продажных и не очень девиц, жуликоватых страховых агентов и алчных коммивояжеров набили изрядную оскомину.

Решать головоломку (как правило, весьма примитивную), кто убил (ограбил и убил, изнасиловал и опять-таки убил) мне стало не интересно, особенно в случаях, когда разгадку я помнил. Вникнуть в проблемы сбитых из папье-маше безликих парней и девиц — тоже.

Из всего творчества самого знаменитого и плодовитого детектившика США середины прошлого века я выделил два романа, сильно отличающихся от прочих.

— Весь мир в кармане

— Итак, моя милая

Читая их, я не раз сомневался, Чейзом ли они написаны. И потому, что оба не детективы, а, скорее, криминальные драмы, глубокие и — о чудо — с живыми, образными героями.

Вот и героям этого романа сопереживаешь, несмотря на то, что они, все пятеро, по сути, отъявленные мерзавцы. Даже отпетому мерзавцу Фрэнку Моргану, не говоря уже о главгерах. Читается залпом, от первой страницы до последней, и когда пара главгеров в финале погибла, меня как следует пробило на эмоции, а не на нездоровую ухмылу, как от концовок типа «все умерли» в остальных-прочих романах.

Шестеро героев в «Итак, моя милая» (тоже отъявленные мерзавцы) не такие выпуклые, как в этом романе, и не так хорошо прописаны, но тоже вполне достойны, сопереживания в том числе.

Однако мне всё же сдаётся, что единственный текст, вышедший из-под пера Чейза, который в полной мере можно назвать художественным — это «Весь мир в кармане». Лихо закрученный сюжет, динамика, брутальность — всё есть. Но вместе с ними есть ещё и редчайшая для всего творчества птица — герои, их психологичность и образность.

У этого рассказа есть один недостаток — он очень похож на «Троллев мост» Нила Геймана — https://fantlab.ru/work10195

Но если текст Геймана, высоко здесь оценённый, оставил меня практически равнодушным, то этот рассказ пробрал до нутра.

Молодой человек возвращается в места своего детства, где не был долгие годы. И где он потерял сестрёнку, в которой души не чаял. Это завязка, саспенс нагнетается неспешно, неторопливо, автор прекрасно подводит читателя к кульминации. Для героя смерть сестры — трагедия, она перевернула его, сделала другим человеком, а то, что тело погибшей так и не нашли, добавляет детективный оттенок. Герою по-настоящему сопереживаешь, и так практически весь текст, он живой человек, возможно, не самый хороший человек, но вот такой — простецкий, свой парень, получивший в детстве психическую травму.

Когда же выяснилось, что на самом деле случилось, я испытал настоящий шок. На подобное развитие событий намекал в своём рассказе Гейман, но лишь намекал, он так и не взял эту линию. Парфёнов взял, и сделал это, не побоюсь сказать, потрясающе.

В последнее время я прочитал довольно много рассказов в жанре хоррор, да и сам написал уже немало, но этот из всех прочитанных — самый запоминающийся, самый пробивающий, самый хоррорный, что ли.

Балл снял за сходство с Гейманом, хотя практически уверен, что автор «Троллев мост» не читал, и сходство фабул — лишь совпадение, на которые богата короткая форма.

Так или иначе — рассказ прекрасен. Глубина психологизма — запредельная. Я по-хорошему завидую, я хотел бы написать нечто подобное.

Непросто писать рецензии на лучшие стихотворения (песни) Владимира Высоцкого. Непросто потому, что на язык просится всего одно слово — «гениально», и оно подходит лучше всех остальных.

Попытаюсь найти другие слова всё же. Это не единственное произведение, поданное от первого лица, где это первое лицо — не человеческое (у Высоцкого есть стихотворения от лица волка, попугая, кота, скакуна-иноходца, бабы Яги, средневекового фрегата) и не единственный диптих (вспомним «Баньки...» по-белому и по-чёрному, «Письма...» с выставки и на выставку, «Охоту...» на волков и с вертолётов, перекличку микрофона с певцом...). Другими словами — вполне типичная для автора форма.

Чем же подкупает это произведение... Вроде бы стандартные, простецкие глагольные рифмы (звенит — сидит, несёт — поёт, жгу — могу), не выдержанный размер вплоть до тотально разного количества слогов в строках. Не слишком изысканное музыкальное сопровождение, ко всему... И, тем не менее, слова и исполнение таковы, что мороз дерёт по коже, что отзывается внутри, заставляет стискивать кулаки и зубы от шквала эмоций.

Видимо, дело в том, что в тринадцать коротких строф (куплетов) Высоцкий сумел зашить всю биографию своего не живого героя — его прошлое, настоящее и расстрелянное будущее. Сумел создать образ — со своим характером, ярким, видимым, и этот неодушевлённый образ вдруг ожил, за пару минут яростно прожил свою жизнь и погиб — прямо на глазах (ушах) у слушателя. Каждую секунду его стремительной и очень короткой жизни проживаешь вместе с ним, внутри него, а то и за него, досадуя, что истребитель так и не успел разобраться, что «тот, который во мне сидит» с ним единое целое.

Самая обласканная совковым официозом песня Высоцкого. Не помню уже в какой радио программе, но гоняли её каждое утро. А также в санаториях, турбазах, пионерлагерях, на курортах тренеры выстраивали вольных и подневольных горе-гимнастов, врубали Высоцкого, и понеслась.

В результате я слышал эту песню сотни, тысячи раз. И после многократного забивания ею в мозг песня (для меня лично) потеряла смысл, слова слились в нечто бравурное, ритмичное, маршевое и набившее оскомину, и даже «главный академик Йоффе» уже не радовал.

В итоге это единственная песня Владимира Семёновича, которую я больше попросту не могу слушать и воспринимать не могу. И с большим трудом заставляю себя оценить её так, как она заслуживает, а не как совковый отбойный молоток, под аккомпанемент которого прошла моя юность.

Высоцкий...

Мне неоднократно приходилось слышать, причем от людей разбирающихся и зачастую неплохо рифмующих, что Высоцкий, дескать, не поэт. Что он песенник, бард, актер, исполнитель, кто угодно, но не поэт. Что в его текстах хромает размер, неточная рифма, обиходные, лишь бы наполнить строку, слова. Вот, например, «В ресторане по стенам висят тут и там» — что это за «тут и там» такие, поэзии чуждые.

Почему изобилуют глагольные рифмы, отчего образы грубы и приземлены, да и вообще без музыки стихи не читаются и выглядят примитивными. В общем — не поэт.

Я небольшой спец в теории, в теории поэзии в особенности. Я согласен, если меня посчитают невежей, но я твердо убежден, что Высоцкий — поэт не меньшей значимости для русской культуры, чем Пушкин. А то и большей. Он, как никто иной, умел находить такие слова и сочетания слов, от которых продирает душу. И плевать, что эти слова «за моею спиною такое!», «водку пьешь ты красиво, однако» и «капитан, никогда ты не будешь майором», для высокой поэзии нехарактерные. Они живые, эти слова, они настоящие. Они таковы, что за полторы минуты я прочитал роман, который заучил наизусть и который продирает меня всякий раз, стоит его перечитать или по новой прослушать.

Прекрасный рассказ, психологичный, продирающий, у которого только один недостаток — я читал уже произведение короткой формы ровно с такой же идеей и похожим сюжетом, и оно ничуть не уступает — http://fantlab.ru/work177609

Если закрыть на это глаза — рассказ прекрасен. Герои по-настоящему живые, каждое слово, каждый жест выверен, и героям сопереживаешь, причём не знаешь даже, кому больше — несчастному парнишке или вынужденным играть постыдную роль «родителям».

Рассказ сделан на мелких деталях, здоровски подобранных, контрастирующих друг с другом и одновременно создающих консонанс. Мир намеренно недопрописан, читателю приходится его достраивать, и жуть берёт от этого мира, как ни дострой. Ну и финальный финт с вязаными носками — пробирает по-настоящему. Да, собственно, весть рассказ пробирает — словно одна высочайшего накала эмоция.

Совершенно шикарный двойной перевёртыш. И совершенно шикарные героини, все три.

Должен сказать, что первый перевёртыш просматривается на раз, и когда дело свелось, наконец, к нему, я думал, что получился банальный предсказуемый текст. Но концовка, когда выяснилось, что предсказуемость-то липовая, крайне хороша, просто ошеломительно хороша, в результате получился отличный текст, дерзкий, циничный и правдивый.

Несколько смазаны откровенные сцены, для такого текста чересчур робкие и стандартные, что ли. Но это, по сути, единственная претензия.

Рассказ и понравился, и раздосадовал одновременно.

Начну с хорошего — шикарная, с вывертами и подповывертами идея. Глобальная, можно сказать, и финальный твист несомненно блестящий.

Ну а теперь остальное. Через первую половину текста приходится продираться. Множество героев, занятых говорильней, ещё раз говорильней и снова говорильней, а заодно и пьянкой. Они пьют, снова пьют, опять пьют, бахвалятся выпитым, рассуждают, кто как пьёт и что пьёт, так что к середине рассказа я был уже в порядочном градусе бешенства — потому что добрых двадцать страниц читал про туеву хучу персонажей, занимающихся пьянкой и болтовнёй. Имена этих персонажей подобраны не слишком удачно, и кто чей отец, мать, брат, любовник я вскорости понимать перестал.

Вторая половина текста значительно сильнее первой, но, читая её, я не мог отвязаться от вопроса — какого чёрта я продирался через первую и сколько же в ней лишних, нефункциональных и многословных героев.

Ну и ещё — чёрт возьми, чужие креативы не красят никакой текст. Ладно, можно пропустить один-другой, но для автора такого класса десятки разбросанных по тексту избитых фразочек — как по мне, ну... по крайней мере некомильфо. Вот все эти «ручонки шаловливые», «врёт и не краснеет», «ёлки-палки», «фигушки вам» и прочее вымарать бы беспощадно, а то как железом по стекловолокну.

В общем и целом: фабула, идея, мир, финал — всё высоко. Подвод к ним, чехарда героев и чистота языка — гораздо ниже ожидаемых.

Без всяких сомнений, ярчайший, пробивающий, мастерски написанный роман.

Литературный уровень такой, что можно одуреть, блестящие метафоры — шквалом. Казалось бы, сколько раз можно описать дождливое небо так, чтобы читателю не набило оскомину и так, чтобы он всякий раз «видел» несколько другое небо — не то, что было в предыдущем описании. Иванов делает это десятки раз, с лёгкостью и настолько метафорично, что кажется — будто именно тебя лупит дождём, хлещет грозой, окутывает моросью...

То же относится и к любому, хочу подчеркнуть — любому антуражу, к реке, к скалам, к пристани, к школьному зданию, к снегу, к костру. К персонажам тоже, ко всем кроме... кроме главного героя.

Я почитал предыдущие отзывы, во многих из них, наиболее глубоких, продуманных, говорится о том, что главгер узнаваем, что он из категории «лишних людей», неудачник, жертва своего времени — и роман тоже о времени, перемоловшем героя и его окружение, пригнувшем их и сломавшем провинциальной безысходностью.

Я вижу это несколько не так, а точнее — совсем не так. Я воспринял это произведение, как роман об убитой любви. Всё прочее прошло фоном — изысканными литературными приёмами, подчёркивающими, оттеняющими, а чаще всего — гипертрофирующими то обстоятельство, что любви нет, что вместо любви у героев остался некий поганый её суррогат, вот он и искорёжил их, низвёл человеческие отношения до банального перетраха, который по инерции герои ещё называют любовью. Все, кроме главгера, которого недолюбовь искорёжила настолько, что он, человек умный, остроумный и сложный, рассуждает о любви, словно о банке слив в креплёном вине. Что для него нормально подложить пригласившую его на ночь женщину, которую он называет и счиатет другом, под примитивного полового вездехода, что для него нормально стерву-жену подложить под друга, нормально любить четырнадцатилетнюю девочку и рассуждать о том, что может в любой момент её взять. И нормально её не взять, а равнодушно пройти мимо, при этом рассуждая о философских материях.

Она в каждой главе романа, в каждом эпизоде — эта свалявшаяся, потасканная, опущенная до примитива любовь. Флэшбэки — о детстве героя — они все о любви. Нет — о недолюбви, это вереница историй, как одна за другой девочки, в которых влюблялся Витя, ему не давали. А давали его друзьям. И продолжают давать — на протяжении всего романа и все подряд.

Какое там к чёрту время, какая, к чертям, эпоха. Фон это, по моему мнению — антураж. Любви нет, решил Иванов в начале своего романа и ни разу не изменил этому постулату до самого конца. Ни один из его героев не любит другого, даже если небрежно роняет «я жить без него не могу». Они трахаются, спариваются наперекрёст, легко отдатся, легко бросают, расходятся, сходятся, трахаются по новой... Это взрослые. Но четырнадцатилетние школьники вполне им вторят, они уже тоже закоснели в этой нелюбви, в подглядывании в щели женского туалета и в окно женской бани, в тисканьи в тёмных углах, то с одним партнёром, то с другим, в предложении себя учителю, а в потенциале — кому угодно.

Да — всё это в жизни есть, безусловно. В любую эпоху и в любое время и в любом городе. Но гимн этой бесстрастной, деловитой, никакой любви спел А. Иванов в романе «Географ глобус пропил». Он здорово спел, шедеврально. Поэтому и остался у меня после романа жуткий, склизклый осадок.

Сборник попал ко мне раньше, чем появился на прилавках, хотя вроде бы пора уже ему на них и появиться.

Что хочется сказать... С уверенностью одно — из всех сборников и антологий, что читал за последние пять-шесть лет, этот —

самый необычный. Или самый нестандартный, если угодно.

Прежде всего, бОльшую половину текстов в нём определённо можно отнести к постмодерну. А меньшую — к фантастике

с элементами постмодерна. Как по мне, без него не обошёлся вообще ни один текст.

Поджанры постмодерна представлены в приятном многообразии. От компиляции Валентинова и фантасмагории Верова до

не пойми чего от автора этого отзыва. Я действительно не знаю, к какому жанру отнести свой рассказ и ничего подобного ему больше не писал.

Должен сказать, что, закончив чтение, я ощутил себя несколько ошеломлённым. Возможно, даже глуповатым, потому что, скажем, на тексты Валентинова и Клещенко моего интеллектуального ценза не хватило. А от текста Э. Бар-Яалома осталось крайне странное послевкусие — словно от коллекционного коньяка, который закусил килькой. Решил, что не стану пояснять, что имел в виду.

Слабых текстов в сборнике нет, то есть я не нашёл такого, о котором можно однозначно сказать — ну, вот это халтура. Тех, которых я назвал бы сильными и пробивающими на эмоции, тоже нет, разве что «Скидка на талант» Олди, где эффект силы, как по мне, достигается за счёт филигранного изысканного языка. Это, однако, не претензия к сборнику — потому что у него особая тематика. Я бы сказал — он тяготеет к интеллектуальной литературе гораздо больше, чем к сюжетной фантастике.

Хотел написать «резюме» и обнаружил, что резюме подвести не в состоянии. Необычно, оригинально, неожиданно — всё да.

Неизбитые идеи — да, в полный рост. Буйство формы — тоже да. Традиционная фантастика — нет. Или почти нет.

Хорошо это или плохо? Как по мне — вне обеих категорий. Зато без всяких сомнений — крайне любознательно и неожиданно.

Хм-м. Хотел поставить оценку 8 баллов. Но оценки почему-то блокированы. Ну, потом поставлю.

Прочитал, подумал пару дней перед тем, как написать отзыв.

Неординарная повесть. Весьма неординарная. Очень, чёрт побери, неординарная.

Начало выше всяких похвал. Закрученный вброс в действо, отличные образы — и главгера, и шваб барона.

Насыщенный мир, по-настоящему интересный, такой, что хочется узнать, как он устроен, и так на протяжении всей повести.

Отличные ложные следы, попытки объяснить мир от персонажей. Да и сами персонажи, первые четверо, все хороши.

Прекрасная подводка насчёт не помнящей своей смерти героини, остроумно растолкованная в конце.

Ну, и наконец, глобальная, объясняющая, наконец, суть вещей идея-перевёртыш.

Нормальный финал, не скажу, что неожиданный, неожиданно было за страницу до него, но нормальный, достойный финал.

Фуф, это я хвалил. Теперь буду ругаться на то, что не понравилось.

Две вещи. Затяжной, перехлестнувший через чувство меры квест. В какой-то момент обилие беготни, хатулей, ловушек и прочего

начинают, как по мне, работать против сюжета, перегружают его и опускают до боевика. Количеством низводят, качество

остаётся на уровне. И второе — пятый образ, Ефросиньи. Вот он, в отличие от всех остальных показался... даже не знаю как сказать.

Возможно, авторы хотели подчеркнуть, что Евросинья — героиня бездарного фэнтезийного романа. Но только хотели, не подчеркнули,

и её ненатуральность всё время била мне по мозгам. Вот сколько раз она действовала — столько раз действовала ненатурально, и говорила

ненатурально, и вела себя, но не настолько ненатурально, чтобы её можно было принять за пародийную героиню. Мало того,

прочие персонажи в разговорах с ней тоже начинали выходить из образов. В результате осталось недоумение

и осадок от недостоверности.

Итого: Крайне неординарная, яркая, запоминающаяся повесть. Несомненно рекоменую к прочтению, равнодушной вряд ли оставит.

Того, что лично меня, как читателя, не устроило, тоже хватает, но, скорее всего, что это следствие перфекционизма с моей стороны.

Так или иначе, спасибо. Я рад и удовлетворён тем, что это прочитал.

Что ж, прекрасный рассказ.

Любопытно вот что. Произведения, обыгрывающие классические, каждому известные памятники литературы, не выделены в отдельный жанр.

Я имею в виду не написанные «по мотивам» или «на основе» фанфики, а именно произведения, где автор переосмыслил первоисточник. Такие вещи читатели привычно называют постмодерном, некоторые сюром, кто-то кроссовером, а на самом деле это ни то, ни другое, ни третье.

Мне думается, жанра ещё нет, потому что качественных произведений-обыгрышей мало. Как правило, авторы постмодерна-сюра-кроссоверов ограничиваются тем, что хватают героев, или антураж, или и то, и это, помещают в другой, отличный от авторского мир и вволю играются с аллюзиями. Иногда получается забавно, чаще сумбурно, ещё чаще никак. Нужен всё-таки очень тонкий вкус и очень нетривиальная идея, чтобы не просто попользовать то, что сделали классики, а и авторский мир сохранить, и героев не покорёжить, и в то же время создать что-то очень и очень своё.

В этом рассказе мир Корнея Чуковского экстраполирован в наше время. Непокорёженный мир — продолженный с того места, где Чуковский поставил точку, и философски переосмысленный. «Доблестный Ваня Васильчиков» сохранил амплуа, он всего лишь постарел на три четверти века. Но нашему времени он пришёлся не ко двору...

В общем, рассказ прекрасен. Хотя ругнуться я на него должен. Масса стоящих не на месте, не относящихся к своим существительным местоимений, зачастую двусмысленных, таких, что не поймёшь, к какому герою местоимения относятся, и приходится перечитывать дважды. Всё прочее — очень высоко. Солнце со следами зубов — просто-таки блестящий образ.

Для меня этот роман разделился на три части.

Великолепная, выше всяких похвал первая треть, вплоть до гладиаторской школы. Поразительное, выверенное до мельчайших деталей особачивание человека, филигранно скармливаемая читателю информация, когда жадно читаешь, силясь домыслить, как же устроен этот антиутопический мир, а автор неспешно нанизывает новые детали на сюжетный стержень. Превращённый в пёсика герой, у которого не пёсий характер, и поэтому то и дело он норовит укусить, герой, которому веришь, и даже облегчённо вздыхаешь, когда он наконец удирает.

Вторая часть — начиная с гладиаторской школы и вплоть до побега из питомника сносная. Но уже — не более чем сносная. Во-первых, начинают раздражать нестыковки. Неужели Булычёву не достался хороший внимательный редактор, способный поймать множественные несоответствия. Герой видит церковь и называет её церковью, а главу-другую спустя не знает, как называется дом с куполом и крестом на нём. Другой герой сообщает читателю, что захватчики поголовно истребили собак, а пару глав спустя беглых уже вовсю травят собаками. И ещё наловил десятки этих нестыковок, несообразностей, которые резко снижают кредит доверия. Тем не менее, читается всё ежё залпом, сюжет динамичный, герою как бы по инерции продолжаешь верить, хотя изменения, которые в нём произошли, и слишком явственные и нарочитые, и знания, которые он демонстрирует, не соответствуют задекларированным в первой части.

Ну, а третья часть никуда не годится — сплошное разочарование. Примитивная, голливудская эпопея с этой башней, невесть откуда получивший образование и знания ползун, невнятица с инспекторами, новые нестыковки, одна за другой, валом. А главное — мир так и остался необъяснённым, практически ничего в нём по сравнению с первой частью не прояснилось. Как экономически существует эта система непродумано и недостоверно, намерения захватчиков — примитивны и сами они примитивны тоже. Фантастика сменяется вдруг сатирой, причём сатира настолько довлеет и преобладает над художественностью, что фактически низводит роман до уровня памфлета.

В общем и целом: Трудно оценивать это произведение. Надо ведь все части вместе, а хочется поставить десятку и горячо поблагодарить автора за первую треть и забыть, что читал дальше.

Об этой вещи сказано столько всего, что ничего даже отдалённо нового я сказать не возьмусь.

Но хочу обратить внимание на одну вещь, характерную для всего творчества Стругацких.

На подбор имён героев. Думаю, разве что Толкин может сравниться с АБС по этой части, однако в переводе имена героев Толкина уже теряют частицу вложенного смысла.

Имя — часть образа героя, это знает практически всякий, кто хоть раз взял в руки перо. Совокупность имён — часть мира, что тоже небольшая тайна.

Итак, имена героев у АБС, так называемые «говорящие» имена:

Рэдрик Шухарт. В самом имени уже заложено нечто острое, хищное, не говоря о том, что «Рэд» и переводится как «Рыжий».

Ричард Нуннан — а в этом имени что-то мягкое, вкрадчивое, ассоциицующееся с занудностью.

Стервятник Барбридж — без комментариев, герой наполовину нарисован кличкой. Дина и Артур, его дети, а в этих именах, в обоих, вложена аристократичность, в контраст прозвищу отца.

Мосол Катюша, Креон Мальтиец, Гуталин — эти герои описаны, и имя лишь дополняет образ.

А вот Норман Очкарик, Носатый Бен-Галлеви, Хлюст — они не описаны и как выгдялят неизвестно. Но я лично прекрасно представляю себе всех троих — каждый герой сделан одним именем.

И когда говорят «Очкарик лег справа, Пудель лег слева, и все для того, чтобы Стервятник прошел между ними и оставил за собой всю свою мерзость» (с) картинка сама рисуется

перед глазами, без всяких образов, и эмоция следует за ней.

Точно так же, скрупулёзно, отточенно подбирались имена и в других произведениях. Но, пожалуй, в «Пикнике» подборка самая яркая из всех.

Совершенно уникальная студия с великолепным декламатором Владом Коппом и прекрасным музыкальным сопровождением.

Многие тексты я прослушал после того, как читал их на бумаге. И должен сказать, что «Модель для сборки» даёт им вторую жизнь.

Даже в собственных рассказах в исполнении Коппа находишь нечто, для себя новое, такой вот феномен. Когда герои вдруг начинают говорить, каждый своим, отличающися от других голосом (Влад Копп владеет десятками тембров), и своими, отличающимися от других интонациями, текст внезапно оживает и предстаёт по-новому, глубже, полнее, объёмнее, что ли, чем на бумаге.

Мне приходилось слушать многоголосые радиоспектакли и озвучку фантастики известнейшими актёрами и чтецами. Но ни один ни в какое сравнение не идёт с тем, что делают в «Модели». Более того, до первой прослушки «Модели» я попросту не любил аудио и воспринимал с трудом. Но стоило прослушать самый первый текст в исполнении Коппа... в общем, буквально перевернулось восприятие, без преувеличения. Ну, и отбор текстов, который делает для «Модели» Сергей Чекмаев, безусловно хорош и более чем.

Хм-м... чуть ли не рекламный отзыв получился, сплошные восхваления. Но ложки дёгтя для этого проекта у меня нет.

Один из самых трагических, если не самый самый, рассказ Джека Лондона. И один из самых лучших.

Разбойник и вор похищает у героя невесту. Знакомый сюжет, не так ли? Тысячи раз обыгранный в литературе.

Герой пускается на поиски и в результате, преодолев кордильеры препятствий, срубив по пути комплект голов, освободив, если получится, полдюжины

несчастных, добирается до главного злодея и поступает с ним, как с прочими. Забирает невесту и они наконец женятся.

Это стандартный вариант. Менее стандартный это когда герой таки добирается до главного злодея, но невеста к тому времени уже померла.

Ещё менее стандартный, когда герой не добирается.

Я не встречал ни разу (возможно, не читал) сюжет, который нашёл Джек Лондон. А возможно потому, что после этого рассказа сюжет выбран. Лучше не напишешь.

Страшная, трагичная и насквозь пробивающая история.

Рассказ — победитель одной из «Грелок». И из тех, что читал у Ларисы Бортниковой — как по мне, один из лучших, если не самый лучший.

Что характерно для всех её рассказов (оговорюсь, впрочем — для всех, что читал, но думаю, что и для нечитанных тоже) — очень обычные, очень рядовые и очень-очень «живые» герои. Никакого суперменства, никаких поз, никаких стереотипов — из обычного, заурядного, совершенно рядового хомо сапиенс, будь то космодесантник, отставной военный, бортинженер космического корабля, кухонная стряпуха или фэнтезийная допубертатная девица, автор умеет создать... Задумался, что именно создать — пожалуй, друга читателю. Не просто яркий образ со своими привычками, характерной речью и чудачествами, а объёмный, харизматичный и живой персонаж, который словно учился с читателем в одном классе или живёт в доме через дорогу напротив.

Обстоятельства, в которые попадает герой «Платья» — страшненькие. Страшненькие своей обыденностью и детерминизмом, выбора нет, герою предстоит стать пушечным мясом. Тотальное равнодушие и обречённость, и в нём луч света — эта вот Долорес, которая оказывается в результате винтиком в системе равнодушия. Ну, и фирменный эффект автора — когда рассказ заканчивается, остаётся эмоциональное послевкусие, словно выслушал очень правдивую и без прикрас историю от близкого друга.

Вынужден поставить итоговую оценку, на балл сниженную за перевод.

Перевод жуткий и отвратительный, по крайней мере, в том издании, которое читал. И во многом испоганил впечатление от романа.

Что касается самого произведения — сильно, и основная сила — в фокальных героях, каждый из которых здорово сделан, и каждому из которых сопереживаешь, даже отрицательному Роланду до поры.

Кстати, сама линия Роланда, видимо, в романе сильнейшая. Постепенное, пошаговое перерождение его в монстра показано очень убедительно, гораздо убедительнее, чем перерождение алкоголички и бродяги Сестры Ужас в волевую и целеустремлённую самаритянку Сестру.

Сам постапокалиптический мир не очень отличается от множества, созданных до Маккаммона и после него. Размежевание выживших, вооружённые банды, ужасы, уроды с бензопилой и прочая атрибутика исправно кочует из романа в роман. Но образы и судьбы героев удались однозначно, и это, как по мне, здорово выделяет «Песню Сван» в ряду себе подобных. В приличном переводе поставил бы девятку, видимо. Но в начале девяностых, когда читал, альтернативы не было.

Не думал, что доведётся ещё прочитать постапокалиптический рассказ, которому удастся настолько меня «пробить».

Где же проходит она, грань между человеком и недочеловеком, когда недолюдьми рождаются все.

В этом мире грани попросту нет. Человек ты или нет, решают выведенные полукустарным методом коэффициенты. Есть руки — плюс пять к коэффициенту, глаза — плюс пять за каждый, половые органы — ещё десять. Нет ноги — минус пять, ушей — еще минус десять... Страшная классификация, делящая рождённых недолюдей на получивших право жить и разделочный материал, временных носителей почек, зубов, пальцев — трансплантатов...

Мир, где основная, если не единственная ценность — человеческие органы. Заработать себе на новую руку. На лицо. На семенные железы...

Жуткий, сверхжестокий мир. Уже устоявшийся, ставший стабильным, и оттого ещё более жуткий.

Сильнейший, «пробивающий» рассказ. Как по мне — для обязательного чтения.

Это повесть входила в томик Ефремова в «детгизовском» двадцатитомнике «Библиотека приключений», вышедшем в 1961-м (если не ошибаюсь) и чуть ли не единственном тиражном издании беллетристики и фантастики того времени.

Двадцатитомник, весь, был зачитан до дыр, в буквальном смысле, в том числе «На краю Ойкумены», роман Ефремова в том же томе.

Наверное, каждый из двадцати томов я перечитывал в детстве по меньшей мере пять раз. Эта повесть — единственная из всех, которую попросту не смог прочитать. Даже в детстве, когда любая фантастика казалась откровением и читал её взахлёб и многократно. Со временем я пытался проделать это ещё несколько раз. Но не сумел продраться дальше первой трети ни в юности, ни уже в довольно зрелом возрасте. И лишь сейчас по прошествии более 30 лет усилием воли дочитал до конца.

При всём уважении к Ефремову, от этого его произведения меня попросту воротит. Видимо, в нём сошлось всё, что я так или иначе не приемлю в фантастике. Неинтересные, деревянные герои, прежде всего. У которых имён-то нет или надо их искать по тексту. А так — Шатров да Бельский. Поданная в лоб навязчивая мораль. Монотонные научные описания, неинтересные (мне) и неблизкие. Пафос, от которого как железом по стеклу. И всё это, вместе взятое, как по мне, попросту мешает думать о том, что написана повесть в 1944-м, что надо делать скидку на время, на цензуру, на войну, наконец. Да и на значимость произведения в русской фантастике как таковой.

В результате я попросту не знаю, как оценить эту повесть... Слишком уж её значимость расходится с личным восприятием — словно коса на камень дошла. Всё же умудриться не осилить в детстве фантастический текст что-то да значит... В общем, я не стану ставить оценку. Потому что не принадлежи текст перу Ефремова... боюсь, что оценил бы в ноль.

Зачитывался «Спартаком» Джованьоли в детстве.

Собственно, одна из немногих книг, оставшихся в памяти несмотря на годы.

Много позже, когда читал беспристрастного Плутарха, невольно сравнивал с Джованьоли, и образ бойца, созданный им, не хотел уходить и заменяться на гораздо более прагматичного и наверняка более близкого к действительности Спартака, о котором говорил Плутарх.

Но не суть. Спартак — видимо, самый известный и знаменитый исторический персонаж древнего мира, имя которого прошло через века и стало символом.

Джованьоли удалось сделать Спартака живым человеком и заставить поверить, что именно так было дело. И хотя умом я понимаю, что вовсе не любовь к сомнительной репутации Валерии Мессале сделала Спартака тем, кем он был, и вовсе не предательство брошеной гречанки его погубило... Да, умом понимаю, а верю всё равно Джованьоли, чей роман некогда был зачитан до дыр.

Недавно я взялся перечитывать «Спартака». И — стал бранить переводчика, попортившего роман корявостями, а потом, одолев первые две главы, понял, что продолжать не буду.

Эту книгу надо читать без житейского скепсиса. Наверное, только в юности. И верить, что так вот оно и было.

Знаковое совпадение: ведущими русскоязычными фантастами второй половины прошлого века были братья Стругацкие.

Ведущими детективщиками — тоже братья. Вайнеры. Созданная ими «Эра милосердия» в своём жанре такой же шедевр, как «Пикник на обочине» в своём.

Сейчас речь, однако, пойдёт не об известной всем и каждому, прославленной фильмом с Владимиром Высоцким «Эре милосердия», а о произведении, многие годы пролежавшем в столе у авторов и нашедшем читателя лишь в начале девяностых.

И — к сожалению, растворившемся в хлынувшей на книжный рынок лавине «обличительной» литературы, и потому известной относительно немногим.

Итак, «Евангелие от палача». Неимоверной силы и жёсткости роман. Не вполне детективный, хотя элементы детектива присутствуют. Читающийся на едином дыхании, гневный и циничный одновременно, бьющий по эмоциям и по нервам и, что самое главное, не оставляющий равнодушным. Зато оставляющий послевкусие — горькое, злое, не отпускающее.

Создать роман с отрицательным главгером, которому тем не менее, несмотря на то, что он законченный подлец и негодяй, сочувствуешь — дело чрезвычайной сложности. Попытки такой литературы были. Но из того, что читал я, пожалуй, лишь Вайнерам в «Евангелии от палача», удалось эту задачу решить.

Главгер — не просто подлец и людобой, он человек, на котором пробы негде ставить. Кладезь самых отвратительных человеческих пороков. Подлость, предательство, наветы, убийства и детоубийства, шантаж, абсолютная беспринципность — всё это в его арсенале. То, что он творит, за гранью добра и зла. И, тем не менее, Вайнерам удалось придать герою такую мощную харизму, что, читая, ловишь себя на том, что подсознательно сопереживаешь такому мерзавцу.

Ну, и наконец, финал... Ошарашивающий, под стать всей череде событий.

На главгера наконец-то нашлась управа — не менее сильный и волевой человек, чем он, но только по другую сторону баррикад. Мститель, чьих родственников главгер уметвил.

На этом роман заканчивается, зло выходит сухим из воды, оно оказывается сильнее добра. Мораль? Есть она. Не лобовая, очень неоднозначная и жестокая.

Я бы сказал — роман для обязательного чтения. И прекрасно написанный, ко всему.

Разочарован страшно.

Из всего романа почерпнул сочетание «пещера любви», что, оказывается, означает «анус».

Всё-таки недаром говорят, что писать надо либо о том, что хорошо знаешь, либо о том, что не знает никто.

И если автор берётся писать о шахматах, то необходимо хотя бы правила знать, я уже не говорю о том, чтобы прилично в них играть.

У меня попросту в голове не укладывается, как писатель настолько маститый умудрился не пригласить специалиста, который бы причесал шахматную часть.

Не мог же переводчик так накосячить, чтобы переврать позиции и ходы... Хотя... В общем не знаю, чья вина полная шахматная безграмотность — автора ли, переводчика или обоих вместе, но читать рассуждения об игре, называемой шахматами, но больше похожей на «Чапаева» (это когда дети щелчком пальца пуляют фигурами по доске), было, скажем так, неприятно.

Ну да ладно. Историческая часть довольно интересна, познавательна и хорошо прописана. Современная никуда не годится. Тягучая, отягощённая пустопорожней болтовнёй и гомосексуализмом, к которому эдакое бережное и любовное отношение.

Дочитал с превеликим трудом. И даже не знаю, как отношусь в результате к идее. С одной стороны, необычайно красивая и свежая, с другой дискредитированная исполнением, техническим враньём и тягомотиной.

В общем и целом — посредственно. Впечатление осталось тягостное.

Об этом романе я могу говорить только в превосходных степенях.

И — начну со сравнения. Остальные произведения написанные М. Шолоховым, не выдерживают критики (особняком стоит рассказ «Судьба человека»).

Ура-патриотическая «Поднятая целина», нескладная, горлопанская, фальшивая и с натужным юмором. Сбалое, вымученное «Они сражались за Родину».

И вдруг — «Тихий Дон» — «Война и мир» двадцатого века. Поразительные, очень живые, очень правдивые и самобытные герои. Все — включая второстепенных.

Панорамное, трагическое описание разметавшей и разделившей героев, сделавшей друзей врагами войны. И острое, очень глубокое чувство сопереживания.

Нет правых и виноватых. Нет плохих и хороших. И нет никакого, ни малейшего политического окраса. Расстрелянный коммунист Бунчук и расстрелянный белоказак Пётр Мелехов.

Сгоревшая от тифа Анна и наложившая на себя руки Дарья. Правда Подтелкова против правды Каледина... И — прошедшая через весь роман трагическая, отчаянная безнадёжная любовь Григория и Аксиньи. Расстрелянная в финале вместе с героиней.

Величайший русский реалистический роман-эпопея. Лучший из лучших.

Когда книги не издавались, а те, что издавались, было не найти и приходилось за ними охотиться, одалживая почитать на день у счастливчиков, у которых книги были... Когда в школах заставляли выискивать в программных произведениях то, что авторы вовсе не собирались говорить, и трактовать эти произведения под дудку уродливого соц реализма... Когда... Здесь можно ещё дописать с десяток «когда».

Да, вот тогда вышла огоньковская «Библиотека приключений» в 20 томах. И в неё вошли не только «правильные» Адамов, Обручев, А. Толстой и Рыбаков, но и Ефремов, Майн Рид, Купер, Буссенар, Коллинз, Дюма, Дефо, Конан Дойл, Свифт и, наконец, Хаггард с блестящими «Копями царя Соломона» и «Прекрасной Маргарет».

На этих книгах выросли два поколения. Эти книги привили вкус к беллетристике и фантастике. Открыли авторов, которых необходимо читать. Показали, что кроме скучных, в зубах навязших, осточертевших сюжетов о работягах, пейзанах и строителях коммунизма в мире есть ещё кое-что. Что героизм это не только когда выполняешь пятилетку в четыре года и загибаешься от голода на целине. Что мужество это не только когда на тачанке с пулемётом. И выбор — это не только когда единогласно голосуешь за очередную мартышку — отца народа.

Да, роману больше ста лет. Да, наивно и порою чёрно-бело. Да, герои эдакие насквозь положительные или эдакие насквозь отрицательные (Твала, видимо, единственное в некотором роде исключение). Но в этом романе есть всё то, на чём учились и росли миллионы лишёных литературы подростков. Приключения и сражения, сокровища и предательства, колдовство и мужество, дружба и долг. И герои при этом — не угрюмые фанатичные коммунисты. И не нищие пролетарии с портретом вождя в зубах.

Я прочитал эту книгу четыре десятка лет назад. И до сих пор помню вывод, который сделал, запоем её одолев. Возможно, этот был мой первый взрослый самостоятельный вывод. Я подумал тогда, что дерзкий и успешный дворянин, желающий обогатиться — не обязательно мерзавец, буржуй и людобой, притеснитель крепостных девок. Он ничем не хуже, а то и лучше своего антагониста — одержимого нелепой идеей мировой революции твердолобого несгибаемого марксиста. Не в этих словах подумал, конечно, но вот именно так. И удивился, почему нашедший сокровище британский лорд ближе и интереснее мне, чем конфисковавший у старухи бронзовую статуэтку чекист.

Потом уже были Жаколио, Саббатини, Капитан Мариэтт, Кервуд и другие беллетристы, о которых в школьной программе скромно умалчивали. Но первыми были они — Дюма, Верн, Хаггард, Конан Дойль, Скотт... Великое этим писателям спасибо — за то, что они были.

Наверное, самый тошнотворный роман, что читал за последние пять лет.

Да, скандальная, еретическая идея. Не только с точки зрения теизма, но и сама по себе. Да, наерняка автору понадобилась некая смелость, чтобы её реализовать.

Но боже мой, какое убогое, отвратное, низкохудожественное примитивное исполнение.

Герои даже не картонные, не деревянные, они словно манная каша — все подряд, от альбиноса до главгера.

Поступки, которые эти герои совершают, пристали больше пациентам сумасщедшего дома или младщей группе детсада.

Задачки, которые по пути разгадывают, а точне, методы, которыми их разгадывают, напоминают упражнения для дебилов.

И — тем не менее, баснословная, бешеная популярность. Вполне объяснимая, впрочем. Жвачка. Низкопробная, мельтешащая красивыми нелепостями жвачка.

Последнюю треть этого произведения я пролистал — просто физически невозможно было это в себя впитывать.

Сейчас, по прошествии пары лет, рад тому, что в памяти остались лишь смутные контуры этих рассыпчатых героев и смутное воспоминание о Граале и о кощунствах по отношению к мифологии и истории человеческой цивилизации.

Давно заметил, что средняя фантлабовская оценка на произведения короткой формы от переводного автора примерно на полбалла, а то и балл выше, чем на проиведение русскоязычного автора того же качества.

Не уверен, чем это объясняется, голодуха на зарубежную фантастику давно в прошлом. Впрочем, эту повесть публиковали в девяностых, возможно, тогда на фоне общей голодухи она казалась чуть ли не шедевром.

Ну, а на самом деле — отвратительно прописанный мир, наляпанный кое-как, недостоверная боевая сцена, никуда не годная любовь, невесть откуда взявшаяся. Примитивное бегство из подземелья, ненатуральная чуть ли не во всём героиня, нелогичные и достаточно мерзкие поступки той же героини. Ну, и отягощено далеко не лучшим переводом.

С другой стороны повесть написана сорок лет назад, на что, несомненно, следует сделать скидку. Динамичная, жестокая, и хорошая, добротная линия с псом. Неплохой финал, ко всему — герой делает правильный выбор. Правда, автор ему этот выбор облегчает — пёс-то насквозь положительный, а девица — дрянненькая, и интересует её, в основном, потрахаться, какая там к чертям любовь.

В общем и целом, очень и очень посредственная, недоделанная постапокалиптика. И давность написания не вполне это оправдывает — к тому времени постапокалиптика уже была написана, и немало — «День триффидов» Уиндема взять хотя бы.

Думаю всё же, что высокий средний балл этому произведению и сотням ему подобным — некая дань ностальгии по девяностым.

Вчера перечитал «День триффидов» в который уже раз и решил оставить отзыв.

Да, роман написан шесть десятков лет назад. Да, композиция на сегодняшний день, скажем так, рискованная — вторая глава «Появление триффидов» — длинная, затяжная — не на месте. Она как бы дань НФ того времени, и ей по сегодняшним канонам, да и вообще по любым, следовало бы быть рассредоточенной по тексту, гораздо более короткой, и без обрубленной и брошенной сюжетной линии с Умберто Палангесом. Да, с точки зрения современного, искушённого в постапокалиптике читателя маловато насилия и мародёрства. И несмотря на всё это...

Поразительное, полное чувство сопричастности, словно находишься в умирающей Британии, чем же оно достигается.

Во-первых, конечно же, перевод Стругацких. Это редкостная вещь, когда перевод сделан не просто двуязычным и причастным к литературе человеком, но высочайшего уровня литераторами.

Во-вторых — довольно редкая для романа вещь (хотя и обычная в произведениях малой формы) — подача от первого лица. Этот приём ограничивает автора — камеру держит один герой, и на мир читатель смотрит только его глазами. Но с другой стороны, внутренний мир героя и его отношение к происходящем удаётся передать полнее, чем в произведениях с подачей от третьего лица и множественными ракурсами.

В-третьих — тщательное, скрупулёзное, выверенное и продуманное описание мира после катастрофы. Зримое. Герой не просто держит камеру, он выхватывает те детали, которые делают мир осязаемым и видимым и именно их передаёт читателю. Сначала неторопливо и неспешно. Потом всё более объёмно и динамично, новые подробности дорисовывают мир, и уже главе к четвёртой создаётся и потом до конца поддерживается чувство, будто ты там — рядом с героями, зрячий в мире слепых.

Ну, и в четвёртых, сами герои. Они обычные люди — никакие не супермены, заурядные лондонские обыватели. Живые — словно соседи по лестничной клетке. Они справляются с навалившейся на них бедой так же, как справлялся бы любой из нас.

В итоге: вечный роман, один из лучших за всю историю фантастики.

Видимо, мне повезло (или не повезло, в зависимости от выведенной морали), что начинал читать Бушкова именно с этого произведения. Которое необыкновенно понравилось.

Некоторое время после этого я пытался читать его всё подряд. И обнаружил, что количество с качеством вошли в противофазу. Бедняга Мазур. Которого автор заставляет из книги в книгу проделывать однообразные, шаблонные суперменства. Над последними пролистанными одиссеями с участием Мазура я смеялся вслух. Они практически ничем не отличимы от предыдущих. Интересно, если бы Дюма написал «Пятнадцать лет спустя», «Одиннадцать лет спустя», «Восемь с половиной лет спустя», на каком из этих «спустя» читатель стал бы ненавидеть Атоса с Портосом и Арамисом. Мазур в моём восприятии стал смахивать на шута книге эдак в четвёртой.

Тем не менее, если представить, что «Охота на Пиранью» — единственный роман с Мазуром — он необыкновенно хорош.

И прекрасные типажи героев, начиная с самого Мазура и заканчивая второстепенными персонажами. И хлёсткое, динамичное действие. И некоторые интересные вещи, мне до прочтения неведомые, хотя о спецслужбах был начитан. И здорово сделанная эпопея с Крестом в конце. Если бы меня спросили, что я бы порекомендовал из боевиков Бушкова — сказал бы — «Охоту на Пиранью» и больше ничего не читать или готовиться к разочарованию.

Отдельно хочется сказать о стиле. Если в первом прочитанном романе он воспринимается, как удачная авторская находка, то в последующих меня лично стал изрядно бесить. Герои, все подряд, и заодно и автор изъясняются единым эдаким лапотным языком. Даже не смесью французского с нижегородским, а некой взвесью, помесью русского со старославянским и псевдославянским, где архаизмы наезжают на неологизмы, женятся на жаргонизмах, и всё это ничуть не меняется от героя к герою и от книги к книге.

Да, чуть не забыл. Фильм отвратительный.

Случайным поиском вышел на Либрусек и почитал отзывы на этот роман, воистину великий роман двадцатого столетия.

Меня затошнило.

Это примерно то же самое как сказать о «Сикстинской мадонне» Рафаэля — инфантильная мазня, религиозная бессмыслица.

Поразительно, что подобных отзывов — каждый второй.

Мне противно оставлять отзыв на Либрусеке, и хотя Хемингуэй ни разу не фантаст, я решил это сделать на фантлабе.

Роман — гимн принципу. Принцип — то, ради чего живёт герой романа Роберт Джордан и то, ради чего заставляет жить окружающих его людей. Джордан — чужой в разорванной гражданской войной на части Испании. Творящееся вокруг — не его дело. Но он — делает его своим. Его окружают люди разные. И невежественные, необразованные крестьяне, прежде всего стремящиеся выжить, выжить в кровавой бойне любой ценой и оказавшиеся в партизанском отряде от безысходности. И оказавшиеся там из мести. И — из убеждений. И — по простой случайности. Каждый из них скупыми Хемингуэевскими мазками прорисован так, словно этих людей знаешь с детсва несмотря на то что они вели и ведут такую жизнь, которая и не снилась обывателю.

Предводитель отряда бандит и убийца Пабло. Его жена и антипод Пилар. Старик Ансельмо. Вороватый цыган Габриэль. Матерщинник Агустин. Занудный донельзя аграрий Фернандо. Эль Сордо и Хоакин — сознательно вызвавшие огонь на себя. И, наконец, изнасилованная войной Мария, о которой, единственной из всех сказать, пожалуй, нечего. Страшные воистину страшные военные сцены, пробирающие и изображённые так, словно автор при них присутствовал. Захват деревни фашистами. Резня. И ответный захват коммунистами. И ещё более страшная резня. Нет хороших людей и нет плохих. Нет положительных героев и отрицательных. Есть люди, живые люди, которых нарисовал Хемингуэй. Всякие.

Роберт Джордан знает, что идёт и гонит остальных на провальное, обречённое, бессмысленное дело. На смерть. И в первую очередь гонит себя. Из принципа. Он не произносит высокопарных слов, не уговаривает. Он выполняет то, что считает, вопреки всему, своим долгом. Хотя смерть ради чужих идеалов — не его долг. Он делает чужие идеалы своими, и показано это без малейшего пафоса, без потоков сознаний, чуть ли не вообще без слов. Герои совершают поступки — они говорят сами за себя.

Прежде чем писать рецки о вошедших в сборник текстах, хочу сказать вот что. Я считаю, что сборник (антология, журнал) прочитан не зря, если для меня “съедобной” в нём оказалась треть текстов. Под съедобностью я понимаю рассказ или повесть, которым могу поставить оценку от семи и выше.

Ну, теперь поехали.

Лескова. “Чудовища”.

Прекрасный язык – на удивление хороший язык у автора, которого доселе не читал и не видел на конкурсах. Сложный, продуманный мир, нетривиальный сюжет и красивый перевёртыш в финале. Однако кое-что напрягало при чтении от первой и до последней страницы. Две вещи. Во-первых, накал истерии. Если посчитать, сколько раз на протяжении текста встречаются слова “ад”, “чудовище” и производные от глагола “ненавидеть”, не удивлюсь, если итоговое число зашкалит за тысячу. И второе – герой, совершая действие, непреложно начинает морализаторстовать. Акцентируясь на вещах, которые уже не раз говорил. Читатель всё-таки не олух – ему не надо повторять одну и ту же мысль дважды, трижды и пятижды. За героя его характер рисуют, в основном, поступки, а не поток сознания. Нет, поток, конечно, тоже, но не в таком же количестве! В результате крепкий, интересный и остросюжетный текст вызвал некоторое отторжение. Эмоциональный перехлёст за чувство меры, я бы сказал.

Лик. “Плагин”.

А вот через этот рассказ пришлось продираться. С первой страницы причём. Герой обращается к некоему доктору Уотсу. И лишь странице так на четвёртой автор делает одолжение, сообщая, что Уотсом зовут самого героя. Что же теперь – перечитывать и переосмысливать начало? Я не поленился – перечитал, добрался до того места, где соскочил назад, и продолжил. Легче не стало. Я, например, не знаю, что такое глафы, скины, плагины и прочее, а мне о них говорят словно о вещах, хорошо известных. Забрасывают научной или квазинаучной терминологией, причём такой, за которой нужно лезть в словари. Сумбур рулит, ни хрена не понятно, постоянно приходится возвращаться назад. В результате, рассказ на 15 страниц читал часа два. Что ему не в плюс. Один из слабейших, как по мне, текстов сборника. Хотя – возможно, это я такой нетянучий.

Ломака. “Время сна”.

Вполне милая, пускай и простенькая история. И с хэппи-эндом, ко всему. Идея не представляется мне откровением, но прочиталось легко, отторжения нигде, в отличие от двух предыдущих, не вызвало, и даже через несколько дней после прочтения не забылось. В общем, простенько, но довольно читабельно, с вполне живыми и вызывающими сопереживание героями.

Веров. “Почти как люди”.

Сильно. Для короткого рассказа тем паче. Написать достойный короткий рассказ, по сути, боевик, сложнее, чем на авторский лист – идеи и перипетии сюжета приходится вкладывать в малый объём. Здесь удалось. И, в отличие от “Плагина”, изобилие терминологии не напрягает. Не въехал в постмодернистские отсылки. Ну, Матомба, возможно, отсылает к Обаме. А Томас Вулф и бегство Мак-Кинли к чему? Ну, и финал, как по мне, лучше было бы закрыть, открытый несколько смазывает впечатление. Тем не менее, первый по-настоящему достойный текст.

Гриценко “Сон о Ховринской больнице”

Не понравилось. Простоватый, грешащий канцеляритом язык, неудачная, как по мне, смесь НФ, мистики и фэнтези, и “неживые” герои – дочитал с трудом. Больше сказать, по сути, нечего.

Первушин. “Критерии подобия”

Хм-м… если бы мне сказали, что меня способна увлечь фантастика, стилизованная под советскую середины прошлого столетия, не поверил бы. Но… хорошо ведь! Вправду хорошо, особенно когда понимаешь, что это именно стилизация, а не копирование. Хорошие, “живые” герои, неизбитая идея и очень, очень достоверная, проработанная научная часть. Понравился рассказ – однозначно. Ну, не поворчать не могу – чуть динамичнее ещё бы его. Да, понятно, что форма подразумевает поток сознания и малую часть диалогов. Но, тем не менее…

Клещенко. “Убийство в салоне красоты”

Первый из трёх детективов, объединённых общим героем и генетической подоплёкой. Возможно, я питаю слабость к фантастическим детективам и сам их пишу, но… Отличный детектив – выдержанный, с неожиданной развязкой. Недостаток я, конечно, не подчеркнуть не могу. Род занятий убийцы таков, что едва о нём упомянули, убийцу читателю “продали”. Как автор ни старалась дальше бросать ложные следы. Всё остальное – здорово.

Клещенко. “Луна родилась из мысли”

Этот показался слабее двух остальных. Идея прекрасна – герою необходимо определить, кто из четверых подозреваемых – сверхчеловек, на порядок умнее прочих и старается это скрыть. Конфетка, а не идея. Но вот реализация… Чтобы вычислить преступника, надо его напугать – я встречал этот приём раз десять, чтобы не соврать. И в детективной литературе, и в беллетристике. Очень надеялся, что автор найдёт оригинальный ход. К сожалению, стандартное решение сильно смазало рассказ.

Клещенко “Дело об украденной трилогии”

Остроумно. Нет, правда – остроумно. Не в плане юмора, а именно в плане остроты ума. Не стану спойлерить, но когда прочитал, в чём суть преступления – веселился. Попридираюсь к достоверности фабулы – к сожалению, и особенно на фоне того, что творится на книжном рынке сейчас, не лучшая, как по мне, из возможных. Кто в теме, тот, видимо, поймёт, о чём я. Ощущение недостоверности фабулы – не лучший спутник при чтении. Но с остальных сторон – хорошо: крепкий детектив, доставивший удовольствие.

Лукин. “Сфера”

Двойственное впечатление осталось. Написано в стиле, который я откровенно люблю – грубо, некастрированно, и если герой хочет сказать бранное слово, он его говорит без оглядки на возможное лингвистическое пуританство читателя. С другой стороны – не впечатлён. Повесть растянута на полтораста страниц…. Впрочем, об этом в заключении.

Красносельская. “Точка отсчёта”

Не понравилось. Во-первых, неважный язык. К примеру, смеялся от описания человека каменного века. Надбровные дуги, низкий лоб, челюсть, всё такое – и вдруг автор называет это “правильными чертами лица”. Но не суть. Провалы во времени, профессора и йети – не то, чем меня можно поразить – слишком избито. А когда это растянуто на сотню с лишним страниц – попросту нехорошо.

Ну, и, наконец, заключение. Основная претензия к сборнику, если не единственная – повести. Как по мне, они должны быть выше прочих текстов, раз занимают половину объёма. В “Фантуме” же есть прекрасные рассказы и проигрывающие им (как по мне) повести. Да, я понимаю, что мой вкус очень и очень далёк от идеала, и, возможно, другой читатель оценит с точностью до наоборот. Я, однако, говорю за себя. Заменить хотя бы одну повесть тремя-четырьмя рассказами, и книга бы стала лучше.

А так – крепкий сборник, с выдержанной тематикой и с полудюжиной (что много для антологии) достойных, самобытных текстов, которые прочитал с удовольствием и рекомендую.

Прочитал три романа Буджолд, этот был первым. Ещё два — начинал и ниасилил.

Читая, постоянно ловил себя на том, что, видимо, не тяну. Мне эти произведения оказались ни уму, ни сердцу.

Нагромождение наивных инфантильных поступков, картонных суррогатных чувств, перехлёст фантазии за всякое чувство меры.

Да — фантазия буйная. Да — миры, империи, гиперпространственные переходы, авантюры, стрельба. Убогий физически герой, видимо, должен вызывать сочувствие на манер слепого мальчика или одноногой собаки. У меня — не вызвал ничего.

Послевкусие осталось такое — нравственный примитив. Схема, да — сложная, да — многоступенчатая, но — всего лишь схема.

Словно автор дёргает за нитки героев-марионеток, заставляя их совершать псевдо-героические поступки ради дутых принципов. Сопровождая эти поступки какими-то бабскими что ли объясняловами.

Несколько дней назад пытался заставить себя перечитать — думал, возможно по прошествии пары лет после первой неудачной попытки восприму лучше. Куда там — эта наивная любовь-морковь заклятых-проклятых врагов встала поперёк горла сразу.

В общем, пускай я буду белой вороной. Сплошное разочарование.

Долго я собирался с духом, прежде чем оставить отзыв на «Обитаемый остров».

Попробую.

Из множества людей, с которыми мне приходилось говорить о творчестве Стругацких и которых я просил назвать лучшее, с их точки зрения, произведение, половина ответила — «Обитаемый остров». И из того же множества людей, чуть ли не треть назвало «Обитаемый остров» одним из самых неудачных, вторичных, политизированных и недостоверных текстов АБС.

А я хочу вот о чём сказать — о технике. Это произведение — пятикратный перевёртыш. Пятикратный! Я не знаю ни одного другого такого, ни в фантастике, ни даже в детективном жанре, который на перевёртышах живёт.

Даже знаменитая «Ловушка для Золушки» Жапризо — четырёхкратный перевёртыш. А «Обитаемый остров» — пяти. Совершенно уникальная композиция.

Авторы переворачивают мир Саракша с головы на ноги и обратно пять раз! И каждый раз из пяти герой (и читатель его глазами) видит логичную картину мира.

Да — такой приём потребовал некоторых натяжек. Да — по сравнению с другими произведениями АБС логика зачастую хромает, и если покопаться — увидишь замазанные щели. Например, аксиома, что «излучение было всегда» недостоверна. А также не вполне достоверно, что герой при своём уровне интеллекта не может сложить правдивую картину мира и восстановить пропущенные дыры в восприятии этого мира. И гуманоидная цивилизация сама по себе — копия земной...

И — всем этим я с лёгкой душой пренебрегаю. Написать перевёртыш как таковой — достаточно трудное дело. Кто поднаторел в детективах, тот знает. Но пятикратный перевёртыш написать, наверное, сумели только Стругацкие. И при этом захватывающий, как все их тексты. С «живыми» и очень разными героями.

Поэтому если спросить меня, в каком произведении АБС достигли вершины по технике написания, я без колебаний скажу — в «Обитаемом острове».

Первый раз читал эту повесть в детстве. Тогда я не обращал внимания на такую вещь в фантастике, как достоверность. И был в полнейшем восторге.

Второй раз перечитал в очень зрелом возрасте, когда уже критически относишься к фантдопущениям. Чёрт возьми, ну недостоверно же. Такая цивилизация существовать не может.

Пандемия выкосила бы её на третьем поколении, ну хорошо, на четвёртом. Особи были бы заняты постоянным наполнением желудка, чтобы хоть как-то обеспечить бешеный обмен веществ при гиперболическом старении. Им было бы просто ни до чего остального, какие там накопление и передача знаний. Не говоря о том, что наполнитель желудка, сиречь жратва, закончилась бы сразу, и на этом закончилось бы всё прочее.

И, тем не менее, несмотря на полную недостоверность, произведение воистину величайшее. Динамика происходящего такова, что сюжет развивается как мощнейшая сработавшая пружина. Быстро, ещё быстрее, ещё и ещё, быстро как только это возможно, и ещё быстрее. Как удалось достигнуть такого эффекта — не знаю, для этого нужно быть Брэдбери.

И одновременно — полное сопереживание герою. Зная, что недостоверно, фыркая от недостоверности, несёшься через эту сумасшедшую реальность вместе с героем, словно в одной с ним команде в спринтерской эстафете. Поразительное произведение.

Не думею, что на сегодняшний день существует другое произведение, хоть насколько-нибудь сравнимое с «12 стульями — Золотым телёнком» в своём жанре.

Не думаю, что таковое когда-либо будет написано.

Сколько же идиом, метафор, крылатых фраз появилось в русском языке после этой книги. Наверное, счёт идёт на сотни.

Авторы заставляют читателя смеяться пятьсот страниц подряд без перерыва. Совершенно феерическая сатира и уникальный нестареющий юмор.

Ну, а о героях Ильфа м Петрова можно написать энциклопедию.

Десятки из них стали именами нарицательными. Людоедка Эллочка, Голубой воришка Альхен, архивариус Коробейников, ребусник Синицын, механик-анахорет Полесов, бухгалтер Берлага...

Наверное, потратив пару часов, я перечислил бы сотню.

Для человека, говорящего на русском языке эти произведения, как по мне, к прочтению обязательны.

Одно из лучших фантастических произведений средней формы (повесть), когда-либо написанных.

Пронзительное, трагическое и оптимистическое одновременно, и без соплей.

Даже пафос в тех местах, где без него не обойтись — полностью уместен.

Волею обстоятельств смертельные враги вынуждены сосуществовать, взаимодействовать и в результате становятся друзьями и фактически родственниками.

Несколько предыдущих отзывов указывают на аналогию с «Сорок первым» Лавренёва, только вынесенным в космос.

А я бы с «Сорок первым» сравнивать не стал. Герои Лавренёва — враги идеологические, однако они одной расы и разных полов, а от любви до ненависти количество шагов сосчитано.

И равно единице. Герои Лонгиера же — антиподы изначально, во всём. Кстати, меньше всего остального — в идеологии.

И мастерски, шаг за шагом, ни разу не оступившись, автор показывает, как уходит, умирает и перерождается в дружбу вражда. А потом и в нечно большее, чем дружба — в родство.

Самый известный в России рассказ Джека Лондона. Однако хочу подчеркнуть — в России. Потому что именно этот рассказ пропагандировали как центральный в творчестве Лондона на протяжении 70 лет соввласти. «Любовь к жизни» был публично обласкан Лениным и стал потому программным. Он переиздавался миллионными тиражами — в газетах, журналах, сборниках, антологиях — повсеместно. Не прочитать «Любовь к жизни» надо было умудриться — по популярности он переплюнул, пожалуй, любой другой рассказ, переведённый на русский.

И так как рассказ действительно необыкновенно хорош, неприятия пропаганда не вызывала. В отличие от большинства зарубежных произведений, навязываемых читателю как образцы соц. реализма или как вышедшие из-под пера «друзей коммунизма».

На самом деле рассказ, конечно, выдающийся, но, как по мне — не центральный и уж точно не лучший у Лондона. Во-первых, он на одного героя. Во-вторых, героя не очень-то интересного. Воля к жизни — да, это его сущность. Однако кроме этой сущности в герое по сути нет ничего. Он выживательная машина — сюрвайвер с железной волей. И — всё. В отличие от героев других рассказов Лондона — безлик. Фактически, он — символ, и от этого рассказ в моих глазах сильно проигрываает той же «Северной одиссее», «Мексиканцу», «Куску мяса» и другим, в которых герои не менее волевые, чем в «Любви к жизни», но гораздо более похожи на людей. Не на абстрактных, у которых и имени-то нет, а на живых, обычных, в общем-то, людей. Но — сверхволевых.

«Первый дон», «Последний дон», «Сицилиец», ещё пара романов Пьюзо, названий которых не помню...

Читал их лишь из пиетета — не верилось, что автор «Крёстного отца» может написать плохо. Зря не верилось — эксплуатация темы на пользу ей не пошла.

Однако сам «Крёстный отец» — несомненный шедевр. И не из-за насилия, не из-за стрельбы, пыткок, вендетт и гаротт, которых в тексте достаточно. А — из-за галереи характеров.

Люди Козы Ностры — живущие по собственным, по жестоким законом.

Эти законы делают их другими, не такими, как все, не такими, как мы. И ни один из них — не опереточный злодей, какими принято рисовать людей по ту сторону закона. Или, вернее сказать, было принято во времена, когда писался «Крёстный отец».

Дон Вито Корлеоне, его сыновья Сонни, Фредди и Майкл — его советник-консиглиори ирландец Том, примитивный душитель Люка Браззи, телохранители дона, его должники и его враги, их жёны, любовницы, друзья и партнёры — героев десятки, и каждый из них — личность. У каждого свой характер, своё (как правило, уголовное) прошлое, своя логика и свои цели.

Они не моральные уроды, не холодные расчётливые маньяки. Они люди, живущие по другим, альтернативным законам. Где есть своя дружба, своя вражда, свои понятия о чести, о верности и о предательстве. Где насильственная смерть — часть жизни, стоящая у каждого за спиной.

Майкл Корлеоне — единственный главгер, которому автор явно симпатизирует. Не такой, как братья, не такой, как отец, не такой, как окружающие его с детства боевики. Не желающий жить по законам мафии. И — вынужденный по ним жить.

Законы Коза Ностры неумолимо ломают Майкла и делают из него мафиози. И убийцей, более того — убийцей хладнокровным и расчётливым. И в то же время...

Это, конечно же, не про собак. То есть про собак, да. Однако у них, у каждой, человеческие характеры.

Герои-люди — все второстепенные, до единого, даже мазками набросанный единственный положительный герой Джон Торнтон.

И мастерски, словно автор залез каждому псу в подкорку и записал, что там творится, выписаны собаки...

Поступками. Джек Лондон только декларирует характер, иногда для этого достаточно одного прилагательного и скупого описания внешности.

А потом обладатель характера начинает совершать поступки. Да, собачьи. И в то же время — те, которые на его месте совершил бы человек.

Я воспринял эту повесть как балладу о людях, вынужденных тянуть упряжку. Вынужденных подчиняться вопреки свирепому, вольному нраву.

И в результате доведённых до черты, за которой жизни уже нет. На черте большинство из них погибает. И лишь главгер... дальше спойлерить не стану.

Самый, пожалуй, вторичный роман Ремарка и, как по мне, самый слабый из десяти, им написанных.

Тема умирающей от туберкулёза любви заимствована из «Трёх товарищей». Тема автогонок — оттуда же.

Да, и то, и другое в «Жизнь взаймы» раскрыто полнее, чем в предшествующих вещах. И герои, как всегда у Ремарка — живые и близкие читателю люди.

И, тем не менее, по прочтении осталось некое разочарование. От вторичности в первую голову. В какой-то мере, все произведения Ремарка вторичны

друг к другу. Но в «Жизнь взаймы» очень уж оно нарочито. Художественный уровень романа, однако, очень высок. Как, собственно, у любого романа Ремарка.

Третья, завершающая часть трилогии, на мой взгляд, сильнее двух предыдущих и по-настоящему страшная. Видимо, это самая страшная вещь из тех, что я когда-либо читал. И — неимоверно сильная.

Её не смог загубить даже отвратительный, насколько только может быть отвратительным, перевод.

Роман-катастрофа — ядерная война поставила крест на господстве человека. Теперь уцелевшим после взрывов приходится выживать в новой войне — с крысами. И преимущество в этой войне — на стороне крыс — плодящихся в любых условиях мутантов, решающих единственную проблему — жрать, чтобы жить.

Герои «Вторжения» проходят через такое, что трудно выдержать человеку. Они и не выдерживают — гибнут и слабые, и самые сильные из них. Множетсво персонажей, каждый из которых выписан вполне личностью, гибнут один за другим.

Выжить, кажется, невозможно, когда вокруг массово погибают тысячи и тысячи, и уцелевшие из этих тысяч, и уцелевшие из уцелевших.

Смерть повсюду — выхода попросту нет. Нигде. И, тем не менее, троим героям выход найти удаётся. И увидеть свет в конце туннеля тоже.

Роман динамичный, полный неожиданных сюжетных поворотов и достоверный настолько, насколько можит быть достоверен оживший кошмар.

Ремарк... Писатель, которому хочется поклониться в пояс и сказать «Спасибо вам, что вы были».

Написал десять романов и одну пьесу. И ещё два, которые ему приписывают нынче, утверждая, что это ранний Ремарк. И которые, судя по всему, ничего общего с ним не имеют.

«Три товарища», по-видимому, самый известный и самый сильный роман Ремарка. В нём сошлись вместе его любимые темы, которые потом перекочевали и в другие романы. И в нём автор, видимо, достиг вершины мастерства. Ниже он не спускался, но, по моему мнению, и выше подняться не удалось. Возможно, потому, что выше — некуда. Последующие восемь выдержаны на уровне «Трёх товарищей», но ни один не превосходит его.

— Мужская дружба

— Автогонки

— Туберкулёз

— Обречённая любовь

Каждая из этих тем потом у Ремарка неоднократно встречалась. Но в «Трёх товарищах» — по сути, квинтэссенция их, каждой из них.

Пронзительный, до нутра достающий роман о потерянном поколении. Герои больше, чем друзья, больше, чем братья, и уж, конечно, больше, чем товарищи, как называет их автор. Они фактически живут ради друг друга, и поддерживают друг друга, и живы лишь благодаря этому.

Железный Отто Кестер, выдумщик и романтик Готтфрид Ленц, и очень стандартный, очень невыдающийся, очень теряющийся в тени своих друзей и во многом поэтому наиболее близкий читателю главгер Роберт Локамп.

«Пока мы живы, мы вытянем. Так было всегда. Пока жив Кестер, я не могу умереть. А пока живы мы оба, не умрет Пат». — так говорит Роберт.

Страшный, насквозь простреливающий финал. И, тем не менее, роман остаётся оптимистическим — и одним из лучших романов прошлого века.

С моей точки зрения — самым лучшим.

Один из величайших реалистических романов двадцатого века.

Психоделический, по сути. Главный герой — кто он? Характер Холдена Колфилда настолько неоднозначен, что на вопрос «кто он» не ответить.

В герое истеричность, психопатия и страшная патологическая закомплексованность сочетаются с благородством, одухотворённостью и цельностью.

Он 'живой' — настолько живой, будто идёт рядом и знаком с детства. И у него — необычайно сложный, филигранно выписанный характер.

Подросток, который умеет любить и ненавидеть одни и те же вещи, одних и тех же людей. Фантазёр, который мучительно пытается разобраться в себе.

Которого корёжит от того, что он не такой, каким хотел бы быть.

Ловить детей над пропастью во ржи — это занятие Холден считает своим предназначением. Осознавая, насколько мир, в котором он живёт, не приспособлен для такого вот ловца.

Роман воздействует на психику — исподволь. Не как написанные на грани безумия романы Кафки, а как пронзительный, задевающий потаённое, рвущий душевные струны текст. Его нельзя читать пролистывая. И пожимая плечами нельзя. Романом надо проникнуться — вжиться в его героя, стать Холденом. И тогда эстетическое удовольствие (если не наслаждение) от прочтения обеспечено. Несмотря на отвратительное настроение, которое будет зачастую сопутствовать.

Как это сплошь и рядом бывает, продолжение намного слабее первой книги, а в данном случае, так просто в подмётки ей не годится.

Начать с того, что автор, неоднократно утверждающий в первой части, что его героиня — последняя из своей расы, одумался и вывел целый клан её родственничков.

Такое причём впечатление, что плюнешь в собаку, попадёшь в вампира — столько их расплодилось в продолжении, которое, ко всему, издевательски названо «Последний вампир». Какой же, прости господи, последний, если последний как раз был, а здесь их уже целое стадо?

Далее — сюжет — самого, что ни на есть дурацкого голливудского боевика с пальбой, массовым отстрелом плохих парней, сиречь вампиров, и суперменом-героем,

этот расстрел организовавшим.

Дискредитация положительной героини первой части, ставшей вампиршей, шарма роману не добавляет.

Не знаю, как мне удалось дочитать до конца. Впрочем, даже не уверен, что удалось.

Сильно ниже среднего.

Очень неплохая вампирская сага. Вернее, очень неплохое начало вампирской саги, потому что продолжение намного слабее.

Прекрасно выписанные героини — обе. И вампирша, и докторша. Читателю предлагается сопереживать обеим, несмотря на циничность и аморальность вампирши. И надо сказать, невольно сопереживаешь. Очень хорошие римейки, экскурсы в римскую историю и в историю средневековья.

В общем и целом — не сказать, что роман выдающийся, по вампирской дороге протопал легион авторов, и сама вампирша вполне классическая, но читается очень хорошо, живо, герои зримые, ну, и достаточно неожиданный финал.

О потраченном времени не жалею, особых восторгов тоже нет.

Осталось странное впечатление от этой повести. Более всего сравнимое с салатом. Слишком много ингредиентов, и в результате мне попросту не удалось понять, о чём это. И вот подумалось — а может быть, ни о чём? Вот просто ни о чём, и всё тут.

Язык АБС почти скопирован. Вот почти их. И структура фраз их, и герои говорят так же умно-устало, лишь с поправкой на изменения в современном русском. И прекрасные метафоры, и языковые находки — это всё есть. И в то же время заметно, что язык — скопирован, нет-нет, а прорываются обороты, для АБС нехарактерные.

Сюжет — а вот сюжет мне показался диковатым. Утрированным сверх всякой меры. И тупость невесты главгера утрирована, и переживания самого главгера, и примитивность сценария, да и самого режиссёра. И сложилось впечатление, что автор, взяв взрывное эпатажное начало с пидарасами, дальше не вытянул. И сбился на штамповку. Вот этот лагерь на Марсе — очень уж штампованный. И стукачество до того безобидной героини — штампованное. Ну, и выходка Юрковского в финале показалась роялищем в кустах. Как, собственно, и весь финал — словно автор не нашёл, чем закончить, и выдал вот это.

В результате осталось впечатление непродуманности, мешанины и винегрета.

При несомненно высочайших художественных достоинствах текста осадок остался мутный и, скорее, отрицательный. И эпатаж с гомосеками тут ни при чём.