Итак, «Чувство вины»...

Чтобы справиться с превысившими всякие допустимые пределы разгулом преступности, правительство США пошло на беспрецедентные меры. Оно взяло под контроль эмоциональное состояние всех граждан страны и теперь вероятный преступник не может совершить преступления, так как его парализует невыносимое чувство вины. Но штука в том, что юрисдикция применения этих новых мер не имеет ограничений. И теперь каждый может быть наказан за малейшую склонность к асоциальному поведению.

Что-то знакомое прочитывается в подобном дисклеймере, правда? А точно ведь правительство США так и поступило, когда объявило беспощадную борьбу терроризму ,поставило под контроль население всей планеты.

Но рассказ этот порожден своей эпохой. Именно в конце 1970-х, в начале 1980-х Штаты захлестнула волна преступности (на эту тему можно вспомнить недавнего «Джокера» и телешоу Дэвида Саймона «Двойка»), а также именно в 1970-х стало известно о том, что в предыдущем десятилетии ЦРУ проводило эксперименты с тяжелыми наркотиками на гражданах с целью повышения степени управляемости социумом.

К сожалению, рассказ оказался не только актуальным, но и пророческим. А также невероятно правдивым. Рост преступности в буржуазном обществе? Но вместо того, чтобы улучшать социально-экономическую модель общества, лучше оденем на все податное население ошейники и будем бить по мозгам недовольным электрическим стрекалом.

В одном только ошибся Ганн, невольно солидаризуясь с угнетателями: никакие ошейники не улучшат нравственный климат в экономически порочном обществе. Ни бедность, ни разрушенная экология, ни имущественное расслоение общества никуда не делись. На усиление политического контроля население отвечает социальным психозом, например, учащением случаев массовых расстрелов людей.

да, и еще никакого расцвета культуры не наступило, наоборот... Грустно все это...

Но большое спасибо команде Андрея Бурцева за возможность прочитать этот замечательный провидческий рассказ мастера социальной фантастики.

Невероятной мощи и драйва поэма!

Можно много говорить о революционности ее поэтики, о каскаде уникальных рифм, тропов, ассонансов и т.д., и тп. В ней не это главное. Точнее, не только это (а ведь Маяковский пролагал невероятные новые пути в поэзии!) И сам поэт открытым текстом об этом говорит в своем произведении.

Главное тут — сотрясающий земной шар протест против войны, капитализма, мещанского мышления и образа жизни, оправдывающего захватнические войны. И ведь это выкликнуто и утверждено задолго до всяких «потерянных поколений», когда большинству хватало сил только на личный «сепаратный мир», сиречь дезертирство.

К тому же лет за сорок до мудрейших историософов мирового масштаба, типа Теодора Адорно, прикормленных ЦРУ и подобными конторами, двадцатидвухлетний поэт смело и твердо отвечает на вопрос: «Как возможны стихи после Освенцима?» (и тут высвечивается весь цинизм самой постановки такого вопроса).

Если писать не ради словесных выкрутасов, не ради выпячивания своей «уникальноснежинкости», а ради счастья всего человечества, то и стихами можно. И лучше талантливыми.

И заканчивает свой великий манифест Маяковский не обвинительным приговором уходящему миру зла и жестокости, а картинами будущего всеобщего счастья и благоденствия. И даже говорит ,как этого достичь (делиться с ближним, а не хапать). И пока что никакие «чикагские умники» или сосущие гранты на миллиарды долларов «тинк тэнки» ничего умнее не придумали.

Читаешь такие книги и лучше делаешься, мозги прочищаются от суетной занятости и злобы. И гордость охватывает от того, каких гениев рождала и, надеюсь ,еще будет рождать русская земля.

Две книги этого эпоса об одном человеке очень отличаются друг от друга. Видно что вторую часть писал другой автор, и что автор женщина. Но обо всем по порядку.

Для личных творческих нужд я за месяц прочитал три биографии Антона Павловича Чехова три или четыре монографии о его поэтике, в том числе революционную работу Александра Чудакова «Поэтика Чехова» 1971 года, которая драматически и кардинально повлияла на все дальнейшее изучение творчества классика. Посмотрел бесчисленное количество роликов на Ютубе, посвященных Чехову. И сделал удивительное открытие))

Нет никакого единого представления об этом человеке. Он загадка почище Пушкина и Шекспира. Рассматривается ли его творчество или биография, у каждого исследователя или комментатора свой Чехов.

Чехов — скучный обыватель, развратник, ницшеанец, политический боец, скромный и тихий интеллигент, богатый помещик, совесть нации, глубочайший философ-гносеолог, религиозный фанатик, пророк, реалист, гражданин, ученый-медик, клоун, писатель-неудачник, величайший мастер прозы всех времен и народов.

Есть даже наиболее импонирующий мне Чехов-бодхисатва, намного дальше Кастанеды ушедший по пути воина индейцев яки.

Выбирай на вкус. Чехов — протей, который является отражением души каждого человека.

У Леонида Малюгина — это пробивной беллетрист, рубаха-парень, вечно борющийся с тысячью житейских невзгод и все превозмогающий. Это действительно повесть-хроника, сосредоточенная на главном герое. Из нее мало что можно узнать о Российской империи последней трети 19 века, о ее политике, нравах, культуре, быте. Все завязано на событиях жизни Чехова и люди, его окружавшие, высвечиваются лишь настолько, насколько это необходимо для связного стремительного рассказа. Видно, что работала рука опытного драматурга, склонного к монологичному драматизму.

Книга вторая. По решению комиссии по наследию Леонида Малюгина «молодой чеховед» Ирина Гитович должна была закончить оборванную на самом интересном месте хронику (Лика Мизинова не добивается взаимности от Чехова и ее соблазняет Потапенко) и рассказать о последних десяти годах жизни Антона Павловича. Но она написала совершенно другую книгу.

Это лирический эпос невероятной глубины и размаха. Жизнь Чехова изображена не только на фоне социальной, культурной, идейной, бытовой реальности России рубежа веков, но и на фоне развития всей западной цивилизации. Судьба Чехова, его личность рассмотренная и описанная в невероятных подробностях вписаны в максимально широкий контекст. От политических и общественных катаклизмов планетарного масштаба до литературных баталий титанов искусства и революционных научных открытий Кюри, Резерфорда, Эйнштейна.

И великий Чехов, один из грандиознейших людей, что рождала русская земля за всю свою тысячелетнюю историю, титан духа, которому не были чужды никакие человеческие слабости не теряется ни при каком масштабе. Он столп, глыба, один из тех, на чьих деяниях воздвигнется грядущий храм торжествующего и свободного человечества.

И, конечно, это Чехов в любви! Тонко и красиво описаны его взаимоотношения с удивительными и красивыми женщинами. Жена-артистка полностью реабилитирована, супружеская жизнь показана во всей ее прекрасной сложности, любители дешевой «клубнички» посрамлены. Очень пригодилась биографии Чехова заботливая женская рука чуткой исследовательницы.

Читаешь, и дух захватывает! Хочется делать что-то большое и важное, хочется быть лучше. Невольно тянешься к прекрасному.

Так, под одной обложкой оказались две очень разные книги об одном человеке, гении. Обе очень хороши, практически безупречны. И крайне жаль, что авторов и их труд постигла такая печальная судьба. Совершенно в чеховском духе.

Леонид Малюгин так и не увидел выхода в свет главного дела своей жизни — книги о Чехове. Ирина Евгеньевна Гитович так больше ничего и не написала, сопоставимого с этой замечательной повестью. Судя по ее страничке на сайте ИМЛИ РАН, она занималась чистой наукой, публиковалась мало и умерла этой весной в солидном возрасте восьмидесяти трех лет.

Их замечательный труд никогда не переиздавался. На щит поднимаются другие работы о Чехове — там, где как следует перекапывается грязное бельишко давно умерших людей, что-нибудь поскандальнее, парадоксальное, мещанское, сыто-либеральное.

По традиции, заложенной самим Антоном Павловичем, не буду делать никаких выводов, а просто поставлю адекватную оценку отличному роману.

На самом деле существует еще одно издание на русском языке, и оно — первое. В короткоживущей серии «Революция №9», где были еще изданы оба романа Леонарда Коэна, сборник Керуака и мемуарный роман о юной Йоко Оно за авторством некоего Майкла Румейкера, в переводе Аркадия Кабалкина, который считается худшим по сравнению с работой Виктора Когана (я не сравнивал), эта книга вышла аж в 2002 году. И тогда же я ее и прочитал. Почти 20 лет назад, господитыбожемой!

Издание это примечательно еще и тем, что его предваряет предисловие самого Энтони Берджесса к первому английскому изданию. Там он хвалит дебют Селби, а также рассказывает историю первоначального запрещения романа в Англии. Вывод матерого романиста-хулигана таков: кто критикует этот роман за непристойность и греховность, сам и является тайным сосредоточием греха и мерзости. Трудно с этим спорить: сколько за эти годы мы видели политиканов со всего света, борющихся за нравственную чистоту своих наций, а потом изгнанных за непристойное поведение и всякие темные делишки.

Тогда, в начале века, в пору своей буйной молодости, я был страстным поклонником всяких модернизмов-постмодернизмов. И роман Селби привел меня в восторг. Не шокировал содержанием (после того, как я в 14 лет прочитал маркиза де Сада меня уже ничто в литературе не шокировало)), дегенераты и разнообразные подонки, описанные Селби, очень напоминали типов, среди которых я вырос в глухой провинции в «святые девяностые», так что все в книге было родное и привычное, а вот форма подачи весьма впечатляла, уносила меня на волнах искусства в эмпиреи духа. Я хотел так писать, я хотел быть русским Селби, ну или хотя бы найти почитать еще что-нибудь столь же крутое. И вскоре я нашел Чарльза Буковски))

Перечитал этот роман две недели назад в переводе как раз Когана. Книга ничуть не потеряла в своей мощи, не утратила силу воздействия и на прожженную психику многоопытного чтеца. Все про правду написано.

Мир жесток, а люди слабы и злы. Низвергнутый вниз по социальной лестнице перманентным кризисом, я вновь очутился среди героев Селби, я сам стал его персонажем. Одиноким брюзгой из ближайшего бара, наливающимся виски, чтобы растворить в нем ворох черных мыслей и бед. Поколение моих родителей, «перестроечной поросли», мечтало жить как в Америке. Я сейчас живу, как в Америке, только еще краше.

Каждую забубенную историю, поведанную в романе, предваряет эпиграф из Холи Байбл. В интервью, данном Лу Риду лет тридцать спустя после дебюта, Селби говорит, что Библия для него — сборник моральных констант, помогающих дать простые и внятные ответы на самые трудные вопросы жизни. Для него, возможно, так все и было. Но мне кажется это форменным издевательством. Это не работает. Этот моральный пафос древних учителей — мельница, крутящаяся вхолостую. Чтобы прекратился кошмар, изображенный в книге, требуется более сильное средство, чем религиозное камлание (слова невинной девочки, обращенные к только что поколоченной мужем матери и заключающие роман: «Мамочка, не плачь: Иисус нас любит!», выглядят, как плевок в рожу самодовольному читателю), даже забастовка не поможет, как в книге, ведь кошмары Селби — они о капитализме НА ПОДЪЕМЕ, а сейчас упадок и деградация.

Читая, я вспомнил другое произведение, его моральный пафос. Это «Облако в штанах», поэма, которую Маяковский написал — красивый, двадцатидвухлетний — в эпоху, очень похожую на нашу, в разгар Первой мировой войны. «Долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию» — четыре крика четырех частей» (а у Селби есть еще и пятая — Кода, в которой это возгоняется до квинтэссенции) — потому что это не любовь, искусство, строй и религия — а извращение самых основ человечности, которые даже тому самому де Саду не снились.

Не знаю, кому могут быть сейчас интересны и полезны книги калеки и наркомана Хьюберта Селби-младшего, мне они помогают, как твердое дно под толщей мутной и грязной воды, от которого можно оттолкнуться и всплыть на ясный, чистый простор. Начать, наконец, дышать полной грудью.

Это правда, как в капле воды содержится полный образ Мирового океана, так и в этой повести Достоевского, в схематичном, кратком или сжатом виде содержатся все главные образы и идеи его великого творчества. При этом написана она на высшем уровне литературного мастерства, читается влет и будоражит воображение и нервы. Будит мысль.

Молодому поколению она дает важные нравственные уроки и показывает очень распространенные модели поведения, общественного и личного. Например, богатый и устроенный человек тоже может быть жалким неудачником и душевным лакеем (Трусоцкий), и — за хамство, цинизм и завышенное ЧСВ может последовать жестокая расплата (Вельчанинов).

Люди пожившие, могут соизмерить свой опыт и мировоззрение с опытом и взглядами Достоевского и его персонажей. А они глубоки, нетривиальны и психотерапевтически полезны. Мне, например, крайне любопытно было следить за душевными и бытовыми перипетиями Вельчанинова — сорокалетнего промотавшегося повесы, разложившегося и деградировавшего от праздной и безалаберной жизни.

Кстати, при этом чтении он был для меня самой интересной фигурой. Великосветский паразит, ведущий жизнь беспечную, проживающий буквально и символично наследие своих предков. Они, столетиями раньше служа в поместной коннице, сколотили большую и более-менее крепкую державу, в которой были абсолютными властителями, а их бездарные потомки, вроде Вельчанинова, все это бездумно прожрали и ввергли свое Отечество в разорение и гибель. Так что промотавшийся деградант Вельчанинов — это приговор, и суровый, «России, которую мы (великосветская чернь) потеряли».

Им противостоит молодая Россия круга Захлебининых, юноши и девушки дерзкие, наивные и имеющие твердые моральные принципы и пока неясные, но благородные цели в жизни. Видно, что Достоевскому искренне хочется верить в их светлое будущее, но он твердо оценивает и многочисленные опасности на пути. Власть Вельчаниновых (как он в миг укротил расшалившегося купчишку на станции в финале) и их подхалимов Трусоцких была слишком велика, власть гнили и разложения, и без кровавой очистки (как мы теперь знаем) они эту гибельную власть отдавать не желали. Достоевский это понимал и как рецепт всеобщего спасения предлагал возвращение к тру-христианству, но, к сожалению, «в эпоху технического воспроизведения предметов искусства» религиозный обскурантизм — это недостаточное и негодное средство.

Что нисколько не умаляет величие критической и художественной стороны текстов гения.

Я Достоевского лет десять не читал, думал, что он интересен может быть только в молодости. Оказалось — ничего подобного. И в сорок он может вдохновить, образумить, укрепить душевно. Читать и читать!

А вот теперь я льщу себя хвастливой надеждой, что принадлежу к не очень обширному кругу читателей, что прочитали Радугу гравитации дважды. Первый раз это было такое интеллектуальное напряжение всех мозговых сил, что я долго не решался повторить этот подвиг. А тут случайно взялся за книжку и уже не мог оторваться. Первое чтение заняло целый месяц, второе — всего девять дней. Как ни пыжился, но больше 130 страниц за день одолеть не мог. От необходимой концентрации внимания и обилия вызываемых текстом мыслей и чувств в прямом смысле голова пухнет и кругом идет. Сразу же начал делать заметки по ходу чтения и набралось в итоге 63 пункта, страниц на 15 печатного текста. Хочется сделать теперь из этого что-то посерьезнее еще одного восторженного отзыва.

Мне нравится, что на этой странице писало столько знающих и хорошо понимающих литературу читателей. Особенно вдохновляет своей глубиной и проникновенностью работа Night Owl. Рад испытать чувство гордости за нашу молодежь. Есть кому в России строить будущее.

Добавить к таким отзывам что-то кратенько очень сложно. Разве что пару выводов и цитат, чтобы не были наши восторги голословны.

Пинчон, судя по семи из девяти прочитанным книгам, левый либерал, которого современные левые и либералы Запада немедленно окрестили бы обскурантом-черносотенцем, если бы внимательно прочитали.

Вот его критика Маркса, описывая колониальную политику Запада:

«стоп, ну-ка погоди минутку — точно, это ж Карл Маркс, лукавый старый расист, удирает, стиснув зубы и воздев брови, делает вид, будто речь только о Дешевой Рабсиле и Заморских Рынках… Нет-нет. Колонии — это гораздо, гораздо серьезнее. Колонии — отхожие места европейской души, где человеку дозволительно спустить штаны и расслабиться, упиваясь вонью собственного дерьма. Наброситься на изящную жертву, ревя, как заблагорассудится, и пить ее кровь, не скрывая радости. Каково?»

Действительно, каково?

Или вот слова Энии из воображаемого спора с отцом:

«Может, есть такая Машина, и она заберет нас, заберет целиком, через электроды в черепе нас засосет прям в Машину, и мы там станем жить вечно, мы и остальные души, которые в ней сидят. Она сама решает, кого засосать, вдоба-авок — когда.Тебе торч не дарил бессмертия.Ты всякий раз возвращался в умирающий кус вонючего мяса! Но Мы можем жить вечно в безупречном, честном, очищенном Электромире…»

Тут вам прямое предсказание Киберпространства и всего раннего киберпанка. Кстати, повесть Джеймса Типтри «Девушка, которую подключили» вышла в том же году, что и книга Пинчона. Вот это Совпадение!

Примеры из разных областей развертывания человеческой цивилизации можно приводить десятки, сотни. Потому что Пинчон создал роман-мир, целую виртуальную Землю, закодированную на 1000 страниц текста. В мире своем он описал все от центра планеты до границы космоса, действие разворачивается на всех континентах, от полюса до полюса и на временной шкале в шестьсот лет от начала Нового времени до первых двух столетий третьего тысячелетия. А к тому же астральные миры, посмертие и все такое прочее...

Однако, преклоняясь перед художественной и интеллектуальной мощью Пинчона у меня есть претензия к нему как к идеологу. Он ярый индивидуалист. При всем своем безусловном левачестве (ни одного худого слова о Советской России, Сталин — обаятельный тиран, и только!) он не верит в борьбу масс за социальный прогресс, историческое творчество народа для него чуждое понятие. Можно было бы надеяться на сборище креативных маргиналов, но нет, не потянут. Не хватит ресурсов и стойкости. Самим не пропасть и не скурвиться — вот и все, на что силенок хватит. Даже в разгар контркультурной революции Пинчон по поводу ее результатов не испытывал никаких иллюзий, а не 20 и не 40 лет спустя, когда писал «Вайнленд» и «Внутренний порок».

Да, наверно, лучше знать первый раз приступая к чтению (чтоб не было горьких разочарованных упреков): в конце все умерли. В буквальном смысле.

И все равно Пинчона читать строго необходимо, особенно его главное творение — Радугу. Это невероятное приключение. Круче, наверно, чем скататься в южноамериканские джунгли и посетить руины города исчезнувшей цивилизации (а ведь в романе есть и про это история!).

Он очень духовно и интеллектуально обогащает.

История не просто замечательная, но и правдивая и поучительная.

Для меня это было не просто чтение, а путешествие сквозь Волшебные врата. Ведь впервые я эту короткую повесть мог прочитать еще тринадцать лет назад, в совершенно другой жизни и среди гущи иных событий. И может быть я тогда смог бы почерпнуть несколько важных истин, которые бы навсегда изменили мое здесь и сейчас. Но совершив мысленное путешествие в ноябрь 2007 года, я могу только молить Аллаха о покаянии и прощении. Ведь изменить и вправду ничего нельзя.

Вот такие произведения и являются лучшими из лучших в фантастическом жанре, повесть — праведник фантастики, оправдывающий ее существование.

Возможно, это и не лучший роман Моргана, но он точно наиболее цельный и собранный. Только приступая к чтению надо учитывать, что это не боевик, а полноценный детектив, какие сейчас в моде — многовекторный, с обильным персонажным ансамблем, вроде сериалов «Мост», «Убийство» и тп.

Вообще все в нем плотно увязано, ни одно событие или встреча не оказывается ненужной и лишней, все ружья — и в прямом смысле тоже — стреляют, детали сыгрывают свои роли и много сотен страниц спустя. Единственным недостатком первой половины книги мне показались излишне затянутые диалоги, при том, что они информативные, эмоциональные и драматичные, но все же затормаживают действие и слегка утомляют.

Но в любом случае, все искупает идейное наполнение книги. Морган написал роман на важнейшую и сверхактуальную тему искусственной и форсированной эволюции человека. И рассмотрел этот вопрос во многих аспектах, в том числе реакцию самого человечества на такую модернизацию.

Она, конечно, прежде сего негативная. Срабатывает «принцип пещерного человека», введенный Митио Каку в научную публицистику. Все новое — плохо. Даже если необходимо для выживания. История с пандемией КОВИД показала, что нам необходимы новые вакцины, которые будут менять сам генетический строй человека для успешной борьбы с новыми супервирусами. Но «губожевы» по всей планете тут же подняли вой — «с помощью прививок из на хотят сделать программируемых зомби!» Кретинам невдомек, что из них давно уже сделали зомби, всего лишь навесив на каждого по три кредита, и попробуй теперь дернись или вякни чего не надо... Так что Морган оказался прав в своих прогнозах относительно реакции толпы на изменения в ДНК.

Но выработка антител на генетическом уровне — это только начало. Необратимые изменения в биосфере, колонизация космоса потребует дальнейших внедрений в хромосомы. НЕ устаю приводить слова нашего замечательного просветителя Дробышевского: «Либо мы научимся питаться пластмассой, либо вымрем». Вот и весь сказ.

Так что книга Моргана при все противоречивости некоторых высказанных автором идей (о договороспособности женщин, например)) крайне важная и актуальная. А кое-какие недочеты... Ну, без них произведений искусства вообще не бывает.

И вот автора таких лиричных, грустных и светлых историй называли холодным литературным игроком, бездушным мастером-виртуозом. И называли так люди с вроде как безошибочным литературным вкусом. Возможно, поэтому Набоков и опубликовал этот рассказ только через четверть века(!) после написания, чтобы не разрушать репутацию высокомерного эстета.

Потому что сколько же нежности и любви к Человеку в этом рассказе. Даже над циниками-журналюгами, беспринципными хватами автор тут иронизирует очень по-доброму. Их тоже жалко — жизнь у них тяжелая и голодная. И сам главный герой Илья Борисович просто великолепен! Нельзя не восхищаться его писательским мужеством, упорством. Ужасно сопереживаешь его мукам творчества, надеждам на сердечный отклик доброжелательного читателя, авторскому тщеславию. Это еще один извод «маленького человека», который оказался на поверку большой и сильной личностью.

Однако, рассказ насколько душевный и лиричный, настолько же и смешной. Несколько раз смеялся в голос, не в силах удержаться. Но в пустом вагоне электрички это никого не смутило.

Шедевр! Читать все ценителям русского рассказа.

В нарушение непреклонной авторской воли (ах, как приятно насолить — даже посмертно — этому высокомерному снобу!) я прочитал эти рассказы по тексту Полного собрания в том порядке, в каком они были написаны и опубликованы впервые, а не в том, в каком их расположил под одной обложкой сам Набоков.

Не помню, что я там понял двадцать с лишком лет назад, когда совсем юнцом впервые прочитал эту книгу. но нынешнее чтение вызвало бурю чувств и половодье мыслей.

Как все это чертовски свежо, дерзко, талантливо! Какую глубину мысли и коварную изощренность литературных инструментов демонстрирует этот начинающий прозаик! В багаже его только два романа и горсть рассказов, а его уже можно ставить вровень с признанными классиками.

И это не случайно.

Уж не знаю, какими глазами читали его синхронные критики — «это все иностранщина, немецкие романы!» — все же прав тот историк литературы, чье имя мной накрепко позабыто, который написал, что Набоков в своем творчестве суммирует все достижения русской классической литературы Золотого века от Пушкина до Чехова. Эту тезу первый сборник рассказов с блеском доказывает. Тургеневские ноты, толстовские и — о, ужас! — достоевские с легкостью считываются в этих текстах любым мало мальски образованным читателем. Есть также рассказы, сработанные под Куприна и Бунина. Он также идет вровень со своими ровесниками из «южно-русской школы»: Катаевым, Бабелем, Олешей и тд. И при этом он великолепно оригинален.

Это уже тот подлинный Набоков, которым и останется на протяжении следующих пятидесяти лет. Явился готовый мастер, который пока только исследует границы и возможности своего «бесконечно послушного русского языка» (а ведь он потом сможет с блеском транслировать его в столь же послушную английскую речь!). Вот и резвится. Читая рассказы в последовательности создания, поражаешься, что «Благость» (1924 г.) и «Подлец» (1927 г.) написаны на одинаково высоком уровне. С точки зрения формы они практически безупречны. У них только содержание разное.

Потому что уже с первых шагов Набоков выкатывает орудия главных калибров. Сразу открывает свои две генеральные темы, одну из которых впервые отметила Вера Набокова сразу после его смерти, а другую выделил Ходасевич еще в начале 1930-х. Это Потусторонность и художник и его приемы. За первую тему отвечают в основном рассказы настроения вроде той же «Благости», «Порта», «Письма в Россию», в которых практически нет фабулы, и автор просто показывает эмоциональный отклик персонажей на восприятие самой текстуры бытия. За вторую — рассказы-анекдоты, в которых герои попадают в нелепые или страшные, или и те и другие вместе, ситуации выпутываются затем из них или покорно тонут в пучине — это волшебная «Сказка», титульное «Возвращение Чорба», обманчивый «Пассажир» и невероятный «Подлец».

И если бы автор не умер сорок с лишком лет назад, можно было бы смело заявить, что новый Гоголь таки явился, и пожелать ему дальнейших успехов. А так просто возблагодарим Судьбу, что в русской литературе есть такой великий и прекрасный писатель, читая которого постоянно развиваешь собственный ум, душу, вкус и тонкость восприятия бесконечного насущного Бытия.

Для тех представителей новых поколений читателей, кто хочет узнать, кто такой Набоков, но боится фрактальных сложностей словесных узоров прозы и заковыристых игрищ постмодернизма, можно смело советовать начинать знакомство именно с этой книги.

«О мир, мир утраченный!»

Напряжения в рассказе, конечно, нет — все растворено в солнечном свете и самой текучести бытия, но есть изгиб эмоции. И создается она в перепаде между тогда и теперь. Березовая роща и Индокитай, крымски косогор и негр с лицом словно мокрая галоша. Русская проститутка, притворяющаяся француженкой.

Судя по рассказу, и впрямь Набоков прожил на юге Франции счастливые месяцы. Никакой ностальгической боли, легкая улыбка над насмешками и превратностями бытия.

И такая потенция была в этом начинающем авторе. Остался бы в Советской России, мог бы стать одним из зачинателей «южно-русской школы» письма.Вместе с Бабелем, Катаевым и Ильфом с Петровым.

Как говорится, было бы смешно, если бы не было так грустно. Ведь этот замечательный рассказ написан действительно смертельно больным человеком, которому осталось жить считанные месяцы.

Но все это про правду сказано. И нравы и работа коммерческих врачей за сто лет ничуть не изменились. И сам обращался, и многие знакомые и близкие. О. Генри очень точен, да еще и с висельным юмором про свои злоключения сообщает.

Мало того, сто десять лет спустя рассказ стал внезапно еще более актуален. На наших глазах разворачивается чудовищная картина полной беспомощности капиталистической медицины перед смертельно опасной болезнью, поразившей человечество. Из-за этого медицинского коллапса и средства борьбы оказываются допотопными — изоляция в безлюдной местности.

О. Генри это так-таки не помогло в итоге. А нам?

Хорошее дело кинотрейлеры!

Посмотрел случайно трейлер ко второму сезону Видоизмененного углерода и понял, что Нетфликсы экранизируют третий роман, а не второй (сбылась мечта Manowar76:). Пришлось срочно читать роман любимого автора, оставленный «на сладкое». Конечно, ни секунды не пожалел.

КМК могучесть этого романа, прежде всего, в его многожанровости. Начинается все с приключений в Текитамуре, и это такой хардовый киберпанк со всеми его фишечками и стилистическими изысками, будто читаешь лучшие страницы Уильяма Гибсона. Приключения на Новом Хоккайдо это такой драйвовый постап, который заставил меня сильно заностольгировать по «Обитаемому острову» Стругацких. Потом история резко сворачивает на дорогу политического романа, а заканчивается все боевиком в стиле 1980-х. И каждый раз автор виртуозно жонглирует стилями и манерой подачи материала. И все это уложено на мощную ховерподушку изощренного детектива, причем не нуара, а фантастического детектива чуть ли не по заветам дедушки Азимова.

А еще толпа харизматичнейших персонажей от бандитов до олигархов. И в главной роли наемный убийца, которому доставляет животную радость массовые расправы над беспомощными гражданскими.

Плюс наконец раскрыта сущность пресловутого куэллизма. Оказалось, это перевернутый с ног на голову коммунизм. В основе борьба за вертикаль власти и последующее одаривание ею инертного населения. Тогда как в коммунизме главное — справедливое распределение ресурсов и выращивание с самых основ сетевого и правового гражданского общества. Тут у меня главная и едва ли не единственная претензия к Моргану. Ну да ладно. Зато он очень грамотно и точно описывает и анализирует империалистическую стадию олигархического капитализма. Ярко и наглядно показывает фальшивый блеск его гламурного фасада и сгнившее вонючее нутро смертельно больного социального организма.

Концовка у Моргана получилась несколько анекдотическая. В том смысле, что есть два выхода для спасения нашего общества — фантастический и реалистический. Морган склоняется ко второму, но от такого анекдота не смеяться, а пл-а-акать хочется.

Отдельную благодарность хочется выразить переводчику романа — Сергею Карпову. Он между прочим также переводчик и Дэвида Фостера Уоллеса, так что ему великолепно удалось передать все переливы и перескоки изощренного стиля Моргана. Читая, постоянно наслаждаешься самим текстом романа, а не только увлекаешься его сверхзакрученным сюжетом. Единственно чего не хватало, так это адекватной оригиналу обсценной лексики. Русские редакторы как всегда тщательно продезинфицировали текст книги, на обложке которой стоит маркер 18+.

Морган — замечательный автор, у которого каждая следующая книга оказывается лучше предыдущей. Читать последовательно его творения словно взбираться на новые прекрасные литературные высоты. С нетерпением жду знакомства с «Черным человеком».

Этот миниатюрный шедевр, почти-завещание-мастера, конечно же создан в жанре притчи. А притча по самой своей специфике обязана быть простой и очень глубокой. У Сарамаго не все романы так написаны, далеко не все, но этот жанр также хорошо, очень хорошо ему подвластен.

В простую историю так всех изумившего «странствия слона из пункта А в пункт Б» великий писатель умело «напихал» множество тем и собственных медитаций над ними. Политика, религия, быт разных народов, заблуждения и суеверия человечества, к сожалению ,присущие ему во все эпохи.

Но для меня — так получилось — эта книга прежде всего оказалась размышлением о тщеславии. О его бесплодности и греховности. Тщеславие — не абстрактное зло, это выверты и уродства в проявлениях человеческого эго. Раздутое без меры самомнение, корежащее душу, ломающее жизни.

«Продать» слона, бесполезную скотину, и обставить это как величайший дар, притворяться великим воином, возглавляя шайку бедных и голодных оборванцев, изображать из себя нового Адама, дающего всему живому имена, и являясь при этом всего навсего австрийским эрцгерцогом, удивлять дурацкими и поддельными чудесами во славу Христову безграмотных крестьян на зависть клирикам-соседям. Целый карнавал бессмысленного выпендрежа, спровоцированный глупостью и жадностью захудалого монарха.

И слон. Одна из бесчисленных жертв борьбы тщеславий. Его последний, к сожалению, путь не был ни легким, ни простым. Сейчас только понял — учитывая, что шел он в гору, его путь можно уподобить, наверняка Сарамаго и это имел ввиду, пути на Голгофу. Вот только ради чего была принесена его жертва? Ни для чего, стать подставкой для зонтиков — это горчайшая из ироний.

Нет благости в потакании собственным прихотям, один из последних уроков мастера в почти-завещании. Мысль не нова ,конечно, но притча и не обязана открывать нам новые чудные чудеса Она соотносит нас с самыми глубокими и важными основами человеческого бытия. Она призвана возвращать нас нам самим, только очищенными катарсисом ПОНИМАНИЯ. У Сарамаго — получилось!

А какой у него блестящий стиль и выраженное им мировоззрение! Как он умело красиво сплавляет воедино подлинное барокко, реализм, постмодернизм и исторический материализм! Вот из каких книг узнаешь, что классификации нужны только гуманитариям-аналитикам и творческой серости. Подлинный художник не знает границ, он создает собственный мир и собственный законы и ограничения.

Это такой специфический еврейский юмор — роман начинается с похорон главного героя. Ну что можно ожидать от подобной книги? Как и предыдущую — кошмарную Дорогу Маккарти — читал по утрам в электричке, двигая на работу. Теплое летнее утро, суетящийся, раздраженный мелочами быта народ вокруг, а я поглощен в историю о беспросветном ужасе, очищенном от всяких фиговых листков страхе смерти. Главный критерий искусства, по мнению Микеланджело — контраст, и я зачерпнул его на полный штык. Быт и бытие предстали перед моим разумом во всем своем невыносимом единстве-противоположности. Главные вопросы — кто мы, откуда мы, куда идем? — произнесенные в форме вопля от боли и отчаяния. Подобное чтение весьма специфический опыт, и в качестве меры защиты я попытался читать книгу с позиции марксисткой диалектики, но потом отбросил эту броню. Весь отдался во власть чистой экзистенции. Сознание — это дырка в пустоте, как утверждал Сартр. И все прочее в таком духе.

И вот когда я полностью отдался во власть авторского замысла, наступило просветление. Книга эта не о неизбежности смерти, а о беспредельности человеческого мужества. Его, конечно, не Обыватель в себе олицетворяет. Жалкая личность, сделавшая за свою жалкую жизнь несчастным максимально возможное количество родных и близких. Нет, воплощенное мужество, стоицизм и стойкость здесь — сам автор, Филип Рот. Он нашел в себе силы погрузиться в самую глубокую бездну, самый страшный страх человека и извлечь из этого погружения спокойный, взвешенный и наиболее полный рассказ, аналитический отчет о беспросветном ужасе. Не отвернуться, не прятаться, стоять до конца и одержать победу в виде изумительной по своей мощи книге. К такой силе тянешься, такому мужеству хочется соответствовать. И пройдя долиной смертной тени, не убояться зла. Жизнеутверждающая книга о смерти.

И записана она великолепнейшим языком и в бесподобнейшей композиционной форме. Компактный литературный шедевр.

Кстати, люди из Амфоры в свое время издали этот роман конгениально. На обложке — черный квадрат на черном фоне. Стопроцентное попадание в содержание книги.

И на посошок забавный случай синхронистичности. Дочитав последний жуткий абзац романа, я оторопело-ошеломленным застывшим взглядом уставился в окно электрички. Поезд как раз проезжал мимо плотно заселенного, обширного кладбища.

Читать всем взрослым людям.

Несмотря на то, что повесть эта чуть ли не первая по замыслу и исполнению в его петербургском метатексте, именно ею Гоголь завершает свой третий цикл. Что называется — ударная концовка! Темы и идеи, выстрелившие своими лучами из единого центра гравитации гоголевского гения, вновь собираются в единый пучок. Столичные иллюзии и ее суровая действительность, неконтролируемость человеческих фантазий и мечты, чудовищность и априорная несправедливость Табели о рангах и общества, на ней основанного, недоступность желанной женщины и бесплодные страдания любви, маленькие люди большого города, нос как символ хрупкости и слабости человеческого тела, кошмары наяву. Но раньше (позже?) Гоголь сам рассказывал о душевных и физических метаниях своих персонажей, а теперь дал слово одному из них. И что же мы услышали?

Дикий вопль немыслимого человеческого страдания. То есть поначалу Поприщин пытается донести свои мысли четко и внятно, но со временем эмоции и потрясения настолько переполняют его израненную вечными несправедливостями душу, что он начинает кричать благим матом и уже не может остановиться. Только смерть прервет этот затянувшийся крик. Он человек, наделенный умом и талантом — об этом говорят его собственные записки — но личность его чудовищно исковеркана безнравственным общественным устройством. В справедливом обществе с самого детства были бы вытащены на свет божий лучшие качества его характера, воспитаны и взращены в позитивном ключе. Так Макаренко из малолетних бандитов — беспризорников воспитывал докторов наук, а в России Николая Палкина Поприщина ждало незавидное поприще, страдание и гибель в психушке. И все это написано столь ярко, что только бесчувственный чурбан может закрыть книгу «Петербургских повестей» бездумно покрякивая от завершившихся душевных усилий.

Историки литературы, чуть ли даже не сокрушаются: мол, идейно-тематический ряд у Женитьбы значительно уже, чем у Ревизора, и даже изрядно. Однако пьеса ставит ребром один из важнейших вопросов существования человека. Как прожить жизнь — одному или с верным другом или подругой, чужим дядькой или чужой теткой, которые враз становятся самыми родными людьми. Великая тайна природы, полового диморфизма. И вопрос ставится в виде шедевра бытового комизма.

Все люди разные. И как они похожи в своих страхах, надеждах, влечениях. Ведь дело-то важнейшее. Тут и идеалистом себя проявишь, и эмпириком. И подлецом, и хвастунишкой. Всякого натерпишься, пока жизнь свою наладить получится. Критиковать людей в подобной ситуации легко, а вот самому умным и благородным остаться трудно. Особенно, когда эмоции захлестывают, а у страха глаза размером с блюдца.

Специально хотелось бы отметить поведение и приемчики свахи Феклы Ивановны и Кочкарева. Я работаю в смежной области, тоже продаю и покупаю для людей их будущее, образ жизни. Как же у Гоголя все верно подмечено и показано! Мельчайшие нюансы правдивы и взяты из жизни. И ведь никогда он не занимался сферой торговли, особенно в столь деликатных направлениях, как составление брачных контрактов. Однако гений помог ему проделать столь масштабную работу по обобщению и структурированию громадных пластов материи жизни.

Врач — исцелись сам!

Возможно, самим названием рассказа Баллард невольно ввел в заблуждение читателей. Некоторые из них ожидали ужастик, какое-то предчувствие грядущего Стивена Кинга, а получают сюрреалистическую пародию. И пишут разочарованно: «мне страшно не было». А Баллард никого пугать и не хотел. Это очередная вариация на тему его идеи фикс — слияние-взаимодействие-конфликт внутреннего и внешнего Космоса. Плюс незлая сатира на психиатров-коновалов с их погоней за непроверенными медицинскими новинками.

Но вообще есть тут и серьезный аспект. Потому что ращепление сознания — даже кратковременно, под воздействием веществ — это очень страшно. Требуется много психической энергии, чтобы совладать с подобным страхом. А человеку на грани нервного срыва это практически невозможно. Поэтому Ларсен и не справился, а наука ему помочь не смогла. Обвинять его в трусости, все равно, что в том же обвинять человека, попавшего под бомбежку. Ты сам-то постой под сыплющимися на тебя психобомбами, а мы поглядим, какой ты смелый.

Трагический, а не «ужасный» рассказ.

С некоторых пор я стал больше ценить не тех писателей, что будят мысль и будоражат воображение, а тех, что способны пробуждать во мне самые глубокие и лучшие чувства. Ибо ум легко может подвести, а чувства всегда подлинны и высвечивают самую суть человека, мою в том числе. Поэтому мне больше всего в лекции Сарамаго понравилась ее первая половина, где он вспоминает свое детство и своих близких. И у меня был такой же мудрый всезнающий дед Семен Михайлович и добрая любящая бабушка Ольга Борисовна. Не португальцы, а евреи из Западной Украины. Я много времени проводил с ними в детстве и спасибо Сарамаго,что он напомнил мне о них и том, как я их любил.

Краткий синопсис своих основных работ, который далее дает Сарамаго также любопытен и помогает сориентироваться в его витиеватой прозе. Но это уже пища для ума, а как мне теперь кажется она менее калорийна. И тем не менее нельзя не восхититься интеллектуальной глубиной и смелостью Сарамаго. Хорошо, что человечество сумело по достоинству оценить этого автора при жизни и воздать ему как адекватную хвалу, так и хулу. Одного без другого, как доказал Гегель, не бывает.

П.С. Спасибо Warlock9000 за его отзыв, благодаря которому я отыскал и прочел это замечательное эссе. А также огромная благодарность А.Богдановскому за как всегда отличный перевод.

Сборник, как всегда у Прилепина, концептуальный. Он ведь рок-н-ролльщик еще, а не просто писатель, привык мыслить альбомами. Тексты разделяются на две группы — рассказы-воспоминания и фантазии об альтернативных развилках судьбы. Что если бы мы с женой были бездетны, и я ее разлюбил, что если бы я стал недалеким, но хватким дельцом, остался бы солдатом и тд. А воспоминания о реальном прошлом служат своеобразным мерилом — правильно — не правильно, точно — не точно.

От себя скажу, что все было правильно и точно. И шестнадцать великолепных книг Захара тому подтверждение. Пусть же альтернативы остаются под обложкой и служат нам изысканной пищей для сердца и ума. Чтение Прилепина — одно из самых удивительных переживаний в моей жизни.

П.С. Из общей концепции выбивается только рассказ Попутчики, написанный давно и по заказу. Рассказ из головы выдуманный, через сердце не пропущенный, и от того несколько выморочный и скучноватый.

У меня с этой книжкой Захара смешная история получилась. Два раза останавливался на одной и той же — 201 — странице. А высоту взял, как говорится, с третьей попытки:) Так и не понял как так вышло, ведь книга-то замечательная! Зато могу ответственно заявить — перечитывать статьи и эссе Захара так же интересно, как читать впервые. Как всегда — много чувства, много мыслей. И от подлинного таланта никогда не устаешь.

Прилепин не устает удивлять своего читателя и водить его — опешившего — по просторам собственного вдохновения. После мрачной Черной обезьяны и гиперреалистичной Восьмерки — сборник эссе и заметок о литературе. И о том, как отражается в литературе Россия — сегодняшняя, вчерашняя и будущая. Это есть в первом же, программном тексте книги. О невозможности существования русского языка и культуры вне целостной исторической Родины. Все это нужно беречь и развивать. Согласен и поддерживаю полностью!

Вообще тексты этой книги я бы разделил на две части. Аналитические и эмоциональные. Аналитика критическая у Захара такова, что становится понятно — он у себя на филфаке не просто штаны протирал. Природный ум огранен большими познаниями в филологии и литанализе. А эмоциональные... Как по-настоящему большой писатель Прилепин умеет втянуть читателя в строй своих чувств, заставить его испытывать широкую палитру эмоций. Вслед за увлеченным Захаром начинаешь относиться к литературе, поэзии как к чему-то очень личному, важному, необходимому. Переживаешь и гневаешься, сострадаешь неудачам и радуешься чужому успеху, как своему. Даже зависть Захар умеет вызвать очень тонкую, она — белая, уважительная к чужому таланту.

В общем, это она из лучших книг о русской литературе, что попадались мне когда-либо в руки. А как филолог я их много прочитал.

Так что мои аплодисменты, маэстро!

У Набокова на родине сложилась репутация великого выдумщика и сюжетного эквилибриста. И мало кто обращает внимание на то, что большая часть его романов основана на впечатлениях от пережитого, а как минимум половина его крупных работ попросту автобиографична. Не является я исключением и Подлинная жизнь. Это рассмотрение как бы одного из возможных вариантов судьбы Набокова. С точки зрения квантовой механики его жизнь могла сложиться и так. Роман этот написан по-английски на рубеже 1938-1939 годов, за три месяца до сорокалетия и больше чем за год до отъезда в США. То есть это была не только попытка осмысления собственной судьбы, но и стратегия построения будущего. Обе ипостаси в романе блестяще удались. И мы получили один из шедевров англоязычной прозы 20 века, по любым ранжирам.

Две вещи хотелось бы отметить особо. Читая этот роман, я впервые обратил внимание на способность Набокова «замедлять» действие. Когда в финале рассказчик спешит к умирающему брату, Набоков блестяще показывает растяжение в восприятии времени, когда путь все длится и никак не возможно достичь финальной точки.

И еще. Как же прекрасно он описывает и препарирует творчество самого Найта. Как хочется прочитать эти четыре книжки, безвременно почившего автора!

Шедевр! Всем любителям гениальной англоязычной прозы рекомендуется.

Очень глубокая и мощная книга! Не буду долго расписывать, насколько блестяще она написана — а это так — мне больше интересно ее содержание. В роман на 160 страниц Роту удалось виртуозно вплести несколько интереснейших романных линий — и историческую, и этнографическую, и любовную, и сатирическую. Последние аккорды еврейской местечковой жизни, сатира на американский образовательный процесс, история трогательной и нелепой первой любви, изумительно точная комедия характеров.

При всем при том книга получилась очень кипящая, клокочущая, живая. Даже не верится, что ее написал человек, давно уже разменявший седьмой десяток. Никакой забронзовевшей классики — роман очень эмоционально насыщенный. Яркий и динамичный, как удар в челюсть!

И конечно же его финальное крещендо! Где Рот показывает, что он не только философ, сатирик, тонкий психолог, но и великий гуманист, для которого человеческая жизнь важнее любых головных схем и фундаментальных устоев.

Роман этот я прежде всего порекомендовал бы молодым людям, только вступающим во взрослую жизнь. Много они смогут почерпнуть для себя. Настоящая инструкция по социальной адаптации, полезный инструмент для лайф-хака!

Это книг пророческая. В том смысле, что пророк ведь не предсказатель. Это праведный человек, наделенный подлинной мудростью и ветхозаветной яростью к порокам общества. Он говорит — будете сея так вести, наступит конец света. Но Воннегута от древних пророков отличает еще и подлинный гуманизм и, конечно, юмор. Он не только мечет громы и молии и предупреждает о карах. Он еще и дает добрые и внятные советы, как не отчаиваться и не впадать в уныние от вида всего происходящего. Рецепты его просты, но тем и ценны. Не терять чувства юмора, стараться думать своей головой, быть добрым. В таком вот духе.

Это очень праведное завещание всем нам от одного из лучших писателей 20 века.

Отличная лирическая зарисовка о тяжком пути познания и его цене. Также интересно погружение в мироощущение девочки-подростка.

Новое путешествие в удивительный мир творчества Леонида Леонова. Теперь он вслед за Пушкиным, Гоголем, Щедриным приглашает нас в уездный город НН (вообще-то Гогулев с его обитателями гогулятниками). Целая массовка незабываемых незабываемых провинциальныйх типажей, пиршество языка (в одном флаконе круто замешаны Платонов, Добычин, Зощенко). И конечно же виртуозное соединение самой едкой сатиры и высокой трагедии от которой дыхание у читателя перехватывает. К тому же заглавный герой-рассказчик — поэт. Может показаться что он новая инкарнация незабвенного капитана Лебядкина, но я скорее укажу на Хармса и других обэриутов.

Лет 10 назад как с писаной торбой носились с романом Исигуро «Остаток дня» о бездарно прожитой жизни в услужении другому, недостойному, человеку. Есть в Леоновской повести и такой мотив и как трогательно и грустно сыгранный! Прав, прав был Прилепин: творчество Леонова — мир непомерный.

Стильный рассказ в духе Гофмана и гоголевского «Портрета». Зная биографию Лавкрафта, создается впечатление. что в фигуре Пикмана он сконцентрировал собственные отрицательные качества — мизантропию и расизм, и подверг объективному и уничтожительному анализу. Своего рода автопсихотерапия. И ко всему прочему это изящнейшая готическая история.

Шедевр автопсихологического анализа. При этом, что особенно мне понравилось, отчаяния нет. Констатация жестокого знания о своем месте в мире. Г.Ф.Л. не просит о жалости к себе или утешения, чем грешат некоторые его биографы. Возможно, ближе к концу жизни автору было внутренне еще тяжелее, но по словам медсестер, за ним ухаживающих, Лавкрафт до самого конца не терял мужества.

Еще один шедевр в любимом с детства жанре!

Такие книги и заставляют влюбляться в фантастику на всю жизнь!

С точки зрения философской — это горький урок всем любителям местечковой экзотики и экопопулизма, гринписовского бреда. Причем П.Б. не действует грубо, не читает морали. Он просто последнее слово оставляет за тем. кто, по его мнению, держит в руках ключи от Царства Грядущего. И это профессор-генхакер, который говорит: не хотите эволюционировать — подохните так же как эти жалкие мракобесы в белых кителях, которые сохранили лицо, но забрали с собой на тот свет свой народ.

Это урок и всем нам. Будете слушаться лицемеров-держиморд с охранными грамотами и патентами на национальное или любое другое пещерное превосходство — потеряете все.что пытались сохранить. Вечно только изменение.

А о том, что это превосходнейшая тончайшая проза и бездна смысла, даже говорить скучно.

Юбилейный день любимого классика приятно отметить обращением к его творчеству. Остановил выбор на раннем рассказе, у которого тоже юбилей. Он вышел 20 апреля 1924 года, ровно сто лет назад.

Давно уже обратил внимание, что гениальные или изрядно одаренные авторы свои таланты проявляют довольно рано. Лишь в исключительных случаях бывает, что автор писал-писал всякую лабуду, а потом вдруг — раз! — и раскрылось его могучее дарование. У Набокова тут все стандартно: детеныш тигра виден по когтям.

Метафизика, укорененная в повседневном быту, роковые совпадения, чувства, воюющие с интеллектом за сердце человеческое. И стиль — холодно-ироничный, остраненный, режущий, как алмазный скальпель. Очень многие критики попадутся на эту нехитрую уловку Мак-Наба и объявят его ловким игроком в литературный преферанс. А тот и рад: не будут лезть в душу с обнимашками!

Но как почитаешь тонкое, кружевное изображение души жены профессора, простой и чистой. Как проникнешься потусторонним ужасом, что навис над ее горемычной судьбой, благодаря тонкой игре на струнах восприятия у совсем молодого виртуоза, так поймешь — шулера от искусства и эксцентрики-мизантропы на такие душевные порывы и не способны, и не интересны они им.

И все-таки не зря Владим Владимыч всю жизнь искал проявлений в реальности потусторонних сил. Они с ним играли злую шутку с самого рождения. Ведь и появился он на белый свет не в один день с Шекспиром, как ему мечталось, а со своим тезкой, которого сильно недолюбливал — Владимиром Ильичом Лениным.

Веселая история с грустной подоплекой. На самом деле любовное влечение в этом рассказе можно рассматривать как метафору любой аффектированной страсти. Почти то же самое может сделать с бедным человеком внезапно свалившееся на него богатство. Или с ничтожеством, получившим в руки незаслуженную безраздельную власть, над одним человеком или толпой не важно.

На эту тему, в намного более щадящем тоне есть милый и добрый фэнтези-ромком «Любовный напиток №9» с Тейтом Донованом и Сандрой Буллок.

Сегодня исполняется сто лет со дня рождения нашего замечательного классика, великого русского человека — Юрия Васильевича Бондарева. Уж казалось бы юбилей из юбилеев, но ни праздничных торжеств, ни вала просветительских и поминальных телепередач, ни иных государственных знаков внимания.

Вместо того, чтобы возводить очи горе, я лучше внесу скромный вклад в увековечивание памяти (Интернет помнит все!) и попробую показать ,почему она так важна для нас и сейчас, и — уверен — в будущем.

Роман «Берег», который я дочитал четыре дня назад, как раз в преддверии юбилея, настолько масштабное и великолепное произведение, что достойно отдельных монографий, или хотя бы сборников статей от наиболее опытных критиков. Но мы ведь «ленивы и не любопытны», как замечено еще двести лет назад, так что даже обзорных книг по творчеству Бондарева в демократической России не выходило. А писать о книгах такого калибра очень тяжко. Поэтому решил свой отзыв разделить на отдельные фракции.

Художественное. Так о своей прозе писал Лев Николаевич Толстой. Это имя — первое, что приходит на ум в возникающей по мере чтения цепочке ассоциаций. Ибо в «Береге» Бондарев создал свою «Войну и мир». Ни много ни мало. Раньше он эти темы поднимал по отдельности, с некоторым, понятно, пересечением. Но тут темы связаны и находятся в неразрывном единстве. Начинается роман с описания светской жизни высшей элиты сразу двух стран (советские деятели культуры и представители крупного бизнеса Западной Германии), а затем мы погружаемся во фронтовые будни конца Великой Отечественной войны. И хотя в книге описываются первые дни мая 1945 года, но и для батальных сцен там осталось много места. Собственно, они центральные в романе. И все это написано на высшем уровне вообще возможностей русской прозы. Более живого, сложного, ярко индивидуального, строго выразительного и емкого языка трудно себе и представить. Каждая деталь, сцена, диалог самим строем речи вызывают у читателя предельную концентрацию внимания. Ты не можешь скользить расслабленно по странице глазами, а буквально вгрызаешься в текст, как в вязкую землю окопа. От некоторых сцен так перехватывает дыхание, что приходится отложить книгу и пройтись по комнате, просто чтобы отдышаться и прийти в себя. Большей вовлеченности читателя в текст, кажется, невозможно и добиться.

Бондарев взял на вооружение не только пластику, обстоятельность и многозначность толстовской прозы. Высших достижений русская литература всегда добивалась путем синтеза сразу нескольких художественных техник. Так, великая проза 19 века возникла на синтезе резкого реализма Пушкина и социального гротеска Гоголя. Юрий Бондарев в своем романе смог синтезировать художественные достижения как минимум четырех великих классиков.

Сражение артиллерийских взводов лейтенантов Княжко и Никитина с немецкими самоходками — это, конечно, Толстой. Но вот сжигание денег в камине и разговор с чертом (в смысле, с немецким журналистом) — достоевщина чистой воды. Мало того, сама композиция романа о первой любви, обрамленная прологом и эпилогом «много лет спустя» — излюбленный ход Ивана Сергеевича Тургенева. Есть в первой части большая вставная новелла о том, как молодой прозаик Никитин отмечает свой первый гонорар и едва не погибает в драке с уличными хулиганами в самом центре Москвы. Антон Павлович Чехов тут сквозит из каждой строки. Только не Чехов историй о мятущейся душе интеллигента, а Чехов «Убийства» и «Рассказа неизвестного человека». Тоже был «жестокий талант».

При этом Бондарев ни секунды не является рабом-эпигоном, научившемся «снимать» удачные творческие ходы подлинных мастеров. Все находки прошлого он связывает в единую художественную стратегию, транслируя ее с помощью собственных слов и идей. Сам становится вершиной, рядом с другими вершинами. (Чтобы не быть голословным. Из роман в роман у Бондарева проходит пара офицеров. Первый — это подлинный человек войны, для него это главное дело жизни, другой — человек мысли, попавший на войну по обстоятельствам, но при необходимости сражающийся с доблестью льва и яростью тигра. Прямо как князь Андрей в 1805 году и Пьер Безухов на батарее Раевского из «Войны и мира». У Бондарева в «Горячем снег» это Дроздовский и Кузнецов. А в «Береге» это лейтенант Княжко и лейтенант Никитин. Но новация — и очень существенная — в том, что Княжко сам воспитал себя для дела войны, а Никитин не потомственный аристократ, случайно оказавшийся в бою, а рефлексирующий интеллигент из самой толщи народа, для которого война стала временным но центральным событием, потому что таков его долг Родине. Герои Толстого находят своих преемников на совершенно новом этапе истории России, в новом обществе и с другими идеалами).

Идеи романа. Лет десять назад, когда нескончаемый мировой экономический кризис превратился в перманентный кризис политический, разрешившийся теперь войной, я пришел к выводу, что эпоха начала 1970-х годов стала «осевым временем» для последующих пятидесяти лет мировой истории. Реакция государственных институтов по всей планете на «молодежную революцию» 1968 года, начавшаяся уже в следующем, 1969-м, году, привела к созданию нового миропорядка, который теперь на наших глазах в крови и жестоких мучениях издыхает. Тут тебе и позорное для США завершение войны во Вьетнаме, и глобальный энергетический кризис, и подготовка Хельсинских соглашений по международной безопасности, и начало периода конвергенции между соцлагерем и странами капиталистического блока. И все это одновременно. И именно в эти годы Юрий Бондарев пишет свой «Берег».

Все темы и проблемы эпохи писатель выразил прямо и открытым текстом. Мы эти вопросы сейчас закрываем, и будем еще закрывать, как минимум, ближайшие десять лет, поэтому четко сформулировать для себя еще раз не мешает. Точнее, остро необходимо. А Бондарев их максимально четко проговаривает (он прямо сказал, что дело писателя — проблему выявить и четко очертить, а не давать готовые ответы и непрошенные советы ,что он и делал).

Противостояние России и Запада. Какие точки опоры есть в русском народе и кто его враги. Какую цену за войну и за мир мы должны будем заплатить (и обязательно заплатим!) как нация и каждый из нас по отдельности.

И все это преподносится не как декларация, а в острейшем конфликте как с прямыми противниками из представителей западногерманского общества, так и в идейных столкновениях с казалось бы своими. С людьми, вместе с которыми ты каждый день жизнью рисковал под ураганным огнем противника. Юрий Бондарев показывает, что за идеи гуманизма, патриотизма и справедливости было и будет жизнями и судьбами миллионов заплачено.

(Если кто роман не читал, но читает мои скромные тезисы, не подумайте, что Бондарев какое-то партсобрание описывает в романной форме. Не того калибра он художник. Напротив, книга в основном описывает — особенно в современной части — сцены из «сладкой жизни»: походы по кабакам, стриптизбарам и проституткам. Приключения двух советских писателей в порнокинотеатре — такого вы от советской литературы обычно не ожидаете. И как писатель из этой клоаки вырулил на самые важные и жизненно сущностные вопросы эпохи — это и есть великое искусство прозы!)

Вопросы духовности. Как ни странно, это верность идеалам юности. Почти пятидесятилетний писатель Вадим Никитин вспоминает себя, двадцатилетнего лейтенанта Никитина, и вопрошает: все наши жертвы, наша борьба — это все было правильно, было не напрасно? И похоже именно тогда Юрий Бондарев для себя все решил окончательно, и следующие почти полвека жизни, на самых страшных виражах нашей истории от своих принципов не отступался. То, что он в 1970-м году понял, что главным рубежом будет верность, честь и предательство, показывает его как глубокого мыслителя. Многие из его ровесников и младше вообще так ничего до гробовой доски и не поняли. Да еще и воспитали два поколения некрепких умом обывателей.

Тут — чтобы высветить проблематику — в пору рассказать об основной ошибке Бондарева, судя по роману. Он думал, что главными врагами современного ему общества, главную опасность для страны представляют рвачи и лакеи из приемных Высоких Кабинетов. Тут все сошлось в образе сержанта Меженина, шантажиста и мародера, которого Никитин едва не пристрелил за проявленные трусость и подлость. А также завистники и карьеристы из второго эшелона отечественной элиты, которым бог таланта не дал, а амбиции тянут их на первые места. Таков писатель и спутник Никитина в Западной Германии Платон Самсонов (имя-то какое издевательское — богатырь на глиняных ногах и с гнилой душонкой). Юрий Бондарев в это верил, потому что иначе бы по-другому и написал. Предельная честность — это была всегда его главная черта таланта.

Автору «Берега» и в голову не могло прийти, что предателями и разрушителями государства станут люди из самого высшего эшелона власти, а также верхушка культурной элиты Советского Союза, удостоенная самых высоких государственных наград и умасленная всеми возможными благами. Все идеалы юности были ими попраны и раздавлены. В 1988 году они их предали, а в 1993 году продали, дружно поддержав фашистский путч Бориса Ельцина. А люди типа Вадима Никитина были победой Запада просто на просто убиты, даже в прямом смысле. Осенью 1991 года покончила с собой Юлия Друнина, осенью 1993 года совершил суицид Вячеслав Кондратьев.

Значит борьба была напрасна? Конечно, нет! Во-первых, она продолжается и исход ее, мягко говоря, не предрешен. У нас нет другого выхода, кроме Победы, если мы хотим сохранить человечество как самосознание Вселенной (и об этом тоже есть рассуждения в романе!)

Юрий Бондарев всей своей почти столетней жизнью показал — и это его нравственный завет всем нам — что можно быть верным идеям справедливости и добра, блюсти честь с молодости и до гробовой доски, биться открыто и гордо до конца с теми, кто хочет заселить Землю, вместо людей, мраком и ужасом. Он умер в очередной тяжелый для Родины час, завещая нам дорешать главные вопросы, над которыми и сам думал, и в чье разрешение внес весомейший вклад.

П.С. Пару слов о частностях. Чисто по-человечески на меня наибольшее впечатление произвела не трогательная история любви лейтенанта Никитина и юной немочки, а эпизод с гибелью санинструктора Жени в окружении под Житомиром. История настолько душераздирающая, что едва переносимо. А Бондарев не только рассказал ее на высшем художественном уровне, но еще и показал, что для лейтенанта Никитина это был всего лишь один эпизод войны. Да, тяжелый, но их таких много было. Вот как надо антивоенную прозу писать, а не сопли распускать о своих трусливых пожалейках!

Композиция. Читая две первые части, казалось, что она слишком совершенна — вот же странный упрек!)) Все так четко пригнано и слаженно, что создается впечатление не искусности, а искусственности. Но в третьей части книга как роза распускается. Просто поэма в прозе! Поток сознания сочетается с поистине джазовой импровизацией и рифмовкой метафор по принципу смежности. Полная свобода, завораживает, как полет на дельтаплане! Все-таки это одна из лучших книг в истории русской литературы!

«Февраль. Достать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд,

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит».

Удивительное дело — сколько ни читал этот рассказ ,не обращал внимание на то, что его действие происходит в феврале. И по настроению, и в чем-то по содержанию он очень созвучен дебютному стихотворению Бориса Пастернака, хотя и написан сорок семь лет спустя по другую сторону Атлантики. Видимо, не зря так много внимания Пинчон уделил в «Энтропии» русской музыке (которую его соотечественники теперь отменили!) — часть русского духа и миросозерцания в рассказ проникло))

За истекшие два года мое мнение о тексте практически не изменилось (разве что в формулировках я сейчас был бы помягче)), так что добавлю несколько свежих наблюдений, только усиливших мой восторг от текста.

О, конечно же, четверть века спустя Пинчон строг к этому раннему тексту. Мол ,слишком наукообразно, даже псевдонаучно — вплоть до того, что молодой Пинчон грипп-испанку (термин на испанском и употреблен) посчитал каким-то модным европейским неврозом. Однако в науке есть бесспорное правило — формула или уравнение всегда умнее своего создателя, если верно, конечно. Так и состоявшееся художественное произведение (если художник талантлив, и это не результат слепой удачи) всегда умнее своего автора. «Энтропии» это тоже касается на прямую.

Персонаж рассказа Каллисто предсказывает «тепловую смерть» американской культуры. И предсказание попало в точку. Охватив весь мир, она достигла предела своего распространения и стала неизбежно превращаться в полный хаос. Земляне покупают столько кока-колы, смотрят столько голливудских фильмов и читают столько американских комиксов, сколько могут и ни йотой больше! Никакое качество не изменит количество продукции, а значит и качество будет неуклонно снижаться и падать средний уровень, а потом...

Мало того, литературная игра дерзкого молодца распространяется даже в те области ,о которых он, пиша рассказ, не мог и понятия иметь. Пинчон выбрал свою среднюю температуру в 37 по Фаренгейту потому, что по Цельсию это +3, а температура человеческого тела по Цельсию как раз около +37. Но ведь речь идет о всей Вселенной. Так вот тебе продолжение метафоры, мистер Пинчон, — температура реликтового излучения, пронизывающего всю Вселенную, сейчас как раз +3 по Кельвину. О чем автор знать не мог, ибо излучение это было открыто только в 1964 году! Вот это я понимаю зверская интуиция художника.

И она работает в разных плоскостях, ибо:

«И чем случайней, тем вернее

Слагаются стихи навзрыд».

Тут у него опять появляется персонаж — второстепенный — мужчина 30+, ученый по имени Сол, внезапно оказавшийся на пороге серьезного жизненного выбора. Напророчил себе что-то нехорошее на этот возраст Пинчон в ранних рассказах, потому что есть у меня стойкое подозрение, что не случайно между публикациями «Радуги тяготения» и «Винляндии» семнадцать лет прошло. Предвидел он какой-то сильный слом в свои 30+. Ну, дай бог, доживем до мемуаров о нем, и узнаем побольше.

Но уже сейчас понятно, что рассказ он в двадцать один год создал великий. «Энтропия» написана одновременно в ключе сразу двух направлений испанского театра 17 века — поэтическая драма и комедия глупцов, а также как музыкальная композиция. Он даже заканчивает рассказ музыкальной фразой, записанной словами, и смолканием инструментов.

«Великий Затворник» Томас Пинчон лишь однажды приоткрыл завесу над тайнами своей биографии, в основном периода юности и молодости, как раз вот в этом предисловии к ранним рассказам.

И какие же бездны нам открылись? Он учился в универе, ходил в джазовые клубы и на танцульки, стеснялся девушек, хотя вопросы секса его очень интересовали, читал умные книжки и считал себя пупом земли. В общем был обычным юнцом, какими бывают миллионы таких же юнцов во всем мире ,во все времена. А, еще во время службы на флоте он ходил в дозоры, где слушал байки старших боевых товарищей. Ну тоже, так себе оригинальность))

Что касается анализа собственного раннего творчества, то сделан он с бесподобным пинчоновским юмором и крайней степени самоиронии. Он дает другим начинающим дельные советы. Не умничать, а больше работать над словом. Начинать не с концепций, а с персонажей и сюжета. Не лезть в дебри неизвестного. А лучше очертить пределы собственного незнания и о нем и писать. В общем не наступать на те грабли ,которые сам Пинчон в свое время как следует оттоптал.

Большее впечатление на меня в данной истории другое произвело. Это предисловие я хотел прочитать с 2001 года, когда открыл для себя Томаса Рагглза и прочитал все рассказы, позже составившие этот сборник. А вот Предисловия к ним не было. При том что каждый издатель и комментатор Пинчона любил смачно и со вкусом о нем порассуждать. Фанаты Пинчона два десятка лет выискивали и переводили какие угодно его заметки, только не один из основополагающих текстов Пинчона и единственный автобиографический. От злости и недоумения у меня чуть пар из ушей не шел.))

И вот двадцать один год спустя(!) текст этот доехал до русского читателя (еще полтора года он мариновался у меня на полке в ожидании «удобного случая»).

И какие же бездны открылись нам в этом обретенном артефакте, какие новые истины мы познали? Да особенно никаких... Разве вот оказалось, что про фирменную его фишку — энтропию — он знает столько же, сколько любой человек, прочитавший о ней подробную статью в хорошем энциклопедическом словаре))

Я думаю, что когда завеса над его жизнью откроется как следует — видимо, уже после отхода классика в мир иной — произойдет то же, что произошло в случае Сэлинджера или Виктора Пелевина: окажется, что это был обычный человек со своими силами и слабостями, привычками и недостатками. Только очень умный и талантливый. Нет, похоже, никакого «секрета Пинчона». Только вдохновение и многолетняя тяжелая работа над каждой строкой, над каждым словом.

С другой стороны, это мой любимый писатель. И немного больше узнать о его внутреннем мире, пусть и только в ранние годы, было очень интересно.

Тодд, чернокожий военный летчик, терпит аварию во время тренировочного полета на глубоком Юге. Ему оказывают первую помощь старик-негр и его внук. Но Тодд не терпит особого к себе отношения, он его не приемлет. Единственное его желание вернуться на базу, чтобы его не отстранили от полетов, не считали человеком второго сорта...

Первый из «хрестоматийных» — то есть постоянных гостей всяческих антологий лучшего — рассказов Эллисона, опубликованный в 1944 году. На самом деле это отрывок из его более масштабного замысла. Он собирался написать роман о черном летчике, который во время войны попадает в плен в нацистский концлагерь и становится жертвой двойного угнетения по расовому признаку — от немцев и от собственных сограждан и таких же пленных, но белых.

Однако Эллисон рано понял, что расовая дискриминация — это только небольшая часть проблем общества США. Он правильно показывает, что с самого детства Тодда от его мечты о полетах отделяло не столько то, что он черный, а то, что он бедный. Мать ему с первого дня так и сказала: «Это для богатых мальчиков».

Тодд осознает, что его презирают белые сослуживцы по расовому признаку. Но пытается отстоять свою честь и достоинство как человека и профессионала, а не как черномазого. Идеализм? Да, но он вызывает уважение и сопереживание. Конструктивная борьба важна и плодотворна, но если не смотреть выше и шире сиюминутных задач ,можно полностью утратить направление прогрессивного движения.

Рассказ этот — хорошее поучение трусам и коллаборантам по обе стороны НАШЕЙ границы. Если у тебя или у твоих родителей были жизненные проблемы, если общественная жизнь тебя в чем-то не устраивает — это не повод становится предателем и желать гибели твоей родины, которую твои предки столетиями строили и защищали.

Хорошо сравнить истории двух летчиков — Тодда из рассказа «Лечу домой» и подонка Кузьминова, пристреленного как собака на днях в Испании.

Отличная беседа по поводу прошлогодней новинки Марка Лоуренса «Книга, которая не сгорит» про волшебную библиотеку. О, и как же мне хочется теперь ее прочитать!))

Также очень интересную тему затронул интервьюёр — как выбрать темп повествования. Лоуренс же считает ,что темп повествования — в голове читателя. Если тому покажется книга скучной, то он и назовет ее медленной. А если увлечет — то быстрой. И привел пример романа «Девушка и звезды».

Действительно, встречал людей, которым книга показалось вялой и слабой. А я, напротив, посчитал ее просто ураганной. Видимо, тема войны палеолитических дикарей с постсингулярными киборгами-убийцами настолько меня увлекла, что я и не думал тормозить до самого крышесносного финала))

Подумав над словами Лоуренса, я решил, что в плане темпа еще важно и то, сколько мыслей рождает в голове читателя та или иная книга. Если множество идей в вашей голове зародятся и уйдут в тень над одной страницей, вы ни за что не скажете, что книгу было скучно читать. Ну а на пусто — пусто и ответишь.

Оказалось, что мы мыслим с Марком в унисон.)) Дальше он заявил ,что ему не интересно читать лекции читателю, а хочется будить в нем собственную мысль.

Меня его книги на многое надоумливают, заставляют скрипеть мозговыми шестернями, за что я ему весьма благодарен. Читал и читать буду!))

Я строгий противник герменевтики и всяческой формалистики. Биографический метод изучения литературы — это тоже перебор, но факт остается фактом: мы должны знать личности, характеры и биографии авторов, книги которых любим всей душой. Как я творчество Марка Лоуренса, например.

Вот читаю второе его интервью и многое становится понятным. А его книги еще дороже.

Во-первых ,тут он повторил, что пишет исключительно для собственного удовольствия и ему плевать на публикации. «Мне не нравится застревать в рутине. Если бы я занимался этим ради денег, я бы... не занимался этим. Получил бы степень магистра математики в области финансовых рынков и искал работу в финансовой торговле.»

Поэтому ему плевать и на то ,что «рассказы плохо продаются». Нравится писать рассказы в жанре фэнтези, да и все тут. В этом жанре можно больше экспериментировать, а это для Лоуренса главное.

Ну и читательские предпочтения. Джордж Мартин и Робин Хобб на первом месте. Также Марк — в 2014 году — давний поклонник Дэвида Геммелла и Майкла Муркока. А Питер Бретт — его новый фаворит.

С таким-то совпадением во вкусах и литературной позиции у меня и этого автора, не удивительно, что мне так по душе то, что он пишет. И я очень рад, что об этом узнал.

Поэтому большая благодарность команде Malazan Army за возможность прочитать интервью этого замечательного писателя!

Искусство жестокой прозы.

Очень интересное ,емкое и информативное интервью.

Лоуренс успел рассказать и об ИскИнах, и о насилии в литературе, и о своем сложном творческом пути.

Да к тому же оказалось ,что он англичанин, просто живет в США! Вот это была для меня новость)) Поэтому его книжки такие брутальные и суровые.

Но я понял ,почему это мой человек, когда он сказал:

«Мне очень не нравится термин «магическая система», и, если я беру в руки книгу, в которой мне начинают объяснять магическую систему, как будто я взял в руки свод правил ролевой игры, я тут же откладываю эту книгу».

Прям в уста бы его расцеловал за такие золотые слова!

И причем это сказал человек ,который много лет отдал настольным и дистанционным играм в жанре фэнтези. В жестокий укор всем любителям графомании «Малазанской книги павших«!)))

Да к тому же у него дочь-инвалид и жена с рассеянным склерозом, а он помимо работы каждый год по интереснейшему тому фэнтези издает! просто молоток мужик!

Жизнь в арбузном сахаре... Обитатели коммуны Смертидеи живут на лоне природы. Их потребности бесхитростны, а тяга к прекрасному велика. Стараясь сохранить гармонию внутри и снаружи сознания, они миролюбивы и открыты душой. Однако ,и в этом месте бывают свои несчастья ,и иногда кажется ,что даже под разноцветным солнцем ,среди величественной красоты природы трагедия неизбежна...

У Ричарда Бротигана сложилась репутация писателя-хиппи, хотя он и не любил подобного определения. Однако, этот роман является весомым аргументом.

Фактически он описывает колонию анархо-коммунистов — ни тебе власти, ни товарно-денежных отношений. Если бы не сосредоточенность жителей Смертидеи на произведениях искусства, их можно было бы назвать последователями Льва Толстого. Он ведь мечтал о подобной «просто жизни», вот только всяких там плясок за плугом не одобрял))

Впрочем, жители Смертидеи ,как и главный безымянный герой романа ,не являются беспомощными мечтателями. Они прекрасно осведомлены о жестокостях внешнего мира — Кучи Забытых Дел — и даже готовы им противостоять.

Они и сами не идеальны. Главгерой жестоко отверг былую возлюбленную, и не дал ей ни единого шанса реабилитироваться, что привело к трагедии. Соседи спокойно реагируют на то, что их соседей съедают тигры. Мол, это естественный процесс. Похороны близких отмечают танцульками.

В общем все готово к приходу типичного персонажа Достоевского — «Господина со скверной физиономией» — по имени Кипяток и его подручных, забулдыг и помойных крыс. Это люди озлобленные, но несчастные, они хотят уничтожить даже видимость гармонии, но коммунарам и дела нет до причин их трагедии, они не пытаются никак помочь заблудшим, а разве что готовы убрать их трупы с глаз долой.

В общем ,если это и хиппи утопия, то довольно странная. Тревожная и неуютная. В самый разгар движения «детей-цветов» Бротиган предвидел ,что добром эта история закончиться не может.

Как в воду глядел. Вначале случилась кровавая вакханалия «семейки» Чарльза Мэнсона ,потом хиппи превратились в яппи, а уже в восьмидесятые «рейганомика» посадила всех на кредитную иглу и превратила американцев в «нацию прозака». Странно, что сбывшееся пророчество ввергло его автора в депрессию ,что и привело к суициду. Нерадостно ему было ,похоже, от собственной правоты.

Написана книга замечательно. Скупо, но ярко. Поэзия здесь в самом изображаемом мире, аллегоричном, таинственном. А не в стиле и метафорах. Да и напряженный сюжет заставляет листать книгу со все возрастающей скоростью.

О том, что о жизни человека можно рассказать по-разному, задумался еще Лев Толстой (вот, чье имя я беру как мерку, начиная разговор об этой книге). Джеймс Грэм Баллард изучает жизнь и эпоху с точки зрения тела (Выставка жестокости — это человеческое тело, об этом сказано уже в первом отрывке) и описывает то, что время делает с ним. Проблема в том, что его центральный персонаж находится в состоянии острого психоза, временами соскальзывая в шизофрению, поэтому он вырван из кокона пространственно-временного континуума, и, чтобы привязать себя ко времени, он акцентирует внимание на двух женщинах — случайной любовнице и объекте своего исследования Карен Новотны (фамилия любовницы братьев Кеннеди), а также коллеге и друге докторе Кэтрин Остен (это личное, о чем ниже), ангеле-хранителе в белом медицинском халате.

Их тела и являются маркерами времени, а оно таково, что даже человеческий организм перестал быть цельным объектом. Баллард разлагает тело на список медицинских анализов и проб органических тканей. Психика же человека до отказа заполнена городской инфраструктурой, ареалом его обитания, а также медиа-персонами, транслируемыми в мозг из тысяч источников. Инспирируется и питается работа сознания картинами чудовищных разрушений в тотальной войне и техногенными катастрофами.

Два аспекта очень любопытны в контексте этой книги. Ее роль художественного артефакта в пространстве культуры и как определенного результата в творчестве и биографии автора.

Тут интересны реакции двух разных людей в разные эпохи. Журналист из лондонского «Таймс» вспоминал, что в конце 1990-х, когда происходила какая-то значимая политико-медийная встряска мирового масштаба, например, гибель принцессы Дианы, редактор говорил ему: «Звони Балларду», ибо лучше него никто не мог бы объяснить самые глубокие подоплеки происходящего. Но эта репутация ему дорого досталась. В том числе, благодаря «Выставке жестокости».

Когда эту книгу собирались издать в США в начале 1970-х, рукопись ее попала в руки жены издателя и вызвала нервное потрясение. «Это нельзя публиковать ни в коем случае, заявила она мужу, этому человеку даже психиатр не поможет!»

Видела она все правильно и глубоко, но Баллард глубже. Когда он писал, отрывками, свою «крайне взрывоопасную книгу», он думал, что описывает «ближайшие пять минут будущего», в данном случае 1970-е, в соответствии со своей теорией, разработанной еще в начале творческого пути. Однако невольно, увлекшись, далеко перепрыгнул эти рамки. Так далеко, что и сам не сразу это понял. Уже в начале 21 века он сказал интервьюеру, что ребенком воспитывался в Шанхае в американской культуре и позже, уже в 1960-х писал о том, как будет выглядеть Америка через пятьдесят лет.

А так как недолгий Гегемон инфицировал своим духом всю планету, то у Балларда вышла картина всей Западной цивилизации образца первой четверти 21 века.

Он ничего не знал — шестьдесят лет назад — о глобальном финансовом капитализме, «гуманитарных бомбардировках», Интернете, мессенджерах, пабликах, видео-хостингах и сотовой связи, но описал наш мир, набитый всеми этими гаджетами и транслируемой через них пост-правдой с точностью медиума.

Иногда точность его предсказаний даже в мелочах пугает до жути. Он описывает фотографию вьетнамской девочки, обожженной напалмом, а обнародована такая фотография и всемирно известной стала только десять лет спустя. В сумке доктора Травена хранится «карта болот возле Припяти» — за двадцать лет до катастрофы в Чернобыле!

Читая «Выставку» в январе 2024 года я был просто шокирован точностью и правдивостью увиденных им картин будущего. В конце прошлого века мейнстримом стало явление атомизации общества. Последние четверть века сам человек распадается на все более мелкие фрагменты. Уже не яхты, игровые дома и шикарные курорты обернулись далекой мечтой. Унылое монотонное существование в локациях «работа-дом» стало светлым, но не исполнимым идеалом для большинства граждан, в какой бы глухой дыре они ни жили. (Если кому-то кажется, что у него в жизни мало экстрима и огонька, то он может просто уволиться или взять кредит. Или, не дай бог, заболеть).

И все это было показано Баллардом с тотальной честностью и бескомпромиссной жесткостью.

Но откуда взялась эта жесткость? В отрочестве он прошел через японский концлагерь, в юности познал депрессивную столичную жизнь распадающейся Британской империи. Казалось, ко всему можно привыкнуть. Но внезапная трагическая смерть его молодой жены, отправила Балларда в полный аут. Видимо, еще на автомате он написал роман «Хрустальный мир» о полном распаде всей Вселенной, а потом впал в безумие. «Выставка жестокости» написана по ту сторону «края ночи».

Не могу не восхищаться силе духа, мужеством и умом этого человека! Гибель любимой жены и дочери свела с ума его персонажа доктора Травена. Результатом чего стал полный распад личности. А вот Баллард сдюжил. Мало того, вынес из-за края тьмы настоящий шедевр, писаный кровью сердца, который во многом определил пути литературы на целые десятилетия. Не многие его поняли, но понимающим ,как говорили римляне, оказалось достаточно.

Конечно, у Балларда были точки опоры. Из безумия, как барон Мюнхгаузен, сам себя за волосы не вытащишь. Помогли дети, искусство, творчество, шотландское виски и женщина. Его подруга журналистка Клэр Черчилль была рядом, стала вдохновенным прообразом для ангелоподобной Кэтрин Остен и всех последующих его умопомрачительно сексапильных и чертовски умных докторш.

Это, правда, не спасло женское тело от сравнения с многоэтажной автостоянкой и описания десятков видов надругательств над ним. Но как известно, тонущий человек так и норовит утопить своего спасителя. Жена американского издателя оказалась права, психиатр помочь Балларду не смог, он сам себе помог, в содружестве с еще одной эманацией Вечной Женственности.

Итак, итог. О «Выставке жестокости», провозвестнице безумного и кошмарного будущего, ставшего нашим настоящим, можно писать целые трактаты, и все смыслы не исчерпаешь. Тут явлена нам даже не нейтронная плотность письма и насыщенность образами. Это сверхновая какая-то! Книга не выдержала давления собственной массы и рванула так, что засияла ярче одновременно сдетонировавшего термоядерного боезапаса на планете. Поэтому она и теперь так опасна. Взрывная волна от ее взрыва по сию пору гуляет по земному шару. (Не верите? дайте ее почитать малахольной «митушнице» или дерзкой и резкой «сильной и независимой» и будете лицезреть, как их порвет в мелкие клочья!))

Поэтому, кстати, у нас «Выставка жестокости» не вышла в наиболее благоприятный и нужный момент, в конце прошлого века. В момент низшей точки нашего падения в хаос. Потому что слишком страшную правду открывала о том ,куда нас всех хотят завести либеральные капитаны российского корабля.

Часто авторы дают своим книгам громкие названия, чтобы привлечь покупателя. Но Баллард назвал свое творение предельно честно. Читайте с большой осторожностью! «Выставка жестокости» описывает реальность с беспощадной жестокостью.

П.С. Читал я «Выставку» в переводе Виктора Лапицкого, но после каждого отрывка штудировал подробные и очень нужные комментарии, сделанные другим ее переводчиком Александром Ибсоратовым для фундаментального издания, осуществленного командой «Найди лесоруба». Низкий поклон обоим переводчикам за вдохновенную работу! Также глубочайшая благодарность С. Соболеву и И. Клюжеву за возможность прочитать на русском одну из главных книг любимого писателя!

В минуту острого социального противостояния Баллард понял то же, что и наделенные властью господа из западного истеблишмента, — цель обучения молодежи в вузах в том, чтобы они убили своих учителей. Мало того, сделали из их смерти символ крушения западной цивилизации. Поэтому-то и взят был курс на снижение уровня образования в университетах. Результаты мы видим сегодня — евроатлантическая политическая элита утратила всякую самостоятельность и адекватность.

Но этот диагноз был бы просто маркером времени сейчас, рассказом о прошлом. Но книга Балларда по-прежнему взрывоопасна. В рассказе есть и другой важный сюжет. Принесение женщины в жертву ради собственного спасения.

И какой женщины! С одной стороны, это новый Христос (ведь автомобильная авария ,в которой она должна погибнуть, это Распятие 20 века). С другой стороны, она показана с такой степенью объективации, что цисгендерный шовинизм кажется на ее фоне невероятной благодатью.

Объективизация с целью последующего безжалостного уничтожения ,при этом никакого искупления грехов не наступает. Спасения нет даже через подобную жертву. Женщина сексуально соблазняет, дарит ложную надежду, но напрасно. Баллард не случайно дал своей героине фамилию женщины, бывшей любовницей братьев Кеннеди. А их обоих убили.

В этом сжатом романе Баллард фиксирует момент сразу трех революций — молодежной, сексуальной и феминистической — и момент этот катастрофический. Ударная волна от него до сих пор по всей планете разносится.

Жуткий рассказ про глобальную экологическую катастрофу, который становится только актуальней год от года. С текстами Балларда такое часто случается.

В годы, когда родителей Греты Тумберг еще и в проекте не было, его уже волновали вопросы бережного отношения человека к природе. Понятно, не одного Балларда. Но чем больше будет таких сильных художественных произведений на самые важные темы, тем больше наши шансы на выживание. Хорошо Холлидей сказал в рассказе: «Земля — это не какая-то ненужная кожура. Сердцевину съел, а ее отбросил.»

Есть такие, как он и сегодня. Смотрел недавно замечательную лекцию астронома Вячеслава Авдеева о терраформировании Марса. В итоге докладчик пришел к выводу, что занятие это как бесполезное, так и бесперспективное. Тем более, не стоит тратить на это ресурсы Земли и человечества. Небольшие спутники и астероиды, переделанные под нужды землян, вот наш выход. И все необходимое есть на месте.

Я этот рассказ прочитал, как только он был опубликован в «Если», но прекрасно помню по сию пору, потому что периодически с теплотой и интересом его все эти годы вспоминал. Прекрасная лирическая песнь в прозе, о любви, человечности и ностальгии по утраченному дому.

С точки же зрения тематики, рассказ стал вновь остроактуальным. После глубоких и всесторонних исследований космоса с помощью орбитальных телескопов вновь в научном мире вспыхнули дискуссии об уникальности жизни на Земле. И Солнце оказалось слишком спокойным для своего класса и массы, и планета — необычная по характеристикам, да и рановато мы по меркам возраста Вселенной пробежали путь от археобактерий до технотронной цивилизации. Может, во Вселенной мы и не одиноки, но вполне можем оказаться таковыми в нашей Галактике. Пока человечество уперлось в инструментальный потолок. Чтобы лучше понять мир, в котором мы живем, нужна более мощная и точная техника, большее финансирование и вовлеченность в исследование. А пока — одни загадки.

Ну, хотя бы блестящая литература, как этот, например, текст Эффинджера, может утолить жажду понимания непознанного. О сердце человеческом она много и хорошо говорит.

Итак, «Берег другого моря»...

Восточная Африка, южная Кения. Здесь профессиональный охотник и журналист из Техаса Росс Кроуфорд возглавляет бабуиновый питомник. Он отлавливает бабуинов для медицинских опытов и отправляет их в США. С ним живут жена Кэти и две маленькие дочери — Сьюзен и Барбара. Работа тяжелая, жизнь в диких условиях трудная, но мало того, начинают происходить странные события — свечение в небе, пропажа бабуинов, незнакомые следы вокруг питомника. Тревога нарастает. Кроуфорд начинает подозревать, что причины этих происшествий могут иметь внеземной источник...

Это антропологическая фантастика в ее чистом изводе. Причем, в прямом смысле. Роман этот о человеке и человечестве (пусть и описывает изолированную от остального мира группу людей). Контакт здесь — просто пряность, острая приправа к основному блюду, катализатор развития сюжета. В основном книга исследует человека в его борьбе со стихией, первобытной природой, с ближними и дальними, с самим собой, наконец. Здесь классической робинзонады больше чем «войны миров».

При этом Чед Оливер как ученый-антрополог использует при написании художественного текста научный подход, логику, систематику, а сила его таланта в том, что роман не превращается в учебник, а остается увлекательным приключенческим произведением. Поклонники того же Майн Рида вполне его могут оценить по достоинству.

Но эта книга еще и подлинная гуманитарная фантастика. Все познается в сравнении. И есть с чем сравнить. Возьмем известных советских фантастов братьев Стругацких, кумиров либеральной интеллигенции. Десятилетиями они громко заявляли о своем гуманизме («из всех решений принимай самое доброе»), что позже оказалось ложью. Так вот Стругацкие в следующем после выхода «Берегов» году опубликовали свою знаменитую повесть «Пикник на обочине», как раз на тему Контакта. В повести этой среди персонажей героев нет. Там мерзавец на подонке сидит и негодяем погоняет. Да и пришельцы не лучше. Прилетели, насвинячили в глобальном масштабе, сломали походя миллионы судеб и отбыли восвояси.

А вот Чед Оливер, выросший в мире подлого чистогана, на суровой земле техасщины, здоровенный мужик с брутальным лицом крепкого стрелка, написал одну из самых добрых книг, что я в жизни читал. Здесь и люди разных рас проявляют свои лучшие качества — доброту, отзывчивость, взаимовыручку, терпение в созидании, так и инопланетяне после ряда совершенных ошибок, также выступают в качестве положительных героев.

Но прежде всего — люди. Как антрополог Оливер понимает, и ярко это демонстрирует, что культурные и расовые различия между людьми, это крайне поверхностные явления. В минуту трудных испытаний ученый из США и скотовод из Кении могут найти общий язык легче, чем давнишние собутыльники в местном баре. Как известно, «человеку нужен человек», а какой у него цвет кожи или диплом об образовании, лишь небольшие косвенные факторы.

В предисловии к роману Джордж Жебровски пишет, что и Хемингуэй не смог бы лучше рассказать эту историю. Преувеличение, конечно. Недаром папа Хэм остается самым влиятельным американским прозаиком. По художественным заслугам. Но крепкая и брутальная проза Оливера также имеет весьма впечатляющий художественный уровень. Скупыми средствами достигается невероятно зримый эффект присутствия. На несколько часов читатель погружается в жаркий, а затем мокрый (да, герои прямо-таки попадают из огня, да в полымя)) мир африканских саванн. А острый и напряженный сюжет с сильными элементами триллера не даст оторваться от книги ни на минуту. Благо роман очень короткий, и прочитать его легко в один присест.

Хотел было снизить на балл оценку из-за малого экранного времени у пришельцев, но рука не поднимается, очень уж захватывающая, умная и правильная книга у Чеда Оливера получилась.

Итак, «Лабиринт»...

Двадцать лет прошло с тех пор, как рухнула орбитальная Небесная Паутина и пала земная империя Солнечных Магнатов. Человечество находится на грани исчезновения. И теперь трем представителям молодого поколения землян предстоит борьба за новое возвышение рода людей путем участия в жестокой Игре на отдаленной планете. В противостоянии с представителями древних бессмертных рас решится — возможно ли будущее для человечества?..

Недавно смотрел на Ютубе лекцию астронома Вячеслава Авдеева, автора ютуб-канала «Улица Шкловского». Посвящена она была современным представлениям о грядущем терраформировании Марса (вывод лектора — это нафиг не нужно, проще делать обитаемыми астероиды). Вначале был дан обзор освещению этой проблематики в НФ. И лектор особо подчеркнул, что сама концепция и термин «терраформирование» были придуманы американским фантастом Джеком Уильямсоном.

Таким образом, идеи этого замечательного автора по сию пору живы в среде передовой науки. Но главное — по-прежнему живо и его художественное творчество. Чему блестящий пример вот этот вот роман «Лабиринт».

Надо сказать, что 1990 год — это пиковый подъем «волны постмодернизма» в американской фантастике. Ее гранды публикуют свои шедевры без всяких скидок. В этом же году выходит эмблематический роман в жанре стимпанка «Разностная машина» за авторством Уильяма Гибсона и Брюса Стерлинга, Ким Стенли Робинсон завершает свою «Калифорнийскую трилогию» «Золотым побережьем». В следующем году Майкл Суэнвик опубликует великолепный и небьюланосный «Путь приливов». И вот на таком фоне восьмидесятидвухлетний патриарх американской НФ Джек Уильямсон публикует очередной и наверно уж старомодный роман.

Но не тут-то было.

Это второй том дилогии о Старейших, бессмертных расах, основавших свои колонии в облаке Оорта на задворках Солнечной системы. То есть для землян они задворки, а для постсингулярных сообществ бессмертных — это оптимальная среда обитания. Они, напротив, жизнь на планетах считают отсталой и примитивной.

Роман является прямым продолжением «Взрыва жизни», главный герой Бенн Дейн — сын Куина Дейна из первой книги. «Лабиринт» начинается точно так же, как «Взрыв»: одинокий мальчик растет на планетоиде в ореоле и мечтает попасть на Землю. Я ,прочитав это, скуксился: старик плошает. А это была обманка. Потому что автор сразу же бросает читателя посреди бесплодных пустошей экваториальной Африки. Именно в этих некогда самых процветающих краях рухнула Небесная Паутина системы орбитальных станций и уничтожила почти все живое. По этим пустошам скитается полусумасшеднший самозванец Максимилиан Кван, из рода Солнечных Магнатов, и его дочь Роксана — Гепард. Она второй ПОВ этой истории. Третий герой — молодой Дон Диего Боливар, также незаконнорожденный Кван. Они выживают в самых суровых условиях, став настоящими дикарями, но мечтают о возрождении могущества Империи Земли. И совершенно сумасшедший шанс им выпадет, когда они знакомятся с мутным крокодилоподобным инопланетянином Небо. Надо только поучаствовать в жестокой Игре Клинка и Камня на отдаленной планетке в облаке Оорта. И там они встретят Бенна Дейна, который также решил принять участие в Игре.

«Лабиринт», по сравнению с первым томом, роман более локальный. Нет здесь крушений цивилизаций и схваток с киборгами — уничтожителями звездных систем. Но книга не менее яркая, сочная, напряженная и увлекательная. Потрясающие воображение картины космических бездн и инопланетных пейзажей, суровый постап на Земле, многообразие видов бессмертных, острый сюжет, невероятно трогательная и чувственная любовная история. На самом деле этот малоизвестный роман сильно выигрывает по сравнению с подавляющим большинством премированных и нашумевших на весь мир книг 21 века. Он короткий, но дерзкий и яростный. Писать такое в восемьдесят лет — сама по себе уникальная история.

Взять хотя бы образ Роксаны Кван. Какая же она крутая, сильная и сексуальная. Современные повесточницы просто бледные копии и пародии на настоящих тертых теток. Но не Роксана-Гепард, у которой и ум и нож одинаково остры. Надеюсь, что-то подобное создали на экране Джордж Миллер и Аня Тейлор-Джой из молодой Фуриозы в грядущем вбоквеле «Безумного Макса».

Мне, например, всегда были малоинтересны разные там планетяне и тема Контакта. Контакт есть и в романе Уильямсона, но он несет вспомогательную функцию. Автор идет вглубь проблематики. Его интересует прежде всего эволюция разума во Вселенной. И тут он поднимает проблему, над которой задумалась самая передовая наука наших уже дней. Возможно, мы все-таки первая высокоразвитая цивилизация в Галактике. Слишком рано мы возникли по меркам возраста Вселенной и слишком уникальны условия нашей среды обитания. Но это не повод для страха или отчаяния. Наоборот, это возлагает на человечество огромную ответственность по распространению разума на бескрайних просторах космоса. Колоссальные богатства бесчисленных миров ждут нас. И как же жалка мелкотравчатая грызня из-за крошечных ресурсов одной планеты. Путь Старейших — это путь совместного созидания.

Мало того. Я не зря упомянул выше грандов постмодернизма. Второй сюжетный стержень книги — это масштабная хакерская атака с катастрофическими целями глобального масштаба. (Так он опередил еще и Вернора Винджа с его получившим Хьюго эпосом «Пламя над бездной»). И тут опять старик Уильямсон показывает, что он находится на актуальной волне. Получается не хуже, чем у того же Уильяма Гибсона. Вот только он обходится без всяких стилистических финтифлюшек, которые оказались сиюминутными новациями. Его крепкая и брутальная проза сегодня кажется неожиданно более интересной, чем новомодные кунштюки сорокалетней давности.

Подытоживая, скажу, что эта замечательная книга держится на трех китах — художественной полифоничности, глубине и футуристичности идей и богатейшей фантазии автора. Восьмидесятилетний патриарх НФ, начавший свою работу еще до Золотого века, даст фору многим представителям новейших поколений и многому их может научить.

Если писать блёрб на обложку этого томика, можно было бы сформулировать так: «Это мудрая, добрая и грустная книга».

Мудрая потому, что ее написал в течение жизни человек, который много в этой жизни понял. Он из тех мудрецов, которые никого не поучают, но собственным примером дают очень важные нравственные и бытовые (бытийные) уроки. Как находится целые десятилетия в экстремальных условиях существования и не оскотинится. Как сохранить душу в обществе, где человек человеку волк. Как правильно и достойно отстаивать свои идеалы. И прочее, и прочее.

Добрая. Всю свою жизнь Буковски был ярым индивидуальным анархистом. Но в философском смысле эгоистом (Макс Штирнер «Единственный и его собственность») не был никогда. «Никто не страдает больше бедняков». Это заявил уже обеспеченный и очень популярный автор. Ему никогда не было наплевать на людей, он старался принести больше света и милосердия в этот мир. Просто любил быть один и печатать стихи на машинке.

Грустная. Буковски любил и ценил французских экзистенциалистов. И слова Сартра: «Жизнь — это трагедия, исход которой предрешен», наверно ему не были чужды. Во всяком случае, закрывая том его писем, они мне первые пришли на ум.

Книга лукаво названа составителем «О письме». Имеется ввиду — «О жизни». Потому что для Буковски жить было равно писать. Ничего другого он делать не желал. И несколько десятилетий потратил на то, чтобы завоевать это право. Обо всех перипетиях его трудной биографии в книге можно вычитать. Меня больше всего потряс его неоднократно повторенный рассказ о том ,как он зимой в холодной хижине писал огрызком карандаша слова на полях газеты, точно зная, что их больше ни одна живая душа не увидит. Такова была его тяга к творчеству!

Сборник будет крайне полезен молодым авторам. О том, КАК писать Буковски почти не говорит ,так как презирает всякое обучение письму. Садись, и пиши. Результат даст только адский труд, а вот как отстаивать свою творческую индивидуальность, как вести правильную писательскую стратегию — тут можно много почерпнуть из его писем.

Это невероятные уроки «длинной воли» и мужества, наконец!

Читать эту книгу (спустя восемь лет после покупки)) мне было интересно сразу по трем причинам.

Генри Миллер был кумиром моей молодости. Я его открыл в самом восприимчивом возрасте — в двадцать один год — и следующие лет шесть он был едва ли не любимым писателем. Я многому у него научился, прочитав почти все его главные книги, и в житейском смысле, и в творческом. Даже написал по его трудам курсовую работу для своей младшей сестры)) Так что, обратившись к его биографии, обрел словно возвращенную молодость. Вспомнил золотые деньки тех бесшабашных лет, и все такое...

Во-вторых это было поучительно. Не зря говорят, что внешнее сходство самое обманчивое. Если смотреть поверхностно, то Генри Миллер воплощает в себе все те черты, что я порицаю в своих соотечественниках уже многие годы, начиная с весны 2014-го, когда всем (думающим и не думающим россиянам) пришлось делать выбор и объявлять о своей жизненной и политической позиции.

Миллер с детства и до гробовой доски ненавидел свое отечество и своих соотечественников, презирал, считал ничтожествами и придурками. Превозносил Западную Европу, как место силы и свободы. Был сугубым эгоистом, упорно аполитичным, пацифистом — готов был примирится хоть с Гитлером, лишь бы не было войны.

Но все это, оказывается, не смотря на как-будто бы глубинные воззрения — только поверхность и внешние плоскости души. Главное — цель и то, как ты ее достигаешь. Все свою жизнь он при этом считал главным своим идеалом освобождение всего человечества, каждого человека во всех точках планеты. Он был против всех войн — а не только против тех, которые ведет его страна. Осуждал любую цензуру, а не только ту, что против него направлена. Не был ни шкурой, ни двуличной и циничной дрянью, для которой только собственное благосостояние имеет значение. Короче — был полной противоположностью идейной верхушки современных русских либералов. Значит ,среди людей, ратующих за индивидуальную свободу, могут быть достойные, умные и трезвые люди.

Кстати, об этих райских птичках. Третья причина полученного мною удовольствия от этой книги — это радостное удивление. Ее автор, Александр Яковлевич Ливергант, был много лет сотрудником, а потом и возглавлял журнал «Иностранная литература» — один из оплотов московской либеральной тусовки. В ней же подвязались другие всем известные персонажи, вроде Бориса Акунина и Сергея Гандлевского.

А ведь большая часть сознательной жизни Генри Миллера прошла на фоне истории СССР и его глобального противостояния с Западом, Холодной войны и прочего. И Генри Миллер при этом много общался с русскими эмигрантами, несмотря на якобы аполитичность был в курсе всех дел. Постоянно бил тревогу по поводу угрозы ядерной войны и наступления на свободу слову. Тут-то его биограф и мог бы, даже сильно не отходя в сторону, разлиться соловьем о «жестоком тиране Сталине», «кровавой гэбне» и прочих ужасах большевизма. Можно было бы подумать, что редакция «Молодой гвардии», издавшая эту книгу, ему бы такого не позволила, ведь они и Захара Прилепина издают. Однако публиковали же они в эти годы книги Валерия Шубинского и Олега Лекманова, совершенно упоротых русофобов, ненавидящих и русский народ, и его историю. (Что там! Буквально десять дней назад я прочитал биографию Федора Сологуба, вышедшую в серии ЖЗЛ в том же году, что и книга Ливерганта. Там молодая да ранняя авторка завела песню о «кровавом сталинском рэжыме», описывая Российскую империю конца 19 века, не смогла утерпеть и дождаться пока биография Федора Кузьмича доберется хронологически до эпохи Революции).

Однако, ничего подобного в работе Александра Яковлевича нет и в помине (недалекие критики любят ругать книги за то, чего в них нет, а я буду за это хвалить)) Ум, талант и такт биографа просто поражают и заряжают своей энергией. А.Я. Ливергант показывает свое глубокое понимание жизни, людей и как все на грешной земле устроено. В книге масса метких и тонких психологических наблюдений, поданных без нравоучения и назидательности. 70-летний автор не является ни разу, ни консерватором, ни пуристом. О любвеобильности и безбашенности своего персонажа пишет с юмором и добротой. Никаких иллюзий по воду американских идейных установок и европейских ценностей не испытывает. Имеет четкие критерии и представления о добре и зле. Не заискивает и не пресмыкается перед любым вздорным лозунгом только из-за того, что тот донесся со стороны заката солнца. Свободой мысли и нравственной честностью он больше напоминает своего героя, чем пробирочных апологетов «чувства собственного достоинства» из близкого окружения.

В общем, и Генри Миллер, и автор его биографии в очередной раз дали мне урок того, что мир на черное и белое не делится. Не важно ,какие ты политические или идейные взгляды разделяешь. Ты человеком, гуманистом оставайся, мысли трезво и реально и для общества и дела достижения всеобщего светлого будущего ты не безнадежен.

Известный достоевед Игорь Волгин заканчивал каждую передачу своего цикла «Игра в классику» призывом: «Читайте и перечитывайте классику!»

Дельный совет, я вот «Свадьбу Кречинского» после первого прочтения не понял. Основная интрига показалась уж очень простенькой. Подумаешь, явный мошенник Кречинский решил с помощью хитрости и обмана жениться на миллионном приданном. Однако успел провернуть только одну аферу, как тут же был схвачен за руку, и все планы его рухнули. По сравнению с этим, пьесы Чехова кажутся изощренной «елизаветинской драмой».

Увидеть все в правильном свете мне помогли драмы и комедии Тургенева и Островского, которые я в последние пару лет читал очень внимательно. Они научили меня, что в подобных драматических картинах главное не сюжет, а глубина проработки образов и раскрытие характеров персонажей.

И в таком ракурсе — «Свадьба Кречинского» сплошное пышное великолепие.

Сухово-Кобылин показывает размежевание в загнивающей крепостнической России верхушки правящего класса. Здесь нельзя все свести к разлагающему влиянию подлого чистогана. Оказывается деньги и власть деньгам и власти рознь.

С одной стороны конфликта мы видим тружеников-дворян Мещерского и Нелькина, с другой — паразитов Кречинского, Расплюева и Атуеву (фамилия-то какая — «Ату ее«!) Одни стараются повысить общее благосостояние и навести порядок в стране. другие просто прожигают жизнь в самых комфортных для себя условиях. Им безусловно не по пути, и от того, чья возьмет верх, зависит судьба России.

Характеры не уступают судьбоносной глубине конфликта.

Кречинский — это бывший законодатель мод среди «золотой молодежи» и высших аристократических кругов. Но помимо этого он владеет приемами сравнительно честного отъема денег, то есть это яркий прообраз одновременно и Николая Ставрогина из «Бесов», и Остапа Бендера из известной дилогии. Мошенник-титан, если можно так выразиться. И спасет его в финале, как и Бендера со Ставрогиным, именно русская женщина.

Ничтожный шулер Расплюев, готовый за копейку мать родную продать, силен и страшен своей безудержной отмороженностью и беспредельщиной. Произвол ,ограниченный чужими кулаками, вот единственный модус операнди, что он признает.

Помещики-деятели Мещерский и Нелькин — это скорее планы хороших людей, светлый идеал автора, чем типы взятые из жизни. Но они заметно и органично высветляю мрачно-сатирический тон пьесы. Не дают впасть зрителю-читателю в отчаяние от картины чудовищного падения нравов.

Очень интересен образ Лидочки Мещерской. Большую часть пьесы она пустая двадцатилетняя барышня-провинциалка, но на последней буквально страницы вдруг совершает мощный поступок и высвечивает в себе потенциал сильной личности.

И как раз тут скрыта философская противоречивость пьесы. Зло не наказано в следствие как раз силы и широты русской души, готовности примирению и одновременно проявлению возвышенной гордости. Мы слишком готовы к проявлению милосердия к поверженному врагу. Но какова цена за столь красивое проявление благородства? Тут есть о чем крепко задуматься.

В общем, издевательское название придумал Александр Васильевич Сухово-Кобылин для своей трилогии — «Картины прошедшего». Не удивительно, что оно не обмануло, а только разозлило цензуру. И 170 лет спустя его пьесы не устарели. Конфликт, характеры, социальные модели поведения — все узнается с первого взгляда. Если не искать в этих произведениях увлекательных приключений, а больше смотреть на многообразие проявлений в них живой жизни, очень много для сея почерпнуть можно.

П.С. Небольшое уточнение. Примечание на этой странице неверно. Премьера пьесы состоялась в ноябре 1855 года. А вот первая публикация состоялась в декабрьской книжке «Современника» за 1856 год.

Удивительная слепота, прямо кафкианство какое-то! Буквально накануне шерстил на сайте библиографию Франца Кафки в поисках альтернативных переводов «Процесса» и не обратил внимания, что сегодня у него юбилей — 140 лет. Хорошо, что в ТГ-канале АСТ об этом написали.

Лучший способ почтить память замечательного автора — прочитать какое-то из его произведений. Думал было замахнуться на его крохотный дебютный сборник «Созерцания», но понял — нет, мудрено. Без подготовки такое не осилить.

Но ведь есть же его хрестоматийный короткий текст, который я читал лишь однажды в молодости, пожалуй что еще в прошлом веке, когда только открыл для себя этого титана модернизма.

Сейчас меня поразила бытовая и психологическая зоркость Кафки ,которого обычно трактуют как философа-абсурдиста. Молодой Герман Бендеман собирается жениться, у него недавно мать умерла, друг загибается в далекой России, отец сильно сдал, а при этом бизнес процветает. И всему уделено должное внимание автора, какие тонкие нюансы чувств и мыслей! Все это из собственной души и разума писателем взято, верно подмечено тонким наблюдателем.

Рассказ написан в 1912 году. 13 августа того же года Кафка знакомится с Фелицией Бауэр и влюбляется. У невесты Германа в рассказе и инициалы характерные — Ф.Б.

Однако в отличие от Кафки его персонаж не выдерживает накопившихся жизненных трудностей. Следует жестокая и абсурдная ссора с отцом, а затем нелепая гибель. Ровно на середине рассказа психологическая новелла во вкусе Мопассана превращается в какой-то адский цирк, словно брошенный «милым другом» — Ги де — текст доверили закончить Даниилу Хармсу. Откуда это в герметичном закукленном якобы тексте, без знания биографии Кафки не понятном?

Ответ очевиден. Ну, очевиден-то он, очевиден, но не нашим либерально мыслящим гражданам. Меня не устает поражать их маня-мирок и карго-культ, вокруг него выстроенный. На каждый чих, принесенный ветром с западного берега Немана они готовы в ответ тут же начать платить и каяться, бросаясь при этом в поистине русский безудерж. Устроят пляски с бубнами под завывания мантры: «Сталин-Сталин-Сталин-Сталин-Сталин!» Когда за ум возьмутся, и возьмутся ли?

Не надо далеко ходить за ответами. Кафка, конечно, интересовался Русской революцией, Ленина внимательно читал на немецком, но у него было своих проблем полно. Он точно отразил свое время и свой социальный круг, а потому и стал всем заинтересованным близок и понятен.

В Австро-Венгрии была своя революция, свой социальный и политический слом и свои гекатомбы жертв. Но рассказ даже шире загребает.

Это действительно Приговор. Целой эпохе, целому миру. Выкрик пророка в невероятно точной художественной форме.

Вот у нас над всем континентом царит «Бель эпок», Прекрасная эпоха, тишь да гладь, «Европа кружится в вальсе,« и тут — бац — август 1914-го! Первая мировая, стотысячные мясорубки, крушение четырех империй, разруха, голод, чума, от 20 до 40 миллионов погибших. И отправили на смерть миллионы таких вот Германов Бендеманов именно свихнувшиеся от эгоизма и жадности, отжившие свое отцы.

Герман Бендеман, когда сидел у себя за столом и писал письмо другу, тоже ничего о своем ужасном будущем не знал.

Поразительная прозорливость тихого чиновника. Его метод — просто сиди за столом, и мир сам тебе откроется — кажется, действительно работал.

Начинается этот кошмарный пророческий вопль так: «Было чудесное весеннее воскресное утро.»

Это статья об Уильяме Сьюарде Берроузе ,который в первых же строках назван гением и главным мифотворцем середины 20 века. Наследником Джеймса Джойса по прямой. А английские критики его просто не понимают.

Почему?

А у них устаревшие представления о литературе. Современность — это то, что случилось двадцать-тридцать лет назад и актуальны те идеи, которые уже превратились в общественные клише.

Однако так современность не поймешь и не опишешь. Здесь Баллард, возможно, впервые формулирует свою теорию «ближайшего будущего». Мол, только заглядывая вперед, можно понять современность. То, что позже он назовет «ближайшие пять минут будущего».

И тут научная фантастика становится самым необходимым инструментом. Ее ,как известно, Уильям Берроуз подобрал, словно старый консервный нож, и с успехом применил в своих романах.

Однако, и тут не все так просто. Баллард сетует, что приемы и идеи классической НФ уже к середине 1960-х также превратились в клише. Они неизменны со времен Герберта Уэллса и уже давно абсорбированы сознанием современного общества. Он смеется над «глупостью Кэмпбелла», который считал, что космические полеты нужно описывать реалистично. А зачем? Мы теперь в космос и так отправляемся. Кондовый реализм никого не вдохновит, не пробудит ничье воображение, не заставит думать.

Это строго противоположно задачам Берроуза. Тот сталкивает противоположные метафоры и высекает искры новых смыслов. Семантическое поле для него также важно ,как пространственно-временной континуум. Это сконструированное мироздание, в котором происходит — на моделях — изучение и предсказание путей развития человеческой цивилизации.

Также любопытна его психологическая теория. Интеллект и сексуальность — это два психических паразита, которые сосуществуют в симбиозе внутри человека и заставляют его плясать под свою дудку.

Баллард во многом солидаризируется с Берроузом — кроме его наркомании и гомосексуализма — и в своем творчестве будет всю жизнь показывать плодотворность их общих идей.