Замечательный, колоритный и весьма поучительный рассказ!

Замечательный, добрый рассказ. Собаки — даже звездные псы — не оставляют тех, кому они нужны. Все боги смертны... но некоторые умирают не зря.

Славная маленькая история про вредного овинника, лядащую кобылу и упрямую девочку Шурку. Что делать, если пакостный дух взъелся на ни в чем не повинную лошадь, можно ли его обуздать и есть ли сила против скверного нрава маленького паршивца? Конечно же есть :) Рассказ лаконичный, добрый, живой и очень симпатичный, мне понравился.

Кого только не водится в греческих колыбелях... сложная аллегория понятная лишь избранным. Под мамой, видимо, подразумевается философия вообще или логика повествования совершенно теряется. И да, у автора есть особый талант — сделать микрорассказ невыносимо скучным это надо уметь.

Литература – это всегда диалог. Автора с читателем, автора с возлюбленной, автора с жестоким и равнодушным миром, упрямыми коллегами по перу, или даже с самим Богом. После греческой прозы практически невозможно сказать что-то принципиально новое, остаётся подниматься к небесам, становясь на плечи современников. «Поэзия сама – одна великолепная цитата», к фантастике это тоже относится. Александр Громов, как и многие современные фантасты, легко окунает вёсла центона в бурное море постмодернизма, перенося на свои страницы не букву, но дух цитируемых произведений. В дилогии «Исландская карта» и «Русский Аркан» он полемизировал то с Акуниным то с Рыбаковым, выстраивая, словно карточный домик, идеально-российскую монархическую утопию. В «Шансе для динозавров» диспут с АБС заявлен официально. «Уже начав, понял, что вещь стремится выродиться в чистую антитезу «Трудно быть богом»». И естественно, что Стругацкими Громов не ограничился.

Параллели возникают удивительные и разнообразные. Старик-генерал Глагр, перед строем, под пулями, втирающий мазь в подагрическое колено, дабы успокоить солдат – чем не генерал Милорадович, приказавший подать себе завтрак на Бородинское поле? Война Унгана с Империей не цитирует даже – пародирует в лучших громовских традициях сражения Отечественной 1812 года, разве что без морозов. Святой Акама-Оккам, фьер Крегор-Кьеркегор, Арапон-Арата, пришпиленный копьём к стене «министр охраны короны» – и далее по тексту. Центон настолько глубоко запускает в текст корни, что встречая блестящую авторскую находку долго гадаешь – откуда эта цитата? Кто такая фаворитка князя Барини, распутная и глуповатая Лави, с кого автор писала верного оруженосца, фьера Дарута, на кого похож бесцветный и безвольный пророк Гама? Впрочем, это всё такие пустяки в сравнении со смертью и любовью… С первых страниц внимательный читатель понимает, что начинка текста завёрнута в красивую, блестящую бумажку. О чём же хочет сказать нам Громов?

Три «динозавра» – главные герои книги – сбежали от сытого, отупевшего общества потребления планеты Земля, в поисках фронтира, нового вызова для обленившейся цивилизации. Они считают, что планета в тупике, социум сгнил и пахнет, им претят законы, обычаи, нравы… Вопреки проложенному маршруту, они ухают свой корабль вместе с потенциальными планами развития космонавтики, в первую попавшуюся чёрную дыру. Находят там планету земного типа, вполне себе заселённую и средневековую, и, дабы спасти юное человечество, решают повернуть рельсы истории на новый лад. И получается классическая история, рассказанная ещё дедушкой Крыловым в басне про лебедя, рака и щуку, с поправкой на трёх космонавтов. Правитель, Пророк и Дьявол – и у каждого по сто чертей в голове. Главный герой, князь Барини, он же Толька Баринов, наверняка читал Стругацких и успешно избегает не только трёх покушений, но и изрядной кучи проблем, возникавших у чересчур чистоплотного дона Руматы. Он, конечно старается не убивать без нужды и беречь неповинных людишек, но когда новообращённые в веру святого Гамы горожане сожгли на площади пятилетнюю девочку «ведьму», рейтары князя Барини залили кровью мостовые города. Впрочем, его друзья не лучше. Пророку Гаме опостылели паломники и проповеди, единственная радость в жизни – вымороженная по горскому рецепту сливовица. Дьявол вообще ни о чём не задумывается, предпочитая действовать – заражать многочисленными болезнями, сеять панику, слухи, развозить по приискам каторжников и соблазнять монахинь. Им всем становится скучно – азарт первых лет борьбы за власть схлынул, осталась долгая, кропотливая работа по построению нового общества по «восточному» образцу. Буддийско-конфуцианские ценности, корпоративная культура, цепь вечных перерождений вместо рая и ада – и тухловатая надежда, будто обновлённое человечество будет сражаться и расти вверх, а не заплывёт жиром. Итог предсказуем…

Пожалуй, самое главное в книге – вопрос Дьявола-Отто – представь, что это был не тупик, а кризис? И сейчас человечество на Земле вступило в новый виток развития. А мы киснем на этой планетке… «А вдруг вся эта кровь и нечистоты – роды? Младенец уродлив, он вопит и гадит…». Собственно вопрос о пути развития нашего общества растёт как хорошее дерево – вверх и вширь. Проблема фронтира, нового недостижимого барьера, к которому потянутся молодые энтузиасты, тоже светит изо всех щелей – человечеству становится тесно на Земле. Где случится прорыв – в продлении жизни, кибернетике, космонавтике, нанотехнологиях, этике человеческого сообщества – бог весть. Но он назревает, и предчувствие больших перемен тревожит неокрепшие души. Книга замечательным образом показывает – эскапизм не выход. Как бы ни были притягательны далёкие, таинственные миры, настоящая жизнь творится здесь и сейчас. И играя «трудно быть богом», двигая выдуманных солдатиков, очень легко её, настоящую, упустить. Поэтому некоторым любителям лёгкой фантастики книга и не понравилась – уж больно вывод нелицеприятный.

На форумах, в блогах, и даже в колонках вполне уважаемых критиков о романе говорят всякое. Мол, вещь слабая, претенциозная, а главное – совершенно не похожая на предыдущие вещи Громова. Кто бы спорил – недостатки у книги есть. Но отнюдь не те, о которых судачат фанаты. Судя по некоторым «невыстрелившим ружьям» с вероятностью книга писалась в спешке. На первых страницах упоминаются местные ездовые птицы – больше в книге их нет. Придворные красавицы красят губы киноварью – может быть у них другой метаболизм, но земные женщины от сульфида ртути обычно мрут. Общее впечатление от текста – иногда не хватает фирменной громовской лаконичности и жёсткости образа, по сравнению с предыдущими книгами, он рыхловат. Но Громов по прежнему громовержец и бог войны – батальное полотно большой битвы между Глагром и князем Барини — самый сильный момент книги. Сюжет развивается вполне динамично, в романе есть над чем подумать, что обсудить на досуге. Лабиринты цитат завораживают, лихой клич «Унган и Гама» горячит кровь. Так что говорить, будто Громов сдаёт позиции – преждевременно. Да, вещь написана чуть небрежнее, чем обычно. Но отнюдь не слабее. И, что самое главное, от неё остаётся хорошее послевкусие неразрешённых и важных вопросов. Роман замечательно «уводит из Арканара» на нашу с вами родную Землю. И читать его стоит – хотя бы затем, чтобы, улетая в далёкий космос, мечтать вернуться, а не сбежать.

Храброво сердце

Рецензия на роман Олега Дивова «Храбр»

Тридцать лет и три года ждала наша фэнтэзи «нового Волкодава». И не дождалась — крутой герой, коий въехал в литературу на сонной Бурке, помощнее угрюмого вышибалы Семеновой.

— У тебя медведь там? — на дворе хохотнули.

— Хуже медведя. Эй! Ну, выходи скорей. Князь тебя хочет.

Сквозь дверцу полезло нечто бурое и мохнатое.

— Ой, ё! — только и сказал шутник.

Раздались быстрые удаляющиеся шаги.

— Гы.— Отозвался стражник.

Вот так появляется пред нами Илья Муромец, он же Ульф Урманин — как зовут богатыря-храбра в этой книге. Он — иной. Инность его ощущается сразу — в повадке, во взоре, в нечеловечьей покладистости при могучем зверином упрямстве. Еще до того, как князь говорит о загадке рождения Урманина, мы видим перед собой диво дивное, чудо лесное. Ульф похож на человека, принят окружающими почти как человек и молится человечьим богам, но почти незаметной тонкостью чуждых помыслов, обостренной реакцией хищника от людей отличается, как из кучи стекляшек рукой безошибочно выдернешь обломок горного хрусталя — то же, да не то. На взгляд обывателя наш герой — дурачок, простец. Но опытный читатель не полезет в ловушку автора — под могучей, заросшей бурым волосом черепушкой, мысли ходят не хуже, чем у нас с вами — просто они другие. И создание адекватного образца нелюдской психологии — одна из самых значительных побед книги. Хайнлайновские марсиане, гоблины Саймака, Колдун и голованы Стругацких — Ульф Урманин оказался в хорошей компании.

Не успели мы налюбоваться на доблестного детинушку — план сменился. Добрый автор пошел писать — размашисто, щедро и смачно. Полотно мира разворачивается, как скатерть на молодецком пиру. У стола сидят гости — княжий дядька и воевода Добрыня, витязи-храбры, многомудрый князь-батюшка и злокозенный, как Ришелье, митрополит греческий. За окном шумит торг, ходит-бродит люд киевский, где-то в своей мастерской дрочит проволоку Дрочило — самый сильный и самый ленивый из киевских богатырей. С первых страниц мы влетаем в действие — чудища-волоты разгромили деревню, князь посылает храбров навести порядок. Тут же встают конфликты — честь-деньги, язычество-христианство, служба «за ради славы» и «князь попросил»… И понеслась!!!

Ах, какое вкусное богоборство… В духе викингов, суровых берсерков, что не стеснялись при случае брать за сивые бороды своих небожителей. Трусливый идол, обожравшийся крови — по морде его, сапогами по морде и молот Тора в раскосые зенки — накося, выкуси. Громовержец хозяин здесь, а не ты, людоедище. …Ты не бог… И традиция, ниточка сразу — но о связи былины Дивова и коренного эпического пространства мы еще скажем.

Роскошный момент с «посвистом молодецким» — Ульф Урманин вызывает на бой волотов — и по тому, как ему отвечают чудища сразу понятно — они одной крови. …Вот и Соловый так же свистит, только громче... И конечно сам по себе могучий красавец, лесной великан с золотой, как у сытого козла, шерстью. Сцена боя: сила на силу, воля на волю — и победа, добытая с потом и кровью.

Сами волоты — вроде как дикари, нелюдь, чуждость их для нового христианского мира обозначена с очевидностью — «они — не мы». Недаром Добрыня рассуждает о грядущей войне между людьми и йотунами, новой Гигантомахии — дабы твари не занимали на земле место людей. Взгляд, конечно, очень варварский, но верный. И в контексте русской истории этим вопросом никто особо не задавался. Мир Семеновой все-таки отличался от мира языческих славянских божеств, буйной смеси культур Золотого Века Киевской Руси. А других кандидатов не находилось — чересчур тонка тема становления государства — чтобы и в русофилию не вступить и в смешении этносов не испачкаться, да еще и воцерковленных не задеть ненароком — это смелость надо иметь и талант. Слава богу, у Дивова есть и то и другое.

И зачин автора больше пространства книги — на основе былин воссоздается эпос. Не портяночное народничество, не хоругви и бабы в кокошниках — живая Русь говорит «я есть». Честная и простая, язвительная и опасная, хитроумная, жадная, жестокая и щедрая — что на удар, что на ласку — вот она перед нами. Мимо речки Смородинки из варяг в греки, вниз до Новгорода Великого, по чащобам и деревушкам и снова — все дороги ведут в Киев. Ностальгия по золотому веку в наш век — алюминиевый и легкий. Даешь щит над воротами Царьграда! Только стругов с героями не хватает…

Бессонница, Гомер, тугие паруса — неспроста здесь мелькает золотое руно, ох неспроста. Так и хочется крикнуть «аффтар пеши исчо» и затопать ногами, словно школьники на скамейках в кинотеатре — мир обрисован одной, ускользающей тонкой строкой, он обширнее текста — а что там дальше?! Главное — дождаться продолжения и не лопнуть от любопытства, раскрывая хрустящий глянцевый переплет новой книги…

К сожалению, наши проблемы — продолжение наших достоинств.

Основной, и, что самое обидное, вполне излечимый хорошим редактором, недостаток книги — несостыковки. В языке, в мелких деталях, в исторических тонкостях.

Автор гордится — и справедливо гордится — своей стилизацией. Язык выдержан в духе пространства книги, удалось избежать архаизмов, всех этих «аще», «вотще» и «лепо ль бяшете братья». Но вылезают местами дряблые журнализмы «пресловутый запас удачи казался неисчерпаемым»… «она смыкалась с другими верованиями теснее, чем казалось на первый взгляд» — ничего вроде бы дурного, но стилизацию рушит — нет бы редактору карандашиком чиркнуть… а поспешили.

Голова старосты, кою выбросил храбр Василий Петрович — ни по языческому, ни по христианскому канону так не поступают. Хоронят, своих православных тем паче. Оставить могут, не трогая… Но выбросить, словно падаль — такой цинизм вполне в духе швейцарских наемников века пятнадцатого, но не русского витязя из старшей дружины князя Владимира.

«Император франков» — если мы не ошиблись в датах, на престоле сидит Оттон III, и он император германский, а Францию делят между собой Каролинги. Опять же, откуда обруселому урманину разбираться в парижских королях – и саксонцев и германцев и латинян одинаково звали «немцами» — немыми то есть, безъязыкими. Хорошо, если князь Владимир с Добрыней не ошибались, послов именуя и чествуя.

Труп самки волота, убитой в затылок, упавшей лицом вниз — и маленькое желтое пятно под ним. Даже если супруга Солового и обмочилась перед смертью, это не будет видно из-под огромной туши, лежащей в снегу. И далее, по тексту…

Но повторюсь — это претензии не столько к автору, сколько к издательству — грамотная редактура давит блох с легкостью необычайной.

Следующий важный вопрос — бабы где? В книге нет женщин. То есть герои — что главные, что второстепенные — периодически употребляют абстрактных самок, обычно против желания употребляемых. Пару раз прорезаются образы чьих-то там жен и родственниц. Удивительно трогательно маленького Илью зовет мама: «Ульфи-Вульфи, звереныш мой». И все. Ни сестер, ни подруг, ни возлюбленных, ни на худой конец, кухарок, прачек и торговок с Привоза в Киеве не существует. Можно сказать — так и сказы писали не про бабье. Но, во-первых Забава Путятична, Василиса Микулична, Поляница и прочие Авдотьи Рязаночки пришли к нам именно из былин. И во-вторых — при заданных рамках эпоса автор воссоздает полноценную ойкумену — а из мира бабу не выкинешь.

Следующая сцена глаз режет. Растянутая на семь страниц картинка изнасилования волотской «девки» русскими богатырями. Демонстративно циничная, тщательно отвратительная, фальшивая, как елочная игрушка. Тема недобровольного секса вообще волнует автора во многих произведениях. И в каком-нибудь мраке апокалипсиса употребление по назначению мертвой девушки только добавляет сюжету инфернального ужаса. А на Руси на стыке язычества и христианства — режет: вранье.

До цивилизованного зверства в вопросах пола славяне еще не доросли, а языческое плодородие одновременно вседозволенно и табуировано. Или все по-звериному просто — тогда мораль не при чем. Или убить — убьют, а еть не станут, бо не человек. Нашим предкам по счастью не приходило в голову любить пойманную медведицу перед тем, как снять с нее шкуру. Хороший, правильный замысел — показать, что ушел языческий страх перед «тем миром», но психологические реакции персонажей — современные, не адаптированные.

Или автор хотел показать, что среди храброй дружины могут быть не только благородные Муромцы, но и поганцы Петровичи? Тогда откуда эта сентиментальная рефлексия viking'a Ульфа Урманина из-за несчастной твари? Илья он на то и храбр, чтобы решать проблемы — пришибить из жалости или дать по шапке своим, а не переживать по поводу. Эпические герои в таких случаях не церемонились, чем, собственно от исторических персонажей и отличались. Кстати, первое место в тексте, где Илья ведет долгую беседу — ужели не нашлось лучше повода поговорить? И отдельный хнык лакомого читателя — Дивов мастер элегантных и тонких эротических сцен — эти б страницы да в мирных целях…

Любовь к цитатам, тонкому стебу временами подводит автора. Шитый белыми нитками эпизод из «Белого солнца пустыни», застарелое чеховское «В Греции всё есть» — фишки могли бы шикарно сыграть, если бы читателю пришлось приложить хоть небольшие усилия, дабы вычислить сцену. «Разрешите обратиться» — мелочь, а впечатление портит. При том, что цитируемость, запоминаемость книги — по-прежнему на высоте. Подбавим ложечку меда, бо вкусно необычайно: «Убери со стола. Это не едят»; «Я его не руками, я его бревном»; «Из Девятидубья донесся сдержанный грохот. Там пытались без лишнего шума раскатать избу»; «Дрочила что? — Сидит, дрочит. Проволоку на кольчуги»; «Никто не хочет жить на Смердянке, даже если он смерд»…

Огорчает несоответствие книг — первая закладывает, создает мир, а вторая служит к нему иллюстрацией. Первая книга загадочна, вторая просторечна, журналистски точна в исторических описаниях. Сквозняк, озноб, боязнь перемен. Тревога разлитая в воздухе — как трагическое предощущение в финале замечательного советского фильма «Василий Буслаев» — герои уезжают из одной страны и возвращаются в другую. Автор чует эпоху, шерсть на хребте волчьего века вздыбилась — и об этом надо напомнить людям, подготовить их. Напрашивается подспудная параллель «Хромца» Ярослава Мудрого с другим хромцом, потрясшим мир. Гробница Тамерлана, вскрытая в день начала войны — и ужас, сочащийся из могилы…

Уважаемый Дивов — мастер тончайших, едва заметных психологических крючков, нежнейших акварельных аллюзий, у его вещей всегда тонкое послевкусие хорошего вина. И как жаль, что ни разу еще уважаемый автор не использовал полностью свое мастерство — будто стесняется сыграть в полную силу, выехать в чисто поле на смертный бой. А может, просто не видит себе достойного соперника на этом поле? Вокруг одни только свои же храбры. И с кем тогда сражаться?

Послесловие оказалось не просто лишним — оно убивает эпос, мистику, тайну. Никого не волнует, каким хазарам какой Олег отмстил на самом деле. Разжевывание деталей, выставление читателя… э… представителем интеллектуального большинства. Даже если это и правда, — не стоит «болванам» об этом напоминать. Само по себе послесловие — замечательная научно-популярная статья, вполне заслуживающая публикации. Но при чем тут книга? Да, «нелюди» оставили Европу около тысячи лет назад. Но волоты «Храбра» не могут быть неандертальцами — бо ростом последние были чуть выше полутора метров и телосложением сильно могучим не отличались и большой палец на руке — верно подмеченная деталь — у них был уже по-человечески выгнут. Но оставим криптозоологию криптозоологам. Попытка — совершенно советская, как ни смешно — разъяснить, оправдать былину — убивает ее в колыбели. Мир, где Перуна стращают молотом Тора, а киевский воевода готовится к войне с йотунами — не на живот, а на смерть — живой. Мир, стерильный, просчитанный и растолкованный, постижимый — из другого перевода. Неправ профессор, не так все было.

В книге есть о чем спорить, что обсуждать, о чем думать. Мир книги — глубок и строг, по дорогам Киевской Руси есть куда уехать верхом на соловой кобылке. Намеками, словечками, крохотными штрихами он раскрывается перед нами огромным художественным полотном. И верстовыми столбами на перекрестках — вопросы, которые книга ставит. Дивов — мастер. Фантастов — много. Романов много — хоть про звездолеты, хоть про славян с викингами, хоть про нашу реальность, хоть про не нашу. Дивов — всегда чуть особняком. Иногда от чернухи, подчеркнуто мерзких жестокостей и кровавой грязи в его романах тянет блевать. Иногда — беззащитной искренностью, болезненной нежностью отношений между людьми — пробирает до слез. Иногда с автором хочется спорить, перечеркивать текст пометками пылкой полемики. Равнодушных среди читателей точно не остается. Эти вещи слишком заметны, чтобы пройти — как, увы, многие книги жанра — мимо души.

…Любопытно, каков собой Гроб Господень, тяжел ли? И хорошо ли его стерегут?

(опубликовано в ФАНтастике, написано в соавторстве с В. Бережинским)

Зачем пишется эпопея? Почему читателей увлекают многотомные сериалы с продолжениями и приквелами? Объемы текстов расползаются как хорошее тесто на хороших дрожжах – еще сто лет назад «Война и Мир» считались грандиозным романом, могучей панорамой великого времени. Нынче же для космической саги вполне нормально занимать целую полку в книжном шкафу. Парадокс – казалось бы, в современной спешке людей должны привлекать лаконичные, быстрые вещи – прочитал и запомнил. Ан нет – читателям нравится разбирать по страничкам сложно переплетённые биографии, копаться в перипетиях многолетних космических перелётов и многоходовых боевых действий, смаковать возможности новых технологий и любоваться могучей фантазией автора.

Питер Гамильтон – один из ведущих зарубежных фантастов, работающих с «крупной формой», автор двух многотомных циклов, по мнению критиков именно он вдохнул новую жизнь в жанр «космооперы». «Старая космическая опера тяготела к черно-белому изображению мир, показывая прямолинейную борьбу между добром и злом», говорит он о своих книгах, — «Я хотел написать книгу о том, что происходит с обычным простым человеком (“маленьким человеком”), под судьбой которого я подразумеваю судьбу всего общества в целом после столь огромного физического и духовного потрясения».

За двадцать лет работы Гамильтон вышел в лидеры жанра, его книги всегда отличаются многослойностью, пересечением сюжетных линий, его миры похожи на огромные коконы, сплетенные из звёздных трасс, где каждый узел – планета. От грандиозности замысла дух захватывает – именно через космооперу становится видно, до чего же огромна Земля сейчас и каким неисчислимым может стать человечество. А человек – пылинка, хлебная крошка на скатерти Вселенной – и зависит от него не больше, чем от этой хлебной крошки. Какие бы жестокости и глупости ни творили люди друг с другом в рамках отдельной планеты или даже системы – на судьбы мира это влияет не больше, чем возня червяков в яблоке отражается в судьбе яблони. Для того, чтобы преодолевать огромные расстояния и пробовать взаимодействовать с Вселенной никаких человеческих сил не хватит. Нужны сверхчеловеческие. Или драконьи.

Мы привыкли к книгам-историям, выдающим готовые ответы на вопросы, которые задает сам же автор. Книга Гамильтона похожа на путешествие, на полёт в неизвестность. Роман не морализирует, не расставляет оценок. Нельзя сказать, что повстанцы «хорошие», а пираты, добывающие ресурсы, «плохие» — Гамильтон справился с задачей, которую сам же поставил. Он рисует множество судеб, свободно моделирует новую технику и новые способы удержать в подчинении покорённую нацию. Он создаёт портреты, как фотороботы, очерчивает быстрым пером характеры и бежит дальше – в романе слишком много места для действия, чтобы погружаться в переживания каждого персонажа. Большая книга не может позволить, чтобы читатель отвлекался на второстепенные темы, ей надо раскрыть сюжет, дать возможность погрузиться в атмосферу повествования. Если автор не Толстой и не Джойс, ему надо поддерживать читательский интерес за счёт экшена, боевых и эротических сцен, «подбавлять адреналинчику» и спрыскивать сентиментальностью нежную юность героев.

В книге много стильных сюжетных ходов и эффектных моментов. Красив фокус с подставной казнью – когда десантника по сфабрикованному обвинению судят и публично расстреливают, а сразу после расстрела тело крадут, подсоединяют к медицинской технике и оживляют. Драматична история жизни одного из главных героев – когда он был неуклюжим подростком, отец заплатил девушке из небогатой семьи, чтобы она пошла учиться в его школу и закрутила с ним роман как бы «по настоящему».

Остаётся грустный вопрос – а кому это нужно? О чём написана эта книга, что именно хочет донести до нас автор? Нет претензий к смысловому пласту, нет претензий к интриге, в книге активно стреляют, играют в подполье, занимаются сексом, летают и двигают судьбы миров. Но в тексте вязнешь, за деревьями не видно леса, за космическими декорациями – авторского месседжа. Для любителей жанра роман окажется ценным приобретением в коллекцию, он хорош. Но в чём-то критик согласен с Прутковым – «краткость сестра таланта».

Издательство «Снежный ком» всегда отличалось прекрасно изданными и шикарно оформленными книгами. Новый сборник Верова-Минакова – не исключение. Книгу приятно взять в руки, мелованная бумага и замечательные иллюстрации выделяют её из множества фантастических сборников, сразу видно, что перед нами – штучный товар. На естественный вопрос – соответствует ли форма содержанию – ответ «да». Как справедливо заметил А. Первушин – книга заинтересует всех, кто увлечён творчеством Стругацких. Можно спорить с представленной авторами версией судеб Максима Каммерера и Льва Абалкина, но она, по крайней мере, небезынтересна.

«Операция «Вирус»» по форме почти в точности выдерживает стилистику, язык и построение текста АБС, авторы уверенно ориентируются в именах и названиях, компилируют сюжетные линии оригинала и создают своё живописное полотно. А вот по содержанию можно сказать, что Веров и Минаков вступили в открытую конфронтацию с Миром Полудня. Их герои-прогрессоры – живые люди, они ничтоже сумняшеся убивают, предают, трусят, обманывают, плодят внебрачных детей – и никаких из ряда вон выходящих моральных проблем из-за перечисленного не испытывают. Такова жизнь… Мак Сим Кам Мерер вступает в переговоры с Островной Империей, Лев Абалкин своими руками де-факто добивает Тристана, Экселенц всё знает – и сидит в своём параноидальном бреду как муха в сиропе. Страшно? Да. И очень, очень похоже на правду – Стругацкие писали про идеальных коммунистов и безупречно порядочных людей, для которых гуманизм был так же естественен, как и дыхание, Веров-Минаков рассказали про обычных человеков – и преубедительно рассказали. Повесть стоит прочитать хотя бы ради гипотезы о происхождении и назначении Саркофага с «подкидышами», но не только – сюжет предоставляет возможность посмотреть на мир и тезисы АБС под новым углом, задуматься – а это очень важно. Изрядная часть книг в наше время предоставляет не пищу, а жвачку для ума.

Научно-фантастическая сказка «Ключ к свободе» — фанфик на «Приключения Буратино» в мире андроидов, роботов и биотехнологий. С учётом, что сам Толстой в своё время воспользовался невинной детской сказочкой дабы вдоволь посмеяться над коллегами-литераторами, их общественной и личной жизнью, переделка переделки смотрится не так блестяще, как хотелось бы. Да, забавно, смешно, интересно – но не более того. Сама по себе вещь могла бы сыграть, но на фоне остальных произведений смотрится бледно.

Из рассказов, бесспорно, выделяется «Дом Обречённых». И по форме и по духу авторы полностью отвечают духу Брэдбери и Саймака, которым и посвятили произведение, но при этом дают (как и в случае с операцией «Вирус») свою трактовку. Им удалось создать сказку пронзительную и печальную – так и чувствуешь, как под пальцами пересыпается песок тающих жизней…Настоящий инфоромантизм – стиль, излюбленный авторами.

Про статьи скромный критик не скажет ничего, бо не вполне согласен с изложенными тезисами, но ознакомиться с материалами следует всем, кто интересуется фантастической литературой вообще, её развитием и новыми тенденциями.

Резюме – читать книгу стоит, удовольствие гарантировано.

Все мы однажды умрём. Кто-то рано и быстро, кто-то мучительно долго, кто-то так поздно, что и сам позабудет о разнице между быть и не быть. В обычном благополучном быту мы прячемся от этого знания – в дела и заботы, в детский смех и объятья любимых, в пьяный сон, мягкие одеяла и тёплые звериные шкуры… А когда вокруг снег и ночь, три года подряд снег и ночь, изнурительный труд, боль и холод – и сегодня быстрая смерть уносит соседа справа, завтра падает с ног сосед слева, а послезавтра паралич или когти демона-зверя доберутся до твоего горла? Роман Симмонса – это хоррор, кристально чистый, блестящий, как свежий лёд ужас. И он прекрасен.

Настолько мастерски сделанных книг в фантастике исчезающее мало. Автор поднял документы о путешествиях первых исследователей Антарктиды и воспроизвёл гибель экспедиции с точностью до малейших деталей. Поставщики консервов, военная форма и нательная одежда, устав морской службы, расположение помещений на кораблях, даже набор лекарств в судовых аптечках. Вслушайтесь в эти названия: сироп из морского лука, асафетида, костяное масло, опийная настойка. 19 век, медицина только пробует свои силы, чем противней на вкус лекарство, чем больше от него слабит, тем оно действенней – «вера матросов заменяет целебные свойства лекарств» — как написано в книге.

Анатомическая, точнее паталогоанатомическая достоверность вообще свойственна роману. Автор описывает происходящее на кораблях, стоянках и в долгих арктических переходах, словно снимает на фотоплёнку. Каннибализм так каннибализм – на снегу будут разбросаны обглоданные рёбра и фрагменты позвоночника, а куски свежего мяса, завёрнутые в промасленную бумагу, уберут в рюкзаки. Испражняться, высунув зад за ледяной борт лодки, мочиться в консервную банку, потому, что нет сил выбраться из укрытия, ходить под себя кровавым поносом и замерзать в собственном дерьме – скорее всего именно так и было, не завезли сортиров на Южный полюс. Секс так секс – простой и жадный, чёрная полоска волос на лобке, похожая на воронье перо, струя семени, расплывающаяся в волнах – и ни единой похабной детали. Камера наезжает – два переплетённых тела на шкурах, ледяной пол, угасающий огонёк, куски тюленьего сала, банка с тёплой водой, бёдра в кровавых разводах, груда меха в углу и белая смерть за снежными стенами иглу.

Герои умирают по разному. Симмонс ведёт повествование от лица более, чем десяти персонажей и прощается с ними жестоко. Раздавливает словно орехи в объятьях чудовища, сжигает в пожаре, топит в ледяной воде, даёт медленно сдохнуть от цынги, скончаться в ужасных муках от ботулизма или просто покончить с собой. Лейтмотив – смерть всесильна. Ни упрямая воля, ни безупречная честь ни трусость и подлость не отдалят неизбежный финал – можно лишь выбирать, сам погибнешь или предоставишь судьбе разменять твой жребий. Можно сопротивляться до последнего – тянуть сани кровоточащими руками, скакать по льду на деревянной ноге, чувствуя, как гангрена поднимается к паху, жевать плесневелые галеты и вонючее медвежье мясо, выплёвывать на снег зубы, отстреливаться от чудища, прикрывать капитану спину, тащить раненных – и умереть. Можно отравлять вокруг себя воздух, убивать, совершать мерзости – и протянуть словно бы в назидание дольше многих. Симмонс раз за разом подкидывает надежду – на удачную охоту, на потепление и открытую воду, на помощь эскимосов и волю Всевышнего – и отнимает её, словно злой ребёнок. Мы. Все. Умрём. А если ты хочешь выжить – пройди сквозь ад и принеси себя в жертву убийце своих товарищей.

Если вглядеться пристально, можно увидеть, что автор работает с клише. Гуманист и упрямец врач, честный и храбрый матрос, романтический и отважный молодой лейтенант, слабоумный силач, мистическое чудовище, немая дикарка, злодей и маньяк, сошедший с ума от собственных злодеяний. Безумный карнавал, танец смерти посреди безмолвной пустыни. Обречённость и выбор последних минут. Эдгар По, Лавкрафт, Кинг. И безупречное чувство меры – оно разделяет истинный хоррор и «чернуху», от которой разит дрянным сексом, кровью и падалью. Симмонс умеет играть на низких эмоциях, использовать беспроигрышные приёмы – искусство, почти утерянное в нашей фантастике. Депрессушникам, слабонервным, ханжам и детям до 14 лучше этот роман не читать. Всем остальным рекомендую.

Двери в другие миры бывают самыми разными. Очаг кое-как нарисованный на старом холсте, платяной шкаф полный меха и нафталина, раскалённое жерло вулкана, смрадные подземелья... Просто дорога между низких холмов, поросших лиловым вереском – идёшь и не замечаешь, как привычный мир сменяется иной, дивно-прекрасной явью. Эльфы и Англия понятия неразделимые, словно розовый муслин и зелёные розы, или тушёное мясо с картошкой и луковица. Если бы эльфов не существовало, их стоило бы придумать – настолько точно светлые дубравы, туманные перелески и унылые пустоши …широв подходят для их танцев и дикой охоты. Шарлотта Бронтэ писала, что холмы и долины уже не услышат топота ног Маленького народца. Киплинг, спустя полвека, был уверен, что последние Жители Холмов всё ещё могут выйти навстречу людям – стоит только позвать.

Читая книгу Кашнер, понимаешь, что эльфы существовали на самом деле. Художественная правда текста – то, что написано достоверно, становится реальностью. Кашнер рассказывает об эльфийском дворе так же спокойно и просто, как о хижине пастуха и кислом запахе мокрой овчины. Ничего удивительного, что королева эльфов уселась в райском саду на травку и плетёт венок из вишен, словно йоркширская девчонка. Ничего странного в голубе, плачущем кровавыми слезами – чуть-чуть брезгливости, капли некрасиво подсыхают на белых перьях. Ни единого «ах» в менестрельском поединке отца и сына – только отец знает, что сын не проживёт и года, а сын не знает даже, что поёт для отца.

Книга полна эмоций, словно кубок полон вином. И при этом автор удивительно выдержан – драма не становится мелодрамой, большие чувства не пишутся с Большой Буквы. Герои Кашнер удивительно человечны во всех своих проявлениях, они живут, тоскуют, любят и ненавидят так же естественно как и мы с вами. Никаких поз провинциальных актёров, никаких вздохов о высшем предназначении – запад есть запад, восток есть восток. Эльфы нужны людям, чтобы было куда стремиться, люди нужны эльфам как источник живого тепла. Наши чувства для Тех – как свечи по обочине троп или факелы в стенах тронной залы. Те для нас – перезвон колокольчиков волшебства, мечта покинуть эту страну и увидеть иные миры, добрые и прекрасные... Кашнер разбивает иллюзию, словно зеркало. Эльфы не добры и не злы, они просто играют – с нами, в нас и между собой. Один поцелуй Королевы стоит семь долгих лет в Холмах.

Иная логика, другая этика, искажённое восприятие мира эльфами – одна из ценнейших находок книги. Автор не давит в лоб, не пытается сделать из Тех розовых фей с крылышками или остроухих убийц, увешанных оружием. Искажённость мира даётся в первую очередь через одиночество главного героя, Томаса-Рифмача. Он чужой посреди танцев и праздников, в эпицентре чудес той волшебной страны, куда он стремился с самого детства. И даже его Королева – чуткая, нежная, невыразимо обворожительная возлюбленная – не скрашивает тоску. Он поёт для неё, пишет стихи и дарит ей свои лучшие воспоминания от колыбельных песен до любовного исступления и страха будущей смерти. Он любит и любим. Но ни его победы ни его поражения ни на шаг не приближают его к эльфам – старость отвратительна, смертные смертны и нет способа остановить время. И прощальный дар Королевы Томасу – пророческое ясновидение, потребность говорить правду и только правду – больше похож на проклятие, чем на подарок.

Как в хорошем рыцарском романе, сюжетом владеет Amore. Любовь небесная и земная, идеальная Дама и обычная женщина с потрескавшимися от работы руками – только столкнувшись с прекрасной иллюзией начинаешь ценить то, что ждёт здесь и сейчас. Возвышенный юноша мчится вслед за мечтой, зрелый мужчина возвращается к домашнему очагу, чтобы прожить двадцать лет с любимой женой и отдать последний земной вздох своей Королеве. …Доля женщины ждать, долг мужчины – всегда возвращаться… Героини Кашнер умеют не задавать лишних вопросов своим возлюбленным. Они играют в загадки, любимую игру эльфов, где разгадка отнюдь не означает победы.

Если забыть о любви, начинаешь думать о музыке и стихах – как-никак главный герой книги менестрель и арфист. По аллюзиям можно понять, что дело происходит при дворе Людовика 7 и Элеоноры Аквитанской; замечательно дан момент когда Томас Рифмач поёт для венценосной четы историю об Артуре, Гвиневре и Ланселоте – как ещё уста, не знающие лжи могут сказать правду о будущем, ожидающем короля и королеву? В книге много стихов, классических английских баллад и авторских стилизаций. Обычно хороший фантаст оказывается плохим поэтом, Кашнер – счастливое исключение, её поэзия органично вплетается в текст повествования.

Особую прелесть книге придаёт атмосфера английского хутора, точнее крохотной хижины стариков-арендаторов. Как они живут круглый год, как седая женщина печёт лепёшки, прядёт шерсть и вышивает полог на колыбельку, как мужчина пасёт овец и вытаскивает их из весенней грязи, как шальная рыжеволосая девчонка носится по холмам, будто все эльфийские принцы только и ждут, чтобы рассказать ей свои тайны. Где-то там в нескольких днях езды – городок, замок графа, рыцари и красавицы, ярмарки и молебны. Здесь, в тиши дай бог гость раз в неделю в дверь постучится. Ему откроют, дадут горячей еды, уложат у очага, в тепле, выслушают и утешат. И далёкая волшебная страна покажется ещё более чудной на контрасте с крестьянской хижиной, запахом хлеба и шерсти, блеском зелёных лент, треском пламени…

Книга Кашнер – вещь на любителя. Скептику, цинику, человеку неромантическому она вряд ли придётся по душе. Человек, способный прислушаться к голосам Неверландии, просто не сможет пройти мимо истории Томаса-Рифмача. Эта книга вползает в душу с первых страниц – как вкус эльфийской еды, как стремительный бег белой лошади, как смех Королевы – раз узнав, невозможно забыть. «…И служил Иаков за Рахиль семь лет и они показались ему семью днями, потому что он любил её…». Я люблю «Томаса Рифмача». И надеюсь, что вы его тоже полюбите.

Наша сила проистекает из нашей слабости, гласит народная мудрость. К роману Лессинг это относится в полной мере. Насколько удачны те книги писательницы, в которых она оперирует душами, человеческими переживаниями, делится опытом взросления, созревания и безмятежной старости, настолько же неповоротливы и неудобочитаемы её философские построения. Автор пробует описать нам структуру космической империи Сириуса, эксперименты и проекты, породившие огромное разнообразие цивилизаций, культур и психологий. Главная героиня, высокопоставленный чиновник наблюдает за развитием некой планеты Роанда, хладнокровно перечисляя войны, зверства и оригинальные опыты с целью определить жизнеспособность туземцев – сколько они продержатся, плавая в ледяном бассейне или чану с кипятком. Основная идея книги в чём-то созвучна «Обитаемому острову» — должны ли простые люди знать правду о механизме системы, которая ими руководит. Для любителей книг Лема и фильмов Кубрика роман возможно окажется привлекательным – разбирать философские башни, скрепленные цементом непрошибаемой женской логики занятие небезынтересное. А простой читатель рискует в книге просто завязнуть – она тяжело написана и почти лишена эмоций.

Сапожник должен тачать сапоги, болванщик тачать болванки, а литератор заниматься производством пищи для мозга. Мастерство не пропьёшь, если повара из «Метрополя» разбудить в два часа ночи и поставить к плите, даже первый блин у него выйдет ровным, поджаристым и золотистым. Первый роман военной журналистки Карен Прайор «Город Жемчуга» — лучшее тому доказательство. Много лет Карен работала «новостником» в газетах и на телевидении – эта профессия волей-неволей ставит привычку писать много, быстро, точно и внятно. В один прекрасный момент она захотела сменить сферу деятельности, составила бизнес-план на эн лет вперёд – и стала писателем-фантастом. Карен гордится, что пишет на «английском английском», с 1998 она выпустила 12 романов, семь из которых посвящены миру игры «Звёздные войны», а пять – истории вес’хар. «Город жемчуга» — первый в цикле.

Итак, суперинтендант Шан Франкленд собирается отправиться на заслуженный отдых. Подальше от орбитальных станций, верных сослуживцев и постылой работы офицера-администратора. В складках одежды – тщательно припрятанные «чистые», немодифицированные семена помидоров; впереди – светлое будущее, собственный садик и возня с грядками. В последний момент её останавливает министерство иностранных дел, точнее пожилая дама-министр (в мире Прайор царит демонстративный матриархат). Земле позарез нужны генетические материалы растений с колонии Константин на второй планете звезды Каванага. Колонисты успели улететь туда до начала генетических войн, из-за которых генофонд всех пищевых культур оказался безнадёжно изгажен. Срок экспедиции – 150 лет туда-обратно; кандидатуру Шан сочли наилучшей для руководства миссией; все инструкции – в подсознательном брифинге из баллончика. Терять интенданту Франкленд особо нечего, семьи у неё нет, корабль «Фемида» уже готов к старту. «Сел и поехал!»

А на выжженной, полумёртвой планете звезды Каванага неловкий бот выцарапывает по каменной плите «работа на правительство – божий промысел». Арас, вес’хар, ставший чудовищем ради спасения целой планеты, уважаемый прокажённый, ждёт гостей. Тело вес’хар искажено паразитом, заразным, словно чума, вирусом бессмертия. Он чужой среди своих, неприкасаемый… гефес – люди колонии Константина – станут его семьёй, его радостью и заботой. Техника вес’хар отключит связь, а красота мира вкупе с желанием жить сделают своё дело – за сто лет колония превратится в сообщество суровых христианских земледельцев-вегетарианцев, не желающих поддерживать связь с материнской планетой. Это позволит сохранить цивилизацию безери – водоплавающих, созерцательных и беззащитных существ.

Вес’хар долго спорят – стоит ли уничтожать новый корабль гефес или всё же попробовать новичков на разумность. Смерть землян кажется им меньшим злом, чем возможная гибель экосистемы планеты. … «Фемиде» дают шанс, экспедиция под руководством Франкленд начинает исследования, сама Шан проникается воззрениями вес’хар – до чего же отвратительно поедать белковую массу выделений животных, будь то молоко или мёд, не говоря уже о трупах. Работа идёт своим чередом, земной биолог случайно препарирует живого ребёнка безари, возникает конфликт... Арас чувствует, как близка ему командир экспедиции — «мы оба одиноки одинаково», но опасность передать паразита удерживает инопланетянина на расстоянии. И вдруг, словно бомба разорвалась – оказывается исенджи, «авторы» вируса бессмертия и старинные враги вес’хар уже вышли на связь с людьми, земной корабль «Актеон» за год добрался примерно туда, куда «Фемида» ползла 75 лет и похоже, что миссия экспедиции потеряла свою актуальность. Что делать? Об этом вы узнаете, когда доберётесь до середины книги.

Прайор пишет легко и живо, прекрасно схватывая детали, разворачивая сюжет, словно карту военных действий. Как настоящий журналист, она понимает, насколько важна для фантастического романа динамика, быстрота смены кадров. Да, воззрения Карен странны, мир матриархов не грешит стройностью логики, но как и многие женщины-писатели Прайор выигрывает за счёт «правоты чувств» — ярких образов, сильных эмоций и волнительных ситуаций. К тому же ей не понаслышке знаком мир военных, их лексикон и схемы отношений в боевом подразделении. Итого – книга не шедевр, но вполне пригодна к прочтению. Де-юре четыре звезды, де-факто ползвезды скинуто за посредственный перевод. Представляете себе разбуженного посреди ночи офицера, который на стук в двери вздыхает «педерасты»? Я – нет.

Нобелевская премия за фантастику – фантастика? Отнюдь нет – если фантастический роман сделан на уровне классических произведений мировой литературы. Вечный конфликт «низких жанров» и мэйнстрима разрешается просто — писать надо лучше, без скидок на аппетиты вечно голодного пипла. Английского фантаста Дорис Лессинг номинировали на «Ноблевеку» около 30 лет подряд. И, наконец, награда нашла героя. Заслуженно ли? Произведения Лессинг фантастичны по форме, действие происходит то в постапокалиптическом мире, то в космосе, то в далёком будущем. Но по сути это «кривые окольные тропы» в глубь подсознания, их можно счесть фантастикой в той же мере, что и «Переландру» К.С. Льюиса или «Сильмариллион» Толкиена. С тем же успехом можно сказать, что «Унесённые ветром» это дамский роман, а «Однажды в Америке» — детектив. Унося повествование из «реального сектора» в вымышленные миры, Лессинг получила возможность говорить о человеческих душах, облачённых в иллюзорные оболочки. Она создаёт видимость реальности, такую же настоящую, как и отражение в зеркале – недаром в её книгах так много зеркал.

Роман «Маара и Данн» примечателен тем, что доказывает – настоящий талант, как хорошее вино с возрастом становится только лучше. Книга написана 80летней женщиной, она мудра и горька, и при этом полна юной страсти, энергии, ярких эмоций. Сюжет книги достаточно прост. Африканский континент (Иффрик) спустя несколько тысяч лет после глобальной катастрофы. С одной стороны на жилые земли наступают льды, с другой – великая засуха. Еды и воды становится меньше, поселения вымирают. И вот по этой огромной, усыпанной костями людей и животных, раздираемой войнами Африке год за годом идут брат и сестра – дети, подростки, потом мужчина и женщина. Они ищут возможность сохранить жизнь, продолжить род и избегнуть одиночества. Их связь, нежность, верность друг другу почти противоестественны балансируя на грани кровосмесительных уз. Раз за разом они рискуют погибнуть – от болезней, нападений, наркотиков или рабского труда. Раз за разом любовь, как маяк выводит их курсом на тихую гавань, помогает сохранить души чистыми среди самой мерзкой грязи.

Сильная сторона романа Лессинг – чувства и переживания. Автор использует архетипы детских кошмаров, стремлений и особого, чуткого восприятия ребёнка. Персонажи постоянно возвращаются к детским воспоминаниям, к потерянным родителям и прекрасному прошлому. Автор строит изящные параллели между гибелью цивилизации прежней, цивилизации настоящей и простых людей каждый день. «Все наши достижения, все цивилизации и языки… окажутся сведены к кратким хроникам, параграфу в учебнике истории». Автор учит – есть вещи бренные и преходящие, а есть истинное сокровище, тратя, только преумножаешь его. Недаром Маара и Данн разделили между собой золотые монеты, и сестра носила их на поясе, а брат зашил в живое тело. Другая особенность Лессинг (впрочем, как и большинства талантливых женщин-писателей) – точность и выпуклость мелких деталей, физиологических подробностей, вкусов, запахов, ощущений от ткани или песка. Лессинг, как и Ле Гуин в «Техану» раскрывает перед читателями внутренний мир женщины, её отношения с материнством, землёй, зверями, мужчинами и врагами. И единственное, чего на скромный взгляд критика не хватает роману – десятка-другого графических или полноцветных иллюстраций – страницы и образы буквально просятся на карандаш.

Резюме – эта книга требует серьёзной работы мысли и сердца, её бесполезно читать для развлечения и перелистывать от скуки.

Каждому времени свои книги. Актуальность литературы – важный маркер её востребованности, тридцатые годы ждали книг о героических комиссарах, восьмидесятые – о мятущихся интеллигентах. Герой двадцать первого века – цифровой, цепочка двоичного кода в бурном море инфосети. Человечеству промывают мозги потоками сообщений, каждое из которых вроде бы актуально и интересно, поддерживает иллюзию включённости в жизнь… а на деле мир становится Матрицей. Кликнешь мышкой в Москве – девочка в Нижневартовске зальёт слезами клавиатуру, а мальчик в Удомле пойдёт бить морду торговцам с рынка. Окунёшься в игрушку – станешь персонажем в доспехах, рыцарем, принцем, Царём Горы – а затем неприметные люди в сером придут в твой дом и убьют «в реале» за пароль и виртуальную власть. Немногие избранные способны противостоять волнам манипуляций, и, тем паче, сами манипулировать событиями. Главный герой «Цифрового» — один из них.

Обычный гениальный подросток Арсен играет в обычную сетевую игру, интригует, ведёт политику, добивается всё большей власти, воздействуя на игроков, проворачивая многоходовые комбинации, достойные Макиавелли. Незнакомец Максим (Мак Сим?) помогает ему вернуть украденные в компьютерном клубе пароли, а заодно предлагает работу – тестировать разработки для компьютерных игр. Очень быстро Арсен понимает – каждый опыт – многоходовка, с помощью невинной «Зарницы» или тупой боёвки людей заражают информовирусами, манипулируют ими, как он, Арсен, водит своего персонажа в игре. Он осматривается вокруг – яд везде. В блогах живого журнала, которые регулярно читает его мама, в телевизоре, который занимает всё время отца – три человека одной семьи живут каждый в своём блестящем и мигающем ящике. Геймерство это стиль жизни, чем больше люди играют, тем меньше думают, подключаются рычаги удовольствия, как у лабораторных крыс. Воля игрока, заставляющего персонажа сражаться, торговать и плести козни всецело зависит от замысла мастера, программиста, создавшего виртуальную реальность. Кто владеет Игрой – то владеет и миром. А самые интересные «Новые игрушки» — живые люди, записанные на информационный носитель, они попадают в рай, где могут до скончания дней проигрывать дорогие сердцу сценарии…

Можно ли сопротивляться влиянию, соблазну сладости власти? Может ли маленький человек по доброй воле ставший двоичным кодом, сопротивляться воле всемогущего Разработчика, информобъекта, выглядящего одушевлённым? «Цифровой» похож по замыслу на «Пандем» — та же проблема «ограниченного всевластия», вмешательства некого идеального существа, которое считает себя вправе улучшать наш с вами мир, направлять человеческие стада – ведь если есть овцы и волки, должны быть и пастухи, не так ли?

Роман написан блестяще. Богатейший язык, абсолютно современные, адекватные манера изложения и разговорная речь персонажей, полное ощущение, что сюжет разворачивается в виртуальной реальности и читатель входит в игру, переворачивая страницы. Повесть «История доступа» идеально иллюстрирует роман, словно бы является одной из «Новых игрушек» — этакая демо-версия будущего проекта. Немного огорчают две вещи: ощущение, что в основной идее романа Дяченко в очередной раз рассматривают под лупой уже не раз обдуманные ими мысли, и совершенная безысходность финала – авторы затронули очень важную для читателей проблему, но даже не намекнули, как можно её решить. Кто бы спорил, меньшего зла не существует, сотрудничая с дьяволом бесполезно перебивать дезодорантом запах серы. Но мало диагностировать недуг… хотя роман сам по себе – великолепное средство от блогомании и Интернет-зависимости. Приятного чтения, выбирайте бумажный носитель!

Патриотическая литература – это хорошо или плохо? «Война и мир» — патриотическая вещь, «Петр 1» и «Тихий Дон» — тоже, а с другой стороны бывают такие великорусские книжки, в которых даже слово «Бог» читается заборной бранью – смотря как написать… Собираясь читать роман Злотникова, я была предвзято настроена – и ошиблась. Один из тех случаев, когда ошибаться приятно – вещь оказалась гораздо лучше и интереснее, чем я о ней думала.

Сюжет незамысловат. Дело происходит в Москве, мальчишка-диггер случайно раскапывает древнюю рукопись, естественно рассказывает об этом, друзья советуют продать бумажку – и тут же за пацаном начинается охота. Юноша, почти подросток оказывается в эпицентре столкновения великих сил галактического масштаба, от судьбы рукописи зависит судьба планеты Шани Эмур – государства справедливых, просветлённых и почти всемогущих людей. Динамичный детектив, погони, драки, сверхмощное оружие и боевые техники – типовой набор во всей красе. Написано по-киношному ярко, с вниманием к мелким перемещениям – что в пространстве, что во внутреннем мире героев. Не акцентируясь на деталях, автору удается передать атмосферу – дискотеки, студенческого общежития, драки… впечатляет сцена, где «бомж» швыряет банку пива в лобовое стекло автомобиля и пробивает его насквозь.

Язык чистый, сильный, образный и без зауми – автор не пытается сделать вид, будто книга больше и глубже, чем она есть на самом деле, автор честен – и это очень приятно. Достаточно редкое для современных фантастов достоинство: Злотникову удается сменой образного ряда и ритма речи, вплоть до звучания фраз, подчёркивать смысловое наполнение текста. Словно бы музыка звучит за страницами – где-то трагическая, где-то лиричная, где-то бравурная.

Компания подростков – центральных «здешних» персонажей книги – дана достаточно адекватно, хотя частенько ребята ведут себя как пятнадцатилетние, а по сюжету им должно быть не меньше 18-19. Возможно, ощущение создается за счёт ненавязчиво демонстрируемого целомудрия и у парней и у девушек, причём не только в вопросах пола – они бескорыстней, доброжелательней, дружелюбней, отважнее и честнее, чем большинство их сверстников. При этом все герои достаточно жизнеспособны – может быть главному герою просто повезло оказаться в хорошей компании? Крапивинские мальчики тоже обычно и чище и чувствительнее своих сверстников, что не мешает им оставаться обычными пацанами. А героям Злотникова именно эта несовременная, непрактичная наивность и помогает услышать Рата – воина, хранителя и проводника настоящей веры на Земле.

И тут-то мы и подходим к патриотизму. Жители той самой просветленной, могущественной и счастливой планеты – потомки землян и духовность их – из России. Можно было бы сказать «фи» — тема заезжена, мораль очевидна и не надо нас тут учить жить, или, наоборот, потрясая бородой до пупа возгласить – вот она, посконная истина. Но в случае с романом Злотникова впечатления читателя перевешивают практицизм критика. Книга напоминает о вещах простых и важных. Свобода выбора – не животное следование своим желаниям, удовлетворение прихотей и потребностей, а возможность поступать по своей воле. Понимание – в жизни каждого родителя наступает момент, когда он смотрит, как подросший ребенок расправляет крылья и выбирается из гнезда… и всегда остается риск, что птенец разобьется, но вмешиваться нельзя – иначе дитя никогда не станет взрослым. Замечательное определение: «…Вряд ли возможно разделить постель с женщиной, которую я хотя бы потенциально не рассматриваю, как мать моих будущих детей…». Страшно понравился эпизод в беседе о пути крестьянина, воина и князя:

-Других вариантов нет?...

- Почему же? Есть. Можно не трудиться, не служить и не работать…

- И тогда ты кто?…

- Есть хорошее, очень точное и очень верное русское слово. Быдло.

И такими вот вроде бы назидательными, но на мой читательский взгляд глубоко по-человечески правильными моментами книга и привлекает. С автором хочется согласиться, сказать «спасибо» и вздохнуть, почему нормы жизни его героев не прижились хотя бы у части жителей нашей веселой планеты. Хочу на Шани Эмур, хоть тушкой, хоть чучелом!

Чем хорош сериал по знакомому миру? Он оправдывает ожидания. Плюс-минус можно предсказать его уровень, сюжетные ходы и приёмы, отношения между героями и построение мира. Если человек покупает вторую-третью-пятую книгу цикла, он уже разбирается в авторской кодовой системе и грокает, что хотел сказать автор, вводя драконидов в Утеху или выпустив навстречу врагам серого пса. Переходящие из книги в книгу схемы и символы обретают для читателя особую значимость. Когда сэр Макс в каждом новом романе пьёт камру, Антон Городецкий – кровь, а Рейстлин свои лечебные травы, в памяти всплывают уже прочитанные эпизоды, «заякоренные» на повторяющийся мотив. Нелюбители, скажем, кровавых ведьмачьих разборок или повышенной вредности В. Редной, отсеиваются после первой-второй книг. А остальные получают законное удовольствие от однообразных эскапад Конана, проделок Тассельхофа или полётов золотых королев.

Маккефри ещё в первых книгах о Перне задала несколько сильных, притягательных образов. Всадники-телепаты и пожизненная связь с драконами, трогательный процесс Запечатления, ледяной холод Промежутка, зловещие, смертоносные Нити, многочисленное, мудрое и весёлое племя арфистов, прелесть шумных, праздничных Встреч, шаловливые файры. В книги возвращаешься, как домой, в родные дворы и улочки, где известен любой тупичок. При этом довольно долго Маккефри удавалось удивлять и радовать читателей, раскрывая всё новые подробности жизни на Перне. То читателю подкладывали на тарелочку таинственную эпидемию, пришедшую с Южного материка, то пернитам удавалось найти оставленный первыми поселенцами суперкомпьютер, то отважная Лесса путешествовала сквозь время… Потом книги стали ровнее, Маккефри вводила всё новые пласты действующих лиц, уже не заботясь о правдоподобии и логики мира. То говорящие дельфины, то Золотые стражи порога, то ловчие соколы – принципу «в мире найдётся всё, что понадобится сюжету» Маккефри следовала неукоснительно. И даже соавторство с сыном Тоддом не изменило ни форму ни содержание сериала.

«Драконье пламя», история о горняках, добывающих уголь и огненный камень, и изгнанниках — Изгоях Перна – чуть более жестокая и сентиментальная одновременно, чем большинство книг цикла. Удивительно, но как оказалось, архаичная чёрно-белая графика персонажей Перна, когда с первых строк понимаешь, кто здесь мерзавец, а кто герой, шла на пользу романам куда больше, чем современный психологизм. Нежный, берущий за душу момент с жёлтыми цветами на могиле ребёнка очень красив, но обилие детских смертей в романе снижает накал трагедии. Ситуация с десятками крохотных сирот, бродящих по дорогам и гибнущих от детских болезней и неоказания медицинской помощи кажется скромному критику не укладывающейся в общую логику Перна. Система цеха Целителей при всём несовершенстве пернской медицины была неплохо организована, а сами врачи – достаточно гуманны, чтобы не дать умереть на улице парнишке с гангреной. При этом у романа есть своё, несколько мрачноватое обаяние. Девочка-беспризорница Халла удивительно симпатично написана. Противоречивый Моран, беглый или точнее павший арфист интересен психологической достоверностью образа. Немой мальчик-арфист Пеллар вызывает сочувствие у читателей. Научившись справляться со своим физическим дефектом, став телепатом и музыкантом, он остался в душе недолюбленным сиротой, которому слишком рано довелось видеть смерть.

Читатели незнакомые с Перном, вряд ли смогут оценить «Драконье пламя» по достоинству вне контекста цикла. А вот любителям Маккефри книга несомненно понравится.

«Писать для детей так же просто как рожать их» — сказала как-то Урсула Ле Гуин – и с ней трудно не согласиться. Детская книга это кирпичик, формирующий личность, надёжный друг в тяжёлые дни неизбежного подросткового одиночества, маячок на пути во взрослую жизнь. Дети остро чувствуют фальшь, ненавидят сюсюканье и пошлятину – поэтому, кстати, провалилось большинство попыток поп-звёзд написать книги для малышей. И, наоборот, настоящие книжные герои остаются с нами на всю жизнь. Как Айвенго, Том Кенти, Дик Сэнд, Пеппилотта-Виктуалина-Рольгардина-Длинный-Чулок. Как Серёжа Каховский, Алька, Яр, Ёжики, матрос Вильсон и много-много других героев Владислава Крапивина – одного из лучших фантастов, пишущих для подростков.

В новом сборнике – две повести. Собственно «Бриг «Артемида»» — история сироты Гриши Булатова в антураже середины 19 века и вполне современная «Дагги-Тиц» — о мальчишке Инки, его подружке Полянке, детском театре «Штурманята» и сволочной взрослой жизни. Обе вещи – вполне крапивинские, с использованием обычных приёмов автора. Безупречный язык, внимательный к мелким деталям – деревянным узорам наличников, запаху меди, смертоносной ржави орудийных снарядов, дребезжанию старого велосипеда. Акварельная тонкость эмоций – первая дружба, первая несправедливость, первое унижение, первый настоящий поступок, предвкушение дальней разлуки и радость встречи. Желание странного: все крапивинские мальчики чудаки и творцы – кто поэт, кто актёр, кто художник, кто просто фантазёр с богатейшим внутренним миром. Воображаемые приятели, безделушки-талисманы, «короткие пути» по странным местам, великая спираль жизни и смерти. Неизбежная пара-тройка «туалетных» моментов, пара крепких словец и очаровательно-невинных совместных купаний голышом. Конфликты с занудными и несправедливыми тётеньками-учительницами. Мужественные, чуткие и всё понимающие старшие друзья. Пылкие пассионарии-вожатые. Лопоухие, застенчивые мальчишки-дошкольники. Загорелые и исцарапанные бой-девчонки похожие на пацанов. Лишённые родительского тепла, битые жизнью подростки со своими секретами и обидами...

Вы хотите сказать, что всё это уже читали? Для начала задумайтесь – стали ли хуже сказки от того, что по сюжетам кочуют Иванушки-Дурачки, Василисы и Серые волки? Предсказуемость схем и образов может испортить роман — и с тем же успехом может подчеркнуть: мы попадаем в волшебный, знакомый нам с детства мир. А во-вторых… остаётся покаяться, меня довольно долго огорчало повторение старых приёмов. Пока не повезло взяться за книгу в настроении «обиженного ребёнка». И только отключив взрослые фильтры, унылую серьёзность и неизлечимый прагматизм, удалось вникнуть в Крапивина заново. Его вещи не надо анализировать и разбирать на фонемы. Они не адресованы взрослым, забывшим, как кричат «Эскадрон! Ко мне!!!» и сколько звёзд можно увидать из колодца. Их читателям – 10-12 лет, возраст, когда не цепляешься за мелкие несуразности текста, если чуешь за ним настоящую сказку, если герои — живые, понятные сверстники, а вместо картонных зданий со страниц проступает силуэт заставы на Якорном поле.

Бывают книги, которые учат думать. Повести Крапивина помогают чувствовать, проживать и озвучивать свои чувства. Юный читатель попадает в мир, где добро обязательно побеждает зло, существуют настоящая дружба и верные товарищи, можно найти поддержку в самый тяжёлый момент жизни и увидеть свет в конце туннеля. Вместе с крапивинскими мальчиками он проходит через детское одиночество, потери, разлуки, осознание – я однажды умру. Как ни пошло это звучит, подросток получает верные моральные императивы: заступаться за слабых, доверять близким, жить по собственным принципам – хорошо; убивать, лгать, предавать – в том числе и себя — плохо. Герои Крапивина не супермены, они ошибаются и оступаются – и всё-таки сохраняют надежду. Как сказал сам Владислав Петрович: «Надежда есть только в юности, в молодости, в зелёном побеге. Когда он растёт, он маленький, слабый, но прорастает камень». Крапивин учит наших детей быть человечнее – и, слава богу, что остался хоть кто-то, кто это делает.

Повесть «Бриг «Артемида» уникальна «антигероизмом». Гриша Булатов сознательно отвергает морскую романтику и перспективу блестящей карьеры. Не потому, что слаб или труслив – он не хочет однажды отдать приказ о телесном наказании матроса, мальчику невыносима мысль, что беспомощного человека могут бить. Отказываясь от очевидного блага, Гриша ищет свой собственный, единственно возможный путь в жизни и автор поддерживает его. На взгляд скромного критика это весьма грамотный воспитательный ход – читатель-ребёнок вместе с героем учится расставлять приоритеты, выбирать то, что ему действительно нравится, в ущерб общепринятым понятиям о «хорошем», и не стесняться своих желаний. Повесть довольно точно передаёт атмосферу России времён Крымской войны, очерчивает характеры, нравы и представления о чести морских офицеров, элегантно цитирует исторические анекдоты, щедро разбавленные авторской фантазией. Она написана в духе морских историй 60-90х годов 19 века, читается очень легко и при этом не превращается в развлекательную пустышку.

В актуальной, довольно жёсткой и одновременно трогательной «Дагги-Тиц» есть замечательной силы момент – когда мальчик Гвидон хочет взорвать машину мерзавца-бизнесмена Молочного, а Инки выкручивает взрыватель: «Я не хотел, чтобы мой друг был такой… который кого-то убил…». Пожалуй, это квинтэссенция замысла – дети не должны убивать. Главный герой «Дагги-Тиц» так одинок, что в какой-то момент его лучшим другом становится обыкновенная муха. Он не нужен учителям в школе, соседям по дому, одноклассникам, даже родной матери – «цыганке», живущей своей бродячей жизнью и особо не заботящейся о сыне. У него нет отца, нет старшего друга, защитника и советчика. Неудивительно что «Гамлет» в исполнении Смоктуновского «берёт за живое» мальчика, а актёрский опыт помогает Инки стать уверенней и взрослее. Совершенно очаровательными выглядят детские спектакли в исполнении «Штурманят», причём Крапивин руками персонажей убирает со сцены убийства и «worry-end». Наши реалии вроде жадных коммерсантов, которые отбирают у детей клуб, чтобы сделать в нём кафе или первого руководителя «Штурманят», ложно обвиненного в педофилии и убитого уголовниками в тюрьме, делают повесть абсолютно настоящей, помогают поверить её героям. Можно поспорить, этично ли с точки зрения вожатой Зои втягивать детей в борьбу с Молочным, виновником гибели первого руководителя театра, Бориса. Но детям вообще свойственно бороться за справедливость, а в Отечественную 10-12 летние пацаны вовсю помогали партизанам.

Сборник Крапивина – вещь на любителя, человека, в чьей душе до сих пор обретается одинокий, недолюбленный и недомечтавший подросток. Повести добры, красивы и немного сентиментальны. Они менее фантастичны, чем цикл «Большого Кристалла», но «обыденность» их не портит. Читайте сами, давайте детям, не стесняйтесь всплакнуть над особенно трогательными страницами. И пусть ходики скрипят: дагги-тиц!

(опубликовано в FANтастике)

Есть книги, которые пахнут ушедшим временем. Смотришь и видишь, как квадратные русские буквы шрифт Times new roman 14 кегль претворяются в готическую вязь. Первые буквы каждой главы превращаются в буквицы, с какой-нибудь «Z» шипит, извиваясь, дракон, а «L» прорастает диковинным цветком с золотой чашечкой. Страницы становятся желтоватыми и шершавыми, где-то край тронет гарь, где-то вырванный лист обозначит нехватку писчей бумаги, а на форзаце какой-нибудь Бодуэн де неразборчиво заключит договор с Абдаллахом из Беер-Шевы на поставку десяти галлонов оливкового масла в прецепторию… и пятно характерно-бурого цвета завершит текст.

Книга Елены Хаецкой уводит нас в прошлое, виноградное и кровавое, полное звона железа, проклятий и молебнов. В то прошлое, которое возникало под руками монахов, наносилось на карты гусиными перьями и читалось наизусть долгими вечерами, для знатных дам и высокородных сеньоров. Благородные рыцари совершают благородные подвиги и бесстрашно слагают байки, юные девы томятся от первых капель любви, проникших в юную, южную кровь. Сюжет вывязывается неторопливо, словно бы беседа сэра Мерлина с юным Артуром в промежутке между славными битвами, следуешь ему по следам боевых коней… и понимаешь, что забрёл не туда. Роман похож на палимпсест – снимаешь один слой – летописный, расписанный тонкой кисточкой, — и проступает другой, землистый, выпуклый, настоящий. Златоглавая Византия, измученная и ветхая, греческий говор и греческий гонор, остатки былого величия, люди, понимающие, что их мир, их уклад жизни рухнет, сгорит и будет изрублен если не завтра, то через год. За словами поднимается тень Иерусалимского королевства, трагедия рыцарей, вынужденных оставить Святую землю – словно бы один ветер дует над башнями Константинополя и над минаретами Яффы.

Так это роман о битвах «и тронулись сто рыцарей и обнажили копья»? Или стратегия пополам с философией, горькая дума о последних днях Нуменора… говорили, Толкиен писал его с Атлантиды? Отнюдь, он был слишком историком – это величие и гибель христианского Востока… Но мы отвлеклись от темы. «Византийская принцесса» это роман о любви. О страсти, тяжелой и безнадёжной, «ла малади» погубившей Тристана и Изольду, Гвиневру и Ланселота. О восточном медленном яде «кысмет» — почти как шербет – так же сладко и так же не можешь остановиться, пока хоть один кусочек остаётся на блюде. Слишком часто под жарким солнцем любовь и смерть становятся неразделимы. Смешно и трогательно любоваться юношеской влюблённостью спутников главных героев. Гениальный ход Хаецкой — поставить две линии в параллель: чувство земное, полнокровное, радостное и живое, приносящее живые плоды, а рядом – обречённая, «жестокая, как смерть» любовь.

В романе «Царство Небесное» Хаецкая дала судьбу Иерусалимского королевства через короля, плоть от плоти Святой земли, прокажённого Бодуэна IV, юноши, который внушал трепет самому Саладину, но не мог поднести ложку ко рту. В «Византийской принцессе» это рыцарь Тирант Белый – совершенно новый типаж в галерее портретов, которую начинают Ланселот и Артур. Его поступки – это шаги полководца, стратегия паладина, безупречно белый плащ победителя. Но Тирант не книжный «добрый сэр», скорее он похож на рыцарей-одержимых Христа, точнее «одержащих», воинов, на чьих мечах иногда держится небо. В двенадцатом веке такие рождались чуть ли не поколениями… а в 1452 году разве что последний рыцарь мог явиться продлить последние дни последней столицы Римской империи.

Послесловие Елена Хаецкая начинает с рассказа о рыцарской повести Мартуреля, послужившей материалом для написания книги – но роман не адаптация и не пересказ. Мир воссоздан автором заново на живых костях реальной истории. Мир выписан мастерски. От казалось бы эротической сцены – когда главный герой похищает девственность своей принцессы – остаётся ощущение ужасающее до слёз — человек мечется, словно слепой щенок в мешке, предчувствуя скорую гибель, но не в силах её избежать. И тут же насмешка – как бедняга Тирант прячется под кроватью, как он прыгает из окна и ломает ногу.

Книга прекрасна. Как средневековая рукопись, как старинная миниатюра, как выдержанное вино в покрытой пылью бутылке. Если от фразы «Jerusalem is lost» у вас до сих пор сжимается сердце, а тоска по прекрасной любви не даёт спать ночами – это роман для вас.

(опубликовано в FANтастике)

Блюз о растерянном времени

саунд-чек

…Быть живым — мое ремесло…

К. Кинчев

Просто жить, не думая ни о чем. Фотографировать серый город и загадочных девушек, слушать музыку поколения рок-н-ролла, ходить в кино, разменивать вечность на пыльные сторублевки. Просто, пока аккорд не ударит тебя под дых — «People are strange When youґre a stranger /Faces look ugly When youґre alone» — и хоть шагай с моста в реку, если прямо сейчас твои пальцы не повторят прихотливый, раздирающий душу узор мелодии. «Если в раю играют на арфах, то на чем играют в аду? Так прикину и этак, всяко получается — на электрогитарах». Книга Дмитрия Скирюка «Блюз черной собаки» — о музыке, что звучит в каждом из нас.

Герой романа, Евгений Кудымов, тридцать лет прожил в Перми не особо взыскуя странных звуков изнанки жизни. Нормальный путь сына семидесятников, человека слишком тонкого, чтобы уйти в забивание бабок, слишком здравомыслящего, чтобы вульгарно спиться, достаточно странного, чтобы не быть «как все», но недостаточно сложно устроенного для андеграунда. Профессия — фотограф — для хлеба и для души. Без сожалений оставленная медицина. Гитара спустя рукава — в походе, у костерка, за компанию. Никаких новостей… Вдруг посреди ночи герою приходит странная SMS: оказывается, без вести пропал Игнат, младший брат отставной подруги, соло-гитарист одной из немногих в городе готических групп. Жан (так друзья называют героя) не может отказать в помощи. «Разбирая улики» он находит кассету. «Тема мертвеца» — говорит с плёнки пропавший музыкант. И звучит музыка: «Это был не блюз и не кантри, а какая-то невыразимая смесь того и другого. Аккорды сочились, как мёд, следующий звучал в самый последний момент: еще четверть такта, доля секунды — и мелодия сбилась бы. Но не сбивалась».

Музыка входит в книгу, подхватывает сюжет, а остальное — бог, дьявол, шесть струн, двенадцать ладов — и вся жизнь между ними. Звон рвущегося металла — гибель, тягучая нота тоски, выверт готического кошмара, разрисованная личина — чтобы никто не разглядел лица. Скирюк верно подмечает — музыканты прячутся за псевдонимами, звучными кличками, словно дикари за парадными масками — чтобы злой дух не унёс их души раньше срока. А дьявол не дремлет…

Пыльная, летняя Пермь недаром напоминает чистилище. Одуряющее безвременье, расстояния поперек и повдоль, сеть загадочных башен и башенок — «скажу только, что башни всегда строят для двух вещей — для наблюдения и обороны». Город рассеченный оврагами, чуть прикрытая нищета трущоб и аляповатые вывески забегаловок — строят только увеселительные заведения, который год подряд. Унылые серолицые старики, вопиющие всем своим видом трагичные бэби-готы, «инсулинки» в подъездах — столь же естественные, как запах кошачьей мочи. Провинциальное мракобесие, духота мысли — недаром все чудаки миллионного города от тинэйджеров-неформалов до сорокалетних ученых знают друг друга по именам. Оттуда хочется убежать — не в Москву, так в Уфу, не в наркотики, так в «Боровинку». Счастливы те, для кого выход — объектив или медиатор. В этом городе очень трудно оставаться живым… Скирюк описывает его жестко, даже жестоко, но: «Родина, еду я на родину — пусть кричат «уродина», а она нам нравится» — не завидуем тому, кто попробует обругать Пермь при Дмитрии.

Перед нами развертывается хроника нескольких дней тихого захолустья: галерея разрозненных фотографий, веер судеб. «Растерянное поколение» — говорит про героев автор. Гертруда Стайн писала «потерянное» — о мальчишках, вернувшихся с Первой Мировой стариками. Скирюк же достает на свет божий инвалидов по пятому пункту нынешних паспортов. Не дай бог жить во время перемен, еще хуже родиться в нем. «Растерянные» — и те, кого упустили сети рекламы «Спрайта», и те, кто заплутал в современности, словно дети в лесу… Что им остается? Творчество. Стремление высказаться — граффити на заборе, гитарным риффом, эпатажным стихотворением — неизменно. И позволяет оставаться людьми в самых нечеловеческих условиях.

Самое страшное, когда женщина перестает бояться, говорила беспечной Скарлетт О’Хара одна мудрая старуха. «Растерянные» наяву уже ничего не боятся — Чернобыль, Чечня, Чубайс — что дальше? Скирюк строит роман как сновидение, дрим, трип — чтобы взять читателей за живое, окунуть в зыбкую явь ночного кошмара.

Так бывает: понимаешь, что спишь, просыпаешься — а сон все еще длится. Шаг — и под ногами плавится кафель. «Продавливание реальности» — удивительно меткий образ. Ощущение знакомое многим — если изо всех сил стремишься успеть на поезд, увернуться от автомобиля, достать единственное лекарство, кое поможет умирающей матери — напряжением воли можно «прогнуть под себя» мир. Призрачная возможность: просочиться в единственную щелку удачного выхода, предоставленного судьбой, существует на самом деле, но во сне она достижимей и проще.

Нагромождение сведений и картин, связанных псевдологикой сновидения довершает пейзаж «почти настоящей реальности». Погружения в мир иллюзорный, явления умерших — словно бы «сон во сне». Псица-призрак — будто зверь из сознания Кастанеды. Старый слепой блюзмен — Харон у реки по имени Хронос — каламбур смыслов, стихотворение в образах — когда ритмику заменяют связанные общей нотой эмоции. «…В лучших книгах всегда нет имен, а в лучших картинах — лиц».

Одна из самых сильных в романе сцен — герой в момент озарения слышит музыку, со-звучие всех существующих звуков. «Я слышал крики чаек, посвист ветра и движение облаков, гудки далеких кораблей и плеск летучих рыб. Я слышал крики радости, сигналы SOS, гул проводов и грохот сталкивающихся льдин… Вся музыка мира была теперь во мне, надо было только слышать…». Отзвуки этих нот вы найдете в любой сколь-нибудь стоящей мелодии — будь то симфония, соул или панк-рок. Сцена правдива до последнего такта, веря ей — веришь всему роману.

Столь же яркий момент — когда герой в первый раз в жизни почти против желания выходит на сцену. Он становится будто одержим музыкой, плавится в ней и извергает наружу тот самый божественный саунд, за который не жаль продать душу. Экстаз творения — нет человека и инструмента, есть живая энергия звука, роковой ритм. Слова не слышны и не нужны — только адская музыка, возносящая до небес и подчиняющая себе. Когда люди поняли, что не способны летать, одни пошли строить крылья, другие — натягивать струны на палки.

Но тем не менее: «…ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка, что такое тёмный ужас начинателя игры…». За возможность поджечь зал, словно груду соломы, извлечь из мертвой груды пластика и проводов живой звук, нужно платить. Недаром — «соул» — музыка из души. Недаром цыгане шепчутся, что первый скрипач лакировал дерево кровью собственной дочери. «Сатана оставил людям несколько созвучий. Говорят, их было шесть. Они существовали много тысячелетий, их теряли, находили… переделывали для всяких инструментов, пока наконец не появилась… гитара с шестью струнами. ...Шесть аккордов дьявола существуют, сынок, и если их сыграть, как надо — в правильном порядке — двери отворятся и он опять вернется».

Мало кто из великих музыкантов жил счастливо и умер в своей постели — современникам нечем гордиться. Раз за разом разрывать себя в клочья на потеху бездне голодных глаз — никакой души не хватит. Нужны кнуты, шипы и шпоры — sex, drugs & rock-n-roll. Чтобы играть — загонять себя до предела, ходить по краю и знать, что однажды сорвешься. Жертва будет принесена… А вот кому ты ее принесёшь — тебе решать. Волшебное всемогущество, дьявольский дар — или кровавая плата самой музыке, труд до страшных мозолей и злых мужских слез — от бессилия, невозможности воплотить первозвук, саунд коий слышал однажды. Хороший ход — автор не задает границы добра и зла. Чёрная собака может быть дьявольским спутником Папы Легба или духом-хранителем — в каждой традиции своя порода. «В знаменитой песне Black Dog из репертуара Led Zeppelin нет ни единого намека на собаку — речь идет о женщине». И автор рисует музу собакой-оборотнем. Может быть, когда Скирюк писал книгу, то за вихрем звуков ему послышался цокот когтей подле двери. Или — чем чёрт не шутит — чёрный зверь грел писателю ноги, пока он набивал текст. В конце концов, все мы платим за творчество. Даром, что просто лабать за деньги — безопаснее и сытнее. «Пишут, гребут. Огребают… А музыка где?»

Стиль музыки формирует стиль жизни. Поэтому для бизнесменов «с большой дороги» так дорог блатняк, сладкие девочки любят карамельную сладость попсы, а брутальные дяди выбирают металл, да погорячее. Музыка андеграунда с первых ударов блюза зазвучала тем самым саундом — и забойный рок-н-ролл и скрежещущий трэш и готика в основе своей прячут истинный звук. И поэтому неформалы самых разных возрастов и формаций узнают друг друга в лицо — они созвучны. Звягинцев говорил: «люди одной серии». Как корабли — вроде разные, но родство опознаётся по силуэту. Героев книги — двадцатилетних готов, тридцатилетних «интелей», сорокалетних «чуваков» — связывает одной цепью ощущение несвоевременности. Им есть, что сказать, но никому вокруг неинтересно их слушать. Они не востребованы окружением, им тесно в схеме «офис-бабки-телевизор», а жить по полной — негде, да и незачем. За этим гитаристы и ищут звук — чтобы запредельным саундом пробить стену непонимания. Хоть так — ценой собственной жизни — оказаться услышанными.

Поколению тридцатилетних чуть проще — варёные в семи щелоках, они привыкли не верить, не бояться и не просить у жизни. А у молодых есть только их пронизанная сквозняками, призрачная реальность. Как корабли в тумане они выходят к свету по звукам музыки. И девушка-оборотень Танука — проводник в этом зыбком мареве. Изломанная, искренняя, непонятая, чуднАя — похожая на тысячи сверстников и совершенно неповторимая. Девочка-загадка: её лицо не отражается на фотоснимках, и начисто забывается, достаточно отвернуться. Пугливый звереныш, привычный к боли, готовый к самопожертвованию — и жрица непознаваемого, предощущающая будущее. Чистый образ.

Вообще вся книга отличается удивительным целомудрием, деликатностью к участникам событий. Героев тошнит, их застают на унитазе со спущенными штанами, метелят до полусмерти, они пьют, сплетничают, сидят в обезьяннике, наконец, умирают — но все это не вызывает гадливости. У автора достаточно мастерства, чтобы не выезжать на дешевых приемах модной чернухи. Скирюк просто принимает окружающую действительность и своих героев такими, как они есть. Хотя каждая глава начинается, со слова «ненавижу»…

В самом вкусном яблоке водятся червяки, даже у лучших романов есть свои недостатки.

Основная проблема книги — перегруженность информацией. Понятно, что форма сна диктует свои условия. И то, что в дрёме проходит подсказками подсознания, в тексте надлежит показать просто и внятно. Избыток ненужных подробностей разрыхляет страницу, отвлекает внимание от сути. В одном котле варятся М-ский треугольник, летающие тарелки, белоглазая чудь, шаманизм, Шамбала, Гитлер и Джугашвили. Вот уж воистину «смешались в кучу кони, люди…». Инфернальный, неназванный ужас пугает больше, чем знакомые идолы — останься они в тумане, книга бы сильно выиграла. Эпизод с голосом и выходом в «верхний мир» через смерть показался не вполне достоверным. Такой путь вполне в традиции шаманизма, но ощущений не хватило — в моментах с «продавливанием реальности» было больше потустороннего, чем в этом выходе. Если вся книга выдержана в духе тяжелого, многослойного сновидения, то сцена с голосом — слишком обыденна и логична, хотя по идее должна звучать кодой. Книга слегка затянута, местами ей, как и большинству вещей, выходящих не под авторской редактурой не хватает корректора. Но общее впечатление от произведения не страдает.

Об этой книге можно говорить больше, чем позволяет объем журнальной статьи, поэтому менее значимые недостатки мы оставляем за скобками.

Подводя итог, хочется сказать — у Дмитрия Скирюка получилась отличная городская фэнтези. О мире «иных» и тонких планах реальности сейчас не пишет только ленивый. Но, как написано в Библии – много званых, но мало избранных. Мистическое пространство Перми Скирюка — естественно, словно пейзаж за окном. Автор не гонит своих героев с бешеной скоростью сквозь водоворот действия, персонажи ведут себя как живые люди, а не прыгают, словно марионетки по воле упрямого кукловода. Скирюк задает вопросы и не предлагает готовых ответов. Выбирай — не хочу. Автор чувствует музыку мира, сопричастен изначальному звуку, первому блюзовому аккорду. Он начинает тему, задает ритм, играет — словно горький гречишный мед сочится по струнам. И смотрит в глаза — попробуй-ка, повтори. Слушай музыку, примеривайся к покатым бокам гитары, пробуй тронуть лады — каждый раз, словно первый и последний в жизни. Стальным аккордом выбивай из мира свой рок-н-ролл. That's all right!

«…Последние тридцать пять лет ты был плохим учеником, но, кажется, сейчас мне больше нечему тебя научить. Возвращайся, если что, я всегда здесь. На крайний случай я сыграю тебе блюз, если не будет воскресенья…» — говорит хранитель времени, слепой блюзмен. И мы повторим — возвращайтесь к «Блюзу черной собаки» — эта книга стоит того, чтобы прочитать ее и услышать.

(Опубликовано в FANастике написано в соавторстве с Владимиром Бережинским)

Всех любителей хоррора, леденящих кровь ужасов и кровавых разборок, всех поклонников Стивена Кинга, Брэма Стокера и Говарда Ф. Лавкрафта ждёт прекрасный подарок – новая сага о гибели цивилизации. Волей гениального кинорежиссёра дель Торо и лауреата «Дэшил Хэммет» Хогана, многострадальный Нью-Йорк снова становится полем сражения между Добром и Злом.

По безумному плану миллионера, который жаждет бессмертия, Владыка, кошмарный вампир, разжиревший на крови узников концлагерей, вместе со своим гробом прибывает в Америку. Сотрудники аэропорта обнаруживают на посадочной полосе лайнер, полный мёртвых пассажиров. ФБР начинает расследование, выясняя причины гибели людей… а спустя сутки мертвецы начинают расходиться по домам, дабы утолить нестихающий голод и посвятить своих ближних. Эпидемия расползается с невероятной скоростью, её сдерживают только мосты и проливы – как и все кровопийцы, вампиры не могут пересекать текучую воду. Но надолго ли хватит этих непрочных преград? И сумеет ли старик Авраам Сетракян, паладин-одиночка с серебряным мечом, остановить орду монстров?

Перед читателями разворачивается потрясающая воображение панорама грандиозной человеческой катастрофы. Камера наезжает, и мы видим самых разных людей перед лицом беды – хулиган-латинос, русский крысолов, отвратительный поп-певец, красавица агент ФБР, суеверная нянюшка-гаитянка, самый обыкновенный американец миддл-класса – все они одинаково беззащитны перед напастью. Вместе с героями книги читатель чувствует, как привычный, обыденный мир балансирует на грани гибели… а чем всё кончится – не узнает. Хоган и дель Торо выпустили только первую часть трилогии, и удастся ли Нью-Йорку в очередной раз устоять перед армиями чудовищ, мы узнаем лишь в 2012 году.

Первая книга серии «Ведьмины байки» попала в руки к скромному критику совершенно случайно — на первый взгляд обыкновенный томик юмористической фэнтезни вполне пригодный для ненавязчивого чтения в дородовом отделении ГКБ. ...Редкий случай приятного разочарования — в роман влюбляешься с первого взгляда — так легко, свежо и смешно написана эта истории. Автору удалось создать мир непротиворечивый, разноцветный и разнообразный, со своими уникальным колоритом, и въедливым, словно тролльский язык, стилем, ставить серьёзные вопросы не делая при этом постной мины морализатора. К обыденным вроде бы приключениям магиков и жрецов, вампиров, дриад и эльфов Громыко удалось добавить щепотку здорового смеха, пару горошин иронии, чайную ложку сочувствия и капельку доброты — так искусная хозяйка превращает в волшебное лакомство обычные серые макароны. Книга встала на полку, а скромный критик начал обивать пороги книжных магазинов, ожидая второй, третий и четвёртый томики серии. На удивление все они оказались интересны и позитивны, автору всякий раз удавалось отыскать неожиданный поворот сюжета, подобрать свежие шутки и выстроить достоверные отношения между героями. За приключениями В. Редной, вампира из Догевы и их многочисленных друзей было страшно любопытно следить, покатываться от хохота случалось на каждой второй странице, от чудесной любовной линии честно шмыгалось носом... Пятая книга автора — «Верные враги» — была куплена тотчас по появлении на прилавках и, увы, ожиданий не превзошла. Попытка сделать роман более серьёзным и драматичным, отсутствие реальных прототипов у персонажей и рыхловатая сюжетная линия сделали роман более «обыкновенным», если бы не фамилия автора, он бы скорее всего так и остался на магазинной полке в ряду многочисленных фэнтези-повествований. О шестом романе «Цветок Камалейника» сказано достаточно — он конечно заслужил «Серебряный Кадуцей», но на фоне остального творчества выглядит бледно. И вот седьмая книга.

Семь рассказов, две повести. Первое впечатление — ба, знакомые всё лица. Тот же мир, тот же юмор, те же двусмысленные ситуации в которые попадают герои. Стало меньше психологизма, зато приключений по-прежнему вполне достаточно. В небольших рассказах («Узелок удачи», «Ничего личного») чувствуется влияние пана Сапковского — предсказуемость сказочного сюжета, бодрый экшен и изумительная развязка. Остальные произведения более традиционны, выдержаны «в духе Громыко», тем паче, что и персонажи там большей частью предки или дальние родственники героев «Ведьминых баек» . Любители белорских хроник встретятся там с Шеленой и Вересом, узнают новые увлекательные подробности из биографий Лысой Бань... Катиссы Лабской и Ксандра Перлова, ознакомятся с приключениями адептов на практике и юной пифии, точно знающей день и способ своей смерти. На страницах по прежнему шустро носятся по лесам оборотни и привидения, строят козни угрюмые некроманты и сребролюбивые дайны, устраивают личную жизнь королевские дочери и племянницы. Так же метко сквернословят похабники-тролли, так же философично настроен дракон Рычарг, так же жадны, недодумчивы и жестоки к «нелюдям» рядовые жители Белории — словно рассматривая открытку с красивым пейзажем, замечаешь всё новые подробности.

К рассказам претензий практически нет — Громыко умеет работать с малой формой «подать историю» так, чтобы втянуть читателя в повествование с первых строчек и держать на крючке любопытства до последних абзацев. Повести чуть слабее — им недостаёт изящной лаконичности баек и масштабной интриги больших романов. Автор справедливо рассчитывает, что читатели уже знакомы и с миром и с персонажами, поэтому экономит на детализации. Впрочем книгу это не портит. Беда в другом — по мнению критика у Громыко получилась «фальшивая ёлочная игрушка». Вроде бы те же продукты заложили в котёл, столько же на огне подержали так же часто мешали... а вкус не тот. Из произведений ушла искромётная радость жизни, восторг ребёнка поутру топчущего девственно-белый снег во дворе. В «Ведьминых байках» ощущалось, что автор любит своих героев, сочувствует им, сидит вместе с ними в засаде, поедает куриную грудку в соусе, прячется от истошно визжащей упырицы, швыряется боевыми пульсарами и сладостно хнычет «не хочу за-а-а-муж». В Белорских хрониках Громыко заняла позицию отстранённого наблюдателя. Кто бы спорил — немногие авторы рискуют быть искренними в своих книгах и ещё меньшему числу эта искренность удаётся без вреда для литературы. Но в случае с Громыко умение адекватно трансформировать свои переживания в фантастический мир и выделяло книги автора из общего фэнтези-ряда. Неунывающая магичка Вольха, её кровососущий возлюбленный Лён, смешливая и добрая подруга Велька, бой-девица Орсана, хамоватый тролль Вал, шкодливая мантихора Манька, вредная кобыла Смолка — все эти герои оказались неповторимыми именно благодаря неиссякаемому жизнелюбию Громыко.

А в новой книге автор словно устал — может быть от мира, может быть от собственных литературных рамок. Святослав Логинов много раз повторял на мастер-классах «писатель не должен повторяться». Бывают и исключения — например Маккефри с её Перном или Джордан с «Колесом времени», но они только подтверждают правило — хорошему «сериальщику» всегда удаётся найти уникальную изюминку для каждой новой книги цикла. Ведьмины байки» вывели автора в ряды популярных фантастов, её произведения формируют читательское мировоззрение и уже стали образцом для подражания. Остаётся надеяться, что в новых книгах Громыко удастся и удержать планку и сохранить свою индивидуальность — «Впрочем «Белорские хроники» тоже можно рекомендовать к покупке — читается книга легко и с удовольствием.

(опубликовано в FANтастике)

Есть на свете бродяги. Художники, музыканты, артисты, безнадёжные книгочеи, любители совать нос во все дыры и впихиваться во все щели обветшалого мироздания. Люди, для которых висят на деревьях почтовые ящики и поскрипывают ключами потаённые дверцы, властелины трамвайных подножек и поездных тамбуров, любители вытаскивать из барахляной кучи блошиного рынка подлинные сокровища. Те, для кого играет музыка ветра, выходят из каменных ниш одинокие привидения, шуршат страницами древние манускрипты и случаются чудеса… Короче читатели Макса Фрая и одновременно неизменные герои его историй.

Большая Телега – это контур Большой Медведицы, наложенный на карту Европы. И волшебные, удивительные, таинственные и прекрасные события, происходящие в точках звёзд – городах, привязанных к карте. Впереди Тулуза, Сарагоса, Варшава, Ротенбург, Динь-ле-Бен и много-много других городов. Не поймёшь сразу – подлинных или придуманных. Мастерство авторов нанизывает правду на вымысел так же ловко как игроки в бисер у Гессе нанизывали шарики на проволоку, чтобы играть. Нас с вами, уважаемые читатели приглашают в сказки – добрые, страшные, смешные, непонятные и абсолютно настоящие – словно бы любой из нас, прочитав эти строчки может поехать в городок Эльчи-де-ля-Сьерра и попробовать оттуда добраться до Альбасеты, или найти на булыжниках Тулузы первый кусочек драгоценного пазла. Так ли это? Отправляйтесь на вокзал, уважаемые читатели, берите первый билет на первый попавшийся поезд, сходите на первой станции, которая покажется по душе, и вни-ма-тель-но осматривайтесь вокруг – может быть, разрешите эту загадку. Главное, помните – демиург не должен ходить по своим садам, если у вас есть хоть толика ощущения, что именно вы придумали эти тихие переулки, витые решётки, маленький резной флюгер, красавца-бармена из «Красного слона» или лунного оборотня с азиатским лицом – бегите, бегите и не оглядывайтесь.

В книге много любви и тайны, непонятного и непонятого, со страниц пахнет кофе и булочками, жареным сыром, сладостями и книжной пылью. Вдоль абзацев гуляет ветер, единый во многих лицах – от Бора до Мендозо, мимо букв крадутся хитрые кошки с волшебными коготками, в тени заголовков ждут своего часа любопытные седые старухи, похожие на голодных змей. Авторы ловко выводят тайнопись, вязь, сплетающую воедино разрозненные сюжеты – лишь тот, кто дойдёт то конца, сумеет понять, с чего же всё началось.

У этой книги один недостаток – формат. Она читается слишком быстро, торопливо, скомкано, её не успеваешь посмаковать, насладиться во всей полноте – слишком много густого текста на единицу носителя. Хотелось бы видеть её огромным фолиантом в позолоченном переплёте, с элегантными буквицами в начале каждой истории и шикарными иллюстрациями в духе советских сказок 70-х. Остроконечные башенки, маленький поезд на больших рельсах, фигура Серебряного чудотворца», рыцари на конях, викинги на драккарах, сухонький старичок на большой белой машине – и двери, двери, связывающие наш мир со множеством иллюзорных, воображённых – но от этого не менее настоящих миров.

Стоит ли её читать? Циникам, реалистам, любителям простой как мычание боевой фантастики и незамутнённого фэнтези с орками, троллями и воительницами в насисьниках – нет, не стоит. Удовольствия не получат, текст для них слишком тонок, как здоровому полнокровнму человеку чуждо обаяние привидения, обладай оно даже красотой Ассунты или Аспазии ((с.) Грин). Люди, не знакомые с Фраем вообще, находящиеся на перепутьях и потерянные в реальности сильно рискуют, открывая страницы – раз, два, три, а после двадцатой найдёшь себя где-нибудь в Валбжихе, избавляющим от проклятия Соломона дурно воспитанного джинна. А любителей, способных пройти по кромке сказки и не свалиться с моста мечты в озеро несбыточных надежд эта книга, несомненно, очарует и уведёт за собой.

Счастливого путешествия!

(Опубликовано в FANтастике)