Рэю Дугласу Брэдбери принадлежит афоризм: «Фантасты будущее не предсказывают. Они его предотвращают».

Ныне, в потоке мемориальных публикаций составлена, между тем, даже таблица сбывшихся предсказаний писателя.

Однако, и то, что по Брэдбери следовало бы предотвратить, имеет тенденцию всё же сбываться. Так и с романом «451», чьё название писатель велел выбить на своём надгробии.

... Медиа-комната супруги пожарного, где та проводит большую часть времени, общаясь с телестенами. Быть может, интерактивность и не достигла пока такого эффекта, но — тенденция...

Потоки расслабляющих интерактивных псевдо-теле-дискуссий, отупляюще однообразные конкурсы и викторины, тягучие околоэкранные собеседования ни о чём...

Осуществлённый в потоках электронов мир брэдберианской антиутопии...

С этой-то книги и начался отсчёт «альтернативной истории» в том начертании этого термина, которое сегодня чаще всего используется и в обиходе, и в литературоведческих штудиях. До этого использовали экзотические «ухрония», «аристопия», и проч. Интересны наблюдения о совпадении начала Второй мировой и «альтистории» в современном понимании. Да уже и после Великой войны (Первой мировой) стали понимать: что-то история не туда пошла... Надо бы её перевести на другие рельсы! Одними из первых «стрелочников» и стали мастера Золотого Века НФ, — Де Камп — лишь один из них. Кстати, из первых произведений «альтистории» неплохая бы антология переводов получилась: многие «пионерные» произведения АИ до сих пор на русский не переведены: А. Азимов, Б. Пайпер, Д. Уильямсон, Н. Шахнер...перечисление можно продолжить.

Авторам удалось создать одну из лучших н.-ф. дилогий в советской фантастике. Но помимо НФ идей в ней сохранён ещё и невозвратный дух времени. «Экипаж Меконга» останется и памятником ушедшего в минувшее Баку, где уживались и сосуществовали столь разные этнические группы...

Одно из самых утончённых произведений Э. А. По. Ещё и потому, что это не только литература. Это, скорее, — сценарий создания второй природы средствами поэзии. Хотя синематографа к середине 19 в. ещё и не создали, автор сообщает именно кинематографическую чёткость и определённость смене зрительных впечатлений в описании идеальной пейзажной среды. Впрочем, союзы архитекторов и поэтов известны истории ландшафтного искусства. Жаль только, — Э. А. По не нашёл, — подобно классику английского романтизма Горацио Уолполу, — своего архитектора...

Когда-то, сорок лет назад, нашёлся составитель, рискнувший собрать в антологии произведения, отвергнутые редакторами. Получились ныне хрестоматийно известные «Запретные видения», а их составитель — Харлан Эллисон, вошёл, благодаря этому смелому поступку, в энциклопедии фантастики.

Произведения, «выламывающиеся» из привычного и уже надоевшего, и определили потенциал НФ к развитию. Но остались ли пространства «Новых запретных видений» сегодня?

Возможно, из-за полнейшего отсутствия цензуры, ныне собрать материал для подобных издательских сенсаций уже и не удастся...

Остаётся уповать на пресловутый «неформат»...

И снова, в который уже раз, приходится сетовать на невнимательность российских издателей и переводчиков: пропустить такую «альтисторию«! Тут и альтернативные биографии, и альтернативное фант. изобретение, делающее излишней, ни много ни мало, Первую мировую войну!.. И — дубль «Хьюго-Небьюла».

Впрочем, положение с русским переводом, похоже, выправляется: в 2012 г. выходит, наконец, антология «Альтернативная история», куда вошла и повесть «Поймать Цепеллин».

В достижениях русской альтернативно-биографической фантастики накопилось уже достаточно текстов, чтобы составить полноценную антологию, под условным названием «Альтерниана». И опус незабвенного Бориса Штерна займёт в ней доствойное место. По воспоминаниям Е. Лукина, «Чехов был всегда любимым Бориным писателем!» Не удивительно, что автор пожелал продлить жизнь классика, и получилась прекрасная вещь: живой мэтр самим своим присутствием мощно деформирует к лучшему нашу реальность.

«Фантасты и сказочники» — дело всей жизни И. Г. Халымбаджи. Сегодня, — во времена «сетевых игрищ», — трудно себе представить кропотливость собирательского труда, «перелопачивание» бумажных гор в библиотеках, — в поисках крох информации для составления исчерпывающей библиографии фантастики «одной шестой части света».

Гигантская (без преувеличения) переписка, попытки координации библиографии фантастики во всесоюзном масштабе... Для завершения подвижнического труда не хватило жизни. Но идея осталась!

По размаху эпистолярных трудов рядом с И. Г. Х. можно поставить только ещё одного — заокеанского — «фэна»: Г. Ф. Лавкрафта, — с его сотней тысяч(!) писем... Но если письма Г.Ф. Л. частично уже опубликованы, архив И. Г. Х. ещё таит немало открытий, скрытых в его переписке...

Таит «открытья чудные» и библиография И. Г. Х., выставленная в Фантлабе. Это — конспект-программа десятков будущих страниц фантлабовских библиографий...

Как бы ни изощрялись в космологических фантазиях авторы НФ, всё равно нет ничего красивей вида мироздания, коим любуется человечество , — к Вящей Славе Господней, — вселенской картиной, — со всеми её загадками и тайнами. Как сказал Р. Брэдбери в пультовом зале НАСА при виде первой подробной телефотографии колец Сатурна, переданной АМС: «Похожде, у Господа Бога воображения побольше, чем у всей Асссициации фантастов США...»

Удивительно точное попадание автора в классику фантастики для детей! Настолько безошибочно выбран приём, что им уже в наше время соблазнились авторы телевизионной экранизации, — тоже небезуспешной.

Эпос, начатый Брэдбери, продолжается в реальных проектах Марсианского общества со штаб-квартирой в США и — в конкурсах добровольцев на право НАВСЕГДА отправиться на Марс и стать первыми марсианами. — Первыми земными обитателями Красной планеты. Неуклюжие сооружения «модулей глубокого космоса» напоминают постройки «городов-призраков» Дикого Запада. Именно в них, — в обитаемом «космическом фронтире» — марсиане проживут оставшуюся жизнь — в крошечном поселении средь ледяной пустыни Марса.

Реальный сюжет вполне в духе «Марсианских хроник». Только без волшебных древних городов и каналов. Но марсианские первопоселенцы наверняка будут не раз перечитывать бредберианскую сагу...

Великий Леонардо, оказывается, изобрёл ещё и кинематограф... Что-то там хранится ещё, — в копилке фантастических достижений и открытий гиганта Возрождения. Тема «стимпанкового» Да Винчи далеко не исчерпана...

Хроноскоп Забелина — устройство, находящееся в целом ряду аналогичных фантастических изобретений, отражающих давнюю мечту наглядно увидеть «живое прошлое».

Союда же относятся и Клиометрикон писателя-фантаста Зебровски (в «фантлабе» его нет, к сожалению, в списке авторов), и Коллектор Рассеянной Информации (КРИ) братьев Стругацких, и, наконец, прибор, придуманный Томасом Шерредом (тоже нет в списке авторов «фантлаба»). Устройство, изобретённое героем произведения Т.Шерреда, можно бы назвать «абсолютным хроноскопом», позволяющим с невиданной чёткостью видеть события прошлого. Для хроноскопов в принципе не существует тайн. Так, в романе немецкого фантаста и «приключенца» Г. Л. Фальберга преступника уличает подобное же устройство.

Ко всем этим Н-Ф ухищрениям прибегают с очевидной целью разоблачить жгучие тайны минувшего, либо из неодолимого научного любопытства...

Тема Н-Ф хроноскопии наверняка гораздо богаче этого краткого перечисления, и заслуживает отдельного более развёрнутого разговора.

Жюль Верн пустил свой «Наутилус» в долгое странствие по всем морям и океанам Земли. Не удивимся, если «Наутилусом» ещё назовут не только атомную субмарину, но и межпланетный корабль. «Подвижный в подвижном»...

Число обзоров альтисторической литературы в России перевалило уже за второй десяток. К сожалению, авторы анализируют некий «малый джентльменский набор» произведений. Не избежал этого и С. Бережной, но есть в этой статье и приятное исключение: впервые у нас подробно анализируется образ альтернативного настоящего, созданный ещё в 1836 году Луи-Наполеоном Жоффруа-Шато: История всемирной монархии (Апокриф Наполеона). Автор эссе обнаруживает в этом произведении приём, эффективно используемый и более чем столетие спустя. Имеется в виду «текст из альтернативной истории», созданный, например, и Ф. К. Диком в его «Обитателе неприступной твердыни»...

Девизом этой статьи можно бы сделать заключительный авторский вывод: «История без сослагательного наклонения вообще не существует».

Радует оптимизм автора: у летающего супермена и сын должен оказаться летающим!

Брайан Олдисс ещё в 1973 г. отважился написать историю мировой (англо-американской) НФ. И сегодня, спустя более чем три десятилетия, книга сохраняет актуальность. Но, увы, заинтересовать российских издателей такого рода литературой пока не удалось никому. Ни одной серии фантастиковедения! Одни разрозненные попытки энтузиастов...

При всём восхищении Уэллсом, Лем обнаруживает в «Войне миров» и «ляпы» классика, — как же без них. — По поводу вампирских наклонностей марсиан Лем снисходительно замечает, что энергетическая ценность крови сравнительно мала, так что марсианам пришлось бы пить её десятком литров в день, что сделало бы их заложниками такой «диеты»...

Впрочем, марсианскими боевыми треножниками Лем восхищён в особенности, утверждая, что современная идея «стопоходов» (или, как их называет мэтр — педикуляторов) лишь приближается к блестящей находке Уэллса. Но и тут можно подискутировать о «проходимости» боевых транспортных устройств. Если хорошенько порассуждать, — можно обнаружить изъяны и в марсианской тактике. Но это уже , как говорится, совсем другая история...

В этой альтистории — сложной и неузнаваемой, как незнакомый иероглиф, А. С. Пушкин является... послом государя Павла Петровича в одном из княжеств островной империи Нихон. Своевольная судьба сводит опального поэта с новым секретарём здешнего французского посольства — Эдмоном Дантесом из Марселя...

По-видимому, читатель имеет здесь дело с редким случаем альтистории как произведения «искусства для искусства», — уж больно хрупко равновесие сил в бассейне Тихого океана, коль скоро хранить его в пользу России взял на себя труд великий поэт, — он же «могущественный и загадочный Тайхоу-сан...»

Среди множества изданий, посвящённых темам альтистории, нашлось лишь два авторских сборника альтисторических эссе: В. Лещенко и Поликарпова В. С. (Если бы... Неосуществившиеся сценарии истории. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1995. — 510с. (По ту сторону «зеркала»). Оба автора в поисках альтернатив совершили странствия по всей мировой истории. Кое-в-чём их выборы «узлов истории» совпадают. Впрочем, этих узлов столь много, что подобные сборники можно продолжать составлять и далее, и читателям не надоест...

Одна из многочисленных, составленных Сильвербергом, антологий, — посвящённая, на этот раз, альтернативной истории, причём тему задал сам автор-составитель.

В антологию вошли произведения Д. Браннера (Под знаком розы) и Ч. К. Ярбро. (Возвышение пауков)

Адресую свой отзыв составителям томов «Письма и рабочие дневники». По-видимому, в следующие издания стоит ввести добротный именной указатель. Для читателя весьма интересны будут ссылки на другие известные фигуры фантастики, связанные с именами АБС. Например, на И. А. Ефремова. Во втором томе «Писем и дневников» насчитал около 90 страниц (!) — со ссылками (иногда, — довольно пространными) на этого классика русской сов. фантастики. Кого АНС называл «Чифом»...

Произведения позднего периода творчества А. С. Грина оставляют впечатление, что писатель шёл к неким качественно новым для него художественным открытиям, соединяющим свободное владение перемещением в параллельные реальности воображения с одновременным умением отличать истинные миры от фальшивых. Проблема весьма актуальная и в современной фантастике, но знакомая ещё символисту и фантасту Грину.

В этой статье, написанной А. Балабухой для издания романа В. Рыбакова «Гравилет...» есть любопытный пассаж об альтернативной истории как «детской болезни всех фантастов». Наблюдение верное: практически все ведущие российские ( и не только) писатели-фантасты хоть раз в молодости обращались к «альтернативке». Прекрасно подтверждает это правило и опус Вячеслава Рыбакова.

Эта рецензия Станислава Лема — сигнал переводчикам и издателям: надо бы обратить внимание на «Торпеду времени» А. Слонимского. Вообще, следовало бы подумать о книжной серии, посвящённой предистории создания «альтистории».

Начинается произведение вполне обычно. Главный герой общается с нестарым ещё отцом (пишущим скучнейший и графоманский, в восприятии сына, роман). Из беседы обнаруживается полнейшее взаимное непонимание. Конфликт поколений? Кризис возрастов? (Модные ещё тогда, в 1980-е, темы). Так бы это и можно было квалифицировать, не прибегни автор к неожиданному и вполне фантастическому приёму: отправлению сына во времена молодости отца, в год собственного же, — сына, — рождения...

«Мир одного дня» 1949 г. оказывается для героя тем самым зеркалом, в котором он разглядел ранее для себя невидимое...

Восприятие литературного первоисточника оказалось многократно усилено удачной экранизацией, опирающейся на отличный сценарий. В итоге литературное творение оказалось сложным художественным синтезом: литературной фантастики-приёма, сценарной разработки с филигранной расстановкой акцентов и — блестящей экранизации, — с явными признаками поэтики советского авторского малобюджетного художественного кинематографа.

Классик немало размышлял о направленности эволюции разумных во Вселенной. При этом совершенство их внешнего облика ставилось автором в прямую зависимость от длительности эволюции — из недр животного царства к разуму. Впрочем, у Ефремова не все разумные, входящие в «Великое Кольцо», писанные красавцы и красавицы. Есть там и представители альтернативных ветвей, — чуждых человеку. И не вызывающих эстетического наслаждения внешним видом.

Негуманоидов, как можно заметить, вообще придумывать легче. Это заметно по множеству иллюстраций к НФ, где сонмы инопланетян своим обликом, мягко говоря, восторга не вызывают. Даже на цветных и глянцевых обложках. О «маленьких зелёных человечках» и прочих штампах уфологии и речи нет.

Перед писателем стояла сложнейшая задача, — доказать читателям единственную правоту ефремовской точки зрения, — истинной и высшей красотой могут обладать лишь разумные, повторившие НАШ путь эволюции. Пусть и на другой химической основе обмена веществ.

«Сердце Змеи» — как раз из этого направления писательских поисков. Недаром столько времени и усилий затратил в повести автор на сравнительное описание и изучение «фторных» инопланетян. Кстати, убедительных иллюстраций к этой повести до сих пор что-то не запомнилось. Художники набили руку по большей части в создании образов «чудовищных красавиц». И этим образам противостоят лишь «словесные портреты» инопланетян в изображении самого И. А. Ефремова...

Мэтр искал и находил свои эстетические идеалы не только в многообразии земного фигуративного искусства, — но и в воображаемых галактических далях.

В повести создан, пожалуй, и один из самых обаятельных в советской фантастике образов космического пришельца.

В беспризорной детдомовской стихии 1920-х как-то естественно оказывается и «свой в доску» Вася-с-Марса. Пришелец выступает здесь и автором своеобразного теста на правдивость: весьма хороша идея краснеющего от вранья потолка в детдомовской палате; пришелец Вася выступает ещё и в роли безошибочного пророка-прогнозиста, появляясь как раз во-время, чтобы создать эффект сказочного «хэппи-энда». В шефнеровской сказке, — самой весёлой и лиричной в творчестве писателя, — волшебно оживают традиционные персонажи НФ. Таким неповторимым свойством обладала только фантастическая проза поэта Вадима Шефнера...

Беллетристический отчёт о Гобийской экспедиции по ёмкости и свободной точности языка ничем не уступает художественному произведению. Не случайно очерки «Дорога Ветров» неоднократно включались в собрания соч. автора. Образность и насыщенность геологическими и палеонтологическими терминами делают это документированное произведение образцом «научной прозы», — в отличие от множества опусов советского «научпопа»... Логично бы дополнить «Дорогу ветров» страницами незавершённого классиком очерка популярной палеонтологии.

Стругацкие в «Волны гасят ветер» дают объяснение, почему среди остальных цивилизаций именно земляне создали институт Прогрессоров:как раз из-за отношения к собственной истории, — прогрессорство родилось из плача по земной истории. Продолжением этой темы является ныне тема «попаданства», не реализованная из-за цензуры в советские времена и столь популярная ныне.Тот же плач по отечественной истории в разные её времена, войны и царствования...

«Вне Безмолвной планеты» — теологическая альтернатива классической НФ. Космическое пространство в романе, помимо лучистой энергии, насыщено и сонмом духов, покровительствующих существам разных планет Солнечной системы...

Это, скорей, назидательная сказка — с весьма прозрачной и внятной моралью.

Даже необъятность межзвёздных пространств, — в НФ породившая всевозможные звездолёты и звёздные Ковчеги, — истолкована автором неким Божественным Карантином, — преградой на пути распространения заразы испорченных ложными — тупиковыми — путями следования цивилизаций.

Впервые, пожалуй, К. С. Льюис создал и фантастический образ Марса, — лишённого чудовищ, но населённого причудливыми обитателями, живущими в полной гармонии с данной им суровой картиной мироздания. Незабываем и созданный авторским воображением образ ночных марсианских небес — в свете ближайшей планеты-гиганта и множества астероидов...

Произведение приобретает неожиданную актуальность, — в той ситуации, на пороге которой стоит сейчас земная цивилизация: успехи дальнейшей космической экспансии зависят от цельности и полноты картины мира, какую усиленно пытается сформировать современная наука. И теология в этих образах познания и действия стоит далеко не на последнем месте...

Джонатан Свифт, пожалуй, оказался первым испытателем сатирической «оптики», — взглянул на человека с обеих её сторон, — увеличительной и уменьшительной. В это странное «зеркало» благодаря классику мы глядимся и поныне, получая разнообразные метафорические впечатления и ощущения, разглядывая человеческие страсти утрированными, а простые обычаи — гипертрофированными. Филологи называют эти приёмы гиперболой, а ещё — инверсией.

Но пошедшие следом авторы (да и читатели) увлеклись внешней и буквальной стороной, — простой, в сущности, идеей и обретаемыми с нею возможностями.

Инверсионные трансформации, применённые Свифтом (чего стоит хотя бы замена человека благороднейшим животным — лошадью), нашли меньше последователей, но всё-таки сей классик оказался, пожалуй, первым изобретателем тех применений «если-логики», которые гораздо позже обрели обобщённое название «научная фантастика».

Изумительным остаётся универсальность «Путешествий», — их одинаковая увлекательность как для детей, так и для взрослых всех возрастов. И как бы то ни было, — Свифт остаётся первым путешественником в столь отдалённые и разные страны человеческого воображения...

Очень «булычёвский» рассказ, — об искушении прижившегося на Земле и наделённого даром абсолютной мимикрии инопланетянина (искушении его же собратом, — соплеменником) — вернуться в истинный облик, — вовсе, кстати, на человеческий не похожий. Но инопланетянину-«приёмышу», — даже наделённому некими сверхспособностями, — настолько уютно в московской среде, он настолько опутан человеческими связями, что возвращение в «родную» среду не состоялось. Земное пересилило, и инопланетный москвич возвращается...домой, в Москву. Запомнилась последняя фраза вновь отдавшегося земным заботам героя: «... завтра предстояло выстоять длиннейшую очередь за кофе». Приметы ушедшего времени делают интонации этого рассказа ещё теплее.

Модель грядущего в романе «Люди как боги» весьма напоминает образ, созданный И. Ефремовым в «Туманности Андромеды». Общество будущего настолько совершенной организации, что нашим современникам там делать нечего: слишком высоки образовательные и нравственно-этические цензы. Кстати, именно эта утопия Уэллса входила в круг произведений, высоко ценимых классиком русской советской НФ. Но если Ефремов поместил свою утопию в далёкое будущее, Уэллс отправил своего героя-землянина в параллельное измерение.

Писатель, серьёзно пытающийся создать картину высокоорганизованного общества, сталкивается с проблемой потери интереса читателей к идеальной конструкции. Известно весьма ироничное отношение к «Туманности Андромеды» молодых современников Ефремова. Не избежал трудностей и Уэллс. Иной раз действие срывается в назидательные монологи обитателей Утопии. Но, тем не менее, идеальный, но привлекательный образ создан.

«Наши образование и воспитание — вот наше правительство» (Г. Дж. Уэллс. «Люди как боги») — вот краткая формула, объединяющая одно из лучших произведений Уэллса с мирами фантастики Ефремова и Стругацких.

Станислав Лем, резко негативно воспринявший американскую «НФ» 1960-х, высоко оценил, тем не менее, творчество Ф. К. Дика, которого считал «единственным американским фантастом, заслуживающим внимания». В 1970-х в Кракове начинает выходить серия «Станислав Лем рекомендует», куда, в частности, вошёл и том Дика в польском переводе. Серия из-за проблем с авторскими правами быстро прервалась, но её украшением, несомненно, стали сопроводительные статьи Лема. (Не менее интересна статья и к тому Стругацких («Пикник на обочине. — Лес.»)

Лем, пожалуй, единственный, кто столь подробно вник в один из центральных опусов Ф. К. Дика. Посвящённые взаимоотношениям «реальной» действительности и альтернативных реальностей НФ Дика, размышления С. Лема демонстрируют всю сложность и неоднозначность текста «культового» романа.

В редком для советской фантастики сюжете Лазарь Лагин исследует тему колаборационизма (в данном случае британский отставной майор сотрудничает с уэллсовскими марсианами). Странные какие-то марсиане, — в качестве знака одобрения показывают колаборанту... свастику. Аллегория более чем прозрачная.

Впрочем, приём, использованный автором в этой «уэллсиане» необычен: события показаны «с противной стороны», хотя и взглядом земного человека. Редкий случай показать марсиан с точки зрения с о ч у в с т в у ю щ е г о. Автор прекрасно понял силу приёма и вполне использовал его сатирические возможности, упущенные, кажется, самим Уэллсом...

В дополнение к «космо-опере» в фантастике, похоже, складывается жанр «клио-оперы». Тут есть всё: и пышные декорации, и батальные сцены, и речитативы, и хор верных соратников, и лирические партии... Волшебно меняются волей глав. героя исторические обстоятельства. Смута отменяется, Россия спасена и крепнет год от года. Не потребуется, пожалуй, и писанных кнутом петровских реформ.

«Солист-попаданец» до самого конца ведёт свою партию на протяжении всех трёх действий (томов) и в награду возвращается... нет не в свой постылый мир, но — в созданный им же мир альтернативной и могучей России. Занавес. Овации.

Автор, пожалуй, порадует благодарных слушателей... — пардон, читателей, — ещё не одним успешно развёрнутым альтисторическим либретто.

Только сейчас становится вполне понятен провидческий потенциал классика. И ныне можно лишь восторгаться точности футурологических предначертаний писателя.

НФ приём с возвращением из звёздной экспедиции, — лишь повод заглянуть в авторскую Историю Будущего. Здесь, — спустя полвека, — особенно впечатляет «букет» идей, сохранивших актуальность и ныне: придуманная и описанная Лемом урбанизированная среда весьма созвучна современным экспериментам с виртуальной архитектурой, а некоторые пейзажи будто списаны с современности: город — «ландформа», где архитектор соперничает с Природой, многоярусные гиперструктуры с иллюзией пребывания в открытом пространстве, и проч.

Вот этот достоверный «футуродизайн», пожалуй, — самое увлекательное в «Возвращении со звёзд».

Пусть автор и ошибся с направлением радикальной переделки человека, но чудовищная проблема гибельной транспортной техники остаётся особо актуальной и поныне. И снова приходится изумляться виртуозной способности фантаста к изобретению новых идей. Хотя бы — в обход общепризнанных «законов роботехники». Поскольку именно интеллектуальные машины у Лема становятся средством преодоления запретов на агрессию. Совершить насилие человеку над человекм невозможно, но можно запрограммировать робота сделать это. На фоне современной всеобщей либеральной политкорректности такое преодоление запретов А. Азимова, сделанное ещё пятьдесят лет назад, особенно выразительно. Подобное «дистанционное насилие» во множестве совершается в сегодняшнем «наступившем завтра». Инъекции гуманизма, столь обильно вводимые человечеству, — вовсе не помеха росту масштабов реального насилия.

«Девочка из будущего» создавалась в те времена, когда верилось в «Прекрасное далёко», — Грядущее Позитивное, где воплощены многие лучшие ожидания. Прошло чуть больше тридцатилетия, — и ныне в фантастике господствуют модели Грядущего Негативного, куда помещены в основном сегодняшние страхи. На этом кромешном фоне Алиса остаётся «прогрессором» светлой альтернативной реальности, — в отличие от многочисленных «попаданцев», штурмующих минувшее в надежде предотвратить конец собственного мира...

В дилогии Войскунского и Лукодьянова именно вторую часть хотелось чаще перечитывать, — несмотря на то, что и «Экипаж Меконга» вроде бы не меньше насыщен приключенческим действом. Причина, думается в возросшем мастерстве авторов. Быть может, тут и меньше щедрости Н-Ф идей, чем в первой части дилогии, но психологическая составляющая вышла на первый план. Главный герой вполне обретает земную родину, и процесс этого обретения получается весьма достоверным.

Повесть эта, прорвавшаяся к советскому читателю ещё в 1967 г. на страницах альманаха «НФ», относится к, так сказать, «широкоспектральному» направлению северо-американской фантастики. Не скованные цензурой авторы, свободно перебирают целый «спектр» будущих Америки, примеряя на свою страну различные утопические и антиутопические одеяния. Смотрите, мол, что может получиться, если... — как в данном случае, — в нашей стране восторжествует теократия. Смотрите, как с ней, в случае чего, нужно бороться.

Подобные произведения создавались в спокойной уверенности, что «у нас это невозможно». Быть может, благодаря именно раскованности воображения и удаётся поддерживать равновесие многосложного социума в США. Хайнлайн был как раз вот таким «мастером равновесия».

Хотя, впрочем, иранскую теократию второй половины ХХ в. предсказать не удалось никому...

«Атомная робинзонада Робера Мерля» — так назвал роман один из советских критиков.

«Мягкий» вариант ядерной катастрофы, — человечество (в доступной восприятию главного героя части Европы) уничтожила «чистая» бомба, да и «ядерная зима» не наступила...

Читателю, приняв правила предложенной автором игры, остаётся следить за выживанием маленькой общины людей, связанных приятельскими отношениями ещё с «докатастрофных» времён. Автор облегчает задачу, сообщая точнейшие психологические мотивировки каждому из действующих лиц, а главный герой с успехом и до конца выполняет функции «харизматического лидера».

Повезло и с переводами, — они выполнены профессионально.

Автор оставляет своих героев после нескольких перипетий успешного выживания с горько-ироничным комментарием в завершение:«теперь мы можем с оптимизмом смотреть в будущее...»

Один из лучших «постатомных» романов, переведённых на русский. И одно из лучших произведений Р. Мерля.

Роман, впервые изданный ещё в 1953 г., несомненно относится к классике альтернативной истории. Сравнительная редкость приёма, использованного автором, заключается в том, что главный герой — обитатель альтернативного варианта исторического развития США, где Юг победил Север в Гражданской войне. Записки человека из иной реальности и составляют основу романа.

Развёртнута весьма убедительная картина отсталых альтернативных США 20 в., где на Бродвее высятся пятнадцатиэтажные (!) небоскрёбы, повсюду царит бездорожье, а в экономике процветает система кабальных пожизненных контрактов.

И вот в этой-то отсталой стране учёные умудряются сконструировать машину времени. Её испытателем и становится главный герой...

Заключительная часть романа значительно слабее развёрнутой интродукции. Автор не устоял перед соблазном использовать тему классического парадокса времени, — герой самим фактом своего появления на поле решающей исторической битвы Гражданской войны меняет её исход на противоположный, тем самым разрушая собственную реальность... (В сюжете шестидесятилетней давности главным являлся именно парадокс времени, а не альтернативная история. Вот это естественное за полвека смещение акцента восприятия произведения с хроностранствия на альтисторию, пожалуй, — самый характерный момент, о котором не подозревал, наверное, и сам автор).

Интересно, что по числу переизданий на английском роман делит первое-второе места с «Человеком в Высоком Замке» Ф. К. Дика и по праву вошёл в одну из лучших российских антологий АИ.

Благодаря АНС был завершен, а фактически, написан заново роман малоизвестного ныне писателя Г. Гребнёва «Мир иной». Произведение воспринимается теперь как ретростилизация, — повествование о случайной находке под толщей вулканических отложений межзвёздного космического корабля с живым обитателем...

Самое ценное в произведении — достоверные образы героев из начала 20 века. Основу сюжета составляет контраст взаимоотношений внутри земного экспедиционного коллектива с беспрецедентными свойствами уникальной находки. И, конечно, — финал, оставляющий надежды на оптимистический исход.

Неплохо бы реконструировать творчество Г. Гребнёва на отдельной странице «фантлаба».

В «Таис Афинской» запоминается образ пределов Ойкумены: неудача индийского похода Александра Македонского не в последюю очередь связана с грубой ошибкой его учителя — Аристотеля — в определении реальных размеров обитаемого мира, — Земли.

Этот образ малости освоенного пространства проходит по разным произведениям мастера. И люди далёкого будущего (Туманность Андромеды) также сетуют, что со своими зваездолётами «топчутся» на крохотном пятачке в несколько десятков световых лет. Не случайно Ефремов фиксирует высшей точкой развития грядущего человечества Эру Встретившихся Рук, — эру подчиняющихся сверхпространств...

Редкостная авторская цельность и последовательность делает «Таис» как бы «встроенной» в систему широчайшего и мощного — «ефремовского» — мировоззрения и мироздания.

НФ произведения А. Кларка из тех, что сбываются.

Вот уже объявлено, что экспериментальную модель космич. лифта собираются строить уже в середине 21ст.

Всё дело, наверное, не только в успехе нанотехнологий, но и в азарте штурма «ближних небес», куда ведёт кратчайший лифтовый путь из земного «гравитационного колодца».

Небеса штурмуют по разным направлениям. Уже построен космопорт в мексиканской пустыне, откуда в ближайшие годы будут г о р и з о н т а л ь н о стартовать суборбитальные (пока) «спейсшипы». Билеты продаются...

И предложенная Ю. Р. Арцутановым всего лишь в 1960-е идея: «в Космос — на электровозе» уже стала темой инженерной практики...

Интересно, — а сколько будет стоить билетик на космический лифт?

«История Будущего», созданная У. Ле Гуин, включает и эту историю, названную автором «Противоречивая утопия».

Планетная система с двумя близкими планетами, разными по социальному устройству. Волей автора, на одной из этих планет, где люди избрали путь развития социальной анархии, живёт гениальный математик, которому суждено разработать основы мгновенной внепространственной связи (у Ле Гуин установки нуль-связи названы ансиблями). Похоже, роман занимает центральное место в мирах автора: населённая вселенная, выдуманная мэтром, может существовать и развиваться лишь в мгновенном внепространственном соединении. Вне мгновенной связи отдельные миры обречены на войны и регресс.

Убедительность произведения в том, что автор наглядно показывает вызревание открытия в культуре общества, связанного суровыми законами общественного выживания на бедной ресурсами планете. Ле Гуин, пожалуй, как никто другой, способна создавать яркие эмоциональные образы по строгим правилам НФ, делая сюжет безошибочно узнаваемым — «легуиновским»...

Написанный в разгар «холодной войны» и опубликованный в переводе на русский в 1964 г., рассказ является одним из тех произведений фантастики, благодаря которым стала ясна вся абсурдность стояния на грани взаимного уничтожения. Если стрелки часов атомного апокалипсиса и не сошлись на двенадцати, то лишь потому, что нашлось достаточно здравомыслящих людей, способных внушить своё здравомыслие большинству. Таково и свойство, и эффект творчества Айзека Азимова.

Вот только в современной политике «сердобольные стервятники», — и вовсе не инопланетные, — никак что-то не переведутся...

Приведённые здесь негативные отзывы, думается, имеют простой причиной плохой перевод, по которому читатели знакомились с шедевром Лейбера. Никто ни «Хьюго», ни «Небьюлу» просто так не присудит.

А вот назвать лучший русский перевод, увы, пока затруднительно. По всей видимости, этот образцовый перевод «Странника» пока не сделан. А потому и трудно читателям оценить красоту классического уже текста.

Весьма впечатляюща картина внезапного вмешательства в размеренное земное существование чужой сверхцивилизации, предстающей как грозное космическое явление.

Разочаровывает другое: авторская концепция разумного Космоса, где, оказывается, действуют примитивные отношения «полицейский-преступник», «беглец-гончая», и проч. И где Земля — некое заповедное захолустье, населённое отсталой расой... Но это, скорее, относится к устоявшимся литературным штампам НФ. Впрочем, это уже история...

Вместе с тем, в романе присутствует великолепное у Лейбера соединение скепсиса и романтики, цинизма и вдохновения.

«Противоположность смерти не жизнь, а — воображение». Вот максима-афоризм Лейбера, которую не следует забывать, читая избранные произведения мэтра фантастики ХХ века.

И, право же, — стоит хотя бы изредка внимательно перечитывать «Скитальца-Странника». Чтобы не пропустить выразительные отступления, блестящие даже на фоне происходящей с Землёй «контакт-катастрофы». (Одна только ода приливам — «нептунова арфа» — чего стоит!)

Составители страницы оказалмсь невнимательны: в книге «Агент Византии» имеется сопроводительная статья Айзека Азимова «Случайность в истории» (написанная для первого издания романа), где и сам классик не прочь поискать характерные «узлы» и «пункты» истории, чреватые альтернативами. Так, грандмастер спрашивает, — как сложилась бы история нашего мира, не успей Ф. Д. Рузвельт дать ход письму, подписанному с подачи Лео Сцилларда А. Эйнштейном, — о необходимости начала работы над А бомбой. Письмо попало на рабочий стол президента в одну декабрьскую пятницу, а на следующий день японцы напали на Перл-Харбор...

Не менее интересны и авторские комментарии в том смысле, что «Агент Византии» опирается на академический опыт автора. Но одновременно это и форма почти научно-исторического эксперимента.

«Если бы я не читал НФ, я бы не приступил к изучению Византии» (Тертлдав) Интерес к изучению реальной и состоявшейся истории вызван — у тогда ещё школьника — во-время прочитанным романом Де Кампа «Да не опустится тьма!»

С тех пор автор и сам составил собственные «Четыре правила» создания достоверных текстов альтистории. Они весьма простые:

необходимы, помимо обильного чтения, —

- изучение как можно большего объёма информации;

- работа с первоисточниками;

- опора на собственный опыт;

- отсев из уже созданных произведений максимума случайного и лишнего (до 95% первоначально собранного материала и написанных текстов).

Впервые эти правила были определены в авторском интервью ещё в 1995 г.