Что такое «мой автор»? Это когда ловишь отдельный кайф от того, как написано, но и что написано — в кассу: цепляет, увлекает, держит. И от книги остается ощущение интересного разговора с умным человеком.

Своих авторов читаешь подряд, всё что есть. Потому что мастерство и мозги не то чтобы совсем не пропьешь, но... Таковых не так уж много для меня: Веркин, М.Галина, Дивов, Логинов, Далин, М.Успенский; когда-то в их число входили Дяченки, Лазарук, А.Иванов...

А теперь вот еще Иевлев!

Я не могу точно объяснить, в чем кайф. И не могу поэтому рекомендовать этот роман всем. Пожалуй, он зайдет читателям схожего с автором возраста (выше среднего) с естественнонаучным образованием в анамнезе. А может и не зайдет...

Но примерно так. Цепляющих меня лично ракурса у Иевлева два, назовем их психология и футуризм. Ведь главное в романе — это таки отношения между людьми. Наверное, прописаны они не настолько тонко, но и автор понимает ведь, что не Чехов. Умная ирония в качестве отмазки — и мне вполне заходит, ибо в моем восприятии ирония не совместима с «картоном». А картинка будущего ну прям очень любопытна! Неплохо проработанная вглубь именно тех трендов, которые сами кажутся сегодня наглядными, но социальные последствия их неочевидны. Автор попытался представить будущее как бы системно. Что-то подобное в книгах А.Андреева (Мерси Шелли)...

(Вот в качестве рекомендации: если вам нравится Шелли, плюс упомянутые выше авторы, Иевлев тоже наверняка зайдет.)

Почему оценка не 10? Потому что с котом Шредингера автор переборщил, имхо. Слишком его много в некий момент становится, кота в смысле. А я всё же физик по первому образованию, кванты кое-как понимаю, насколько это вообще возможно, и не вполне разделяю видимую убежденность автора, будто копенгагеновская интепретация, вправду субъективистская по своей сути, прям вот так напрямую означает неразличимость реального и виртуального и возможность формирования «реальных» миров отдельно взятым сознанием («мышь Эйнштейна»). Да, что-то такое есть. Но фантдоп он на то и фантдоп, что доказательств не требует: аксиома, вот так устроен мир в данном нарративе. Шредингер тут особо и не нужен...

Выверт сюжета в последней части спас этот роман в моих глазах от совсем низкой оценки. Я ведь мог его и не дочитать...

Да, мир сфантазирован круто, и вникать в него интересно, и даже герои поначалу какие-то более или менее живые, как минимум вот этот вот путеец со славянской фамилией (не помню). То есть, первая часть на твердые 7-8.

Но дальше... Герои, начиная с главного, оплощаются, видно, что автор не хочет и/или не умеет их вглубь прописывать. И эта вот картонность, плюс спешливая голливудщина сюжета вкупе с недоумением по поводу возникающей таки картины устройства «вывернутого» (имхо, более точный перевод) мира — начинает раздражать.

Ну да, вопросы физматематические в последней части снялись — оказалось, что роман не об этом вообще. Оказалось, что, слава богу, роман хотя бы о чем-то. Что это попытка «литературы идей», поскольку до «литературы людей» здесь как до Пекина раком. Далеко не самая удачная попытка: идея о субъективности восприятии таки достаточно банальна.

Да, роману 50 лет, и для тех времен, наверное... Но я-то прочел сейчас. Ну что ж, любопытно, более или менее читабельно.

Ну нет, с «Посмотри в глаза чудовищ» сравнивать этот роман неуместно. Здесь некая претензия на боллитру. Совершенно обоснованная, если говорить о владении языком. Язык шикарный! Прям наслаждаться можно, в отрыве от сюжета и всего остального.

А если представить, что языка нет, если как бы редуцировать эту составляющую удовольствия от книги? (А книга должна, имхо, прежде всего приносить читателю удовольствие — другое дело, что каждому оно своё.) Много ли останется?

...«Чешую ангела» скорее следует сравнивать с текстами Идиатитуллина или Крусанова. Или у меня такая вот ассоциация (возможно, странная), из недавно прочитанного: «Финист — Ясный Сокол» Рубанова. На мой вкус, всему упомянутому роман Максютова проигрывает. Чего ему не хватает? Одним словом: не хватает цельности. Такое впечатление, что автор взял дюжину шикарных рассказов — и эдак аляповато запилил из них крупную форму, выложив маловразумительным паззлом на дешевую голливудскую основу про_спасение_мира. Финал — вообще бредятина какая-то, уж извините.

То есть, сюжетная линия, увы, не цепляет ни разу. Кабы ни стиль и зарисовки, скучно было бы. А вся поэтика гораздо короче выражена Окуджавой:

«В земные страсти вовлеченный,

я знаю, что из тьмы на свет

шагнет однажды ангел черный

и крикнет, что спасенья нет.

Но, простодушный и несмелый,

прекрасный, как благая весть,

идущий следом ангел белый

прошепчет, что спасенье есть.»

Это не фантастика, конечно, это сказка. Что для Далина, впрочем, вполне характерно.

Пишет Макс Далин, конечно, классно. Гладко, звонко. И невычурно, без избыточного стиля, прущего из боллитровцев, которым нечего сказать.

Автору сказать есть что. Кто-то, впрочем, сочтет, что автор повторяется из романа в роман, мусоля тему ксенофобии. Но ведь его вправду «волнует» эта тема... дурацкое выражение, ага, «волнует», тьфу; нет — его бесит это явление, искренне, до колик! И вся мерзость, которую всякий не потерявший совесть человек легко различает во многих деяниях рода людского... Ну да, ну да. И все же слишком пафосно. Слишком идеалистично как-то всё. Если воспринимать как сказку — то нормально, но для взрослых как-то оно чересчур наивно, как-то лубочно чересчур.

Ну да и ладно. Зато читается взахлеб. Что, наверное, главное.

И, увы, многое из романа, написанного до 02.22, оказалось болезненно актуальным после этой даты. Неудивительно. Предощущение мировой войны носилось в воздухе. И вот она развертывается на наших глазах. И думаешь: а может, и правильно? Ну, уничтожит себя вскоре человечество. Может, и поделом? :))

Замечательный рассказ! Добродушный, светлый, немножко волшебный, но очень жизненный, написанный классным языком, с выверенным по темпоритму хроникальным сюжетом. Восхитительный финальный аккорд подсказал источник авторского вдохновения. Ведь действительно, когда-то, и не так уж давно, Швеция воспринималась как родина Астрид Лингрен, а не Греты Тунберг. Я перечитал Линдгрен всю. Вслух, сыну. Гримм, Андерсен — это всё же лишь сюжетность, а Линдгрен (как и Сент-Экзюпери) — нечто большее. Именно на ней следует воспитывать в детях человечность. «Мио, мой Мио» по сей день считаю одним из лучших произведений мировой литературы. Жаль Швецию, погрязшую в тунбергах. И если сами шведы тронулись умом куда-то не в ту степь, пусть хотя бы в русской культуре, на русском языке сохранится духовное наследие великой шведской писательницы.

Я уже не помню, где и как узнал про эту книгу. Но очень рад, что узнал, скачал и прочел. Внес в личный топ еще одну фамилию. Теперь постепенно скачаю и прочту всё, что написал Павел Иевлев. Потому что это здорово! Шикарная, настоящая литература, причем не высосанная из пальца избыточная боллитра, а нормальный современный текст умного талантливого автора с прекраснейшим чувством языка. Такое можно читать, получая удовольствие от самого процесса чтения, безотносительно контента. А если еще и контент увлекательный...

Но вот вопрос: почему ж я тогда не поставил роману десятку? Как-то не повернулась рука... Почему?

Мат? Да нет, я совершенно нормально отношусь к его уместному (!) использованию — как у Алексея Иванова (напр., «Блуда и Мудо») или у Лео Каганова, когда обсценная лексика не заменяет собой нормальную, а дополняет её, играя свою особую роль от создания образа персонажа до сюжетообразования, как в «Масле» Каганова. Здесь мат выполняет роль эмоционально насыщенной лексики, как обычно и в реальной жизни. Он совершенно естествен, не коробит ни разу!

Однако, не осталось полноценного ощущения цельности. Жанровой, что ли, цельности, даже не знаю как сказать. Похожие «проблемы» наблюдались у Андрея Рубанова, у Дмитрия Костюкевича, у того же Иванова — как, видимо, и у других авторов, которые затаскивают свои тексты в рамки жанровой прозы отчасти искусственно, будучи потенциально шире таких рамок. Этот эффект преодолевает Веркин, его умудряется как-то избегать Щепетнев, а вот у Иевлева получилось не на 100%.

Конкретнее, наверное, вот что скажу. Роман начинался как некая буффонада, стеб с налетом абсурда, альбом карикатур на людей и на явления, прописанных столь ярко и ёмко, что хочется растащить на цитаты. (Причем желание сие напомнило мне скорее о Пьецухе, чем о Пелевине.) Берем обычный провинциальный городок, запихиваем его в День Сурка и смотрим, что получится, добавляя пару умных, едких и циничных комментаторов происходящего (ГГ и его приятель политолог).

Но автор-то задумал драму, причем сложную и красивую. «В любви и смерти находя неисчерпаемую тему». И как-то не до конца состыковалось. Текст стал к финалу серьезнее и мрачнее, но я же «не с той стороны» познакомился с ГГ, да и образ Анюты остался недостаточно насыщенным. Сочувствия не хватает, внутренняя логика слегка барахлит. Финал автор, пожалуй, вытащил, сделав красивым, человечным и даже отчасти хэппи. Но для этого ему понадобилась пара небольших рояльчиков: с тульпами, с совсем уж абсурдистским балом. Возникло ощущение некоей скомканности, незаконченности отдельных мазков, хотя вроде бы темпоритм нигде не сломан и не надорван: весь текст читался на одном дыхании с первой до последней строчки. Вот рыбак, например, — образ сильный и якобы значимый — он зачем был вообще?

Профессиональные критики, наверное, куда точнее и грамотнее разложат всё по полочкам. Я лишь попытался выразить свои ощущения. Получилось, пожалуй, не слишком удачно. Но подумалось, что такому роману хотя бы один отзыв на Фантлабе нужен. Ибо прекрасный же роман-то!

Есть «литература людей» — и «литература идей». Здесь явно последняя, экзистенциальной глубиной не отягощенная; ненавистники ФМД могут смело брать книгу в руки. При этом ни о какой «картонности» персонажей речи нет. Их мотивы более или менее прописаны и понятны. Да, в рассказах Костюкевича я встречал куда точнее выписанные, более глубокие экзистенциальные конфликты. Но здесь — думаю, просто цели такой не было. Мотивы героев прописаны достаточно, чтобы не вызывать недоумения. Но предметом исследования романа является не личная психология, а социальная.

Литература, как и дьявол, — в деталях. Именно способность писателя подмечать вокруг себя «говорящие» детали и доносить их до читатели точно и кратко, взамен многостраничных теоретических рассуждений, отличают литературную беллетристику от эссе, научных работ и графомании. Так вот, в «Этике Райдера» персональных деталей, раскрывающих характер и внутреннюю сущность персонажей, явная нехватка. При этом у Антона (пожалуй, «самого главного» героя) даже свой «Черный человек» имеется — персональный глюк, заставляющий рефлексировать. (А ближе к финалу схожий глюк появляется и у Печи). А у Вилле есть память о бегстве из Израиля (сильная сцена!) как основа жизненных ценностей. Но внутренние конфликты героев не являются основным контентом, проработаны достаточно условно, и цельного впечатления, «оживляющего» героя, заставляющего ему сочувствовать, не возникает.

Зато деталей социальной психологии — море. Именно они придают достоверность роману. Достоверность — именно в смысле глобального развития сюжета. Ведь роман нельзя назвать антиутопией. Да, мир к 2030 году пережил некую катастрофу, но для сюжета она не имеет никакого значения, авторы просто таким образом сократили театр действий до пределов лично известных им территорий. Триггером сюжета является «самый обычный» контакт, ничего такого поначалу не предвещающий. И просто расписано совершенно естественное развитие событий с учетом того, что сейчас представляет собой человеческое общество.

Отсутствие явного основного конфликта делает сюжет, по сути, хроникальным. Известная условность героев не позволяет удариться в сопереживания, оставляя главным инструментом восприятия текста разум, а не сердце. Вынесенная в название «этика» не превращается в догматическую «мораль», но и глубинной «нравственностью» особо не обрастает. И в итоге — в романе нет очевидно правых и виноватых. У каждого своя правда, как и в жизни. Авторы ставят вопросы, но однозначного ответа на них не дают. «Думайте сами, решайте сами.»

И это прекрасно, но авторам, как мне кажется, хотелось другого, большего. Хотелось показать глобальное через призму локального, личного, чтобы «и уму, и сердцу». Стремление похвальное, но призма-то нечеткая, мутная. Ум зацепился, но сердце чаще биться не стало. Скажем, последняя сцена, играющая роль развязки, выстроена так, будто главным конфликтом романа является внутренний конфликт Антона (развитию которого активно способствует его персональный глюк). Но лично я к герою как-то прикипел не особо... И восприятие лишается цельности.

Оценку я, пожалуй, немного завысил. Потому что для первой пробы пера в крупной форме у авторов получилось очень мощно! И потому что такой «жесткосоциальной» фантастики, наверное, сейчас не хватает. Новый роман авторов обязательно прочту!

На мой взгляд, оценка сборника — это не среднее арифметическое оценок входящих в него вещей. Его, как и творчество отдельного автора, следует постараться воспринять как некую цельность — и оценить именно ее. Тогда оценка будет скорее тяготеть к лучшим вещам в творчестве/сборнике, чем к абстрактному среднему.

В таком ракурсе собранный Андреем Синицыным сборник следует признать откровенно удачным. В обрамлении подписанных мэтрами, но проходных рассказов — несколько очень качественных текстов. Выделяются два, совершенно разные: Дивова и супругов Белаш — тот редкий случай, когда я полностью солидарен в своих оценках с фантлабом. С творчеством Дивова я знаком давно и подробно. Вошедший в сборник рассказ далеко не проходной. Пожалуй, это смысловой отблеск «Объектов в зеркале», многослойный в лучших традициях. С Белаш я познакомился совсем недавно и до сих пор не перестаю удивляться, как автор (единый в двух лицах) такого уровня мог пройти мимо моего внимания. С их вошедшим в сборник рассказом прямая ассоциация у меня — «Погребенный великан» Исигуро. Два этих прекрасных текста вовсе не странно поставить рядом.

А еще в сборнике есть классные рассказы Логинова, Онойко и Шаинян — и даже этой пятерки хватит, чтобы оценить его достаточно высоко.

Автор пытался сыграть на чужом поле. Но взрастить что-то новое и интересное на известной еще как минимум древним грекам, конкретно взрытой Желязны, поюзанной десятками авторов и, наконец, перекопанной Фраем вдоль и поперек, пусть и весьма плодородной равнине яви/сна — дело явно тщетное даже для такого мастера. «Пограничную идею» (навеянную, что ли, недавним тухлым циклом п/р Лукьяненко?) я бы прорывной не назвал. Хотя написано живенько, это да...

Странно. Вот ну ничего толком ругательного не скажешь про эту книгу. Мир интересен, язык хорош, сюжет динамичен, не проскальзывает и не провисает, герои... ну а какие вам еще герои в типичной жанровой прозе? И пафосности дешевой в тексте нет почти, и глупостей явных нет вовсе. Всё разумно, всё по делу. Почему ж так скучно-то? Почему не хочется продолжение читать, хотя сюжет оборван «на самом интересном месте»?

Чего-то не хватает... Искры какой-то жизненной. Слишком правильно сделано. Видимо, по тем модным лекалам, что заданы популярными эпопеями от Мартина и Ко. Любителям эпической прозы такое должно вроде нравиться. (Хотя сами они говорят: эпичности мало). А я вот как-то не проникся. Мне хочется текста, так сказать, рожденного, а не смонтированного. Хочется не только интриги, но и умной иронии. Не только объема, но и глубины. Не только... но и... Того, что есть у Ротфусса, и, безусловно, у Габриэла Кея, что было у Теда Уильмса и проскальзывает у Аберкромби...

В целом, по общему восприятия: ближе к Камше, чем к Пехову. Может, местами Вегнер, но ни разу не Сапковски.

Объем проделанной работы оценил. Восторга, мягко говоря, не испытал. Как-то так, уж извините.

Фабула вроде классическая. Потерянная любовь, путешествие ради нее [в царство мертвых;к золотому шару]. Но фейерверк фантазии просто сумасшедший! В один рассказ втиснуто сразу несколько оригинальных миров, каждого из которых хватило бы на отдельную повесть. И проблема в том, что рассказ получился слишком сложным по конструкции, слишком емким на образы и аллюзии. Его трудно воспринимать в режиме развлекательного чтива. В то же время, вчитываться и стараться разложить всё рационально по полочкам — тоже не прокатит: сносит мозг. Рассказ вообще трудно читать как прозу. Это скорее поэма: судя и по звучанию языка, и по емкости аллюзий и ассоциаций. Мне кажется, автор и писал текст как стихи, цепляя скорее эмоции, чем разум, опираясь на эстетику, а не на этику. Но тогда и критерии оценки нужны иные. Стихи часто бывают «непубличными», написанными скорее для себя — набор образов и ассоциаций сильно цепляет самого автора, но далеко не у всех создаст адекватный нарратив...

Рекомендовать рассказ любителям НФ сложно. И объективно оценить сложно. Кто-то расплюется, кто-то испытает восторг. Очень на любителя. Но красиво же, черт возьми!

К истории «Конгрегация» имеет отношения куда меньшее, чем книги Кея или Валентинова, не говоря уж о Маккамоне, Трускиновской или Алексее Иванове. Исторический антураж тут — не более чем антураж, да и тот не прописан толком. Люди в романе действуют — современные, мыслящие в понятиях 21-го века, ну от силы 19-го, но никак не 15-го. Нельзя отрицать, что «Молот ведьм» оказал на автора некоторое влияние, заставив покопаться в интернете (но вряд ли в архивах), и идея преобразовать средневековую инквизицию на основе этических и правовых представлений нового времени весьма любопытна, но это не более чем «мысленный эксперимент», вроде кота Шредингера или мыши Эйнштейна. Впрочем, вставки латыни добавляют тексту шарма и познавательности. Это, конечно, далеко не язык «Золота бунта», буквально погружающий в атмосферу времени, но и не искусственные старорусские изыски «Лавра»...

То есть, «Стезя смерти» — вовсе не исторический детектив. И не исторический, и не детектив на самом-то деле. Ибо с жанром романа определиться трудно. Для одних читателей (для меня, например) это достоинство, для других — недостаток. Ведь жанровая принадлежность — не просто литературоведческий ярлык, это еще и некий набор «правил игры», шаблонов и штампов. Несоблюдение которых раздражает «жанрового» читателя, чьи ожидания оказываются обманутыми или исковерканными. Автор не то чтобы игнорирует оные правила, но не стесняется их нарушать, меняя по ходу пьесы в угоду собственным представлениям о должном. Многие претензии к книге, высказанные предыдущими комментаторами, происходят, имхо, именно отсюда.

Вот смотрите. Поначалу перед нам действительно детектив. Неторопливый, затянутый, даже занудный. Причем читатель, в отличие от ГГ, явно догадывается, кто виновник (то есть, в терминах романа, «третий») — и это не может не радовать любителей жанра, чьё удовольствие во многом и состоит как раз в том, чтобы почувствовать себя умнее пусть не автора, но хотя бы следователя. Одна беда: первая половина столь медленная, перегруженная совершенно лишней для жанра рефлексией ГГ и диалогами, раздутыми ненужными для детективного сюжета деталями, что хочется прямо таки бросить эту мутотень — ведь если ГГ всю вторую половину книги будет столь же неторопливо и вдумчиво приходить к выводу, к которому читатель давно уже пришел...

Но читавшие первую книгу цикла понимают, что не всё так просто. Что такой вот у автора якобы неторопливый стиль. А скорее, думаю, нарочитый прием, создающий контраст сюжетной динамики. И вроде бы ненужные детали на самом деле будут важны для чего-то впоследствии. Действительно, повествование «взрывается» примерно на середине. Причем взрывается совершенно за рамками детективного начала, глубоко ныряя в психологию, в этический внутренний конфликт нехилого такого уровня, прямо-таки попахивающий ФМД (если кто не знает — это такой наркотик, особенно сильно действующий в сумерках, в слякоть и в условиях эмоциональных терзаний юношей, обдумывающих бытие). «Детективщики» могут почувствовать себя в дураках: оказывается, было не так уж и важно, кто «третий», суть вообще не в этом... Автор, однако, понимает, что до «Великого инквизитора» не дотянуться. Да и незачем на самом деле тянуться в ту сторону — так ведь можно и тех читателей, что остались после возмущенно захлопнувших книгу любителей детектива, растерять. Заглубление в вязкую материю тонкой психологии чревато потерей темпа. А нам нужно что-нибудь пошустрее «Фауста» Гете. И автор «выворачивает» жанр еще раз — в сторону мистического триллера... Я лично ощущал себя как на гоночной машине, проходящей резкие повороты на скорости далеко за 100.

Стремление автора ставить серьезные вопросы, копать поглубже, исследовать конфликт внутренний, а не внешний, и сюжетной динамике придавать соответственное измерение (когда меняются не только внешние обстоятельства, но и внутренний мир героев), оставаясь при этом в рамках развлекательной беллетристики — вызывает несомненное уважение. Другое дело, что здесь есть неминуемое «диалектическое» противоречие. Идеальный баланс между популярностью и глубиной литературы, наверное, вообще недостижим. А более или менее пристойный требует изысканнейшей «инженерии душ», чтобы буквально двумя словами — всю суть... Язык у автора хорош, спору нет. И умение отражать в словах эмоции и «движения души» — несомненно, присутствует. Но всё же автору не хватает чего-то, чтобы не «проговаривать» то, что в идеале должно оставаться между строк. И дабы не терять темпа, текст вынужден терять глубину.

Я критикую? Ну да. Но это по меркам «большой литературы». По меркам же развлекательной перед нами — оригинальное, мощное и интересное произведение, достойное всяческих похвал. Чистой «развлекалове» я больше 8 не ставлю...

Так вот. Что не получилось. Не получилось по-настоящему глубоко донести внутреннюю мотивацию ГГ. Словами она вроде объяснена: чувство долга и всё такое. Но конфликт, грубо говоря, между долгом и предательством, который, мне кажется, задуман как основной для романа, в глубине своей остался недораскрыт. Не хватает какого-то со-чувствия, со-переживания. Умом я понимаю, что так могло быть, что человек вполне мог так себя повести, предпочесть одно — другому. А душой — не верю до конца. Заметим, меня вовсе не волнует, положительный ГГ или отрицательный — хотя этот глупый вопрос вполне может оттолкнуть от книги еще целый сонм жанровых читателей. Всё относительно, герой поступил так, как он поступил, с присущими реальной жизни цинизмом и жестокостью — ну, вот такие у него, значит, представления о должном, о «высшей справедливости». Плохо то, что выводы об этих представления я делаю умом, по итогам сюжета, но не чувствую их заранее «внутри» миропонимания героя. И конфликт получается, пусть и серьезный, жизненный, но в рамках данного текста — отчасти надуманный, слишком рациональный, на уровне разума, а не души. Но ключевые жизненные решения люди принимают вовсе не умом. Да и мне все же хочется не только задуматься, но и про-чувствовать, со-пережить...

Впрочем, это лишь по Гамбургскому счету. Иначе было бы 10.

Ну вот как? Ну вот зачем?

Такая милая первая книга. Если кто-то думал, что хорошая попаданческая фэнтези тррррр, то он глубоко ошибался. Интересный мир, интереснейший вариант воплощения попаданца в этом мире. Сюжет, плавно и красиво наращивающий свой масштаб: от попаданческого квеста к неглупому детективу, а затем к мощному политическому боевику...

И вторая вроде бы начиналась неплохо. Но зачем-то постепенно скатилась к банальной публицистике, к вульгарно-коммунистической агитке. В жертву неистребимому желанию автора высказать свою политическую позицию (причем не сказать чтобы сколь-нибудь оригинальную: «слыхал я и такое не раз») принесено буквально всё: объемность персонажей, продуманность и стройность сюжета, цельность и логика событийного ряда. Измыслен какой-то совершенно бредовый вариант альтернативной истории, не выдерживающий никакой проверки на системность — вот буквально на коленке, чувствуется, сверстан, лишь бы выдать автору рафинированно-вражескую идеологическую платформу. ГГ, такого замечательного вначале, начинает клинить: то он вдруг ударяется в рассуждению, как он не любит США, то оказывается вдруг наделен какой-то извращенной этикой, порождающей порывы тошнотворной рефлексии: «Это же русские, их убивать нельзя! (Вот были бы американцами — другое дело.) Ах нет, это неправильные русские — ура, значит, их убивать можно!» Недрожащей рукой описывать жесточайшие эпизоды массовых расстрелов, затем ханжески страдать за отдельных невинно убиенных — это нормально?

Любое «пропагандизированное» мышление неминуемо сваливается в оправдание гнилых средств благими целями: когда идеологический противник в его коварных целях не гнушается чем-то — это мерзко, если же союзник — это вполне приемлемо. Неудивительно, что в финальной сцене практически воспроизведен мотив Хиросимы, но поскольку ее устроили «наши» в благородных целых, ни один волос на голове не шевельнулся.

Причем спорить-то с автором не о чем. Всё это сто раз проговорено, давным-давно измерено и взвешено. Каждый вправе придерживаться каких угодно убеждений, тут лишь вопрос меры. Ибо любой чересчур убежденный в чем-либо (неважно, в чем) человек опасен для окружающих. Остается лишь порадоваться, что ради торжества безусловно и несомненно правильных идей автор пачками уничтожает малозаметных литературных персонажей, а не реальных людей.

Весьма милый исторический роман, написанный внятным хорошим языком, читающийся с легкостью и интересом, достойный похвалы и высоких оценок. Одна беда — сравнение его с «Поднебесной» Кея совершенно неизбежно: одно и то же место и время (империя Тан середины XIII века), даже герои наполовину те же, — и сравнение это он, увы, явно проигрывает.

Оба романа «почти» исторические, только «Поднебесная» — это «параистория», замаскированная под фэнтези (относить работы Кея к жанру «исторического фэнтези» я категорически не готов — совсем другой уровень), а «Мартышка» — скорее «криптоистория». Ведь «истинно-исторический» роман при таком отдалении от нас во времени и пространстве создать невозможно, понятийные искажения неминуемы: мы никогда не узнаем, как в точности происходили столь далекие события и не поймем до конца, как мыслили и чувствовали их участники. Можно сохранить антураж, что оба автора и постарались аккуратно сделать, и это само по себе замечательно и интересно, привнося в текст значимое познавательное начало. (Эпоху Тан благодаря этим двум работам я пусть не изучил до глубины, но в какой-то мере увидел и почувствовал — и это здорово!) Но дальше нужно выбирать путь «адаптации» чуждой исторической реальности к восприятию современного читателя. Разницу двух упомянутых подходов можно, наверное, выразить так. Криптоистория строго блюдет историческую фабулу, но вкладывает в нее отчасти свой собственный, по возможности новый и неожиданный сюжет. (А если взять да сохранить жизнь некоей известной исторической личности? Могло ведь быть так? Могло!) Параистория с фабулой обращается свободнее, сблизить исторические события по времени, или даже переставить их местами, слегка перемешав — для нее не проблема, но ей важна «глобальная» сюжетность эпохи, передача, так сказать, «духа времени».

Откуда-то отсюда и происходит «проигрыш». Косырев устроил мне как бы экскурсию по Древнему Китаю, вписав в его антураж достаточно бойкий, но вполне обычный любовно-прключенческий сюжет, не гнушающийся и «мыльной пеной» с «оживлением» якобы погибших положительных героев. Я узнал, как жила столица империи Тан, что из себя представлял буддизм и даосизм того времени, как вообще была жизнь устроена. Эдакий этнографический музей. Характеры прописаны вполне сносно, но я лично не заметил в них большей особости, нежели это необходимо для грамоничного вписания в антураж. Главный же герой... но об этом ниже. У Кея иной взгляд, более масштабный, более, можно сказать, философский. Он старается найти «вечные» ценности внутри «местных» особенностей, анализируя человеческую природу и человеческие отношения, какими бы они могли проявляться в иных, нежели наши нынешние, условиях. Герои Кея на порядок глубже, а историческая картина получается масштабнее и целостнее. И «роль личности» в параистории Кея мне представляется более реалистичной: даже облеченные властью лидеры мало что могут противопоставить тектоническим сдвигам исторических процессов. У Косырева же главный герой — тот самый «серый кардинал», незаметными стараниями которого творится данная криптоисторическая версия. Для меня это, увы — игровое допущение, грубо искажающее «историчность» текста. Мне глубоко чужды конспирологические идеи про тайные правительства. История как научная по своим методам познания дисциплина требует системного взгляда на огромнейший клубок причинно-следственных связей, направляющих мириады почти случайных событий в единое историческое русло. Да, видимо, в этом потоке есть некие точки бифуркации, в которых даже не самая значительная личность своим почти случайным решением может повлиять на ход событий («потому что в кузнице не было гвоздя»), но это редчайшая ситуация, это сложнейшая и интереснейшая тема. К данному роману отношения не имеющая. Главный герой вершит судьбами стран и народов вдумчиво, спокойно, с некоторой даже непринужденностью, без особого цинизма и без особых душевных терзаний. Вот тут-то и возникает главный когнитивный диссонанс, не позволяющий поставить книге действительно высокую оценку. Повествование ведется как раз от лица главного героя, и масштаб его личности так или иначе проявляется в суждениях и поступках. Не самый, честно признаемся, масштабный масштаб. Я вижу перед обычного клерка, в меру разумного, в меру делового, но ни разу не выдающегося. По моему опыту, люди такого плана могут управлять отделом или небольшой фирмой (без особых перспектив стремительного роста), но никак не транснациональной корпорацией, и уж тем более не мировыми историческими процессами. Из-за чего прорисованный в романе мир как-то вдруг мельчает и скукоживается до уровня плоской музейной декорации, и даже достойная всяческой похвалы точность антуражных деталей не способна его оживить. И походу куда-то исчезает Литература. У Кея она несомненно есть, а тут — грамотный, умелый, познавательный, но всего лишь качественный развлекательный текст.

Поначалу кажется, будто перед нами еще один псевдоним Веркина: повествование ведется от первого лица подростка, в эдаком слегка исповедальном стиле с отвлеченными рассуждениями, воспоминаниями и заключениями. Но если в Максе Острогине Веркин угадывался явно, то тут быстро становится ясно, что это всего лишь схожий прием, а автор другой, даже если и есть какие-то элементы подражания. Потому что, увы, нет ни той странноватой цепляющей глубины «самоироничного самокопания», ни изысков стилистики, ни уникальной точности вроде бы незаметных метафор, характерных для Веркина. Здесь — видимо, чисто подростковый роман, без выхода в другое литературное измерение. Точнее, повесть, на роман все же не тянет. Хотя, может быть, поколению, привыкшему к лаконичности твиттера, длиннее подавать нельзя? Не схавает?

Уж не знаю, насколько этот текст интересен самим подросткам. Мне было любопытно. Прочел совсем не с восторгом, но не без удовольствия. «Головокружительности» триллера особо не заметил, хотя действие вполне ровное, внимание удерживает. «Умная и завораживающая» история — тоже, пожалуй, некоторое преувеличение, но скорее во втором слове — история точно не тупая, пусть и без отточенного блеска. Довольно простая история взросления, демонстрирующая принцип «у каждого человека можно найти что-то хорошее (если хорошенько его обыскать)».

Есть лишь один момент, как-то так резанувший, подорвавший психологическую достоверность и смазавший вроде бы красивый и неожиданный финал. От подросткового возраста река времени унесла меня уже довольно далеко, сложно судить, такова ли картина мира современного подростка, но вот на место родителей ГГ я бы себя поставить мог... не получилось. Может быть, потому, что нашу семью пресловутый конфликт отцов и детей как-то так обошел? Ну не было конфликта! Спорили часто и спорим до сих пор, но какие-либо «воспитательные действия» мы с женой прекратили, когда сыну было еще лет 12 — с тех пор он прекрасно справлялся сам. Ведь в таковых действиях всегда есть некая наигранность, неискренность, манипуляция, которую любой нормальный человек (любого возраста) прекрасно чувствует и реагирует соответственно — то есть, вовсе не так, как ожидают возомнившие себя более мудрыми и опытными манипуляторы. (Отсюда, может, и пресловутый конфликт? А если считать «ребенка» равным себе человеком с равным правом иметь свое мнение — может, и не будет конфликта?) Так вот. Мне очень трудно, практически невозможно себе представить, чтобы мы ТАК подставили собственного сына, как это сделали родители ГГ. Такой подлянки, уж извините, не оправдывают никакие воспитательные цели. И я не удивлюсь, если многие читатели из целевой аудитории (т.е. те самые «трудновоспитуемые» тинейджеры) со мной в этом согласятся. Оно, конечно, да, понять и простить можно и нужно. Но «осадочек» останется на всю жизнь. И полного доверия — самого главного между родными людьми — уже не вернуть. (В этом плане интересно было бы продолжение насчет отношений ГГ с родителями лет эдак через 10. Боюсь, его пришлось бы писать в жанре драмы, а то и трагедии.)

Красивая идея насчет Разлома. Хороший такой, по-тырински бодрый боевичок. Который к финалу, увы, превращается вдруг в какой-то трэш. Герои, поначалу не вооруженные, легко и без потерь сносят охрану сверхсекретной базы (состоявшую все же, думается, не из новобранцев). Начинают сматывать удочки, но тут их настигает и едва не перестреливает из пистолета милостливо оставленная в живых женщина-ученый с двумя выжившими охранниками. А затем начинается раскрытие страшных тайн и секретов цикла, причем от бредовости написанного волосы дыбом встают. И, наконец, всё теперь осознавший самый главный герой после мужественных терзаний отправляется (чо уж там мелочиться-то) спасать мир. Заниматься этим он будет, видимо, в следующей книге серии. Но уже без моего соучастия.

Пища для ума? Нет уж, увольте. Ум в наше время нужен 2-3% населения: Перельману, там, и иже с ним. Остальным он — лишняя деталь, вроде аппендицита. Чреватая воспалениями. От ума одно горе, как известно. И кормить его — опасно для здоровья и вредно для души. Нет уж! Обычному человеку нужно другое: здравый смысл и красота, ну хоть немножко красоты, хоть какой-нибудь, хоть в чем-нибудь, ну пожалуйста, иначе вообще мрак и тоска смертная. А этот рассказ красив! В нем как раз нет умствований, нет никакой философии. Зато в нем есть проза — та самая, о которой речь в другом прекрасном рассказе автора. И нет в мире никаких случайностей, всё связано, всё логично некоей неформальной логикой, во всём есть сюжет. И в носках, и в их отсутствии.

Прежде всего: прекрасно написано! Язык у автора шикарный, его можно вот просто смаковать.

Далее: точные типажи чиновников с их слегка марсианским мышлением

Замечательное развитие сюжета: эдакий странный поселок с неуловимой тайной и страхом, чем-то напомнило «Город Зеро».

А вот грубо-фантастическая развязка лично меня почему-то пообломала. Хотя многим, наоборот, очень даже понравится, тем более в ней можно отыскать и некую социально-политическую метафору.

В целом — очень приятная повесть, судить которую по меркам жанра даже как-то и неправильно, она совершенно не чета массовому чтиву. Скорее, её следует сравнивать с фантастическими вещами Сорокина, Липскерова или Сахновского, находящимися на том же литературном уровне. И даже в этой шкале — весьма неплохо!

Труд, конечно, титанический. (Балл за это добавил.) Но один маленький вопросик: «А зачем?»

АБС прекрасные писатели, и их творчество, безусловно, достойно фанфиков. Но, во-первых, это все же не глыбы русской литературы уровня Набокова, Платонова или Довлатова, чтобы разбирать их тексты прям вот по корочкам, до запятой, до малейшего оттенка смысла. Во-вторых, что еще важнее, они потому и прекрасные ПИСАТЕЛИ, что умудрялись как-то не приносить в жертву идейной составляющей сюжетную динамику и читательский интерес. Социальные системы, в которых действовали герои АБС, им как-то удавалось прорисовывать подспудно, без многостраничных пояснений, крупными, но точными мазками, вполне достаточными для понимания их сущности.

Выставление Камеррера в виде самоуверенного придурка у меня возражений не вызвало. Если взглянуть непредвзято, извне соответствующего цикла АБС — так оно и есть, тут я автора полностью поддерживаю, с учетом некоторого эмоционального перегиба, связанного с противопоставлением камерреровских и лунинских методов прогрессорства. Автор на стороне последних (что оправдывается подачей материала от имени внучки Лунина), и в дискуссионном запале несколько загнобил Максима, в его отношении забыв почему-то о «каждому — своё». Хотя очевидно же, что активный персонал служб типа КОМКОНА — это, в основном, деструкторы.

Но это на самом деле не главное в романе. Основная его часть посвящена подробнейшему разбору общественно-политического устройства Островной Империи.

Ярлык «фашизм», конечно, смешон, если сей термин используется в экспессивно-оценочном смысле, характерном для вульгарной бытовой морали. Обществоведение и политология в своем научном (так сказать), а не популярно-демагогическом (пропагандистском) аспекте изучают эффективность, целесообразность и закономерности развития тех или иных систем, а не их моральность, белопушистость и прочие весьма относительные и субъективные атрибуты.

Хотя следует признать, что легкий налет пропаганды в романе, увы, всё-таки есть. Возник он, видимо, из-за необходимости обосновать окончательный выбор Лунина и проявляется в известной «нюшности» изображения быта жителей ОИ и их самих. (Ну, типа для контраста с образом тещи.) Примерно так в ранних произведения Полудня выглядело коммунистическое общество Земли: все вокруг прям такие замечательные, аж сил нет. Это, конечно, придает ощущение ирреальности. Общество «альтер-полудня», прорисованное Харитоновым в «Факапе», смотрится куда естественнее с точки зрения человеческой натуры. Ну нет очевидных путей создания «нового человека», никакой коммунизм и никакой технический уровень цивилизации не способен вытравить из человечьего нутра Дракона — и сами АБС это быстро поняли и отразили в более зрелом творчестве (вершиной которого мне видится «Град обреченный»), а Герман приговорил «Арканарской резней».

Основная же проблема романа в том, что ОИ — точно такая же утопия, как и мир Полудня, даже со всеми оговорками касательно уникальной неконкурентной среды (необходимой, кстати, и для коммунизма). Насчет невысокой эффективности такой общественной конструкции как платы за устойчивость автор подметил верно: это общее свойство систем. Однако, и устойчивость её весьма сомнительна. Если мыслить философски, на это указывает принципиальное отсутствие вариантов качественного развития (и, как следствие, отсутствие в Империи НФ). Но количественное развитие (напр., материального уровня социума) обязано рано или поздно перейти в качество. Диалектика, однако! Если же таковых путей не предусмотрено — система рано или поздно сгниет и разрушится. Системных противоречий не может не быть! Причем именно их анализ — самое интересное в исследовании социальных систем.

На уровне логики найти ошибку еще проще: любая социальная система, основанная на жестком делении людей на группы — нереальна по определению. Что на агнцев и козлищ делить, что на белых, желтых и черных. Дифференциация по цвету паспорта ничем не лучше дифференциации по цвету штанов. Подобных делений по разным критериям придумано множество: интраверт-экставерт, меланхолик-флегматик-сангвиник-холерик, и т.п. Одна беда: ну не поддаются люди ТОЧНОЙ классификации. Какую ни возьми — всегда найдутся промежуточные типажи, а то и вовсе никуда явно не вписывающиеся индивиды. И прямая проекция трёх системных начал на социум тоже не прокатит. Да, такие начала: креативное, деструктивное и аккумулятивное — выделить всегда можно. Вот только элементы системы по ним однозначно раскидать не получится, ибо начала «содержатся» не только в элементах, но и в структуре (как совокупности системных связей). Грубый пример: колеса — это, несомненно, элементы автомобиля как системы. Но они могут участвовать как в разгоне, так и в торможении — в зависимости от того, к какой подсистеме поключены, то есть, какими системными связями отягощены в данный момент.

Есть лишь один безусловно верный тезис: «все люди разные». И если «каждому-своё», то это «каждое» тоже сильно разным должно быть. Сомневаюсь, что техника Странников могла бы в этом бардаке чем-то помочь. Разве что путем активного влияния на психику подогнать ее под определенный типаж. Но тогда и люди будут не совсем люди, и модель социума получится совершенно искусственной, лишенной множества существенных деталей (хотя для Странников, может быть, и любопытной — модель ведь всегда проще объекта). Если же не рассматривать ОИ как очередной эксперимент Странников, то — увы, не верю.

Тут-то и вылезает главный минус романа. Столь дотошного, тяжеловесного исследования достойно нечто реальное, существующее в природе или в обществе. Такой текст, правда, не будет беллетристикой, но зато взамен художественного сможет представлять познавательный интерес. А описывать подобным образом утопичную социальную конструкцию — это как вола и трепетную лань в одну упряжку. Лично мне ко второй половине романа стало откровенно скучно, я начал пролистывать многостраничные социологические отступления.

Литература, конечно, не обязана отражать реальность as is, это даже вредно для нее, в ее основе — творческая фантазия. Но фантазия, сколь угодно богатая — должна быть легкой!

Ну надо же! Даже в этом пургоносном проекте возникла литература. Настоящая, качественная.

Может, я и завысил слегка оценку на общем фоне, но мне действительно очень понравилось! Понятно, что рассказ «женский» в хорошем смысле — построен больше на эмоциях, на ассоциациях, на образах, нежели на логике и стройном сюжете. Понятно, что целевой аудитории проекта подобное непривычно, поэтому на именном сайте рассказ не то что далеко не первый по оценке, а ближе к концу. На ФЛ аудитория более продвинутая, но и тут... видимо, сказался дефицит фанатов у автора. Я, кстати, тоже далеко не фанат Хаецкой. Но на имя автора смотрю лишь после(sic!) того, как прочел текст...

А с тем, что данный рассказ не имеет никакого отношения к эпидемии — категорически не согласен! Имеет, и куда большее, чем многие другие. Просто взгляд на нее — литературный, а не пропагандистский. Ведь что есть эпидемия для нормального человека? Разве ж это гибель Америки и злопыхание по сему поводу? Вовсе нет! Это навалившееся вдруг иное восприятие мира, «другое небо». Ты вдруг обнаруживаешь привычный мир будто за закопченым стеклом. (Кстати, настаиваю на одной «н«! Это уж прилагательное, а не наречие, ибо тут важно свойство, а не процесс изготовления.) И дальше — твой выбор, как к этому относиться, какие слова произносить и писать. И суть рассказа понятна: в борьбе с эпидемией самое главное — правильно выбрать для себя падеж.

Реакция публики понятна. Думаю, автор мог бы ее предугадать. И не обижается за самый низкий средний балл в этом убогом проекте.

А ведь литературный уровень достаточно высок для откровенной халтуры! И это уже не тупая агитка, как первые рассказы. И не стеб, нет. И не то чтобы не всерьез. Всё чуть сложнее. Это гротеск, буфф. Вот и заложенные в именах аллюзии, выложенные на-гора предыдущим критиком, на это указывают. Может, я ошибаюсь — я ведь не знаю обстоятельств появления проекта, вдруг там наряду с пряником и кнут был? Но мне лично видится здесь нормальная реакция нормального человека на «принуждение к творчеству», в каковом выражении такой же налет оксюморонности, как и в «принуждении к миру»: «Ах, значит, вам вот что надо? Ну получите!»

А поскольку я оцениваю не обстоятельства появления текста, на которые мне певать, а сам текст... то его я оцениваю достаточно высоко для халтуры. (У данного слова, кстати, два очень красиво сочетающихся оттенка смысла: один, от которого глагол «схалтурить» — с явно негативной коннотацией, а другой, от которого глагол «подхатурить» — с вполне даже нейтральной).

Ну прислушайтесь же: нет тут тупого кваса! Есть лишь психология пришибленного пропагандой ребенка, оперирующая навязанными ей гротескными шаблонами. А еще есть плюшевый мишка. И конфликт тут (хоть и неявный) не между «героическими русскими» и «тупыми американцами». Русские военные в Нью-Йорке — это всего лишь фантдоп (видимо, для попадания в тему), ну вот примерно как попаданчество в исторических романах Курылева. Подстройка под заказчика: там под массового читателя, здесь под... более конкретного. Ф.Дик в свое время «высадил» в США японцев, Лазарчук (и последователи) — и вовсе немцев в России «оставил». Ну и что? Это же другая реальность. Конфликт в этом рассказе, имхо — между пропагандистким Мифом и... плюшевым мишкой. Мне почему-то вспомнилась песня Стинга «Russians». Таких пришибленных пропагандой детей (и не только детей) полно по обе стороны океана. И это хреново, вне зависимости от того, чей десант в чьей столице высадится.

Даже пропаганда не должна быть настолько безграмотной. Вот RT уважаю — профи! Так и хочется поверить. А это...

Делая главного героя врачом-эпидемиологом, сам автор хоть немного разобраться в эпидемиологии не удосужился. В итоге получилась какая-то бессодержательная пропаганда эффективности тоталитарного строя в деле организации карантинов. Сплошной телевизионный пафос и ни капли литературы. Разве что язык неплох.

Ах, как жаль! Ведь автор — весьма талантливый рассказчик! Он мастерски строит сюжет, не позволяя ему ни провисать, ни галопировать, он вовремя, аккуратно и незаметно вытаскивает из кустов неминуемые рояли, он не корежит стилистическим выпендрежем естественную лексику, но при этом прекрасно владеет языком, что позволяет читателю (во всяком случае, мне) нырнуть в текст с головой. Да, толстоевщиной тут не пахнет, перед нами типичная жанровая проза. Но это высококачественная жанровая проза! Пища пусть не сердцу и не душе, но уму и в какой-то мере эстетике — чего еще надо? Душа не обязана трудиться! Ну, во всяком случае, постоянно. (У меня она вообще, может, уже на пенсии.) «Ксенотанское зерно», которое и заставило взяться за еще один роман этого автора, заработало от меня высший для такой прозы балл. И «Сектант» мог бы на него претендовать. Его жанровую принадлежность я определил бы как «псевдопопаданчество» — это когда автор использует сей модный ныне прием для создания исторического на самом-то деле по сути своей полотна. Герой из современности не меняет историю, а просто приспосабливается и живет в ней. Таковы замечательные книги Олега Курылева, первые три четверти «Военлета» Дроздова, «Зенитчик» и «Деляга» Полищука, отчасти — «Залесский» Золотько.

Увы! Ну не люблю я пропаганду! Ни «либеральную», ни «патриотическую», ни левую, ни правую, ни белую, ни красную — никакую. Подрывает она для меня саму суть и либерализма, и патриотизма, и любой другой идеи, сколь угодно замечательной. И контпропаганда — та же пропаганда, ага. Говорите, в данной книге всё чистая правда? О да! Ну, то есть, художественный вымысел, основанный на совершенно реальной, правдивой фактичности. Но пропаганда — не значит ложь. Более того, качественная пропаганда — это всегда правда и ничего, кроме правды. Только не вся. Конечно, ВСЮ правду знать невозможно. Не то что о целом историческом периоде, даже об отдельном другом человеке. Даже о себе. Просто не вместится в голову. Но тут вопрос «репрезентативности выборки». Вопрос подачи и интерпретации. Неангажированности и, в идеале, научности подхода к информации. Безусловно, грань размыта: у каждого есть своё мнение, и оно так или иначе прорывается в суждениях. Но «ты факты изложи, а сужденья придержи». То есть, избегай оценочных суждений, не считай меня за идиота, дай мне самому оценить...

Автор «Сектанта» поначалу и вправду меня за идиота не держал, но, к сожалению, держал за такового своего ГГ — и этот звоночек позванивал с самого начала (букву «з» из глагола можно убрать). Нарочитая историческая безграмотность ГГ, возомнившего себя в параллельной реальности, позволяла автору акцентировать внимание на тех аспектах истории СССР 1925 года, которые кажутся ему важными. Ему! Это раздражало даже больше, чем нежданно открывшийся управленческий талант ГГ. (Ладно, согласен, общественный энтузиазм способен пробудить в человек скрытые резервы, но не настолько же, чтобы из полного тюфяка за месяц превратиться в предельно крутого мэна с леденящим взглядом, от которого шпана шарахается.) Ну и в конце концов всё свалилось в фактическое воспевание идей и практики большевизма. Из крайности в крайность. Если это не злонамеренные мерзавцы, возмечтавшие зажечь по всему миру пожар мировой революции (читай — затопить мир кровью) — значит, мудрые и умелые правители? А чтобы мудрое и умелое государство сохранить — можно в дальнейшем и пострелять миллиончик-другой мешающих этому не слишком лояльных граждан? Увы, несмотря на аккуратные оговорки, автор в конце концов, по сути, свалился в подобную контрпропаганду. Выбрав для оппонирования весьма убогую интерпретацию истории (приписанную школьной учительнице ГГ), которую я бы назвал «вульгарно-либеральной». Никогда не встречал её среди сколь-нибудь образованных людей своего поколения, хотя допускаю, что она может бытовать среди какой-то части молодежи. Той твитнутой её части, которая книг, думается, не читает. А мне-то, читающему, зачем всё это впаривать? Я прекрасно помню, что Гитлер пришел к власти в 33-м и первым делом устроил в Германии «экономическое чудо» и олимпиаду-36, а уж потом развязал войну. И что 37-й год следует не сразу за 24-м.

Но я знаю еще и то, что искренность старобольшевиков и энтузиазм, которым вправду была охвачена страна в первые годы СССР, не отменяет тех «исторических мин», что изначально были заложены как в коммунистической идеологии, так и в советской системе государственности. И на своем собственном опыте убедился, что на голом энтузиазме вечно выезжать не получается, в конце концов требуется система (sic!) мотивации. Которую плановое коллективное хозяйство само по себе предоставить не способно: неминуемо начинается бюрократия, работа для галочки и повсеместное мелкое воровство «ничейного» имущества. А система «партийной ответственности» не всеохватна. И именно «сталинский призыв», наполнивший партию карьеристами, аукнулся разгулом репрессий. И насколько грамотно большевики управляли страной — тоже еще большой вопрос: несомненные успехи в промышленном строительстве не отменяют голодомора. И т.д. и т.п.

А уж финал романа — просто беда. Да, в этом жанре с финалом — проблема. Банально вернуть героя, так ничего толком и не поменявшего в истории, в настоящее? А где же тогда мораль и прочие глубокие выводы? Авторы как-то выкручиваются, хотя не всегда и не все. Скажем, Дроздов в «Военлете» после шикарного бытописания в конце концов не удержался и ход истории поменял напрочь. Здесь автор до такого не дошел, он лишь быстренько закруглился в той же манере. Вот ГГ занимается простым и полезным делом среди простых и нормальных людей — а вот он уже встречается с лидерами государства, делясь с ними своим скудными историческими познаниями. И тут бац — и всё. Только это называется не «открытый финал», а «оборванный сюжет»...

На самом деле 1925-1930 годы в истории СССР — это очень интересное время! Один только вопрос «а могло ли всё пойти иначе?» чего стоит! Я полагаю, что нет, не могло, что всё закономерно, но это спорная точка зрения. Жаль (хотя и не удивительно) что в «публичной истории» (читай — исторической пропаганде всех мастей) этому периоду уделяется так мало внимания. И жаль, что автор решил закрыть этот пробел в том же «публично-историческом» стиле.

В целом — крепкий текст. Серьезный плюс — столь редкая ныне «твердость» НФ, спровоцировавшая меня даже почитать кое-что про Ио и прифигеть от размера тамошних гор. Любопытное место! Жаль, в этой жизни мне дотуда не добраться...

Однако, такому тексту нужна качественно прописанная атмосферность. Сюжет-то по-своему красив, но как бы простоват. Оживить персонажей деталями (как только и можно в короткой форме) автор пытался, но мастерства не хватило. А одним лишь рефреном, вынесенным в название, атмосферу создать, на мой вкус, не удалось. Для этого требуется более тонкое владение языком.

Тем не менее, перед нами зрелый, цельный, неплохо сделанный рассказ.

Буду краток. Это ню. Жанр такой. Он не требует сюжетности. Но он требует от художника чрезвычайно тонкого вкуса и мастерства. Чтобы не свалиться в пошлость, не рухнуть в порнуху. Автор удержался. На самой грани, однако.

Ах, да. Я забыл сказать, что это ню не телесное, а психологическое и даже местами душевное. Во всех смыслах. Фантастическое владение русским языком позволяет автору совершенно простыми словами, без всяких там экивоков, описывать... что? Тончайшие душевные движения? А вот нифига. (Тут почему-то вспомнился заяц из анекдота: «А зато я богат духовно!») Описана на самом деле кондовая бытовая психология, но герои будто вывернуты наизнанку, автор проговаривает за них многое из «грязного белья» тех порывов и мотивов, которые и составляют самую обычную жизнь и которые подавляющее большинство из нас в себе фрустрирует. Именно поэтому сия бытописательная нудятина читается взахлеб: в читателе просыпается вуаерист, который буквально заставляет подсматривать в щелочку за всем этим слегка циничным оголением порывов и мотивов. А еще интонация, весьма точно выбранная: отстраненно-ироничная. Даже не знаю, с чем сравнить. Ну вот если взять Веню Ерофеева, убрать куда-нибудь разудалость, но добавить въедливость взгляда, интраверсию развернуть наружу... как-то так, наверное.

Понятно, что книга пойдет не у всех. Но мне трудно сказать, у кого. Изысканность вкуса вряд ли играет существенную роль. Хотя «нырнуть в стиль» поможет. Пол? Наверное, любой. А вот возраст... Возраст — видимо, средний. Потребен читатель в соответствующем кризисе и вокруг него.

Проделана большая работа, выстроен замысловатый мир... А зачем? Такое ощущение, что автор начал набрасывать этот рассказ лет в пять, когда учился считать до девяти. Причем до четырех у него получалось особенно хорошо, из-за чего данная цифра звучит навязчивым рефреном. Уже на третий повтор хочется сказать: «Да помню я, помню». Но увы, тебя буквально заставляют взять бумажку и старательно, без ошибок переписать в столбик все девять каст. И желательно с циферками рядом: кто сколько умеет нюхать. Ведь это самое главное! То есть, написан рассказ, видимо, лет в пятнадцать, когда о стремлении продумать социальную конструкцию чуть глубже можно только мечтать, зато степени двойки приводят в восхищение.

UPD Возможно, это экспозиция более крупной формы. Либо набросок сеттинга для создания в нем других текстов. Но социально-психологические реалии в такой системе (если полагать ее устойчивой) должны быть гораздо сложнее, они не будут простой проекцией нашего социума.

«В любви и смерти находя неисчерпаемую тему...»

Тема вечная. А текст — замечательный! Жанровую принадлежность определить непросто. С одной стороны, это «М-реализм» ранних Дяченок, когда в совершенно реальный мир добавляется небольшое фантастическое допущение, обычно связанное с необычными способностями героев, что неминуемо порождает этическую проблематику. Но плюсом к этому у Рэйн — целый ворох мифологических реминисценций при описании Летума, местами приближающий повесть к постмодерну. Вообще, посвященные «событиям» в Летуме главы совершенно фантастические! И в прямом, и в переносном смысле. Для меня это почти как отдельное вложенное повествование со своими отдельными смысловыми слоями.

И совершенно прекрасный русский язык!

Поставить 10 не смог лишь из-за чрезмерной, на мой взгляд, драматизированности отношений Леси с отцом и с Матвеем, что придает тексту, увы, легкий привкус «дамского романа». Ну не нравится мне ощущение, что из меня нарочито выжимают слезу. Может быть, автору захотелось контраста, чтобы подчеркнуть отношения главных героев. Но как-то этот контраст слишком уж резанул слух и вкус. Понятно, что Такую любовь описать обычными словами трудно, она ведь и сама сказочно драматична. Но у Слепухина или у Рыбакова получалось же избежать «дамского» надрыва.

Но в целом — просто здорово! Рекомендую всем ценителям хорошей прозы.

Дракон в роли добропорядочного бюргера, Ланцелот в роли бомжа. Это, конечно, выглядит неожиданно. Автор сам подставился, напросившись на сравнение с великой пьесой Е.Шварца...

Философия может быть разной. Но она должна быть последовательной и жизненной. Философия недеяния именно такова, но здесь не о ней: с чего бы вдруг помогать чужим людям? Недеяние не знает добра и зла!

Мысль несостоявшегося Дракона про достойное в трудной ситуации поведение девочки, столь редкое в его окружении, дала надежду, что рассказ вправду будет глубоким по смыслу. Ибо отсутствие Дракона — это ведь в известном смысле тоже плохо... Но вторая часть про недо-Ланцелота смешала все карты, превратив месседж рассказа даже не в толстовское непротивлоение злу насилием, а в какой-то недостоверный гимн замшелому бюргерству.

А ведь у Шварца главный месседж — в словах Ланцелота: «Я три раза был ранен смертельно — и каждый раз теми, кого насильно спасал». Ибо в жизни вовсе не Дракон (ЧК, кровавая гэбня, Путин, Госдеп, Чубайс и т.п.), а именно замшелое бюргерство — главная причина и основа Зла. Именно оно вскармливает бургомистров и генрихов, именно оно питает драконов. («Каждый год Дракон выбирает себе девушку. И мы отдаем ее, не мяукнув!») И это — жизненно! Потому что больших Драконов в обычной жизни нет, зато маленький, внутренний дракон — живет в каждом из нас. А вот с внутренними ланцелотами по жизни некий напряг...

Хотя у Шварца есть еще кот Машенька. («Да, я кот. Но люди иногда так невнимательны! Хозяева мои до сих пор удивляются, что я еще ни разу не окотился»). Это вовсе не шутовской персонаж. Это мой любимый персонаж! Потому что он оставляет надежду. (Захаров выбросил его из фильма — и в фильме надежды не осталось... впрочем, фильм и не претендовал на вечные ценности: нужно учесть, когда он снимался и о чем предупреждал. Сейчас-то уже окончательно ясно, о чем.) В начале пьесы Кот заявляет: «Дайте мне забыться, прохожий!», «Когда тебе тепло и мягко, мудрее дремать и помалкивать, чем копатсья в неприятном будущем». Но обнаружив, что перед ним не очередной болтун, активный борец со злом на словах, а человек, реально готовый что-то делать, даже в безнадежной вроде бы ситуации, Кот начинает активно действовать, помогая Ланцелоту. (И главное — помешав Дракону прикончить Ланцелота втихую.)

И на фоне этого гениально жизненного, вечного произведения — такое вот чмошничество... Но совсем низкую оценку поставить не могу, потому что написано — хорошо! Русским языком Батхен владеет прекрасно, выплетая красивый и фонетический, и особенно ритмический рисунок текста — почти стихи получаются. Но для настоящей Литературы этого мало.

Молодой человек со своими родителями, клиническими филологами, приезжает на Кубу. (Или в Кубу? Или кубинцы не обижаются на предлог «на»?) Гуляет, ест, пьет. Встречается в некоей девушкой Анной. И кагбэ всё. Фабула есть, сюжета нет. Завязки, конфликта, кульминации, развязки — ну нету их, одна видимость. Пепел. Самый колоритный песонаж романа, некто Великанова, на сцене вообще не появляется.

Написано от первого лица. Веркин часто пишет от первого лица, любит он это. Другие, конечно, тоже пишут, но у Веркина получается лучше. Фирменно у него получается. За счет стиля, типа изустного. Или, точнее, из-мысленного. Таким примерно стилем рассказывают истории не другим, а самому себе, в мыслях. К фирменному стилю у Веркина, как всегда, прилагается фирменная ирония, с легкой такой грустинкой от безысходности бытия. И совершенно роскошные оценочные суждения, просто пипец, чиста афоризмы! Как такие можно придумывать — не знаю даже, пальчики оближешь. Блеск! Веркин, кажется, уже не способен опуститься ниже некоторого уровня, недоступного как всему сонму фандомных лукьяненок, так и большинству боллитровых прилепиных.

То есть, сам процесс чтения — кайф! Но в итоге какой-то пшик. Кагбэ.

Я не любитель играть в школьные игры «что автор хотел сказать своим произведением». Да ничего не хотел! Ну или что хотел — то и сказал (см. текст произведения). А если вдруг сказал что не хотел — то это скорее на совести критиков, которым надо же как-то оправдывать свои доходы. Или издателей, которые, внеся предоплату, торопили-торопили, ну и отбили у автора желание вообще что-нибудь говорить своим произведением, лишь бы закончить к сроку.

Но я таки выскажу гипотезу. Потому что в юности зачитывался Кортасаром, Маркесом, Борхесом и прочими гутьерресами. Но недавно тут вот перечитал Кортасара — и как-то не понял даже, а что в нем, собственно, такого? Экзистенциализм, магический реализм, ага. Но я же не только не клинический, но даже вообще ни разу не филолог (может быть, к сожалению, но так уж сложилось). То, что по молодости казалось прям ах каким откровением, сегодня, увы, воспринимается как многабукафф ниачом. «Блестит. Но не радует».

Так вот. Мне кажется, Веркин написал пародию. Или не совсем пародию, скорее подражание, или просто вздумалось попробовать себя в жанре. Куба же, жара, следы Хэмингуэя на каждом углу, время остановилось, все часы ушли в сторону, да и вообще, нет у революции конца, а у жизни смысла. Получился кагбэ классический магреализм. Получился, может, и неплохо, но сам-то жанр скучный... В итоге вкус текста, как обычно у Веркина, шикарный, а послевкусия нет.

Как-то так. Кагбэ.

«А автобус? Куда уехал автобус?»

Ну вот тот, который привез героев в этот самый пансионат, за пределами которого якобы лишь тлен и смерть. Высадил, развернулся и уехал. Куда? Причем он же откуда-то их еще и привез, не сгорев, не взорвавшись, не превратившись по пути в тыкву. И почему никто из постояльцев пансионата не задался этим вопросом? Почему вообще почти никто не задался никакими вопросами, вполне естественными для людей в столь стрессовой ситуации?

Вопрос про автобус грыз меня поначалу, серьезно подрывая достоверность апокалипсиса. Подрывало её и чрезмерно обыденное поведение персонажей. Вообще-то в такой ситуации люди должны весьма и весьма истерить. И, например, тут же броситься искать и делить (с жестокой грызней) пищевые и вещевые запасы.

В общем, попытка встроить текст в привычную постаповскую логику обломалась. Дурное рационально-критическое мышление там и тут натыкалось на несуразности... и в конце концов отключилось. Потому что роман читался взахлеб, невзирая на. Потому что не в этом, видимо, его суть и смысл. Интрига «реальность или игра?» вроде бы является сюжетообразующим стержнем, но на самом деле книга постепенно начинает восприниматься не как последовательно-сюжетная конструкция, а как... картинная галерея. Портреты (и жизненные сюжеты) отдельных героев гораздо интереснее их общего пансионатного сюжета. Ретроспективные вставки играют далеко не экспозиционную роль в структуре романа. А как раз смыслообразующую. Именно в них прорисован редкими, но точными мазками тот мир, в котором жили герои и который был (якобы?) разрушен некоей глобальной катастрофой, чья природа (которую тоже поначалу требовало прояснить рациональное мышление) так и остается неясной, ну и ладно, и неважно на самом-то деле. Люди — разные, живые, психологически вполне достоверные, несмотря на не такой уж большой объем, выделенный каждому — и мир, в котором им выпало жить... разрушенный ведь заслуженно, да?

... А потом грянул финал. Неожиданный, яркий, иррационально логичный. (Оксюморон вышел какой-то кривой — но как еще сказать?) Выяснилось, что галерея была организована автором не наобум, что за набором красивых портретов кроется стройный и понятный замысел, цельный и глубокий месседж. Что роман не о выживании в замкнутом коллективе и не о разгадывании тайны (мнимого?) апокалипсиса. А о будущем. Но не в банально-логичном ракурсе современной (мужской?) НФ, а в нетипичном (женском, что ли?) взгляде-предчувствии, чем-то, пожалуй, напоминающем «Нет» Линор Горалик. Финал конкретно «сделал» роман, накинув ему в моем субъективном впечатлении сразу пару баллов. Текст парадоксальным образом обрел у меня в голове гармонию и цельность, даже несмотря на явно избыточные интерлюдии.

Я получил большое удовольствие. Но советовать книгу широкому читателю не решился бы. У многих она, наверное, оставит невразумительное ощущение. Так же как, например, «Предчувствие гражданской войны» Дали...

Попытка понять рассказ разумом не то чтобы бесполезна, просто не очень-то нужна. Его нужно воспринимать иначе: так сказать, не семантически, а эстетически. Перед нами чудесная картинка, сплетенная из множества аллюзий (и, наверное, далеко не все мне удалось уловить, к сожалению) — очень светлая по настроению, гармоничная по форме и добрая по смыслу. Главная аллюзия — конечно, Экзюпери. Три тетушки — явный отсыл к древней мифологии (Мойры), причем имя одной из них почерпнуто из милого советского мультфильма «Лоскутик и облачко». Мне также вспомнились «Корабли и галактика» молодого, еще не ушедшего в боллитру Алексея Иванова, классический сюр Виана, и еще почему-то сикараськи Алексея Лукьянова.

Восхитительный пример «отвязной» образности рассказа — пасущиеся в колодце похожие на улиток коровы, несущие яйца, мясо с которых следует обрезать, как шерсть с овец, чтобы не растолстели. Уж не знаю, сколько мяты с квадратным стеблем надо изжевать, чтобы сочнинить такую прелесть. Спасибо автору, я получил искренне удовольствие!

Есть такие «абсурдные» загадки, которые загадывают детям, видимо, для того, чтобы приучать их к абстрактному мышлению. Типа «два кольца, два конца, посередине гвоздик». Ребенок вряд ли сам догадается, что это не очки, прибитые к переносице, и не висящий на гвозде бюстгалтер, а всего лишь ножницы. Но обязан в подсказанном «верном» ответе почувствовать некую красоту. Из этого познавательно-эстетического чувства в конечном счете происходит весь современный авангард. Как, впрочем, и вся наука.

Подобные загадки есть и для взрослых, хотя и не несущие в себе познавательных начал. Например: «В глазах тоска, в зубах доска, дверь на крючке, жизнь на волоске». (Человек провалился в деревенский сортир). А теперь представьте, что приятель вам загадал нечто такое вот заковыристое, вы долго мучились и, конечно, наконец, сдались: «Ну и что же это?» А в ответ услышали чистосердечное: «Не знаю, сам только что придумал». Издевательство, правда? К чему это всё — далее станет ясно.

Итак, «Лед». Если честно, к концу первой части я искренне хотел бросить чтение этого отборного гумна. Еле дотерпел до второй. Помогала мысль, что ну не может ведь столь прославленный стилист так бездарно писать — видать, что-то тут не так. Мерзкие однобокие персонажи, тупые банальные сцены — какой-то оплощенный, выхолощенный от остатков смысла Босх. И вроде бы пока только экспозиция, но она всё тянется, тянется, тянется… И какой-то дешевый выпендреж с описанием действующих лиц в шаблоне пьесы. Причем профиль персонажей чисто внешний: возраст, длина ног, цвет волос, одежда. Ни мимики, ни выражения глаз у них нет. А хваленый стиль? Это же ужас какой-то! И дело не в эпатирующем обилии мата. А именно в неряшливой убогости.

Вот, скажем, точки вместо запятых, нарочито короткие предложения. Прием не нов. Его, например, Эдуард Веркин часто применяет. Речь получается резкая, рубленая. Но сие хорошо, когда повествование требует такой стилистики, когда она естественна и не мешает читать. А в первой части «Льда» точки чаще неуместны, как метеоризм в такт Моцарту. Сидишь и думаешь: «У автора что, совсем слух отбило?»

Или вот череда предложений без сказуемых, вроде классического «Аптека. Улица. Фонарь». Да, так удобно «рисовать картинку». Но даже в отсутствии глагола предикативность-то все равно есть (как бы пропущен глагол to be), и в русском языке она очевидно тяготеет к настоящему времени. Ну, например: «Ночь. Фонарь. Захламленная квартира. Ветхий диван. На диване — Ваня». Что вместо тире вставить? Скорее «лежит», правда ведь, чем «лежал»? А у Сорокина упорно прет прошедшее время, что меня лично постоянно «выбивало» из текста. Просто издевательство какое-то, а не литература.

Но началась вторая часть, написанная от первого лица — и я зачитался! Оказывается, писать-то автор умеет. (Кто бы мог подумать?!) Да еще как! Наблюдать, как по мере взросления рассказчицы меняется ее речь — сплошное удовольствие. «Бесстильность» первой части, оказывается, была нарочитой. А ведь написать плохо, умея писать хорошо — тоже еще надо суметь.

При этом ощущение, что надо мной издеваются, не прошло, а только усилилось. Уже не в связи с формой, а в связи с содержанием: мне впаривают какой-то космогонический бред, и эдак на полном серьезе... Потребляемый месседж стал все сильнее напоминать «Парфюмера», только там Гренуй один, а тут их целая орава. Слава богу, после второй части в книге идет небольшая третья, а затем и совсем маленькая четвертая.

В итоге выясняется, что метафора «говорить сердцем» несет в себе у Сорокина некий изощренный полиморфизм. Сердце вообще-то — обычный насос. Режимы работы которого, однако, тесно связаны с эмоциональной сферой — отсюда во всех человеческих языках всякая образность имени Мутко. Бывают, мол, слова «от ума», а бывают «от сердца». Для начала автор применил вполне обычный способ создания фантдопов: «А что получится, если вместо переносного смысла взять да подставить прямой?» Вот двадцать три сердечных слова, и кто поймет их все — достигнет просветления. Вот только со светом что-то не так. Понятие «сердечность» выворачивается наизнанку… и еще раз наизнанку… и в конце концов обессмысливается напрочь. Или как-то так. Углубляться не стану, ибо это будет раскрытием... может, не сюжета, но чего-то не менее важного для свежести восприятия романа.

С выставлением оценки у меня, признаюсь, возникли проблемы. Я ведь обычно сужу по своему впечатлению от прочтения текста. А каков текст сам по себе, без учета моих чувств... хрен его знает. Кто я такой, чтобы претендовать на объективность? И всё же в метафоре «одни пишут умом, другие сердцем» есть для меня нечто прикладное. Конечно, такая классификация как минимум не полна, ведь в человеческом теле имеются и другие органы. Нынче, например, выгодно писать с использованием мочеполовой системы (Сорокин, кстати, это прекрасно знает и использует). А еще у многих авторов активно задействован желчный пузырь, что тоже весьма содействует популярности (самый выдающийся пример — Пелевин), поскольку обычно оные пузыри взаимодействуют друг с другом гораздо живее, нежели сердца.

Так вот не люблю я книги, написанные умом и желчью, пусть даже ум отточен и желчь точна. Добродушная ирония мне куда милее едкого сарказма. Но здесь особый случай. Во-первых, нельзя не признать высочайшее мастерство автора во владении языком и происходящее из него имманентное эстетство текста. Во-вторых, в романе на самом-то деле нет ни сарказма, ни иронии, ни радости познания, ни горечи его плодов, ни самолюбования, ни самобичевания, вообще ничего нет, кроме циничной отстраненности паталогоанатома. «Никель зеркален, вакуум строго пуст». Всё. Действительно, какой может быть в книге смысл, если его нет ни в жизни, ни в природе? И если тебе вдруг показалось, что ты увидел в ней что-то глубокое и мудрое — не обольщайся. В лучшем случае тебе объяснили про ножницы, в худшем — просто поиздевались. Содержание романа сводится к древней максиме: «Всё фигня, кроме льда. Но, впрочем, если подумать, и лед — тоже фигня». Прочее — лишь буквы на экране читалки.

...Рекомендовать кому либо эту книгу я бы поостерегся. У одних она может вызвать восторг, у других — глухое раздражение. Неординарность автора очевидна, но сама по себе кайфа не гарантирует. И этот свой бессмысленный отзыв, увенчаю, пожалуй, возникшей по двойной ассоциации (наверное, трудноуловимой, но если смыслов нет нигде и никаких в принципе — то чем я хуже Сорокина?:)) цитатой песни Владимира Ланцберга, которую в нашей компании называли «песенкой человека, запертого в привокзальном туалете»:

Все бы ладно, и все бы ничего, да с замком никак не сладить.

Нынче в ночь на кулички pаз в году отпpавлялись поезда.

Только дверь кто-то запеp и ушел втихомолку, на ночь глядя,

На ночь глядя, такие вот дела, и не деться никуда.

...

(А далее алчущие да погуглят.)

А знаете, что самое удивительное? Фантастики в повести вроде бы очень много, и кажется, что почти вся она — плод бурной авторской фантазии. Но на самом деле фантастика тут совершенно не важна, это лишь антураж, причем, если приглядеться... не особо и антуражный.

Ну вот есть две альтернативные реальности. В одной была Колыма, в другой — Марс. И вся разница. Это — условность, лишь голая форма, но не содержание. Да, какие-то отдельные технические особенности из-за этой разницы появились, и автор их честно просчитал и отразил. Но суть от этого не меняется. Марс, не Марс, но год-то — 39-ый! И страна вроде бы другая, даже политический строй другой, а суть — та же. В самой повести недостаточно информации о системе управления и социально-экономическом укладе в альтернативной Российской Империи (которая вроде как там не в форме СССР), и трудно оценить, насколько обоснована столь сильная схожесть двух исторических процессов. Ведь тут не только неистребимая имперская парадигма национального сознания нужна, требуется еще и сильный дефицит в социуме определенных качеств (типа, «голубой крови»: интеллекта, чести, самоуважения, гордыни и т.п.) Откуда этот дефицит взялся в той реальности — непонятно. Но и неважно. Важно, что если забыть про Марс и отрешиться от вытекающих отсюда деталей (многочисленных, но не столь существенных), то есть, если отбросить чистый антураж — то мы получим не фантастическую, а почти историческую повесть. Причем по-человечески глубокую и сильную. И сам факт того, что отбрасывание антуража ничуть не умаляет силу произведения, заставляет отнести повесть не к жанровой прозе, а к настоящей литературе. По ее меркам это, пожалуй, не шедевр, но вполне крепкое произведение.

Сравнение с «Голосом ночной птицы», конечно, напрашивается: фабулы весьма схожи. И, наверное, «Ловец человеков» прекрасному роману Маккаммона заметно проигрывает, так что оценку я сознательно завысил. Отчасти авансом новому для себя автору, отчасти потому, что книга заставила меня пожертвовать сном, чтобы себя дочитать. На самом деле трудно сформулировать, в чем же проигрыш. Безусловно, исторический антураж у Маккаммона на порядок точнее, проработаннее; «Голос» — вот именно исторический детектив, с внимательным отношением к соответствующим деталям, с аккуратным бытописанием, с психологическим аспектом, отсылающим к нравам описываемого периода. У Поповой ничего этого нет. Историзм здесь — это даже не крипто-, как у Валентинова, и не пара-, как у Кея, а псевдо-историзм. Антураж чисто условный. Кабы не точное указание даты и не ряд как бы исторических деталей, можно было бы легко переместить сюжет в какой-нибудь другой век. Ну и что? Ведь перед нами не историческое исследование, а литературное произведение. Давайте считать, что это обычное фэнтези.

Почему выбран условно-четырнадцатый век — понятно. Чтобы «вовремя» превратить Инквизицию в Конгрегацию. Конечно, вопрос о том, как пошла бы история Европы, если бы подобное случилось в реальности, совершенно бессмыслен. Подобное случиться не могло в примнципе. В то время просто не было нужных для этого людей. Посмотрите, как мыслят и действуют герои — как современные (ну, в лучшем случае конец 19 века) люди с современным представлениями о законе и правосудии, о морали и нравственности. Чтобы такие представления сложились, истории нужно было пройти через Возрождение, породить в недрах своих процессов Вольтера и Канта, протащить человечество через страшные, поскольку высокотехнологичные (в сравнении с 14 веком) войны. Исторический процесс закономерен, он не умеет прыгать через пять ступенек. И кстати, Инквизиция была весьма прогрессивным для своего времени институтом. По сравнению с баронским беспределом, напрочь лишенным каких-либо представлений о ценности человеческой жизни, который творился до этого. Убивали без суда и следствия, по велению левого мизинца. А тут появились хоть какие-то процессуальные нормы. И, между прочим, 95% приговоров были оправдательными. Но мы судим со своей точки зрения, не желая вникать в ТЕ реалии и нравы — и потому плодим мифы. Например, о Д.Бруно, сожженном якобы за галилеевскую идею, который на самом деле (почитайте хотя бы Вики и задумайтесь) с точки зрения тогдашней церковной власти был прожженным, закоренелым, воинствующим диссидентом, за ним такой хвост грехов тянулся... Впрочем, я отвлекся. Напомню лишь, что у Андрея Валентинова есть замечательный роман «Небеса ликуют» — вот там как раз крипто-история, а не псевдо.

Но в том-то и дело, что благодаря этой своей псевдовости книга Надежды Поповой оказалась достаточно глубокой. Автор писал о том, что наболело, он хотел не просто развлечь читателя детективчиком, он хотел высказаться — это заметно, и это важно. Но автор же сейчас живет, а не в 14 веке, и проблемы его терзают нынешние, в нынешней интерпретации нынешних людей. Природа власти и закона, роль страха и морали — темы подняты очень сложные и поданы достаточно точно. Да и детектив как таковой получился, в общем-то, неплохо, хотя, наверное, не образцово. Во всяком случае, в напряжении сюжет держал, особо не провисал, и пусть поначалу действие разворачивалось слишком уж неспешно, но ведь у каждого повествования свой ритм, к которому просто над привыкнуть. Главное, чтобы он не сбивался...

ГГ — далеко не супермен. Давайте признаем — лоханулся он вполне логично, но читателю, имеющему почти всю ту же информацию, что и ГГ, заранее догадаться об этом было непросто. И следить за мыслительными процессами ГГ, а затем и его действиями — интересно! Да, финал получился несколько чересчур мыльно-благостным — возможно, здесь сказалась «женская рука». Но она сказалась и в другом: в точности описания чувств и ощущений. Местами это было откровенно красиво, на грани поэзии! Хотя жанр такого вроде бы не требует. Я зачитывался! И реально ползли мурашки по коже, когда автор буквально заставил меня почувствовать себя в шкуре сжигаемой на костре ведьмы...

Я понимаю, что эта книга может «не зайти». Если судить объективно, найти в ней поводов для критики можно немало. Но вот мне — «зашла». И хотя послевкусие, пожалуй, неоднозначное, вкус был хорош!

«Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане и этим сознанием горд...» — это слова из ранней песни БГ про «двух трактористов, напившихся пива». Авторы тоже горды наличием у них на рабочем столе Сартра и Франкла. Но при этом бездарно трезвы. А без пива — ну совсем не тот эффект, зуб даю!

Да, я вижу попытку популяризации экзистенциализма. Но увы, не верю. В ранних своих книгах авторы (сами того, возможно, не замечая) тоже его популяризовали, может быть, в более ранних интерпретациях (напр., в «Вита Ностра» отчетливо звучит Ницше). Но делали это как-то по-человечески — правильно делали! А тут, видать, начитались теоретических первоисточников... В итоге — мысль есть, а серьезной литературы нет. Какое-то подростковое чтиво.

Про сюжет говорить не буду, в предыдущих отзывах, в общем-то, всё сказано. Две искусственно созданные реальности, две группы лабораторных крыс. Им привиты элементы человеческой психологии. Они говорят правильные слова, разыгрывают правильные сцены, нужные для развития мысли. Может, воспитанному Голливудом 15-летнему американцу это в тему. У меня же — ощущение какого-то примитивного трэша. Это не люди, это компьютерные персы. Пупсы со сложной программой. И те, и другие. Сочувствия не вызывают. (Подробнее см прекрасный отзыв gamarusа.)

Но главное, что коробит лично меня — авторское представление об экзистенциализме. Беда в том, что четверть века назад я зачитывался Сартром и Франклом. Философия Сартра была предметом моего реферата, заменившего госэкзамен. (Хотя тогда я понял только «раннего» Сартра. К зрелому пришел куда позднее.) А Франкл... его книга попала мне в руки в тяжелый момент жизни. И, наверное, помогла — потому что я ему поверил. Это великий человек! Который, между прочим, прошел фашистский концлагерь. И еще там начал заниматься тем, что потом стало делом его жизни: спасать людей от суицида. Не ради будущих книг, ученых званий и мировой славы — он мог до них и не дожить... Почувствуйте разницу: Франкл писал о том, что пережил и прожил, о том, что сделал своими руками, умом и, если хотите, душой. А Дяченко, такое ощущение, писали по книжкам, с чужих слов...

Кто вам сказал, что экзистенциализм рационален? Кто сказал, что смысл жизни можно сформулировать? Свобода, ага. Типа, в ней смысл — такой, что ли, вывод у «Луча»? Ну да, блин... «Бытие и ничто» Сартра — молодого, горячего, только что из французского подполья — вправду можно воспринимать как гимн свободе. Но дальше выясняется, что свобода сия — абсурдно-сизифова (Камю), и в более мудрой «Критике диалектического разума» Сартр потихоньку сваливается всё к тому же, к чему пришли до него многие (Спиноза, Гегель, Маркс): «свобода — осознанная необходимость». И Франклу, если вчитаться, не чуждо такое понимание, ибо долг у него — тоже осмысливающий фактор...

Не о том речь. В обычном отзыве, конечно, не следует лезть в философскую дискуссию. Но скажу вот что. Чтобы красиво и корректно изложить в простой логике и в простых («для подростков») понятиях некую дисциплину, на разработку которой неглупые люди положили жизни, нужно ее понимать очень глубоко. Ну очень! Вот как Фейнман понимал физику, когда писал свои «Лекции». Иначе получится «корпускулярно-волновой дуализм». (Прошу прощения у тех, кому физика чужда, но мне, как ни странно, проще черпать образы оттуда.) Корявое, кривое школьное понятие, призванное каким-то образом опустить квантовую механику до уровня подросткового мышления. Блин, нет никакого дуализма! Есть уравнение Шредингера, его решение — волновая функция. И всё! Данное уравнение, из нашего ума вытащенное — всё, что у нас есть, самое полное описание системы. (Голимый, кстати, субъективизм! Мышь, взглядом формирующая мир.) Волновая функция имеет (эээ... скажем так: иногда) смысл плотности вероятности нахождения частицы в точке пространства-времени. Но вычислить ее в явном виде, как правило, нереально. Для практического применения нужны упрощенные (!) модели. В одних случаях удобно (нам удобно, не частице!) упростить так, чтобы получилась корпускула, в других — чтобы волна. Это наше решение, наш бзик! Это условность модели, а не свойство частицы быть то такой, то сякой... Ну ладно. Фейнман вполне всерьез писал, что квантовую механику не понимает никто в мире. Но чтобы пусть не понять, по хотя бы принять ее, требуется знание математики на уровне университета, которого у школьника быть не может...

А чтобы понять Сартра и Франкла, надо начинать с Канта и с Кьеркегора, и без Гуссерля — никак. И недаром экзистенциализм считается не только (и не столько, имхо) философской теорией, сколько направлением в искусстве. Потому что сколько теорию не разводи — чуда не опишешь. А литература на это способна каким-то чудесным образом! Так вот, в «Луче» чудо отсутствует напрочь. Мысль (корявая, как дуализм) есть, чуда — нет. Хотя даже Кант не избежал этого понятия, помните? «Звездное небо надо мной и нравственный закон во мне»...

Писать (так же как и п'исать) нужно, когда наболело, а не когда надумалось. Когда новый экзистенциальный опыт заставил переосмыслить и перепрочувствовать старые понятия. А обывательская сытость — она, видать, губит... О нет, я не требую концлагеря. Но США...

Знаете, что подумалось вдруг? Если бы Сартр, каким-то чудесным образом перенесясь сквозь время и освоив русский язык, послушал песенку БГ — то весело посмеялся бы. А если бы он или Франкл прочли «Луч» — расплевались бы, зуб даю.

Перед нами вроде бы обычный боевичок со спецслужбами. Жанр не мой. Я пытался читать подобное в исполнении, например, Латыниной — не пошло, хотя её же «Инсайдер» ушел влет, как и весь Вейский цикл, и «Нелюдь» очень даже, а вот «экономические детективы» — увы. Может, потому что сам в 90-х на Урале через всё это прошел — и художественное слово как-то бледнеет на фоне реальности? С другой стороны, жанр — не догма... в смысле, не так уж важен: того же Маклина глотал запоем, и ничего. И всё-таки боевик со спецслужбами — не моё (как-то пофигу мне спецслужбы: ни страха, ни пиетета), сам по себе не увлечет. Должно быть в книге что-то еще.

И в этом романе что-то еще есть! Именно: в нем есть внутренняя красота. Автор сплел мощный сюжетный узел, который так вот во всех подробностях я, честно говоря, и не распутал до конца, поскольку не столь важно, а к деталям большого внимания требует. Догадываюсь, что сюжет тоже по-своему красив, просто немного мимо меня. Зато язык! Ах, какой мягкий, пластичный у автора русский язык! Богатый, сытный, как татарский бэлиш. Иногда прямо останавливался и смаковал обороты и фразы. И — характеры. Жанр их глубины совершенно не требует, но авторское мастерство позволяет буквально несколькими штрихами оживить даже второстепенных персонажей. И очень красивые получаются зарисовки, пальчики оближешь!

В общем, немалое удовольствие получил я от этой книги. Пусть не прям вот ВАУ!!, но полноценное 9.

Никакая это не Большая Литература. И даже не жанровая проза. Это вообще не литература. Это подделка. Весьма качественная и потому популярная. Ничего удивительного: читатель — он же не халявщик, а партнер автора в деле создания нарратива. Данная книга относится к литературе примерно так же, как «акции» МММ к ценным бумагам. Не вижу в ней ни красоты, ни смысла — ничего, кроме умело созданной видимости.

Достоверного антуража — нет. Мир не прорисован, он чисто условен. Что случилось с ним (лет 15 назад, видать) — непонятно... да и, в общем-то, не важно. Но литература, как и дьявол, в деталях, а если начать вдумываться в детали мироустройства, несуразица полезет изо всех щелей. Автору, видимо, в голову не пришло напрягаться и что-то продумывать, он просто взял типовой антураж из компьютерных стрелялок типа Фоллаута. Ладно; условность — дело обычное.

Но и сюжета нет. Фабула банальна: двое идут на юг. Происходящие с ними события — примитивное PvE из тех же стрелялок: периодически возникающие трудности, преодолеваемые путем шаблонной последовательности действий, а также падающие плюшки (читай, рояли огромного размера) — чтобы геймовер до времени не настал. Обычная RPG-фабула. А сюжет-то где? Почему они идут на этот самый юг? С какой целью? В чем мотив? Один из ГГ прям так вот жестко настаивает: «Надо идти!» Кому надо? Зачем надо? А десять лет назад не надо было? Только вот теперь вдруг вперлось? Хрен его знает... Надо — и всё тут! И ладно. «Надо так надо». (c) Видимо, цель, как и мир, условна. «Нести свет», ага.

Однако, живых героев, которым можно было бы сопереживать, в книге тоже нет. И понятно, почему. Сюжет — он ведь беллетристике не просто так нужен, без него лишь эссе получится. Если герой, выйдя на сцену, немедленно формулирует вопрос «быть или не быть?», после чего рассматривает его в семнадцати различных интерпретациях — это кагбэ не совсем художественная литература. Лаконичностью диалогов можно создать иллюзию психологической глубины (якобы два слова произнес, а двадцать мудро умолчал), но чтобы глубина возникла взаправду — нужны сюжетные конфликты. Желательно еще и внутренние, нравственные. То есть, автор должен героев загнать в драматичные ситуации — и поглядеть, как они будут выкручиваться. Ситуации нужны жесткие, но типичные, чтобы читатель их узнал, был лично задет и озадачен. Вопрос «быть или нет?» не с потолка падает, смыслом его наполняет весь предыдущий (и/или последующий) сюжет… ну и плюс читательский опыт.

Здесь, однако, ничего подобного. Герои получились компьютерные, их действия и слова недостоверны, будто с экрана переписаны — и сочувствовать им не получается. Вот представьте: не евший уже много дней, замерзший, грязный, измученный человек смотрит поутру на небо и вдруг «осознает суть этого мира: Земля погибла, не оставив наследников»… и так далее, с нарастающим пафосом. Это он с голодухи белочку словил, что ли? А вот нифига — у автора это всерьез... Увы, не верю! Автор пишет о том, чего не знает. Он никогда не испытывал голода, никогда по-настоящему не замерзал и, добавлю аккуратно, никогда не любил детей. Потому и любовь, и голод в книге — компьютерные. Эдакая надпись на экране возле аватарки: «Вы не ели четыре дня. Запасов жизненной силы осталось на неделю. Вам требуется срочно найти еду».

...И вот они идут, идут, идут. Трудности преодолевают, плюшки ловят. Десять страниц, сто страниц… Ну и? Смысл какой-то должен же быть? Ради чего всё это занудство? Что мне хотят донести? Месседж в чем? Где интерес? Взамен мне пытаются подсунуть какое-то распальцованное глубокомыслие. ГГ «...заглянул под одеяло и понял, что что-то в сыне надломилось. Навсегда. И уже никак этого не исправить». Нет, ну вот как на подобную сентенцию реагировать здоровому на голову читателю? И так вся книга...

На самом деле месседж есть. Просто его трудно разглядеть, если полагать, что читаешь не комикс, а художественный текст. Слишком уж он банален: «Нужно быть хорошим человеком и не быть плохим». При этом автор прямым текстом, внятно и четко, как на открытой проповеди, разъясняет, кто такой хороший человек. Это тот, который не ест других людей, и даже собачек старается не потреблять в пищу. Жалеет потому что. А главное, он «продолжает начатое и не сдается». (Видимо, вне зависимости от наличия цели и смысла начатого.) И еще хорошему человеку пристало всегда заочно говорить спасибо тем людям (очевидно, мертвым), чье имущество он присвоил. А еще почаще с напускным вниманием спрашивать своего спутника, не устал ли тот и не страшно ли ему (видимо, таковы представления автора о заботе)...

Да уж… И кому может потрафить такая дутая моральность? Понятно, кому. Любому нормальному американцу, у которого по вторникам и четвергам фитнесс, по субботам церковь, и всё прочее в жизни устроено так, как положено — поэтому он всегда прав. Автор, будучи признанным в США «современным классиком», хорошо знает, что нужно массовому американскому читателю. Собственно, тут секрета и нет. Всякий разумный здоровый обыватель, опора стабильного социума, хочет чувствовать себя полноценным, значимым, белым-пушистым и облагороженным непререкаемой собственной правотой — и ищет тому подтверждения везде вокруг, в том числе в т.н. «искусстве». При этом обыватель искренне уверен, что уж он-то, даже прям вот умирая от голода (и/или холода), обязательно поделится с ближним своим последним куском хот-дога и сдобной булки с маслом. Ни малейших сомнений! Значит, лично он — хороший человек! А те, кого он полагает плохими — плохие. (И наверняка не поделятся.) Правда, обыватель не представляет себе, что такое настоящий голод, поскольку никогда его не испытывал, к тому же никогда не мерз до смерти. И, кстати, совершенно не намерен и впредь знакомиться с этими ощущениями... ну и незачем тыкать его в это носом. Антураж компьютерных стрелялок ему знаком — вот и хорошо. Ведь особой разницы между жизнью и игрой нет — об этом и Великие писали. Смерть — тот же геймовер. Что чувствует человек, реально стоящий на краю — неважно и неинтересно. Обыватель прав — вот что главное!

И ведь действительно прав. Всегда и во всем. Спорить глупо. И «бояться глупо»… А коли автор не сумел донести, кто из героев хороший, а кто плохой — значит, он сам плохой и неумелый автор, и его такая книга народу нафиг не нужна...

Ага. И дальше можно с удовольствием удариться в быковский снобизм, присвоив себе право судить о вкусах и не спорить о них потому лишь, что глупо же спорить с теми, у кого их нет. Но что, собственно, такое «вкус»? Всего лишь способность словить некий особый кайф от чтения некоей последовательности знаков. Сопровождаемая, заметим, неспособностью словить кайф попроще от некоей иной последовательности — например, этой вот «Дороги». А что литература должна чему-то там учить и наставлять — фигня. Литература ничего не должна. Никому. Мне в том числе. Никто не заставлял меня читать этот текст. Я сам этим занялся. Кайфа не словил. Ибо одно унылое занудство. Но это же мои проблемы...

Слушайте, а может быть, автор пытался тут эдак заочно подискутировать с цинизмом нуара? Хотел попробовать натянуть обыденную мораль на неординарные условия постапа? Можно, мол, и в таких условиях оставаться хорошим (sic!) человеком. Ну, если и пытался, то получилось у него плохо. Нежизненно получилось. До Веркина с его ИНФЕРНО — как до Пекина раком. А вот цинизм как раз — штука жизненная, увы. Пусть не такой выпяченный, как у Аберкромби. Но если вспомнить, например, Громова с «Вычислителем» и «Крыльями черпахи», или Дивова… ну ладно, русскоязычную прозу не будем трогать, у нас-то с вами в багаже и ЛНТ с ФМД, и Чехов с Булгаковым. Но и на английском есть Воннегут, есть Оруэлл, в конце концов. И как после этого воспринимать Маккарти?

Да так и воспринимать, очень просто. Вспомнив замечательный термин «целевая аудитория»...

Ну и всё, на этом оборву свою нудятину. Не претендуя на истину, а лишь надеясь, что хоть кому-то помог с вопросом «чтить или не чтить».

Вообще, удивительная, конечно, книга. «Неровная» — это слабо сказано! Не припомню другого произведения, по мере развертывания которого автор настолько деградировал бы. Начало сего эпического полотна многообещающее: нарисованы два очень интересных мира, причем нарисованы умело, хорошим языком; сюжетная линия Коршуна, излагаемая от первого лица, и вовсе отличается милейшей стилистической отделкой, пальчики оближешь. Сюжет обеих линий, может быть, не слишком притязательный, но вполне бодрый и грамотно выстроенный по фэнтезийным канонам: «держит», не отпускает, не дает заскучать, даже детективные какие-то нотки детектед. И герои вроде бы живые, и этические конфликты завязаны любопытные, особенно в линии Негоро. (Какая пошлая роль уготована в финале королеве-воительнице — на этом этапе развития сюжета не догадаться ну никак.)

Но затем в фентезийную вселенную грубо вторгается НФ. Причем с весьма и весьма условным «Н», наука там ни при чем от слова совсем. Роль этого сюжетного разворота, по аналогии с понятием «глобальная метафора», можно обозначить как «глобальный рояль»: ведь если некий естественный фэтезийный канон разрушен бластерами и посадочными модулями — то дальше можно уже любой инструмент присочинить, чтобы сюжет куда вздумалось двинуть. И повествование идет вразнос, набирает силу какая-то голимая голливудщина, герои оплощаются, их становится все больше, они становятся всё круче и благороднее (причем даже те, от кого поначалу этого было трудно ожидать), мотивы их обретают пафосно-глобальный характер, а во второй части в них начинает развиваться умильное уси-пуси, все поголовно приниматся друг друга любить до гроба и героически спасать, не щадя живота, — и текст постепенно обретает черты уже не голливудского боевика, а мексиканского сериала...

Последние страницы я, честно говоря, просто пролистывал. Было такое ощущение, что автор сам запутался в темпорально-сюжетных перипетиях, порожденных его буйной фантазией, и финальный рояль вселенского масштаба был уже настолько неминуем, что не вызвал ничего кроме гомерического хихиканья. Вспомнился поручик Ржевский: «Ха! А вот и нет, господа, выиграл снова я! У меня — Королевский п-ц!»

Ну что сказать? Годное дорожное чтиво! Всё как надо: примитивный «школьный» язык, шаблонные персонажи («как в комиксах» — действительно приходит на ум такое сравнение), глобальный сюжетный размах, миллиарды долларов на кону, высокая динамика, яркий антураж: море, солнце, Италия, тропики... А ворох лишних запятых — это фигня: такому тексту хороший корректор без надобности. Есть подозрение, кстати, что в тропических морях автор, скажем так, бывал — весьма со знанием дела у него выходит их описывать, хотя меня-то там как раз не было, судить не могу, но экспозиция романа в этом смысле получилась в моих глазах вполне захватывающая. А вот дальше...

Понимаете, если ехать до Иркутска поездом — эта книга может очень пригодиться. Но, увы, я путешествую не так часто и не так далеко. А дома на диване хочется чего-то менее картонного. «Анархо-либертарианские» идеи автора хороши для эссе (типа «Депортации»). Но пытаясь заложить такие весьма, увы, далекие от жизни концепции в крупную форму, рискуешь потерять связь с реальностью. Прущая вдруг немеряная крутизна свободно мыслящих «граждан мира» — это еще ладно, ОК, свобода мысли действительно раскрепощает, да и как иначе сюжет разогнать. Но поголовно тупые, нервные и безвольные миллиардеры... вообще-то миллиардного состояния без умения управлять людьми и без хорошего системного мышления не сколотить (и не сохранить, если в наследство досталось). И распальцовка характерна как раз для «шестерок» всяких «криминальных сообществ», но никак не для состоявшихся и состоятельных людей. Да, в целом, согласен: современный, особенно финансовый, капитал — суть раковая опухоль на теле цивилизации, но это же системный тезис, вовсе не означающий, что персональные носители оного капитала все как один гнилые тряпки. Это глубоко ложное суждение! И очень вредное — как всякая качественная недооценка противника. (В советской пропаганде немецкие генералы тоже порой выглядели неприкаянным придурками, ага.) С другой стороны, в подобных книгах следует писать не как есть, а как читателю хочется чтоб было. При этом понятно, что ни миллиардеры, ни даже миллионеры такие книги не читают — им некогда.

...В общем, осилил я примерно четверть. До поры спокойно перенося многочисленные накладки с логикой и здравым смыслом. Добил меня, пожалуй, сюжетный ход с «вражеской» службой безопасности. Надоела она автору, мешала развивать сюжет непринужденно и бездумно — он взял да убрал ее одним махом. Шлёп — и нету. Я поржал, конечно... но в итоге стало скучно. Дальше всё понятно: автор введет в повествование еще несколько таких же плоских персонажей (иначе провиснет), в нужные моменты будет вытащено требуемое количество роялей, и в итоге, несмотря на козни и происки коварных, но лубочных врагов, «наши» героически победят. Ни интересных новых мыслей, ни интересных образов и характеров встретить особой надежды нет. Времени жалко.

В качестве вывода скажу так: наличие оригинальных идей и литературные способности — это всё же очень разные вещи.

В соцреализме ТАК писать о войне было не принято. Без надрыва, без кровавых брызг, без яростных атак, без пафоса, да, вот именно, совершенно без того пафоса, который сегодня (см. дату отзыва) прет со всех сторон. Война была совсем не похожа на компьютерные игрушки, как, наверное, ощущает ее сейчас нацепившая георгиевские ленточки молодежь. Люди вовсе не геройствовали ежечасно, они просто жили, без какого-то особого драматизма, жили в это жуткое время — так примерно, как жил автор, чтобы через полвека, наконец, написать об этом — спокойно, выдержанно, без обвинений, без выводов и обобщений, но честно и искренне.

Наверное, самое близкое этому роману по духу произведение — «Сестра печали» Вадима Шефнера. Такое же искреннее, лиричное, беспафосное бытописание, в котором Война почему-то вдруг выглядит по-настоящему страшной — наверное, из-за невыносимой обыденности происходящего. Неудивительно. Авторов роднит то, что оба они прошли через квинтэссецию кошмара Войны — через Блокаду.

При этом книги Шефнера и Погодина очень разные по форме. «Я догоню вас на небесах» — отчасти эссе; несколько сюжетных линий в этом романе имеются, но набросаны они как бы пунктиром, россыпью эпизодов, и переплетаются не согласно строгой логике композиции, а по неким ассоциативным признакам. Эта книга — воспоминание, и написана она именно так, как работает наша память, выхватывающая из прошлого какие-то детали, вроде бы внешне незначительные, но почему-то очень важные для нас внутренне, а потом одна такая деталь цепляет другую, часто не связанную ни временем, ни причинной связью, но вот почему-то цепляет и вытаскивает на свет, а та — еще одну, и еще...

Радий Погодин — хороший советский детский писатель. (Слово «советсткий» здесь, увы, как знак качества, прежде всего по части русского языка — в такой высочайшей степени владеть им нынче почему-то не принято.) Он, наверное, чувствовал, что не впишется в новое время. И написал эту вот совсем не детскую книжку. Лучшую свою книжку! Это не крик души, нет. Это ее неспешный рассказ на прощание. И немножко исповедь. То, что нужно оставить после себя.

«Каждый пишет как он слышит... не пытаясь угодить», — это по нынешним временам роскошь почти непозволительная. Рынок, однако! Надо угождать, ничего не поделаешь, приходится, особенно если речь о модной сталкерской теме. И угождают каждый во что горазд, более или менее успешно. Набивают свои авторские листы, получают свои гонорары — и все довольны, и пишущие, и слышащие/читающие.

Беда Жарковского в том, что он угождать, видимо, не умеет. Он пишет вот именно как слышит. А слышит он, скажем так, весьма необычно. Слух у него не то чтобы совсем неизвестной природы, но сильно не той, что у читателей, привыкших, чтобы им угождали. «Потребитель всегда прав», однако. А тут такое...

У меня, увы, слух тоже не тот. Я бездарно здоров психически и морально. Нет, я слышу этот странный, выверенно корявый язык, он засасывает, погружает в себя и не отпускает, внося слабоумные искажения в восприятие бытия. Но полностью ухватить тот месседж, который автор старается донести до меня, не могу. То есть, умом понимаю, что оный месседж высказан самим названием, ибо что есть человек как не «тварь неизвестной природы»? И в отдельных зарисовках, из которых, по сути, и состоит роман, эта природа как бы выпирает и типа высвечивается, и читаются они взахлеб, на одном дыхании, и вроде как я ощущаю этот «сокуровский» закадровый звук («Дни затмения» четко вспоминаются, и вовсе не из-за фамилии «Стругацкие», а из-за схожего привкуса шизы), но цельного восприятия как-то почему-то не получается, хотя особой потребности в сюжете за собой давно не замечал. И вроде как я чую, что в этом лоскутном полотне скрыта некая своя странная и даже, может быть, больная логика, и легкий привкус арканарской резни в германовских ощущениях, и тот факт, что это вроде как не окончательное произведение, а то ли обрывки чего-то более объемного, то ли начало чего-то более крупного, — но все-таки что-то не то.

Может быть, виной тому моя неспособность полноценно временно свихнуться в нужную сторону? Но «Хобо» же снес мозг к чертям собачьим — и это было круто! А тут как-то даже и мысли не было десятку поставить. Не было чуда, не было «Ах!» А было вполне ровное чувство удовольствия, примерно как от раннего Дивова, но и всё. И знаете, мне показалось, что это потому, что автор все же попытался угодить. Где-то, в каких-то неуловимых для меня моментах схалтурил по отношению к своему слуху. Я не способен это обосновать, но вот такая мысль у меня возникла и нагло влезла в этот отзыв, что тут сделать. Какие-то приемы, методы, мотивы, конструкции из «Мужской работы», или, может, из Ляха (шикарно покрошившего не менее «Пикника» популярную «Дюну») — вроде бы правильные, логичные, разумные, продажные, но, увы, режущие авторский слух... Мне кажется, для Жарковского рынок — как пресловутый ощип для кура. А без перьев, сколько крыльями не маши, не взлетишь даже на забор. Жалко, конечно. Или никому не понятный шедевр, или добротное, интересное, внятное, всасывающее... непонятно что.

«Лишний раз над башней ближней помахав руками лишний час и лишний раз дотошно убедившись только в том, что твердь воистину тверда, ты опустишь руки, словно раб цепной, который бревна ворошит и камни движет — и отчаянье пронижет плоть и кровь твою тогда. И совсем уже бесстрастно, ни контраста, ни пространства не боясь, уже у края, прямо в публику ныряя, прямо в черные ряды...» — это МЩ (у которого, имхо, те же проблемы).

Но последние слова этой сильнейшей песни: «...помаши еще руками: может, всё-таки взлетишь?»

В романе три практически отдельных составляющих. Основная — историческое бытописание Германии времен Третьего рейха — и она великолепна! Вторая — римские зарисовки времен Суллы, и они тоже хороши. И третья — некая фантастическая надстройка, сделанная, видимо, в угоду издателю, сделанная старательно, но явно в отсутствии столь же глубокого знания предмета и, следовательно, без должной увлеченности. Совершенно, на мой взгляд, лишняя, притянутая за уши. Роман без нее, став историческим вместо фантастического, не только ничего не потерял бы, а лишь приобрел бы композиционную стройность, если еще и римские сны убрать, которые тут тоже не в кассу, лучше было бы из них какой-нибудь отдельный рассказ сделать. Возможно, пришлось бы пожертвовать одним из интересных действующих лиц — Эрихом Беловым, или во всяком случае вернуть персонаж в рамки реализма, ну да не так уж велика потеря. К сожалению, из-за искусственной подгонки под популярный жанр роман потерял цельность и, соответственно, балл-другой моей оценки. Легкие помехи вносит чересчур подробное описание памятных знаков — предмета хобби автора, но это уже совсем мелочь.

А ведь лежащая в основе книги трагическая история немецкой семьи сделана на уровне большой литературы, и если учесть, что перед нами «ранняя» книга автора — это просто здорово! Эта история любви и предательства прописана настолько аккуратно и тонко, что даже термины «любовь» и «предательство» звучат на ее фоне как-то пафосно — перед нами просто совершенно жизненные, обычные человеческие отношения. И, конечно, картины Великой Войны, нарисованные в непривычном нам ракурсе, с другой стороны фронта, получаются у автора просто блестяще! Самое сильное в этом романе — пожалуй, Берлин (и Германия в целом) весной 1945 года глазами немцев. Нечто подобное я раньше встречал лишь в сериале «Братья по оружию» от BBC. Автор старается оставаться объективным, в рамках исторической правды, никого (кроме верхушки Рейха) не обвиняя и не осуждая, и его человеческая позиция, которая, конечно же, проступает, оживляя книгу, мне очень близка. В каком-то смысле получился художественный анализ причин и механизмов той трагедии, которая произошла с немецким народом в 30-40гг. прошлого века — механизмов, которые, к сожалению, просматриваются, пусть и не столь явно, и в нашей современной истории...

Всё-таки «божественность» со всеми вытекающими сверхспособностями героев — это убийца добротного фэнтези, превращающий его в убогую голливудщину с супергеройскими человекопауками. Когда ГГ принимается голыми руками перехватывать удары остро отточенного меча, обретает немеряную боевую крутизну и сверхчувственность, замедляет время, успевая выиграть любой бой за один вздох — сопереживать ему по-человечески становится как-то трудновато. Конечно, если фэнтэзи не просто добротное, а по-настоящему сильное литературно (то есть, уже и не совсем фэнтези, а выходящий за рамки жанров текст) — никакие боги талантливому автору не помешают. Увы, здесь явно не тот случай. Типичная жанровая проза, которая как раз у Вегнера вполне может быть весьма добротной, что показали Север и Восток. Но и весь Запад в целом, и венчающая его повесть, к финалу которой к тому же искусственно притянуты сюжетные нити Юга, оказались серьезно изгажены вселенским размахом. Полный эпичного пафоса курсив затянут и зануден, разбавленная им основная городская сюжетная линия слеплена слабо: сама по себе банальна, а вся её движуха и непредсказуемость происходит из того самого божественного вмешательства. Даже второй главный герой оказался ему, мягко говоря, не чужд. К сожалению, автор поддался соблазну подменить живой человеческий мотив грохотом небесных литавр. Еще бы: вмешательство свыше позволяет разместить в кустах не только пару роялей, но и большой симфонический оркестр целиком — так чего ж напрягаться? Жаль. Неплохой ведь автор. Ни разу ни Сапковски, но вполне на уровне жанра. Писал бы то, к чему перо лежит: батальные новеллы — и вовсе мог бы у меня в избранные попасть...

После очень неплохого, а местами просто прекрасного Севера, эта повесть — как холодный душ. Вдруг повеяло плохим дамским романом. Да, затем окажется, что это не отдельная история, а лишь завязка, и ряд несуразностей, отмеченных предыдущим оратором, найдут свое объяснение. Но «мужики-то не знали». Нарочитость сюжета раздражает. Попытка через сладкоречие показать силу чувств проваливается — ну не верю, и всё тут. Говорят: «малая беда кричит, большая — молчит». Про любовь можно сказать то же. Когда две души сливаются в одно (вот блин, аж сам приболел пафосной пошлостью), слова не нужны. Да и путать сексуальную страсть с любовью как-то странно для не такого уж молодого автора. Если женщина просит семнадцать раз повторить ей, как я ее люблю — лично у меня возникнет сильное сомнение в том, что она сама испытывает ко мне хоть что-то. Я вообще не понимаю, как можно рассуждать о любви, не видя глаз партнера. Ты уж разберись, что ты любишь-то: человека или его член. Это разные чувства! И в итоге — совершеннейшая психологическая недостоверность. Когда героиня вдруг соглашается на жуткие жертвы «ради любви» — у меня возникает когнитивный диссонанс: очевидно наигранное поведение не бьется с такими заявами ну совсем. Девочка, конечно, молодая и глупая. Но что за неуважение к человеку, который сто раз тебе объяснял свои религиозные принципы, глубочайшие и серьезнейшие? Ну, то есть, шлёпнуть заигравшуюся шалаву — дело, конечно, правильное, ага. (Вот честное слово, почему-то не к месту вспомнилось: «Гоп-стоп. Семен, засунь ей под ребро!») Но автор-то имеет в виду, как я понимаю, не это. У него там всё типа героически трагично, прям как у Шекспира... Тьфу!

А касательно развязки... Что ж, милые дамы, имейте в виду: когда кто-то вам говорит, что любит вас больше жизни, обязательно следует уточнять, чьей именно. И как раз вот это — весьма жизненно!

Давно, а может быть и никогда ранее, не встречал я настолько великолепного батального полотна, написанного словами! Вложенный сюжет (рассказ одного из героев) является, по сути, основным, поскольку именно он несет главный месседж этой новеллы, отраженный в её названии. Базовый «шпионский» сюжет тоже, кстати, по-своему красив и тоже играет на месседж, но все же блекнет на фоне рассказа о битве. Я не знаток средневековой военной тактики (и в убое скота тоже не разбираюсь), и мне, в общем-то, не так важно, насколько грамотно всё написано с научно-исторической точки зрения. Я — верю, и мне этого достаточно. Мне важно, КАК написано, ибо передо мной литературное произведение, а не исторический труд. А написано — шикарно! Тут, конечно, велика еще и заслуга переводчика, сумевшего сохранить атмосферу. (Это ведь только кажется, что с польского переводить проще, чем с английского, на самом деле даже в чем-то сложнее: лексически языки бардзо подобны, но стилистически — совсем не бардзо.) Картина разворачивающихся событий буквально стоит перед глазами — будто фильм смотришь. И, знаете, этот фильм даже покруче «300 спартанцев» будет! (Имею в виду, конечно, классику, а не новодел.) В которых, кстати (как и в «Спартаке» Джованьоли) историческая точность — тоже не так уж существенна на фоне художественного уровня. Фильм вспомнился, это факт. Именно как художественный аналог. Хотя исторических аналогий, конечно, никаких быть не может, тут Роджер_Янг совершенно прав.

Я поставлю высший балл. Может быть, не за сам текст новеллы, а за собственный нарратив, поскольку мне почудился очень чувствительный для меня мотив — мотив профессионализма. Мне лично показалось, что 800 меекханцев стояли насмерть не только и не столько ради того, чтобы дать сбежать мирному населению. И даже не ради того, чтобы переломить ход войны. Я бы не поверил такому пафосному героизму, психологически недостоверному. Зато верю в обыденное стремление сделать свою работу как следует. Вот просто взять и выполнить свой долг. Даже ценой жизни, если иначе нельзя.

Первым делом рука потянулась поглядеть, сколько лет автору: меньше 20 или больше. (А еще узнать, не знаком ли ему ДЦП лично.) Потому что если меньше — то это очень круто... Но потом я подумал: а зачем, собственно? Я оцениваю текст как он есть, отдельно от личности автора. И даже не сам текст оцениваю, а нарратив — мое личное, субъективное восприятие.

Так вот. Написано крепко. Язык хороший, четкий... хотя и бедноват, то есть вот не метафоричен от слова совсем. Он скорее для НФ, чем для фэнтези, и уж тем более он не для такого философического размаха, требующего вообще-то куда большей тонкости и точности описания внутреннего мира. Может, в этом и проблема? Затронутая автором тема смысла жизни как-то так не укладывается в рациональные слова, во всяком случае, если тебе больше 20 лет. Единственную мощную метафору — глобальную, вынесенную в название — я попросту не понял. Причем попытка с ней разобраться была для меня одной из интриг повести. Увы, я так и не врубился, причем тут эбонит. Он же не излучает, никого не заряжает. Он сам заряжается, если его шерстью потереть. Ну да ладно. Дело не в этом.

Начало увлекло. Очень здорово автор создал эдакую полудетективную картинку. Я не склонен соглашаться с тем, что в метро прям все такие серые и «зомбированные». (Еще одна метафора, ага. Банальная.) Обычные там люди. Разные. Какая любовь? Зачем ненависть? Достаточно уважения. Но, может, восприятие мира человеком, страдающим ДЦП, именно таково? В принципе, да, наверно. Мой опыт попыток общения с инвалидами с детства показывает, что их мировосприятие очень сложное, все чужие люди видятся как потенциальные враги, будто из окопа — и мне, например, попросту не хватает чуткости преодолеть этот барьер.

Ладно, пусть так. Но финал разочаровал совершенно. Пубертатный до банальности. Попытки сформулировать смысл жизни характерны для лиц мужеского полу моложе 20. Иногда и женского, иногда чуть старше. Сформулировать-то можно, только эти красивые слова так и останутся пустым звуком. И в лучшем случае поверившего в них человека ждет разочарование. А в худшем — навязывание созданного пустопорожними формулировками миропонимания окружающим, порой насильно...

В некий момент — когда приходит четкое, глубинное осознание неотвратимости мементо и понимание, что с этим чувством внутри теперь придется жить (наверное, именно это именуется кризисом среднего возраста?), вопрос о смысле жизни напрочь теряет актуальность. Ну, есть он. Или, может, нет. Какая разница? Все равно финал один: «Во что ты душу не вложи... И тем, кто крест взвалил не плечи, и тем, кто жизнь прожил во лжи — срок всем назначат равный: вечность». Все рациональные жизненные цели — иллюзорны. Что, впрочем, не мешает стремиться их достичь, вот просто чтоб не скучно было. А на самом-то деле «мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть». Другое дело, что есть не смысл бытия, а, скажем так, осмысленность каждого отдельного шага и решения. Внутренняя осмысленность, связанная с соответствием направления движения по жизни с некой предназначенностью, с полным раскрытием того, что дано тебе Богом. Именно это, называемое эйчарами «самореализацией», приносит ощущение смысла (в слова не укладывающееся) и даже иногда счастья...

Впрочем, что-то я тут и сам расфилософствовался. Есть такой замечательный американский психолог Франкл. Прошедший многое в жизни, прежде чем стать психологом (так что ему можно верить). Он изучал причины суицида — происходящего из-за потери той самой осмысленности. Можно почитать...

Что же касается повести. Ну, если для подростковой аудитории — то она замечательная. Мое отношение — куда прохладнее. При этом все же следует учесть в оценке определенный уровень мастерства автора... В общем, поставил достаточно высокую.

К сожалению, чувствуется, что вторая книга написана уже отчасти на заказ, на публику, на волне успеха первой, написанной «для себя» — потому, что хотелось написать. Литературных достоинств автора это не умаляет, не некоторая натянутость местами ощущается. Однако, углубляться в критику не стану, поскольку книга всё равно откровенно хороша.

А я вот служил не год офицером, а два — рядовым, в железнодорожных войсках (читай — стройбат), в «черном» батальоне. Посему тот факт, что люди в нечеловеческих условиях легко теряют человеческий облик — для меня совершенно не новость. (И «1984» Оруэлла именно об этом, кстати — о том, что сломать можно каждого, и не так уж это сложно, и ни любовь, ни какие-то другие блаародные чувства не помогут — они осыпаются, как осиновые листья осенью, и остается голая, серая, злобная звериная натура.) И как раз то, что некоторые умудряются оставаться людьми даже в совершенно зверских условия, продолжая честно выполнять свою работу... это и есть героизм. Имхо, даже больший, нежели в состоянии амока бросаться на амбразуру, уж извините.

Астафьев писал о том, что пережил — это чувствуется — и нет никаких оснований ему не верить. Тем более разделение граждан на болтунов и пушечное мясо совершенно естественно для нашего государства, за 75 лет ничего в этом плане принципиально не изменилось, просто благ сейчас во много раз больше в расчете на душу населения, и неравномерность их распределения не так режет по живому. Ничего не умеющие (и напрочь трусливые, что выяснится при первых же выстрелах) трибунные болтуны нынче лишь раздражают, но не бесят, так как за их болтовню мы с вами расплачиваемся всего лишь деньгами, а не жизнями. Кроме того, следует понимать, что управление столь сложной системой, как воинская часть в боевых условиях — труднейшая задача, требующая знаний, опыта, согласованности на всех уровнях управления, если хотите, «командности» не в смысле командования, а в смысле командной работы. Болтунам ее не осилить. Красиво говорить то, то хотят услышать «сверху», и принимать трудные комплексные решения — вещи не просто разные, но взаимоисключающие. Понятно, что последствия сталинских чисток, почти лишивших советскую армию грамотных, самостоятельно мыслящих командиров, страна расхлебывала всю войну. Многомиллионными потерями первых лет страна обязана именно своему вождю, вынужден согласиться. И та картина солдатского быта, что нарисовал Астафьев, с точки зрения логики и здравого смысла кажется куда менее фантастической, чем нарисованная в большинстве подцензурных советских произведений о войне. Экстраполируя то, что пережил сам в рядах СА, на те жуткие условия, в которых оказался наш народ в 1942 г., когда экономика была уже разрушена, лендлиз только-только разворачивался, а адаптированный к военному времени режим работы народного хозяйства еще не сложился, я вижу примерно ту же картину, что нарисована Астафьевым. Тем более в современных книгах о войне («Облачный полк» Веркина, «Белый тигр» Бояшова) — видится она же, да и у честных талантливых советских авторов (Симонов, В.Быков, и др.) — она явственно проглядывает через неизбежный лак.

То есть, да, бытописанию — верю, причем великолепный русский язык Астафьева позволяет буквально окунуться в эту жуткую обстановку, к сожалению для самовлюбленных чистоплюев действительно насквозь пропитанную говном и грязью. Вставные новеллы о довоенной жизни героев местами просто великолепны! И если бы Астафьев сим и ограничился, сократив дилогию раза в два — цены бы его книге не было как почти документальному свидетельству о том, как на самом деле война выглядит изнутри. Но увы, автор подменил цель. И занялся пропагандой. Мне лично совершенно не важно, советская пропаганда или антисоветская — всё одно противно. Все эти навязчивые лирические отступления насчет тыловой мерзости, партии, правительства и прочего кровавого режима, всё это предвзятое утрирование и пацифистский пафос — то есть, авторский взгляд, совершенно четко заточенный под поиск виноватых наверху и под воспевание православной веры — лично меня очень раздражает. И, как бы ни старался автор быть честным и точным в бытовых деталях, своим дешевым философствованием он гробит весь эффект. В итоге книга существенно проигрывает всем упомянутым выше произведениям и авторам. Отвращение к войне как таковой (а не к партии и советскому строю) они вызывают даже большее, но при этом содержат и то разумное, доброе и вечное, что отличает литературу от пропаганды. Здесь же его явный дефицит.

Нет, для меня этот прекрасный роман — не о памяти и забвении. То есть, и о них тоже, но это не главное. Ощущение чуда, которое сопровождает всякую настоящую Литературу, появляется не из потрясающе красивой, но всё же простой и даже, наверное, банальной по жизненной своей глубине истории. Той истории, затеянной еще Мерлином, закономерный и неизбежный финал которой вершится в романе на наших глазах. Автор аккуратно, бережно приоткрывает ее страницы в точно продуманном порядке, создавая интригу, удерживающую внимание читателя в тексте, практически лишенном экшн, подводя сюжет к «ложной развязке», в которой по всем законам композиции сошлись все основные действующие лица. Но книга на этом не кончается, и последняя глава — не эпилог! Потому что всё это лишь внешний смысловой слой. На следующем слое, мне кажется — сквозящая через весь сюжет предопределенность, даже обреченность, основным носителем которой, пожалуй, является Гавейн. Но и сей японский фатализм, ставший лично для меня главным минусом предыдущего романа Исигуро, здесь тоже не «решает», хотя и крайне важен для понимания главного. А главное, «о чем книга», заключено в окольцевавшей ее метафоре. Которую герои вместе с читателями понимают поначалу неправильно. Но пройдя весь тот путь, которым им суждено было пройти в поисках забытого сына, в по-настоящему финальной сцене... «Каждый умирает в одиночку» — вот о чем написал Исигуро. И никакая любовь, даже самая глубокая, преодолевшая все преграды, от этого не спасёт. И вот вопрос (конечно же, оставшийся без ответа, ибо его не имеющий): есть ли вообще смысл о чем-то помнить, если река забвения всё равно всё смоет, когда интеллигентный лодочник вежливо подаст вам руку?

PS Низкий поклон переводчику!