Я заранее проясняю, что это эссе написано в рамках обучения на философском факультете, а поэтому затрагивает философский контекст. Однако, я попытался проиллюстрировать философские идеи Макса Штирнера (1806 — 1856) — неординарного немецкого мыслителя, младогегельянца — с помощью произведений фантастики и фэнтези. Не знаю насколько корректно это получилось, поэтому всячески приветствую критику, поправки, уточнения и прочие указания на мою неграмотность А также призываю к дискуссии.

Короче говоря, вот такой вот эксперимент.

Единственный портрет Штирнера, руки Энгельса

С одной стороны проект Единственного Штирнера (речь идёт о книжке "Единственный и его собственность" 1845 г.) – это утопический проект, появившийся в годы, когда индивидуалистические тенденции были не самыми популярными (в это время появляются марксизм и позитивизм). Коллективистская тенденция становится очень влиятельной и находит отражение во многих литературных произведениях в том числе в произведениях авторов, которые казалось бы достаточно далеки от того же марксизма – вспоминается, например, «Война и мир» Льва Толстого. С другой стороны, проект Штирнера оказался слишком радикальным даже для других идеологов индивидуализма. Тургеневский Базаров был вдохновлен скорее нигилизмом Ницше, персонажи Достоевского по духу больше Киркегоровские персонажи. Сам Ницше вероятно и не читал книгу Штирнера, а, если и читал, то сильно с ним разошёлся.

Казалось бы между Штирнером, Ницше, Достоевским и Киркегором много общего. На деле общим у них является только неприятие гегелевской тотальности. Однако, не принимают они её разными способами. Неприятие Ницше – активное, куда более гневное, пропитанное весьма воинственным духом. Неприятие Штирнера более пассивное, менее внешнее – речь не о том, чтобы пускаться в открытую борьбу с царящими устоями (хотя и Ницше, безусловно, не революционер), а самому встать в позу Единственного, признать свою уникальность, самоценность и самодостаточность: чем больше людей осознают необходимость подобного демарша, тем естественней произойдет отмирание старых порядков. Однако, уловить габитус штирнерианца почти невозможно даже глядя на самого Штирнера, который и учителем поработал, женился и пытался продавать молоко — об этом писал Дж. Генри Маккей в единственной биографии Штирнера. В его жизни нет почти ничего, что указывало бы на то, что он Единственный (хотя, возможно, это и должно так выглядеть – Единственный не бунтарь и не классический анархист). Выходит не очень вдохновляюще и не убедительно. Поэтому Базаров и ницшеанец.

Достоевский писал не об этом!

Непривычно выглядит и то, что Штирнер при всём своём индивидуализме остаётся довольно сухим и рационалистичным. Действуя, в рамках системы Гегеля, он просто останавливается на определённом её витке (индивиде) и не желает двигаться дальше. Таким образом Штиренр рационалист, хотя и очень странный, разминувшийся с рационализмом классическим, который неумолимо движется ко всеобщности. Однако, его путеводитель, всё-равно, сухой разум (в союзе РАЗУМНЫХ эгоистов места чувству нет). Это разводит его с Достоевским, который был индивидуалистом чувства, а не индивидуалистом разума (Киркегор тоже).

Эти две линии (рациональный коллективизм и чувственный индивидуализм) активно проявляются и часто противоборствуют в художественной литературе (недаром Достоевский и Толстой воспринимаются как два полюса русской литературы). А вот героям Макса Штирнера места в ней не находится, его проект не вызывает отклика и вскоре почти забывается.

Джон Маккей — правоверный штирнерианец, поэт и анархист

Персонаж Штирнера слишком странен. Возможно, поэтому Единственного стоит искать в «странной» литературе – фантастике и фэнтези. Эти жанры расцвели пышным цветом через сто лет после смерти Макса Штирнера.

Здесь идея, которая оказалась слишком радикальной для людей может обрести жизнь в нечеловеческом бытии.

В научной фантастике идея самодостаточности, союзов основанных исключительно на разуме приходит с идеей возможности расчитывать предстоящие события. С помощью расчёта достигается оптимальное состояние для данного индивида, это никак не связано с чувствами или привязанностями. Очень часто, правда, этот приём используется для того, чтобы описать общества всеобщего блага (как в «Академии» Азимова, однако, попытаемся вспомнить те произведения, в которых расчёт становится индивидуальным орудием.

На ум приходит роман Генри Каттнера «Ярость», в котором действуют Бессмертные, заботящиеся только о своих личных интересах. На службе у них специальный персонаж – Вычислитель, умеющий давать наиболее рациональные советы. Очень важно, что взаимоотношения Бессмертных не приводят к хаосу – они сознают, что очень сильно зависят и от блага общества, но не ставят себя в подчинённое ему положение. Они вступают и в «любовные» взаимоотношения и заключают союзы. Но это именно Союзы разумных эгоистов, как у Штирнера. Единственное, чем персонажи Каттнера не похожи на персонажей Штирнера – они излишне эмоциональны и корыстолюбивы, им не хватает стоического спокойствия, присущего Штирнеру. Впрочем, эта черта присуща Вычислителю, который, однако, слишком зависим от тотальности. Так что в романе Каттнера, пусть и в несколько размазанном виде, присутствует Единственный Штирнера.

Вот так издавали у нас Каттенра — по виду типичная боевая фантастика

В повести Теда Чана «История твоей жизни» инопланетяне способные видеть будущее, предлагают людям взаимовыгодный союз, не из сочувствия, а из желания спасти себя в будущем. Будь у них такая необходимость, люди были бы уничтожены. Однако, инопланетяне поступили как истинные разумные эгоисты. (неизвестно, правда, какие у них там отношения между собой, так что тут я слегка сам себе противоречу, но инетерсна сама модель поведения).

Наконец, примером Единственного Штирнера является Доктор Манхэттен персонаж культового графического романа Алана Мура «Хранители». Причём он является подлинно Единственным, других подобных ему в мире просто нет. Причем Манхэттен по-штирнеровски спокоен и даже равнодушен к большинству мировых событий, при этом он не ведёт жизнь отшельника, а имеет «друзей» и «возлюбленную» и даже является «героем». Однако, действует он всегда в своих интересах, которые недоступны понимаю обычных людей. Руководствуется он, конечно же, своим Сверх-Разумом.

Доктор демотивирует

В фэнтези Единственные чаще всего являются пользователями каких-либо сверхъестественных способностей, имеющих недоступную простому человеку природу.

В некоторой степени уже Толкиновские эльфы близки к Штиренру. Их удивительная мудрость порой приводит их к равнодушию и заботе только о себе, что побуждает их покидать Средиземье и уходить на Валинор, уклоняясь от борьбы. Однако, нельзя сказать, что между собой эльфы строят отношения на правах разумных эгоистов, что их не заботит судьба народа, да и особо достойных представителей чужих народов они признают своими друзьями.

(Больше сюда подойдут тёмные эльфы (дроу) из книжек Роберта Сальваторе ( и из всей вселенной Забытых королевств, но в них тоже сильна клановость и злопамятность).

А вот Саруман ведёт себя как Единственный Штирнера. Под этой оптикой он не злодей, а «человек» поступивший очень разумно, вступив в сговор с Сауроном. Жалко расчёт оказался не точным, но ведь Толкин поборник традиционной морали и в его мире Саруман победить не может.

Для Штирнера Саруман бы не был злодеем

Вообще, волшебники очень часто и оказываются разумными эгоистами в фэнтези произведениях. Вспоминается Мерлин Ника Перумова, не злой и не герой, очень рациональный, действующий в своих интересах настоящий Единственный.

Или, например, маг Баяз из «Первого закона» Джо Аберкромби, очень похож на остальных волшебников, разве что чересчур тщеславен и обидчив.

В общем, таких примеров масса.

Подводя итог, хочется сказать, что, по моему мнению, Единственный Штирнера с трудом умещается в произведениях, стремящихся описать наличиствующую действительность (при реальном положении дел его очень трудно реализовать, и даже сам Штирнер тут под большим вопросом). Зато, при добавлении каких-либо фантастических условий и допущений Единственный оказывается вполне возможным и в той или иной форме, частично или почти полностью воплощается в фантастических и фэнтези произведениях, часть из которых я и попытался вспомнить и привести в пример.

Примечательно, что можно сделать любопытную параллель с деятелем Просвещения Маркизом де Садом, который тоже проповедовал преследование собственных интересов, и делал это с помощью рациональных аргументов, однако, его персонажи всё-таки слишком бесшабашны для Штирнера.

цитата

«Разве каждый не рождается в одиночку?» (цитата из «Философии в будуаре»)

Вместо вступления

С романом "Исповедь маски" 24-летний Юкио Мисима очень громко заявил о себе в литературном мире. Откровенная, экстравагантная и очень смелая книга могла бы сойти за попытку устроить скандал, эпатировать публику. Сейчас с уверенностью можно сказать, что это не так (или не совсем так). Он действительно так жил, чувствовал и думал. С этой книги практически и начался путь большого писателя и неординарной личности. Про автора всегда можно почитать на Википедии, стоит только сказать, что это один из самых ярких персонажей XXго века, бывший в плену множества демонов и закончивший свой насыщенный жизненный путь в 45 лет, пытаясь совершить военный переворот.

"Исповедь маски" на первый взгляд кажется довольно простым (по структуре и манере повествования он и правда прост) романом-взросления. Отчасти это так. Но именно здесь закладывается основной костяк тем, которые кочуют у Мисимы из произведения в произведение. И темы эти от простоты далеки. К тому же это роман-исповедь — больше никогда автор не будет так интимно близок и откровенен с читателем. Если мы хотим понять Мисиму, то вчитаться в "Исповедь" необходимо.

В нижеследующем эссе представлена попытка выловить магистральные темы романа и худо-бедно их разобрать.

1.О Смерти

Если когда-нибудь почувствуете себя одиноким и покинутым помните — Смерть всегда рядом. В том смысле, что это наиболее личное, чистое, что присуще каждому человеку, что следует за ним каждое мгновение. Смерть связана с нами самыми интимными узами — она не минует, никто никогда у нас её не отберёт. В цепи самых невероятных событий она самая невероятная. Смерть выходит за рамки любых возможных представлений, она не артикулируема. Она наиболее чужда нам, так как мы никогда не сможем выразить её, но и наиболее близка, так как постоянно присутствует с нами, в нас. Связь эта наиболее близка и потому, что это единственная стихия, которой мы не можем противиться, единственное, что способно безоговорочно, раз и навсегда поставить нас на колени. Мы всё время живём со смертью, живём в смерти, осознать это невозможно, зато можно почувствовать. И помимо страха можно почувствовать облегчение, даже любовь. Но это всё общие слова, а Смерть у каждого своя, родная, невыразимая. Правда обычно мы от неё убегаем, отворачиваемся.

Юкио Мисима тоже убегал от неё (всю жизнь, с малых лет). Однако, мало кто ощущал, переживал это бегство, так остро, открыто и страстно как он. Смерть для Мисимы была любовью всей жизни и в то же время злым роком. Смерть притягивала его к себе, и в то же время невероятно пугала, приводила в эротическое возбуждение и вызывала невероятное отторжение. Сложно сказать насколько философски глубоко Мисима осмысливал свои отношения со Смертью, но то, что он прочувствовал, прожил, вжился, погрузился в них предельно не вызывает сомнений. Он жил Смертью, только она его питала и заставляла страдать. Когда вы читаете Мисиму помните, что вы всегда читаете о Смерти: когда вы читаете о прекрасном, о любви, об идентичности. Она объемлет все эти темы, проникает в каждое предложение. Мисима в первую очередь про Смерть, это его модус бытия, его габитус (как актёра, а, позже, как самурая), то, где он срывает маски и самоотождествляется. Всё остальное рассматривается под этой оптикой.

2. О самоидентичности

Мисима не психоаналитик, не экзистенциалист, не мистик — у него нет метода поиска себя. Вся его суть во внутреннем Лабиринте, который невозможно пройти: он постоянно усложняется, наращивает уровни. Хуже всего то, что Лабиринт замкнут — он заставляет бесконечно бегать по одним и тем же тропкам, не находя решения. При этом тропки могут видоизменяться, притворяться выходом, а потом раскрывать свой обман. Это Лабиринт обманов и самообманов, где можно только остановиться, уверить себя, что нашел выход, но Лабиринт рано или поздно толкает вперед на вечное движение. Маска надевается на маску, лицо надевается на маску, маска на лицо, лицо на лицо. Лицо, личина неотличимо, неотделимо от масок. Путь к Смерти — путь постоянного становления, постоянного перемалывания себя; экзистенциального выхода, самообретения здесь нет — это мучительно. Поиск себя неизбежен и безнадежен. В конце концов даже акт Исповеди (высшей формы диалога) осуществляется Маской.

3. О Любви

Любовь как точка схождения индивидуальности и Смерти, как место их разрешения.

1) Любовь к Смерти — самая главная, довлеющая над всем остальным. Любое проявление земной Любви родственно или антогонистично Любви к Смерти, но в любом случае находится от неё в прямой зависимости.

2) Гомосексуальная любовь

Во-первых, как стремление к своему идеальному образу, как самоотождествление, самодополнение через другого. Недаром объектом любви выступают носители тех качеств, которых нет у самого персонажа Мисимы (любовь бок о бок с завистью). Во-вторых, стремление к слиянию с стихийными, природными, необузданными силами, которые наиболее полно раскрываются в животной любви к грубому и сильному мужскому телу. В-третьих, только в гомосексуальной любви можно достичь наиболее чувственного соприкосновения к Смерти. Любовь к Смерти вполне эротична и телесна. Телесно соприкоснуться к Смерти значит телесно слиться с умирающим телом, смешать акт любви с актом умирания. Женское тело слишком чуждо персонажу Мисимы, оно непонятно, а идеальное мужское тело представляется в качестве актуализированных потенций своего собственного тела и таким образом оно понятно, поэтому только с ним и можно достичь слияния тела и прикоснуться к Неведомому. Поэтому гомосексуальная любовь у Мисимы неотделима от садизма, причинения боли, убийства. (потому недостижима для героя и остается только в пространстве фантазий).

3) Любовь к женщине

Если гомосексуальная любовь — попытка приблизиться и к Смерти, и к своей подлинной сущности, то любовь к женщине — попытка спастись от Смерти, и от себя. Это сознательный поиск нормальности, того образа, который должен соответствовать общепринятым установкам, бегство от своих действительных наклонностей. Разумеется, любовь ради нормальности ненормальна. Это не значит, что она неискренна (искренна в той же степени, что и поиск себя). Эта любовь тоже недостижима, так как она исходит не из искренних внутренних побуждений, а самонавязывается (или навязывается обществом, нормами, стереотипами), т.е. она не имманентна, а трансцендента. Поэтому она представляется возвышенной и духовно притягательной, чистой (тут отсутствует какой-либо телесный отклик, т.к. такая любовь не природного свойства).

Таким образом Любовь у Мисимы выступает, как неудавшийся примиритель, скорее даже, как место наиболее острой борьбы с самим собой. Маски против масок.

Вместо заключения

Конечно "Исповедь маски" этим не ограничевается. В контексте романа можно поговорить о войне, о настроениях в Японии в переломный момент истории; можно поговорить о причудливых изгибах морали. Однако это не кажется настолько важным в понимании мотивов Юкио Мисимы. Выбранные аспекты видятся более принципиальными. Этот роман ещё во-многом ученический, в нем талант автора не заиграл в полном своём великолепии и многообразии. Отсутствуют и некоторое принципиальные для Мисимы темы (например, отношения к Прекрасному, противостояние с ним, хотя подходы к этому есть и в "Исповеди"). И всё же если где-то и искать самого Мисиму, то только за Маской.

Танит Ли ушла от нас совсем недавно — весной этого года. Для фантастики да и для всей литературы это серьёзная потеря. Только не все об этом знают.

Проблема в том, что Ли весьма скудно издавали (а сейчас и вовсе не издают) в нашей стране, а ведь эта писательница оставила после себя много ярких талантливых и, главное, разнообразных произведений. Здесь речь пойдёт о сборнике "Игроки зимы", изданном в 1993 году, и представляющем собой очень репрезентативную подборку творчества замечательного автора.

"Попутчики" — вообщем-то стандартная фэнтезийная вещица, но при этом очень приятная. Танит Ли считается одной из основателей тёмного направления в фэнтези. И если "Попутчики" ещё не чистый dark, то его элементы здесь уже проглядывают. В наличии и мрачная атмосфера, ощущение безнадеги и неоднозначные персонажи, которых неумолимо отправляют в мир иной Злые Силы. Если убрать эти приправы, то перед нами обычный линейный квест. Но зачем убирать? У Ли замечательно получается писать именно атмосферный вещи, в которых простота — это не порок, а скорее достоинство. Уже в этом рассказе можно увидеть многие общие схемы, которым будут следовать дальнейшие произведения жанра: героев не назвать героями в привычном смысле — всё действо начинается с морально-сомнительного поступка; в наличии и проклятый артефакт, который похищается из древней гробницы; злые силы, потустороннего происхождения выполнены вполне в духе "Чёрного отряда" Кука (даже чисто внешне), мир набросан в самых общих чертах, но о том, что он находится в состоянии упадка разложения читатель легко догадается; присутствуют и психоделические/мистические моменты (можно сказать, что и лавкрафтианские), которые задают нужный давящий тон повествованию.

Категорически рекомендуется читателю, который хочет разобраться откуда есть пошло "тёмное" фэнтези.

Оценка 7

2.Одержимый Шон/Shon the Taken(1979)

Если "Попутчики" могут быть интересны во многом только с точки зрения ретроспективы (не умаляя литературных достоинств этой вещицы), то "Одержимый Шон" и сегодня читается очень свежо. Причём роман умудряется усидеть сразу на двух стульях. С одной стороны это довольно редкий представитель "неолитического" фэнтези, с родоплеменным строем, вождями и шаманами, охотниками и собирателями, сказками и преданиями. А примерно в середине повествования сюжет делает неожиданный для читателя, но тщательно подготовленный автором твист, который превращает роман в роман совершенно другого жанра.

Оценка 8

А вот эта вещь является настоящей жемчужиной сборника. Во-первых, это достаточно типичное псевдо-средневековое фэнтези, действие которого происходит в северном антураже. Есть здесь архетипические персонажи: юная девушка-жрица, храбрый и таинственный беловолосый воин (похожий то ли на Арагорна, то ли на Геральта) и злобный волшебник-антагонист. В наличии родовое проклятие и древние артефакты, подвиги и любовь. Звучит до боли знакомо, но реализованы эти моменты очень талантливо: сюжет интригует, герои живые, к их судьбам сложно остаться равнодушным, а описания мира выполнены филигранно. Но настоящим украшением этой и без того прекрасной вещицы является один сюжетный ход: временная петля и следующее за этим изменение реальности. Казалось бы уже порядком заезженная фишка. помещенная не в фантастическое произведение, а в рамки классического фэнтези начинает восприниматься невероятно свежо и превращает "Игроков зимы" из просто хорошего произведения в повесть достойную самого пристального внимания. Действительно временная петля вполне органично смотрится в волшебном антураже, только вместо машины времени роль спускового крючка играет магия. Стоит отметить, что "Игроки зимы" — это в первую очередь рассказ о любви и, по сему, наполненная невероятным оптимизмом, ведь влечение героев друг к другу не исчезает даже при изменении самой окружающей их реальности. Ли удалось избежать каких-либо неcтыковок и, в то же время, не перегрузить повествование лишними деталями. В итоге получилась вещь, с одной стороны, очень оригинальная, но, с другой, полностью наследующая традицию. Таким образом, читатель получает от книги намного больше, чем он ожидал, но и приятное ощущение родного, понятного и привычного никуда не пропадает. Браво, Танит Ли!

Оценка 9

4.Серебряный любовник/The Silver Metal Lover(1981)

Пока учёные и философы всего мира отчаянно спорили о наличии/отсутствии у машин способности мыслить и чувствовать, пока вслед за Тьюрингом создавались и совершенствовались тесты на выявление искусственного интеллекта, Танит Ли ответила на все вопросы в своём романе "Серебряный любовник". Роботы способны не просто совершать простые интеллектуальные операции, но и любить, страдать, переживать. Эта книга интересна, если не с литературной точки зрения (никаких особых художественных достоинств, кроме обычной для Ли гладкости повествования, в ней нет), то с точки зрения симптоматики. Мода на нетрадиционные любовные отношения, которая достигла апогея в "Сумерках" Стефани Майер и "Тепле наших тел" Мариона была уже давно уловлена Танит Ли. По существу всё в этом романе и построено по хорошо знакомой нам схеме: молодая и наивная девушка влюбляется в загадочного и безупречного "юношу"(робота новой совершенной модели, чертовски похожего на человека). Естественно, чтобы всё работало в нём должно быть и что-то чуждое, отталкивающее (в данном случае это искусственность, безжизненность). Получается такая любовь вопреки. Разумеется в романе есть и конфликт: в данном случае с общественным мнением, а также с хозяевами робота — могущественной корпорацией. Оппозиция между бунтующими подростками и их родителями также обязательный элемент блюда. Получилась типовая вещь, которая пришлась немного не ко времени: есть ощущение, что сейчас голливудские продюсеры стояли бы в очереди за правом экранизации.

Однако книжка может быть интересна не только замечательным чутьем автора, которая уловила грядущий тренд. В нем есть антиутопические нотки: идеальные роботы выглядят намного более человечно, чем опустившиеся, безнравственные люди. Создав новую форму жизни, люди оказались неспособны это осознать, а, по сему используют роботов в качестве рабов и считают себя вправе распоряжаться их "жизнями". Это одна из самых больных проблем в вопросах искусственного интеллекта: как только мы признаем его существование, что нам предстоит с ним делать? Признать, что мы не единственные разумные существа, значит серьёзно подвергнуть сомнению наше место в этом мире. Танит Ли не даёт ответа на этот вопрос. Она показывает нам общество, только начинающее понимать с какой проблемой оно столкнулось.

Если угодно, этот роман можно использовать, как иллюстрацию к классическим проблемам философии сознания. Может ли быть по-настоящему живым существо, которое включается и выключается нажатием кнопки? Способно ли оно чувствовать или все его действия являются функциональными проявлениями очень сложной программы? Ну и, наконец, если развернуть ситуацию в обратную сторону, не являемся ли мы сами сложно организованной биологической системой, которая точно так же реализует некие высокоуровневые программы?

Разумеется, все это лежит лишь в пространстве вольной интерпретации "Серебряного любовника", а непосредственно в тексте намечено лишь лёгкими штрихами и подано так, что может легко восприниматься 14ти летними девочками, мечтающими о прекрасном принце. Тем не менее всё это в книге так или иначе присутствует, что делает её очень любопытным объектом исследования. И пускай перед нами литература непритязательная, второсортная, её автору не откажешь ни в таланте, ни в незаурядности мышления. В любом случае, перед нами любопытный эксперимент с жанром, а вот удачен он или нет каждый волен решать сам.

Оценка 7

Итог: Если вы когда-нибудь случайно натолкнётесь на эту книжку с непримечательной обложкой (подобные обложки в 90е годы ляпали на всю выходящую фэнтезятину) в букинисте или на книжном развале, и если вы неравнодушны к оригинальному и талантливо написанному фэнтези и фантастике — берите без сомнений. Танит Ли умело ходит по грани между классическими рамками жанров и ярким новаторством. Вдобавок, она обладала прекрасным чувством стиля и прекрасной фантазией. Это именно та классика, которая способна поменять отношение к жанру. Как жаль, что такие люди уходят!

Можно начать с констатации факта: сейчас вампир для нас — это даже не элегантный Лестат или одетый в стильную кожанку Блейд, нет, мы живём в эпоху трепетного Эдварда Каллена и вампирских дневников.

Ощущение опасности улетучилось без остатка, нынче вампиры — это такие болезненного вида фрики, не лишенные кой-каких причуд, но, в конце концов, быть не таким как все — это даже модно. Нет, таинственная притягательность вампиров всегда была одним из элементов их образа, только сейчас он окончательно затмил все остальные. А вот отвращение к кровососущим тварям куда-то испарилось Хотя, разумеется, появляются и примеры обратной тяги: различные эксперименты вроде "Впусти меня" Линдквиста, призванные вернуть теме вампиров былую остроту. Однако, если присмотреться, и та и другая линия являются планомерным развитием тенденции борьбы с шаблонами вековой давности. Со времен Брэма Стокера мы знаем о вампирах всё: знаем их повадки, знаем как с ними бороться. Но надо что-то менять! По сему осиновый кол — сжечь, распятие — выкинуть, а чеснок — лучше кинуть в суп. Но это только начало, и вслед за внешними атрибутами в прошлое уходит и способность обращаться в летучую мышь, и чрезмерная боязнь света, и неприглядный внешний облик. Так шаг за шагом образ стачивается, облагораживается, становится максимально похожим на человека, пускай и не совсем обычного, и оттого максимально притягательного. Теперь именно такой вампир — наша икона, а бороться приходится уже с новыми штампами.

Возможно именно на фоне этих процессов так замечательно и смотрится "Жребий Салема" за авторством Стивена Кинга. Конечно в 1975 году вампирская тематика ещё не дошла до того состояния, какое мы имеем сейчас. Но уже тогда вышел, например, знаковый роман "Интервью с вампиром" Энн Райс — предвестник бури. Поэтому задача перед Кингом стояла не самая простая. Впрочем решил он её с честью, что не даёт этому, не самому популярному роману Маэстро Ужасов, не потеряться в тех горах мусора, которые образовались за долгие годы.

Основной козырь Кинга здесь, как ни парадоксально, любовь к штампам. Нет, не подумайте ничего плохого — это именно что большая и нежная любовь, наряду с грамотным их использованием. Вот что вы ожидаете от встречи с настоящим вампиром? Точно не того, что он будет изгоняться молитвами и убиваться серебряными пулями. А в "Жребии Салема" всё так и происходит — по всем канонам. Но особую прелесть представляет то, что и его герои, выросшие на образцах поп-культуры тоже не верят ни в вампиров, ни, тем более, в дедовские способы борьбы с ними. Из этого вытекает множество сюжетных коллизий, которые оборачиваются для героев самыми трагическими последствиями. Кинг показывает нам оборотную сторону нашего рационализма и скепсиса — иногда они заглушают наши природные инстинкты и шёпот древних суеверий.

Всё прекрасно и непосредственно с вампирами: они отвратительны и, в то же время, противоестественно привлекательны, а их лидер очевидно похож на графа Дракулу. И, что важно, от них отчетливо несёт Злом, причём далеко не притягательным, а действительно убийственным и мерзким. Несмотря на всю вампирскую эстетику роман напрочь лишен какой-либо вампирской романтики.

Вообще здесь царит в основном упадническая атмосфера. Маленький американский городок постепенно вымирает, усилия героев кажутся бесплодными, а родственники, друзья, соседи превращаются в чудовищ. Непростой и неоднозначный минорный финал завершает эту картинку.

В остальном роман для Кинга достаточно типичный. Маленький американский городишко, где течёт размеренная жизнь, простые люди, в существование которых вторгаются потусторонние силы. Повествование поначалу размеренное: автор последовательно знакомит нас со всеми персонажами (в шкафах которых стоит парочка скелетов), с городом и его историей, его мифами и страшными тайнами, достигая максимального эффекта погружения. Потом начинает происходить, что-то пугающее. И, наконец, стремительная, жестокая и беспощадная развязка, тем более острая оттого, что герои книги да и сам Салем стали нам привычными и почти родными (мы знаем, кто из жителей любит приложиться к бутылке, кто смотрит вечерние телешоу, а кто копается в грязном белье соседей). Да и, в конце концов, если присмотреться оказывается, что книга-то о людях, о том, как они будут вести себя, столкнувшись с неведомым, а вовсе не о страшных чудовищах, вылезающих ночами из под кроватей как только мы выключаем свет.

Итог: Строго говоря, в этом романе нет ничего пугающего, ничего отвратительного или ужасно кровавого. Только вот он всё равно порой пробирает до костей и заставляет с тревогой вглядываться в темноту. Зло уже на пороге. И, пожалуй, нам стоит простить Кингу и некоторую нелогичность в поведении персонажей, и лёгкую затянутость. В конце концов эти шаблонные/нешаблонные вампиры стоят того.

Оценка 9 из 10

Существуют такие книги, которые врываются в жизнь, как ураган, слепят яркой вспышкой, затягивают в водоворот, проносятся, как молния и отпускают, оставляя глубокий, кричащий рубец в душе. А есть книги, которые сначала кажутся простыми, ровными, приятными, они просто не отталкивают. Но есть в них что-то, что цепляет, не даёт забросить на дальнюю книжную полку. И лишь под конец чтения начинаешь понимать насколько глубоко эта мягкая и ненавязчивая книга смогла проникнуть, сколько струн смогла зацепить и что след, оставленный ею не менее глубок и значим, чем пятно от вспышки. И скорее всего воспоминания от чтения не будут отпускать ещё очень долго, если вообще когда-нибудь отпустят.

Именно такой книгой для меня стала и история Чарли Гордона, поведанная нам Дэниелом Кизом. История превращения умственно-отсталого в гения и превращения гения в умственно-отсталого.

Поначалу она привлекает только интересной фантастической идеей и оригинальной формой. Я не буду долго распространяться о том, сколь любопытно читать дневник юродивого, написанный его рукой, о том, как Киз ловко пользуется возможностью показывать нам постепенное развитие героя через особенности его стиля. Арсенал Чарли постепенно пополняется новыми словами, грамотность улучшается, он начинает пользоваться знаками препинания. У читателя наблюдения за этими изменениями, пожалуй, вызывают любопытство (где ещё можно взглянуть на мир глазами такого человека?), но и только лишь. Однако, наигравшись с Чарли-дурачком, Киз постепенно переводить роман на новый уровень. Ему приходится откинуть очень любопытную экспериментальную сторону и перейти в плоскость сложной психологии и напряженных отношений.

Что неудивительно, ведь Чарли стал нормальным человеком. Только нормальным ли? На этом этапе чтения происходит осознание того, что главной темой книги являются барьеры. Это вообще любимая писательская тема, только барьеры бывают разные — кто-то пишет о социальном неравенстве, кто-то о преодолении различных человеческих пороков. У Киза, как и положено психологу, барьеры психологические. Сможет ли Чарли стать полноценным членом общества? Сможет ли понять других людей? И главное: сможет ли примириться с самим собой?. Вопросы сложные, а решать их приходится в экстраординарных обстоятельствах. И здесь проявляется мастерство автора-психолога, который заставляет себе поверить при общей невероятности ситуации. Чарли получился очень живым, сложным и выразительным. Эдакий клубок противоречий — он может нравиться, а может не нравиться, но равнодушным он вряд ли оставит.

Другое дело, насколько хорошо органичный Чарли Гордон органично смотрится в своём окружении. С одной стороны, всё правильно: и Чярли-даун, и Чарли-гений одинаково не принимаются обществом(разница только в том, что Чарли-усовершенствованный действительно это понимает). С другой стороны, если тема отношения к внезапно поумневшему юродивому раскрыта на ура (благо ситуация не слишком замыленная и появляется ряд просто гениальных моментов, по типу того, что Чарли и сам готов обсмеять умственно отсталого), а вот ситуация с Чярли попахивает некоторым морализаторством и большой степенью предсказуемости. Те же флэш-бэки, где главный герой возвращается в детство полны довольно типичных штампов про детей- "не таких, как все". И мать его обижала, и хотела отказаться, и в пекарне, где он работал, над ним издевались и т.д.

Хотя, пожалуй, стоит простить Кизу это достаточно навязчивое морализаторство. Благо есть за что.

Все события романа переворачивают, что-то в душе Чарли, постепенно он идёт к тому, чтобы найти истинного себя. С Чарли срастаешься, каким бы противоречивым он не был. И тут автор выкидывает козырную карту.

Я постараюсь не скатываться в спойлеры, ограничусь намёками без которых никак, ведь, на мой взгляд, именно финал делает роман выдающимся, уводит его далеко за грань посредственности. Стоит сказать, что те "фишки", которые делали роман просто занятным в самом начале, становятся в руках автора мощным оружием, а каждый новый шаг вниз по перевёрнутой параболе жизни Чарли Гордона просто режет ножом по сердцу. Встают вопросы: что лучше быть счастливым в своём неведении или быть несчастным от осознания окружающего? И вроде первое легче, но разве познав второе, сможем ли мы по своей воле отказаться от этого? Какие страдания будут поджидать нас на пути назад. И вы знаете, это страшно. Никогда я не задумывался над смертью разума, над возможностью утраты личности, а ведь она реальна и она пугает больше даже, чем смерть физическая. И потому от "Цветов для Элджернона" хочется выть, безнадёжно осознавая, в общем-то, не новую идею хрупкости человеческого бытия, но смотря на это с совершенно другой стороны. И здесь автору низкий поклон.

Вообще весь роман это борьба двух Чарли ,сидящих на разных чашах весов. И по прочтении понимаешь, что победа не досталась никому. Человек может быть счастлив или несчастен в любом состоянии. В мире нет абсолютных истин.

Но я тут всё про разум да про разум. А как же душа? А душа — это и есть Элджернон — маленькая несчастная лабораторная мышка. Это такой уголок, который вне зависимости от того, что с нами сейчас, навсегда останется чистым и непорочным. Память сохранит его. Где бы мы не были, кем бы мы не были он всегда будет с нами. Это значит, что все мы люди, вне зависимости от наших интеллектуальных способностей.

Итог: На этом предпочту закончить свой поток сознания. "Цветы для Элджернона" — прекрасный роман, который безусловно стоит прочитать. Он умный, добрый, философский и человечный. Это роман замечательной идеи и талантливого исполнения. Минусы есть, но разве хочется о них вспоминать, когда холодящая дрожь по-прежнему проходит по телу при воспоминании о судьбе Чарли Гордона? Стоит ли об этом думать, если роман ещё долго не подарит читателю покоя? Это действительно книга на долгие времена.

Оценка: 9 из 10 (таки снизил из-за некоторых шераховатостей)