облако тэгов
Среди немногочисленных официальных изданий на русском языке повести Филипа Фармера «Божье дело» (The God Business), издание в переводе А. Иванова выделяется прежде всего тем, что было первым изданным типографским способом и весьма приличным тиражом. Книжка совсем небольшая – полторы сотни страниц. На мягкой обложке красуется надпись «Мечи Марса», что, наверняка, многих дезориентировало, поскольку, никто кроме редактора и переводчика не знает, отчего так названа повесть Ли Брэккет «The Beast-Jewel of Mars». Поначалу я был уверен, что это очередной роман Берроуза о Джоне Картере. Хотя, если переводчик повести Брэккет тоже А. Иванов, то это многое объясняет. Прямых указаний на авторство перевода нет, но согласно информации с сайта https://fantlab.ru, у издательства Алиса выходил еще один тонкий сборник под названием «Зовите его Демон» и там переводчиком всех произведений указан А. Иванов.
По информации с этого же сайта, А. Иванов это один из псевдонимов Александра Николаевича Тишинина и в настоящее время он писатель, переводчик, редактор и даже, не побоюсь этого слова художник. Обладатель кучи псевдонимов, пары десятков изданных книг, противник авторского права и справедливого вознаграждения писателей, чтобы не дай Бог, оплачивая деньги «западному автору» в «западный банк» не профинансировать, невзначай террористов. Но критику приемлет, а хамства не терпит. По его словам, конечно. В далеком 1991 году ему было 26 лет. Читая прочие произведения в его переводе не мог отделаться от мысли, что или его мастерство слова за кратчайший срок выросло от кочки до сопки или что-то с этим переводом сильно не так. Может болел человек, а перевод делать надо… Справедливости ради хочу отметить, что до последнего времени я не знал о славном литературном прошлом и настоящем А. Иванова и желаю ему на нивах фантастики всяческого и непреходящего успеха. Вся информация взята из открытых источников. Правдивость ее мною не проверялась.
Уже после публикации на Фантлабе, среди комментаторов статьи, к моей радости, был и сам г-н Тишинин. Он пролил свет если не на истинного переводчика этого текста, то на техническую сторону появления в печати подобных «слабых» переводов и псевдонимов. Во-первых, он сам к этому переводу отношения не имеет и никогда Фармера не переводил. Во-вторых, А. Иванов – это либо анонимный переводчик из самиздата, текст которого издали без разрешения и, соответственно, без гонорара, либо переводчик известный издателю, но пожелавший остаться анонимным (возможно из желания уйти от прогрессивного налогообложения). Александр Николаевич в своих комментариях и воспоминаниях говорит, что это был весьма распространенный в то время прием. Как он пишет: «…была такая практика при уходе от подоходного налога в Советские и Постсоветские времена подписывать (пока не отменили прогрессивный подоходный налог) переводы А. Иванов, Б. Петров, В. Сидоров и так далее... Посему переводчиков А. Ивановых было пруд пруди (лично я знаю еще трех, как минимум).» Таким образом, кто скрывается под псевдонимом А. Иванов, переводивший «Божье дело» пока не известно.
Что же касается самого перевода, то целиком и полностью заявляю, что никому не рекомендую начинать ознакомление с повестью Фармера в переводе А. Иванова. Этот перевод неполный, незрелый и во многих местах некорректный. Ивановская интерпретация «The God Business», как по мне, и для самиздата не годится. Изданный в том же году перевод А. Кона, хоть и изобилует ошибками, но не в пример полнее и читабельнее текста, вышедшего в сборнике «Мечи Марса».
Хочу сразу отметить, что не буду в рамках этой статьи делать разбор имен собственных и вариаций перевода названия «The God Business». Это я планирую сделать в дальнейшем исследовании, причем с привлечением всех имеющихся переводов повести и высших сил богов интернета. Так же не буду касаться, на сколько это возможно, культурных и социальных нюансов, которых в повести множество и которых в эпоху отсутствия глобальной сети было практически невозможно понять молодому переводчику, к тому же испорченному советским образованием. Хотя один момент меня, также отчасти получившего советское образование (во всяком случае учили меня еще по советским учебникам), удивил. Но об этом позже.
Пройдемся немного по статистике. Оригинальный английский книжный вариант повести – это 134 тыс. знаков с пробелами. Перевод А. Иванова – это 128 тыс. знаков с пробелами, но уже на русском языке. Я прекрасно понимаю, что так сравнивать неправильно, но перевод английского текста на русский язык обычно чуть длиннее оригинала. В качестве примера можно взять объем перевода этой же повести, но в исполнении А. Кона и это 143 тыс. символов с пробелами, что на 11% больше. Казалось бы, краткость – сестра таланта, но увы, не в этом случае. Проведя более подробное сравнение оказалось, что А. Иванов просто часть текста не перевел. Объем оригинального теста не заслужившего русского воплощения в сборнике «Мечи Марса» составил не много ни мало, а более девяти с половиной тысячи символов с пробелами. А это уже, извините, не меньше трех страниц текста. Но, наверное, это были три страницы плохого текста, не стоящие того, чтобы на них тратили время.
В целом из этих девяти с половиной тысяч (точнее 9,6 тысяч символов с пробелами), 2,0 тыс. символов – незначительный фрагмент, слово или словосочетание, 3,8 – существенный фрагмент, оно или несколько предложений, не влияющих на повествование и не меняющие восприятие текста, событий или персонажей. Такое отношение к авторскому тексту, в принципе, терпимо, однако помимо этого в переводе отсутствует адекватное отображение 3,8 тыс. символов оригинального текста, которые существенно меняют повествование или представление / впечатление о персонажах или событиях. Конечно же, отнесение пропущенного фрагмента к той или иной категории — это мое субъективное мнение. Но посудите сами, уже в самом начале повести читателю абсолютно не понятно, отчего это толку от таких орудий убийства, как «огнеметы, минометы, безоткатные орудия» было как «от рогаток»? Просто переводчик не стал сообщать, что порох в долине не взрывается. Кстати, можно еще отметить, что в оригинальном тексте отсутствуют минометы, вместо которых есть пистолеты-пулеметы, а автор сравнивает все это бесполезное современное оружие не с рогатками, а с дубинками. Еще в качестве примера можно привести отсутствие части описания Алберта Аллегории. Всего я насчитал 22 таких фрагмента.
Из небольших погрешностей можно примести единичный пример с имперскими мерами измерения. В оригинальном тексте имперские меры длинны, объема или веса встречаются 17 раз, надеюсь я ничего не пропустил. В переводе А. Иванова 16 из них переведены в метрическую систему мер, причем один раз из миль, которые прошли герои в минуты, затраченные на это путешествие. Не знаю, на сколько это правильный прием в переводческой практике. Но в одном случае, главный герой идет наперекор А. Иванову, заставляющего американца мерять расстояние в метрах, а вес в килограммах и выпивает «добрую пинту» волшебного пива, тогда как в оригинале просто «drank deeply», т.е. хорошенько накатил. Конечно же, подобная самостоятельность не говорит о том, что герои произведения ведут самостоятельную жизнь, а лишь об отсутствии корректуры.
В качестве общего впечатление от перевода «Божьего дела» от А.Иванова хочется отметить бросающаяся в глаза любовь к усилению существительных и прилагательных, своеобразная эмфаза, отсутствующая в оригинальном тексте. В процессе чтения, таких мест мною было насчитано более 40. Наверняка я многие пропустил. Но в целом у А. Иванова герои опасно суровы, и не говорят, а нахально заявляют, ну а если замолкают, то в ужасе и не уходят, а уносят ноги. Кроме этого друзья обязательно смелые, нимфы любимые, не видят, а зрят, и не просто, а молча, жажду испытывают дьявольскую, претерпевая ужасные мучения, которые можно утолить только огромными сливами, слушая как оппонент громыхает, как приличная гроза, параллельно неистово обшаривая закоулки своей памяти.
Если же взять сам русский текст, то, увы, он изобилует некорректными переводам слов, фраз и даже предложений, которых я насчитал почти 400. Хотя, справедливости ради, я хотел бы отметить, что часть некорректного перевода проистекает от незнания социальной и культурной среды США, о чем я уже ранее упоминал. Конечно, вы же помните, «Нас так долго учили любить твои запретные плоды…», но одновременно «...где не был никогда я…». Знаю по своему опыту – десять лет в школе с углубленным изучением английского языка, когда в 10 классе у меня было дополнительно три предмета на английском языке, не считая самого языка, никак не подготовили меня к свободному чтению неадаптированной литературы, периодики, а также к культурным различиям, которые пришлось познавать самостоятельно. Повесть, как по мне, в оригинале пересыщена общественно-культурными отсылками, намеками и просто событиями и явлениями, тесно связанными с культурой Соединенных Штатов. Таких по тексту встречается более шестидесяти. Еще несколько десятков похожих отсылок на феномены европейской культуры. Лично я в процессе перевода и вдумчивого чтения я сделал более 150 примечаний. К сожалению большая часть этих особенностей осталась за границами перевода. Не думаю, что к таким упущениям стоит придираться. Нас все же «учили» любить плоды, а не понимать культуру «потенциального противника». Интернета в те времена не было, и большую часть упущенного оригинального контекста было бы, наверняка, любителю нелегко перевести.
Однако, помимо проблем перевода, связанных с культурным контекстом, в тексте выявляется значительное количество «слабых» мест, связанных с качеством самого перевода, неверным переводом слов и отдельных фраз. Подобные неточности равномерно распределены по всему тексту и перечислять их все не целесообразно. В качестве примеров приведу несколько фрагментов из разных частей повести, хотя на каждой странице перевода таких мест несколько. Так: fever переведено как инфекция, а не как лихорадка, pink nylon panties стали розовыми нейлоновыми штанишками, вместо того, чтобы быть розовыми нейлоновыми трусиками, ancient gods разом потеряли сверхъестественность и из древних богов стали древними греками, sting o‘ death вместо укуса смерти превратились в сладкие муки смерти (!), fairy queen была понижена в должности из королевы фей просто в волшебницу, а gag наоборот, из шутки дорос аж до сказки. Давайте еще приведу пример фразы из самого конца — «...my upper gums had been very sore» А. Иванов отчего-то перевел как «...нёбо — по инерции — было сухим, как песок», тогда как она переводится как «…мои верхние десны очень сильно болели». Последний пример очень типичен для этого перевода и подобные «неточности» составляют существенную часть текста.
Несколькими абзацами выше я упомянул один момент в переводе, который меня, скажем так, удивил. В школе я учился уже в позднесоветское и постсоветское время, но учебники, книги для чтения и т.д. до старших классов оставались старые, советские. В советских учебниках идеологическая составляющая была неотъемлемой частью образовательного процесса и задания, слова, словосочетания, примеры, тексты были насыщены советской терминологией – пионеры, комсомольцы, Ленин, Великая Октябрьская Революция и тому подобный коммунистический балласт занимал место действительно важных слов, текстов и примеров. Одно из центральных мест в этом красном пантеоне занимала The Red Square – Красная площадь – сакральный центр Союза. Мы учили тысячи слов, но то, что square – это площадь, а не сквер (я знаю, что есть и такое значение этого слова) вдалбливали основательно. Даже сейчас, через много лет и через много слов для меня square – это сначала площадь, затем квадрат и после все остальное. У А. Иванова в переводе — это сквер перед зданием суда, в котором установили платформу и собрали многолюдный митинг, тогда как даже логика подсказывает, что это все же площадь, на которой, и платформа будет стоять устойчивее, да и народ траву не вытопчет.
Ну и хрестоматийный – куда же без него – пример. Патетический. «…pathetic eagerness to grasp at some explanation for the unknown» стало “патетическим рвением к объяснению неизвестного”.
Помимо отдельных некорректно переведенных слов, есть странным образом переведенные предложения и части диалогов. Складывается впечатление, что перевод писался просто потоком, без ненужного листания словарей. Если не помню слово – переведу по контексту. Вообще не понимаю, о чем говориться – вообще не буду переводить. И так сойдет! Только таким подходом можно объяснить вольное отношение переводчика А. Иванова к обстоятельствам времени. «When I was twenty» стало «Мне не было двадцати». «…like flowers in springtime. » превратилось в «… словно цветы осени. ». «… during the day of the 13th …» внезапно оказалось «… днем, 12-го …», а « ...about eleven o’clock…» вдруг « ...около двенадцати…». Но ладно, нравится человеку цифра двенадцать, пусть будет, на повествование это не влияет. Но почему «Unfortunately, the rationalizing instinct in man is very hard to down, as is the power-drive.» вместо «К сожалению, инстинкт к разумному объяснению подавить в человеке очень сложно, поскольку он является нашей основной движущей силой.» стало «К несчастью в человеке очень трудно подавить инстинкт обладания властью», я не пойму.
Отдельного упоминания достойны попытки А. Иванова адаптировать исходный текст к отечественному читателю. С начала под нож пошла «Дианетика» Рона Хаббарда, и Человек Рациональный в качестве основного оружия охоты на птиц расхваливал столь же антинаучную книгу «Воспоминания о будущем» Эрика фон Дэникена. Затем Иванов справедливо счел, что отечественный читатель знать не знает, кто такие Джейн и Лилия Рассел, на которых была похожа встреченная героями нимфа, и он превратил ее в сочетание итальянских актрис Сильваны Пампанини и Джины Лоллобриджиды. Правда, сейчас мне, да и большинству читателей, что Лоллобриджида, что Джейн и Лилия Рассел одинаково не знакомы. Потом Иванов решил взяться за фольклор. Лепрекон это же совсем не «по-нашему»! Пусть лучше будут гном. Гном, конечно, тоже западная выдумка, но имеющая отечественную индульгенцию в виде долгой и успешной жизни на родных болотах сказки о Белоснежке и ее семи гномах. Не леший уже, и хорошо. Ну, и какой переводчик на русский язык посмеет сравнивать напрямую Гитлера и Сталина? Сейчас за такое можно и на пятнадцать суток загреметь, а может чего и похуже. Безопаснее будет свалить все на «Маркса и коммунистов». Маркс так вообще немец! Так ему, тевтону проклятому! Но зачем увертюра к «Семирамиде» стала увертюрой к «Аиде» и «новый Рим» стал «новым Миром», хоть убей не пойму. А еще упоминание бывших советских республик в негативном ключе беспокоит переводчика, и он нисколько не сомневаясь превращает ужасные мучения сирот войны из Азербайджана в не менее страшную вспышку чумы в Новом Орлеане, которой, к слову, никогда не было. Вот в общем-то и все моменты адаптации.
Острым взглядом переводчика А. Ивановым тонко подмечено, что отечественный читатель не сведущ не только в голливудских актрисах, но и в иностранных языках и поэтому переводит фразу affaire a L’Onaback с французского, как в оригинале, на русский в виде «Дела Онабека».
А теперь расскажу немного об эмблеме на банках штата Иллинойс, или в оригинале «I’m the Allegory on the Banks of the Illinois.». Именно из-за вот этой вот эмблемы я с подросткового возраста проявил интерес к повести Филипа Фармера. Правда, в том варианте, который я прочитал школьником, был «Герб банка штата Иллинойс», но суть от этого не меняется. В повести так представляет сам себя Альберт Аллегория. Ранее я всегда недоумевал, отчего на гербе банка штата размещено такое страшилище. В США сотни банков и на эмблеме какого именно изображен Альберт Аллегория? С появлением интернета и возобновлением моего интереса к «The God Business» могу откровенно сказать – ни на каком. Альберт вообще к банкам никакого отношения не имеет. Более того, когда я читал повесть в первые, то прекрасно знал, что одно из значений слова «bank» — это берег реки. Я просто не мог осознать, что серьезные дяди, которые издают книги могут спороть такую лажу и думал, что тут какой-то Скрытый Смысл. Но повзрослев я понял, что не только могут, но регулярно этим занимаются. Так что Альберт все же «Аллегория с Берегов Иллинойса» и никак иначе.
Но нельзя все время находить неточности и пропуски в переводе. Иногда стоит похвалить. С одной стороны, кажется, что особо и не за что, но с другой немного позитива есть. К примеру, переводчик Иванов последователен и старается не забывать то, что писал ранее и всегда настаивать на своей версии событий, даже если они противоречат оригинальному тексту. К примеру, в своем описании Альберта Аллегории он отчего-то упустил, что у того на руках было по четыре пальца. На следующей странице он продолжает на этом настаивать, и вот Альберт показывает Дэниелу знак истинно верующего в Быка используя пять пальцев. Сам знак, который показывает Аллегория выглядит как кулак со сжатыми средними пальцами и выставленными большим и мизинцем. Правда, переводчик, наверное, сомневается, что читатели поймут, что же за знак он имеет в виду и снабжает текст собственной ремаркой: «…жест, хорошо знакомый любителям выпить». Далее герои встречают Polivinosel, который показывает им уже другой знак – кулак, но уже с выставленными указательным пальцем и мизинцем, всем известная «коза» или «sign of the horns» в английском языке. Тут, по-видимому, переводчик не придумал, как объяснить читателю, что это такой за новый знак и поэтому Polivinosel показывает «знакомый характерный жест» и никакой «козы». Но если факты разделяются значительной частью текста, то могут и забываться, и вот уже, когда Альберт Аллегория завязывал мешок с Дэниелом внутри, то рука у него четырехпалая.
Кстати, о мешке. Да, о мешке, в котором лежали кости матери Дэниела и в котором он сам спрятался и из которого восстал. Первоначально по тексту это просто мешок. Затем написано, что это мешок из кожи. Что же делает А. Иванов? Он проявляет последовательность! Буквально парою предложений ранее, чем автор раскрывает сущность материала, из которого сделан мешок, переводчик странным образом переводит одно предложение. Оригинал и перевод вы можете оценить сами: «The sun beat down on it and, though I kept my face as close to the open end as I dared, I suffered.» [Солнце светило прямо на него и, хоть я держал свое лицо так близко к горловине [мешка] как мог, я страдал.] и «Солнце грело его беспощадно, и хотя я старался не прикасаться хотя бы лицом к нагретой мешковине, страдания от этого не уменьшались.». Куда делся открытый конец (горловина) мешка, поближе к которому Дэниел старался держать лицо не понятно, но в тексте появилась слово «мешковина». Не переписывать же предложение! Тем более все знают, что если мешок, то сделан он однозначно из мешковины. И понеслась. До конца ни слова о коже из которой сделан мешок! Хотя еще в паре мест оригинала она упоминается. Помимо этого, был откорректирован пассаж, который никак не подходил к мешковине: «…the bag would fill faster than its narrow mouth could let it out.» […мешок наполнится быстрее, чем может опорожнится через узкую горловину.] превращено в «…мешок быстро наполнялся, гораздо быстрее, чем часть Пойла успевала просачиваться через мешковину.». Последовательность!
Но не только последовательность характерна для этого перевода. Есть еще и многословность. Многословность в малом и многом. Как н парадоксально, помимо многословности краткость нередко поселяется на кончике пера Иванова. Она там не менее редкий гость, чем словообильность.
Давайте сначала посмотрим на большее и посмотрим на пару примеров, когда пара-тройка слов существенно вырастают в количестве. Начнем, как обычно с начала и «пятьдесят тысяч солдат» превращаются в «пятьдесят тысяч солдат элитных частей армии Соединенных Штатов». Не шестьдесят тысяч – уже хорошо. Потом А. Иванов подтверждает, что женская красота ему не чужда и «милые губки» Алисы Льюис становятся «прекрасными в любых обстоятельствах губками». Иногда многословность сочетается с вольностями перевода и когда во время выступления Дэниела, чтобы его поторопить, майор Льюис кашлянула — «Major Lewis cleared her throat» то почему-то в переводе «Майор Льюис укоризненно посмотрела на меня». В этом месте в очередной раз повторяется уже упомянутая последовательность А. Иванова, и когда, парой абзацев ниже майор повторно кашлянула, то, согласно интерпретации переводчика, она «опять с недоумением посмотрела на меня». Дальше по тексту время от времени многословность частенько вновь нападает и побеждает А. Иванова.
Мест, где краткость прорывается на страницы русского текста значительно больше. Вот, скажем Polivinosel пробует обычную воду и выплевывает ее. У автора это выглядит так: He blew the liquid out so it sprayed all over me. У Иванова Polivinosel просто «громко сплюнул». Или в описании хохота Polivinosel, вместо длинного и скучного предложения: «…and loosed tremendous laughter that was half ha-ha! and half hee-haw», в переводе все скромно и просто: «…и разразился чудовищным хохотом». Ну и Последовательность никуда не делась. Когда парой строк ниже «Polivinosel went hoo-hah-hah and slapped his thigh so hard, it sounded like an axe biting into a tree», то у Иванова «Снова раздался громоподобный хохот».
Иногда в повествовании проскакивает некая грубость или может в какой-то мере шалость. Так, таверна превращается в забегаловку, Аллегория чуть ли не заигрывает с лавными героями, уверяя их, что он им еще очень даже понравится, а Алиса уговаривая Дэниела попить чистой воды из бидона предлагает: «Как на счет выпить, папаша?». Polivinosel, обращаясь к Алисе говорит не «Моя милая дочурка» (my pretty little daughter), а «Моя хорошенькая дурочка», хотя здесь может быть ошибка наборщика. Впрочем дальше по тексту свое получил и сам Polivinosel, и вместо просто полубога стал ущербным полубогом, да еще и внепланово обозванным хвастуном. Другие герои тоже не отстают. Вот, Человек Рациональный, мало того, что Иванов придумал ему кличку «длинный нос», так еще и просто-таки, ублажает себя чтением. Обычно ублажают чем-то другим, но в долине все какие-то извращенцы. Что подтверждает встреченные нашей парой героев аборигенки, те, которые Джейн и Лилия Рассел и Сильвана Пампанини с Джиной Лоллобриджидой одновременно. Ну представьте себе ситуацию, в которой незнакомка говорит: «О, пойдем с нами, кожаная голова!». В воображении сразу же проявляется специальная кожаная сбруя для жестких взрослых утех.
Время от времени герои реально «не догоняют». Можно сказать, просто, что они тупые, но тут не герои виноваты а горе-перевод Иванова. Вот, скажем, встретил Дэниел Альберта Аллегорию. Тот ему: «Я аллегория, эмблема на банках штата Иллинойс. Добро пожаловать, незнакомцы, во владения Великого Махруда!». И начинается напряженная пауза. Целая минута. И через минуту Дэниел понимает, что Аллегория сказал. Сам, гад, понимает, а читателю не говорит. Прямо не Дэниел Темпер, а Отто Штирлиц. Точнее А. Иванов не говорит. Филип Фармер все рассказал, но как-то нехорошо рассказал. Непонятно для переводчика. Вот Дэн минуту и молчал. Или, Polivinosel представляется, а Дэниел думает, может он соврал и зовут его как-то иначе. А когда Polivinosel забирает бидон с водой и отшвыривает его в сторону, то Дэниел вместо того, чтобы задать вопрос, как же он без бидона будет выносить Brew, расстраивается, что не сможет больше заниматься контрабандой, поскольку везде будет ходить с Polivinosel. Я, конечно, верю в любовь с первого взгляда, но автор все же имел в виду, что без емкости жидкость за кордоны не вынесешь… Но Polivinosel сам виноват, постоянно дает Дэнни нехорошие намеки, к примеру, после того, как Дэн показал ему «козу», то Polivinosel сразу подобрел, а не слегка расслабился. Душка этот Полли… Да и время от времени «нахально заявляет», тогда как в английском варианте просто говорит. Шалость Иванова проскальзывает то тут, то там. Парой абзацев ниже Алиса оказывается великолепна в своей наготе, хотя у автора она прекрасна в гневе. Не только героям повести достается от Иванова. Даже греческим богам перепало и вместо олимпийского спокойствия они получили олимпийскую надменность. Иногда, правда, на героев находит озарение. В самом конце повести, Дэниел, после того, как окунул планеры с десантниками в воды реки, внезапно вспоминает, что «…многие из них почти не умеют плавать». Таких он по своей доброте «повыбрасывал на берег».
К сожалению, А. Иванов не знаком с английской литературой. Или, быть может, посчитал, что его читатель не достаточно эрудирован и не стоит его напрягать лишними подробностями. Так оно или нет, но мало того, что он не упомянул Ричарда Шеридана, имя которого напрямую появлялось в тексте, так еще и не пожелал передать в тексте отсылку на «Уильяма нашего Шекспира», когда Дэниел сравнивает уши Polivinosel-а с ушами Основы, одного из героев комедии «Сон в летнюю ночь». Помимо английской литературы переводчик решил не загружать мозги читателей латынью и слова гимна Ослу, в оригинальном тексте написанных на латинском языке, решил просто не вставлять в русский вариант.
Если вспоминать все неточности оригинального перевода, изданного в Красноярске в 1991 году, то будет длинно, скучно и неинтересно. В конце могу провести жирную черту – я никому и никогда не рекомендую читать повесть Ф. Фармера «The God Business», изданную в сборнике «Мечи Марса» в 1991 году. В защиту могу сказать, что перевод Иванова – это именно перевод, а не пересказ собственными словами, чем в некоторой степени грешат другие переводы.
P.S. Не могу отказать в себе в удовольствии процитировать самый любимый фрагмент: «И бармен, который теперь стал лысой Алисой — лысой, как ее собственная попка — протянул мне Бутылку.» Лысой как попка! Как попка, Карл!
P.P.S. Если уважаемым читателям кажется, что какие-то фразы мною были переведены или поняты неверно, с удовольствием прочитаю и отвечу на ваши комментарии. Точнее, я даже прошу, если у Вас есть пара свободных минут, замечаний к своему тексту.
P.P.P.S. Уже после публикации первоначального варианта статьи, на связь (посредством комментариев под текстом) вышел сам г-н Тишинин и статья была откорректирована с учетом полученной от него информации.
