Блог


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «Андрона» облако тэгов
Поиск статьи:
   расширенный поиск »


Статья написана 18 января 2009 г. 22:43

Благодаря любезности vacendak представляю Вашему вниманию рассказ Александра Беляева "Встреча нового года", который был напечатан в одном из двух самых известных советских детских журналов 30-х "Чиж" и "Еж", а именно в журнале "Еж", №12'1933. Возможно, несмотря на идеологические установки советской фантастике находилось место в детских журналах.


цитата

ВСТРЕЧА НОВОГО 1954 ГОДА.

— Это было в тысяча девятьсот пятьдесят втором году, в ночь под пятьдесят третий. Я был тогда студентом, жил на Фонтанке, в новом доме-коммуне студентов-электротехников. Группа товарищей, кончавших институт, встречала новый год у меня.
Летом пятьдесят третьего года мы должны были получить звание инженера и разлететься в разные стороны. Естественно, мы заговорили об этом. Куда занесет нас судьба?.. увидимся ли мы в следующую ночь под новый год?
И надо же было мне выступить с таким необдуманным предложением:
— Товарищи! – сказал я. – Давайте дадим друг другу слово, что где бы мы ни были, ровно через год, в 24 часа каждый из нас будет сидеть за своей приемно-передающей радиостанцией, и я всех вас поздравлю с новым годом, а потом передам это поздравление от каждого каждому.
Мое предложение было принято почти единогласно. И только один, мой друг Глебов, тряхнул своей черной курчавой головой, засмеялся и воскликнул:
— Я против, потому, что твое предложение в той форме, как ты его сделал, совершенно невыполнимо, неосуществимо.
— То есть как это неосуществимо? – спросил я. – Разве мы не беседуем друг с другом по радио каждый день? Разве наши радиостанции…
— Он просто очень плохого мнения о всех нас, — сказал, смеясь, один из гостей. – Глебов уверен, что, разъехавшись, мы тотчас забудем друг друга.
Глебов вложил свою руку в мою и промолвил:
— Ну, вот что. Если ты еще и сейчас не понял нелепости своего предложения, то надо наказать тебя за твою недогадливость. Хочешь пари на шар-прыгун? Я утверждаю, что ни одного из нас ты сам не поздравишь с новым годом вовремя – ровно в полночь.
Это был уж вызов, а я был горяч, и принял пари.
На другой день, чтобы не забыть, я достал новый – на 1953 год – перекидной календарь и на последнем листке, 31 декабря, написал красным карандашом:
РОВНО В ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ ВСТРЕЧА НОВОГО ГОДА ПО РАДИО.
Все в порядке…
Пятьдесят третий год начался, и дни побежали за днями. Зиму сменила весна, весну – лето, мы получили аттестаты и, действительно, разбрелись в разные стороны. В Ленинграде остались только я – аспирантом института – и два товарища, которые должны были стажироваться радистами на стратопланах, — Питт и Алиев. Пока они работали в лаборатории. Первый же их полет предполагался не ранее конца года.
И вот, 30 декабря, за день до кануна нового 1954 года, ко мне в комнату вбежали радостно возбужденные Питт и Алиев и сообщили, что сегодня в полночь они летят в первый кругосветный полет на стратопланах, — один из них в восточном направлении, другой – в западном.
— Но так как весь полет продлится не более двадцати четырех часов, то мы надеемся, быть может, с небольшим опозданием встретить новый год с тобою, — сказал Питт. – ты помнишь, конечно, о пари?
— Разумеется, — отвечал я.
— Мы будем свидетелями. А теперь прощай, спешим. Итак, до полуночи через сутки.
И они быстро ушли.
На другой день, 31 декабря, в двадцать три часа пятьдесят минут я уже сидел в боевой готовности у радиоаппарата. Рядом с аппаратом стояли выверенные часы, и лежал список товарищей, которых я должен поздравить с новым годом. Против каждой фамилии отметка – длина волны его радиостанции.
Посмотрев на этот список, я впервые почувствовал, что могу проиграть пари. Мне нужно было поздравить человек пятнадцать. Для каждой станции надо «перестраивать волну». Как ни быстро это делается, а «ровно в полночь» всех не поздравишь. Впрочем, ведь, Глебов утверждал, что я вовремя не поздравлю ни одного. Посмотрим…
Ровно в 24 часа ноль секунд я послал первый новогодний привет московскому товарищу.
— Увы, мой друг, ты опоздал со своим поздравлением, по крайней мере на полчаса, — услышал я его ответный голос: — в Москве мы уже встретили новый год.
Быть может у него часы неверны… Но мне некогда было раздумывать. Я уже поздравляю саратовского друга.
В ответ я услышал веселый свист и слова:
— В Саратове уже целый час новый год.
И я сразу понял все. Каким же я был олухом, заключив столь необдуманное пари. Я упустил из виду разницу между ленинградским и местным временем. Конечно, я хорошо знал об этом. Но как в старину говорили, на всякую старуху бывает проруха. Оскандалился.
Мне больше ничего не оставалось, как из упрямства продолжать свои поздравления. А отчасти меня и самого заинтересовала эта «проверка местного времени».
Свердловск мне ответил, что у них прошло два часа с наступления нового года.
Сердитый друг из Омска, спросил меня, какой это олух будит его в три часа ночи.
Иркутск – тоже не очень ласково – ответил, что в пять часов утра с новым годом не поздравляют.
Хабаровский друг поспешно ответил:
— Благодарю. Допиваю утренний чай. Спешу на работу. Семь утра.
А зимовщик на острове Врангеля сообщил, что мое поздравление застало его во время десятичасового утреннего завтрака.
Дальше. Но дальше у меня на востоке не было друзей, и я направил свою волну на запад. Здесь меня преследовала неудача.
Берлинский друг сказал мне, что я поторопился со своим поздравлением: у них в Берлине еще 23 часа 31 декабря 1953 года.
Этот ответ вселил в меня слабую надежду, что я еще могу выиграть пари хоть на половину, — поздравить хотя бы одного – берлинского товарища, дождавшись, когда в Берлине будет ровно полночь. Но эта надежда, конечно, тотчас лопнула: увы, берлинского друга я мог бы поздравить вовремя по-берлински только, когда мои часы показывали бы уже около часа ночи, то есть не вовремя по-ленинградски…
Мои радиоволны уже без надежды на успех летели на запад…
В комнату быстро вошли два мои друга-радиста.
— Мы, кажется, немного опоздали. Эта вина уж не стратоплана, а автомобиля, который вез нас от аэродрома. Мы ползли с черепашьей, земной скоростью, — сказал Алиев, летевший в западном направлении.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал я. – Поздравляю с новым годом!
— С новым годом? – переспросил Алиев. – Прямо не знаю, что тебе ответить, — принять ли это поздравление? Я бы мог побиться на какое угодно пари, что сегодня все еще 30 декабря, самое большее, он посмотрел на часы, — десять минут 31-го декабря 1953 года.
— Никогда не заключай пари, — меланхолически ответил я. – Но ты, Алиев, меня удивляешь. Ты не только готов отрицать наступление нового года, но утверждаешь, что сегодня даже не 31, а 30 декабря истекшего года.
— Суди сам, — ответил Алиев: — я вылетел на стратоплане в западном направлении ровно в полночь 30 декабря. Так? И что же? С того момента, как я полетел, — я готов биться об заклад, — что время стало…
— Никогда не бейся об заклад. Но объясни, как это время стало. Часы перестали идти? – спросил я его.
— Нет, положим часы шли как всегда. И по часам как будто и прошли сутки со времени моего отлета. Часы шли, а время не шло. Я находился в пути двадцать четыре часа, как будто. Но я не видал восхода солнца, словно оно куда-то провалилось, я не видал дня. Целые сутки продолжалась непрерывная ночь. Можно было подумать, что я нахожусь на северном полюсе. Но и в полярную ночь время движется, — движется луна на небе, движутся звезды. А во время моего полета небо словно застыло, небесные часы остановились. Звезды видны были прекрасно, я делал наблюдения над ними точнейшими навигационными инструментами – и ни малейшего склонения. Вот та звезда, — он показал в окно, как сейчас стоит, так и простояла весь путь неподвижно. Ну, разве после этого нельзя сказать, что я выиграл у жизни сутки? – смеясь, закончил он.

— Ну, а с тобой что случилось? – спросил я Пита, летавшего в восточном направлении.
— Со мной, — ответил Питт, — случилось, пожалуй, еще более необычайное. Если Алиев отказался принять твое поздравление потому, что, по его мнению, остались еще целые сутки до встречи нового года, то я готов биться об заклад…
— Не бейся об заклад! – упрямо повторял я.
— Я все-таки готов биться об заклад, что сегодня уже… — он посмотрел на часы — было 15 минут первого, — что сейчас уже 2 января 1954.
Я почувствовал, что у меня голова начинает пухнуть от этих встреч нового года.
— Вы меня с ума сведете! – воскликнул я. – Как это 2 января?
— Да вот как. За двадцать четыре часа я прожил двое суток. Слыхал ли ты о чем-нибудь подобном? Этак я вдвое быстрее состарюсь, если всегда буду летать в восточном направлении.
«В продолжение одних суток я дважды видел восход и заход солнца. Каждый этот день и каждая ночь длились – по моим часам – всего по шести часов. Да, я пережил за одни сутки двое «укороченных» суток. И сейчас для меня 16 минут третьих суток – 2-го января».
— Вот так история! – воскликнул я, пытаясь разобраться во всем этом. И в тот же момент я услышал голос Глебова, — он, злодей, не забыл о пари.
— Алло! Что же ты не поздравил меня с новым годом? Проиграл пари!.. – Глебов засмеялся. – Ты проиграл бы его, милый друг, даже в том случае, если бы поручился, что поздравишь ровно в полночь товарища, живущего на другом конце Ленинграда, потому что в таких больших городах, как Москва и Ленинград, в восточной части города новый год наступает по крайней мере на полминуты раньше, чем в западной.
— Стоит ли спорить о полминутах и даже часах, когда вот тут у меня сейчас Алиев и Питт спорят о том, какая сегодня ночь – с 30-го на 31-е декабря прошлого года или с 1-го на 2-е нового года? Тут, братец ты мой, разница в несколько суток.
— На этом меня не проведешь, — отвечал Глебов. – Алиев летел на запад со скоростью вращения земли, — в направлении, обратном этому вращению. Ясно, что для него звезды как бы неподвижно стояли над стратопланом и «время не двигалось». Питт же летел на восток. И его стратоплан, получив при отлете поступательную скорость самой земли при ее движении вокруг оси, прибавил такую же скорость, развиваемую самим стратопланом, в том же восточном направлении. Ясно, что для него в одни сутки должны были протечь двое, как в том случае, если бы земля начала вертеться вдвое быстрее. А пари ты все-таки проиграл. Попрыгаю я теперь на твоем шарике!
Александр Беляев, "Еж", 1933 № 12, с. 6-9

Когда читаешь этот рассказ, он кажется менее фантастическим, чем, когда начинаешь сравнивать детали. В тексте Беляева как бы между прочим упоминается стратоплан — аэроплан для полетов в стратосферу. Это определение незаметно объединяет Стратопланы — всё аппараты, которые какое-то время могут лететь без мотора, Стратостаты — аппараты, которые поднимались в стратосферу на воздушном шаре, или выстреливались и спускались на парашюте, и Самолеты, достигающие высоты полета 9000 м и выше. Постаралась узнать о них побольше.
Циолковский не раз говорил: "Полеты в стратосфере — первый шаг к звездам.
В воздушных шарах с открытыми гондолам, в которых люди помещались, имея лишь утепленные костюмы и кислородные маски, было совершено много подъемов: Биемэмэ в 1913 г. на высоту 10.081 м.; Персона и Зюринга в 1901 г. на высоту 10 800 м.; Моласа в 1928 г, на высоту 11 000 м. Два последних полета окончились гибелью воздухоплавателей.
В 1932 году Циолковский опубликовал теоретический труд «Стратоплан полуреактивный», и очень интересовался практикой стратосферных полетов иностранных исследователей, например полетами бельгийского профессора Пикара (в 1931 году на высоту 15 781 м и в 1932 г. — на высоту 16 204 м) и особенно работой советских исследователей и воздухоплавателей. Он пришел в восторг, когда 30 октября 1933 года стратостат «СССР-1» поднялся на высоту в 19 километров.
Полет стратостата ОАХ-1 в 1934 г. на высоту 22 км окончился гибелью трех стратонавтов: Федосеенко, Васенко и Усыкина, после падения на землю сорвавшейся гондолы
Сейчас уже очень немногие знают, что с 31 марта по 6 апреля 1934 г. в большом конференц-зале Академии наук (Ленинград) состоялась первая в мире всесоюзная конференция по изучению стратосферы, на которую Циолковский прислал свой доклад «О высоте, достижимой стратостатами».
Было заслушано 80 докладов, из которых 2 относились к общим вопросам, 54 — к изучению стратосферы и 24 — к ее освоению.
Вопросы разделились на две группы:
1) Вопросы, связанные с изучением стратосферы — геофизические вопросы и
2) вопросы, связанные с освоением стратосферы — технические вопросы.
Методы изучения атмосферы могут быть разделены на следующие три группы:
I. Изучение стратосферы с земли (стратоземный метод);
II. Изучение стратосферы приборами, направляемыми без человека (метод стратоприборов);
III. Изучение стратосферы приборами, отправляемыми с человеком (метод стратонавтов).


Циолковский предложил стратоплан, у которого воздушный винт и мотор помещаются в сигарообразном сквозном корпусе. Как известно, в современных реактивных стратопланах широко используется этот принцип.
Реализация этих идей была поручена Бюро особых конструкций (БОК) – конструкторскому бюро, основанному в 1930 году. За основу была принята схема и конструкция самолета РД. С 1935 по 1940 годы КБ БОК было выпущено семь моделей самолетов для рекордных полетов на высоту и дальность.
Реактивные стратосферные самолеты появились в середине 60-х: в СССР – МИГ- 25, в США «Мираж» и «Фантом». Но современные стратосферные самолеты не всегда могут себе позволить облететь вокруг земного шара. За исключением "Бурана"... Но это уже совсем другая история.

Более подробно о стратопланах можно узнать:
http://epizodsspace.narod.ru/bibl/n_i_t/1...
http://epizodsspace.testpilot.ru/bibl/tm/...
http://commi.narod.ru/txt/shavrov2/123.htm
Но чем больше узнаешь о разработках советских ученых и фантастов ближнего прицела 30-х, тем больше кажется, что должно было появиться совсем другое будущее.

Статья написана 7 января 2009 г. 00:48

Розыски материала по истории газеты "Смоленский вестник" дали неожиданные результаты. «Смоленский Вестник» — общественно-литературная газета, основаная в 1878 г А.И. Елишевым, который стал не только издателем, но и первым редактором газеты.

Своего расцвета «Смоленский Вестник» достиг в период с 90-х гг XIX — по начало ХХ в, когда издание взял в свои руки Л.А. Черевин, владелец не только газеты, но и одноименной типографии, которая в Смоленске находилась на Б. Советской ул. д. 43, Как о нем отзывались современники, Л.А. Черевин — прогрессивный общественный деятель, «знаток городских дел и нужд своих сограждан».

К 1906 году, когда в «Смоленском Вестнике» появились первые публикации Александра Беляева – репортажи о театральных и музыкальных премьерах, критические заметки – это уже был солидный печатный орган, выходивший 6 раз в неделю, с дополнительными выпусками и литературными приложениями.

С 1913 г Беляев – штатный сотрудник газеты, для которой он писал репортажи «из заграничных впечатлений», а в 1914-15 годах стал редактором.

Более подробную информацию о смоленских книгопечатниках можно получить из монографии Л.Л. Степченкова «Полиграфия Смоленщины: 1795-1915 гг.», автор которой помимо прочего нашел архивные документы о жизни и деятельности смоленского первопечатника И.Я. Сытина.

Но для истории фантастики интересна возможность найти неизвестные статьи Беляева не только 1913-1915 годов, но и начиная с 1906 года(!), о чем раньше даже не предполагалось.

цитата
Восхождение на Везувий (окончание)

(из заграничных впечатлений)

Так говорить мог только суеверный человек, для которогго Везувий, действительно всемогущее существо, кормящее всю его семью, но один вздох которого может в буквальном смысле, испепелить.

Мы пытались, как могли успокоить нашего проводника, но он еще долго жалобно оправдывался.

До вершины осталось немного и мы решили отдохнуть. Подошва Везувия уже терялась во мраке. Прибрежные огни полумесяцем сковали залив.

— Сорренто, Портачи, Капри! — пояснял проводник, указывая на разбросанные внизу огни.

— Караше-о? — не унимался неутомимый мальчуган, вертевшийся около нас.

— Очень хорошо! — ответили мы.

Мальчик с гордостью посмотрел на нас, точно он был королем над этим сказочно-красивым королевством.

Он точно вырос, этот маленький итальянец!

Какая гордая, стройная осанка, как горят его глаза. Нет, он, положительно наследный принц, этого королевства, несмотря на изодранные башмаки и костюм!

В глазах старика, устремившего свой взгляд на далекие огни, светилось какое-то нежное обожание.

Удивительный народ эти итальянцы!

Неряшливость они умеют соединять с глубоким пониманием прекрасного, жадность с добротой, мелкие страстишки с истинно-великим порывом души. Итальянец может подарить первому встречному самое дорогое, что у него есть, и убить за пять чентезимов.

Каждое мгновение он меняется до неузнаваемости. Он может оттолкнуть своей жадностью, назойливостью и в следующее же мгновение заставляет забыть нас все это и покоряет красивым порывом своей пламенной души.

Еще один поражающий контраст: беззаботное детское веселье непосредственно переходит у него в глубокую грусть. Откуда она?

Точно в его душе преломились контрасты природы: сегодня безумно расточительной в своих дарах, завтра беспощадно жестокой.

Везувий — это символ, это бог южной Италии. Только здесь, сидя на этой черной лаве, под которой где-то внизу бурлит до времени смертоносный огонь. становится понятно обожествление сил природы, царящих над маленьким человеком, таким же беззащитным, не смотря на все завоевания культуры, — каким он был тысячи лет тому назад в цветущей Помпее.

Однако, пора!

Мы встаем и отправляемся в дальнейший путь. Куски лавы становятся крупнее, и это еще больше затрудняет восхождение.

Клубы белого пара все растут. Иногда выбрасывает большое "яблоко" пара и оно чуть-чуть "румянится" снизу отсветом из кратера, быстро поднимается вверх, все расширяясь, пока не распластается высоко над кратером и тихо потянет в сторону, далеко, далеко от кратера.

Все больше пахнет серой и еще чем-то удушливым. мы заходим к кратеру с подветренной стороны, чтобы избавиться от дыма.

Еще несколько шагов по волнам застывшей лавы, и мы у самого края кратера.

— Вот! — сказал проводник, указывая рукой на жерло кратера и молча уселся на одном из уступов лавы.

Приумолк и мальчик, усевшись у ног старика.

Все пространство жерла было наполнено едким, удушливым паром. он то стлался по черным, изъеденным влагой и теплом, не ровным краям жерла, то белым клубком вылетал вверх, точно из гигантской трубы паровоза. И в этот момент где-то глубоко внизу тьма освещалась далеким заревом пожара.

Молчание нарушалось только глухим шорохом и стуком обламывающихся и падающих в глубину камней. Вот, где-то во мраке, срывается большой камень и слышно, как он ударяется о выступы жерла; звуки ударов доносятся все глуше и глуше, пока наконец, не сливаются с жутким шорохом кратера...

По этим удаляющимся звукам угадывалась неизмеримая глубина кратера...

Из жерла тянуло влажным теплом. Я обломал несколько кусков лавы и бросил их далеко от края. Они беззвучно потонули в белом дыму и, как мы не напрягали слух, нам не удалось услышать стука их падения...

Жутко!

Неожиданно ветер переменил направление и нас вдруг окутало пеленой белого, удушливого пара. Мы отбежали от кратера, но пар преследовал нас и мы не знали, куда от него укрыться. проводник быстро побежал к нам, взял за руку и по каким-то тропинкам быстро вывел нас из полосы серного дыма.

Мы вздохнули полной грудью. Кружилась голова.

Пар слался по краю кратера так, что подойти к нему вновь было невозможно.

Пора возвращаться... Мальчик сразу оживился, побежал вниз стрелой и скрылся во мраке. Спускаться внз оказалось еще труднее. проводник зажег факелы. Стало так светло, что мы могли различить внизу белеющийся "мертвый город", — Помпею. мы быстро шли вперед и скоро увидали нашего мальчугана, выводящего из кустов лошадей. Приятно было, наконец, сесть на лошадь. Мальчик уже не цеплялся за хвост лошади, он шел около нас, распевая известную итальянскую песенку "Sancta Lucia".

— Карашё? — спрашивал он после каждой строфы.

Пел он не очень "карашё", но я не разочаровал его.

— А вот я вам спою наш итальянский национальный гимн, — сказал он и вдруг, к нашему удивлению, стал петь... кэк-уок. Мы с товарищем расхохотались.

— Это ваш национальный гимн?

— Да, мы поем его после славной Триполитанской войны!

"Славный" гимн оказался достойным не менее "славной" Триполитанской войны!

Несмотря на печальные итоги этой войны, она пользуется в Италии большой популярностью. На всех улицах городов можно встретить продавцов олеографий с изображением "наших славных героев" и их "героических подвигов".

Старик опять вернулся к описанию гибели Помпеи. По его словам, гибель была так мгновенна, что застала многих влюбленных в объятиях друг друга.

— Гипсовые слепки с этих фигур хранятся в одном из закрытых для публики зданий Помпеи. Но у меня есть альбом снимков. Если хотите, я вам доставлю его за 15 лир!

Не заинтересовав нас своим альбомом, он перешел к своим семейным делам и стал говорить о своей молодой жене, "такой красивой и такой стройной", что "il est possible mourir". И, после паузы, вздохнув, он промолвил:

— Si jeunesse savait et vieillesse pouvait!

(Если б молодость знала, если б старость могла — прим. А.)

Товарищ, чтобы перевести разговор на менее интимные темы, спросил проводника, как относятся у них к королю, каких партий прошли депутаты от Неаполя, как относятся у них к социалистам.

Но, видимо, проводник с большей откровенностью расположен был говорить о жене, чем о своих политических взглядах.

О короле он говорил очень уклончиво. "Старика любили больше! Этот молод еще. и на своем любит поставить... хороший король!"

О социалистах в начале отозвался резко отрицательно, потом стал говорить о многих полезных реформах, проведенных ими, например, устройство государственных макаронных фабрик, удешевивших этот продукт первой необходимости.

Но во всех его словах чувствовалась неискренность. В качестве гида он считал своей обязанностью доставить туристам удовольствие и, видимо, с одинаковым усердием готов был ругать и хвалить все, что угодно путешествующим иностранцам.

В этих разговорах незаметно прошел путь до остановки, где нас ждали экипажи. Опять выпрашивания на "makaroni" целой толпы, откуда-то собравшейся и оказывавшей нам разные мелкие услуги. Один просил за то, что подержал лошадь, пока я слезал, другой помогал мне садиться в экипаж и т.п.

Усталые, полные впечатлений, мы не протестовали, желая скорее вырваться из этой толпы и поспеть на отходящий в Неаполь поезд.

Napoli 4-17.IV.1913 Александр Беляев, "Смоленский вестник", 1913, № 181, 185, 189,


Статья написана 2 января 2009 г. 11:46

Новогодние праздники — лучшее время для заграничных путешествий, когда человек готов к встрече с новыми странами, но не всегда готов к встрече с нравами других людей. До революции рассказы о таких путешествиях узнавали не только близкие друзья, но и публиковали в газетах, например в "Смоленском вестнике". (В ближайшее время постараюсь собрать материал об этой газете.)

Очерк потребовал перевода в современную орфографию, но надеюсь это не разрушит очарование строк.

цитата
Восхождение на Везувий

(из заграничных впечатлений)

— Stazione Pompei!..

Не успели мы выйти из вагона, как были окружены целой толпой «гидов», галдящих на итало-французском жаргоне, размахивающих руками, горячо что-то доказывающих нам. Белки и зубы сверкают на коричневых лицах, глаза горят, мелькают руки и шапки… Точно неожиданно мы попали в толпу злейших врагов, угрожающие крики которых каждое мгновение могут перейти в рукопашную…

Это продолжалось несколько минут. Мы пробовали объясняться, сердиться, наконец, силой хотели пробиться сквозь толпу, но не могли. Решили покорно отдаться в руки победителей: стали в скромных позах и сделали вид, что мы согласны на все… Победителям оставалось лишь объяснить свои требования, и во вражеском лагере наступила относительная тишина. Итальянец с орлиным носом и черными седеющими усами подошел к нам вплотную и строго сказал нам на ломаном французском языке:

— Вы поедете на Везувий!

Мы безропотно выразили согласие.

Эта покорность настолько расположила в нашу пользу вражеский лагерь, что нам позволили выйти из толпы. Конвоируемые, мы отправились по дороге.

— Восемьдесят лир! — заявил нам старик.

— Нет! – ответили мы решительно.

Опять – взрыв криков.

— Шестьдесят! – в самое ухо кричал нам итальянец с орлиным носом.

— Нет! – также в самое ухо кричал я ему.

— Сколько?

— Двадцать!

Итальянец сделал такое лицо, будто я смертельно его оскорбил, и злобно крикнул мне в ухо:

— Сорок пять!

— Нет!

Крик все усиливался. Круг опять смыкался. И уже казалось, вопрос идет не о поездке на Везувий, а о нашем освобождении из плена. Неожиданно судьба сжалилась над нами: показались новые туристы, которые и сделались предметом нападения итальянцев.

Около нас осталось человека четыре. Мы вздохнули свободно. На наше счастье, к нам на помощь подошел какой-то представительный, хорошо одетый джентльмен, видимо, человек бывалый. Он очень участливо отнесся к нам, выторговал нам еще пятерку, порадовал нас, что «это очень дешево», разрешил наши колебания относительно уплаты денег вперед: такой уж здесь порядок.

Закончив все переговоры, наш спаситель любезно раскланялся и ушел.

Итак, за сорок франков нас должны были доставить на Везувий.

Полпути езды в экипаже, затем нам будут поданы «pеtites cheveaux».

«Очевидно, горная порода лошадей», — подумали мы.

На лошадях мы доедем до самой вершины. А там «два шага до кратера» — пешком. Все путешествие туда и обратно должно занять не более трех часов и мы поспеем к девятичасовому вечернему поезду, идущему в Неаполь.

Мы с нетерпением ожидали экипажа, глядя на дымящуюся вершину Везувия.

Наконец была подана маленькая повозка, запряженная в одиночку. Наш проводник забрался на козлы и мы тронулись в путь, по небольшой улице идущей от станции. Завернув за угол, мы встретили нашего любезного незнакомца. Какого было наше удивление, когда мы увидали, что у него вместо изящного котелка, был на голове такой же картуз с надписью на околыше, как и у нашего проводника:

— Однако, ловкачи, — заметил, смеясь, товарищ.

Так вот откуда эта забота о нас. А впрочем… почему бы и ему не быть добрым человеком? В самом деле заплатили ведь недорого!

Миниатюрный экипажик сильно качало в стороны. Мы въехали в узкую итальянскую уличку. Частая сеть веревок, протянутых между домами из окна в окно, как паутиной окутала всю улицу, на веревках сушилось разноцветное тряпье. На улице, выстланной широкими каменными плитами, у своих домов итальянки занимались домашними работами: мыли, шили, расчесывали друг другу волосы. Полуголые загорелые ребятишки наполняли улицу звонкими голосами, бежали вслед за экипажем, выпрашивая «чентезимы», цеплялись за экипаж и отваливались только при резком щелкани бича нашего кучера. Целые кучи ребят валялись в пыли с черными от грязи руками.

Мы вздохнули свободней, когда выехали за город. С горы веяло ароматным чистым воздухом. Дорога начала подниматься вверх. Вместо камня под колесами затрещала лава.

— В шесть аршин толщины одна лава! – объяснял нам проводник.

Потянулись виноградники. Лозы дали свежие побеги.

На виноградниках кипели работы: подвязывали стволы к деревянным палкам, подчищали, срезали. Мы подъехали к какому-то домику, стоявшему при дороге. Кучер остановил лошадь, проводник соскочил с козел.

— Пожалуйте слезать!

— Зачем слезать? – одновременно спросили мы.

— Приехали. Дальше на «petites cheveaux»!

— Да ведь мы не проехали и четверти пути!

— Дальше в экипаже нельзя.

— Делать нечего, вылезаем из экипажа.

— Где же ваши «petites chevеaux»?

— Вот они!

Мы обернулись и увидели двух маленьких, понуро стоящих ослов.

— Но какие же это «petites chevеaux», — с отчаянием воскликнули мы, — ведь это же обыкновенные ослы!

— У нас их так зовут, — невозмутимо ответил проводник. – Да и чем не «chevaux»? Что только длинные уши, так это же ничему не мешает!

— Но ведь они будут медленно везти?

— Конечно, это только «petites chevеaux»!

— Мы же так и называем. А хотите настоящих «chevеaux» — у нас есть и такие, только это будет стоить на каждую лошадь лишних по пяти лир.

Сторговались. Пока запрягали настоящих chevеaux, проводник пригласил нас в комнату. Там нас ожидала хозяйка. Не успели мы войти, как она раскупорила бутылку вина и налила в стаканы.

— Lacrima Christi!

Отказаться было нельзя.

Это гостеприимство обошлось нам еще в четыре лиры.

Перед выходом из дома нам загородил дорогу мальчишка лет восьми, красавец с громадными черными глазами. Он совал нам в руки какие-то два прутика и что-то говорил.

— Это мой, — похвастался проводник, с гордостью указывая на мальчишку.

— Хлысты купить надо, лошадь подгонять, чтобы скорее бежала!

Сын, поощренный отцом, усиленно предлагал нам прутики. Отец недаром гордился им. Это будет достойный преемник! Прутики взяли. Еще одна лира, которую отец с жадностью вырвал из рук ребенка. У крыльца нас ждал кучер, привезший нас, и просил «на макароны». Это начинало на раздражать.

— Дадим ему пятьдесят чентезимов! – сказал товарищ и протянул монету. Кучер поблагодарил и стал просить у меня; получил и, хитро улыбаясь, исчез в воротах белого домика.

Ну, кажется, все… Скорее бы на лошадей и в путь. Опять с многозначительной миной подходит проводник, и мы уже чувствуем, что это не к добру.

— Ну что еще?

— Вы сторговали двух лошадей?

— Ну да.

— А как же проводник?

— Что – проводник?

— На чем же он поедет?

— На лошади, конечно!

— На третьей?

— Хоть на четвертой!

— Так за нее же надо платить!

Мы выходим из себя и горячо протестуем. Но проводник с того момента, как получил деньги вперед, невозмутим. Он пожимает плечами и спокойно говорит:

— Как хотите. Мне это безразлично. Не хотите платить, проводник может и пешком пойти. Только когда же вы тогда доберетесь?

Аргумент был убедительный, и нам ничего больше не оставалось, как согласиться. К этому финалу, очевидно, уже были готовы. Не успели мы выразить свое согласие, как растворились ворота, откуда с гиком выбежал лохматый мальчик в изодранном костюме, дергая за повод упирающуюся лошадь.

Я, мой товарищ и проводник уселись на лошадей и наконец тронулись в путь. Дорога все круче поднималась в гору.

— Направо! – кто-то крикнул сзади меня по-русски. Я оглянулся и увидал выглядывающую из-за моего коня плутоватую рожицу мальчишки. Видимо, он был доволен произведенным эффектом.

— Карашё? – спросил он и, не ожидая ответа, с воодушевлением воскликнул: — У очень карашё-о-о!

Я повернул коня направо и пришпорил. Конь рванулся вперед, но тотчас «осел» и пошел шагом. Позади я услышал какое-то мурлыканье и, оглянувшись назад, увидал, что мальчишка крепко уцепился за хвост моей лошади. Когда я погонял лошадь, мальчишка тянул за хвост, и лошадь слушалась больше его, чем меня. Я рассердился.

— Брось! – закричал я на мальчика. Но он не бросил. Видя, что я сержусь, он начал кричать на лошадь гортанно и резко:

— Ха! Ха!-а-га-а! – И, повинуясь одному только крику, лошадь поскакала галопом, а за нею и мальчишка, крепко ухватившись за хвост, еле касаясь земли и беспрерывно повторяя свое гортанное: «Ха-а! Ха-а-а!»

— Карашё?

— Карашё, — ответил я и остановил лошадь. Мне совсем не нравилась такая зависимость, и я самым энергичным голосом потребовал, чтобы мальчишка оставил хвост моей лошади. «Представляю, что это за картина,» — подумал я. И я еще раз крикнул на мальчишку. Он сделал плаксивое лицо и отошел от лошади. В это время подъехал мой товарищ. Мальчишка подбежал к его лошади, ухватил ее за хвост и, видимо, решил скорее расстаться с жизнью, чем с хвостом лошади. Пришлось помириться. Да и жалко стало мальчугана. Очевидно, ему было легче подниматься в гору, держась за хвост. Когда нам хотелось проехать быстрее, мы обращались к мальчишке, он кричал «ха-а-а!», и лошади неслись галопом. Непостижимо, как он поспевал за нами.

У края дороги стоял небольшой домик, около которого наш проводник остановился.

— В чем дело?

— Здесь надо купить факелы.

— Какие еще факелы?

— Факелы, чтобы освещать дорогу, когда будем ехать назад.

И он крикнул свое гортанное: — Га-а-а!

Вышла старая, некрасивая, с растрепанными волосами женщина, неся четыре смоляных факела, молча подала их проводнику, крикнула что-то мальчишке и удалилась.

— За каждый факел три лиры платить надо! — заявил проводник.

— Да на что нам факелы?

— Как хотите. Могу и не брать. Только как же вы назад вернетесь? Темно будет. Дорога опасна, проехать нельзя.

— Луна будет! – пробовал я слабо возражать.

— Не долго светить будет!

И как бы считая вопросы решенными, он проскакал с факелами вперед. Мы последовали за ним.

Виноградники кончились. Дорога сузилась в тропинку, идущую среди горных кустарников. Иногда лошадь задевала колючий терн и бросалась в сторону. Над самой тропинкой простерли свои пушистые шапки итальянские сосны с длинными мягкими иглами. Весь воздух был напоен ароматом свежей зелени. Неожиданно кончились кусты, и мы очутились перед целым морем черной застывшей лавы. Лошади храпели, перебирали ногами и не решались ступать на лаву, точно это была вода. Наконец, нервно, прыжками лошади взошли на лаву и пошли шагом. Лава шуршала и обламывалась под ногами лошадей. Солнце заходило. Внизу залив уже покрылся сизой дымкой. Там наступил короткий южный вечер. На горе солнце выхватило из наступающего мрака несколько домиков, и они стояли, точно раскаленные внутренним огнем кратера. Близость вершины сказывалась. Все круче поднималась гора, воздух уже не был такой ароматный. Отдавало серой. Лошади ступали с трудом. Проводник слез с лошади. Мы последовали его примеру. Мальчишка взял за повода наших лошадей и привязал к какому-то торчавшему из-под куста сухому сломанному стволу, и мы пошли пешком.

С тех пор, как мы оставили лошадей и пошли пешком, начались наши мытарства. Дорога все круче поднималась в гору, куски лавы выкатывались из-под ног, мы падали, поднимались и снова падали… Почти совсем стемнело. Кругом – ни кустика, ни травинки; одна черная, сухая, шуршащая под ногой лава. А впереди, по-прежнему недосягаемо высоко, курилась верхушка Везувия, четко вырисовываясь своими иззубренными краями на фоне неба.

Казалось, не будет конца этому восхождению. Мы изнемогали от усталости.

Временами попадались расщелины, из которых тянуло серным паром.

Я вложил руку в одну из таких расщелин. Внутри было тепло и влажно.

Привыкший к таким экскурсиям наш юный «погонщик» неутомимо бегал, беспрерывно повторяя «по-русски»:

— Каращё?

Но это уже не смешило нас, и мы хмуро отвечали:

— Очень плохо!

— Уошень плёхо? – переспрашивал он, поднимая брови, потом кивал утвердительно головой и начинал петь.

— Карашё-ё-о!

Проводник старался занять нас своими «научными» объяснениями.

Подойдя к одной из более крупных расщелин, он с серьезным видом стал уверять нас, что именно из этой расщелины вытекла лава, залившая Помпею.

Причем он с таким жаром, точно был сам очевидцем этой ужасной катастрофы, рисовал картину гибели тысяч людей в расплавленной лаве. Мы пытались возражать, что Помпея погибла не от расплавленной лавы (Lava di fuoco), а от грязевых потоков (Lava d`aqua) и пепла, но он так был оскорблен «этими выдумками», что мы поспешили согласиться с ним и терпеливо выслушали его повесть, красноречиво переданную не столько словами, сколько мимикой, жестами и междометиями.

Но нам было суждено расстроить нашего экспансивного проводника.

— Зальет вас когда-нибудь опять Везувий за то, что вы так безбожно обираете иностранцев! – сказал ему мой товарищ.

Ни я, ни товарищ не казали бы этой шутки, если бы знали заранее, какой неожиданный она произведет эффект.

Проводник буквально побледнел, лицо его передернуло, в глазах засверкали слезы, и когда он стал говорить, мы не узнали его голоса, тихого, дрожащего, с такими хватающими за душу жалобными нотками...

Он говорил быстро, быстро, точно спешил оправдаться и перед товарищем, и перед небом, и перед царящим над окрестностями грозным богом — Везувием.

Говорил о своей семье, о своих малых детях, которым нужны макароны, о Куке, — (громадное комиссионное предприятие для туристов) — наживающем миллионы, о богатстве иностранцев, о своей трудовой жизни. (Продолжение следует)

http://fotki.yandex.ru/users/let-lyubov/v...

Везувий фото let-lyubov

http://fotki.yandex.ru/users/lulukadeva/v...

Кратер Везувия фото lulukadeva

http://fotki.yandex.ru/users/let-lyubov/v...

улица Помпеи фото let-lyubov

http://fotki.yandex.ru/users/let-lyubov/v...

Мозаика фото let-lyubov


Статья написана 25 декабря 2008 г. 01:35

Сегодня на Фантлабе разместили информацию о двух премиях. Но все премии, кроме сопутствующего им престижа, посвящены поискам Совершенства Языка.

Почему-то всегда такая борьба начинается после встречи писателя со школярским диалектом и продолжается всю писателькую жизнь...;-) Насколько тяжело дается такая борьба можно увидеть из статье Беляева.

цитата
ЗА КУЛЬТУРНЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК

В № 96 газеты "Большевистское слово" была напечатана статья "За высокое качество высшего образования".

Хотелось бы затронуть вопрос, относящийся к этой теме.

Едва ли кто будет возражать против того, что как бы хорошо окончивший высшую школу ни овладел специальными знаниями, качество его высшего образования нельзя считать высоким, если молодой специалист не обладает минимумом общекультурных знаний, не умеет правильно говорить, неправильно пишет и делает граматические ошибки.

К сожалению, у нас такие случаи не редки.

В литературном кружке, который я веду, большинство кружковцев — студенты. Среди них есть и способные юноши. но я был глубоко огорчен и удивлен, познакомившись впервые с их малограмотными рукописями. Даже ребята из литературного кружка Дома пионеров пишут лучше, проще, грамотнее. В рукописях некоторых студентов нет почти ни одного слова иностранного происхождения, которое было бы написано правильно — "бенокль", "целиндр", "байкаролла", вместо баркаролла. Даже слова, относящиеся к их специальностти, студенты пишут с ошибками; например, студент сельскохозяйственного института: пишет "кортофель", "озот". Студент Акадеии художеств: "гибс" вместо гипс. фразы строятся длинно тяжело, неправильно.

Очень невысок и культурный уровень. Многие не знакомы даже с произведениеями классиков.

Нельзя проходить мимо, стыдливо замалчивать эти факты.

Конечно трудно в высшей школе исправлять недочеты образования средней школы того времени, когда учились эти студенты, но это совершенно необходимо, и в первую очередь это относится к знанию русского языка.

Часть студентов готовит себя к научной работе. Как, каким языком они будут писать научные труды? Но и рядовому специалисту надо будет писать хотя бы отчеты... Недавно один молодой геолог говорил мне, какое невероятное количество времени, труда и бумаги потратил он, чтобы написать отчет об экспедиции. профессор браковал одну работу за другой и бросал в корзину: "Безграмотно, — говорил он, — не умеете писать".

А если будущему агроному, инженеру придется бороться за осуществление какого-нибудь полезного начинания, — как он сможет написать статью, или хотя бы корреспонденцию в газету?

В наших вузах необходимо поставить вопрос о поднятии культуры языка. Создать кружки для повышения грамотности, литературные кружки. Хорошо было бы также провести цикл лекций по вопросам литературы, истории театра, музыки, живописи, скульптуры, архитектуры, хотя бы в самом сжатом виде.

А. Беляев "Большевистское слово", 1940, 26 сентября, № 109

Статья написана 20 декабря 2008 г. 21:12

По причине все увеличивающихся проблем с отоплением городов, поиски решения могут привести к увеличению внимания к альтернативным источникам энергии. Возможно, сейчас будет интересна статья Александра Беляева "Голубой уголь", опубликованная в газете "Полярная правда" в 1932 году. Может быть, переосмыслив написанное Беляевым можно применить не только в Мурманске.

Качество полиграфии 30-х годов потребовало расшифровки текста, но в некоторых местах расшифровать текст так и не удалось. Нерасшифрованные места помечены [...] или в скобочках размещен предполагаемый вариант [зем]. Если кому-либо это удастся точнее, прошу написать вариант расшифровки в личку или в комментариях к статье.


цитата
ГОЛУБОЙ УГОЛЬ

Большой Мурман предъявит большой спрос на энергию. Об этом мы должны уже сейчас подумать. Сжигать лес на электрических станциях "техническое варварство" пережиток старины, от которого мы должны отказаться, возможно скорее. Ископаемым топливом, углем нефтью, природа не побаловала нас, быть может оно и есть в районе мурмана, но онем мы еще не знаем. Водные источники энергии — "белый уголь", лежат несколько южнее, при том их запасы ограничены.

Зато у нас есть под рукой неистощимый, доступный источник энергии — ветер или "голубой уголь". "Ветрострой" обладает такой мощностью, что оставляет далеко позади себя все Днепрострои сместе взятые. Высчитано, что мировын запасы энергии ветра равны 8 миллиардам 200 млн. лошадиных сил, — в 7 раз больше всех мировых двигателей. И если до сиз пор энергия ветра использовалась не значительно, то только потому, что ветер капризен и непостоянен.

Но есть также "счастливые" места на земном шаре, где ветер дует круглый год с силою, вполне достаточной для вращения ветряков и роторов, — для ревращения его в электрическую энергию.

К таким счатсливым местам относится город Мурманск, со всем Мурманским округом.

С легкой руки писателя Киршона, за Баку закрепилось название "город ветров". У нас нет под рукой в данный момент сравнительных данных, но мы с полной уверенностью можем сказать, что Мурман имеет не меньшее право называться "Городом ветров".

Метеорологическая станция Убеко-Севера в Мурманске ведет многолетние наблюдения, регистрируя три раза в день "случаи" ветра и его силу. Эти наблюдения говорят о том, что в Мурманске в продолжении года не бывет ни одного "случая" на день, — из трех суточных проверок, полного отсутствия ветра. Среднегодовая сила ветра равна примерно 4,5 метров в секунду, — сила вполне достаточная, чтобы приводить в движение ветряки ЦАГИ, — Центрального Аэродинамического Государственного Института.

К этому следует прибавить и другие исключительно благополучные условия.

Если кривая ветра несколько падает в летние месяцы, то в эти же летние месяцы мы имеем "беспрерывный день", разгружающий наши электростанции от расхода электроэнергии на освещение.

Наконец мы имеем, — (для Мурманска) — исключительно благоприятный рельеф местности, который дает возможность устроить практикующийся оригинальный аккамулятор. Для его устройства требуются только гора и на горе сцена. То и другое уже есть. В случае надобности можно создать и искусственное озеро. Принцмп аккамулятора очень прост. У подошвы горы устраивается гидростанция и возле нее — водоем , соединенный трубою с водоемом на горе.Когда на "Аэроэлектростанции", — ветряк, свободен от производственной работы, он занимается тем, что перекачивает о трубе воду с нижнего водоема в верхний. вод верхнего водоема и служит резервом энергии.

Если в энергии оказалась нужда, а ветер "забастовал", из верхнего водоема по трубе пускается вода, которая начинает вращать турбину гидростанции, и нужный ток дается.

Но в условиях Мурманска едва ли нам придется прибегать к таким хитроумным сооружениям; как мы говорили, ветер здесь работает "без выходных дней".

Первая ласточка "Ветростроя" уже прилетела к нам. В Полярном делается ветряк ЦАГИ. При его помощи наши полярные ученые энтузиасты будут отопляться ледяными полярными ветрами. Разве это не звучит как фантастика. А между тем при современной технике ничего не может быть проще, ветер будет приводить в действие электромашину, а электричество — обогревать. Сложный вопрос — о снабжении биологической станции дровами — разрешается. Мощный ветер будет превращен в тепло и свет.


Как во всяком деле здесь встретим некоторые трудности. Так ветряк спроэктирован для установки на мягком грунте, — (расчитан на [забивании] стоек в землю), в Полярном же почва скалистая. Затем в силу особенностей именно с. Полярного, остается неизвестным, как скажется на работе ветряка возможное оледенение его крыльев. Но эти трудности конечно будут преодолены.

Перед "Ветростроем" на Мурмане вообще и в городе Мурманске в частности открывются огромные перспективы.

Ветер, который был нашим бичем, который причинял нам столько неприятностей, аварий, потерь, крепко взнузданный, будет служить нам.


Мы заставим помогать его нашему строительству, нашему производству: тянуть вагонетки под[вес]ной дороги, пилить доски на лесопильном заводе, поднимать воду в наши дома, отоплять, освещать их, разгружать траулеры и вагоны, разгружать траулеры и вагоны, нагружать океанские пароходы — механизировать работы порта и Тралбазы.

Нет ничего фантастического и в мысли "ветрофицировать" и наши траулеры, установив на них ветряки роторные инженера Б.Каминского, ветер сбережет топливо, расходуемое на освещение, даст энергию для механизации работ с тралом, у[...]льустановками и т. д.

Вопрос об использовании энергии ветра необходимо сейчас же поставить на практическую ногу. Нужно создать организацию, которая специально занялась бы изучением этого вопроса, в первую очередь,- подробным изучением энергетических ресурсов ветра в Мурманске и на Мурмане.

Хотя уже по имеющимся данным можно сказать совершенно уверенно, что дело это пойдет, по области детального изучения вопроса, где у нас еще имеются огромные пробелы.


"Служба погоды" у нас еще поставлена неудовлетворительно (к этому вопросу мы еще вернемся).

Неоспоримо одно: большой Мурманский ветер поможет нам создать большой Мурман.


А. Беляев, «Полярная правда», 11 марта 1932, № 60

Файлы: Poljarn_pravda_1932_03_11_N60_s2.JPG (970 Кб)



  Подписка

Количество подписчиков: 19

⇑ Наверх