Благодаря любезности vacendak представляю Вашему вниманию рассказ Александра Беляева "Встреча нового года", который был напечатан в одном из двух самых известных советских детских журналов 30-х "Чиж" и "Еж", а именно в журнале "Еж", №12'1933. Возможно, несмотря на идеологические установки советской фантастике находилось место в детских журналах.

цитата

ВСТРЕЧА НОВОГО 1954 ГОДА.

— Это было в тысяча девятьсот пятьдесят втором году, в ночь под пятьдесят третий. Я был тогда студентом, жил на Фонтанке, в новом доме-коммуне студентов-электротехников. Группа товарищей, кончавших институт, встречала новый год у меня.
Летом пятьдесят третьего года мы должны были получить звание инженера и разлететься в разные стороны. Естественно, мы заговорили об этом. Куда занесет нас судьба?.. увидимся ли мы в следующую ночь под новый год?
И надо же было мне выступить с таким необдуманным предложением:
— Товарищи! – сказал я. – Давайте дадим друг другу слово, что где бы мы ни были, ровно через год, в 24 часа каждый из нас будет сидеть за своей приемно-передающей радиостанцией, и я всех вас поздравлю с новым годом, а потом передам это поздравление от каждого каждому.
Мое предложение было принято почти единогласно. И только один, мой друг Глебов, тряхнул своей черной курчавой головой, засмеялся и воскликнул:
— Я против, потому, что твое предложение в той форме, как ты его сделал, совершенно невыполнимо, неосуществимо.
— То есть как это неосуществимо? – спросил я. – Разве мы не беседуем друг с другом по радио каждый день? Разве наши радиостанции…
— Он просто очень плохого мнения о всех нас, — сказал, смеясь, один из гостей. – Глебов уверен, что, разъехавшись, мы тотчас забудем друг друга.
Глебов вложил свою руку в мою и промолвил:
— Ну, вот что. Если ты еще и сейчас не понял нелепости своего предложения, то надо наказать тебя за твою недогадливость. Хочешь пари на шар-прыгун? Я утверждаю, что ни одного из нас ты сам не поздравишь с новым годом вовремя – ровно в полночь.
Это был уж вызов, а я был горяч, и принял пари.
На другой день, чтобы не забыть, я достал новый – на 1953 год – перекидной календарь и на последнем листке, 31 декабря, написал красным карандашом:
РОВНО В ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ ВСТРЕЧА НОВОГО ГОДА ПО РАДИО.
Все в порядке…
Пятьдесят третий год начался, и дни побежали за днями. Зиму сменила весна, весну – лето, мы получили аттестаты и, действительно, разбрелись в разные стороны. В Ленинграде остались только я – аспирантом института – и два товарища, которые должны были стажироваться радистами на стратопланах, — Питт и Алиев. Пока они работали в лаборатории. Первый же их полет предполагался не ранее конца года.
И вот, 30 декабря, за день до кануна нового 1954 года, ко мне в комнату вбежали радостно возбужденные Питт и Алиев и сообщили, что сегодня в полночь они летят в первый кругосветный полет на стратопланах, — один из них в восточном направлении, другой – в западном.
— Но так как весь полет продлится не более двадцати четырех часов, то мы надеемся, быть может, с небольшим опозданием встретить новый год с тобою, — сказал Питт. – ты помнишь, конечно, о пари?
— Разумеется, — отвечал я.
— Мы будем свидетелями. А теперь прощай, спешим. Итак, до полуночи через сутки.
И они быстро ушли.
На другой день, 31 декабря, в двадцать три часа пятьдесят минут я уже сидел в боевой готовности у радиоаппарата. Рядом с аппаратом стояли выверенные часы, и лежал список товарищей, которых я должен поздравить с новым годом. Против каждой фамилии отметка – длина волны его радиостанции.
Посмотрев на этот список, я впервые почувствовал, что могу проиграть пари. Мне нужно было поздравить человек пятнадцать. Для каждой станции надо «перестраивать волну». Как ни быстро это делается, а «ровно в полночь» всех не поздравишь. Впрочем, ведь, Глебов утверждал, что я вовремя не поздравлю ни одного. Посмотрим…
Ровно в 24 часа ноль секунд я послал первый новогодний привет московскому товарищу.
— Увы, мой друг, ты опоздал со своим поздравлением, по крайней мере на полчаса, — услышал я его ответный голос: — в Москве мы уже встретили новый год.
Быть может у него часы неверны… Но мне некогда было раздумывать. Я уже поздравляю саратовского друга.
В ответ я услышал веселый свист и слова:
— В Саратове уже целый час новый год.
И я сразу понял все. Каким же я был олухом, заключив столь необдуманное пари. Я упустил из виду разницу между ленинградским и местным временем. Конечно, я хорошо знал об этом. Но как в старину говорили, на всякую старуху бывает проруха. Оскандалился.
Мне больше ничего не оставалось, как из упрямства продолжать свои поздравления. А отчасти меня и самого заинтересовала эта «проверка местного времени».
Свердловск мне ответил, что у них прошло два часа с наступления нового года.
Сердитый друг из Омска, спросил меня, какой это олух будит его в три часа ночи.
Иркутск – тоже не очень ласково – ответил, что в пять часов утра с новым годом не поздравляют.
Хабаровский друг поспешно ответил:
— Благодарю. Допиваю утренний чай. Спешу на работу. Семь утра.
А зимовщик на острове Врангеля сообщил, что мое поздравление застало его во время десятичасового утреннего завтрака.
Дальше. Но дальше у меня на востоке не было друзей, и я направил свою волну на запад. Здесь меня преследовала неудача.
Берлинский друг сказал мне, что я поторопился со своим поздравлением: у них в Берлине еще 23 часа 31 декабря 1953 года.
Этот ответ вселил в меня слабую надежду, что я еще могу выиграть пари хоть на половину, — поздравить хотя бы одного – берлинского товарища, дождавшись, когда в Берлине будет ровно полночь. Но эта надежда, конечно, тотчас лопнула: увы, берлинского друга я мог бы поздравить вовремя по-берлински только, когда мои часы показывали бы уже около часа ночи, то есть не вовремя по-ленинградски…
Мои радиоволны уже без надежды на успех летели на запад…
В комнату быстро вошли два мои друга-радиста.
— Мы, кажется, немного опоздали. Эта вина уж не стратоплана, а автомобиля, который вез нас от аэродрома. Мы ползли с черепашьей, земной скоростью, — сказал Алиев, летевший в западном направлении.
— Лучше поздно, чем никогда, — сказал я. – Поздравляю с новым годом!
— С новым годом? – переспросил Алиев. – Прямо не знаю, что тебе ответить, — принять ли это поздравление? Я бы мог побиться на какое угодно пари, что сегодня все еще 30 декабря, самое большее, он посмотрел на часы, — десять минут 31-го декабря 1953 года.
— Никогда не заключай пари, — меланхолически ответил я. – Но ты, Алиев, меня удивляешь. Ты не только готов отрицать наступление нового года, но утверждаешь, что сегодня даже не 31, а 30 декабря истекшего года.
— Суди сам, — ответил Алиев: — я вылетел на стратоплане в западном направлении ровно в полночь 30 декабря. Так? И что же? С того момента, как я полетел, — я готов биться об заклад, — что время стало…
— Никогда не бейся об заклад. Но объясни, как это время стало. Часы перестали идти? – спросил я его.
— Нет, положим часы шли как всегда. И по часам как будто и прошли сутки со времени моего отлета. Часы шли, а время не шло. Я находился в пути двадцать четыре часа, как будто. Но я не видал восхода солнца, словно оно куда-то провалилось, я не видал дня. Целые сутки продолжалась непрерывная ночь. Можно было подумать, что я нахожусь на северном полюсе. Но и в полярную ночь время движется, — движется луна на небе, движутся звезды. А во время моего полета небо словно застыло, небесные часы остановились. Звезды видны были прекрасно, я делал наблюдения над ними точнейшими навигационными инструментами – и ни малейшего склонения. Вот та звезда, — он показал в окно, как сейчас стоит, так и простояла весь путь неподвижно. Ну, разве после этого нельзя сказать, что я выиграл у жизни сутки? – смеясь, закончил он.

— Ну, а с тобой что случилось? – спросил я Пита, летавшего в восточном направлении.
— Со мной, — ответил Питт, — случилось, пожалуй, еще более необычайное. Если Алиев отказался принять твое поздравление потому, что, по его мнению, остались еще целые сутки до встречи нового года, то я готов биться об заклад…
— Не бейся об заклад! – упрямо повторял я.
— Я все-таки готов биться об заклад, что сегодня уже… — он посмотрел на часы — было 15 минут первого, — что сейчас уже 2 января 1954.
Я почувствовал, что у меня голова начинает пухнуть от этих встреч нового года.
— Вы меня с ума сведете! – воскликнул я. – Как это 2 января?
— Да вот как. За двадцать четыре часа я прожил двое суток. Слыхал ли ты о чем-нибудь подобном? Этак я вдвое быстрее состарюсь, если всегда буду летать в восточном направлении.
«В продолжение одних суток я дважды видел восход и заход солнца. Каждый этот день и каждая ночь длились – по моим часам – всего по шести часов. Да, я пережил за одни сутки двое «укороченных» суток. И сейчас для меня 16 минут третьих суток – 2-го января».
— Вот так история! – воскликнул я, пытаясь разобраться во всем этом. И в тот же момент я услышал голос Глебова, — он, злодей, не забыл о пари.
— Алло! Что же ты не поздравил меня с новым годом? Проиграл пари!.. – Глебов засмеялся. – Ты проиграл бы его, милый друг, даже в том случае, если бы поручился, что поздравишь ровно в полночь товарища, живущего на другом конце Ленинграда, потому что в таких больших городах, как Москва и Ленинград, в восточной части города новый год наступает по крайней мере на полминуты раньше, чем в западной.
— Стоит ли спорить о полминутах и даже часах, когда вот тут у меня сейчас Алиев и Питт спорят о том, какая сегодня ночь – с 30-го на 31-е декабря прошлого года или с 1-го на 2-е нового года? Тут, братец ты мой, разница в несколько суток.
— На этом меня не проведешь, — отвечал Глебов. – Алиев летел на запад со скоростью вращения земли, — в направлении, обратном этому вращению. Ясно, что для него звезды как бы неподвижно стояли над стратопланом и «время не двигалось». Питт же летел на восток. И его стратоплан, получив при отлете поступательную скорость самой земли при ее движении вокруг оси, прибавил такую же скорость, развиваемую самим стратопланом, в том же восточном направлении. Ясно, что для него в одни сутки должны были протечь двое, как в том случае, если бы земля начала вертеться вдвое быстрее. А пари ты все-таки проиграл. Попрыгаю я теперь на твоем шарике!
Александр Беляев, "Еж", 1933 № 12, с. 6-9