Виктор Пелевин «Чапаев и Пустота»

Книгу не читал, а слушал, точнее пытался.

Первый час слушал с пониманием — ну не каждый же роман должен захватывать с самого начала!

Второй час с ожиданием — ну и когда же начнется?

Третий час вслушивался выискивая юмор, говорят роман смешной. Не нашел. Если конечно не считать юмором, что мужика звали Мария, «просто Мария».

Четвертый час уже пролистывал по-быстрому — вдруг где смысл попадется? Не попался. Одна пустота. Или Пустота? Уже и не разберешь.

Больше не выдержал и стер не только «Чапая», но и всего Пелевина.

Не моё это. Дурка.

В году этак 1986-88 возможно и проканало — «ой как смело и необычно народного героя Чапая и местами дедушку Ленина изобразили», да и то вряд ли. А сейчас ...

Хотя, скорей всего, он и написан с расчетом на поколение, выросшее на «просто Мариях».

Мда, распалась связь времен...

Свойственное произведениям Достоевского представление о том, что раздвоение личности, так ярко выраженное в своей клинической форме, в определенной степени присуще любому и, более того, является одной из особенностей человеческого ума, становится отправной точкой идейного развития повествования, начинающегося с «мрачной достоевщины». Однако, в отличии от классика, полагавшего, что спастись от этого состояния можно представив перед собой цель (служение Богу или Родине) Пелевин помещает своего героя в условия при которых такой метод становится невозможным. Мир маскарада, умеющих объяснить «в какую сторону будет дуть ветер», и легкости с которой могут уживаться в сознании окружающих взаимоисключающие утверждения или оксюмороны вроде «рыночной экономики», вынуждают Петра смотреть на свою судьбу отстраненно, либо окунуться с головой в непрерывный поток личностей и целей, но в последствии он приходит к осознанию, что «спасать» то особо некого и не от чего.

Повторяющаяся в тексте многократно мысль о том, что «все личности являются ложными» подобна догадке внимательного созерцателя о существовании точки устойчивого равновесия, раскачивающегося маятника, автор уподобляет всю совокупность положений маятника набору координат — параметров характеризующих личность. Но вопрос, как ими распорядиться, ибо вариантов много: от небытия абсолютного шизофреника, при котором «возможно все», до небытия наивысшей разумности, при котором есть только одно положение наименьших потерь, только отвлечет от главного: можно на время перестать кривляться перед зеркалом своего ума и не делать никакого выбора, остановить маятник. Тогда останутся значения, относящиеся к единственно возможной отправной и конечной точке, очевидным центром внутренней системы координат.

Гармонию и ритм романа создает описание мучительной «борьбы ложных я», на них наслаиваются интеллектуальные или эмоциональные мелодичные вставки, радикально преображающие монотонное повествование, и превращающие его в литературный вариант, упомянутой в книге, музыки г. Кинг Кримзон, в ней смелые импровизации соседствуют с математически выверенными пассажами. Именно эти коротенькие, но завораживающие мелодии, являются для меня особо ценными, воспринимаю их более в таком качестве, чем в виде изощренных философских вывертов, влекущих к лихорадочной мыслительной деятельности.

Действующие герои, словно силуэты, выхваченные лучами прожектора, невнятные и определенные при помощи намеков, так и скрываются, не обнаружив себя в тени, отбрасываемой образом автора, этакого разбитного даосского монаха, вооруженного дубиной постмодернизма, при этом весело, с шутками и бранью отстаивающего моральные и духовные ценности. Образ весьма противоречивый и сложный для понимания, ведь в итоге разбив своим орудием «зеркальный шар этого фальшивого мира» Пустота «выдал мандат» аудитории на свободу помыслить и сделать более реальным прекрасный и величественный мир, либо упасть в бездны отрицания и отказа от созидания, погрузившись в унылое состояние ставрогинской мертвечины. Признаю, последний вариант более распространённым в качестве понимания людьми проявления «окончательной свободы».

Как же я надеялся, что книжка подарит мне что-то особенное!

Но этот аэроплан пролетел мимо. В пустоту, да. Вместо гладкого полотна я увидел шизо-франкенштейна.

Относительно яркая революционная часть, с бесподобными Чапаевым и фон Юнгерном. Вот с кем бы я пошел в разведку!

Странная и затянутая дурдомовская часть, и очень неровная психоаналитическая.

Сначала предельно ясно, кто кому снится. А вот к середине книги это становится уже не так однозначно. Я серьезно начал думать, что реальность осталась в начале века, а не в психлечебнице. «Да, Петька, не зря тебе дурка снится».

(Кстати, я помню, как в одном сне я рассказываю, что у меня было в другом. И не только у меня такое бывает. А вот чтобы во сне описывать реальные события как сон — это вот очень интересно, и никогда у меня такого не было.)

И где-то тут этот трюк дал сбой. Я не познал всепроникающее сомнение в природе реальности. Вместо зазора между сменой пленки я увидел испитую рожу киномеханика.

Авторская игра с образами на меня также не подействовала. Я другого поколения, мозги не продолбаны советским эпосом про Чапаева, Ленина в разливе и прочих совдеповских покемонов. И честно, пелевинский Чапаев мне кажется вполне реальным и убедительным.

Лучшая его книга для меня все еще Поколение П. На этом уровне тут только кусочки про внутреннего прокурора, Внутреннюю Монголию, ну и харакири.

В общем, за Чапаева, товарищи! Во Внутреннюю Монголию! Ура!

Раздвоение личности, личность. Сколько уже всего было на эту тему написано, рассказано и снято. Но каждый раз мы открываем для себя, что то новое в данной эпостаси. Виктор Пелевин конечно один из самых неординарных писателей современности. И когда я брал в руки эту книгу я понимал, что столкнусь с чем то из ряда вон выходящим, так оно и получилось. Пелевин конечно тот еще фрукт. Так развернуть данный сюжет, таких личностей затронуть, да еще и с очень глубоким смыслом. Лама Оле Нидал наверное поразился бы такому преподношеннию дзэнбуддистских тем. Определенно здорово и в первую очередь многогранно, браво Виктор, приятно, что и на постсоветском пространстве, живут безусловно талантливые люди.

Ну что сказать – мне потребовалось какое-то время, чтобы переварить это все. Честно говоря, долгое время избегала знакомства с Пелевиным по причине его культовости. Памятуя о том, сколько раз мне доводилось обжигаться на разного рода раскрученных графоманах, я старательно обходила этого очень модного в свое время автора стороной.

С первой же страницы стало ясно, что это мой писатель, и пишет он именно так, как я люблю – фразы хлесткие, меткие, остроумные, емкие по содержанию, часто сквозит в них почти неприкрытая едкая ирония или даже издевка. Живой язык, читается легко. Настолько легко, что в какой-то момент из-за боязни пролететь галопом мимо чего-то важного начала себя тормозить, читать с чувством, с толком, с расстановкой, перечитывая отдельные фрагменты и смакуя цитаты. И все равно, думаю, многое осталось для меня за кадром, надо будет перечитать, возможно, не раз.

Лейтмотив произведения – иллюзорность реальности. Что есть реальность? Что делает ее реальной? Существует ли вообще объективная реальность, кроме собственного сознания, или это все сон? Солипсизм в чистом виде.

Впечатляют абсолютно шикарные диалоги – Петра с Чапаевым, Петра с Черным Бароном, с Анной. Вообще, история отношений Петра и Анны – отдельная тема. Начисто лишенная набора клише, свойственного стандартной love story, она тем самым только выигрывает. Эмоциональный градус чрезвычайно высок, интрига держится до самого конца, а эротическая сцена, где даются только намеки, предоставляя возможность читателю «додумать самому» — вообще выше всяких похвал. Очень здорово. Высший пилотаж.

И еще одно. Так совпало, что я прочла эту книгу в довольно непростой период своей жизни, и тема человека, живущего в эпоху перемен, оказалась мне очень близка. Очень точное, на мой взгляд, высказывание о том, что «любой социальный катаклизм в этом мире ведет к тому, что наверх всплывает темное быдло и заставляет всех остальных жить по своим подлым и законспирированным законам». Грустно, но так оно и есть.

Итог: роман замечательный, писательский талант не подлежит сомненью.

P.S. А над стихотворением на смерть императора я плакала. Серьезно.

Не лучший, конечно, роман Виктора на сегодня, в том смысле, что следующие будут ещё лучше. Но ведь 20 лет прошло! Именно поэтому «Пустоту» уже можно считать классикой русской литературы. Книга весёлая и глубокая, радует ум и заставляет улыбаться, что само по себе ценно. Много ли таких книг? Другое название — «Сад расходящихся Петек» — кажется даже более смешным и более адекватным содержанию. Вообще, роман наполнен кучей мелких весёлых штучек, вызывающих то смех, то улыбку. Однако воспринимать его не всерьёз тоже невозможно. В этом Пелевин чем-то напоминает Булгакова, а Петька — Шарикова и Ивана Бездомного.

Роман доверху наполнен всяческими аллюзиями, так что кажется, что распознать их все не сможет даже опытный историк и литературовед. Мне кажется, именно «Чапаевым» Пелевин чётко дал понять, что его творчество не для многих. По-моему, именно это качество делает Пелевина особенным, он совершенно не старается расширить свою аудиторию и повысить продажи книг, хотя легко мог бы это сделать, став чуточку менее умным и ещё более отвязным.

Само повествование, как это ни странно, учитывая его крайнюю неопределённость, удалось выдержать в одной волне. Правда, возникает вопрос, а что за волна? Это какой-то метафизически-психологический бульон, разлитый во времени и пространстве. Ведь не зря о голову главного героя коллеги по психушке разбивают именно бюст отца логики и метафизики, предисловие подписано председателем Буддийского Фронта Полного и Окончательного Освобождения (от чего?), а сам текст записан не где-нибудь, а по всем понятному адресу: Азия, Кафка-юрт.

Не обошлось и без традиционной пелевинской «тайны женского сердца» — любви Петьки к Анне (или всё-таки к «неуловимому и невыразимому свойству её красоты?), в ходе которой (кто бы мог подумать!) все сокровища духа и богатый внутренний мир рассыпаются перед парой резвых рысаков.

И конечно, что особенно радует, несмотря на тотальный абсурд происходящего (в классическом духе Кафки-Камю), всё выглядит предельно серьёзно, как в лучших картинах Тарантино:

- Луку хочешь?

- Сейчас нет. Но не исключено, что через некоторое время дойду до состояния, когда смогу и даже захочу закусывать самогон луком.

Вот так-то. Лук — дело серьёзное...

Основная идея любого посмодерниста ясна — человеческая мысль ушла в застойный цикл и вырождается в самой себе. Пелевин в своем романе берется за две таких мысли: реальный образ Чапаева с его Петькой-адьютантом, и истинное лицо России. Первая попадает в область фольклора, а значит опошляется и теряет свой смысл. Вторая подвергается попыткам «алхимического брака» — избитым идеям сближения с Западом или Востоком — и таким же образом из одного хаоса приходит к другому. Но все это лишь контекст, потому что идеи и способы объяснения действительности, ее интерпретации могут быть любыми — Пелевин уже затрагивал мысль, что болтовня часто не приводит к тому, о чем талдычит. События двух эпох, описанных Пелевиным (Гражданская война начала века и лихое десятилетие его конца) попали на времена беспорядка и разрухи, когда орудовали самые решительные люди, для которых дело было превыше слов. Помещение в них главного героя — это отличная попытка героя среди окружающей неразберихи разобраться в самом себе.

Зарубежные постмодернисты заполняют деталями бессмысленные пространства, в то время как Пелевин ясно указывает на наличие небытия в пустотах и даже ставит западному мышлению в укор, что его представители норовят эту самую пустоту забивать мельтешащей мишурой. Уж не знаю, почему вдруг роман записали в культовые, но он интересен как явление, попавшее в моду своего времени. В девяностые и нулевые как раз терлись эзотерические темы и псевдодокументалистика на основе квантовой физики (фильм и книга «Секрет», например, или пресловутый «Трансерфинг»), которые множественность реальности равняли под ее отсутствие, а потом провозглашали материальность мысли и делали ставку на магические силы визуализации. В этом плане осмысление постмодернизма играет ключевую роль в перестановке акцентов: утверждение мысли как реальности — безумие. Лучше уж осознавать пустотность окружающего бытия, чем пытаться его заполнить фальшивкой.

Постмодернизм активно использует образ зеркала. У Уилла Селфа (британский постмодернист) — это зеркальные городские здания, а у Пелевина дискотечный шар в клубе. Хаос современности на самом деле ничем не отличим от отсутствия чего бы то ни было. «С возрастом я понял, что на самом деле слова «прийти в себя» означают «прийти к другим», потому что именно эти другие с рождения объясняют тебе, какие усилия ты должен проделать над собой, чтобы принять угодную им форму». Пелевин обращает внимание на человека, а не на то, каким его пытается сделать мир или заедающая среда. Петру Пустоте легко свыкнуться с мыслью о своем отсутствии, когда и сама реальность настолько иллюзорна. Тут главное не вокруг смотреть, а попытаться себя увидеть в реальной перспективе, где не существует навязанной иерархии, а пошлый солдафон неотличим по свободе действий от начитанного петербургского поэта. И действительно, какая может быть разница, когда едешь с ними на одном поезде-жизни из одной пустоты в другую?

Зря Пелевина критикуют за его бессодержательность. Подобные критики либо хотят очередной псевдонаполненности, либо повтора вечных тем, продолжение которых они назвали бы развитием традиции. Еще один парадокс: так все-таки смена заевшей пластинки о неумирающих ценностях или засорение литературного пространства различными вариациями того, что слышали уже тысячу раз? А разве фраза Чапаева «живи по законам того мира, в который ты попал» не похожа на христианскую истину жить тем, что есть и не придумывать иной жизни?

Что разочаровало, так это похожесть романа «Чапаев и Пустота» на дидактическую литературу с типичным сюжетом, где педагог-философ решил направить своего сбившегося с пути ученика на верную тропу и выпустить его в мир с полным осознанием собственной личности. Помню в детстве наткнулась на советскую книгу для юношества о подростке, который познавал истину через путешествие по сюрреалистичным мирам собственной психики с помощью переделанного под эту процедуру зубоврачебного кресла. И лучше уж произведение с таким посылом будет действительно написано в художественной прозой, а не станет претендовать на статус эзотерического труда. А с другой стороны, Пелевин таким образом не изобрел ничего нового, зато смело открыл глаза на забытое и скрываемое мишурой современности важное креативное начало — пустоту.

Один из самых главных романов Пелевина о нигде, никак и ничто. Абсолютно перечитываемое произведение, раскрывающее нечто новое каждый раз.

Сюжета в обычном понимании у романа нет и быть не может. В психиатрической больнице томится безумец Петр Пустота, вообразивший себя поэтом-декадентом начала века. Эта «ложная личность» доминирует в его сознании. Петр Пустота живет в 1919 году, знакомится с Чапаевым, который выглядит у Пелевина своеобразным гуру, учителем духовного освобождения, влюбляется в Анку, чуть не гибнет в бою на станции Лозовая (где, кстати, находится и его психушка), а попутно выслушивает бреды своих товарищей по палате. Бреды эти образуют четыре вставные новеллы. Из этого дайджеста читатель видит, что роман пересказывать бесполезно, — предпочтительнее с ним ознакомиться, ибо Пелевин пишет увлекательно и смешно.

Идея, она же прием, лежащая в основе пелевинского творчества, довольно проста, но очень своевременна. Это идея религиозная и замечательно удобная для сюжетостроения. Наше существование происходит не в одном, а как минимум в двух мирах: едучи на работу, мы пересекаем бездны, спускаясь по эскалатору, одолеваем сложный этап некоей тотальной компьютерной игры, а посещая общественный туалет, таинственным образом влияем на судьбы мира. Автор играет не то что судьбами, он играет всем, словно Бог, ведя наших героев в таинственную Внутреннюю Монголию.

Пожалуй, именно с этой книги началось падение Пелевина в бездны солипсизма. А ведь под маской «дзен-буддизма» скрывается именно он. Философская и смысловая части книги выведены, считаю, безупречно — даже если вы не признаёте субъективный идеализм, то почитать «Чапаева и Пустоту» будет как минимум интересно. Очень удачен антураж — Гражданская война, своеобразный слом старой реальности и построение новой, а так же персонажи — Василий Иванович, Петька и Анка давно уже стали фольклором, неотъемлемой частью нашей культуры. Пелевин же вдобавок дописал им вполне увлекательные приключения, события и беседы-рассуждения. Хотя многих может напрячь, и меня в их числе, то... ну, если без спойлеров, то главных героев назвать именно «героями» язык не поворачивается, а обычные красноармейцы представлены именно как тупой, вечно пьяный и неуправляемый скот. Непонятно к чему это, зачем и вообще очень сильно портит впечатление.

Не менее интересна и вторая сюжетная линия из нащих 90-ых. Куда более солипсичная и абстрактная, она не содержит в себе практически никаких событий, но зато отвечает за как минимум три четверти смысловой нагрузки книги.

Честно говоря, не торопился бы называть «Чапаева и Пустоту» классикой и «немедля в учебники111!!!РАСРАС» — это всё же сильно чересчур, но прочитать её всё-таки стоит любому, интересующемуся отечественной постсоветской литературой.

Размышления о высоких материях в психушке — добрая традиция для нашей страны. Где еще найти для этого время? Да и где грань, отделяющая совсем сумасшедших от не кондиции? Нету, а потому и фантазии главного героя совсем не удивляют и даже увлекают. Он не сказал ничего нового. Все мысли Петра Пустоты можно найти еще у древнегреческих философов. Но связь историко-философского материала с реалиями начала и завершения двадцатого века придает абстрактным рассуждениям о первичности сознания некий бытийный реализм и толику здоровой иронии.

Пелевин мастерски показал расщепление сознания героя в его фантазиях. Вот перед нами Чапаев, Анна, Котовский, Юнгерн: Петр беседует с ними и все происходящее воспринимается как самая настоящая реальность, до момента, когда собеседники переходят к теме первичности сознания и местонахождения пресловутого нигде. В речи собеседников сразу начинает звучать один голос — голос Пустоты, спорящего с самим собой.

Наверное, так и выглядит расщепление сознания изнутри, когда человек настолько уходит в свой внутренний диалог, что его внутренние прокурор, адвокат, подсудимый и некто четвертый, у которого нет названия, получают воплощение в образе и объекте. Человек уже настолько внутри себя, что его Внутренняя Монголия становится внешним миром. А внешний мир что же? А бог его знает. В этом и состоит одна из неразрешимых загадок мироздания: внешнее познается только через внутренний инструментарий личности, поэтому так легко перепутать горизонты событий, если слишком пристально вглядываться во внешнее изнутри.

Если вглядываться слишком пристально, то каждый видит свою объективную для него реальность: кто-то Шварценеггера на истребителе, кто-то харакири, а кто-то с Чапаевым в СВ разъезжает. Это в клиническом варианте. Вне клиники происходит примерно то же самое, только не так эпатажно. Поэтому условно не сумасшедшим так трудно бывает понять друг друга, ведь видят и говорят каждый о своем, а взаимно объективироваться в рамках общей темы не у всех получается.

Средневековый классик объявлял мир театром. Пелевин сделал следующий шаг и показал в своем романе мир как сумасшедший дом. И в этом есть свои резоны: никто из нас не может быть вполне уверен в своей психиатрической адекватности, ибо судим изнутри. Чапаев и Юнгерн — еще не самые плохие собеседники с собственным «Я».

В психиатрической составляющей причудливо преломляется сатирическое. Герой размышляет вроде бы о вечном, но и сиюминутному политическому достается искорка нирванного света: не в пустоте же пребывает Пустота, мир вокруг есть, хоть и меняется постоянно. А герой не может или не хочет зафиксировать какое-то одно состояние внешнего. Отсюда и психиатрия, в этом ведь и есть единственная разница между теми, кто по разные стороны забора — одни зафиксировали внешнее, других швыряет через время и пространство.

Вывод из этого сюрреалистического декаданса — все есть екклесиастовская «суета сует». Не ново, но не скучно, прочитать можно.

С творчеством В.О.Пелевина я познакомился сравнительно недавно и произведения этого автора произвели на меня весьма сильное впечатление. И лучшим из них,на мой взгляд, является роман «Чапаев и пустота». Этот роман весьма силён с литературной точки зрения. Тут автор не жертвует сюжетом и героями ( а такое с Пелевиным случается довольно часто) во имя идейной, философской части. Хотя и с последней все нормально. И пусть идеи эти и не новы, но как они поданы! Меня восхитили и поразили «японская глава», разговор у костра, «загробный мир» и барон Юнгерн, слоны, которых в России больше, чем ворон, стихотворения Петра. Заинтересовали и заинтриговали рассуждения автора о любви и эротике. Согласен, сильная эротическая сцена получилась(Петр и Анна).

Обычно использование автором ненормативной лексики в литературном произведении у меня вызывает отторжение, но здесь этого не произошло. Что сказать, к месту у Пелевина мат. И даже лёгкий «кокаиновый душок», которым этот роман «пропитан», меня не смутил. Даже это тут мне кажется уместным, а над фразой «растворите экстаз в абсолюте» я смеялся.

Я обычно скуп на оценки и 10 баллов ставлю редко, но «Чапаев и пустота», на мой взгляд , заслуживает этого.

Уже достаточно давно имя Виктора Пелевина прогремело на всю страну. Его книги читают, перечитывают, обсуждают, а в разговоре о современной литературе то и дело проскакивает «А ты Пелевина читал?», причём совет ознакомиться с его творчеством исходит от совершенно разных людей. Я пропустил «пелевинский бум», когда знакомые зачитывались романами «Чапаев и Пустота» и «Generation “П”». Сейчас понимаю, что и к лучшему: книгам, чья популярность подобна большому взрыву, стоит дать время «настояться», провериться временем (как говорится, во избежание).

Именно поэтому «Чапаев и Пустота» я решил прочитать лишь спустя ни много, ни мало десять лет после его выхода в свет. Впечатления разные.

Пожалуй, единственное, что можно сказать о романе это то, что к нему не знаешь, как относиться. С одной стороны отдельные сцены замечательно написаны и представляют живейший интерес. Первая глава, реконструирующая Москву 1919 года. Разговор наркоманов в лесу о совести. Диалог Петра и доктора, когда каждый говорит о революции с позиции своего понимания: Пётр считает, что обитает в 1919, доктор уверен, что речь идёт о 90-ых – сходство подчёркнуто автором просто замечательно. Полно в романе и мелких шуточек, наиболее запомнился случай с бюстом Аристотеля, который больным положено рисовать в рамках терапии. Стоит упомянуть, что «Чапаев и Пустота» выдвигает к читателю ряд интеллектуальных требований: к примеру, в этой истории с Аристотелем не всякому будет понятно, о каких «форме» и «наполнении» идёт речь и почему то, что внутри бюста пустота – это смешно.

Многие элементы романа покажутся вам небезынтересными, их можно вырывать из текста и обсуждать вне зависимости от основного сюжета – они жизнеспособны и так. Цитировать автора можно смело – книга явно не глупа.

Однако главный недостаток для меня укрылся в самой сути романа. «Пустота» — это слово не просто фамилия главного героя, это и лейтмотив истории, её завязка, кульминация и единственный явный смысл. Не знаю, почему, но в течение всего текста Пелевин с маниакальной настойчивостью пытался доказать мне и остальным читателям, что окружающий мир – это иллюзия, как впрочем и все другие миры, и лишь осознав это можно почувствовать пустоту и обрести вечное счастье. И если поначалу это послание воспринималось мной иронично (в конце концов, герой – пациент дурдома, понимай как хочешь!), то финал не оставляет места для трактовок – столь интересный поначалу дуализм жизни Пера свёлся к дзен-буддизму с оттенком солипсизма. Идея пустоты и нереальности происходящего вокруг со временем затмевает текст, убивая художественность: если всё – иллюзия, то какой смысл в любви Петра к Анне? Если всё – иллюзия, то разве сам роман – не иллюзия, так зачем я его читаю? Чувства героев и, собственно, история души человеческой, становятся совершенно не важны (роман вообще скорее уму, а не сердцу). Не знаю, почему для автора так важно донести идею с «Внутренней Монголией» до читателя, но читатель, которому эта идея иллюзорности всего сущего, не близка, скорее будет раздражён, чем заинтересован. Тем более, что каких-то новых аргументов за эту позицию Пелевин не высказал.

Если попытаться сформулировать впечатления одной мыслью, скажу так: текст словно ёлка, у которой за кучей игрушек не видно зелени. А если снять все игрушки, то окажется, что за ними и ёлки-то нет . Как к этому относиться? Как и к любой другой пустоте.

Отличный постмодернистский роман. Хорошо прорисованы приметы 90-х. Автор использует массовые образы и характеры 90-х: Просто Мария, Шварценеггер, самурай с мечом, малиновые пиджаки, пейджер, шансон, обстрел Белого дома, разговор братков, анекдоты про Петьку и Василия Ивановича. Если ограничиться только этим, да прибавить толику юмора и сатиру, то роман может показаться галлюцинаторным бредом.

Только суть в том, что роман есть цельное произведение и связи между снами и так называемым «философским фаршем» (со слов наивного читателя) есть.

Анатомия чтения:

1. Сторона света — Запад. Массовые образы — Шварценнегер, Просто Мария. Философия о двух вещах Канта (взаимодействие субъекта и объекта).

2. Сторона света — Восток. Массовые образы — самурай с мечом, саке, сакура, харакири. Философия — Чжуан Цзы и его притча о сне бабочки.

3. Россия. Массовые образы — Чaпаев, Петька, Василий Иванович, братки, малиновый пиджак. Философия — нет.

В 90-е годы Россия была на перепутье и неслучайно Пeлeвин рассуждает об «алхимическом браке» то с Западом, то с Востоком. Были популярны дискуссии о выборе пути, после развала СССР. Ответа по какому пути всё-таки двигаться автор не дал. Как во многих хороших произведениях писатель оставил выбор за читателем.

Но это всего лишь социальная канва. С точки зрения философии Пeлeвин соединил философию Канта и Чжуан Цзы, последовательно доказывая непознаваемость мира. Также несомненно Пeлeвин пользовался «Толкованием сновидений» Фрейда при описании снов, что сразу становится ясно в сцене с Просто Марией и Шварценеггером. И похоже использовал идеи Бодрийяра о симулякрах и взаимоотношениях реальность-виртуальный мир.

В целом, великолепное произведение о судьбе России и непознаваемости мира. Рекомендую.

P. S. Пeлeвин — мастер очень точных метафор. Особенно понравилась о древних румынах, прячащихся под землёй со скотом, и сравнение их с интеллегенцией.

«Он сказал, что в румынском языке есть похожая идиома – «хаз барагаз» или что-то в этом роде. Не помню точно, как звучит. Означают эти слова буквально «подземный смех». Дело в том, что в средние века на Румынию часто нападали всякие кочевники, и поэтому их крестьяне строили огромные землянки, целые подземные дома, куда сгоняли свой скот, как только на горизонте поднималось облако пыли. Сами они прятались там же, а поскольку эти землянки были прекрасно замаскированы, кочевники ничего не могли найти. Крестьяне, натурально, вели себя под землей очень тихо, и только иногда, когда их уж совсем переполняла радость от того, что они так ловко всех обманули, они, зажимая рот рукой, тихо-тихо хохотали. Так вот, тайная свобода, сказал этот румын, – это когда ты сидишь между вонючих козлов и баранов и, тыча пальцем вверх, тихо-тихо хихикаешь. Знаете, Котовский, это было настолько точное описание ситуации, что я в тот же вечер перестал быть русским интеллигентом. Хохотать под землей – это не для меня. Свобода не бывает тайной.»

«Чапаев и Пустота» мне всегда виделась этаким литературным «Черным квадратом». То есть, первопроходцу, изобразившему квадрат или Пустоту — лавры и восхищения критиков, в которые собраны подходящие по случаю умные слова вроде «дзен-буддистский». Посмевшим последовать по пути первопроходца — клеймо околокультурной шелухи, претендующей на оригинальность.

И всегда встает вопрос — а не являлись ли той самой шелухой и сами первопроходцы?

Роман очень веселый, издевательский и увлекательный.

Такого сочетания приколов и приколов над приколами, кажется, я еще не встречал. Сначала высмеивается релистическая точка зрения с точки зрения популярного солипсизма, потом высмеивается популярный солипсизм, а потом очень тонкие подколки и над этим. Ирония и ирония. Как классно Пелевин пошлые анекдоты превращает в притчи и буддистские коаны!

Хотя, временами, роман очень мрачен, даже как-то трагичен. Особенно в мыслях об истории России, о политике.

В форме издевок, многообразных шуток все равно Пелевин таким вот манером ставит очень интересные вопросы о том, что произошло с Россией в 20 веке.

Хорошо накрутил.