Арсений Гончуков «Доказательство человека»

Кредит доверия у меня, оказывается, остался только к РЕШ, редакции Елены Шубиной. Это фактически знак качества. Из интересных российских книг 23-го года у меня большинство от этой редакции. Вот и Гончуков попал в поле зрения. Как я его заочно окрестил — наш ответ «Аччелерандо» Стросса.

Роман в новеллах. Не люблю я это дело, но почитаем — очень уж тема интересная.

Исповедь матери особенного ребенка и владелицы гражданского андроида; призраки родни в облачном пространстве; проблемы бестелесности и сенсорной депривации выгруженного в цифру сознания; опасность ИИ-преступника; боевое товарищество с терминатором; виртуальность с «растянутым временем» для умирающих; юбилей рождения и блокировки осознающего себя ИИ; супертюрьма для гибридов человеческого сознания и искуственнлго тела и скачки сознания с помощью эмпатической вспышки; знаковый эпизод борьбы за права мехлюдей — «они никого не хотят убивать»; имплант дополненной реальности как средство от ужасов войны; слишком глубокое погружение в виртуальность; бессмертие цифровой души и боль прощания с кислородно-углеродной биомассой с закончившимся сроком годности; нужно ли человеку доказывать, что он человек, пусть и цифровой; бесплодные попытки дождаться зарождения личности непосредственно в Цифре; убийство в мире бессмертных; смертельная скука на борту звездолета.

Как бы автор не хотел показать нам все аспекты постгуманизма, видно, что в первую очередь он зачарован визуалом войны с Цифрой: огромные роботы, пулеметы-пауки; различные дроны, гусеничные ракетницы — обычный набор картинок, нарисованных пацаном на последних листах тетради на скучных уроках. Робокоп и Терминатор передают привет.

И да, хронология новелл не датирована и перемешана.

Я представляю труд, который проделал автор. Перед нами не одна, а семнадцать историй. Некоторые краткие, как тизер блокбастера, другие подлиннее, а некоторые — практически полноценные повести. Своя история постцифрового мира. Проблема в том, что, очевидно, писалось всё скопом. Нет той постепенности, которая отличает циклы рассказов фантастов золотого века. Да даже «Аччелерандо» Стросса и «Революция» Уоттса выходили сначала в антологиях, частями. И это придает глубины циклам. У Гончукова этого нет. Мрачный дискошар из семнадцати осколков будущего.

Автор явно писал без оглядки на предшественников. В этом одновременно и плюс и минус романа. С одной стороны — всё своё, незаёмное; с другой — перед нами радостно вертят находками, которые мы, читатели фантастики, уже не единожды видели. С третьей стороны, надеюсь, что с концепцией постцифрового человечества познакомится преданная аудитория РЕШ, не жалующая жанровые вещи.

И да, у автора любопытный бэкграунд — независимый режиссёр, адепт авторского кино, поэт.

Забег на НФ-ниву можно считать успешным.

8(ОЧЕНЬ ХОРОШО)

Несмотря на обещания развернуть в будущее «фрагменты зеркала» из «семнадцати этюдов» Гончуков нацеливает на него только осколок цифрового посмертия. Цифровизация кажется близким будущим, из-за чего находится под пристальным вниманием современников. Трудно что-то добавить к её сценариям, но Гончуков пишет так, будто не только не было плеяды посмертных фантастов от Дика до Замировской, но и таких популярных продуктов как «Видоизменённый углерод» или «Чёрное зеркало». Вдобавок Гончуков ставит милитант-оперу, грандиозную войну между живыми и оцифрованными, когда шестиметровый ходячий робот делает «пыщ». Масштаб закономерно не согласуется с формой — новеллам не удаётся передать большой нарратив, неотвратимую поступь истории. Из-за чего боевая фантастика Гончукова выглядит вполне в духе «ЭКСМО», с обязательными паукообразными смертоходами.

Новеллы должны были дополнять друг друга, прошиваться сквозными персонажами, иметь систему связующих образов, свой легендариум, описывать исток и опускать занавес. Но «роман» получился двумерным и непродуманным, вообще без валентных связей. Если рассматривать его как цельное произведение, оно разваливается из-за противоречащих друг другу параграфов, если же видеть в нём набор свободных историй — о каком романе мы вообще говорим? Так, чуть ли не единственный сквозной герой — учёный Фёдоров, придумавший оцифровку — появляется в двух историях из семнадцати. Помимо оцифровки, событийно скрепляет текст только война, и не понятно, то ли это война со сверхлюдьми, то ли с городскими повстанцами, то ли со сбрендившим ИИ, то ли с Цифрой, то ли с какими-то «лисами», а судя по финалу, этой войны вообще не случилось. Всё настолько раздроблено, что в финальной повести, «Цифре», автор ретроспективно составляет хронологию событий. Списанная с «Аниматрицы» летопись выглядит признанием собственного бессилия, когда вместо зеркала раскрошили стекло. «Доказательство человека» — это не роман в новеллах, а набор родственных текстов с высоким самомнением и непроработанным лором. «Любовь. Смерть. Роботы» как если бы их выпустило «ТНТ».

Стоит разобраться почему так вышло.

Арсений Гончуков злоупотребил таким приёмом как экспозиция. В большинстве новелл читателю в вопрос-ответной форме проясняют фантдоп. Новелла «Первый маньяк»:

В хорошей фантастике читатель сам, на силе ума, разгадывает фантдоп. Вместо объяснения идёт расследование, подбор улик. Так появляется причастность, подлинная связь читателя с текстом. В дурной фантастике фантдоп непременно пересказывается в форме катехизиса. Так крепнет отчуждение. Чуть ли не в каждой новелле Гончуков вводит объясняющий разговор с той ощутимой ноткой дебильности, как если бы в нашем мире, на автобусной остановке или в кино, Пупа и Лупа начали бы проговаривать работу двигателя внутреннего сгорания:

Пупа нахмурился:

— Ты же понимаешь, что двигатель внутреннего сгорания — это разновидность теплового двигателя?

— Конечно, ведь топливная смесь сгорает непосредственно в рабочей камере, — ответил Лупа.

— Вот именно! Двигатель преобразует энергию сгорания топлива в механическую работу.

— Поэтому такие двигатели и называют химическими! — довольно закончил Лупа.

Очевидный бред такого обсуждения почему-то не кажется очевидным, когда речь заходит про технологии будущего. Новелла «Эллин»:

Следующая ошибка Гончукова в том, что он не расширяет, а редуцирует. Он просто сужает какую-то идею в понятный образ, который сопровождает простеньким сюжетом. Вот что заявляет изобретатель цифрового бессмертия Фёдоров:

«— И говоря проще, коллега, — продолжил он оживленно, — человек — ведь это информация, пучок данных, динамических, развивающихся, но все же…»

Хорошая фантастика делает наоборот: сначала расширяет мир с помощью какой-то идеи, а уже потом сужает итог до понятного образа. Такой вот пикник на обочине. Строго говоря, Гончуков не мог поступить иначе, так как повествование хоть и забегает на тысячу лет вперёд, в сущности, остаётся днём завтрашним. Социальные связи, этика и мораль замирают на уровне XXI века, хотя они-то как раз и должны были измениться, ведь разгадка человеческого сознания — это абсолютная суть. После переноса сознания наконец-то начнётся Наша, а может — Их эра. Изменится почти всё. Прежние описательные модели окажутся бесполезными. Но Гончуков пишет не фантастику, а экстраполятику. Он берёт исторические нормативы поведения и примеряет их к будущему. Так, в новелле «Музей» расширяется идея либеральной свободы:

«Если задуматься, вся мировая история — это требования одного человека к другому человеку признать его право на жизнь. Сначала права другой расы, потом гендерные войны, меньшинства, потом признание искусственного интеллекта, а потом и первых цифровых людей…»

В новелле «Вектор-м3» Гончуков экстраполирует идею технической революции:

Почти семьсот знаков потрачено на захватывающую мысль о том, что научные открытия изменяют жизнь людей. Проза Гончукова присваивает общие места и трюизмы, чтобы выстроить из них бывшие в употреблении тезы. Естественно, что при таких вводных осевой конфликт звучит как-то так: «У цифровых есть разум, но нет материального ресурса». Попытка добыть его становится причиной войны, хотя война в «романе» разная. В новелле «Другое детство» Гончуков просто заменил нацистов на людей с имплантатами. Киборги начали войну за «новую мораль и философию сверхчеловеческого существования». Что за философия и мораль — не говорится.

И это третья ошибка сборника — в нём не доказывается человек, название ложное, никак не согласующееся с заявкой. В «романе» нет размышления, спора, позиций. Герои разоружены, а вокруг них такая же разреженная атмосфера. Одноимённая новелла крохотная, безыдейная, её участники уверенно отмахиваются от вопроса:

«Люди не должны доказывать, что они люди. Никому. Никогда.»

Что повторяется в финале, когда человечество стоит на грани войны с Цифрой:

Две этих цитаты буквально все доказательства, которые приводит «роман». Вместо системы аргументации или художественных ситуаций, вместо визионерства и психологизма, Гончуков отвечает на поставленный вопрос беспроверочным утверждением. Это могло бы служить ответом в случае долгого романного делания, из трудных злоключений сквозных героев, из логики, общего, событийности, но одинокие новеллы не способны придать такому ответу сил. За ним ничего не стоит. Это полое слово. Наполнить его, сделать литым — вот задача литературы, но Гончуков ожидаемо сосредоточился на сериальной разбивке. Так, изобретатель цифрового бессмертия явно получил свою фамилию в часть космиста Фёдорова, который видел смысл существования в воскрешении умерших. Хороший ход, правильный. Но разве Гончуков интерпретирует философию общего дела? Как-либо критикует её? Расширяет? Хотя бы использует фёдоровские метафоры? Нет! Он всего лишь отправляет Фёдорова в космос, что, вроде как, должно веселить: космист в космосе. Всё, опять пустота. Референс без помет.

Тем же образом «роман» лишён хотя бы популярного переложения других философских концепций. Казалось бы, как можно писать что-то на тему сознания без Томаса Нагеля? Философ прекрасно иллюстрирует вторую, редуцирующую ошибку Гончукова. Знаменитую статью Нагеля можно перевести так: «Каково это — быть летучей мышью?», и это тот случай, когда поднятая проблематика получает ёмкий эквивалент. Будучи обыкновенным редукционистом, Гончуков без каких-либо проблем сводит человека до цифры, при этом не отвечая на неизбежные вызовы. Где границы нашего понимания? Каков будет субъективный опыт цифровых личностей? Будет ли он отличаться от нашего субъективного опыта? Не превратит ли оцифровка наше сознание в нечто совершенно непонятное для стороннего наблюдателя? К чёрту! У нас тут Цифра хочет собственные заводы «для производства боевых машин, роботов и оружия», чтобы пиу-пиу с людьми заняться. Гончуков попытался порассуждать о принципиально других людях, но не нашёл для этого важных сближений и разниц.

Из всех новелл Гончукову отчасти удались только две. «День Рождения» оканчивается прощанием цифрового духа со своим бренным телом. Он пытается убедить себя в ничтожности смертной оболочки, но в момент «кремации» неожиданно для себя издаёт оглушительный, испуганный рёв, полный экзистенциального ужаса. Это хорошо. Бахвалишься, бахвалишься… а потом кричишь. Да… всё так. Вторая удача — новелла «Поток». Она задаётся вопросом о «природе личности и источниках появления сознания»:

Цитата не отвечает на главное: когда, почему и как некое существо способно осознать себя? У того же Нагеля есть на этот счёт прекрасная формулировка: «Но в общем можно сказать, что некий организм впадает в сознательное состояние только тогда, когда быть этим организмом на что-то похоже — для него самого». Гончуков зачем-то спрашивает о вещах, которые уже были оговорены, но даже спрашивая не даёт своего толкования. В «Потоке» цифровым пытаются привить репродуктивную функцию. Попытка оканчивается провалом. Зато герой, рациональный программист Саша, находит свою любовь. Кончается текст так:

Возможны две интерпретации. Рождение цифровой личности подвержено тем же неизвестным законам, что и людская любовь. Для этого обоюдного таинства нет общего уравнения. Либо же только человек способен творить новую жизнь. Он уникален, так как является проводником любви, а цифра проводит лишь электричество. Взгляд — связующий мостик между любящими, но цифра не видит друг друга, пребывает в другом пространстве. Хорошо? Хорошо! Но мало. Мостик не перекидывается на сторону ИИ, ведь в связанных с ним технологиях есть много непонятного, «серых ящиков». Например, мы не знаем как именно нейросеть отличает картинку собачки от картинки кошечки, но знаем принцип, по которому она это делает. Возникает этический вопрос: насколько уместно развивать технологию, непосредственную работу которой мы не понимаем? Не является ли любовь нашим собственным серым ящиком? Вот о чём было бы интересно прочесть, но Гончуков как всегда не идёт дальше картинки.

«Доказательство человека» оставляет ощущение скорописи, которую строчили в промежутках между написанием чего-то действительно важного. Текст повторяет не только сюжетные финты, но даже языковые образы: у двух разных детей из двух разных новелл одинаковые ноги похожие на «верёвочки». И вроде бы Гончуков мог скрыть недостатки нагнетанием драмы, но основа гончуковской «драматургии» — экспозиционный диалог без конфликта. В таком диалоге нет психологии, игры, хитрости, нет даже противоречия. Герои по очереди прочитывают фантдоп, который оканчивается переворотом ролей.

И можно было бы закончить теми банальностями, что писателю, собравшемуся говорить о будущем, необходимо обладать визионерским даром или хотя бы знать прошлые предсказания, но «роману» Гончукову сильнее всего не хватило прения сторон. Арсений Гончуков не опровергает и не доказывает человека, вообще никак не пытается его раскачать, словно его априорный хомо не способен даже пошевелиться. Но раз человек Гончукова столь устойчив, зачем же было писать социально-критический «роман»? Ответ лежит не в литературной плоскости: «Редакция Елены Шубиной» ведёт коммерческое наступление на поле фантастики, издавая в серии «Другая реальность» одну бессодержательную вещь за другой. Арсений Гончуков лишь ещё одно звено этой пустотелой цепи.

Что и требовалось доказать.

«Доказательство человека» — редкий ныне зверь, фантастический роман в новеллах, объединенных одним миром и одной идеей.

Россия, 3-е тысячелетие, люди научились оцифровывать личности, которые после смерти хранились в цифровых кладбищах, а со временем получили новые тела. Под них пришлось переписывать законы, создавать новые конституции и «живым» договариваться с «мертвыми». Но договориться с новым типом людей не так-то просто. Старый мир не приемлет нового — а новый желает изменений, оцифрованным приходится доказывать, что они тоже люди. Как результат – большая война с «предками», которые обрели бессмертие.

Сам роман напоминает мне по конструкции «Марсианские хроники», этакие хроники Цифры, только в нем отсутствует четкая хронология.

17 новелл, вернее, 16 новелл и финальная повесть, забивающая гвоздь в гроб человечества (или наоборот, не совсем понятно, что последует за полуоткрытым финалом). Многие (да почти все) рассказы вполне самодостаточны, отдельные произведения, которые можно читать в отрыве от контекста. И Гончуков не был бы Гончуковым если бы не наполнил каждую из новелл социальной составляющей – некоторые так вообще – короткие зарисовки на тему цифровизации жизни с крутым уклоном в социалку. Все как он любит, сужу по его фильмам (кстати, если кто не знает – Гончуков в первую очередь режиссер жестких социальных кинодрам).

Нарочитая простота (в 3 тысячелетии, хоть и вокруг новые технологии, люди все так же бреются обычными станками, и живут в этом мире такие же Степаны Петровичи, что и вокруг нас) – все это, как последняя спичка в руках Корбена Далласа.

Завершу цитатой из книги: «Уже двести лет как нет единого понятия Человека. Нет и не будет уже никогда… Притом, что и те и другие — люди».

«Доказательство человека» — фантастическая книга для обычного читателя.

Чем меньше вы сталкивались с фантастикой, смотрели или слышали про искусственный интеллект, будущее, роботов, оцифровку сознания, тем интересней вам будет.

Я бы сказал, что это даже не фантастика, человек интересует Гончукова больше, чем сложные технологии и странные миры победившего ИИ.

Сквозь мембраны навороченного мира будущего проступают вечные истории про память, подвиг, спасение своей души, творчество, предательство и тд.

Берет верх жажда Гончукова творить сюжеты-гвозди, попадать в нерв, цеплять, тревожить.

«Доказательство человека» — максимально простой и широкий жанр, картины будущего для читателя, незнакомого с Гибсоном и Стивенсоном.

У Гончукова другой прицел и цели как автора, он — анатом и хроникер.

Искушенного в НФ и видах фантдопа читателя предупреждаю сразу: вас ждет еще один роман про будущее, и здесь придирок не избежать.

Любители фантастики нередко клюют авторов за «заклепки» и оригинальность, но это потому, что ценителям фантастики подавай микс из нового и необычного, а Гончуков делает ставку на драму и пронзительность, то, как повсеместная киборгизация, цифровторжение изменит биологический мир, свергнет с трона Homo Sapiens.

Или только подвинет? Попросит уступить краешек сидушки?

Видно, что автору очень важна дискуссия, вынесенная в название романа. Чем докажешь, что ты человек? Как ответишь перед вечностью?

Ценители реализма, напротив, найдут в романе мелкие нюансы и аспекты, с которыми не сталкивались, если не погружались в мир вымысла и фантастики.

Для внимательного читателя в этом романе мир может быть незнаком, а переживания героев напротив — понятны: вот страх перед цифровым бессмертием, а вот последствия контроля искусственным интеллектом сознания, вот восторг от грандиозных перспектив, типа слияния всего человечества в один разум, а вот драма бесконечного долгого полета в космосе.

Арсений Гончуков будто специально работает максимально классическими киберпанк и НФ сюжетами, разворачивая картины далекого будущего, не так уж отличного от наших дней.

«Доказательство человека» — роман в рассказах, есть сильные, есть более проходные. Есть красивые картинки. Есть беглый пересказ длинной истории — типа рассказа, где без героев описывается хроника нарастания конфликта с Цифрой (ИИ-государство с общим распределенным цифровым разумом). Хватает в «Доказательстве человека» шероховатостей, например, меня не порадовало, что самые сильные рассказы идут в центре романа: история про зарождение цифрового дитя, космическая Одиссея клонов Федорова, история про попытку спасения ребенка на поле боя, к финальной трети драма идет на спад.

Все авторы хотят быть замеченными.

Арсений Гончуков свое слово сказал, а уж с большой оно буквы или стоит где-то в центре предложения — решать читателю.

Я прочел роман быстро и не без любопытства.