Альфред Дёблин «Берлин, Александерплац»

Что сразу бросается в глаза в этом романе: его сильная дискретность — как сюжета, так и (что странно) главного героя, которого сложно представить себе целиком: он все время показан кусочками, так что фактически его можно считать за несколько разных персонажей, и вся книга тогда превращается в сборник рассказов, объединенных местом действия — различные главы вообще как-то весьма мало связаны друг с другом. Герой приходит из ниоткуда и уходит в никуда: роман обрывается на полуслове.

Книга смахивает на пересказ всего, что под руку попадется: автора регулярно кренит в сторону перечислений. Перечисляет Альфред Дёблин все, что видит — названия улиц, магазины, цены; любит пересказывать содержание рекламных объявлений, выступлений политиков, газетных передовиц — вне зависимости от уместности такового. Этот странный коллаж, несомненно, соответствует духу времени и новому искусству, но меня он раздражал неимоверно и мешал восприятию. Только ухудшает положение довольно невнятное берлинское наречие, особенно тяжело понимать диалоги — с массой просторечных выражений и диалектизмов и странным синтаксисом. Косвенная речь никак не выделена — кто говорит, с кем, о чем — поди догадайся.

Неприятные персонажи, к которым не испытываешь ни крупицы симпатии, зацепиться за что-то внятное кроме политической идентичности сложно, да и та — какая-то зыбкая, почти никто не признается, что он фашист или коммунист или просто надрался за компанию, все жмутся, гнутся и рвутся. Странная же манера автора все время перепрыгивать с третьего лица на первое и обратно только усиливает отторжение от главного героя. Вроде он хочет сказать что-то важное, судя по названиям глав, но как будто каши в рот набрал — ничего не понятно из невразумительного текста.

Стиль создает ощущение погружения в какое-то странное состояние, вроде что-то все время происходит, но совершенно непонятно, что же именно, кажется, что главный герой все время перетекает то ли в свою тень, то ли отражение. Многие эпизоды в романе не несут ценности для сюжета (хоть и весьма дискретный и унылый, но сюжет здесь есть) и вставлены с непонятной целью или сильно символичны и загружены заумными авторскими аллюзиями со свиньями, бойней, вавилонскими шлюхами и жертвоприношениями. Автор наполнил роман то ли описательными рассуждениями, то ли рассудительными описаниями. Эдакая своя атмосфера настолько густая, что хоть топор вешай или сам вешайся. Кому-то может такой стиль и заходит, а для меня это как темной лестнице с коробком спичек: дальше вытянутой руки все равно ничего не видно.

Читать книгу тяжело, скучно, а под конец просто невыносимо — хочется, чтоб герой побыстрее умер и не мучился, но не на такого напали: автор будет водить героя по всем кругам ада, пока от него только тень не останется, а потом будет несколько глав бубнить и про тень что-нибудь невразумительное и беcсмысленное. Деблин манипулирует героем: не сумев создать самостоятельно действующего персонажа, он активно толкает его в нужном только ему направлении, отказывая в свободе действий и жестко его ограничивая.

По форме роман, несомненно, являлся прорывом в новое измерение — поток сознания, антилитературность, техника коллажа, — но как художественное произведение он очень на любителя; я бы сказал, что чтобы правильно его понять, нужно быть Альфредом Деблином.

Социально-психологический апокалипсис Деблина. О книге можно много и долго говорить. Альфред Деблин в книге использовал экспериментальные техники повествования: набирающие обороты на тот момент «поток сознания» и метод монтажа. Первый представляет сознание героя без отрыва от реальности. При чем, в одном потоке мысли всех героев. Вставки можно поделить на три вида: документальная хроника (газеты, слухи), религиозно-фольклорная и повествователя. Таким образом создается некая объективная реальность из символов прошедших эпох, примет времени и объяснений самого автора. В центр всего этого помещается сознание самого героя. Франц Биберкопф — некий наивный увалень, вышедший из тюрьмы и желающий стать порядочным человеком. История похожа как в фильме Молланда «Довольно добрый человек». И все бы ничего. Но религиозная символика: жнец, зовущийся смертью, вавилонская блудница на багряном звере о семи головах, — не дает покоя. Все встает на свои места, если вспомнить экспрессионистскую манеру описания боли Франца после тюрьмы и ступора в конце, а также что значит сам символ «вавилонской блудницы». Он отсылает нас к «Откровениям Иоанна Богослова» об апокалипсисе, о пришествии антихриста. Сразу вспоминается, что Деблин в романе сочувствовал немецкой революции и ее лидерам: Розе Люксембург и Карлу Либкнехту. Выйдя на политические мотивы, вспоминается на тот момент восхождение национализма во главе с новоиспеченным антихристом Адольфом Гитлером и их противостояние социализму. Я не говорю, что роман антифашистский, нет. Но все эти вставки, вся символика создает некий пророческий пафос так присущий экспрессионистам начала века. Чувствуется новаторство Деблина в повествовательной технике: немецкий экспрессионизм (вспомним Георга Тракля), «поток сознания» (Марсель Пруст, Джеймс Джойс), объективизация и техника монтажа (кинематограф, кубизм, Джон Дос Пассос). Книга меня очень порадовала. Читая экспериментаторов, заставляешь свой интеллект углубляться и расширяться. Жаль, конечно, что на русском так и не вышло ни одного академического собрания Деблина, перевод романа «Горы, моря и гиганты» затерялся, а издательство Ивана Лимбаха долго готовит новый. Романы Деблина быстро становятся раритетами, потому что издают их очень редко. Ждем пока «Берлин-Александрплац» выйдет в серии «Литературные памятники» с обширным комментарием. На издание переводного варианта романа «Валленштайн» и надеяться нечего.