Рудольфо Анайя «Благослови меня, Ультима»
Городок Гуадалупе, захолустье южных штатов. На холмах, между городком и льяно, стоит дом, а в доме живет семья. У маленького Антонио есть папа, который мечтает перебраться дальше на север, в Калифорнию, мама, которая мечтает, чтобы хотя бы один из ее сыновей стал священником, три брата, которые ушли на войну, и две сестры, которые уже умеют говорить по-английски. Родители решают пригласить под свой кров старую Ультиму, курандеру из родной деревни отца, а по-нашему — знахарку. И она соглашается. Похоже, именно так начался для Антонио конец детства.
Роман о том, каково это, взрослеть на перекрестке культур, сентиментальный и неспешный. Весьма неспешный — этнографически-магический реализм начинается только на сотой странице.
Книга считается каноническим произведением литературы чикано, потомков испанских колонистов в Америке.
Входит в:
— журнал «Сверхновая американская фантастика № 10-11, 1996», 1996 г.
— журнал «Сверхновая американская фантастика № 12, 1996», 1996 г.
— журнал «Сверхновая американская фантастика № 8-9, 1996», 1996 г.
— журнал «Сверхновая № 1-2», 1997 г.
— журнал «Сверхновая № 27-28», 1998 г.
Периодика:
1996 г.
1996 г.
1996 г.
1997 г.
1998 г.
Отзывы читателей
Рейтинг отзыва
[ 6 ]
therolinguist, 8 апреля 2012 г.
Был у меня в университете такой предмет, «литературы народов России». Или «национальные литературы народов России», не важно. Я про него вспомнила, потому что никак не могла подобрать слова, чтобы описать книгу «Благослови, Ультима!». Ну, пусть будут «национальные литературы», только в роли «национальностей» тут не французы с англичанами и даже не японцы с египтянами, а... как это политкорректно сказать? Народы, большую часть свой истории проведшие вне евразийского коловращения и спокойно обходившиеся одним фольклором, без всякой литературы. Когда такой народ вдруг сталкивается с литературой — о! обязательно найдется человек, который решит, что им позарез необходима национальная литература, соразмерная мировой. И вот этот человек начинает писать, примериваясь к — европейскому, чего уж там — канону: романы из жизни оленеводов, рассказы о жевании бетеля и стихи о восходе над Килиманджаро. Выходит всегда одинаково странно. Для той самой европейской традиции — смешно и беспомощно: интрига не выстроена, много «ненужных» эпизодов и «ненужных» персонажей. И везде такая наивная гордость — «вот он я какой, как я пишу — ведь я же пишу!». Все «ненужное» берется словно от того же наивного любования собой: нашел автор свои дневники школьной поры, а в них какой-нибудь смешной и дурацкий случай — приятель на школьном концерте обмочился или конкурс «кто дальше плюнет» выиграл — ну как не вставить в роман? Но именно этот наивный взгляд делает повествование похожим на древний эпос, на мифы. Их, мифы, даже не обязательно вставлять в текст, настолько совершенно их выражает «дикарский» взгляд автора на вещи. Эти люди и без всякой магии и чудес могут написать произведение в жанре магического реализма.
Я это все к тому, что роман Анайя — как раз такой, наивный. Образцово наивный младолитературный роман.