Джин Вулф «Пятая голова Цербера»

«И установил, наконец, лучший творец, чтобы для того, кому не смог дать ничего собственного, стало общим все то, что было присуще отдельным творениям. Тогда принял Бог человека как творение неопределенного образа и, поставив его в центре мира, сказал: «Не даем мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих творений определен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь. Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие божественные... И как не удивляться нашему хамелеонству! Или вернее – чему удивляться более?» (Дж. Пико делла Мирандола, «Речь о достоинстве человека»)

В последних отзывах я начинал с цитат-негодований предыдущих отзывчивых читателей, чтобы в итоге если не прояснить, то сгустить еще сильнее общую непонятность и таинственность прочитанного. В случае романа-триптиха Джина Вулфа, «Пятая голова Цербера», я поступлю с самого начала и до конца иначе. Ведь, как кажется, подробнее прокомментировать собственный перевод и надежнее расставить маяки-«напоминалки» для забывчивого и сбивчивого читателя (коим являюсь и я), чем это сделал Конрад Сташевски, нельзя. Поэтому не буду пытаться произвести дополнительные археологические раскопки семантических напластований в романе: боюсь, дальнейшие подземные работы попросту разрушат исследуемый объект. Я лишь постараюсь добавить к той совокупности примет, которые замечает и обычный читатель вроде меня, и иные приметы, специально картированные переводчиком, надстроечную интерпретацию для романных событий. Версию, которая радикально не меняет конечное понимание «Пятой головы...» после прочтения третьей части. Но показывает, что (на самом деле? как бы? якобы?) основной вопрос произведения

Во многом моя несколько корректирующая действо в романе призма понимания перемещена из отзыва на «Повесть о Платоне» Питера Акройда прямиком в эти строчки. И вдохновлена как вставной цитатой выше из эпохи Итальянского Возрождения, так и творениями из времен еще более давних. Собственно, скопированных, воспроизведенных с той или иной успешностью деятелями того самого Ренессанса — из античных, точнее платоновских времен. Если еще точнее, то мое прочтение «Пятой головы Цербера» сквозит «Пиром» Платона. Перечитав для кружка один из наиболее известных и читаемых диалогов философа-литератора, нельзя не отметить, что темы оба автора — и древний литературствующий эллин, и американский философствующий фантаст — обсуждают схожие. Ведь мотив оборотничества у Вулфа — это не просто хамелеонство, двойничество, копирование и воспроизведение в одном иного. Он обязательно подразумевает проблему подлинности и неподлинного, воспроизведения не только иного в другом, но и того же самого в самом себе, т. е. повторение, самоповторение, тождественность самому себе. Собственно, в первой части «Пятой головы...», одноименной заглавию всего романа, т. н. гипотеза Вейль — нечто третьестепенное для этого участка в глобальной архитектуре сюжета, но более значимое и центральное в двух других его областях. В ней именно вопрос самотождественности — центральный. Если же мы принимаем как главную загадку и интеллектуальную игру для сметливых читателей во всех трех повестях книги лишь вопрос об оборотнях и их существовании, то первая (не)глава как бы выпадает из контекста. Хотя именно она и должна задавать, и действительно задает контекст для всех линий повествования Вулфа.

Но вернемся к Платону и его «Пиру». Что же в диалоге о любви (Эроте) можно найти о проблемах копирования? Начнем с того, что условный постмодернистский поворот в философии, среди штурманов которого можно легко различить фигуру Жиля Делеза, нападали именно на Платона за идею о наличии Идей (Эйдосов) как вечных и неизмененных образцах, от которых исходят вещи подлунного, вещественного, нашего мира, т. е. мира теней, образов и тех самых копий. Основной укор Платону и философиям, подверженным платоническому влиянию, у Делеза в сжатом виде содержится в работе «Платон и симулякр». И основана она на реверсии и переворачивании платоновской мысли и оценки: не Истина (неизменное, Идея) лучше своей копии (изменяемое, вещь), но наоборот. И вообще никакого постоянства (и Истины) нет — есть лишь становление и истины с маленьких букв как моменты этого становления. Сама вещь — лишь серия из отдельных точек, которые суть движение из ниоткуда в никуда. Но все эти представления уже есть у самого Платона (не даром Делез заявляет именно о переворачивании, а не о переписывании Платона; хотя, чего уж, он его именно переписывает, ведь в платонической картине мира нет негативного или позитивного окраса для двух этажей мироздания: есть лишь верхний и нижний этажи, которые оба необходимы для полноценности вселенского дома) в «Пире»:

"—Так вот, — ска­за­ла она, — если ты убедил­ся, что любовь по при­ро­де сво­ей — это стрем­ле­ние к тому, о чем мы не раз уже гово­ри­ли, то и тут тебе нече­му удив­лять­ся. Ведь у живот­ных, так же как и у людей, смерт­ная при­ро­да стре­мит­ся стать по воз­мож­но­сти бес­смерт­ной и веч­ной. А достичь это­го она может толь­ко одним путем — порож­де­ни­ем, остав­ляя вся­кий раз новое вме­сто ста­ро­го; ведь даже за то вре­мя, покуда о любом живом суще­стве гово­рят, что оно живет и оста­ет­ся самим собой — чело­век, напри­мер, от мла­ден­че­ства до ста­ро­сти счи­та­ет­ся одним и тем же лицом, — оно нико­гда не быва­ет одним и тем же, хоть и чис­лит­ся преж­ним, а все­гда обнов­ля­ет­ся, что-то непре­мен­но теряя, будь то воло­сы, плоть, кости, кровь или вооб­ще все телес­ное, да и не толь­ко телес­ное, но и то, что при­над­ле­жит душе: ни у кого не оста­ют­ся без пере­мен ни его при­выч­ки и нрав, ни мне­ния, ни жела­ния, ни радо­сти, ни горе­сти, ни стра­хи, все­гда что-то появ­ля­ет­ся, а что-то утра­чи­ва­ет­ся» (207d-207e)

Эмпирическая реальность, животность, органика, даже (как показывает далее) значительная часть интеллектуальной (духовной) сферы в попытках сохраниться, остаться неизменным, продолжиться далее, неизбежно преображается в нечто иное (

«А еще уди­ви­тель­нее, одна­ко, обсто­ит дело с наши­ми зна­ни­я­ми: мало того что какие-то зна­ния у нас появ­ля­ют­ся, а какие-то мы утра­чи­ва­ем и, сле­до­ва­тель­но, нико­гда не быва­ем преж­ни­ми и в отно­ше­нии зна­ний, — тако­ва же участь каж­до­го вида зна­ний в отдель­но­сти. То, что назы­ва­ет­ся упраж­не­ни­ем, обу­слов­ле­но не чем иным, как убы­лью зна­ния, ибо забве­ние — это убыль како­го-то зна­ния, а упраж­не­ние, застав­ляя нас вновь вспо­ми­нать забы­тое, сохра­ня­ет нам зна­ние настоль­ко, что оно кажет­ся преж­ним. Так вот, таким же обра­зом сохра­ня­ет­ся и все смерт­ное: в отли­чие от боже­ст­вен­но­го оно не оста­ет­ся все­гда одним и тем же, но, уста­ре­вая и ухо­дя, остав­ля­ет новое свое подо­бие. Вот каким спо­со­бом, Сократ, — заклю­чи­ла она, — при­об­ща­ет­ся к бес­смер­тию смерт­ное — и тело, и все осталь­ное. Дру­го­го спо­со­ба нет. Не удив­ляй­ся же, что каж­дое живое суще­ство по при­ро­де сво­ей забо­тит­ся о сво­ем потом­стве. Бес­смер­тия ради сопут­ст­ву­ет все­му на све­те рачи­тель­ная эта любовь» (208b)

Второй отрывок так вообще посылает привет Борхесу с его памятным Фунесом (не даром аргентинский писатель частенько обращался к грекам) и размышлениями о памяти и забвении, которое позднее и у Умберто Эко в эссеистике помелькают (и вообще станут серьезной темой для исследований у психологов, физиологов и когнитивистов). Но оба фрагмента из платоновского «Пира» помогают соединить в единое смысловое целое два вида копирований (клонирования, воспроизведения и метаморфоз) — репродуцирование тождественного и преображение в чуждое. И один, и другой типы — моменты различающихся повторений (или повторяющихся различий) в общем потоке становления, который суть жизни. Поэтому и семья (видимо) однофамильцев автора «Пятой головы Цербера», и аборигены занимаются одним и тем же. И, вспоминая уже другую работу Платона, «Государство» (седьмую его книгу), и генетики, и чужаки-хамелеоны

Да, я понимаю, что вся эта вставка о платонизме в тексте Вулфа — это домыслы, которые имеют лишь очень косвенное подтверждение в теле романа. Скорее, в «Пятой голове Цербера» есть, если можно так сказать, латентный платонизм, но не более того. А вот что в ней есть вероятнее — и здесь введенный латентный платонизм становится мне подпорками для возведения заявленной надстроечной системы понимания сюжета — это ясность

Наверное, мое решение для создания некоторого рамочного понимания «Пятой головы Цербера» слишком экзотично и необычно, но экзотичен и необычен сам текст. Поэтому и методы для его адекватного понимания должны быть под стать.

П.С. К множеству возможных отсылок в романе — реальных и гипотетических — хотел бы добавить такую. Заключенный из третьей части произносит суду пространную речь в свою защиту, отдающую кафкианским сюром, как и вся местная пенитенциарная система. Среди прочего он приводит список классов существ, «которые ни при каких обстоятельствах не могли бы понести наказание по соображениям их виновности». И часть приводимого списка, сама его странная логика напоминает классификацию животных из рассказа-эссе Борхеса «Аналитический язык Джона Уилкинса» своей системной бессистемностью.

Не были они смуглыми и золотоглазыми

«Призраки по ночам терзают в пустыне путников,

внемлющий их речам может легко заблудиться —

шаг в сторону и кранты...»

Мое утро началось с рецензий жюри премии «Новые горизонты» на «Мост» Аси Михеевой, новаторство, яркость, нетривиальность изобразительных средств которого все отмечали, и почти все говорили, что хорошо, но фэнтези с твердой НФ не сопрягается, а главное — читатель-то вот этого не поймет. И я подумала, что если бы полвека назад основатель жанра научного фэнтези Джин Вулф встретил таких чутких и ставящих во главу угла читательский комфорт критиков, то в мировой литературе схлопнулось бы на старте целое направление, которое в современной, к слову, русской развивает одна Михеева.

«Пятую голову Цербера» не признали бы шедевром, не было бы номинаций на Хьюго, Небьюлу. Локус, а в мире не открылась бы одна из миллиона дверей в неуютное, но такое интересное пространство. Однако Вулфу и всем нам повезло больше. На этом трехчастном романе из как-бы автономных повестей надо бы кроме маркировки 16+ ставить предостережение, вроде: «Осторожно, сжигает мозг!» и «Неподготовленному читателю не брать». Хотя со вторым проще, нужно только найти проводника, которым сегодня буду я.

Итак, «Пятая голова Цербера», титульная повесть и одновременно название первой части романа. Время действия отдаленное будущее, место — земная колония, заселенная преимущественно потомками французов, потерпевших поражение в какой-то давней войне, причем правящую верхушку составляют не они. Колонизация случилась давно и Земля успела забыть-потерять этих своих блудных детей. Тут покорение космоса ни разу не Миссия, отношение скорее как к неперспективным в плане обогащения земным колониям, вроде Австралии и Новой Зеландии, куда ссылали каторжных: пусть истребят аборигенов и начнут как-нибудь хозяйствовать, а там видно будет. Потом и вовсе забыли, и когда переоткрыли заново, на планетах-близнецах Сент-Анне и Санта Крузе уже сложились устойчивые сообщества со своими порядками, более прогрессивным на Крузе, Анна вовсе скатилась к рабовладению при, в остальном, системе государственного устройства больше соответствующей Европе конца 19 века.

Герой-рассказчик молодой человек из привилегированной семьи Вейль, мамы они с братом Дэвидом не знали, воспитывают их отец, тетя и робот-андроид мистер Миллион. Семейное благосостояние зиждется на элитном публичном доме с, кроме прочего, генно-модифицированным персоналом. Разного рода экспериментами, перекраивающими плоть, занимается отец, в преемники себе готовя рассказчика, которого назвал Пятым — на крыльце их особняка скульптура трехголового адского пса Цербера и мальчик думает, что три головы — это отец-Мэтр, тетя, м-р Миллион, четвертая Дэвид, а пятая, соответственно, он сам. Не зря ж его так назвали.

На самом деле жизнь, которую он ведет, ни разу не беззаботное бытие юноши из золотой молодежи, отец пичкает его эликсирами и декоктами, призванными усилить когнитивные способности, а на деле сильно и болезненно изменяющими состояние сознания. Мэтр вообще такой Доктор Моро, столь же безжалостный к Пятому, сколь к несчастным девушкам и рабам. плоть которых кромсает в угоду прихотям хозяев. О рабах: они развиваются как нормальные дети только до определенного возраста, после подвергаются процедуре, делающей тупыми и покорными. Однажды, когда дети уже выросли и перестали быть детьми, в их дом приходит с визитом антрополог с Земли Джон В.Марш, и многие вещи, казавшиеся непонятными, встают на свои места.

Семья решает взбунтоваться против власти Мэтра, в заговоре участвуют тетя, Дэвид, их подруга, а также м-р Миллион, о котором уже известно, что в этом металлическом теле заключено сознание прадеде. Совсем уж всего я пересказывать не буду, чтобы не лишить вас удовольствия самостоятельного построения версий. Перейду ко второй повести.

«История» Джон В.Марш. — самая темная часть. Что-то вроде сновидения или галлюцинации, в котором антрополог с Земли из финала первой истории переживает опыт жизни человека из аборигенной расы Пескоходца незадолго до прибытия землян. Разлученный в детстве со своим близнецом, украденным Болотниками, он вырастает в совершенно иной, непостижимой для землян, культуре, где деревья живые и не только контактируют с людьми, но могут давать потомство туземным женщинам. Где сосуществуют обычные люди и Дети Тени, такие оборотни. Хотя оборотничество в большей или меньшей степени характерно для всех представителей автохтонной фауны, включая некоторых животных. И в этом смысле не праздным оказывается вопрос, которым задается герой первой новеллы: «А в точности ли мы люди? Может быть мы аборигены, которые убили колонистов, завладели их внешностью и сами успели позабыть об этом за давностью лет?» Такой отчасти оммаж «Марсианским хроникам» Бредбери, где этот мотив звучит настойчиво, но взгляд более жесткий и циничный.

«V.R.T.» — заключительная часть, по объему равна двум предыдущим, и по времени на несколько лет позже визита Джона Марша в дом Вейлей. Теперь он арестован по подозрению в шпионаже в пользу Санта Круз, откуда прибыл на Сент Анну («от соседей ни доброго ветра, ни доброй жены», испанская пословица). Следствие ведет Дэвид Вейль, записи допросов перемежаются записками, которые Марш ведет в узилище, это чудовищные каракули, хотя полевые заметки он делал вполне читабельным почерком. Объясняя это травмой, нанесенной укусом местной дикой кошки, он оставляет место сомнениям. Дело в том, что аборигены, во всем похожие на людей и ловкие в обращении с природными материалами, чудовищно неуклюжи и необучаемы с любыми инструментами, сделанными людьми.

Постепенно, по некоторым оговоркам, мы догадываемся, что под внешностью антрополога с Земли скорее всего скрыт молодой человек полукровка из аборигенов, который служил у него проводником во время экспедиции в труднодоступные районы

планеты и «погиб» при загадочных обстоятельствах, аккурат тогда. когда перечитал все книги землянина. Но тут все сложнее. Рассказчик считает себя Маршем и одновременно воспоминания его явно принадлежат V.R.T. («как сложно, но в этом-то вся и прелесть»).

Роман сильно непростой, с мерцающим третьим смыслом поверх вуали (Veil «вуаль») второго, и далеко не явного основного. С мощной темой двойничества: клоны первой части, близнецы второй, оборотень-подменыш третьей — и везде двойник оказывается смертельно опасным. С яростно звучащей социальной нотой — колониализм с истреблением коренных народов, рабовладение с людьми, низведенными до уровня вещей. С культурной апроприацией, которая станет актуальной спустя полвека, уже в наши дни. С еще еще десятком аспектов. И это крутейшая головоломка, над которой есть о чем подумать.

#американская литература, фантастика, фэнтези, интеллектуальная проза, Джин Вулф, роман с ключом, колониальный роман, двойники, эксперименты над людьми, абсурдизм, fanzon, Эксмо

Автор удивительно хорошо пишет, читать приятно, хотя и с длиннотами (излишними порой). Роман состоит из трех кусков, и вместе они должны бы дать полную интригу. Однако, на мой взгляд не получилось. Можно не тратить время.

Спасибо ЛитРес. Реклама электронных книг, мелькающая у меня на всех сайтах, обогатила меня этим знанием. Мол, есть такой фантастический роман — «Пятая голова Цербера». И есть такой писатель, Джин Вулф, автор.

Он написал эту книгу в 1972 году (а входящую в нее одноименную новеллу тогда же или чуть раньше). Существует несколько русских переводов. Один — с интересными комментариями. Дело в том, что Вулф — не просто фантаст, а писатель весьма изощрённый, продолжатель традиций Джойса. В «Пятой голове» есть масса всяких культурных аллюзий. И своего рода двойное дно.

Первая новелла, одноименная, написана в ключе Марселя Пруста (и даже с намеками на его цикл). Вторая — это история из первобытной жизни. Лично мне напомнила некоторые работы Уильяма Голдинга. Как и Нобелевский лауреат, Джин Вулф не объясняет читателю что тут к чему в этой древней и малопонятной постмодерновому человеку жизни, а смело его погружает в её темные дебри, варварство и сумбур. Впрочем, точно так же автор не церемонится с читателем, не принимает во внимание его возможную неискушенность и недостаточную сообразительность и в первой, и в третьей, завершающей частях романа.

Третья новелла развивается по Кафке. Русские комментаторы вспомнили «Замок», а я подумал о «Процессе». На ум пришла первая же сцена, где некие странные типчики приходят арестовать главного героя.

У Вулфа же здесь забористый коллаж. Всё смешалось в этой новелле — фрагменты допросов, которым подвергается протагонист, отрывки его отчётов из экспедиции, предпринятой ранее, и скрепляющие их эпизоды, в которых некий офицер знакомится — без всякого порядка — с этим разнородным материалом.

Не лишним будет отметить, что это ещё и фантастика — действие происходит на далёких планетах, в системе двойной планеты (состоящей из двух пригодных для жизни миров, вращающихся вокруг общего центра). И речь идёт о том, кем являются нынешние обитатели одной из планет — потомками ли первых земных колонистов или же аборигенов, обладавших невероятной способностью к мимикрии.

В общем, смесь гремучая. Но что поразительно — при всем кажущемся сумбуре повествования автор настолько хороший рассказчик, настолько мастер слова, что этот сумбур завораживает, затягивает при чтении. Редкий дар.

История ненадёжного (-ых) рассказчика (-ов), автобиография, включённая в рамки будущего космического, мифополотно, рассказ в рассказе, записи, подчиняющиеся ли пониманию стройному.

Чёткой картины не сложилось, но с большой вероятностью так и стремилось к задумке автором. Роман обладает чётким усыпляющим свойством: ну не получалось прочитать больше 30-40 страниц за раз, чтобы не хотелось отложить на завтра. Хотя некоторые эпизоды, как например резкий преступный настрой детей в первой повести или курсивные части в третьей, оживляли текущий поток повествования, но столь редки они. Самое интересное – рассуждения о том, почему мы выбираем именно таких женщин (высоких, быстрых).

Возможно, для меня смысл книги в преемственности поколений путём отцеубийства. Так показалось.

В состав романа -циклом не назван — входят:

Пятая голова Цербера,

История, записанная Дж. В. Маршем,

V. R. T.

Три отдельные независимые повести, но не прочитав их все вместе, не сложится картинка замысла автора. По мере того, как я читал, всё яснее и понятнее становилась идея сюжета и тем больше восхищался им.

Роман — на любителей додумывать после финала. Но можно додуматься и до абсурда.

Коротко — есть гипотеза, что колонистов, высадившихся на планете Сент -Анн, со временем поглотили аборигены, каким-то образом перевоплотясь в них. За разгадкой этой гипотетической тайны на планету прибывает исследователь Марш, который оставляет после себя ряд записей, сомнительных по толкованию.

Если это сказки и легенды, то так их и стоит принять как приняли на Земле мифы Древнего мира.

Если это наблюдения за природой и людьми — то и не более.

Но автор подаёт материал, как поиски перевоплощения аборигенов в людей, а вы — читатели- ищите. Ищем и не находим.....Кто-то нашёл возможно.

«Мое знакомство с Вулфом», или «Как невинная просьба отвлечься на десять минут отвлекла меня на два с лишним года».

Как-то, будучи уже совсем взрослым, я стал укладываться на боковую совсем поздно. В частности зимой, накануне своего двадцатипятилетия, по причине бессонницы, усугубленной в тот момент безработицей, я часто ложился спать уже после рассвета, а так как окно моей спальни выходит во внутренний двор и обращено к востоку, каждое утро яркий красноватый свет струился в окно, пока я часами силился заснуть, наблюдая за искалеченным ветеринарами наглым рыжим котом, слоняющимся по квартире в поисках чего бы еще ободрать.

Дома, заточённый в четырех стенах, после очередной передозировки чтением, я ночи напролет занимал себя тем, что бесцельно скитался по интернету, смотрел фильмы и не знал, куда себя деть. Тогда-то мне и пришло сообщение от знакомого фантлабовца с этим самым роковым вопросом: «Есть 10 минут?». Он всучил мне небольшой рассказ некоего Джина Вулфа и попросил высказаться о переводе. О переводе я высказался довольно быстро, даже не дочитав, и (удивив даже себя) решил перевести его сам. Рассказ мне в итоге не понравился совершенно (как и первый вариант моего перевода), но Вулф чем-то таки сумел привлечь мое внимание, да еще как!

Я прочитал еще несколько его рассказов, каждый из которых старался тут же переводить (новое хобби мне пришлось крайне по душе, да и времени тогда было завались), и уже к третьему-четвертому рассказу я понял, что не могу остановиться. Оказалось, что Вулф не просто интересный автор, а чертов (не)признанный гений! А спустя еще пару повестей я вынужден был признать, что, так незаметно подкравшись, место моего любимого автора навеки занял вот этот дряхлый старикашка.

Здесь мне, наверное, стоит прерваться и объяснить, чем же Вулф меня так завлек. Во-первых, языком. Прекрасный, образный, емкий слог какого-то запредельного уровня, который постоянно заставляет удивляться. Неужели кто-то может так писать? Это вообще законно? Во-вторых, неочевидностью фабулы его творений. Вулф всячески старается оставаться в тени и держать свое мнение при себе. В третьих, количеством отсылок и аллюзий, которые втиснуты в текст не просто ради фана, но с умом, действительно дополняя историю и позволяя лучше понять такую непростую для читателя вещь, как «к чему, блин, все это написано?» А в четвертых, и это главное, — Вулф не держит своего читателя за идиота. Хотя, если по правде, он его вообще ни за кого не держит. Ему, похоже, просто плевать. «Не понял? Ничем не могу помочь. Лень разбираться? Читай что-нибудь попроще, пожалуйся мамке, не знаю. Пишу что хочу и как хочу.»

И несмотря на то, что вышеперечисленные причины превратили Вулфа в моего любимого писателя, они же меня и отпугивали от его романов. Я боялся даже представить, сколько всего запрятано в более крупных произведениях и сколько информации придется перерыть, чтобы разложить все по полочкам, вдобавок к обещанию переводить все, что у него прочитаю. Боялся, впрочем, я недолго и, после пары недель сомнений, все-таки взялся за «Пятую голову Цербера». Ну и, как говорится, понеслась…

Прежде всего хочется отметить, что я не рассматриваю три повести, из которых состоит роман, как отдельные произведения. Да, их можно читать в любом порядке, но вы не соберете воедино всю мозаику, если пропустите хотя бы одну.

Действие романа забрасывает нас в далекое будущее на колонизированную французами бинарную систему планет Сент-Анн и Сент-Круа примерно в двадцати световых годах от Земли. Первая и заглавная повесть представляет собой мемуары сына хозяина борделя, ставшего очередной жертвой экспериментов своего «отца(ов)», вторая — (псевдо)историческая повесть о доколониальных временах планет, написанная (!) второстепенным персонажем первой повести, третья же познакомит нас со следователем, решающим судьбу заключенного, автора второй повести, и пытающимся выяснить, кто он, черт возьми, такой, и что же произошло на самом деле. Читатель романа (логично) никогда не находится в момент событий и вынужден воспринимать историю исключительно через призму воспоминаний и творчества (!) персонажей. А они такие собаки, что не распыляются на экспозиции, не вдаются в лишние детали и не разъясняют читателю очевидные для них вещи. Персонажи расскажут только то, что знают сами, и объяснят так, как сами это понимают. Они не всеведущи, не всегда говорят правду и не всегда осознают, что врут. Разобраться во всем этом предстоит, конечно же, читателю.

Однако Вулф не был бы Вулфом, будь все так просто. Читая этот роман, вы будете постоянно разрываться между двумя теориями и в какой-то момент решите, что так все и задумано и у загадки нет одного верного решения. Лучше всех, на мой взгляд, высказалась Урсула Ле Гуин, сказав, что «Пятая голова Цербера» — это «принцип неопределенности, воплощенный в блистательной литературе». Но это лишь то, что лежит на поверхности. Настоящий же ключ к пониманию финала всего романа и значения вердикта, вынесенного следователем, лежит немного глубже и здесь дьявол как нигде кроется в, казалось бы, совершенно неважных деталях. Вопрос лишь в том, готовы ли вы потратить на его поиски столько времени, сколько нужно. Поверьте, оно того стоит.

Короче, «Пятая голова Цербера» — однозначный шедевр. За последние полтора года я перечитал этот роман какое-то немыслимое количество раз, он вырывал из моей жизни большую часть свободного времени. Временами я его обожал, временами ненавидел, временами у меня просто ехала крыша, но я никогда не жалел о том, что взялся его грызть. Возможно, я не назову эту книгу лучшей в своей жизни, однако я назову ее главной. Она отняла у меня много сил, но в то же время многому научила и многое дала. Я погряз в прозе Вулфа и совершенно не хочу выбираться из этой трясины, которая затягивает все сильней. С одной стороны это немного пугает, а с другой — притягивает еще больше! К прочтению обязательно.

Довольно странное произведение, состоящее из отдельных кусочков.

Есть далекая планета, колонизированная землянами. На планете жили аборигены, теперь они вымерли. Но есть теория, что на самом деле аборигены живы. Вот вокруг этой идеи и крутиться повествование. Три части независимы друг от друга, каждая повествует о своем. В конце концов все сходится, но приходится делать определенные усилия, чтобы из частей сложить единую картину