фантЛабораторная работа «Осенний вестник»

Вот не поняла я, о чем это было. Вроде бы, написано грамотно, и даже *баклажаны туч* не слишком отвлекли от повествования, но для чего всё это было? Боюсь предположить: не ангел ли расковырял старику рану под сердцем? Вообще, когда занюнил младенчик с венчиком и перышками, я решила, что будет ужастик, и это ощущение не покидало меня до конца повествования... А не было ли пояснительной записки от автора через менеджера по связи с общественностью iwan-san ?

Хорошо попинали этот рассказ критики! Про «мясистые баклажаны туч в пенистом тазу неба» читатель услышал задолго до того, как добрался до грустной истории о . Но вычурный слог в рамках текста смотрится вполне органично. Тем более, что образы, возникающие в сознании читающего, очень даже яркие и убедительные. Конкурсная тема раскрыта, сюжет увлекает и манит обещанием чуда. И в финале, когда «крылатый исполин пронизывал квантовые небеса микрокосма», чудо почти произошло. Но его явление слабо увязано с самой историей и птенчиком из шрама. Из-за этого послевкусие от рассказа невыразительное, незапоминающееся…

Резкие переходы от мимишности к брутальности и обратно. Ангел проник в сердце мальчика, бабушкиными молитвами, после удара током. Мальчик становится вундеркиндом, но не похоже, что это приносит ему счастья в жизни. Через много лет старый и больной ангелок вываливается из сердца на лечение. Старик его выхаживает и здоровенький веселый ангелок запрыгивает обратно в сердце, старик умирает, ангел заходит на следующий круг. Старик мог его не заметить, кот мог оказаться проворнее. Что бы тогда было ? Не знаю. Я вообще не уверена, что правильно интерпретировала. Есть претензии к тексту, но их уже много раз тут высказывали, не буду повторяться. Не смотря ни на что осталось приятное послевкусие от рассказа.

Автор умеет писать, создавать картинку, образ, но не чувствует (или не захотел в этот раз) героев. Они сочные, с характерами, но сами по себе. И неизвестно, что им в тексте делать, как себя вести, чтоб донести авторскую идею.

По тексту:

«крылатая птаха имела личико младенца – детские щёчки, носик, ротик, ушки. А что бы вы сделали на его месте? Вот и старик достал из комода чистый носовой платок..»

Да ладно! Автор, вы бы, увидев нечто с человеческим лицом, кинулись бы за носовым платком? Не верю.

«Мужчина долго плескался под умывальником»

Он, конечно, мужик суровый, но за что вы его под умывальник засунули?

«Мясистые баклажаны туч переворачивались в пенистом тазу неба. Океан по имени Дождь катил нескончаемые волны в пространстве между землёй и небом»

Это сильно, это даже незабываемо, я бы сказала.

«Дед, ты со своей рыбалкой лимит знаков переберёшь! – заявила внучка»

Видать, внучка в литературных конкурсах участие принимает, речь в знаках исчисляет.

Из оценки в группе:

То есть, живое существо на груди дед не почувствовал, а писк из-под одеяла услышал. Ну ладно, допустим. Птичка с носом и щеками... Сиринёнок какой-то. :-)

В первой части ГГ то старик, то дедок, то старикан, то пенсионер. Не понимаю, как автор к нему относится? Получается — пренебрежительно, с усмешкой.

А вы верите, что дед мог схватить кота, стрелой (!) ворвавшегося в приоткрытую дверь? Прям моментально догнать и схватить, причём за лапы? Представьте этот трюк!

Из таких моментов, неловко продуманных, плохо описанных, складывается недоверие ко всей истории. Впрочем, для меня лично интерес пропал уже после второй части, которая вся — огромный штамп, с этим пьяным отцом, забитыми детьми и пр.пр.

Вся история показалась слабо написанной «выжималкой», простите.

Тема: трудности любви к прошедшему.

Идея: кто любит друг друга в этой жизни, в той устремится навстречу к своим любимым.

Читать этот рассказ было скучно: движения сюжета практически нет, да еще язык раздражает сверх всякой меры, когда представляешь себе все эти «баклажаны туч», «соус дорог» и «мясо крыш», хочется брезгливо поморщиться, так же, как при виде птички с лицом человеческого младенца. На редкость отталкивающую картину рисует автор.

Но если отвлечься от неприятных метафор и образов, не обращать внимание на «орущего оглашенным матом на весь белый свет» врача скорой помощи, и второго врача, который «рокочет», не зацикливаться на «хлюздил», «помре» и «лимит знаков перебрал», останется трагичная и очень жизненная история человека, который как бы и не жил.

Мы видим героя в пять лет, в десять и на закате жизни. В пять и десять лет он любимый внук и сам больше всех любит бабушку. Мальчиков в семье двое, но, когда смерть забирала обоих, бабушка молила лишь об одном — о младшеньком. И подарки его хранила под подушкой, и мальчишка десяти лет для бабушки подарки привозил, помнил о бабушке в ярком зарубежье. Бабушка из жизни ушла, и жизнь внука закончилась. Сначала по велению отца он отказался от развития своих способностей, потом как-то жил, внучка есть, стало быть жена и дочка были. Но не о них мысли старика в последние дни — о бабушке. С ней связывает он осеннего вестника, поэтому и лицо у птички человеческое, ведь бабушка на смертном одре лежала с лицом птичьим. Поэтому и не пугается странного мутанта, не удивляется ему, и кота гонит. Сразу узнал, от кого вестник — от главного и единственно любимого человека в его долгой жизни.

На самом деле это очень страшный рассказ. Не потому, что птичка с лицом младенца внезапно является, не потому, что пяточка из шрама на груди выглядывает, а потому, что в мыслях прощающегося с жизнью человека нет ни женщины, которую когда-нибудь любил, ни дочери, ни внучки, ни даже кота, а есть только умершая много десятилетий назад бабушка. Получается, что бабушку любил, а больше никого. В пять, десять лет был внуком, и так на всю жизнь внуком и остался, не смог повзрослеть внутри себя, не ощутил себя мужем, отцом, дедушкой. А ведь все это было в жизни — было, но сердце не затронуло. Поэтому столь беспросветный мир окружает старика, поэтому дождь, тучи, и слякоть на дорогах. Понятно, это осень, вестник-то осенний. Но ведь есть еще внучка. И осенью не только дождь, но изумительной красоты деревья в желтых, оранжевых, карминных листьях, и опьяняющий запах прелой листвы, и ощущение скрытой силы, накопленной природой перед зимней спячкой. А старик видит только дождь, он даже о внучке вспомнил, только потому, что бабушкиного вестника надо было кормить.

Грустный, очень жалкий герой. И история грустная и жалкая. Она показывает, как ломает жизнь человека чрезмерная любовь к нему в детстве. Брата Федьку любили меньше, и он ушел из жизни на бегу, на лыжной трассе. К победе стремился человек, пытался выйти на максимум физических возможностей, и не выдержало сердце. Но ведь пытался! Жил! А младшему яркое солнышко бабушкиной любви крылышки опалило, слишком защищала, слишком оберегала, не научился мальчик самостоятельно стремиться к цели и защищать себя. И как только бабушка-защитница и помощница ушла, потерялся в жизни, не удержал темп, не смог противостоять пьяному родителю. Ничего уже не смог. Так на всю жизнь и застыл в своей внучатой любви, настолько яркой и полной, что для других любовей места уже не осталось.

Не могу сказать, что мне понравился этот рассказ. Скорее, нет. Здесь тот редкий случай, когда стиль раздражает настолько сильно, что приходится заставлять себя вникать в суть. Вымученные красивости языка мешают пониманию сюжета. Но образ старика глубокий. И по настоящему трагичный. Жалко человека, ведь жил, а как будто и нет...

[i]В доме, где жил дед Антон,

Как-то снёсся купидон.[/i]

Нет, не Антон, — Фёдор. И купидон, существо это странное: то ли привиделось, то ли нет. То ли забрало душу старика на небо, то ли в прошлое отвезла.

Я не смог предсказать нить рассказа. Это хорошо. И не ожидал, что автор сплетёт две временнЫе нити — прошлое и будущее. По сути, вышли воспоминания старика о прошлом: единственное, я не могу их пристегнуть к настоящему, так как в этом времени ничего, по сути, не происходит. Просто старик доживает свой век (и слава богу, что не с пластиковой буратинкой на чужой планете). Вот живёт он, вспоминает всё былое — дождь, неожиданное просветление разума в детстве, отца-пьяницу, поездки за рубеж, потом опять дождь... И инфаркт микарда. Или инсульт. Или ангел, хихикая, вылез из старого шрама от провода.

В тексте есть противоречия. Например, старый друг-кот, и он же — негодяй. Нет, так о друге не подумаешь. Или мальчики прямо и недвусмысленно мертвы — но всё равно живее всех живых. Далее, в самом начале дед слишком много думает о комарах и комариных детках, только что не расписал генезис в монографии и сам с собой не поспорил. И девушка... Какой такой лимит знаков дед превысит, рассказывая про рыбалку? Пусть на Внекс рассказывает!

Ещё один технический недостаток: автор сделал слишком метафоричное описание природы. «Чудовищная кухня», «баклажаны туч» и «Океан — Дождь» — это избыточно, перебор.

Нет конфликта. Жил-был дед, прожил жизнь и умер. Не использовал все возможности? Не ушёл от деспотичного отца-алкоголика, когда мог? Я уверяю, мог бы. Не в 10, так в 14. Со своими мозгами захотел бы, со всей силой и страстью захотел. Но тут просто рассказ о хорошем человеке, который прожил жизнь и ангел утащил его в страну его детства, к брату и бабушке.

Слог: уже сказал, есть смысловые противоречия. Просторечия вида «ходют» и «смотрют» не вяжуццо с образом вундеркиндера. И вообще, дед с мозгами должен был вспоминать научные работы и разговоры с великими — где они? Папа приказал не высовываться — на всю жизнь, что ли?

Общие ощущения: текст понравился, но ощущение пустоты в сердце он оставляет, ибо вопросы без ответа он задаёт. А пустота к тёмной стороне Силы приводить может. Тему сложно вывести (любовь к бабушке? К прошлому? К воображаемому ангелочку? К внучке? К коту? Ко всем сразу?)

Но рассказ заслуживает, чтобы его поняли немного глубже. Почему дед называл друга-кота разбойником? Может, он из тех людей, кто и своему отражению в зеркале говорит что-то вроде «ну, здорово, старая ты морда», и такой стиль общения для него привычен? Какие происшествия были в его жизни, какие судьбы? Может, устал он от всего умного и учёного, да и удалился на покой в деревню. Сидит, водится с котом, слушает дождь... И явно был он не робкого десятка, раз увидел странное чудо-юдо – и не испугался, а позаботился, как мог. Но всё равно, его мир кажется странным, сюрреалистичным. И, позволю себе предположить, не было никакого прилетевшего извне ангелочка. Это он сам, его тоска заставили придумать себе такое существо: просто он умирал и чувствовал это. И ему хотелось вернуться в своё детство, где брат и бабушка... Помните, как красиво умерла бабушка с «Титаника» в фильме? Вот и здесь ровно то же самое.

Не было никакого вестника. Только дед, дождь и одиночество. И вот когда понимаешь это, то чувствуешь, насколько всё же мощная идея у этого рассказа: любовь, позволяющая перенестись в прошлое за мгновения перед смертью – и успеть прожить его ещё раз.

Не, ну ниче, нормально так, на фоне всего остального, но я всё-таки не понял че тут произошло в конце. Я понял это намёк, я всё ловлю на лету, но непонятно что конкретно ты имела ввиду. Да, это про меня. Потом прочитал предыдущие отзывы: Но я тут спрашивал у наших все отводят глаза они хоть ангелы конечно, но откуда им знать. Так что ты прилетай, я очень жду!

Повеселила фраза: Дед, ты со своей рыбалкой лимит знаков переберёшь!

Вы знаете, мне читать отзывы интересней чем сам рассказ, это симптоматично! Особенно darth_kulyok отжигает, респект )

«А что бы вы сделали на его месте?»

На этой фразе закрыл бы рассказ. Кто кому задаёт этот вопрос? В рассказе нет ни рассказчика, ни адресата, только старик и птаха.

«Пенсионер взял банку» — внезапно появился пенсионер. Откуда? Старик был, но получает ли он пенсию — этого же нет в рассказе.

Или это новый персонаж — внезапный пенсионер, зашедший на огонёк к старику?

«На замызганном диване толстощёкий бутуз играл с бабушкой в карты; играл – неточно сказано, мальчуган то и дело хитрил, мухлевал, хлюздил; старушка посмеивалась. Братишка корпел над задачником.

Ударила дверь; в избу ввалился отец – неуклюжий, пьяный, чужой.»

Чей братишка? Чей отец? Какой-то тихий ужас.

Такое ощущение, что в этом рассказе собрались все ошибки всех рассказов конкурса.

«Пьяница нахмурил брови,« — то, что отец пришёл пьяный, ещё не делает его пьяницей.

«загундосил Федька.» — прекрасно. Это пономарь прям, а не ребёнок.

«прозвучала коронная фраза мучителя» — ну какого мучителя? Что за синонимичный ряд такой: отец — пьяница — мучитель?

Где фокал, на ребёнке, что ли?

«взъярился палач и вновь замахнулся ремнём» — какой палач? Ну что вы лепите, блин.

«Мать вырвала свинячье оружие из кулаков домашнего тирана и шваркнула в дальний угол. Поддерживая штаны, деспот доковылял до постели. Женщина плакала, разувала и раздевала его, сквозь слёзы покрикивала – пьяница уже храпел и ничего не слышал.»

Женщина — это бабушка? Палач-тиран-деспот её же свинячьим оружием отфигачил до слёз.

«убийственный провод перечеркнул сердечко спасителя; он машинально стиснул огненную змею, чтобы задушить, скинуть её с себя, но студёная чёрная пасть проглотила его разум.» — пипец полный.

Всё, надоело, больше замечаний не будет.

Помер старик. Птичка накаркала. И пенсию теперь некому получить. А ведь с детства её получал, по инвалидности, после разряда электрического.

Зачем это написано? Поворочать баклажанами туч в небесном тазу? Ну разве что.

мне не нравится апломб предыдущих ораторов. открыл нарочно словарь синонимов: старик, дед, дедок, старикан, старый хрыч, развалина, старый хрен, старикашка и т.д. не защищаю автора, но тут он в своем праве — чтобы не талдычить постоянно «старик» он находит синонимы. но пишу не поэтому, а в удивлении, что оба отзывиста, потратив немало места и яда, не поняли идеи текста так, как ее понял я. думаю, что автор слегка (или сильно) заумно говорит о рождении новой вселенной. теория большого взрыва: точка сингулярности со своими временем-пространством внутри, со своими физическими законами ведь неизвестно как рождается и неизвестно почему. и где. думаю, что автор предположил будто бы под влиянием стрессов, клинической смерти, любви к бабушке и ее похорон в сердце ГГ родилась эта самая точка сингулярности. в тексте есть упоминание о микроскопически ничтожной точке в сердце, где сосредоточилась вся жизнь ГГ (как-то так), о Шредингере, другие намеки. ну и последний абзац — прямым текстом. в общем, мальчик потерял свои способности. смотрел в окно. дождь всю жизнь. он стал не совсем нормальным. может, и юродивым. и так прожил лет 50-60, до наших дней. извините за примитивизм моего изложения, у автора это лучше, но точка сингулярности вроде как созрела за эти годы — он все время мучительно думал, переживал, вспоминал, и явился посланец, для фантастики вполне обычный. в «Бумажном зверинце», чей автор задал тему, и не такое встретишь. тут внучка приехала учиться в город, где жил этот старикан. они виделись, наверное, раза два в ее детстве, она его мало знает. этот вестник «забирает душу» деда (хрустальный шар или как там) и несет ее вглубь материи — сквозь «квантовые небеса». тут я боюсь обидеть автора своими терминами, но в миг, когда духовная энергия и вестник достигают точки сингулярности, она взрывается, сердце разрывается. старик умирает, и возникает новая вселенная — за пределами нашего пространства-времени, в другом измерении. здесь остается только труп. а в той вселенной свои законы, этика, любовь и прочее. множественность миров, никакого христианства: просто духовная энергия старика, его любовь к бабушке, его чувства пронизывают пространство новой вселенной. а насчет финала у классиков, будто бы всегда ясного и понятного, мне смешно. особенно в современной фантастике. чаще как раз открытый финал — думай, что хочешь. да автор, вероятно, и не лезет в классики. раньше такого я нигде не встречал — никакого христианства, никакой церковности здесь нет: обычные человеческие чувства, сконцентрированные до предела, рождают новое мироздание с новой этикой. а кто скажет, как появляется эта самая точка сингулярности, где и почему? тут хоть какой-то вариант.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Пташка! Венчик! Глазки! Головка! Комаренок! Крохотный, беззащитный, беспомощный! Животик!

С первых строк на читателя несется целая лавина всего уменьшительного и ласкательного. Если вовремя не отпрыгнуть, можно лишиться не то, что языкового чутья, а и вовсе оглохнуть на одно ухо. Я тут подозреваю, что рассказ всеми силами пытается донести послание «Умились, читатель! Умились сейчас же, кому говорю!», но вместо того, чтобы выбирать способы изящные и тонкие, делает это одним-единственным путем — в лоб.

Ладно. Нашел старый дед птенца, да не простого, а с человеческим лицом! Нет, правда, я серьезно. Представьте ситуацию: утро понедельника, за окном дождь, в комнате темно. Вы просыпаетесь, а на груди у вас лежит НЕЧТО...

(Вам уже страшно? Мне так точно)

Так вот, это нечто — кадавр из птицы Сирин и реальной человеческой головы. То есть вроде как птичка, на ладони умещается, а лицо человеческое (венчик, губки, щечки, нужное подставить). Кто еще не убежал в ужасе, вы смелый человек. Я вот, к примеру, нервно сглотнула и стала представлять реакцию деда.

(увидев «маленькую тревожную мысль на дне синевы», я просто поперхнулась. Но я предупреждала, что языковое чутье тут отбивает напрочь, это да)

Дед, правда, оказался не из робких. Надевает майку и штаны (слава зайцам, не маечку и штанишки), и идет на кухню, но не чтобы дрожащими руками налить себе самогону, а за молочком. Существо же нежное, с перышками, надо подкармливать. «А что бы вы сделали на его месте?» — трагически вопрошает рассказ. Ну, я не знаю. Может, вызвать медиков, МЧС и полицию, оцепить квартал и поинтересоваться, не заразит ли оно, скажем, трехлетнего ребенка соседей — ну неееет, ну вы что! Тут же венчик и щечки, как эта прелесть может быть опасной?

Дальше добрый дедушка, недолго думая, хватает своего кота, верного «приятеля и собеседника» за шиворот и выбрасывает в подъезд. Я вот тут же представила родную кошку Ксюху, которая из квартиры за тринадцать лет не выходила вообще ни разу (ее кто-то бросил на дачах, она голодала, поэтому теперь она боится улицы и из квартиры ни ногой), и чтобы ее единственный близкий человек вот так подхватил за шкирку и пинком в холодный подъезд. И как-то дед сразу перестал вызывать у меня сочувствие.

Тем более, что рассказывать он так никому ничего и не стал. «Однако делиться своей тайной дед не хотел; он подозревал, что загадочный гость прибыл персонально к нему.» Да это прямо дед-заговорщик! Тайный иллюминат, иезуит ордена одиннадцатого года! Иначе откуда у обыкновенного пенсионера такая мания величия? Все-таки обычные люди, найдя у себя под одеялом такое (грубо говоря, инопланетное существо), реагируют несколько... ммм... иначе.

В общем, психологическую достоверность мы вычеркиваем так быстро, что можно было и не подчеркивать. Едем дальше.

А дальше у нас просто-напросто начинается другая сюжетная линия. Ну да, в тексте на двадцать тысяч знаков, естественно, ей самое место, кто бы сомневался. Все те же чудесные метафоры (сердце пойманной синицей — ну нельзя же так таскать чужие штампы, они уже не то, что засаленные, там одних бактерий сколько!) Остается только помахать ручкой старым знакомым уменьшительно-ласкательным: худенькие ручки, йей, привееет! — и волосики, конечно, сюда же.

Вот, кстати, обратите внимание, что если первый кусок еще как-то напоминает современность, то второй — уже классическое «опять двойка» и привет позапрошлому веку, хотя общий герой и там, и там. Вопрос на пятерку: сколько лет доброму дедушке, и как этот Терминатор еще не рассыпался?

Дальше у нас душераздирающая сцена с внучкой, которой дед звонит прямо на занятия и на которую сразу начинает наезжать: «- Здравствуйте, пожалуйста! Чего! Разве так позвонить не могу?» (Спойлер: вот поэтому, дед, внучка тебе так редко и звонит!), и очередная сцена с котом и ливерной колбасой, aka Второе Изгнание Рыжего. Все это, конечно, очень мило, но я даже боюсь напомнить — а как насчет основного конфликта в рассказе? Дед и вот это заразное инопланетное с венчиком?

И рассказ оправдывает ожидания! Спешите видеть — старик жестом фокусника распахивает носовой платок, а там —

Пузико! Пупочек! «Умиляйся, читатель, умиляйся, добром прошу, давай, пока цел!», кричит нам месседж рассказа, и тут, похоже, нужно или со щитом, или на щите, потому что третьего не дано — мы все на одном конкурсе, и рассказ, увы, надо дочитывать. Я к этому моменту уже начинаю кряхтеть по-стариковски что-то такое про наши грехи. (Тяжкие, тяжкие, еще бы!)

Заметьте, кстати, что запах йода этому инопланетному явно не нравится. Как пить дать, биохазард и вирусный вредитель! Выкатывай зеленку, дедуля!

Дальше у нас идет несравненной красоты, глубины и сюжетной важности сцена с бабушкой и внучком, которые рисуют карандашами. Вы думаете, это плохо и не имеет отношения к основному конфликту? Ха! Это вы дальше пейзаж не видели! «Мясистые баклажаны туч переворачивались в пенистом тазу неба.» Я, глядя на эту кулинарную красоту, тихонько сползаю под стол, потому что даже у моего эстетического чувства есть предел: такого совершенства мне не перенести.

В общем, если перевести с языка «сердечек» и прочих душераздирающих метафор, идиоты-дети схватились голыми руками за провода и умерли. Приехал врач, и вместо того, чтобы констатировать смерть и вызвать труповозку, поместил их в машину скорой помощи (а рядом с ней была контора ближайшей фабрики, ага. То есть в дореволюционные времена у нас тут фургоны с микроавтобусами разъезжают. Зашибись. А сотовая связь есть?)

Наркоманская машина скорой помощи, «радующаяся полному газу и невмешательству тормозов» — это вообще пять. Я бы, честно говоря, не стала ставить, что бородатый доктор на ней куда-нибудь доедет.

Естественно, за кадром дети ожили (клиническая смерть в начале двадцатого века? да ерунда. Подвезли эпинефрина и пады из соседнего сериала про Доктора Хауса, вот и вся недолга), добрая бабушка рыдает, все плачут, и одна я робко спрашиваю: извините, а как насчет птички с пупочком и животиком? Рассказ же вроде был про кадавра-Франкенштейна?

Ладно. Возвращаемся мы к дедусе, приходит внучка, и кульки уже ждут торжественного явления инопланетного чуда к народу, но увы, вместо этого дедушка начинает нам рассказывать о волшебном воздействии электротока: и Войну и Мир он в первом классе прочитал, и Рваную Грелку шесть раз выиграл, и о сингулярности спорил да с самим Шелдоном Купером... в общем, по рассказу-то он вроде бы и не несет чушь, но я, честно скажу, заподозрила, что отрыв от реальности тут тот еще. Заодно и птичка с человеческим лицом легко объясняется. В общем, я надеюсь, внучка Маша принесла с собой волшебные таблеточки, хотя я вот тут бы уже стала звонить 003.

На похоронах бабушки я уже откровенно завидовала. Бабушке. Потому что она-то отмучилась, а мы это счастье читаем дальше. Причем к «умились, читатель» тут еще и добавляется пафос, причем в ужасающих дозах. Я бы, конечно, посоветовала дозировать и хоть как-то смягчить настроение до обычного человеческого текста, чтобы читатель — о ужас! — взял и сам испытал эти самые эмоции, но куда уж мне за апельсиновым солнцем и сапожками прохожих. А, и личиком еще. Вообще мне интересно, если собрать все уменьшительно-ласкательные суффиксы, будет больше пятидесяти или меньше? Что-то мне подсказывает правильный ответ, но я боюсь произносить его вслух.

Но самый хоррор у нас остается под конец. Шрам на груди у старика (от электрического удара, помните? вот такой вот интересный шрам, как будто даже и не отпечаток по всему телу, а такая вот штучка... впрочем, не будем) вдруг раскрывается, и оттуда высовывается детская пяточка. М-да. На «Чертовой дюжине», я чувствую, этого текста боялся бы сам Флинт.

А дальше наш старик тихонько берет — и помирает. Оказывается, это ангел смерти прилетел такой веселый и с пяточками (а я говорила, что ничего хорошего от этого кадавра не жди!). И в самом конце наш ангел летит через астрал, открывает ржавым ключом заблокированные уровни, и дальше идет совсем уже страшная эзотерика, концепции христианства, кстати, довольно чуждая и как бы не противная. Но мы не будем увлекаться метафизикой, а просто поздравим друг друга с тем, что рассказ наконец-то закончился.

Но я все-таки посоветовала бы брать пример с классиков и хотя бы делать финал, ясно и однозначно понятный широкой аудитории. Потому что «что это было?» — не та реакция, которой авторы обычно ждут от зрителя, когда в зале включается свет.