Нил Стивенсон «Анафем»

Огромный 900-страничный роман вполне укладывается в русло предыдущего творчества Стивенсона, более того, служит своеобразной «фокальной точкой» для многих более ранних его произведений. Тем не менее следует признать: некоторые мотивы, отработанные в «Анафеме», для Стивенсона и впрямь достаточно новы и нетипичны. Впервые действие переносится в космос, хотя в целом выдержано в русле планетарной фантастики. Впервые все сюжетные линии приурочены к параллельному миру — если точнее, ко вселенной, где справедлива эвереттовская интерпретация квантовой механики. (В «Криптономиконе» просматриваются осторожные намеки на то, что Земля, на которой разворачиваются события романа, не вполне тождественна нашей — взять хотя бы Йглм, но это скорее игра с читателем.) Впервые стержнем книги Стивенсона становится исследование проблемы взаимопроникновения науки и религии: в «Лавине» шумерская мифология прорастала в виртуальную реальность и имитировала ее (вспомним нам-шуб Энки, на практике оказавшийся нейролингвистическим байт-кодом человеческой нервной системы), однако до полной перемены мест дело не доходило. На Арбре же ученые именно что заперты в монастырях-матиках, а светская власть (Saecular Power) тщательно следит за тем, чтобы методы и приемы исследований, проводимых там, оставались прежде всего теоретическими и не выходили из-под контроля своеобразной инквизиции.

Стивенсон в трактовке мыслительных процессов придерживается идей Дойча-Пенроуза, то есть рассматривает человеческий разум как квантовый компьютер, однако рассуждения фраа Джада о природе Нарратива и роли наделенных сознанием существ в истории заставляют предположить, что в действительности вселенная Арбре устроена еще интересней:

В качестве бонуса, прочтя «Анафему», вдумчивый читатель поймет, откуда взялся Енох Роот и почему сваренное им золото отличается по весу от обычного.

Есть у этой книги и один своеобразный недостаток: после нее очень тяжело воспринимается крайняя книга Стивенсона — «Reamde». Масштаб проблем прискорбно мелковат, хотя понятно, что Нилу надо было отдохнуть.

Уфффф. Это было что-то!

Для начала. В физике на самом деле существует проблема понимания того, что есть реальность. Простейший эксперимент из оптики об интерференции поставил вопросы, которые до сих пор не имеют объяснения. То, что якобы было решено квантовой физикой и дуализмом, привело к еще большим вопросам. И главный из них — что такое реальность. Потому что после дуализма последовали вопросы об обратных причинно-следственных связях (а точнее следственно-причинных связях) и т.д. и т.п. Об этом не пишут в учебниках физики, но насчитывается уже более двух десятков философских интерпретаций квантовой физики, которые пытаются ответить на этот вопрос. И именно эта тема стала важным элементом сюжета книги.

Да, это книга — не легкое чтиво перед сном. Первые страниц 100-150 откровенно тяжелы и непонятны. И только где-то с середины книги раскрывается идея автора, и начинается экшн. Впрочем, экшн — это слишком громко для этой книги. Здесь никто не бегает туда-сюда и не стреляет во все движущееся. (Ну хорошо, одна перестрелка все-таки была). Но это и не надо.

Вместо перестрелок происходит полное погружение в иную реальность. А точнее в размышления о том, что ЕСТЬ реальность. Мы, люди, в принципе, не знаем (см выше про физику). Наша физика строит лишь модель реальности, которая может оказаться неверной. Или не единственно верной. Но куда более сложным вопросом является вопрос о том, что есть сознание. И как оно взаимодействует с реальностью или реальностями.

Стивенсон посягнул на эти вопросы. И ему удалось. Он фактически создал шедевр научной фантастики, подобные которым создаются раз в много-много лет, и где слово «научная» добавляется не из привычки. Это есть *Н*аучная фантастика.

Но может это и не фантастика? Может все так и есть в «реальности», а мы этого пока не понимаем и не осознаем?

Если вы для такого не готовы или не любите, то даже не беритесь. Но если взялись, будьте готовы думать.

Безоговорочное 10. На полку, на видное место. Чтобы вернуться еще раз. И не раз.

Все, что написано ниже, мне писать в открытом доступе совершенно не хочется, но элементарная благодарность коллективному разуму велит не жмотиться и расскрыть некоторые спецефические нюансы, не всегда понятные, если не принимать во внимание, что роман этот целиком масонский, — масса деталей вне масонского контекста неизбежно будет упущена. Помните, как «Чапаев и Пустота» называли первым русским буддистским романом? «Анафем» — масонский роман в гораздо большей степени, нежели «Чапаев» — роман буддистский; само по себе это сравнение не точное и нужно мне только затем, чтобы показать, в каком смысле я употребляю термин, а именно в смысле последовательности и приверженности к определенной линии.

В отечественной фантастике жанр переложения Традиций (с большой буквы, имя нарицательное) практически отсутствует. Пелевин стоит настолько особняком, что не все согласны считать его фантастом, хотя для западной фантастики опора на какую-то философскую, мистическую или философско-религиозную школу дело обычное (мне могут привести в контраргумент романы вроде «Волкодава» Семеновой или «Золота Пармы», но тут работает реконструкция, а не опыт живой традиции, в котором неточность невозможна, а фантазии превратились бы в фантазмы; совершенно разные жанры).

Проиллюстрирую это утверждение сравнением «Хроник Амбера» и «Черновика» Лукьяненко. Желязны не эксплуатирует каббалисткую идею отражения центра мира на прочие миры, но живет внутри неё, удерживая принципиальную идею первомира, к которому странствующая по нижним мирам душа не перестает стремиться. Есть масса узнаваемых черточек, вроде Дворкина/Старца, ветхого деньми, внешности Короля, самого количества принцев Амбера, канонного для каббалистического древа, их канонных для сефир цветов, но это уже другая история. «Хроники Амбера» в контексте «Анафема» во всех случаях уместно упомянуть из-за одной значимой отсылки – а именно лабиринта как инициации. Стивенсон как бы намекает, причем вполне ясно, что не просто так берет ту же формообразующую идею, что и Желязны – множественность миров как отражение идеального мира – но следует той же традиции.

Орел наш дон Реба в «Черновике», напротив, берет – через третьи руки, что видно из оторванности формообразующей концепции от любой содержащей её школы – идею отражений, не зная, очевидно, о том, какое место она занимает в культуре, как транскрибируется и как проецируется на плотный мир, приписывая своим мирам порядковые номера и соподчиняя их говорящей связкой «начальник-подчиненный». Такое преврашение мировых философий в обыденную социальность, снижение смыслов, вообще говоря, не должно удивлять — в русскоязычной фантастике традиционно отсутствует «философское крыло», в котором авторы опираются на подробно, в деталях, изученные традиции и школы – что, собственно, можно осуществить, только принадлежа к такой школе самому или, по крайней мере, имея опыт углубления в традицию и возможность проконсультироваться с очевидцами. Литературоцентричность нашей фантастики дает такую оптику, в которой вся фантастика в целом может восприниматься как вымысел и конструкция из собственного пальца автора, и через такую деформирующую перспективу «Анафем» будет прочитан как «роман о университетах».

В западной фантастике есть звезды первой величины, работающие в жанре философского фантастического романа и опирающихся не на взгляд и нечто, а на доскональное знание и следование живой традиции – Толкин, Льис, Муркок, Филлип Дик, Фрэнк Герберт приходят в голову навскидку, дальше можно было бы, хоть и с известными оговорками, назвать целый ряд авторов, использующих символику и каноны своей школы совершенно последовательно.

Это затянувшееся введение мне представляется необходимым для того, чтобы показать – «Анафем» как философский/масонский роман не исключение, но очень большая удача и очень серьезный размах. (Серьезный в том смысле, что выполняет функции не только романа, но обучающей литературы для внутреннего употребления и одновременно ставит — деликатно и с полным соблюдением внутренних правил — некоторые актуальные для современного масонства вопросы. Для большинства читателей это не важно, но для тех, кто хочет разобраться в нюансах, совершенно необходимо держать в голове).

Вот теперь, когда рамки очерчены, перейду к собственно роману.

Надо сказать, было приятно прочесть фантлабовские отзывы. На каком-то другом сайте видела такую фразу «история о интрамуросе, написанная жителем экстрамуроса для других жителей экстрамуроса», — то, что на фантлабе никто не написал ничего подобного, это, конечно, большой плюс. Вообще приятно видеть, особенно на фоне других сайтов, с не такими продвинутыми пользователями, что никому здесь не пришло в голову сравнить матики с университетами и что все поняли если не саму сверхидею, то, по крайней мере, ощутили ее присутствие.

Сверхидей, вообще говоря, здесь несколько.

Центральная, разумеется – ГТМ, Гилеин теоретический мир, в переводе на наш язык – платоновский мир идеальных образов, эйдетический мир. Мир эйдосов и связанные с ним отражения, куда по убывающей доходят чистые идеи в их изначальном виде, что уже относится к неоплатонизму и впрямую связано с основанием масонства в его современном виде. Тут у нас вообще прямая связь с Барочным циклом, но формат отзыва не позволяет подробно остановиться на этом. Важнее для понимания романа заметить, что опрощение современного масонства (слишком открыто, слишком много народа, слишком легкий доступ на вкус некоторых) вытеснило эту основную идею на переферию «иконографии» — мотив ухода от ГТМ с этой позиции превращается в некоторого рода критику и сатиру на такую профанацию.

Другая идея – поликосм, в своем роде оммаж Джордано Бруно (почему в школе нам объясняли суд над ним через следование гелиоцентрической системе, когда на самом деле Бруно был казнен за развитие идеи множественности миров, огромная для меня загадка). Хотя и следует из ГТМ, но имеет собственную фабулу и превращается в отдельную коллизию.

Теглон – очень серьезная, большая сверхидея, данная буквально в нескольких строках, но метафорически описывающая потенциальную возможность человеческого разума – плюс, опосредованно, иллюстрирующая разные системы образования.

Параллельно теглону, дано огромное количество диалогов, подобных платоновским – было бы неразумно рассматривать в лупу их содержание, пропуская сверхидею самих диалогов. Они могут быть интересны или нет, содержать будоражащие истины или разбирать рутинные воспитательные приемы, не суть – важно само их наличие в тексте и в мире концентов, превращающееся в сборник примеров. Форма обучения через диспуты была основной формойобучения в средневековых университетов и унаследовалась институализированным в 1717 году масонством, но точно так же, как и фиксация на мире прообразов, размылась со временем до такой степени, что множесто людей внутри воспринимает эти рабочие диспуты как возможность высказаться, а не как способ формирования риторики и логики.

Кроме того, в Анафеме описано масонство, скажем так, более лучшее, чем то, что существует – соотносящееся с реальными принципами и уставами, но в условиях мира, приближенного по лучу эйдосов к центру, в сравнении с Землей. О том, что Арб является миром, в котором слышать ГТМ и следовать его прообразам легче, чем на Земле, говорится прямо, хотя если не знать, куда смотреть, можно этому не придать значения – тем не менее, это очень важная, практически центральная модель, выстраиваемая Стивенсоном тщательно, не только через устройство матиков и концентов, нереальных для нас, но и через целую россыпь намеков и идеализаций. При том, разумеется, что Арб – не земля золотого века и не райская обитель, но в том смысле, что те, кто слышит гилеин мир, может вступить в концент – конценты же, в свою очередь, являются таким недостижимым для нас местом, в котором соединено все лучшее, что может быть в жизни человека (возможно, кроме детей).

О масонском содержании романа скажу как человек, знающий тему изнутри (впечатление не только мое): следы расскиданы в изобилии, Стивенсон явно не планировал скрыть эту линию. Фактически, её может прочесть любой, кто сколько-то интересуется вопросом и знаком с литературой по нему. Первые пятьдесят страниц, довольно однообразно описывающие устройство концента, дают вспышку безусловного узнавания, но еще не уверенности; провенир, то есть ритуал, приуроченный к полудню – время, когда масоны ритуально открывают работы (вне зависимости от реального времени суток, в начале масонского ритуала оглашается полдень, как начало времени работ) и платоновские тела, выполняющие роль часовых отвесов, начиная с необработанного камня, с точностью повторяют символические фигуры масонского храма – необработанный камень и куб , присутствующие во всех ложах и более сложные фигуры, с которыми сталкиваются лишь масоны высокого уровня посвящения. То, как Стивенсон выводит эти масонские ритуальные предметы, — внутри полуденного ритуала и одновременно внутри храма, по описанию недвусмысленно напоминающего «Тайны готических соборов», популярное масонское чтение, — составляет вполне прозрачное сообщение, которому не хватает совсем немного до полной убедительности.

Наконец, примерно на сотой странице, описывается скульптура Кноуса, — фактически, сакральной фигуры, с которой начинается иначество. В это время облако имен и идей уже начинает конденсироваться в узнаваемые концепты, а Кноус уже отождествляется с Платоном и одновременно с Пифагором – фигуры для масонства базовые, родоначальные. Есть, однако, еще один персонаж, символизирующий прародителя и первого масона – архитектор Хирам, строящий Храм для Соломона. В масонстве это фигура совершенно исключительная и практически обожествляемая, если можно так сказать о традиции, изначально чуждой персонализированной религиозности.

Изваяние Кноуса содержит не только классические атрибуты масонства, они же инструменты строителя; Кноус атрибутируется как архитектор, а его история повторяет, хоть и не дословно, историю Хирама. Откровение к нему приходит в виде треугольника – сакрализированной масонской фигуры; дальше Стивенсон объясняет сакральность через неизменность и потому идеальность прообраза. Чтобы это стало понятней, вспомним Полярную Звезду, сакрализированную как единственно неподвижную точку неба. Пифагоров треугольник, изображенный на корабле пришельцев, к слову сказать, лишнее напоминание масонской темы – украшение в виде этой фигуры может носить лишь прошедший через должность Великого Мастера, а именование инопланетян Геометрами....ну, тут просто руками разводишь, настолько ясное указание делает автор уже не на генеральную линию, а на ту трактовку масонства, какую он выбирает из некоторого (небольшого, впрочем) набора, принятого во внутреннем употреблении. После такого прямого сообщения – и после постепенной к нему подготовки — Стивенсон разрабатывает идею масонства неуклонно и совершенно ясным образом.

Для понимания этой стороны романа надо знать, что линии современного масонства хоть и не находятся в конфронтации, но довольно сильно расходятся между гуманистическим французским, филантропическим американским и изначальным символическим (можно сказать, герметическим) английским, плюс некотрые экзотические небольшие уставы, вроде христианского шведского или эзотерического египетского. В реальности в любой стране спокойно сосуществуют все направления, а общий канон для всех одинаков и основан на геометрии и идеальных первообразах, но скрытая напряженность между халикаарнийц ами и процианами (как зыбкая параллель между уставами, посвящающими свои работы Великому Архитектору или «прогрессу человечества»), а также определенную отдельность христианских лож, выведенных как инаки-богопоклонники Арба, отражает реальную ситуацию.

Для серьезного читателя интересен сам факт того, что Стивенсон обыгрывает острые вопросы современного масонства – допустимость смешанных лож (мужчины и женщины работают вместе) и старую дискуссию о непрерывности передачи («бывали времена, когда из-за эпидемий или внешних событий конценты становились безлюдны, но через полвека онивосстанавливались»); произвольно изменяемая история против удержания сакральности эйдетического мира герметиками — еще одна, очень громкая аллюзия на сожжение документов (никто не знает каких, но сам факт их уничтожения зафиксирован) при институализации масонства в его нынешнем виде; неуклонное повторение темы древности организации и неизменности ритуалов — своеобразная подпись в преданности идеалам. Последнее тоже представляет особый интерес с точки зрения масонского вектора «Анафема» — на внутреннем языке Стивенсон просит не трактовать выраженные в романе сомнения (Отпадение от ГТМ и запрет Преемства) как критику института, но как неприятие нововведений и профанации.

Тут я, пожалуй, остановлюсь, — мои комментарии еще три страницы назад превысили приличные отзыву размеры, а продолжать можно долго.

Присоединяясь к ряду нижевысказавшихся комментаторов, хочу добавить один, пока упущенный момент. Это да, умная, сильная, развивающая книга — но это еще и ужасно смешная книга. Ну, понятно, не для всех.

«Возьмем Адсона Мелькского и засунем его в Гимн по Лейбовицу! Нет. Пусть их будет человек пять-шесть таких адсонов. А за ними пусть приглядывают три-четыре Вильгельма и...и... давайте еще Гэндальф. И выбросим их всех в открытый космос встречать чей-нибудь корабль поколений. Так выбросим, по хайнлайновски — с шпигатом для блевать и с веревочками на поймать друг друга. И пусть там еще будет какое-нибудь псевдорелигиозное пророчество. В адсонов уже не влезет? Тогда пусть оно будет у инопланетян. И Шао-Линь. Не, не у инопланетян, а то адсонам будет хана, ну, в постапокалиптике такой себе шаолинь, чо. А! Все слова, которые у нас в языке стянуты с древнегреческого, перегоняем в латинские, все с латинскими корнями — в древнегреческие. («и напечатал десяток цветных люкскрибий») Все равно все поймут, но пусть помучаются. И еще давайте Урсулу ле Гуин на что-нибудь обворуем. Например, эмиграция через полюс! И тоже чтобы почти все умерли уже после арктического перехода. И Спину одним глазом подмигнем. И пусть Жюль Верн ест мисо с морепродуктами. А то ишь, Сайруса Смита заставил же ж ракушек жрать — пусть теперь сам попробует!»

При том, что и подумать есть о чем, и просто сюжет захватывающий — за вот этот ржачный слой «я знаю, какую книжку вы тоже любите» автору гран-мерси!!!

ну и еще, пожалуй, стоит отметить, что связующей осью всего текста является символ открывающихся дверей. Тяжелых, физически сложных, сквозных из неизвестности в неизвестность, навстречу опасностям — открывающихся медленно и со скрипом. Ими книга начинается, ими книга заканчивается, но меняется — и как меняется! — масштаб.

Вот и пролился , наконец, бальзам на душу, истосковавшуюся по твердой и качественной НФ. «Анафем» — книга, которая удовлетворит всех поклонников жанра, поскольку автор умудрился втолкать в нее все: от нашествия пришельцев и космических полетов, до социальных и философских идей и современных научных теорий пространства-времени, сознания и информации.

Сразу хочу взять обратно свои, не раз высказываемые в отзывах, слова о склонности современных авторов к описательным излишествах и неудобоворимым словам. Все — от таланта! А раз меняю свое мнение/но только в отношении этой книги!/, то и остановлюсь на этих моментах.

Мир Арба, в который мы попадаем, имеет хорошо разработанную историю и мифологию, за что отдельное спасибо писателю: поступки героев и все события имеют свою логику и не вызывают недоумения. Радует и главный герой. Он крайне симпатичен: не бездумный, играющий мышцами супермен или заумный ботаник, а вполне понятный молодой человек, умный и талантливый, немного наивный, немного романтичный и мечтательный, не лишенный чувства юмора. Он обитает в одном из полумонастырей, жизнь которых описана детально — ведь она создана самим писателем. Это описание занимает довольно много места, но поистине интересно узнавать о всех тех правилах и препятствиях, которые выдумали мирские власти, иерархи и специальная инквизиция, чтобы наши отшельники-мыслители не выдумали чего-нибудь способного вновь низвергнуть цивилизацию Арба в катастрофу.

Мир же за стенами оазисов науки прописан схематично. И зачем: ведь он знаком каждому из нас — с новостными каналами, блокбастерами, мобильниками, автомобильными пробками, социальной несправедливостью, гопниками, наукофобией и религиозными фанатиками.

Отдельно стоит сказать о философских спорах и научных диспутах. Одно это может испугать кое-кого из читателей. Но благодаря простым примерам, все рассуждения героев становятся ясными и понятными, как в хорошей научно-популярной статье./ чего только стоят «кальки» в послесловии — занятно и забавно/.

Каждому порядочному миру с богатой историей и мифологией нужен язык. И Стивенсон создает не просто слова, а делает их участником событий. И это не напрягает: за каждым «выдуманным» словом легко и быстро начинаешь угадывать знакомые явления. А четко разработанный словарь не просто объясняет значение этих слов, но позволяет проследить их эволюцию, понять сложную символику всего романа. Поэтому , отдельное спасибо переводчику, который смог передать эту достаточно сложную часть книги.

И как же здорово, когда все разнообразные сюжетные ходы и линии сходятся в конце в одной точке, и понимаешь всю соль и долгих философских споров героев, описаний и даже словесной игры. Когда все прочитанное обретает смысл: каждое наше слово, действие и даже мысль может иметь последствия и их эхо прокатится по бесчисленным линиям вероятности.

А жизнеутверждающая идея: мир — это не холодный космос, где мы лишь ничего не значащие пылинки, а повествование, бесконечная история, в которой мы не статисты, а рассказчики, ставит книгу в ряд лучших образцов НФ.

Игры разума Нила Стивенсона

Я стараюсь слишком не прикасаться к жанру «Твердая НФ», ведь мне, гуманитарию, часто трудно понять происходящее. Но тем не менее, «Ложная слепота» прочитана, «Дюна» прочитана, позади и «Князь Пустоты» (хоть и фэнтази, но сами понимаете). Все эти книги мне понравились, хоть и дались с трудом. Теперь решил ознакомиться с творчеством Нила Стивенсона. Прежде, чем браться за «Криптономикон» и связанные с ним книги, я хотел прочитать что-нибудь самостоятельное. Так и набрел на «Анафем». Скажу сразу – данный роман резко отличается от «Ложной слепоты», от «Дюны» и «Князя Пустоты». Причём в резко положительную сторону. «Слепота» была сложна нагромождением тяжелых терминов, «Дюна» — обилием философской мысли, «Князь» — многочисленными именами, названиями и непонятными терминами. Нил Стивенсон очень заботлив к своему читателю, что подкупает с первых страниц.

В «Анафеме» читателя ждет предисловие и словарь, который есть после романа, но есть и внутри книги. Каждая глава (они условны и выделены звёздочками) предваряется каким-то одним термином, который, как правило, будет использован в этой главе. Это очень упрощает чтение, хотя и не сводит его к чисто развлекательному. Но Стивенсон пошел гораздо дальше. Почти все названия и термины, которые он придумал, основаны на всём, что нас окружает. Придуманные им термины очень созвучны с нашими. Например, экстрамурос и интромурос (экстра – вовне, интро – вовнутрь; мурос – мир, в итоге мир вовне и мир внутри). Или жужула (из контекста тут же понятно, что это аналог смартфона). Некоторые теории тоже взяты из нашей жизни. «Весы» подозрительно напоминают «Бритву Оккама». Однако, явно не все теории и идеи Стивенсон забрал из «нашего мира». Чувствуется, что у автора за плечами есть и кое-что свое, особенное.

Что касается сюжета, то… Вот тут всё-таки Стивенсон утрачивает преимущество. «Анафем» — длинный роман (больше «Властелина Колец» или «Анны Карениной»). Автор очень неспешно ведет повествование, первый проблеск интриги появляется только после прочтения 1\5 книги. И это только проблеск, формируется она ещё пару сотен страниц, и вот уже треть произведения позади. Интерес к прочтению от этого несколько угасает. Хотя, надо признаться, что Стивенсон открывает тему контакта с совершенно новой стороны. Это отнюдь не типичный сюжетной ход, что присущ американским фантастическим боевикам, где люди и пришельцы устраивают на пару Армагеддон, это что-то похожее на приём Уоттса в «Ложной слепоте», но под несколько другим углом.

В плане героев автор достаточно неплохо постарался. Раз – эдакий увлеченный десятилетник, который, впрочем, помимо тонкого ума обладает толикой авантюризма, что вовлекает его в нужные и ненужные приключения. Раз не вызывает особого сопереживания, но вызывает интерес. Лио – шут и повеса, он придает повествованию легкость и иронию. Ороло – мудрец, что тут ещё скажешь. Герои в «Анафеме» занимают отнюдь не главную роль, они – способ подачи эпохального по содержанию материала, о котором речь пойдет ниже. Иначе говоря, персонажи хороши, но далеки до идеала раскрытия, что, однако, нисколько не портит книгу.

Содержательно «Анафем» полон смыслов и подтекствов, в которых легко захлебнуться. Поскольку всё это подходит под категорию «СПОЙЛЕР», то пропустите этот абзац, если не читали. Итак,

Заключение: при всех своих минусах (вялый сюжет, обычные герои, громоздкие концепции, очень заторможенная интрига) книга очень и очень хороша. Читать её интересно, идеи Стивенсона, пусть и почерпнутые у ученых, завораживают. Это первая, но не последняя вещь, что я прочту у автора.

Это просто праздник какой-то. Со времён Лема – лучший НФ-роман из прочитанного мной. Ранее у Стивенсона читал пару киберпанковских книг, достаточно оригинальных и любопытных, но такого впечатления не произвели.

Аннотация, к сожалению, не вполне точна (если б не это, возможно, познакомился бы с «Анафемом» чуть раньше) – учёные «религиозным орденом» не являются, хотя здесь их сообщество обладает схожими внешними атрибутами, что как раз многопланово обыгрывается.

Автором создан целый мир с семитысячелетней историей философии и науки, одновременно и похожий на земной многочисленными аллюзиями, и отличающийся. Наличествуют собственный придуманный язык (с опорой на древнегреческий) и хронология. Сеттинг показывается глазами взрослеющего героя – юного «инака», имеющего право выходить за стены обители лишь раз в десять лет. Повествование оттеняется моментами с великолепной иронией. Переводчику отдельный респект за качество проделанной грандиозной работы. Людей, называющих это «нудятиной», искренне жаль.

Дальнейшее развитие событий с «динамической» приключенческой частью, правда, несколько уступает описаниям с размышлениями и диалогами.

Главным минусом, на мой взгляд, служит невнятность в механизме действий сверхсил пресловутых инкантеров, «меняющих будущее». Тут автор опирается на спорные концепции Пенроуза в части способностей человеческого мозга управлением квантовыми эффектами. Если выбор «оптимальных вариантов развития», в принципе, ещё понятен, то как при этом могут переноситься воспоминания других людей? вот здесь как раз детальное пояснение с диаграммами состояний, как в других «кальках», не помешало бы.

Все остальные развешенные ружья выстреливают исправно.

Моя оценка: 10 (с минусом) из 10

Надо ли читать: ценителям философской научной фантастики – обязательно!

Ненаучная фантастика.Не обижайтесь коллеги,но меня всегда смешит, когда читатели начинают разбирать на детали автора, зацепив, что по учебнику Малинина-Буренина молекулы движутся не в том направлении, что написано в книге...Да на то и беллетристика, тем более фантастика.

В Анафем вообще нет ничего научного,хотя это не жанр юмористической фантастики, а как бы «серьёзная». Созданный Стивенсоном мир вообще не может существовать в реальных физических законах. Но почитайте, ведь это же класс!!! Меня часто пробивали аналогии с Алисой Кэррола или Швейком Гашека. Персонажи, диалоги, описываемые события — все это можно считать полным бредом, если за этим не видишь совершенно реальной жизненной философии. И ещё позитив, что тоже здорово на фоне засилия суицидной литературы.

Не могу не высказать восхищение сумашедше «в точку» переводом Е.Доброхотовой-Майковой, которой удалось не просто здорово передать стилистику и слог автора, но и с потрясающим «серьёзным юмором» найти русские аналоги слов-терминов, которых вообще нет в языке!

Арб – это планета, на которой в силу ряда причин учёные проводят исследования в своего рода монастырях, отрезанные от внешнего мира, скованные набором обязательных к исполнению правил и сильно ограниченные в технологиях – им доступны лишь самые примитивные приборы, немногим лучше земных средневековых. Инаки (так зовут на Арбе монахов-учёных) в каждом матике (так зовутся сами монастыри) делятся на группы – те, кто дал обет не выходить из матика год, десять лет, сто лет, тысячу лет... Однако, когда истекает этот период инаки могут выйти из матика, а обычные люди могут зайти внутрь. Эти дни называются аперт. События романа начинаются за несколько дней до очередного десятилетнего аперта. Главный герой книги, инак Эразмас (скажем так, не самый лучший из своего матика) и несколько его друзей оказываются втянуты в некие странные события, которые старейшины матика, а также правители внешнего мира тщательно стараются скрыть, но которые могут в очередной раз изменить всю историю Арба.

Вообще, как и в случае с предыдущим произведением Стивенсона – «Барочным циклом», описать сюжет «Анафема» очень непросто. Слишком много всего упаковано в эту книгу. Здесь монашеский быт, философские диспуты, под которые автор выделяет целые главы, описание истории и культуры целого мира, похожего на наш, но не настолько, чтобы перепутать, и всё это нанизано на научно-фантастический стержень – историю первого контакта. Забегая вперёд, хочу сказать, что эта тема раскрыта в «Анафеме» на мой взгляд, пожалуй, наиболее правдоподобно, со времён «Контакта» Карла Сагана. Сочетание всех этих элементов настолько гармонично, что восьмисотстраничный роман читается влёт. Даже жаль, что «Анафем» – это не трёхтомник, как «Барочный цикл».

Традиционно для Стивенсона, одной из основных движущих сил созданного им мира являются идеи. Даже не так – Идеи. С большой буквы. Они заставляют персонажей что-то делать, они заставляют расти над собой, совершать героические поступки. На этот раз автор выбрал для подробного исследования философию Платона, в частности его теорию идей и учение об идеальном мире. Но Стивенсон изменил бы себе, если бы ограничился лишь одним философским направлением. Помимо плаотнизма автор ссылается на Лейбница (который уже был раньше персонажем «Барочного цикла») и Курта Гёделя. Кроме этого в книге читателю встретится теорема Пифагора, «бритва Оккама», теория о том, что работа мозга строится на квантовом принципе, высказанная Роджером Пенроузом, обсуждение антропного принципа, что-то от феноменологии Гуссерля и множественности миров Льюиса, а также, я уверен, много-много других концепций. К сожалению, я не настолько подкован в философии и фундаментальной науке как автор, потому вряд ли смогу перечислить все идеи, которыми Стивенсон виртуозно жонглирует.

Не запутаться во всём этом разнообразии читателю помогает структура романа, которую лично я для себя условно разделил на пять примерно равных частей:

- В первой автор описывает быт инаков, их матик, основные правила, определяется с терминологией. Да, кстати, насчёт терминов – Стивенсон развлекается словообразованием, черпая для речи своих героев словечки то из греческого, то из латыни, и щедро рассыпая по страницам новояз. Настолько щедро, что первую сотню страниц книги невозможно читать, не заглядывая постоянно в специальный словарик, размещённый в конце. Причём, меня не оставляет чувство, что Стивенсон – тонкий тролль, ведь составлен этот словарь так, что объясняя одно слово, он ссылается ещё на несколько других, значение которых тоже нужно смотреть в словаре... Это ещё не сепульки, но уже где-то рядом. Тем не менее, со временем к этому языку привыкаешь. Я временами даже замечал за собой, что пользуюсь словечками из «Анафема», когда обдумываю ту или иную задачу. Больше всего эта часть, напоминает «Имя розы».

- Вторая часть романа более насыщена философскими идеями, а также подробностями жизни матика. Автор знакомит читателя с основными направлениями научной мысли и разными течениями философии Арба, предлагая эрудированному читателю своего рода угадайку – распознают ли они, какой земной философ скрывается за арбским именем? Примерно здесь же начинает завязываться основная интрига романа. Герои задаются вопросами, но не могут найти на них ответы – у них нет возможности получать сведения о происходящем из внешнего мира, а проводить собственные исследования, для того чтобы разобраться, им строго-настрого запрещено.

- Третья часть романа – вместе с главными героями мы наконец-то узнаём, в чём сыр-бор, и неторопливое движение событий первых двух частей сменяется каким-никаким действием. Здесь же, в платоновских диалогах раскрывается суть тех учений, в которых читатель узнал раньше, а главный герой узнаёт об окружающем его мире намного больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Разумеется, вместе с ним сведения об Арбе получает также и читатель, который, следуя за главным героем, пересечёт полпланеты.

- Четвёртая часть практически полностью построена на диалогах. Причём уже настолько сложных, что я, привыкший к скоростному чтению, споткнулся мыслью и начал читать как можно более медленно и вдумчиво. Именно в четвёртой части излагаются самые сложные, но в то же время и самые интересные концепции – пару раз, читая в транспорте я даже проехал свою остановку, увлёкшись диспутом персонажей. На что это похоже? Представьте себе разговор нескольких древнегреческих учёных (в том числе и Платона), которые вполне свободно способны рассуждать о квантах и параллельных мирах. Представили? Вот так вот выглядит четвёртая часть «Анафема».

- Ну и наконец пятая часть – на мой взгляд, самая неинтересная в книге – посвящена стремительному действию. На нескольких страницах автор описывает события сразу нескольких дней, заставляет персонажей преодолеть десятки и сотни тысяч километров, но это увлекает намного меньше, чем застольные обеденные беседы мудрых инаков. К тому же развязка оказывается слишком смазанной – все проблемы и вопросы романа решаются так легко, что в это просто не верится, выстраиваемые автором саспенс и интрига рушатся, а финал книги и вовсе похож на удар лбом об стену со всего размаха. Если всё было так просто, зачем нужно было городить все те дебри на предыдущих шести сотнях страниц? Хотя, это риторический вопрос, вполне понятно зачем – эти шестьсот страниц прекрасны сами по себе, и даже смазанный финал не может их испортить.

Отдельно в конец книги вынесены приложения – три задачки (три калька – по-арбски), которые упоминаются в тексте, уже упоминавшийся выше словарик, и послесловие автора, в котором тот рассказывает об истории создания романа, источниках вдохновения и идей, и вообще подводит итоги работы над книгой. Читаются эти приложения, кстати, не менее интересно, чем сама книга.

Резюмируя, «Анафем» – произведение, нисколько не уступающее «Барочному циклу» по насыщенности деталями и идеями, с тщательно сконструированным миром, в который сначала сложно поверить, но который по мере чтения становится всё более понятным, стимулирующее к самообразованию и постижению мира, но со несколько смазанной концовкой, и недопустимо короткое, при всём своём исполинском объёме.

На мой взгляд самый сильный НФ-роман последнего десятилетия. Книга — которую ХОЧЕТСЯ перечитывать. Кому то не нравятся (или не могут найти внутреннего объяснения) нераскрытые моменты? Задумайтесь: чем питались многотысячные стаи лесных эльфов в Лихолесье или стада гномов в Эреборе. И снизойдёт на вас успокоение))))

Прекрасная книга. Даже и сказать особо нечего. Настоящая НФ, я уж и забыл, когда в последний раз читал такое. Нынче уж больно много подделок.

НФ-литература — она ведь помимо того, что должна быть литературой, должна еще и направление показывать. Примерно так — если ты немного подучишься, мир для тебя станет намного, намного интереснее.

Таких книг, увы, сейчас писать никто не хочет. Частично потому, что писатели обмельчали, собирать материал и готовиться к написанию явно не комильфо. А с другой стороны — читателей, жадных до новой интеллектуальной работы становится все меньше и меньше. Все как-то больше развлечений ищут.

Спасибо Стивенсону.

Пожалуй, лучшее, что читал за последнее время. Давит на все центры удовольствия сразу. С одной стороны захватывающий сюжет, с другой — по-настоящему серьезное содержание многих диалогов и размышлений. Серьезная часть смогут полностью оценить только те, кто когда-нибудь всерьез готовился к сдаче кандидатского минимума по философии или хотя бы интересовался историей и философией науки на уровне университетского курса (да, там не только Платон и Аристотель, но и гораздо более современные проблемы). Остальным наверное все эти диалоги будут скучноваты.

Ну и да, книга огромна по размеру (то есть количеству страниц), но это не угнетает, поскольку хорошей книги должно быть много.

Начало тяжелое, втягиваешься в сюжет долго, но потом начинаешь кайфовать от книги. Полный восторг. Мир, где занятие наукой стало религией со своими канонами и обрядами, потрясает. Эта книга даже не в первую очередь художественный шедевр, а мотивационный, поучительный учебник, пособие по тому что любую сложную в мире вещь можно додумать, продумать, выдумать чисто теоретически, рассуждая логически и на основе научных знаний не прибегая к практическому опыту.

Книга — обалденная. Но — не для каждого.

Нужно просто уже любить Стивенсона и верить ему.

Первая сотня страниц — тяжело. Непонятный мир, много незнакомых слов.

Зато потом, когда начинаешь включаться, узнавать за незнакомыми именами — Декарта, Платона, Оккама — уже другое дело.

И действие тоже не сразу начинается. Вернее, начинается-то оно сразу, но ты пока не понимаешь, что это уже завязка.

Требует, как и остальные книги автора — хотя бы минимального культурного уровня в области философии (и физики).

Если убрать налет Иномирья — та же тема, что и Ртуть.

Кому это неинтересно — лучше не мучиться.

Тут и тебе и Игра в бисер, и Имя розы, и много чего другого в качестве аналогии.

Огромный респект Доброхотовой-Майковой. Труд по переводу — восхитительный. Один жёстик чего стоит.

Обязательно перечитаю позже.

С огромным удовольствием прочитал эту книгу.

Первая часть романа чем-то напомнила мне «Игру в бисер» Германа Гессе. Считаю, что для фантастического романа такое сравнение очень лестно. Но помимо интеллектуального пласта, затрагивающего историю и философию науки, методологии исследований, в книге еще очень яркая приключенческая составляющая. Во второй половине сюжет раскручивается с такой скоростью, что от книги невозможно оторваться и даже начинаешь немного с сожалением вспоминать о том, как плавно и неторопливо текли события вначале.