Анна Китаева «Окончательный диагноз»

Почему решил прочитать: достал сборник «Беспощадная толерантность» с полки, чтобы почитать рассказ Дивова «Между дьяволом и глубоким морем», номинанта аж на шесть фантпремий, ну и решил заодно другие короткие вещи из сборника прочесть.

В итоге: выход сборника «Беспощадная толерантность», точно указывает нам на дату консервативного крена в российском обществе 2010-х годов. Политкорректность и толерантность, услышали авторы сборника, это пороки Запада, и теперь можно топтаться по тем, кто не похож на других, высмеивая и утрируя до гротеска. Сборник купил, ибо думал что будет, в первую очередь, смешно.

В «Окончательном диагнозе» общество с помощью службы социальной стабильности, мнемошлемов и психокоррекции прививает гражданам самые дикие извращения, называя это социальной адаптацией, а весь творящейся беспредел – толерантностью. Гетеросексуальных однолюбов, не поддающихся соцадаптации, меньшинством не считают и выстреливают ими в космос.

Всё.

Главный герой, Мужик с высоким IQ, решил просто сдаться, забыв о том, что в любой Системе есть дыры и с любой Системой, при желании, можно и нужно бороться. Но он решил самовыпилиться. Мужик, чо.

3(ПЛОХО) и, главное, несмешно.

Я вообще-то истинный атеист, но всегда был сторонником религии в части отношения к семье. Семья всегда должна быть на первом месте по отношению к работе, цели в жизни, обществу, патриотизму и всему остальному вместе взятому. А потому такое общество, как нарисовано в рассказе, мне просто не по душе и здесь уж терпимости не будет. И не надо смешивать демократию и распущенность, действительное с призрачным. Эволюция сотрет все эти выверты, которые породили врачи, а социологи назвали проблемой медикализации общества, когда она (медицина), начинает решать социальные проблемы общества. А рассказ на любителя сверх толерантности.

Сначала было весело: «человек, которого хотят все» свалил наповал... А потом стало грустно как-то и жутко. Потому что дружба — это патология, устоявшихся пар на участке должно быть меньше определенного процента, IQ низкий... Да и вообще радости от жизни в таком обществе нет.

И всего лишь 15 минут на то, чтобы почувствовать себя нормальным человеком.

Странная попытка совместить тоталитарный режим с, присущей демократии, терпимостью.

Полагаю, автор чего то недопонимает в принципиальных вопросах социодинамики, проявляя при этом элементы нетерпимости к сексуальным меньшинствам.

Поэтому рассказ назвать интересным не могу — анализ возможностей не получился.

Кодовая фраза этого тяжёлого рассказа, по моему убеждению, это не про IQ. Хотя, каждый видит кодовой фразой что-то запомнившееся ему лично. Для меня такой фразой стала фраза: «В те далёкие дни нас назвали бы друзьями. Но сейчас в списке утверждённых Конституцией и одобренных к использованию патологий дружба не значилась». Вот это действительно страшно! Страшно было бы очутиться и жить в таком обществе. Да и что за жизнь была бы? Прямой путь от коррекции к коррекции, и так до капсулы с 15-минутным запасом воздуха.

И, дай Бог, чтобы описанное в рассказе так и осталось фантастикой на все времена! Хотя, нынешние темпы наступления «толерастов» уже привели к появлению «родителей №1 и №2», да и ювенальная юстиция в ряде стран позволяет себе такое, что на моей лысине «фантомные волосы» встают дыбом!

Я не могу сказать, что рассказ понравился, и так же не могу сказать, что он плохой. Но впечатление на меня он произвёл, поэтому и ставлю 7.

Кодовая фраза рассказа – «у тебя IQ до сих пор выше ста – никакие коррекции не берут». То есть, в гомо уходят не самые... г-мм-м... умные. Вероятно.

И что прикажите делать тем, у кого «выше ста»? Тем более, если от тебя ушла любимая – сменила пол? Только промучиться несколько лет и реализовать свое конституционное право. Право на окончательный диагноз… Горько-ернический гимн психологической безысходности из аномального общества.

Kagerou написал хорошо, добавлю чуть-чуть :)

На самом деле, задумка есть — но написано погано.

Перебор с толерантностью — как и вообще доведение любой тенденции в обществе до абсурда — неплохой ход.

Но писать при этом тоже надо уметь, да.

Великолепный, злой рассказ, о обществе забывшем семейные ценности, Хотя, даже нет, не забывшем. Правильно будет сказать — предавшем, ибо, что ещё можно сказать о мире, в котором выходит неофициальная разнарядка: на район – не больше пятнадцати процентов постоянных связей, независимо от пола и количества супругов. Общество, где изгоями становятся абсолютно нормальные, здоровые люди, только вот, расправляются с такими героями далеко не толерантными методами.

В общем: я бы не смог жить в таком мире. Дайте мне мой, конституционно гарантируемый пятнадцатиминутный запас воздуха и идите ко всем чертям!

Вместо эпиграфа:

Ну, про грудь я вам уже сказал. Что еще? Рот, как капкан, глаза, как льдышки, голубые такие, довольно хорошенький носик и волосы цвета спелой пшеницы. – Он помолчал, мысленно проверяя цепь своих сравнений – не выскочил ли у него случайно еще какой-нибудь «клиш». Убедившись, по всей видимости, что он в этом отношении чист, бармен удовлетворенно кивнул головой и повторил: – Вы ее сразу узнаете.

Эд Макбэйн, «До самой смерти»

Обычно первый рассказ в сборнике ставят так, чтоб он не был самым «убойным», но задавал общую тональность и давал представление о среднем общем уровне.

По рассказу Анны Китаевой можно сделать вывод, что общий средний уровень сборника обещает быть чрезвычайно низким, и даже супруги Прокопчик с Кагановым дело не спасут. Это написано плохо. Это написано убийственно плохо. Эпиграф видели? Так вот, по сравнению с анной Китаевой хозяин бара «Веселый дракон», чья речь вынесена в эпиграф — тонкий и оригинальный поэт.

тоска вдруг накрыла меня, как океанская волна, с головой. Все и каждый в этом заплеванном скверике нашли свое место в жизни – и только я один не знал, что с собой делать.

Я взревел раненым слоном. Ну, или буйволом, не знаю.

Он картинным жестом сдернул с носа черные очки и заглянул мне в глаза.

Я изо всех сил встряхнул лысого, словно он был не человек, а манекен.

Когда глаза открылись, лысый уже скинул туфельки и удирал, сверкая босыми пятками.

Языковыми клише дело не ограничивается — клиширован сюжет (героя, не желающего подвергаться бесконечным коррекциям, общество уничтожает), клишированы образы (гей карикатурно-феминен, герой обязательно программер — а кем еще может быть герой современной пост-советской фантастики? — и не умеет готовить — а зачем «нормальному» мужчине уметь готовить? — доктор обязательно резонер). Но и это еще не все — даже из клише мог бы получиться хороший пастиш, если бы детали были подогнаны друг к другу и достигали той концентрации, при которой получается уже сатира. Но они никак не подогнаны, оно вообще не согласованы. Почему на лестничной клетке воняет изоляцией? Это играет какую-то роль в дальнейшем развитии сюжета? Почему при тотальной коррекции мозгов в головах героев сохранились патриархатные стереотипы «кто женщина, тот и готовит еду»? Что, все разрушать можно, а патриархат — этосвятоэ? Как вообще до жизни такой дошли? Почему все согласились с коррекцией? Почему, когда возлюбленная главгера сменила пол, он попросту не выпросил себе гомосексуальную коррекцию? И кстати, почему она сменила пол? Нет ответа.

И наконец. Социальная сатира — жанр очень сложный, требующий хорошего владения пером и хорошего знания предмета. Чтобы написать «Уловку-22», нужно отслужить в ВВС США. Чтобы написать «Остановите самолет, я слезу», нужно быть советским евреем. Вы поняли, к чему я? К тому, что в наших странах, истерзанных проблемами посерьезней, чем political correctness gone mad, прежде, чем писать о беспощадной толерантности, нужно хотя бы в общих чертах составить себе представление об обычной.