Владимир Набоков «Венецианка»

Для понимания и погружения в этот рассказ нужно учитывать тот факт, что Владимир Набоков был синестетом с рождения. Для него звуки имели форму и цвет, также как и цвета обладали созвучиями, поэтому любое произведение искусства воспринималось сразу на нескольких сенситивных уровнях, оказывая влияние гораздо большей силы и могущества, чем на обычного человека. Всех персонажей можно условно разделить на типажи в зависимости от их отношения к прекрасному: полковник — достаточно простой и тривиальный человек (в чём он сам признаётся), он ценит красоту в том чопорном смысле, когда живопись выполняет задачу скорее интерьерную, чем эстетическую, её цель в случае полковника — радовать его глаз и глаза гостей его замка; Симпсон — полная противоположность полковнику, человек настолько сенситивный, что окружающий мир ему порой представляется целой анфиладой красок и созвучий, гармонично смыкающихся в его сердце; Магор — когда-то он был точно таким же как Симпсон, но со временем утратил подобную чувственную созерцательность за ненадобностью (он посчитал это опасным) и посвятил себя реставрационному делу и продаже произведений искусства таким ценителям как полковник, красота для него перестала быть чем-то фантастическим и непознаваемым, уступив место практичности и умиротворению; Фрэнк, сын полковника — человек, который всю жизнь сопротивлялся своей природе, будучи одарённым художником, он считал, что занятие это недостойно благородных мужей, ибо ведёт к разладу человека с обществом, а значит и с нормальной жизнью, но, тем не менее, жажда прекрасного оказалась в нём сильнее, чем желание быть социально реализованным; Морийн, жена Магора — вот этот персонаж в рассказе и является физическим олицетворением красоты, символом всего прекрасного, что заставляет людей просыпаться среди ночи и всматриваться в полотно художника, а художников — запираться у себя на все выходные, чтобы творить.

Если назначить всем персонажам такие роли, то событийный ряд становится вполне логичным, точно выверенным сюжетом.

От себя могу сказать, что не встречал у Набокова слабых работ в принципе. Всё очень полифонично, насыщено и написано великолепным языком.

Происходящее в этом рассказе чудо позволяет прицепить к огромному эшелону фантастики и этот вагончик. Чудо величиной всего-то с «большой тёмный лимон с отпечатками на нём пяти пальцев», подобранный садовником на газоне под окном замка.* Самое главное в рассказе это его удивительная живописность, что полностью соответствует его теме. А тема рассказа — творчество живописца, воздействие его таланта на его жизнь, и, конечно, сама живопись. За строки, относящиеся собственно к живописи, не было бы стыдно и самым лучшим искусствоведам.**

Франк, талантливый, может быть даже гениальный художник, постепенно начинает понимать, что сопротивляться тяге к творчеству бесполезно. К тому же именно занятие живописью способствует знакомству с женщиной, которая становится его возлюбленной. У читателя появляется надежда на то, что судьба Франка будет благополучной. Ведь многие гениальные живописцы не имели оснований жаловаться на эту изменчивую особу. Ван Дейк, Вермеер, даже Веласкес, не говоря уже о Рубенсе или Фра Бастиано дель Пьомбо, о котором идёт речь в рассказе.

Не могу не привести здесь несколько строк, превращающих «Венецианку» в явление не только литературы, но и живописи.

«В солнечном блеске, на яблочной зелени удивительно прекрасна была яркая белизна трёх пар фланелевых штанов и одной короткой весёлой юбки...»

«...смуглый пирог в чёрной оспе изюма...»

«Влажный оранжевый закат задрожал между ветками, расширился, отразился во всех лужах сразу.»

«Чёрные кусты, словно облитые ртутью, блестели под звёздами.»

Это были пейзажи и скромный, но изысканный натюрморт. А вот портреты.

«Лицо у него было несколько обезьянье, с выпученным ртом, с длинным надгубием и с целой сложной системой морщин, так что, пожалуй, по лицу его можно было погадать, как по ладони.»

«...тощий, рыжеватый юноша с кроткими, но безумными глазами, бьющимися и блестящими за стёклами пенсне, как слабые голубые бабочки...»

Думаю, этого достаточно, чтобы определить то особое место этого рассказа, которое он занимает среди других рассказов Набокова. Этот рассказ концентрированно живописен, о чём я уже писал в начале этой заметки. На фоне таких достоинств не хочется придавать существенное значение мелкой ошибке автора, перепутавшего графологию с шарлатанской хиромантией. Дмитрий Владимирович, переводя рассказ на английский, остроумно эту ошибку исправил, заменив хироманта на гадалку, так что в переводе рассказ лишился своего единственного недостатка.

Невозможно пройти мимо одной замечательной фразы Набокова, которая стоит иных страниц. «...как прекрасно, как лучезарно порой прерывается мировое однообразие книгой гения, кометой, преступлением или даже просто одной ночью без сна.» Лучезарное преступление! Это написано мастером парадоксов. Конечно, не банальное убийство навело автора на эту мысль, а что-то подобное похищению Моны Лизы из Лувра в 1911 году. Не перекликается ли эта фраза с пушкинским «Есть упоение в бою / И бездны мрачной на краю... и в дуновении чумы»? Мне кажется, этот вопрос мог бы заинтересовать исследователей творчества Набокова.

*) Как же надо было вцепиться в него, чтобы пальцы отпечатались.

**) Лучшими я считаю тех искусствоведов, которые пишут понятно, как, например, Александр Степанов, Аркадий Ипполитов, Наталья Михайловна Гершензон-Чегодаева, Виталий Серафимович Манин...Ну, здесь не место для этого списка, хотя можно было бы назвать ещё довольно много фамилий.

P.S. Благодарю за помощь, оказанную мне при работе над этим отзывом, уважаемых фантлабовцев Вадимыча и Viktor(а)31.