В ТРЕХ ЛИЦАХ

Говорят, что философу Чжуан-цзы как-то приснилось, что он -- бабочка. Поутру Чжуан-цзы долго не мог понять, кто он на самом деле: философ, которому снилось, что он -- бабочка, или бабочка, которой снится, что она -- философ.

Иногда уважаемого (как минимум -- собой) писателя Генри Лайона Олди мучают сходные проблемы. Кто он: сэр Олди, страдающий острым раздвоением личности, или Дмитрий Громов и Олег Ладыженский, возомнившие себя писателем Олди. Впрочем, пикантность ситуации таит в себе два несомненных преимущества: возможность почесать спину в том месте, куда самому не дотянуться, и возможность брать у самого себя интервью.

Итак, Генри Лайон Олди задает вопросы Дмитрию Громову и Олегу Ладыженскому.

-- Уважаемые папаши, мне пошел шестой год, я уже знаю, что детей не приносят аисты, и их не находят в капусте, поэтому хотелось бы узнать правду -- как я появился на свет?

-- Откроем страшную тайну: писатель Олди появился на свет божий тринадцатого (и это символично!) ноября 1990-го года в городе Харькове в результате непорочного зачатия. За пять лет до этого дня Дмитрий Громов [химик-неорганик, на тот момент холостой, не привлекался, судимостей не имел, пытался писать фантастику со школьной скамьи] пришел в театральную студию «Пеликан» под руководством Олега Ладыженского [режиссера, женатого, в порочащих связях замечен, но не уличен, пишущего стихи и драматические инсценировки]. Роковое знакомство состоялось, пятилетняя беременность наконец благополучно разрешилась, и первым криком литературного младенца Олди был рассказ «Кино до гроба и...».

-- А кому первому пришла в голову идея окрестить новорожденного заморским именем?

-- Хорошая идея приходит в две головы сразу, поскольку в одной не умещается. Зато фамилия писателя должна укладываться в читательской голове с комфортом и надолго. Мы не братья, как Стругацкие, не муж и жена, как Евгений и Любовь Лукины или Марина и Сергей Дяченко, не отец и сын, как Александр и Сергей Абрамовы -- и, не мудрствуя лукаво, решили выбрать короткий псевдоним, один на двоих. Так появился ОЛДИ -- ОЛег + ДИма. Когда зашел вопрос о первой публикации, издатель поинтересовался инициалами господина Олди. Ими тут же стали первые буквы наших фамилий. Однако издатель попался дотошный, одними инициалами не удовлетворился и потребовал их расшифровать. Вот так Олди стал Генри Лайоном. Заметим, что псевдоним оказался живучим и легко склоняемым, так что теперь в издательствах, на писательских конвентах и просто дружеских вечеринках можно услышать: «Господин директор, к Вам Олди», «Олдей не видали?», «Привет Олдям» и даже «Смотрите, вон Олдь пошел!». Так что мы не стараемся спрятаться за иностранный псевдоним -- это можно увидеть, взяв в руки наши книги и заглянув в выходные данные.

-- Не удержусь и по детской наивности задам козырный вопрос всех встреч с читателями -- как вы пишете вдвоем?

-- А вот так и пишем. Вдвоем.

-- Тогда расскажите своему любопытному чаду, как оно таким выросло?

-- Да уж выросло... А если серьезно -- все, написанное нами на сегодняшний день, мы условно делим на три этапа. Первый этап -- это поиск своего стиля и притирка соавторов друг к другу. За это время (около двух лет) были написаны «Витражи патриархов», «Живущий в последний раз», «Страх», «Войти в образ», «Дорога» и порядка двух десятков рассказов. Наконец притирка завершилась, мы окончательно нашли свой жанр, который сами же и назвали «философским боевиком», и начался второй этап -- разработка найденного нами литературного пространства. И в 1992-199З г.г. на свет появились романы «Сумерки мира», «Ожидающий на Перекрестках» и «Восставшие из рая». Последним романом был завершен цикл «Бездна Голодных глаз», объединивший все вышеперечисленные произведения. Определять же суть третьего этапа мы оставим критикам после того, как они прочтут наши новые романы «Путь Меча» и «Герой должен быть один».

-- Тогда пару слов об этих романах.

-- А может, предоставим слово критикам? Вот, к примеру, мнение И. В. Солунского, взятое из его вступительной статьи к роману «Путь Меча». «...Но роман «Путь Меча» -- это несомненно новый качественный этап в творчестве Генри Лайона Олди, в творчестве Дмитрия Громова и Олега Ладыженского. На мой взгляд, этот роман вообще не имеет аналогов в мировой литературе. О чем книга? О мечах... В романе, в рожденном фантазией авторов Кабире -- впрочем, посмотрите на карту -- не напомнит ли она Вам карту нашей с вами Земли? -- мечи, копья, алебарды, и любое другое холодное оружие, обладая разумом, успело создать целую цивилизацию Блистающих, где людям отводится роль Придатков, подобная роли благородных породистых... скаковых лошадей, которыми можно гордиться, на которых можно выигрывать скачки, но кому придет в голову вести с лошадью светские беседы?! Так мы и встретим с первых страниц Чэна Анкора, веселого молодого человека, в меру -- поэта, в меру -- романтика, в меру -- гуляку и мастера-фехтовальщика; так мы и встретим Мэйланьского Единорога, прямого меча (да-да, именно «прямого меча», потому что именно так обращаются к одушевленным существам, и я отнюдь не путаю падежи), в меру -- поэта, в меру -- романтика, в меру -- гуляку и мастера Бесед, как между Блистающими называются поединки. Название это вполне уместно, потому что в Кабире уже восемь веков не льется кровь -- ибо глупо портить Придатков-людей, как глупо убивать чужих породистых лошадей или собак. Но насильственная смерть приходит на тихие улицы Кабира -- и жизнь заставляет Чэна Анкора и его меч делать выбор. Как же я завидую тебе, читатель -- тебе только предстоит проехать от белостенного Кабира до степей Шулмы, тебе еще только предстоит знакомство с шутом Друдлом Муздрым, с кузнецом Кобланом Железнолапым, с двуручным эспадоном Гвенилем, с простоватым копьем Чыдой и взыскующей власти обоюдоострой Чинкуэдой, Змеей Шэн!»

-- А по поводу «Героя, который должен быть один» у вас тоже найдется подходящая к случаю цитата?

-- Конечно! И даже не цитата, а целая аннотация.

«В романе, написанном в стиле, который условно можно назвать «мифологическим реализмом», повествуется о малоизвестных периодах в жизни величайшего древнегреческого героя Геракла. На юном Алкиде (настоящее имя Геракла) пересекаются интересы Олимпийской Семьи, свергнутых в Тартар титанов и таинственных Павших, разделивших участь старшего поколения бессмертных, а также многих людей -- в результате чего будущий герой и его брат-близнец Ификл (о котором помнят Пиндар, Гомер и Аполлодор, но напрочь забывают более поздние мифографы) становятся заложниками чужих интриг. Покушения на жизнь Алкмены, последней женщины Зевса-Громовержца, еще до рождения ею близнецов; зловещие приступы безумия, которым юный герой подвержен с детства; алтари Одержимых Тартаром, дымящиеся от крови человеческих жертв; некая смертельно опасная тайна, которую вынужден хранить земной отец Алкида Амфитрион, внук Персея -- хранить до самой смерти, и даже после нее; выпуклые, осязаемые реалии того времени, которое позже назовут XIII веком до нашей эры...

Братья-Амфитриады, их мать Алкмена и отец Амфитрион, боги Олимпа, сатиры и кентавры предстают перед читателем как живые -- без бронзового налета официальных пороков, добродетелей и героизма, хорошо знакомых всем нам по адаптированным древнегреческим мифам. Лишь краем упоминаемые в мифологии события и персонажи неожиданно выходят на первый план, обретают плоть и кровь -- и красивая сказка оборачивается суровой реальностью, и терзаются сомнениями боги, плачут герои, и неумолимая тень Железного Века, чуждого и холодного, нависает над ничего не подозревающей солнечной Элладой...»

-- Так, с прошлым разобрались, настоящее прояснили -- а что день грядущий нам готовит?

-- Вот именно, что «день грядущий«! Потому что действие романа, которым сейчас забавляется юный шалун Олди, будет развиваться в середине двадцать первого века. Впрочем, это будущее не назовешь отдаленным, а сам роман не назовешь ни фэнтези, ни научной фантастикой. Все в нем шиворот-навыворот: на ритуальной конфорке газовой плиты возносятся жертвы водопроводным божествам, двухколесные кентавры доводят гоплитов из ГАИ до инфаркта, города мало-помалу восстанавливаются после катаклизмов Большой Игрушечной войны... может быть, поэтому рабочее название романа -- «Город наизнанку». Впрочем, есть наброски и других сюжетов, но о них говорить пока рано.

-- Тогда, папаши, пусть простят нас дяди и тети, читающие эту книгу, но нам пора...

-- И действительно, нам пора. Пора садиться за стол, на котором нас ждет чистый лист бумаги.