Интервью Тот самый Перумов


  Интервью. «Тот самый Перумов»

Интерес к фантастике сейчас падает, многие издательства переключаются на выпуск литературы другого сорта. На этом фоне особенно заметным становится бесспорный успех книг Ника Перумова. Бестселлером стал уже первый его роман «Кольцо Тьмы», написанный «по следам» знаменитого «Властелина Колец». Вышедшая недавно трилогия о фантастическом мире Хьерварда только подтвердила, что успех Перумова был не случайным. Вокруг романов не затихают ожесточенные споры, а вокруг имени автора ходит невероятное количество слухов. Недавно мне пришлось общаться с «другом Перумова», который всерьез утверждал, что писатель — пожилой человек, маститый специалист по античной философии...

— Николай, вокруг Вас нагородили такое количество различных легенд, что хотелось бы узнать «из первых рук», кто Вы?

— Версий на мой счет действительно ходит много. Некоторые откровенно глупые, некоторые просто смешные. Самая лестная, пожалуй — это то, что «Кольцо Тьмы» якобы написал... Кир Булычев. Биография же у меня самая обычная. Родился в Петербурге в 1963 г. Как говориться «из служащих» (отец — доктор наук, работал в биологии). Я сначала пошел по его стопам, окончил английскую школу, затем Политехнический, почти 10 лет работал по специальности. Год назад ушел из науки и занялся профессиональной литературной деятельностью.

Первую книгу я написал еще в школе, она запрятана очень глубоко и никогда света не увидит. Писал я и в институте. Космическую фантастику, но уже в то время это было неинтересно, так как жанр этот был каким-то холодным, не давал той свободы, которую ищешь в литературном произведении. Наконец, в 82 году мне попалась книга Толкиена, и я ей совершенно «заболел». Стал переводить на русский, переводил до 86, а в 87 начал «Кольцо». Теперь я четко понимаю, что книга эта родилась из протеста: первые книги «Властелина» — одна из вершин мировой литературы, но к концу все это превращается в такую нравоучительную религиозную проповедь. «Кольцо», по большому счету, представляет с собой полемику с Толкиеном. Мои оппоненты — те, которые вовсю кричат, что у меня все не так, что у Толкиена этого не было — просто не понимают, что «Кольцо Тьмы» никогда не было продолжением «Властелина». Это была именно полемика.

— Николай, отдавая издателям книгу, Вы предвидели полученный эффект?

— Все получилось достаточно случайно. «Кольцо Тьмы» разлетелось очень хорошо, оказавшись настоящим бестселлером. Отчаянная же брань, которая понеслась в мой адрес от ортодоксальных толкиенистов, привлекла нормальных читателей, которые книгу приняли и вовсю требуют продолжение, каковое и появится к Новому году.

— Ваши книги резко отличаются от большинства «фэнтези». Вы сознательно отказались от канонов жанра?

— Я старался уйти от традиции. Про мои книги говорят, что до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Я считаю это достоинством. «Гибель богов» кончается не так, как должна была бы кончиться по канонам жанра. Типичное начало, когда в дыму жутких предзнаменований появляется традиционный герой — это просто маленький «крючок» для читателя. Потом же все переходит в тему богоборчества. Эта тема, кстати, находится в контексте русской литературы, искренне мною любимой.

— В мире Хьерварда правят Молодые Боги, абсолютную власть которых признают все, и только один лишь маг Ракот дерзнул восстать, за что и был немедленно провозглашен Властелином Тьмы и средоточием Зла.

— Чисто в моральном отношении Восставший много выше Молодых Богов. Ему свойственна жертвенность. Он бросает вызов заведомо непобедимой, развращенной властью силе, которая своей абсолютностью выхолостила мир. Но мир не может развиваться нормально, если в нем не будет столкновения противоборствующих начал. Такого не бывает и не будет никогда, и ошибкой было бы писать утопии о всеобщем благолепии, не принимая во внимание человеческую природу.

— Николай, пожалуй,«Свету» редко от кого-то доставалось так, как от Вас. «Гибель Богов» начинается при абсолютном господстве якобы Добра, но ни ложь, ни страдания, ни жестокость из мира никуда не делись. Восстание Ракота жестоко подавлено много веков назад, а «воображение жрецов раздуло поражение одного из Магов в борьбе с многократно сильнейшим врагом до равного сражения двух божественных начал».

— Я старался показать своими книгами, что когда сила — неважно какая, называющая себя Светом ли, Тьмой ли — начинает распоряжаться и «указовывать» и выдавать на гора всяческие распоряжения, она моментально как бы скатывается к импотенции. Мага Ракота назвали Властелином Мрака — ну, хорошо, он будет Властелином Мрака, раз всем так уж этого хочется! Но приняв определенный цвет, он понесет его с гордостью. Сам же «цвет» ничего не определяет.

— В Ваших книгах напрочь отсутствуют шитые белыми нитками аналогии, но зато в массовом количестве возникают ассоциации, так сказать морально-этического порядка.

— Я не имел в виду никаких конкретных эпизодов — это невольно получается, так как многие моменты моих книг просто о человеческом выборе. Либо ты выбираешь «миропорядок», который тебе навязывает СИЛА, назвавшая себя «Светом», или «Белыми магами», или ООН, или американской морской пехотой, как в Ливане в 82 году. Неважно. Главное, что «с нами тот, кто думает за нас». Ты либо поддашься по той или иной причине, и тогда что-то сохранишь или что-то получишь, но... потеряешь себя, либо пойдешь против. Может быть, победишь, может быть, будешь жестоко наказан. Впрочем, если покаешься, то тебя «будет ждать не такое уж строгое наказание. Ну подумаешь, несколько веков лягушкой или гусеницей, потом — собакой или кошкой, а там глядишь, тебе и вернут свободу...» Но это непереносимо, когда тебя ведут, а ты покорно идешь, куда приказано!

Принца Трогвара, будущего Воина Великой Тьмы, сначала объявили врагом миропорядка, и только потом он таковым стал. Изначально он намеревался прожить жизнь в служении официальному Свету. Но «Свет» ставит его в такие условия, что иного выхода, кроме как искать помощи у Восставшего, у героя не остается. И он шагнул во Тьму.

— Николай, сейчас модно «расшифровывать» всех авторов, выискивая в каждом слове «глубокий оккультный смысл», а за Вашими, иногда очень нетривиальными образами что-то такое кроется?

— Я не разрабатываю детальный сюжет, не знаю заранее, на какой странице кто кого полюбит, а на какой — наоборот. Внешние атрибуты у меня не несут никакого великого смысла. Помните, как Тарковского однажды спросили, что значит черная собака в «Сталкере»? Он сказал «Это просто собака. Она там живет». Все. Это у Толкиена за каждой фразой скрыт глобальный католический смысл.

— В последний комментариях к Толкиену проводятся параллели между ним и некоторыми произведениями Флоренского.

— Уверяют, что Толкиен надконфессионален. Что его идеи очень созвучны Флоренскому, но дело в том, что Толкиен исходит из положений Фомы Аквината: «Бог есть, ибо разумом знаю, что его не может не быть!» Рациональное объяснение и Творца-Илуватора, и ангельских иерархий. А православные, Сергий Радонежский исходит из того, что «Бог есть ибо сердцем чувствую его!» Это глобальное различие в подходах. Естественно, выдергивая цитаты из контекста, можно доказать все, что угодно, можно даже сделать Флоренского апологетом иезуитов. Для меня некорректен сам подход. Использовать православного философа для объяснения книги сугубо католической глубоко неадекватно. К тому же Толкиен вряд ли читал Павла Флоренского.

— Скорее всего. Но откуда вы берете ваши идеи, ваши образы? Дух Познания, Великий Орлангур, к примеру, откуда появился?

— Сама же идея Третьей Силы преследовала меня очень давно. Всегда есть два противоборствующих Начала, но Силы, которая не была бы ни на той, ни на другой стороне, нигде нет. У конкретного Орлангура, как у марксизма, три источники и три составные части. Во-первых, Дракон — традиционный символ мудрости. Во-вторых, Карлос Костанеда. Но эта составляющая «творчески переосмыслена». И, наконец, Николай Гумилев, мой любимый поэт. В его «Поэме Начала», появляется «старше вод и светлее солнца золоточешуйный дракон, и подобной чаши священной для вина первозданных сил не носило тело вселенной и Творец в мечтах не носил», который познал «Зарожденье, преображенье, и ужасный конец миров».

— Вы так знаете любите поэзию — а желания дополнять свои книги стихами у вас не возникает?

— Возникает. Я очень люблю хорошие стихи, а сам пишу плохо и редко. Практически то, что вошло в «Кольцо» — это лучшее, что я написал. А вставлять какой-то эрзац не хочется. Гумилев мешает. Хочется чего-нибудь «круче» «Капитанов», но это просто невозможно, никогда никто не напишет. Можно, конечно, пойти по пути «ремесленно-походных» стихов. А-ля бардовская песня. Во всяком случае, в «Адаманте Хенны» нечто подобное будет.

— Не беспокоит, что на Вас еще и барды набросятся?

— Это точно. Набросятся. Я уже давно говорю, что мне молоко надо за вредность давать. На меня и так накинулась вся масса ортодоксальных толкиенистов. «Боевики» обвиняют меня в том, что у меня меч висит не на том боку и из арбалета нельзя стрелять с коня. Кто-то углядел в «Земле без радости» порнографию и оскорбление устоев. Но особенно стараются адепты «высокой литературы».

— Остается определить, что такое «высокая литература».

— Определяю. Высокая литература — это литература, которая воспитывает, наставляет, учит, говорит, что такое хорошо, а что такое плохо, где черное, а где белое. Такие книги могут быть просто прекрасными (любимые всеми Стругацкие), а могут быть и совершенно нечитаемыми (как произведения некоторых учеников Стругацких). Приверженцы этой школы считают, что именно они знают «как надо», а все то, что «не так», не имеет право на существование. И подлежит искоренению. Или, по крайней мере, презрительному преданию остракизму.

Некоторые товарищи к тому же объявили мои книги апологией Тьмы, апологией Дьявола, направленными на борьбу с Русской Православной Церковью, да и в антисемитизме меня уже обвиняли.

— ?!

— Одна экзальтированная дама иудейского вероисповедания написала, что выведенные в «Кольце» карлики-нидинги и есть еврейская нация, которая выведена в карикатурном виде, опошлена, обругана, осмеяна, а автор — настоящий антисемит.

— У меня почему-то таких ассоциаций не возникло; впрочем, ей виднее.

— Наверное, виднее. Но хвост-то потянулся. Вообще, ярлык «антисемит» — это ярлык совершенно уникальный в нашем культурном и политическом процессе, отмыться от него практически невозможно, опровергнуть его — тоже. Я не понимаю, когда несогласие с высказываемыми идеями заставляет людей впадать в зоологическую ярость, когда аргумент в споре подменяется бранью или доносом. Практически ни один из моих оппонентов, с которыми я всегда вполне вежливо веду разговор, не удержался от такого. Дискуссии, которые со мной ведутся, очень редко выносятся «лицо к лицу». В основном, это сплетни типа: «Меня не опубликовали, а его публикуют. Наверное, он дал большую взятку!»

— Действительно дали?

— Наоборот. Два издательства поспорили из-за меня.

— Ну а если будет возможность публичного диспута с видным представителями «высокой литературы», вы примете вызов?

— Конечно. И обязуюсь, как всегда, вести себя корректно, спорить по существу, без перехода на личности и доводов типа «сам дурак», или «не читал, но считаю своим долгом...», или «есть мнение, что это нам глубоко чуждо»... Но увы, 90 процентов дискуссий построены именно по такому принципу. Ну да бог им судья. Или боги... Жаль, конечно, что наши писатели, которые составляли нашу славу, нашу гордость, почти ничего не публикуют, предпочитая тихо отбыть преподавать русскую литературу в Штаты или в Канаду. А то, что выходит сейчас в толстых журналах, в подавляющем большинстве читать просто невозможно по причине либо полной серости и убогости, либо потрясающей заумности и занудности.

Когда же пытаешься писать так, чтобы было интересно нормальным людям, то это вызовет резко отрицательную реакцию «мэтров». А народу нравится. И это, наверное, все-таки главное.

— Ну что поделаешь. На востоке говорят, что камни бросают только в плодоносящее дерево.

 

источник: сайт Веры Камши


⇑ Наверх