Корецкий Данил Аркадьевич, 55 лет — полковник милиции; доктор юридических наук; профессор Ростовского юридического института МВД России; родился и живет в Ростове-на-Дону; жена Анна, сын Аркадий, внук Даниил и внучка Настя; как писатель — автор 13 книг общим тиражом 15 миллионов экземпляров; как ученый — автор 150 научных трудов; как правовед — автор 12 предложений, вошедших в законы и практику, разработчик альтернативного «Закона об оружии»; любимый писатель — Ле Карре; автомобиль — «Дэу»; любимое блюдо — шашлык; хобби: когда занят наукой — литература, когда литературой — наука.

Между погонями и шашлыком

Больше двадцати лет назад работал я в прекрасном Ростове-на-Дону.

Прекрасен он, конечно, и сам по себе, но в этом контексте еще потому, что мы были тогда молоды.

Забавная в то время в том месте сложилась компания.

Был, например, один студент-юрист, который развлекал нас мнемоническими фокусами: во время застолья запоминал на спор сотни слов, которые ему диктовали, и воспроизводил без ошибок. Потом, после публикации в «Известиях», он попал в Книгу рекордов Гиннесса, установил кучу рекордов по запоминанию уже тысяч слов, написал несколько учебников по изучению иностранных языков и развитию памяти. А сейчас руководит в Москве школой Самвела Гарибяна — так его самого зовут.

Еще был такой Юра Иванов — формовщик с завода «Ростсельмаш». Тот на работе таскал тяжеленные опоки как цирковой силач, а ночами писал оригинальные рассказы, которые никто не печатал. Тогда он ушел с завода, стал приемщиком стеклотары и наконец прорвался со своей прозой в местные издательства. Сейчас следы его затерялись.

Или еще был один милиционер, который жил в самом центре Ростова — на Театральной площади, в гостеприимном доме, где прямо во дворе жарились шашлыки. Этот в свободное от шашлыков и рискованной работы время тоже писал «в стол», правда, не рассказы, а повести и романы на криминальные темы. Тогда у нас в такой жесткой и откровенной манере о преступности не писали, вернее — не публиковали, так что перспектив у нашего друга не просматривалось.

Он был хорошим следователем, но и на службе к нему относились несколько настороженно из-за его аристократических привычек, фамилии и литературных опытов. Даже в партию не принимали, что тормозило карьерный рост.

Позднее времена изменились. Партия из органов ушла и перестала мешать его карьере.

Из литературы ушла цензура. Он стал востребованным.

Теперь и у книг его миллионные тиражи, и фильмы по ним снимают. А он успешен по службе, в науке, в литературе. Как сам Корецкий выражается: мент, писатель и профессор встретились в одном лице.

Недавно широко и громко прошел фильм по его роману «Антикиллер». Еще один — двенадцатисерийный «Оперативный псевдоним» — готовится к показу осенью на РТР. Грядут «Антикиллер-2» и «Антикиллер-3».

Очередной, уже тринадцатый, его ученик защитил кандидатскую.

Сам он изобрел новую науку.

А на днях родилась внучка Настя.

Кругом — сплошные успехи после бесконечных, казалось, неудач. Бывает ли такое?

Он убеждает: только так и должно быть.

Рецепты для аутсайдера

Есть ли вообще какая-то общая схема, которая резко выводит аутсайдера в лидеры?

Вот в очередной раз на моих глазах человек стал из классического неудачника успешным героем. Стал уже после сорока, не изменившись при этом практически ни в чем основном.

Может быть, в этом одна из причин успеха? Не оставлять стараний, не меняться в главном, когда наступают разнообразные испытания, включая медные трубы.

Есть ведь на моей памяти и много противоположных примеров. Когда даже небольшая удача ломает человека. Бросает в профессиональное небытие.

Вот тут Корецкий уточнил, когда мы говорили об этом.

«Любой человек меняется, — заметил он, — это само по себе нормально. Губительны, по-моему, лишь те перемены личности, что для конъюнктуры».

Применительно к самому Корецкому это точно. Он ради конъюнктуры не менялся. Как писал тогда, когда это не печатали, так и сейчас пишет. Как думает, пусть это и непопулярно, так и говорит.

Не бросает дело, если даже оно не идет или не дает результата. Верит.

И работает больше, чем отдыхает.

Удастся ли убийце уйти из сауны?

Однажды Корецкий приехал с женой Аней в Москву ко мне в гости, и пошли мы вместе в парк, где разнообразные аттракционы, сауна и бар при ней. Корецкий в этот вечер был приглашен на передачу «Что, где, когда?», потому даже в сауне сидел сосредоточенный и в парилку не ходил. А в баре вдруг оживился и стал расспрашивать официанта, есть ли отсюда запасной выход и как можно проникнуть с кухни в сауну.

«Зачем тебе это, Даня?» — спрашиваю его.

«Фантазии не хватает, когда пишешь. Лучше из жизни брать фактуру. Вот я и думаю: как, к примеру, здесь мог бы убийца уйти из сауны, если бы это был кто-нибудь из вас?»

Мы даже не обиделись. Работает человек, что поделаешь?

Он должен был стать Доном

Когда он родился, отец хотел дать ему имя в честь своего брата, погибшего на войне, — Дон.

В загсе отказались регистрировать младенца Дона. Сказали, что ни в каких списках такого имени нет.

— Но человек-то был! — говорил Аркадий Корецкий. — Вот документы.

Однако советская система считала формальное сильнее очевидного.

Тогда мальчика записали Данилом, причем вопреки классическому варианту — с одним «и» (видимо, из-за раздражения от споров).

Тем не менее мистическая связь с дядей Доном у него осталась. Не только в том, что живет он на Дону и прекраснее этого места ничего не признает. Но и в том, что передалась ему, похоже, от дяди особая интуиция, временами трагическая, временами творческая.

Что ж, жизнь, прощай...

Дядя был летчиком. Он погиб на войне. Но как именно — не знали долго.

Отец Данила — Аркадий Львович, сам воевавший, потратил много времени и сил, чтобы узнать правду. А как узнал, напечатал в газете «Вечерний Ростов» статью «Последний бой брата». Вот строки из нее:

«19 марта 1944 года 269-я истребительная авиадивизия принимала участие в большой операции. В бою над Псковским озером Дон, прикрывший собой комдива, был тяжело ранен. Он едва ли не в бессознательном состоянии тянул самолет на свой аэродром. Рядом с ним летел комдив полковник Додонов. Когда у брата иссякли последние силы, он каким-то чудом посадил самолет на лед возле одного из островов в устье реки Великой. Рядом приземлился комдив. Он пополз к самолету брата, но было уже поздно — самолет начал уходить под лед. Дон, упершись рукой в край кабины, попытался покинуть машину — и не смог... Когда комдив подполз к полынье, он увидел на снегу оторванную руку...»

Данил говорил мне, что его отец, узнав об этих подробностях, был в шоке и тяжело переживал до конца жизни.

Дядя Дон писал стихи. И в одном из его стихотворений были такие слова:

«Что ж, жизнь, прощай, и в штопоре машина несется вниз, там ждет ее земля. Раздался взрыв, и вспыхнули обломки, и труп пылающим бензином обдало... Когда к машине люди подбежали, там был лишь пепел, больше ничего...»

Как предсказать беду и избежать ее

Я давно замечал, что у Корецкого какая-то необычная интуиция. Были случаи, когда он ни с того ни с сего вдруг выдавал что-то вроде пророчества.

Последний раз — с нашим общим другом Соколовым.

Тот собрался минувший Новый год на даче встречать. А перед тем из Москвы в Ростов позвонил — Корецких поздравить. Данил вдруг и говорит:

— Зря ты, Санёк, на дачу собрался. Лучше дома сиди, целее будешь.

Саша не послушался, поехал и попал в большую аварию.

Я потом у Корецкого спрашивал: с чего это он стал Соколова предупреждать?

Он сказал, что ничего необычайного в этом нет. Аналитика, мол, и трезвый расчет. Под Новый год, дескать, движение напряженное, риск всегда выше.

Вообще, говорит, нельзя застраховаться на 100 процентов, но на 90 — можно. В этом, считает, основа не только интуиции, но и творчества. Озарение составляет процентов десять. Остальное — расчет и труд.

Не надо парафинить и форшмачить

— Когда ты «в стол» писал, мы тебя читали как самиздат. Тогда ведь правду о преступности не печатали. А теперь — печатай, что хочешь. Не обидно, что ты растворяешься в общем потоке?

— Нет. Я вижу, что не растворяюсь. Чтобы правду написать, ее надо знать. А знатоков-писателей мало. Это чувствуют читатели. А уж персонажи тем более.

— Откуда знаешь их реакцию?

— Случается и по работе, и в жизни. Как-то в Чалтыре, под Ростовом, были мы в кафе с нашими общими знакомыми Винниковыми, и отзывают меня от стола весьма криминальные личности. Вы, спрашивают, Корецкий? Точно, говорю. А они: спасибо, что не парафините нас и не форшмачите. Мы вас читаем.

— А что это значит?

— Парафинить и форшмачить на блатном языке — формы унижения и позора. Эти ребята сообщили мне, что они из братвы, книжки мои читают и считают их правдивыми. Сели в джип и уехали.

Приковать бандита так, чтобы он тебя не застрелил

— Ну а чего такого не знают другие писатели, что ты знаешь?

— Деталей. И духа. Детали, конечно, сразу бросаются в глаза. Вот на съемках «Антикиллера» смотрю, как Гоша Куценко пистолет без кобуры за пояс засовывает, и объясняю: так нельзя, он провалится, в жизни его определенным образом закрепляют сбоку ремнем. Или недавно показывали по телевизору: милиционер к правой руке приковывает преступника, и они идут. А пистолет у него так висит, что преступник может спокойно всех перестрелять. Но детали — мелочи, хотя я их считаю важными, потому что они определяют доверие читателя и зрителя. Если в мелочах врешь, значит, и в главном можешь. А дух — серьезнее. Одна писательница как-то сказала: если надо, мол, я почитаю справочники и напишу. Но скажи, в каком справочнике написано, как пахнет КПЗ? В каком справочнике написано, с чего начинаешь допросы? Где прочесть, как приковывать человека, которого ведут на выводку? И что в глазах человека, которого допрашиваешь?

— А что такого в этих глазах?

— Разное. Я особенно хорошо свои первые дела помню. Там такие острые в новинку впечатления были, что и описать пока не собрался. Тем более что многое, когда времена изменились, совсем по-другому воспринимается.

— Расскажи, я опишу.

Против взяточника, прокурора и райкома

— Ну вот — одно из первых дел. Я тогда был совсем зеленый следак, меньше года работал в прокуратуре. А он — начальник квартбюро Кировского района Ростова. Брал взятки по тем временам фантастические — у него изъяли около 30 тысяч рублей. Для меня и моих друзей — шок. Мы не могли и подумать, что взятки могут исчисляться не 25 рублями. Он ходил в заношенном костюме, занимал у сослуживцев на выпивку. А дома — склад. Я обыски делал: один ковер на полу, другой ковер на этом ковре. Один на стене — другой на другой стене. И два ковра трубкой сложены, стоят в углах. И сервизы мы описывали, наверное, часа четыре.

— Как же ты на него вышел?

— Позвонил в выходной прокурор: там ОБХСС прихватил управдомшу, и она дает показания на начальника квартбюро. Вообще-то, сказал мне прокурор, это полная ерунда, потому что он порядочный человек, участник войны, плюс ко всему мой личный знакомый, но разберись все же с показаниями. Я поехал, послушал арестованную, и мне не показалось, что это ерунда. Тем более мой отец состоял на квартирном учете как инвалид войны и никак не мог ничего получить. Мы жили в 30 квадратных метрах вшестером. Ты эту квартирку помнишь, она была жуткая совершенно. И я понял, что в показаниях есть смысл. Стал по этому делу работать. Вместе с обэхаэсниками разработали план, раскололи человека, который давал взятки, очную ставку провели.

— А прокурор?

— Он меня все спрашивает: почему, мол, не закрываешь дело? Там нет ничего, я его знаю лично. Но я пацан был. Задержал его на свой страх и риск. Прокурор узнал, меня вызывает: кто разрешил? Говорю: я сам имею право задерживать на трое суток. Он мне: не может этот человек брать, я уже в райком партии звонил, что это недоразумение. Я говорю: он уже изобличен на очных ставках.

— И прокурор сдался? Что же они с райкомом партии оказались слабее, как ты выражаешься, «зеленого следака»?

— Наверное, недооценили меня. А потом, не так просто замять дело, как иной раз представляется. Когда меня предупредили, что прокурор едет на допрос (дело было в 10 часов вечера), я успел записать показания на магнитофон. Помнишь, магнитофон «Комета», килограмм пятьдесят весил? Я сам был худой, еле его допер. Быстренько тогда записал показания, оформил протокол: «Я, такой-то, взял взятки на сумму двадцать тысяч рублей...» Подпись. Пришел прокурор, видит такое дело. И спрашивает: ты ужинал? Да я и не обедал, отвечаю. Да что же мне никто не сказал, я бы пирожков купил, говорит. И тут я понял, что он напуган. Какие пирожки, я был рабочей лошадью! Теперь тебе, говорит, и звездочка, и орден... И я сразу понял: никакого поощрения не получу. Так и случилось. Я это дело довел, оно пошло в суд, дали двенадцать лет. По тем временам у нас оно оказалось беспрецедентным.

— Это и было твое первое дело?

— Нет, одно из первых. Про самое первое стыдно вспоминать.

— Что так?

Мы с гестаповцем допрашивали одного человека

— Насильника я засадил. Хотя если бы был постарше, поумнее, я бы его не сажал, потому что изнасилование было с точки зрения обыденной морали сомнительное... Она пила, сама пошла к нему домой. Но он ее избил... Ему дали три года, а я писал протест от прокуратуры, чтобы дали семь. Хотя и три — много. Но это вот издержки молодости.

— Ты ни с кем не встречался, кого сажал?

— С теми, кого сажал, не встречался. Встречался с одним, тоже, кстати, инспектором квартбюро. У меня были данные, что он составил фиктивный акт обследования жилищных условий за две бутылки коньяка. Я его вызвал 9 мая, тогда это еще был рабочий день, и стал «колоть». А он вдруг говорит: вот вы такой молодой, а 32 года назад я в этот день сидел перед следователем гестапо. Я сначала возмутился: что это, мол, за сравнения? А он: это не сравнения, а совпадения, я был летчиком, меня сбили, и вот точно в этот день меня допрашивал следователь гестапо. На самом деле, оказалось, так оно все и было. Поговорили мы с ним, убедился я: конечно, он этот акт фиктивный составил и эти две бутылки коньяка заглотнул. Типичный алкоголик: нос красный, руки дрожат. Но за две бутылки под суд отдавать? Лучше его свидетелем пустить хорошим. И хотя я пацан был, говорю: вот вы — боевой летчик, а замарались с ног до головы. Откровенно говорю: не хочу вас сажать, но подумайте об этом. И он ушел. Сколько было таких разговоров! И вот однажды еду в троллейбусе, рядом подсаживается человек в форме гражданской авиации. Вы — Корецкий, говорит. — Да. — А я такой-то. И называет свою фамилию. Говорю: ничего себе, вас не узнать! Носик белый, только прожилки остались. А выправка бравая. Знаете, говорит, на меня такое впечатление произвела наша беседа, я же понимаю, что вы могли меня за две несчастные бутылки коньяка упечь в тюрьму. И действительно, взятка есть взятка. А если ты эти две бутылки взял в два приема, то вторая — уже повторная взятка. Там санкции от 8 до 15 лет. И особо с этим никто не шутил. Он говорит: я бросил пить, ушел из этой клоаки — квартирного бюро, переучился. Сейчас — во вспомогательном летном составе...

Два зеленых следака

Еще одну встречу с продолжением из того времени хорошо помню. В 1973-м в ночь под Новый год мне как молодому следователю прокуратуры выпало дежурство. Нормальные люди — за праздничный стол, а тут — служба.

Ночь коротали вместе с таким же зеленым следаком из МВД — его тоже как самого молодого припахали дежурить.

Но мы не печалились. Наоборот, интересно — романтика! Он — лейтенант, я — лейтенант. Вся жизнь впереди. Какая она будет? Об этом под Новый год самое время помечтать. Да еще на боевом дежурстве. Чего только тогда не насочиняли о будущем. Но, конечно, не мог я представить, что стану писателем, профессором. Да и напарник мой тогдашний — лейтенант Колесников — вряд ли видел себя генерал-полковником, заместителем генпрокурора.

Тайный обряд в 33 года

Только сейчас я узнал то, чего не знали в свое время о Корецком даже мы, его близкие друзья. Оказывается, он, будучи на службе в органах, в самые советские времена был тайно крещен на дому в возрасте вполне подходящем — 33 года. Приезжал священник. Все делалось в строгой секретности, если бы на службе узнали — скандал! Но потом воцерковлялся в храме и крестик никогда не снимал.

В жизни Лис — это Рублев

— Ну а в жизни ты знал героев, похожих на тех, которые действуют в твоих книгах? Остались ли сейчас, по-твоему, в милиции и спецслужбах супермены?

— Есть такой — например, ветеран МВД Николай Иванович Бычков. Он работал еще в НКВД с Берией, ходил в немецкий тыл в составе диверсионной группы, с него «списаны» персонажи нескольких романов. Можно было еще и пару фильмов снять. Инспектор уголовного розыска Анатолий Рублев по прозвищу Лис стал прототипом антикиллера Коренева. Он был не похож на супермена, но многие эпизоды его жизни вошли в роман и воспринимаются многими как изощренная выдумка. К сожалению, он рано умер от инфаркта. Другой мой знакомый парень командовал группой захвата, воевал в Чечне, его биография — Рембо делать нечего. Вдобавок писал песни, очень неплохие для любителя, правдивые — мороз по коже... Не знаю, как насчет суперменов, но люди, преданные делу и рискующие ради него жизнью, не перевелись.

Как именно Каин убил Авеля

К оружию Корецкий всегда был неравнодушен. Еще подростками они с другом устроили дуэль на 13 шагах из пневматического ружья. Дело закончилось легким ранением.

Потом у него были охотничьи ружья, служебное оружие, сейчас — наградной именной ПМ и подаренный недавно поклонником его творчества — директором оружейного магазина арбалет.

Каждую неделю — в тире. Норматив выполняет безупречно: за 9 секунд извлечение оружия, досылка патронов в патронник, открытие огня и поражение четырех мишеней.

Он убежден: оружие действует на человека завораживающе. Ищет в этом философский и исторический смысл. Написал много исследований. Первую статью — еще на втором курсе. Некоторые его научные работы читаются как бестселлеры.

В одном из исследований в качестве примера он рассматривал убийство Каином Авеля. Почему?

— Это ведь первое описанное убийство. Так вот там есть место совершения убийства — поле. Есть мотив — зависть. А способ не описан. Я стал размышлять: как же он мог убить брата? Голыми руками — маловероятно. Даже задушить человека не так просто: надо определенный навык иметь. В поле ни камней, ни ветки подходящей. Дротика или меча у Каина быть не могло, потому что он не из воинов. Единственное объяснение: он убил Авеля ножом. Грубо выкованной полоской металла, которой распускал сыр, резал мясо и вот при случае убил брата. Если бы не этот нож, то и история могла бы быть другой. У меня есть целый раздел: «Оружие в человеческой истории».

— Раздел чего?

— Науки, которую я разработал.

Криминальная пицца

— И как же она называется? Есть ли от нее практический прок?

— «Криминальная армалогия» — междисциплинарное учение об оружии и мерах борьбы с вооруженной преступностью. Традиционно эти проблемы изучаются и уголовным, и административным правом, и криминалистикой, и криминологией. На границах наук возникают нестыковки и противоречия. Представь пиццу с начинкой «ассорти». Обычно ее нарезают секторами: одному попались грибы с колбасой, другому — оливки и морепродукты, третьему — овощи... У каждого — свои ощущения. Я же вырезаю центральную часть и получаю полное представление о начинке. Насчет практического применения... Примеров много. Однажды, скажем, на основе своих разработок я проводил служебно-уставную экспертизу по уголовному делу о применении оружия милиционером. Кстати, этот случай описан в «Антикиллере-2». В результате обвиняемый сержант был освобожден из-под стражи в зале суда, хотя прокурор просил для него 12 лет. Одного этого факта достаточно, чтобы считать, что годы исследований потрачены не зря.

Рассказ не роман, а кандидат не доктор

Когда Корецкий защитил кандидатскую диссертацию, его официальный оппонент харьковский профессор Даньшин сказал ему:

— А ведь теперь вам придется наконец сделать выбор между наукой и литературой. Знаете, почему? Писать рассказы и одновременно кандидатскую диссертацию еще можно, но совмещать романы с докторской — это, простите, абсолютно исключено.

Корецкий подумал и согласился с коллегой теоретически. Но на практике эту теорию опроверг, потому что у него есть своя на сей счет. Он уже доктор наук и пишет романы. Ничего начатого не бросает. И успех рано или поздно приходит. Надо, говорит, только верить.

Блицинтервью:

— Как развивается конфликт между «ворами в законе» и «отморозками», о чем идет речь в некоторых твоих книгах?

— Они нашли компромисс, часто работают вместе. К тому же новые набрали силу, подмять их под себя «синим» уже не удастся. Хорошо это или плохо для нормального человека, обывателя, нет смысла анализировать. Законность все-таки должно обеспечивать государство, а не преступники той или иной окраски.

— Ты по-прежнему считаешь, что бороться с терроризмом цивилизованными методами невозможно?

— Считаю. Успешно бороться можно только адекватными методами. Например, брать в заложники родственников террористов. Это — талионное право, известное еще с вавилонских времен. Силы противодействия должны быть сильнее агрессии.

— И в целом в борьбе с преступностью, по-твоему, нужны более жесткие меры?

— Я согласен с формулой американских криминалистов: «Риск совершаемого преступления должен превышать предполагаемую выгоду от преступления».

— Осталось что-то неопубликованное с тех времен, когда тебя нигде не печатали?

— Один фантастический рассказ, который мне вернули из «Известий» с разгромной рецензией. Мне тогда было 12 лет.