Роберту Хоуарду * как писателю повезло — и не повезло.

Миллионы людей во всем мире знают, по крайней мере наслышаны о его персонаже — непобедимом воине-варваре Конане. Если бы не слава предшественника — создателя Тарзана и Джона Картера Марсианского, быть бы Хоуарду неоспоримым зачинателем «героической фэнтези» в американской литературе! Хотя он и так, «несмотря на Берроуза», занял в истории жанра одно из самых почетных мест — а его герой превратился в фигуру культовую, стал эталоном для многих десятков подражаний и заложил своего рода канон подобной литературы... Это ли не писательское везение!

А не повезло литературному «отцу» Конана из-за того же дитяти. Потому что лишь малая часть из миллионов, увлеченных Конаном, в действительности прочли хотя бы строчку, написанную самим Хоуардом. История, в современной американской масс-культуре, увы, не новая и даже не парадоксальная.

Все сочиненное Хоуардом до войны было в последние десятилетия переиздано и даже пользовалось определенным успехом. Однако не сравнимым с тем, что выпал на долю целой команды разработчиков золотой жилы — самозванных «подражателей» и «дополнителей», без зазрения совести «настрогавших» почти вдвое больше того, что оставил после себя Хоуард. Хотя все было проделано внешне честь по чести: обложки книг по-прежнему украшало его имя, а последователи-адепты обзывали себя «редакторами» либо «соавторами», — но еще вопрос, украсило ли самого Хоуарда такое соавторство...

А тут еще роскошный кинобоевик с Арнольдом Шварценнегером, снятый в 1981 году Джоном Миллиусом! Который, кстати, в одном из интервью откровенно признался, что отталкивался не столько от не читанного полузабытого соотечественника, сколько от ницшеанского ubermensch'а, нордической «белокурой бестии» и тому подобных знакомых ассоциаций.

Словом, отношение наших современников к американскому автору Роберту Хоуарду в значительной мере основано на отношении к Конану Киммерийскому. И даже не оригинальному авторскому детищу, а скорее продукту коллективного творчества современной же американской масс-культуры.

Хотя, конечно, и в аутентичном — хоуардовском — Конане присутствовали все черты того, что гарантированно должно было привлечь определенную часть читательской массы, и столь же категорически насторожить — другую. (Ко второй группе автор этих строк причисляет и себя.)

Варвар из легендарной древней страны Киммерии, безусловный сверхчеловек — во всем, что касается мускулов и военного искусства! — бесконечно воюющий с ордами врагов, в роли которых выступают слегка замаскированные «низшие расы», чуждый сантиментов и слыхом не слыхавший о каком-то «гуманизме», движимый не разумом, а «голосом крови» и ничем не сдерживаемыми инстинктами, а единственным Законом считающий меч или секиру... Сей милый образ, вне всяких сомнений, лег бы на душу если и не автору «Так говорил Заратустра» и не Вагнеру (с его «нордической» музыкой), — то во всяком случае изрядно опошлившим наследия философа и композитора соотечественникам, «белокурым бестиям» из памятного недавнего прошлого. Как привлек бы и всех тем, кто, тщательно пряча от окружающих комплекс неполноценности, неуверенность, страхи и разъедающую мозг рефлексию, с упоением зачитывается приключениями «стопроцентного» мужика и здоровяка. Воина, вождя, полу-бога.

Очень многим это нравилось. И нравится...

Мне, повторяю, подобная литература чужда. Более того, представляется чрезвычайно опасной — если перестать относиться к ней только как к литературе, несерьезному развлечению на сон грядущий... А в защиту Роберта Хоуарда — и этой моей статьи — я мог бы привести только один аргумент, мало зависящий от собственных симпатий и антипатий критика. Хоуард, по крайней мере, был первым. Пионером. Первооткрывателем целого литературного жанра. Не его вина, что тот впоследствии изрядно затоптали.

И, как уже было сказано, писатель лишь в определенной мере несет ответственность за то, что миллионы читателей и кинозрителей превратили в культ, в образец подражания. Многое, очень многое дописано в коллективную «конаниану» другими — в отличие от автора, холодными ремесленниками «без комплексов» и романтических иллюзий. «Садист, фашист, заторможенный и затерроризированный собственными комплексами подросток... Таковы лишь некоторые из брошенных Хоуарду обвинений, — пишут авторы одной из книг, посвященных создателю Конана. — Что ж, это, вероятно, один из самых непонятых и несправедливо обвиненных авторов после Ницше».

Так что познакомиться с реальным Робертом Хоуардом — без всех последующих «наслоений» — во всяком случае, любопытно. Тем более что биография писателя дает много пищи для размышлений. По крайней мере, несколько проясняет его тоску по «суперменству», скрывавшую — как это всегда и бывает — лишь индивидуальные страх, одиночество, отчуждение...

Роберт Эрвин Хоуард родился 24 января 1906 года, в семье сельского врача Айзека Хоуарда, что практиковал в богом забытой техасской деревушке Пистере (разумеется, жители ее называли не иначе как городом!). Второе имя было дано ему в честь матери, в девичестве Хестер Джейн Эрвин.

Семья будущего писателя была типично американской — потомки пионеров, еще сохранившие память о тех днях, когда в этих местах проходил Рубеж — фронтир. Дед по отцовской линии в 1849 году, подобно многим, рванул в Калифорнию, где только что открыли золото; и если бы не подхваченная в дороге холера, до конца жизни приковавшая его к Техасу, вполне возможно, повторил бы судьбу героев Джека Лондона. Видимо, неслучайно последний стал любимым писателем юного Роберта Хоуарда... Мать также происходила из семьи пионеров, и еще застала последний крупный рейд команчей, некогда безраздельно контролировавших Техас, а впоследствии почти полностью истребленных. Среди ее знакомых были те, кто носил раны, полученные в схватках с индейцами, и слова «скальп» и «вигвам» в семье Хоуардов не воспринимались только как литература. И столь же не случайно подсознательная антипатия к «краснокожим» передалась от матери к сыну. Во всяком случае, знание «индейской» специфики позже неплохо помогло писателю, когда с фантастики он переключился на вестерны.

А вот что было совершенно нетипично в доме доктора Хоуарда, так это обилие книг и лелеемая — и также переданная сыну — любовь к чтению. Тому в большей степени способствовал сам глава семейства, ставший одним из первых врачей на земле Одинокой Звезды (как называют американцы Техас) — в те времена огромного и малозаселенного края, тысячи квадратных миль которого пребывали в том же девственном состоянии, что и до появления на американском континенте белого человека. Именно в домашней библиотеке Роберт впервые познакомился с Эдгаром По и Вальтером Скоттом, Редьярдом Киплингом и Марком Твеном; и прочитал от корки до корки всего Хаггарда. Так мир подростка наполнился «книжными» приключениями, только усиленными отзвуками давних битв с индейцами, о которых вспоминали взрослые.

Но не одними приключениями — мать, часто читавшая сыну вслух, приобщила его и к поэзии. Сейчас редкий любитель фантастики не слышал о Хоуарде — создателе Конана и пионере «героической фэнтези», а вот то, что при жизни он не в меньшей степени был известен своими вестернами и поэтическими сборниками (во всяком случае, денег они принесли ему не меньше!), — почти позабыто...

В течение девяти лет после рождения Роберта его семья колесила по Центральному Техасу, пока не обосновалась окончательно в деревушке под названием Кросс-Плейнс. Именно там, в девятилетнем возрасте Роберт Хоуард написал первый приключенческий рассказ.

А вообще его детские годы прошли под знаком отчуждения — от сверстников, от реального мира за окном дома. В те годы долина реки Рио-Гранде, где он жил, активно заселялась и застраивалась. Населяли те места, в основном, простые, работящие, прагматичные и далекие от романтических бредней люди: богобоязненные фермеры, скотоводы и люди, так или иначе связанные с нефтью — техасский «нефтяной бум» только начинался, и самые предприимчивые быстро смекнули, чем прославится Одинокая Звезда в самом близком будущем! Таковы же были и дети «новых техасцев». Немудрено, что в компании с любимыми книгами юный Хоуард чувствовал себя куда комфортнее, чем в общении со сверстниками.

За окном дома кипела по-южному темпераментная, до предела конкретная, деловая жизнь — строилась Америка! А мысли подростка витали в иных широтах и в иных временах. К его типично возрастному отчуждению добавилось еще одно: мир, пленивший его воображение, оказался не только не похож на окружающий, но во всех смыслах был ему полярен.

«Всю жизнь я провел на юго-западе Америки, — вспоминал Хоуард, — и в то же время не переставал грезить о северных необъятных ледовых пустынях под низко нависшим тяжелым серым небом. Я и в снах ее часто видел — дикую страну, продуваемую насквозь яростными ветрами, идущими с моря, — страну, населенную сутулыми дикарями, взор которых горел необузданной яростью... Никогда в тех снах я не представал сам себе цивилизованным человеком. Напротив, всегда ощущал себя варваром — загорелым до черноты, обросшим, светлоглазым дикарем, вооруженным убойного вида топором или мечом. Я сражался с такими же варварами или дикими зверями, или же возглавлял бесчисленные орды воинов, идущих воевать цивилизованные страны и оставлявших после себя руины замков и городов и вытоптанные поля и сады. Почему-то я всегда инстинктивно ощущал себя на стороне Варвара, бросающего вызов цивилизации порядка и умеренности...»

Из этих воспоминаний «последнего кельта», как назвал Хоуарда автор одной из лучших книг о нем, Глен Лорд, явствует, что созданный писателем мир «отверженных цивилизацией» — результат не только психологических травм, полученных в раннем детстве, но и более глубинных процессов, происходивших в сознании и подсознании будущего создателя Конана. Видимо, Роберту Хоуарду на роду было написано остаться аутсайдером, изгоем, человеком, во всех отношениях не приспособленным к окружавшей его донельзя прагматической американской действительности.

И своеобразно «отомстившей» ей — своим Суперварваром, грозой всякого порядка и цивилизованности, со временем превратившимся в одного из любимейших героев миллионов американцев — молодых и не очень!

Но до этого он еще проживет внешне нормальную, хотя и чрезвычайно короткую жизнь — мальчика, подростка, молодого человека.

Для начала Хоуард занялся собой. Точнее, своим телом, увлекшись боксом, атлетической гимнастикой и тем, что много лет спустя назовут «бодибилдингом». Поэтому представление о нем, как о застенчивом, хилом и «книжном» подростке верно только отчасти — за исключением среднего слова...

Кроме того, он закончил среднюю школу, которую успел возненавидеть — все за то же: необходимость подчиняться порядку! — и поступил в «академию» при колледже в близлежащем городе Браунвуд. Под шикарным названием «академия» в действительности скрывались самые обыкновенные высшие курсы, готовящие мелких клерков, машинисток, стенографисток и прочий «офисный» обслуживающий персонал. Уже подумывавшему о писательском ремесле Хоуарду показалось во всех отношениях практичным получить профессию «машиниста-стенографиста» — и он не обманулся: в течение какого-то времени эта традиционно дамская профессия служила ему основным источником дохода.

Впрочем, и эти курсы он не закончил, по истечении второго года обучения вернувшись в отчий дом. К той поре начинающему писателю уже повезло продать в различные журналы первые из написанных рассказов, однако полученных — и обещанных — гонораров на жизнь явно не хватало. Поэтому, воспользовавшись тем, что жизнь в городке явно оживилась — первая волна «нефтяного бума» докатилась-таки до сонного Кросс-Плейнса! — молодой человек занялся тем, чем тысячи и миллионы его соотечественников и сверстников. Чем заниматься в Америке не зазорно было никому, даже будущим миллионерам: стал прирабатывать, где подвернется. Паковал хлопковые тюки на местной фабрике, клеймил коров, убирал мусор, работал в продуктовой лавке и аптеке (что в Америке практически одно и то же), а также пописывал на тему нефтяного бизнеса в целый ряд газет Техаса и соседней Оклахомы.

Он также попробовал себя в роли секретаря и стенографиста — и быстро обнаружил, что одних профессиональных навыков, полученных в «академии», недостаточно. Рецидивы детства давали себя знать: молодому Хоуарду тяжело давалось непосредственное общение с людьми. С собственными героями, которых создавало его воображение, отношения складывались не в пример проще...

Время в Техасе выдалось горячее, и от любого наемного работника, если он не хотел в одночасье оказаться на улице, требовалась работа на износ. Молодой и атлетично сложенный Хоуард чуть было не подорвал здоровье, трудясь в своей аптеке с раннего утра до полуночи — все семь дней в неделю, без выходных и отгулов. Ясное дело, за эти несколько месяцев он не написал ни строчки.

А затем решил, что с него хватит, и вернулся в «академию» — не сей раз изучать бухгалтерский учет. Немного расслабившись после изматывающей поденщины, молодой человек с воодушевлением открыл в себе поэтический дар, настрочив за год столько стихотворений и поэм, что их набралось на целых шесть поэтических сборников (вышедших спустя тридцать лет после его смерти).

В августе 1927 года он снова вернулся в Кросс-Плейнс, убежденный, что отныне удовлетворить его может одна-единственная профессия на свете: профессия писателя.

В литературу его привели не культурное окружение, не гены и не переживания детства, а как раз напротив — отторжение, стихийный протест против всего перечисленного. «Многие писатели, — заметил Хоуард, — пришли в литературу, благодаря среде, в которой они росли: культурной, семейной, образовательной. Я занялся литературой вопреки своему окружению». В мире, бесконечно далеком от литературы, он, подобно отцу, стал тоже первым в Центральном Техасе — но первым профессиональным писателем.

Литература во многом удовлетворила и его жажду индивидуальной свободы, граничащей с анархизмом. При этом лентяем Роберт Хоуард безусловно не был: «Я мог бы изучать право, или заняться чем-либо иным, но никакая иная работа не предоставила бы мне той степени свободы, которую давало ремесло писателя. А желание полной свободы превратилось для меня в своего рода манию — при том, что я безропотно платил за нее жизнью в спартанских условиях и отказом от многого, чего желали моя душа и тело... Возможно, индивидуальная свобода — это фантом, но я не думаю, что кому-то придет в голову усомниться в очевидном: литература предоставляет свободы куда больше, чем рабский труд на фабрике или — как это довелось испытать мне самому — четырнадцать часов в сутки, проведенные за прилавком с содовой водой. Бывало, за пишущей машинкой я проводил и все восемнадцать, но то был мой собственный выбор, и я мог прекратить работу в любой миг — без страха быть уволенным».

И уже в 1928 году молодой Роберт Хоуард торжественно обещает отцу: если в течение года не станет профессиональным писателем — то смирится с судьбой и займется каким-то полезным общепринятым делом.

С некоторыми оговорками обещание свое он сдержал.

...Итак, первый рассказ Хоуард написал еще в девятилетнем возрасте. А в пятнадцать уже рискнул предложить собственную литературную продукцию одному из дешевых журнальчиков той поры, названному пророчески (если вспомнить, что за жанр во время оно прославит автора): «Эдвенчер сториз» (или «Рассказы о приключениях»). В журнале рукописи дебютанта не приняли, а зря! Другие издания оказались прозорливее...

Этими «другими» оказалось, по сути, одно-единственное, но какое! Если в мире научной фантастики не было в предвоенные годы журнала равного гернсбековскому «Эмейзинг сториз», то в мире фантастики ненаучной, потусторонней и мистической бесспорным фаворитом на долгие годы стал журнал «Уиэрд тейлз» (Weird Tales), основанный, кстати, на три года раньше гернсбековского первенца. (Что неудивительно: история «ненаучной» фантастики неизмеримо дольше краткого века science fiction.) Именно это издание «пригрело» среди прочих — достаточно назвать имена Лавкрафта, Блоха, знаменитый супружеский дуэт Каттнера-Мур! — и Роберта Хоуарда.

Кстати, с первым из них нашего героя связывала и глубокая личная дружба, правда, ограниченная эпистолярным общением: судьба распорядилась так, что, обменявшись многими тысячами писем, друзья и коллеги лично не встретились ни разу...

Литературную карьеру Хоуарда не назовешь быстрой или особенно впечатляющей; значительная часть его успеха относится к тем временам, когда сам автор уже был не в состоянии пожинать лавры.

Первой его публикацией стало стихотворение «Море», напечатанное в одной из браунвудских газет еще в 1923 году, а прозаическим дебютом — рассказ «Копье и клык», опубликованный в «Уиэрд тейлз» двумя годами позже. 1926-й год принес одну публикацию, в 1927-м вышли рассказ и два стихотворения (в том году суммарный литературный гонорар начинающего автора составил 37 с половиной долларов...). Однако ситуация медленно, но верно изменялась к лучшему: августовский номер «Уиэрд тейлз» за 1928 год украсила иллюстрация к рассказу Хоуарда «Красные тени» — первому, в котором читатель познакомился с героем по имени Соломон Кейн. А начиная со следующего года, новый автор стал в данном журнале постоянным, во многом превратившись в «визитную карточку» издания.

1929-й год ознаменовал собой долгожданный прорыв — хотя и не в жанре фантастики! Страстный энтузиаст бокса, Хоуард начал посылать спортивные рассказы в различные периодические издания, и вот последние-то платили не в пример журналам фантастическим: год принес Хоуарду целых 772 доллара — и теперь он мог жить только на гонорары. Для справки: в ту пору средний годовой доход в Соединенных Штатах чуть превышал тысячу долларов. Уже в следующем году писатель превысил заветную сумму в полтора раза...

А в 1932 году публикация первого произведения из серии о Конане принесла и долгожданную славу. Разумеется, не среди высоколобых критиков и читателей-интеллектуалов, — но и Хоуард себя автором серьезной литературы никогда не считал. Единственным успехом, на который он рассчитывал, был пьедестал мастера развлекательной литературы (той, что в английском языке входит в понятие entertainment) — и его-то, если говорить о литературе фантастической, Хоуард по праву делит со своим закадычным другом по переписке, Лавкрафтом.

Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше — даже несмотря на то, что обрушившийся в те годы на США Великий Кризис не оставил в стороне, разумеется, и книжный рынок, — и в будущее молодой писатель мог смотреть с энтузиазмом.

Но это же десятилетие — последнее в его жизни — отмечено другим «прорывом», куда более тревожным.

Нельзя сказать, что он был абсолютно одинок. Но даже и своих немногочисленных друзей в последние годы жизни Хоуард стал откровенно избегать. И почти ничего не известно о его отношениях с противоположным полом, что дало повод некоторым биографам предположить его особую сексуальную ориентацию. Во всяком случае, непомерного подчеркивания мужских достоинств его «суперменов» — и в то же время их откровенного третирования прекрасной половины (на грани садизма и женоненавистничества), — вполне достаточно для выводов, что у автора «с этим» не все обстояло нормально... **

Далеким от нормы было и его общее психическое здоровье. Все чаще и чаще его настигала беспричинная тоска, приступы необъяснимого отчаяния, депрессия. Будто снова вернулось детство с его одиночеством, боязнью окружающих, погруженностью в мир собственных комплексов и страхов... Неодолимо ухудшавшееся настроение Хоуарда было подобно черной волне, которая все больше окутывала его сознание, пока не поглотила его совсем.

Он продолжал писать с той же интенсивностью, но отныне любое событие — даже смерть любимой собаки — могло на долгие месяцы вывести его из равновесия. Чем более неодолимыми, неотразимыми и лишенными даже намека на рефлексию становились его герои, тем более уязвимым перед любым жизненным испытанием ощущал себя их создатель.

Когда долго и безнадежно болевшая мать, наконец, погрузилась в кому, Роберт, приложивший до того немало усилий, чтобы выходить самое близкое ему существо на свете, понял, что на этот раз все кончено. Не дожидаясь вердикта врачей, он зашел в свой гараж, забрался в автомобиль и выстрелил себе в висок из охотничьего ружья. Случилось это утром 11 июня 1936 года.

Предсмертная записка была стихотворным двустишием:

«Все кончено — путь предстоит далече,

Пир завершен и гаснут свечи».

Итак, жизнь сломала закомплексованного супермена, хотя в литературе он дал жизнь не одному из них, в отличие от него — воистину несгибаемых и непобедимых. И главным литературным достижением Хоуарда остался Конан из Киммерии.

История «конанианы», хотя и представляется на первый взгляд чрезвычайно запутанной (и уже не удивляет то, что Хоуарду порой приписывают то, чего он не писал), все же четко разбивается на несколько этапов.

При жизни писателя, в 1932-36 годах, на страницах журнала «Уиэрд тейлз» опубликовано 17 повестей (можно назвать их короткими романами) о Конане; еще 4 повести вышли посмертно. В 1950-е годы все они переизданы издательством «Гном пресс» в виде 5-томника, состоящего из сборников (перечислю их в порядке внутренней хронологии) — «Пришествие Конана» (1953), «Конан-варвар» (1955), «Меч Конана» (1952), «Король Конан» (1953), — и завершающего цикл романа «Конан-завоеватель» (1950; в журнальном варианте 1935 года — «Час Дракона»).

Впоследствии, усилиями таких энергичных последователей Хоуарда, как писатели — и доморощенные (в мире фэнтези) критики! — Спрэг де Кэмп и Лин Картер, удалось разыскать в рукописном наследстве их кумира ряд неоконченных фрагментов, которые были восстановлены, а во многих случаях — и произвольно дописаны «редакторами». Именно усилиями последних уже в 1960-е годы была предпринята попытка издать полную, уточненную и с тех пор ставшую канонической сагу о Конане. Теперь она занимала целых 12 томов (которые я снова перечислю в порядке внутренней хронологии): сборники — «Конан» (1967), «Конан из Киммерии» (1969), «Конан-флибустьер» (1968), «Конан-скиталец» (1968), «Конан — искатель приключений» (1966); затем роман «Конан-пират» (1971; авторами указаны де Кэмп и Картер); далее новые сборники — «Конан-воин» (1967) и «Конан-узурпатор» (1967), романы — «Конан-завоеватель» (1967) и «Конан-мститель» (1968). И наконец, сборник «Конан из Аквилонии» (1977) и роман «Конан с Островов» (1968); авторство двух последних книг снова приписано закадычному дуэту. Кроме того, следует упомянуть еще один сборник, не вписывающийся в общую хронологию, — «Хроники Конана» (1989).

Между прочим, де Кэмп не ограничился своеобразным «восстановлением» литературного наследия Хоуарда, но и составил три сборника статей и других материалов о любимом авторе — «Читая Конана» (1968), «Книга мечей Конана» (1969) и «Гримуар Конана» (1972); последние два — вместе с Джорджем Скизерсом. Кроме того, перу де Кэмпа принадлежит биография Хоуарда «Варвар без касты» (1975), а еще одну биографию — «Судьба Темной Долины: Жизнь Роберта Хоуарда» (1983) — написала супруга неутомимого исследователя, Катрин Крук де Кэмп (в соавторстве с Джейн Уиттингтон Гриффин) ***.

Но и это — не конец истории об издательской судьбе главного творения Хоуарда. Ибо уже в 1980-х Конан был еще раз реанимирован (впрочем, насколько мне не изменяет память, в книгах он, как и положено «серийному герою», ни разу и не умирал!), на сей раз — как образ откровенно заимствованный. Писатели, среди коих мы встретим и признанного классика Пола Андерсона, просто ничтоже сумняшеся начали сочинять свои собственные истории о новых приключениях полюбившегося читателям героя. Вполне по-американски...

Чем же так смог увлечь и массового читателя, и специалистов-литературоведов (пусть и «стихийных») Хоуард? Что он такого особенного напридумывал?

В сущности, ничего нового. Героя и победителя: обстоятельств, врагов, женщин, самой судьбы.

С обстоятельствами он просто не считается (как не привык и долго раздумывать), врагов сокрушает всех до последнего, ибо сильнее и искушеннее их в боевых искусствах. Что до женщин, так они сами падают к его ногам, стоит ему только пожелать одну из них или всех скопом. Словом, это та подсознательная и поистине неистребимая мечта каждого существа мужского пола, которую образование и интеллект лишь тщательно камуфлируют, но напрочь устранить не в силах. Исконная ненависть цивилизованного интеллектуала — как и неиссякаемая ярость современных феминисток — к «непобедимому мужлану», пропахшему потом и кровью и одним обликом своим символизирующему все «основные инстинкты», полученные в наследство от животных предков, — суть подтверждения той же очевидной истины.

В каждом из нас дремлет свой Конан. И как же он страшен и в то же время не отделим от нашей сущности — этот затаившийся в глубине ее Варвар.

Но есть еще одно, что неизменно привлекает к подобным персонажам читательский интерес, независимо от времени и культуры. Конан и собственную судьбу заставляет работать на себя — вместо того, чтобы покорно и безвольно следовать ее незримым предначертаниям. Как следует большинство из нас — обыкновенных, а не «сверх»-человеков... В то время как для рядового читателя жизнь представляет собой рутинную круговерть лени, слабостей, компромиссов и уступок, обильно сдобренных самооправданиями, подобная литература сообщает заряд воли, энергии, действия: все двадцать повестей о Конане насыщены действием сверх меры — и приключениями, приключениями, приключениями!

А вот что особенно оценил специфический американский читатель, так это ни с чем не сравнимый индивидуализм Суперварвара (кстати, во многом «снимающий» обвинения в фашизме). Он сам себе хозяин и моральный судья. И если перед кем или перед чем склонит голову, то только перед Силой, перед более сильным и искусным воином. А значит — ни перед кем.

Это занятная подробность. В мифологическом мире Конана полным-полно всяческих колдунов, ведьм, таинственных амулетов и заговоров, не говоря о сонмах чудищ, каждому из которых, казалось бы, даже такие богатыри, как Конан, — тьфу, семечки! Однако победителем неизменно выходит он — и только благодаря физической силе и чисто воинской смекалке. Колдовство, магия — для варварского мира это те же знание и интеллект, дать им хоть раз возобладать над Конаном — значит, разрушить миф, согласно которому Воля рождает Силу, а та — Право. Страшненький миф!

Но при всем при том — универсален и всеобъемлющ. Потому-то аналогичные книги и читают запоем без малого столетие. Потому и относиться к ним следует серьезно.

Кроме Конана, Роберт Хоуард создал еще несколько запоминающихся героев — таких же непобедимых «мачо», населявших реальные или вымышленные страны в историческом или псевдоисторическом прошлом. Это Бран Мак-Морн — предводитель легендарного народа, сохранившегося еще с каменного века в Ирландии (действие произведений цикла развертывается во времена Древнего Рима); английский пуританин-дуэлянт XVI века Соломон Кейн; беглец из загадочной Атлантиды король Кулл...

Он также писал иронические вестерны и «чисто» исторические романы, фэнтези в подражание Лавкрафту и его кругу, произведения в жанре «фантастики меча и волшебства» (sword & sorcery), детективы, рассказы о спорте, поэзию. За свои тридцать прожитых лет — из коих только десяток пришелся на жизнь литературную — Хоуард успел осуществить больше, чем можно было ожидать.

Но если бы он даже ограничился одним-единственным циклом о варваре Конане, то все равно вписал бы свое имя навечно в историю «героической фэнтэзи». А сам этот жанр, подозреваю, не скоро умрет — как кажется бессмертной тяга определенной части читающих к суперменству во всех его видах.

Хорошо это или нет, зависит от точки зрения. Но факт остается фактом: как и Эдгар Райс Берроуз до него, Роберт Хоуард вовремя уловил витавшие в воздухе флюиды — потребность читателя-мужчины, в повседневной жизни явно не избалованного героикой и особой мужской удачливостью, в образах героических, действующих, а не размышляющих. И сильных — пусть даже это понятие для многих ограничивается грудой накачанных мускулов.

Все-таки Хоуарду повезло. Вычислить своего читателя — это в литературе немало.

____________________

* Я по-прежнему буду называть его так, хотя у нас и установилась традиция произносить его фамилию как Говард. — Здесь и далее примечания автора.

** Хотя известно, что по крайней мере одну девушку он некоторое время считал своей невестой; но и с ней расстался, когда обнаружил, что у нее был роман с его близким другом.

*** Кроме указанных, Хоуарду и (в основном) его герою посвящено еще 7 книг, вышедших за период с 1976 по 1987 годы.