Книга потрясающе многоплановая, насыщенная массой нетривиальных идей, тесно увязанных одна с другой. Только кратко упомянуть об этих идеях — уже материал для большой статьи.

Одна из главных отличительных черт романа – принципиально иные общественные отношения. Ефремов на деле, а не словах был убеждённым коммунистом, за что и подвергался преследованиям со стороны обывателей, некоторых коллег АН, многих партийных чиновников. Сейчас есть термин «ноосферный коммунизм», он, конечно, более точно отражает то, о чём писал Иван Антонович. Кто-то предпочитает просто говорить «высшая форма общества». Но будем помнить: слово «коммунизм» для писателя было определяющим. При этом он даже под сильным нажимом не пошёл на то, чтобы упомянуть в книге о памятниках Марксу и Ленину. Так что дело не в конъюнктуре.

Поразительно изобретение писателя: Академия Горя и Радости.

Умение руководить – самое насущное в таком обществе, потому что власть в нём основана не на страхе или слепой вере, но исключительно на компетентности и рациональном доверии к доказавшему свою состоятельность руководителю. Поэтому в ефремовском будущем нет убеждённых консерваторов или сторонников безоглядного прогресса. Сами принципы принятия решений здесь иные. Каждое конкретное предложение анализируется с точки зрения возрастания человеческого счастья и общего восхождения человечества. Как правило, выбираются варианты решений более или менее усреднённые. На Совете Звездоплавания Гром Орм произносит чеканную фразу: «Мудрость руководителя заключается в том, чтобы своевременно осознать высшую для настоящего момента ступень, остановиться и подождать или изменить путь».

Так и поступают. Сознательно задерживают развитие парапсихической сферы, потому что не до конца отточено психофизиологическое совершенство и опасен риск потери контроля над психикой. Отказываются от заселения планет с высшей мыслящей жизнью, пусть и не достигшей высокого уровня, потому что тогда неизбежны непонимание и насилие. Дар Ветер, олицетворяющий мудрость земного руководства, не даёт добро на проведение Тибетского опыта, ибо несколько десятилетий подготовки по меркам всего человечества не имеют значения. Но всё-таки: оправдывают героев Тибетского опыта и признают его огромное значение для науки. Отправляют поразительную по дерзости экспедицию к Ахернару – основывать первую колонию в глубоком космосе. Провозглашают романтику научного поиска душевной основой избыточной силы общества.

Естественно, составлять такое общество могут только люди, которые готовы принимать выверенные продуманные решения и воплощать их в жизнь, чутко реагируя на происходящее. Люди, обладающие максимально возможной широтой взглядов и тем избытком понимания и великодушия, который не позволяет игнорировать интересы других людей и всего социума, узко замыкаться на личных желаниях и неизбежно связанных с этим личных проблемах.

Доверие людей будущего друг к другу действительно велико. Это правило, а не случайная проницательность в мире заблуждений, капризов и поспешных решений. Поэтому уважается воля другого человека. Подразумевается само собой, что человек принял решение обдуманное, и уговаривать его изменить это решение – проявить неуважение. Так Гром Орм уходит с ответственного поста.

Наиболее полное, ёмкое выражение глубокого понимания жизни всегда называлось мудростью. Герои Ефремова определяют мудрость как сочетание знания и чувств. Такое сочетание касается не всякого знания и не всякого чувства. Прочувствованное знание об истинной человеческой природе есть понимание необходимости тех или иных поступков. Люди Ефремова обладают знанием о своей природе, поэтому их альтруизм взвешен и естествен.

Счастье в романе определяется как постоянная смена творческого труда и отдыха в борьбе за новое, в исследовании неведомого.

Люди Ефремова — немногословные и чуткие, занятые напряжённым трудом, понимающие необходимость и важность романтики. Это люди, насыщенные, словно электричеством, радостной готовностью к неожиданным испытаниям и впечатлениям. Их разговоры полны значения, они учатся понимать друг друга без слов. Это люди, с детства обученные диалектической философии и потому глубоко чувствующие такое понятие, как мера. Поэтому они берегутся эйфорических восторгов и, напротив, эмоциональной зажатости, скованности тех или иных проявлений. Дружелюбные, физически сильные и красивые люди, умеющие наслаждаться искусством и умеющие напряжённо работать.

Разумеется, основы отношений в обществе закладываются с раннего возраста. Школа в обществе Ефремова имеет громадную роль для становления человека. Громадную ещё и от того, что семьи в современном смысле слова в его обществе нет. Школы разбросаны небольшими городками по всей планете, и ученики со своими наставниками живут там постоянно. Роль учителя в такой ситуации повышается многократно.

Молодые люди отнюдь не предоставлены сами себе. Огромная энергия, исстари порождающая конфликты «отцов и детей», обязательно должна быть направлена в позитивное русло. Возможно это только при полной занятости молодых людей творческим, общественно полезным трудом и соответствии взрослых провозглашаемым идеалам. Только тогда молодые люди не образуют агрессивную к чужакам закрытую субкультуру. Неформальные молодёжные течения всегда были формой протеста против мира взрослых, против их лжи и лицемерия. В обществе Ефремова такой протест бессмыслен, потому что условия жизни отвечают главнейшим потребностям человека и не могут нацело отвергаться психически здоровым индивидом.

Насыщенность романа педагогическими идеями чрезвычайно велика, недаром замечательный педагог В. А. Сухомлинский неоднократно перечитывал его и писал автору в одном из писем: «Я давний поклонник Вашего творчества. «Туманность Андромеды» я прочитал четыре раза. Это не пристрастие к фантастике, а стремление ещё и ещё раз пережить, перечувствовать глубину мыслей, которых у Вас обилие и в строчках и между строчками... Ваша фантастика восхищает своей правдивостью. Я влюблён в Ваших людей будущего».

Пространство школы открыто и нелинейно. Это ярко выражается даже в мелких деталях: занятия, оказывается, происходят обыкновенно в саду под деревьями, а классы необычны хотя бы тем, что в них отсутствуют двери.

Обучение разделено на четыре цикла по четыре года, и каждый цикл школа переезжает в другое место для сохранения остроты и свежести восприятия, циклы учатся изолированно друг от друга, чтобы не раздражать детей столкновением слишком различных возрастов. Однако при этом у старших ребят обязательно есть младший подопечный для облегчения работы педагогов и формирования чувства ответственности.

Занятия в каждом цикле школы чередуются с уроками труда. Что это за уроки? – мы читаем о двух занятиях – это шлифовка оптических стёкол (представляете, каково участвовать в постройке телескопа!) и постройка деревянного корабля по старым технологиям с последующей экспедицией в Карфаген.

Главным Ефремов полагает изучение истории – не как нашего школьного предмета, представляющего, по сути, историю войн и экономических реформ, а глобальной истории, в смысле изучения причинно-следственных связей, приведших к нынешнему положению.

Реа разговаривает с матерью. Как она с ней разговаривает? – свободно и открыто. В ней сформировано базовое доверие к миру. Мир её принимает, ей нечего бояться в мире, она не знает, что такое тупое непонимание или нарочная обида. Ефремов, улавливая и понимания важность таких нюансов, предвосхищает развитие в наше время гуманной педагогики, за которую ратует лучший педагог современности Шалва Александрович Амонашвили.

Юноши и девушки помимо непосредственных наставников имеют ещё ментора – кого-либо из уважаемых взрослых, которые помогают определиться со своими предпочтениями и решить непростые вопросы самореализации.

Закончившие школу семнадцатилетние молодые люди не сразу начинают получать высшее образование, — три года у них идёт пора испытаний, называемая Подвигами Геркулеса. Часть подвигов назначается старшими, часть выбирается самостоятельно. Эти подвиги – серьёзная и ответственная работа, инициация.

Взрослый человек – человек знающий, заинтересованный в плодах своей работы. Абсолютное физическое здоровье ведёт к повышенной энергии существования, в результате чего жизнь такого человека не может ограничиваться узкими рамками личного существования. Любой человек может выдвинуть какое-либо предложение, хотя бы и в масштабах всей планеты, и оно будет обсуждаться, если действительно хорошо продумано.

Любовь к природе имеет огромное психологическое значение. Ефремов пишет: «Веда Конг думала о подвижном покое природы и о том, как удачно выбираются всегда места для постройки школ. Важнейшая сторона воспитания — это развитие острого восприятия природы и тонкого с ней общения. Притупление внимания к природе — это, собственно, остановка развития человека, так как, разучаясь наблюдать, человек теряет способность обобщать».

Отношение к вещам. Пройти через усложнение вещественной культуры, чтобы прийти к её простоте… Снова мы можем видеть в действии диалектическую логику. Выводы отражают не частное мнение, а всю силу объективной закономерности. Мельчание переживаний и их искусственность в окружении массы мелких ненужных вещей затушёвывают в человеке проявления самого главного – того, чем он отличается от животного – творческого духовного начала.

«Воспитание нового человека — это тонкая работа с индивидуальным анализом и очень осторожным подходом».

...Художник Карт Сан озабочен созданием образов прекрасного, соответствующих основным расовым типам. Его поиски ведут к глубочайшему исследованию антропологического и этнокультурного материала. По сути дела, он пытается воссоздать в чистом виде те вершины красоты, что были созданы в череде сотен поколений природной жизни в разных географических условиях планеты. В своей работе он такой же учёный, как Рен Боз, только область его творчества сложнее поддаётся вербализации (словесному описанию), воздействуя непосредственно на органы чувств.

Речь не идёт о частных вкусах и предпочтениях той или иной эпохи; красота – как высшая мера целесообразности – объективна, и познавать её законы нужно и должно. Но в каждой отдельно взятой системе есть свои промежуточные идеалы, которые, в свою очередь, сольются в будущем в сияющий венец высшей гармонии.

Знаменитая танцовщица Чара Нанди, вдохновившая Карт Сана на создание «Дочери Тетиса», демонстрирует на Празднике Пламенных Чаш выдающееся мастерство, далёкое от простого технического совершенства. Именно одухотворённость тела, «способного своими движениями, тончайшими изменениями прекрасных форм выразить самые глубокие оттенки чувств, фантазии, страсти, мольбы о радости» – определяется в романе признаком действительно великого мастерства.

Умение понять и оценить прекрасное по достоинству, постоянная готовность восхититься подлинным искусством, — всё это объединено в героях чётким пониманием природы такого искусства. Интуиция, сопряжённая с ясной мыслью; сочетание знания и чувств – невольно мы возвращаемся к определению мудрости как основы гармоничной жизни и правильного к ней отношения.

Ефремов не стремился поразить воображение читателей масштабами космических завоеваний человечества. Каждая звёздная экспедиция – огромное событие. Нет никаких сказочных космопортов с сотнями космических кораблей, летающих к звёздам наподобие современных самолётов.

Быт людей нельзя назвать высокотехнологичным. С другой стороны, его простота и второстепенность по сравнению с общественной составляющей жизни не предполагает сложных технических приспособлений в личном пользовании. Транспорт общедоступен, но и здесь сказывается логика писателя: «строение не может подниматься без конца». Скорость движения поездов по Спиральной Дороге ограничена 200 км/ч, и в этом есть свой особый смысл: нервическое стремление поскорее достигнуть места назначения отсутствует, а на высокой скорости непросто любоваться окрестными пейзажами. Таким образом, Спиральная Дорога косвенно служит созерцательным медитациям людей, любящих природу и умеющих ею восхищаться, отвлекаясь от выполнения сложной и ответственной работы.

Великое Кольцо – мечта и провидение Ефремова. Нет больше авторов, которые с такой силой утвердили бы огромную важность космического братства разумных существ и столь законченно описали бы его. Сам писатель хорошо понимал условность изображения Кольца, определяя себя как человека, делающего первый шаг в этом направлении. Но с каким вдохновением и пылающей страстью он его делает. Нужно быть совершенно чёрствым человеком, чтобы, прочитав сцену приёма послания с Эпсилон Тукана, не зазвучать мелодией восторга, сопричастности космосу и жажды познания!

Ефремов подчёркивал отличие людей будущего от нас с вами. Их радости и горести не будут похожи на наши, — утверждал он. Теперь, когда история делает первые шаги к подлинному пониманию особенностей исторической психологии, мы можем с уверенностью сказать, что так оно и должно быть. Вместе с этим, кардинальное отличие людей будущего от людей всех предыдущих эпох заключается в том, что они будут максимально приближены к подлинной реальности – в противовес изменчивым идеологиям и эстетикам прошлого. Ещё и сейчас, несмотря на резко возросшее за последние десятилетия техническое совершенство, информационно объединившее всю планету, мы погружены в мифы, что хорошо понимают создатели таких фильмов, как «Терминатор» или «Матрица».

Многие истины просты и ясны, но они отвергаются или замалчиваются, ибо открытое признание всей хрупкости нашей жизни означало бы обязательную перестройку сознания. Такую перестройку, когда люди не будут скрывать свои истинные чувства, боясь насмешки. Напротив, дружеская помощь всегда будет наготове, потому что великая нервная чуткость на базе общей доброжелательности приведёт к способности мгновенного распознавания, а в жизни человека не останется минут слабовольной бездеятельности, апатии или, напротив, истерической впечатлительности, разрушающей интересы дела.

Понимание себя обязательно взаимосвязано с общей проницательностью. Мельчайшие нюансы поведения не остаются незамеченными. Но люди Ефремова не только проницательны, они ещё и тактичны.

В будущем Ефремова жизнь выстроена в соответствии с постоянно уточняющимися законами социального и психологического развития. Соответственны и отношения между людьми, созидающиеся на основе всеобщей уравновешенности, стремления к красоте и знанию. Нам, живущим в труднейшую эпоху, непросто достичь совершенства таких людей, как Дар Ветер и Веда Конг. Но иметь перед внутренним взором образец чистоты и искренности отношений между людьми этого далёкого будущего – значит, приближать его торжество уже здесь и сейчас.

Немало можно было бы сказать об отношениях всех героев — они выписаны точно алмазным резцом, и обвинения в «плакатности» анекдотичны, когда понимаешь глубочайшую правду этих отношений. Приведу лишь один ярчайший эпизод:

«Гром Орм заметил красный огонь у сиденья Эвды Наль.

- Вниманию Совета! Эвда Наль хочет добавить к сообщению о Рен Бозе.

- Я прошу выступить вместо него.

- По каким мотивам?

- Я люблю его!

- Вы выскажетесь после Мвена Маса.

Эвда Наль погасила красный сигнал и села».

Как расценивать этот эпизод? У великой Эвды сдали нервы, и она готова броситься бессвязно лепетать на Совете Звездоплавания о своих личных переживаниях? Нет! – и это очень показательный момент. Её аргумент принимается во внимание прежде всего потому, что люди ефремовского будущего любят самого человека, а не выдуманный образ. Тогда любовь – наивысшая степень понимания и проникновения во внутренний мир человека. Эмпатия, как говорят психологи. Заявляя о своей любви, Эвда Наль заявила о своей особой причастности к мотивам Рен Боза, на которые, кроме неё, никто пролить свет больше не сможет. Любовь Эвды Наль – достаточное основание для вывода, что мотивы эти были благородны.

Люди будущего знают твёрдо: у серьёзных отношений должны быть глубокие основания. Любовь «вопреки» – сказка, в которой либо скрыто и не понято невежественными людьми могущественное «за», либо романтическая грёза, не приносящая ничего, кроме тяжких разочарований. Настоящим спутником жизни может быть только тот, кто готов проделать вместе путь жизни, будучи соратником; разделить душой все сложности пути и понять их умом. Настоящая любовь не тогда, когда двое смотрят друг на друга, а тогда, когда двое смотрят в одном направлении. Под этой мыслью мудрого Сент-Экзюпери Иван Ефремов мог бы подписаться без колебаний.

Любовь, звёзды и познание!

Писать отзыв о книге, которая когда-то в корне изменила мои взгляды на фантастику, мне, пожалуй, будет непросто. Но все-таки попробую – хочется как высказать свое мнение, так и попытаться оспорить некоторые взгляды из многих предыдущих отзывов.

Первое. Считается, что «Туманность Андромеды» – это утопия. Я бы сказал иначе: это чуть ли не первая в фантастической литературе серьезная попытка конструирования общества будущего, построенного по совершенно иным принципам, чем нынешнее. Утопия – это, к примеру, Мир Полудня: везде изобилие, каждый может выстроить себе великолепный дом с подземным музеем, у каждого во дворе персональный звездолет, чтобы любой «структуральнейший лингвист» смог слетать на выходные поохотиться за десяток-другой световых лет… И почти никаких объяснений, как функционирует такое общество, за счет чего и каким образом достигнуто такое положение вещей. А Ефремов подошел к конструированию своего будущего Земли совершенно иначе, описав органы управления и их функции, науку, промышленность, транспорт и образование. А главное, им описан путь к созданию такого общества, начиная с соответствующей нашему времени Эры Разобщенного Мира. Так что это не утопия, это уже вполне себе комплексный научный подход, пусть даже данный в самых общих чертах.

Второе. Говорят, что в «Туманности Андромеды» и общество, и люди обрисованы так, что кажутся бесплотными, невыразительными и неубедительными, да и людей-то в романе немного – постоянно мелькают одни и те же фигуры. На первый взгляд все верно. Однако вспомните, к примеру, Толстого, Бальзака, Гюго или Голсуорси. Все они исписывали толстенные тома только для того, чтобы дать картину жизни своих стран в свое же время. Читателю «Войны и мира» или «Саги о Форсайтах» не надо было объяснять, как стреляют из ружья, для чего нужны деньги, как начинаются войны или зачем люди переезжают в Америку, – но, несмотря на это, получались произведения громадного объема. А теперь представьте, что перед писателем стоит задача описать Землю будущего, когда общество будет иметь совершенно иную основу, чем теперешнее, а люди – мыслить иными категориями, чем мы, но при этом вместить все в объем относительно короткого романа. Само собой, тут придется отказаться от подробностей и ограничиться общими, самыми главными чертами. А в качестве действующих лиц ввести лишь небольшое число самых выдающихся людей этого нового общества, набрасывая их портреты также крупными штрихами и не вдаваясь в детали. Проще говоря, в «Туманности Андромеды» присутствует только необходимое для выполнения авторского замысла, а все несущественное отброшено. Отсюда и мнимые «бесплотность» и «невыразительность».

Третье. Приходилось сталкиваться с мнением, что жить в описанном в «Туманности Андромеды» «стерильном» обществе якобы будет нестерпимо скучно. Подавляющему большинству нас теперешних – да, вероятно. Но не людям будущего, которые по своей натуре не потребители, а творцы. Именно эта разница вкупе со схематичными (см. предыдущий абзац) описаниями делает мир Великого Кольца в восприятии многих читателей романа непонятно-заумно-скучным, а некоторые эпизоды трудными для понимания. Например, сколько непонятных нам недосказанных слов содержат одинокие раздумья Мвена Маса на острове Забвения или ночная беседа Дар Ветра и Веды Конг в степи. А попытаться понять их захочет и сможет далеко не каждый, кто читает «Туманность Андромеды». Тем более что сейчас это труднее, чем в конце пятидесятых, – бывшие тогда на слуху лозунги во многом сродни описанным Ефремовым принципам жизни Эры Великого Кольца, в отличие от идеалов современного общества потребления.

Таковы три моих основных тезиса в защиту «Туманности Андромеды». А общий вывод следующий: написать хорошее и даже отличное фантастическое произведение могут многие, но лишь единицам дано создать нечто, не опирающееся на уже устоявшиеся принципы фантастики, не эксплуатирующее старые идеи, но абсолютно новое, открывающее перед читателями широкую дверь в прекрасное неведомое. А войти ли в эту дверь или пройти мимо, лишь равнодушно заглянув в нее, – это уже решает каждый сам для себя.

Если бы я писал на эту тему развернутое эссе, то, наверное, озаглавил бы его так: «Моя Туманность» (рефлексии на тему книг И.А. Ефремова). И эпиграф: «Я – Парус. Я – Парус. Иду от Веги двадцать шесть лет…».

Х.Л. Борхес говорил: «Иные гордятся написанными книгами, я же — прочитанными». Так и я чувствую некоторую «гордость» всякий раз, обратившись к «Туманности Андромеды» (ТА). Наверное, так бывает всегда, когда соприкасаешься с чем-то действительно значительным. О ТА хочется сказать очень много, но именно поэтому сделать это не так просто. Хотелось бы всё же высказать несколько своих замечаний.

Сейчас, прежде всего, заметна, бросается в глаза значительная полярность оценок этого произведения, что само по себе говорит о многом (вспомним полярные оценки, которые земляне, участники экспедиции на Торманс, дают обманной инсценировке, устроенной Фай Родис для владык планеты («Час Быка»)). Ведь и с самого начала роман вызвал серьезную полемику. Со времени первой публикации романа ТА прошло довольно много лет, а он продолжает вызывать большой интерес (или неприятие), продолжает регулярно издаваться и после «успешного завершения перестройки», «либерализации», «демократизации» и т.д. — словом, в другие исторические эпохи, переведен на множество иностранных языков, и это, как некоторые выражаются, медицинский факт. Говорить и спорить о ТА — значит, говорить и спорить о целом (целостном) мировоззрении. А мировоззрение это оригинально и отнюдь не примитивно, идеологически тенденциозно, как то пытались и пытаются представить иные категоричные критики.

Некоторые читатели пишут: «Вера в моральный прогресс человечества — это наивно». На мой взгляд, как раз трудно придумать что-либо более наивное, чем такие вот заявления. Я не хочу здесь полемизировать по существу вопроса, а только обращаю внимание, что автор ТА — состоявшийся крупный ученый, обладавший весьма широким кругозором (в отличие, вероятно, от многих критиков), вообще, человек много чего повидавший в жизни. Над своим романом Ефремов работал, как ни банально это звучит, долго и упорно. («Мучительно далась мне «Туманность» — вспоминал Иван Антонович.) Его мысли — не плод досужего вымысла, но результат глубокого анализа действительности, разнородных научных данных, исторического прошлого. Да и писательский опыт у автора ТА уже имелся. Хотя и в ранних его рассказах довольно сложно отыскать явные следы литературного ученичества. И поэтому легко и непринужденно называть главные, основополагающие идеи ТА наивностью, по меньшей мере, странно. Как будто какой-то первокурсник называет труды Аристотеля или Канта детским лепетом и чушью. Сегодня, мол, всё это стало общим местом и вообще неправда. А дело, насколько я понимаю, в том, что общество с ущербной моралью воспроизводит, так сказать, для своих нужд морально ущербных людей. Естественно, что они-то и не способны поверить ни в какой моральный прогресс (соображения подобного рода высказывал, например, советский философ Э.В. Ильенков). Возникает своего рода замкнутый круг («инферно»), выйти из которого чрезвычайно сложно. У каждого, конечно, должно быть свое мнение, но далеко не каждый сможет так обоснованно, доказательно, убедительно, зримо его высказать, как это сделал Ефремов.

Других читателей «раздражает» то, что герои романа называют друг друга на «Вы». Мне представляется, что на самом деле в языке будущих землян используется не наше привычное местоимение «Вы» и не фамильярное «Ты», а что-то вроде английского “you”, которое герои безошибочно понимают в зависимости от ситуации: разговор влюбленных, беседа учителя с учеником и т.д. В этом обращении, переданном нам Ефремовым как «Вы», бесконечное уважение к собеседнику и столь же неколебимое чувство собственного достоинства, возможные только в совершенном («коммунистическом») обществе. Впрочем, в «Часе Быка» говорится о возросшем богатстве языка людей будущего. Здесь, и в других подобных моментах, писатель дает пищу воображению читателя. И в этом одна из многих граней его литературного мастерства.

Случается, ищут технические «недочеты» и «ошибки» ТА. Подобное занятие, вероятно, может быть интересным и в чем-то даже поучительным, но, очевидно, что это не метод анализа научно-фантастического романа как произведения литературы в целом. Об этом писал и сам Ефремов в статье «Наука и научная фантастика». Абсурден был бы такой подход к «Аэлите», например, или к «Первым людям на Луне». В ТА «техника» играет если не второстепенную, то, во всяком случае, подчиненную роль. Знаменитое изречение Протагора «Человек-мера всех вещей» является и ефремовским кредо, многомерно раскрытым в его творчестве. (К слову, интерес Ефремова к античности – отдельная большая тема.)

Кому бы я порекомендовал ТА? Наверное, тем, кто серьезно задумывается о смысле жизни, и видит его не в религии и не в достижении материального благополучия и личного успеха (единственно). Я вот никак не могу поверить в то, что развитие цивилизации всегда (!) будет происходить на базе товарно-денежных отношений. Действительно, как видят его (этот смысл) люди, согласившиеся на сорокапятилетнее заключение в звездолете ради того, чтобы побывать на Веге? Или те, ушедшие в полет без возврата на Ахернар ради будущих поколений? По-видимому, не так, как те, кто строит невиданные морские суда для личного пользования и покупает футбольные клубы. Такое чтение, на мой взгляд, гораздо занимательнее пусть даже талантливых фэнтезийных и не очень выдумок, где зачастую идет речь все о той же борьбе тем или иным подобием дубины за самку, доминирующее положение, личный успех, спасение очередного «средиземья» и т.д. (Я намерено здесь несколько утрирую и не хочу равнять всех авторов фэнтези.) Какая-то часть человечества всегда находится в поиске великих целей, и именно эта часть обеспечивает, в конечном итоге, его прогресс. В будущем, по Ефремову, это стремление должно охватить всех людей. Да, наверное, нужно совершить усилие, чтобы приблизиться к такому пониманию жизни. Но, как мне представляется, оно того стоит…(На данном историческом этапе отсутствие, например, по-настоящему достойных целей у России как государства грозит, на мой взгляд, ее распадом.).

Тибетский опыт Рен Боза и Мвена Маса, являющийся смысловой кульминацией романа, с очевидностью демонстрирует, что земное сообщество в ТА – отнюдь не пасторальная, либо любая другая, идиллия, но мир, полный серьезнейших противоречий. Эти противоречия качественно и масштабно иного плана, чем те, что мы знаем из истории и те, что имеем возможность наблюдать сейчас. Но именно эти противоречия – источник всякого движения и прогресса, в этом суть диалектики ТА. Говоря о бесчисленных ушедших поколениях, Ефремов пишет, что они «требуют раскрыть загадку времени, вступить в борьбу с ним! Победа над пространством и есть победа над временем.» Это крупнейшая, подлинно великая научно-философская и гуманистическая идея романа. Именно такого масштаба идеи отличают лучшие произведения НФ и литературы в целом.

Никакой анализ не заменит личных впечатлений от прочитанного текста. Трудно передать чувства, переживаемые в моменты, когда сознаешь и понимаешь грандиозность авторского замысла, мысли и сомнения героев. Кто-то говорит и о слезах восторга… Честное слово, я совершенно не вижу «ходульности» персонажей, о которой часто говорят. Они другие, не такие как мы, жители ЭРМ. Особенно впечатляет их спокойствие, уравновешенность, которые многими читателями, похоже, и воспринимаются как неестественность. Это спокойствие, дисциплинированность, характеризуют не только внешнюю, коммуникативную сторону жизни героев, но и, что особенно важно, их внутренний мир, личные переживания. Именно так и задумывал их автор. Они не прячут свои эмоции за маской вежливости, они действительно таковы, какими мы их видим. Здесь мне хочется привести цитату из статьи болгарского писателя-фантаста А.П. Славова «Психологические и ценностные механизмы неприятия героев Ефремова некоторыми типами интеллигенции»: «Ефремов позволяет себе то, что в нашем обществе практически не прощается — яркая индивидуальная свобода его героев сочетается с глубокой нравственной определенностью. Такое сочетание для современного скептичного, ироничного человека, недоверчивого ко всему гармоническому, живущего в мире где «всё на продажу» и «у каждого своя цена», в преобладающем большинстве обрекает его на восприятие ефремовских персонажей как дразнящего обвинения в безнравственности. И ещё (за границей сознательного) зависть, которую он ни за что не признал бы, потому что зрелый, опытный, современный человек не может завидовать каким-то выдуманным красавчикам и красавицам, которые успевают быть одновременно и интеллектуальными и чувственными, гуманными и решительными, страдающими и счастливыми! И то (представьте себе!) в мире без серости и ничтожеств, потому что каждый вырос в «силовом поле» индивидуализированной артистической педагогики, которая зарядила его убеждения, естественные как дыхание, — если он ещё не реализовал себя, не нашел той задачи, того дела, в котором уникален и неповторим, то может снова и снова возобновлять попытки, без риска прослыть неудачником в глазах общества». Прекрасные, предельно точные слова.

Мне кажется, что в случае с ТА произошло то, что бывает нечасто — творение в некотором смысле «превзошло» своего творца. И творец не стоял на месте — возник «Час Быка», но о нем особый разговор. Как всякое хорошее художественное произведение, ТА неразложима на отдельные идейные и прочие «пункты», несводима к какой-то одной афористической квинтэссенции. Очевидно, что интерес к ней — это не только читательская влюбленность, но и стремление разделить с автором его идеи.

Немного «шутки». Я, пожалуй, мог бы покритиковать Ефремова за слишком частое употребление слова «чудовищный». Конечно, по тексту оно везде к месту, но в нашем «великом и могучем» можно найти достойные синонимы, чтобы избежать повторений. Некоторые другие особенности языка тоже, при желании, можно причислить к недостаткам. Но это всё же мелочи. Какие угодно языковые красоты и «лихо закрученный сюжет» не скроют отсутствия достойного внимания читателя содержания, и наоборот — огрехи языка не умаляют сути произведения. Сам Ефремов писал, что осознает, что он не Толстой и не Чехов, но также ясно осознает и то, что ни Толстой, ни Чехов никогда бы не могли написать того, о чем пытается написать он. Вообще, для понимания ТА и других вещей полезно почитать статьи и интервью Ефремова.

Еще мне понравилась аудиокнига «ТА» (Читает С. Кирсанов). Слушая текст со стороны в сочетании с удачным музыкальным сопровождением, воспринимаешь его несколько иначе, по-новому. Особенно это касается глав о полете «Тантры». Космос так велик, что, строго говоря, размеры его НЕВОЗМОЖНО вообразить, хотя и можно выразить численно. Но, песчинка звездолета начинает преодолевать пространство, разум с невероятными усилиями, но торжествует над косной материей. Вот это действительно «ввергает в трепет восхищения», чувствуются «ужас и восторг» Низы Крит. К слову, даже в советском фильме 1968 г., который никак нельзя назвать удачной экранизацией, можно уловить отголоски грандиозного замысла автора романа. У Ефремова речь идет о реальном космосе, а не о «космосе» космических опер. Преодоление трудностей космических полетов на межзвездные расстояния показано в ТА настолько достоверно, настолько ярко в эмоциональном отношении, что когда позже, в «Часе Быка» Ефремов придумал звездолеты Прямого Луча, то это авторское нововведение стало восприниматься (я несколько раз ловил себя на этой мысли) как реальное достижение земного разума. Этот эффект обусловлен внутренней логикой развития, заложенной в авторскую концепцию будущего.

И напоследок немного серьезной «взрослой» критики. Читателям, интересующимся таковой, я бы порекомендовал ознакомиться с очень содержательной главой «Великое кольцо» из фундаментального труда А.Ф. Бритикова «Русский советский научно-фантастический роман» (доступно в сети). Здесь я позволю себе привести наиболее интересные и глубокие по смыслу, на мой взгляд, цитаты из этой работы.

«Смысл Великого Кольца не в переговорах, а в том, что расширение масштабов освоения мира неизбежно перерастает в более высокое объединение людей, в более высокую мораль и гуманизм. И, наоборот, подобно тому как закапсулирование цивилизации на своей планете чревато инволюцией (Шкловский), общность разумных существ не может остаться общностью, не распространяясь на все разумные миры. Более развитая цивилизация не может не заботиться о менее развитой уже хотя бы как о своем резерве. Технологический фактор диффузии разума в космос неотделим от идеологического. «Туманность Андромеды» внушает именно эту мысль».

«Физическое сближение миров, конечно, только часть великой цели. Даже безмерное могущество над природой, которое даст разуму межпланетное единение, тоже не вся цель. Самое главное — стремление разума к бессмертию или точнее к практически сколь угодно долгой жизни. Биогенная эра отдельной планеты, даже расширенная за счет освоения своей солнечной системы, имеет начало и конец. Выход в ближний космос может отсрочить, но не исключает конец планетного разума. Лишь в лавинообразном распространении по Вселенной разум может противостоять ее бесконечности, столь же неизбежно гасящей жизнь в одном конце, сколь закономерно она зажигает ее в другом. Вот почему наши предполагаемые братья по разуму не меньше нас должны быть заинтересованы в объединении».

«Ефремов вовсе не пытается, как это нередко бывает, свести многосложные социальные явления к элементарным законам природы. Но он нащупывает аналогии и диалектический переход между наиболее общими законами социальной жизни и наиболее общими законами жизни биологической. Сила ефремовской фантастики в том, что эта интеграция вносит в его концепцию определенность как «вверху», так и «внизу». Не может быть никаких «иных» мышлений, абсолютно недоступных нашей логике, потому что любое сознание везде отражает законы природы. Но если так, то на высшей ступени любой отличающийся от нас разум не может не быть гуманным, иначе он уничтожит себя».

«Люди остро нуждаются в оптимизме. Но человечество сегодня слишком много знает, чтобы его устроил прекраснодушный, волюнтаристский оптимизм, ему надо утвердить свой оптимизм убежденностью, объективным знанием противоречивых тенденций нашей эпохи. Это единственно приемлемая точка зрения».

«Ефремов предусматривает целую эпоху Упрощения Вещей. А для украшения женщин драгоценные камни у него привозят даже с Венеры. Предмет расточительной роскоши стал символом тонкого чувства изящного. Потребность в красоте стала значить для людей слишком много, поэтому ее культивируют наряду с противоположной — скромностью в жилье, бытовой обстановке. В некоторых утопических романах 20-х годов предполагалась физическая и психическая нивелировка мужчин и женщин. Драгоценные фаанты на шее прекрасной Веды Конг — одна из многих деталей, которыми в «Туманности Андромеды» подчеркнута противоположная мысль: подлинное равенство с мужчиной в делах и трудах нисколько не помешает еще больше быть женщиной».

«Мы стоим на том, что обязаны усовершенствовать этот мир для человека. Разумеется, никакое гениальное воображение не способно в точности угадать, как будет на самом деле. Но диалектически мыслящий фантаст может и должен дать почувствовать неизбежность эволюции идеала. Вот это ощущение и необычайно важно в «Туманности Андромеды». Оно уже нравственно настраивает на то, что мир не идет по кругу...... но поднимается по спирали. О спирали диалектического развития говорят в «Празднике Весны» Олигера. У Ефремова идея развития и возвышения жизни реализована в концепции человека. И эта концепция начисто лишена идиллического прекраснодушия, тень которого можно заметить и на иных утопических страницах братьев Стругацких, писателей в общем-то мало сентиментальных. В «Туманности Андромеды» появилась — впервые, вероятно, в советской социальной фантастике — суровая аскетическая интонация, и она в известном смысле программна».

«Пройдет время, и ефремовская концепция человека будущего устареет. Но время не отменит главного — переданной в романе мысли о движении, развитии идеала человека. Вот это движение и вливает жизненность в ефремовские «схемы».

Всем известна хрестоматийная фраза: «Всему хорошему во мне я обязан книгам» (М. Горький). Безусловно, это относится не ко всем без исключения книгам (а тем более, людям), а лишь к тем, что формируют мировоззрение и, даже более того, личность человека. И таких книг не может быть много. Если имеет смысл говорить о «главных» книгах в жизни, то для меня «Туманность Андромеды», при всем обилии и разнообразии других великолепных книг, мною прочитанных, всё-таки наверное на самом первом месте.

Честно говоря, по мере продвижения по страницам романа я всё больше воспринимал «Час быка» социальным или антропологическим научным трудом, нежели художественным произведением. Сюжет довольно прост и незамысловат, чтобы говорить об его динамике и «ветвистости». Также роман можно безмерно критиковать за несоответствие астрофизическим и технологическим реалиям, но это ли главное в книге?

Я увидел не Торманс, а нашу Землю, которая вот-вот дойдёт до такого же хаоса. Во всяком случае очень, очень многое из мира и общества планеты Ян-Ях до боли напоминает нашу земную действительность. Причём безотносительно от политического строя. Светлая вера Ефремова в возможность преодоления человеком замкнутого круга инферно кажется жутким диссонансом на фоне наших нравов, убеждений, ценностей, доброй сказкой, недостижимой утопией. Но я автору верю. Просто потому что его идеи точь-в-точь повторяют мои представления о будущем планеты. И если у двух людей взгляды по этому поводу сошлись, то есть вера в то, что есть и другие, думающие так же.

Можно бесконечно умничать и критиковать Ефремова за утопичность его Земли, но стоит ли осуждать человека (не мейнстримового писаку-графомана, а серьёзного учёного), искренне переживающего за человеческую судьбу и за судьбу планеты?

Для меня в оценке любой книги (художественной, прежде всего) особенно важно её «психоэмоциональное» воздействие на читателя — интерес, волнение и т.д. С этой точки зрения «Час Быка» (ЧБ) — книга едва ли не невероятная. Далеко не каждого из читателей, конечно, тронуло это воздействие, но зато каждый, кого оно коснулось, так или иначе, думаю, меня поймет. Удивительная сила ефремовской логики, беспощадная точность формулировок проявились в этом романе с особенной выразительностью, усиленной драматизмом, даже трагичностью сюжета.

ЧБ неразрывно связан с «Туманностью Андромеды» (ТА). Вероятно, не буду оригинален, если скажу, что ЧБ отличается от ТА также как Фай Родис — от Веды Конг. Кстати говоря, образ Фай Родис, центральный в романе — несомненно, большая писательская удача Ефремова. Вернее будет сказать — успех, так как это не случайный результат, а итог напряженного труда. В ЧБ все основные идеи автора, выдвинутые им в ТА и других произведениях получили своё дальнейшее закономерное развитие и углубление. Эти идеи формируют особую целостную систему взглядов на человека и весь мир, и не так просты для восприятия, как может показаться при не очень внимательном прочтении. Нужно проникнуться образом мыслей автора, отрешиться от предубеждений, на что, как известно, требуется определенная смелость. Возможно, именно поэтому одни читатели говорят о тяжелом языке романа, другие — о заказной коммунистической пропаганде, третьи — о сатире на советский строй, памфлете и т.д.

Образ человека будущего (идеал) сюжетно рассмотрен в романе в его противопоставлении образу жителя планеты Торманс (по сути, образу «среднего» современного человека Земли). Хотя нельзя, наверное, назвать это полным противопоставлением — сама Фай Родис говорит командиру звездолета Грифу Рифту о том, что жители Торманса ничем не хуже их, землян, и так же достойны выхода из инферно. И ради них (не только ради своей любви к тормансианской девушке Сю-Те) Вир Норин навсегда остается на Тормансе. Это дает автору возможность образно, рельефно, точно рассмотреть огромное количество основополагающих проблем и вопросов, которые его волнуют и волнуют (должны волновать) всё человечество. Главный из этих вопросов — о направлении генерального вектора развития цивилизации, о «смысле» её существования.

Отступление: Как-то раз, я услышал по радио «Передачу о новых книгах» писателя Петра Алешковского и его соведущей. Речь шла как раз о ЧБ, причем в рубрике «Книги нашего детства». Было сказано много явных нелепостей вроде: «йога и другие маргинальные течения». Рассуждения о «стреле Аримана» названы скучными. К сожалению, в программе чувствовался «подтекст»: Ефремов — кто-то наподобие идейного вождя «секты» своих фанатичных последователей, в число которых входят толи прекраснодушные мечтатели маниловского толка, толи все те же «йоги-маргиналы». Приходит, почему-то, на ум оценка, данная на Тормансе Вир Норину автоматом, выдающим советы по выбору работы: «Туп и глуп. Но реакция хорошая». Весь писательский успех Ефремова Алешковский выводит из неожиданности его текстов. Не странно ли, что эта «неожиданность» длится уже более сорока лет, если иметь в виду только ЧБ. Для меня, как и для многих других, очевидно, что творчество Ефремова ориентировано на читателя думающего, склонного к самостоятельным оценкам. Герои Ефремовских книг, как говорят, «органически» не способны ни творить себе кумиров, ни быть таковыми для других. Вообще-то, не стоит удивляться тому, что Ефремов не оценен и сегодня в полной мере. Разве он один? Впрочем, на момент создания романа были и другие мнения о нем в писательской среде. Из письма В. Дмитревского И. Ефремову, 15 ноября 1968 г.: «Роман уже прочли Бритиков, Брандис, Гор, Ольга Ларионова, Борис Стругацкий, Аскольд Шейкин, Меерров. Сейчас он у Шалимова. Все читавшие его, я бы сказал, ошеломлены грандиозностью и множественностью проблем, поставленных автором в самых различных сферах: и социологической, и экономической, и морально-этической, и ещё… и ещё». А. Ф. Бритиков, со свойственной ему бескомпромиссностью, критиковал роман в своем письме Ефремову. Но вот его слова: «Вам удалась – при всех моих придирках, высказанных и не высказанных, — удалась диалектика утверждения и критицизма. Роман убеждает, что хотя и чертовски труден этот путь, но только на нем можно что-то сказать человеку». И далее в постскриптуме: «Я не сказал главного: «Час Быка», безусловно, самая значительная вещь после «Туманности Андромеды» в нашей фантастике. Да и на Западе не знаю романов такого масштаба. Так что придирался с самой высокой меркой».

Невозможно, кажется, сказать сразу обо всех проблемных полях, затронутых в ЧБ — ассоциативные ряды захлестывают несовершенное сознание человека ЭРМ. Глубочайшая мысль писателя — «теория инфернальности», которая необыкновенно ясно и убедительно, используя логику научного познания, раскрывает причины страданий человека в несовершенном обществе, а также вообще всех живых существ на Земле. Это источник идей более высокого порядка, чем привычные (анти)утопические мотивы. А.Ф. Бритиков назвал это произведение романом-трактатом. Я бы хотел обратить внимание на вопросы человеческой психики, которые неизменно находились в фокусе писательских интересов Ефремова. Здесь открывается целый «гносеологический космос»: от банального «все болезни от нервов» и до предвидения будущего. Идеал человека будущего, по Ефремову, воплощает в себе овладение и контроль огромной психической энергией, потенциально, имеющейся у каждого. Вспомним необычайную даже для людей ЭВР психическую силу Фай Родис, «особую чувствительность» Вир Норина. Кажется, именно этим, в большей степени, чем чисто физическим совершенством, земляне отличаются от тормансиан. И именно это вызывает восхищение. Ведь определенная «психическая сила» нужна даже и для того, чтобы внимательно прочесть и воспринять ЧБ. Неразрывную связь психики и интеллекта в человеке Ефремов подчеркивал всегда. Поэтому ЧБ — все-таки не сухой философский (социологический) трактат, но необыкновенно насыщенное мыслью произведение искусства, в чем-то даже поэтическое. Эта поэзия иногда сурова и страстна, иногда — щемяще печальна, но никогда — холодна, равнодушна, абстрактна. Это поэзия людей, «подобных натянутым струнам», которые знают, что «наивысшее счастье человека всегда на краю его сил». Здесь мы наблюдаем удивительный сплав животрепещущей темы и убедительности (очарования) вымысла.

При читательских обсуждениях романа часто возникает вопрос о гибели трех землян, а затем и самой Фай Родис. Одна из читательниц замечает, что «…нечаянная смерть землян вообще вызывает улыбку». Оставим в стороне то прискорбное (и симптоматичное ) обстоятельство, что смерть, хотя бы и «нечаянная», может и в самом деле вызвать у кого-то улыбку. Понятно, что в данном случае речь идет о сюжете. И все же, не стоит так свысока относиться к этому авторскому решению. Действительно, можно, наверное, было придумать и другой, более правдоподобный ход событий (возможно, кто-то полагает, что сделать это легко). Но и здесь мне видится особый авторский замысел. Земляне гибнут потому, что иначе они НЕ МОГУТ поступить. Не в смысле совершения самоубийства, а в том смысле, что они следуют своей земной морали, преступить через которую для них так же невозможно, как для нас отменить указом президента закон всемирного тяготения. «Не избивать же их лазерным лучом, спасая наши драгоценные жизни» — спокойно говорит Тор Лик (!). Моральные нормы, а равно и полное их отсутствие — сила, может быть, посерьезней небезызвестной лемовской бетризации. Нельзя быть «идеальным» человеком на Земле и одновременно с этим — «чойо чагасом» на Тормансе, и получается, что «нельзя безнаказанно пройти через инферно»… Это, пожалуй, наиболее трудный для восприятия момент ЧБ, но он же, может быть, и наиболее важный. «Я, наверное, никогда не научусь думать так, как вы — прежде о других, а потом о себе». Кажется, так говорит, обращаясь к Фай Родис, тормансианский инженер Таэль. И Тивиса Хенако: «Кто эти существа? Они неотличимы от людей и в то же время не люди.» — вот суть противоречия, которые должны были разрешить земляне. Но разве только перед людьми ЭВР стоит эта, отнюдь не абстрактная задача, разве сегодняшние люди Земли не обречены на её чуть ли не каждодневное решение? А решение людей ЭВР таково: «Дикую толпу можно было бы уничтожить, но такая мысль даже в голову не могла прийти землянам.»

Сам Ефремов в статье-интервью «Следы человека, которого еще нет» высказался на эту тему вполне определенно: — «Мне кажется, что одной из самых важных проблем, которая не снимется и у весьма отдаленных поколений, будет именно психологическое исследование мотивировки поступков и глубокого анализа их причин. Разумеется, не в порядке бихевиоризма. Есть такое течение (оно во многом смыкается с фрейдизмом), которое вообще оправдывает поведение человека, по большей части неблаговидное. Оправдывает какими-то атавистическими инстинктами, какими-то древними психологическими пережитками, подсознательными эмоциями. Вспомним, сколько романов написано на тему о том, что человек низок, гадок, что человек есть убийца, что он с трудом подавляет в себе изначальное желание убивать, разрушать, уничтожать. …. Именно для того, чтобы парализовать все эти псевдоученые разговоры и мнимые научные обоснования, мы и должны разрабатывать свою психологическую науку, которая должна опираться на философское осмысление мира. Разрабатывать ее в том направлении, чтобы показать человеку правильный путь развития своих склонностей, анализировать ошибки, устанавливать их причины и, так сказать, закрывать его на ключ от всего дурного, аморального. Это очень важно. Только тогда в мире переведутся изуверы, преступники, маниакальные ученые, которые ради своей науки готовы пожертвовать весьма многим. …Разные ученые и мыслители в разные времена задавали себе и миру вопрос: каков критерий нормальной психологии? Творческий экстаз, фанатичная увлеченность любимым делом, одержимость гениальной идеей, — где здесь грань между нормальностью и психопатией? …Единственный критерий — общественное поведение человека. Его забота о ближнем, о счастье людей. Все другое, что не связано с человеколюбием, — более или менее замаскированные честолюбивые устремления, завуалированный практицизм, растворенный в красивых словах эгоизм». Таким образом, Ефремов, как и подобает истинному ученому, последователен в своих убеждениях, излагавшимся им как в художественной, так и в публицистической формах.

Рассуждения автора (некоторым читателям они кажутся скучными) в ЧБ о медицине, науке, психологии и социологии нисколько, на мой взгляд, не устарели. Скорее, наоборот, по мере т.н. «глобализации» сходство между современной земной цивилизацией и тормансианской как будто усиливается. У нас, в России, слово «олигарх» стало почти обиходным, в отличие от времени написания романа (поневоле задумаешься о ефремовском предвидении!). Не следует, конечно, упорно отыскивать прямые (памфлетные) аналогии, они лежат гораздо глубже — в общих законах развития человека и социума, цивилизации, и Ефремов помогает их лучше увидеть, распознать, предлагает (самостоятельно!) задуматься и сделать, образно говоря, первый шаг вверх по лестнице выхода из инферно. И если героев ТА можно порой упрекнуть в некоторой склонности к декламации, то в ЧБ этого нет. Остаются не вполне ясными, правда, способы перехода от «инфернального» мира, или ЭРМ, к миру коммунистическому. На этот недостаток указывал и А.Ф. Бритиков в одном из своих писем Ефремову. С другой стороны, излишняя конкретика таких «рецептов», конечно, повредила бы тексту (всем нам знакомы судьбы футурологических прогнозов). Здесь, наверное, уже поле для (деятельной?) фантазии самих читателей.

И еще раз хочется отметить особую поразительную, местами, завораживающую атмосферу романа, начисто лишенную всякой суеты и пустословия, создающую истинный «феномен достоверности». Вот уж действительно, невозможно оторваться. Один мой знакомый университетский преподаватель говорил по этому поводу, что Ефремов сам обладал теми «гипнотическими» качествами, что были, например, у Гирина из «Лезвия Бритвы». Трудно освободиться от такого влияния, пусть даже передаваемого через книжный текст, так же как трудно не поддаться притягательной силе образа Фай Родис и других землян.

ЧБ следует читать, на мой взгляд, обязательно после ТА, возможно, с некоторым перерывом, чтобы не смешивать впечатления. По собственному опыту могу сказать, что полнее эту книгу поймет человек зрелый (может быть, не случайно в романе упоминается о сорокалетней зрелости Родис), но, конечно, эта книга для всех возрастов, за исключением разве что самых юных, что понятно. Как альтернативный способ восприятия я рекомендовал бы в дополнение к тексту и аудиокнигу, хотя там сокращенный (немного) вариант.

Трудно вообразить, каким могло бы быть «продолжение» ЧБ. Для этого, наверное, нужно быть Ефремовым. Известно, что он задумывал роман «Чаша отравы». «В этом романе писатель хотел развернуть картины отравления ноосферы, как говорил Вернадский, человеческого общества и собственно мозга человека всеми видами злых, вредоносных, унижающих, ошельмовывающих, обманывающих влияний. И, разумеется, сказать о том, что надо предпринять для очищения ноосферы — психической атмосферы земли, показать, что надо сделать, чтобы уничтожить все фантомы, насилующие природу человека, ломающие его разум и волю» (цитата). Есть ли сейчас что-либо более актуальное? Мне думается, это и было бы «продолжением» ЧБ. Очень жаль, что мы никогда не сможем его прочитать. Но, несомненно, оно, это продолжение, обязательно показывало бы нам пути дальнейшего развития идеала человека, о котором говорил талантливый критик (исследователь НФ) А.Ф. Бритиков, анализируя «Туманность Андромеды». «Час Быка» уже прочно укоренен в ноосфере Земли, и дав волю фантазии, можно придти к выводу, что каждый из соприкоснувшихся с творчеством Ефремова, независимо от того, как он оценивает конкретные произведения (конечно, при осмысленности и ответственности таких оценок), делает свой маленький шаг в направлении этого развития, и тем самым вольно или невольно исполняет великую мечту и замысел Автора.

Вообще-то, об этой книге я должен был оставить свой первый отзыв, но поддался сиюминутным настроениям... Еще когда я учился в втором-третьем классе, я бегал в школу мимо афиши с анонсом фильма, и главным желанием было поскорее увидеть человека космического, как на афише. Увы, фильма все не было, афиша исчезла (потом говорили, что фильм сгорел), а я страшно переживал, что вот, жизнь пройдет, а прочитать эту книгу так и не удастся (ни в библиотеке, ни в магазине — нет...). Понятно настроение, с которым я через несколько лет взял в руки первый том БСФ. Я смаковал каждую страницу, каждое слово... Дал книгу приятелю-однокласснику — и он вернул мне ее через несколько дней в потрясенном состоянии души... для нас это было откровение, определившее взгляд на мир. Не люди-звери, вырывающие друг у друга кусок хлеба насущного, а люди-творцы, каждым движением устремлённые к постижению мира, — вот идеал будущего общества. Застывший мир? Но почему он застывший, если каждый его обитатель — в поиске? Не знаю, здесь какая-то логическая нестыковка. Возможность заниматься любимым делом, выполнять нужную другим и интересную себе самому работу, имея при этом практически неограниченный набор инструментов, не маяться от скуки — это ли не приближение к идеалу, бесконечно взлетающая вверх дуга функции? Или мордобитие — та изюминка, без которой — никак?

Любой, кто собирается читать «Туманность Андромеды» должен понимать одну вещь. Это произведение на девять десятых философское, и лишь на одну десятую фантастическое.

Отсюда и вытекает его главный недостаток (а точнее особенность) — сложность чтения. Роман написан тяжелым языком, требующим вдумчивости и неторопливости. Не надейтесь прочитать его на одном дыхании. Но на самом деле сложность даже не в языке или стиле. Сутью романа является философская идея о развитии общества не через усовершенствование средств производства, а через развитие человеческой личности, ее устремлений и мотиваций. Если вам не интересна эта тема, то за «Туманность Андромеды» вообще лучше не браться.

Лично я считаю, что этот роман поистине эпохален, поскольку заложенная в нем идея несет философскую мощь, сопоставимую с работами классиков философии.

Это мое личное мнение, но я убежден, что человечеству необходимо будет выработать новые формы развития и в конечном итоге отказаться от господствующей сегодня философии потребления. В противном случае наш вид просто погибнет. Как будет называться эта форма — коммунизм, ноосфера, меритократия или как-то еще — не важно. Важна ее суть — совершенствование человеческой личности, а не человеческого быта. Если у людей сформируются правильные представления о целях в жизни, то общество само определит необходимый уровень производства материальных благ и комфорта в быту и добьется его достижения. И, на мой взгляд, Ефремов блестяще формулирует эти цели одной-единственной фразой: «человек рождается для подвига, любви и познания». Наполнив свою жизнь достижениями в этих великих началах, человек будет поистине счастлив.

Показательно то, что герои Ефремова мыслят категориями, в целом сходными с мышлением современного человека. Они также ищут себя, стремятся к совершенству в интересующем их деле, любят, борются. И испытывают сходные проблемы — разочарования, несчастье в любви, невозможность достичь свои цели по тем или иным причинам. Они такие же как мы — только рационально организовали свое время, освободили себя от ложных мотиваций и стали чуть добрее друг к другу. Только и всего.

Я совершенно не согласен с теми, кто называет «Туманность Андромеды» утопией. Герои романа постоянно сталкиваются с различными проблемами, которые они не в состоянии разрешить и жестоко от этого страдают. Напомню, что в мире «туманности» существует даже Академия Горя и Радости, занимающаяся анализом того, насколько соотносятся счастье и несчастье в жизни людей. Ефремов прямо пишет о том, что есть и такие несчастья, какие не победит ни одно общество, сколь бы совершенно оно ни было — неразделенная любовь, отсутствие талантов к искусству и другие.

В целом же, роман рисует масштабную и захватывающую картину мира, в котором человек полностью свободен. Свободен не только от какого-то внешнего давления, но в первую очередь от собственных темных качеств. И, самое главное, выражаясь словами Ницше, свободен не столько от чего-то сколько ДЛЯ чего-то. А именно — для подвига, любви и познания. Что может быть лучше и выше?

«Лезвие Бритвы» — самое большое по объему произведение Ефремова. Это действительно «роман приключений» и, в большой мере, приключений мысли. Ефремов, как известно, считал его своим лучшим, любимым романом, несмотря на многочисленную критику, в основном, профессиональных критиков и писателей. Мне кажется, что одна из причин такого отношения писателя к своему творению заключается в том, что в «Лезвии» речь идет о его современниках, или, шире говоря, о современности со многими её животрепещущими проблемами. А ведь, как бы то ни было, степень эмоциональной вовлеченности писателя (речь, очевидно, идет именно о писателях, а не о производителях псевдолитературного хлама) в судьбы современников по естественным, так сказать, причинам всегда будет выше, чем в судьбы далеких предков или гипотетических потомков. (А вот для читателей такой вывод, пожалуй, менее справедлив (?))

Но современность интересует Ефремова не только сама по себе. В ней он видит живое развитие и истоки будущего, которое мыслилось ему коммунистическим. Об этом говорят строки из письма В.И. Дмитревскому.

Москва, 20.06.61.

«Сущность «Лезвия» в попытке написания научно-фантастической (точнее — научно-художественной) повести на тему современных научных взглядов на биологию, психофизиологию и психологию человека и проистекающие отсюда обоснования современной этики и эстетики для нового общества и новой морали. Идейная основа повести в том, что внутри самого человека, каков он есть в настоящее время, а не в каком-то отдаленном будущем, есть нераскрытые могучие силы, пробуждение которых путем соответствующего воспитания и тренировки приведут к высокой духовной силе, о какой мы мечтаем лишь для людей отдаленного коммунистического завтра. То же самое можно сказать о физическом облике человека. Призыв искать прекрасное будущее не только в космическом завтра, но здесь, сейчас, для всех — цель написания повести».

А формирование этих «могучих сил», по Ефремову, началось еще десятки тысяч лет назад у наших предков.

В книге, конечно, имеются, свои «приметы времени». Например, такие малосимпатичные персонажи как Дерагази и Трейзиш иной раз кажутся сущими «младенцами» по современным меркам, не говоря уже об Иво Флайяно. Несколько натянутым, на мой взгляд, выглядит и способ «внедрения» Таты в семью Иверневых. Образы явно отрицательных персонажей, построение детективной интриги — не самые сильные (правда, это не значит — откровенно слабые) стороны Ефремова-писателя, что и понятно. Но чисто приключенческий накал повествования высок, особенно в главах об Индии. В этих главах об Индии (они же, на мой взгляд, самые удачные литературно) очень красивы описания гималайских пейзажей. Я думаю, Ефремову здесь помогли его путешествия по пустыне Гоби, описанные в «Дороге Ветров» (о широком использовании гобийских реминисценций в ефремовской прозе писал А. Шалимов). В описаниях бытовых деталей Ефремов проявляет себя как большой мастер слова. Это видно уже в первой главе романа. И здесь же, с самого начала, начинает проявляться узнаваемый ефремовский стиль — бытовые и прочие детали перемежаются с мыслями и выводами самого общего плана. Очень достоверно описаны картины палеолитического мира, открывшиеся сибиряку Селезневу. Но, пожалуй, еще больший мастер Ефремов в передаче оттенков человеческих чувств, включая и самые высокие. Здесь его отличает лаконичность, даже некоторая суровость.

Диалоги и монологи Гирина и Симы (и прочих персонажей тоже) кажутся иногда несколько ригоричными и книжными. Несколько непривычно читать, как Сима рассказывает Гирину о правильной женской «породе», и в доказательство демонстрирует полное отсутствие волосков на голени. А влюбленный в нее Гирин добавляет, что этот признак справедлив и для мужчин (!). Часто герои выступают в роли декламаторов. Забавно представлять, как Сима перед телекамерой бодро и уверенно живописует стиль советских девушек в одежде в противовес «западным», а Мстислав Ивернев мельком весьма критично оценивает Джину Лоллобриджиду. А ведь в это время даже в столице Советского Союза стиль основной массы населения определялся не столько личным вкусом и достатком, сколько тем, что обозначается словом «дефицит» и прочими внешними ограничениями, часто выдаваемыми за сознательный выбор. Впрочем, это не искажает сути эстетических взглядов Ефремова. И всё же персонажи книги выглядят живыми людьми, а не, как говорят, плакатными образами. Автор слегка идеализирует своих героев и советское общество (намеренно?), что в таком «интеллектуальном» романе как «Лезвие Бритвы» выглядит, на мой взгляд, простительным, хотя нельзя, может быть, отнести это к безусловным достоинствам книги.

Как всегда у Ефремова, настоящие люди занимаются настоящим делом, или находятся в поиске своего пути. Многие из них очень молоды, но одновременно очень далеки от инфантилизма. Вообще, они живут как СВОБОДНЫЕ люди, то есть, УПРАВЛЯЯ своей жизнью. В этом, пожалуй, тоже литературная примета эпохи, на мой взгляд, положительная. В любимом романе Ефремова, я думаю, просто не могли не появиться (даже дважды!) образы художника-скульптора и вдохновляющей его модели. Вспоминаются и Антенор из «Каллиройи», и Пандион, и Карт Сан из «Туманности Андромеды». Впоследствии появятся тормансианский скульптор, создающий статую Фай Родис, и античные скульпторы в «Таис Афинской». А профессия Мстислава Ивернева — горный инженер, напоминает об одной из специальностей самого Ефремова. В романе вообще много информации о геологах и геологии, которую мало где можно так запросто почерпнуть. Много в книге и этнографических сведений — тоже своеобразный ефремовский «конёк», максимально проявленный в «Таис Афинской».

Мировоззренческие идеи Ефремова наиболее ярко выражены через слова и мысли Гирина и Витаркананды. Эти идеи, может быть, представляют наибольшую ценность или, если угодно, интерес в книге. Не следует только воспринимать их как догматическую декларацию автора. Главное — это постоянный поиск понимания сути каких-либо явлений и их взаимосвязи, развитие высших человеческих качеств. И здесь возникает вопрос: устарели ли главные идеи Ефремова, архаичны ли они, как то заявляют некоторые читатели? На мой взгляд — ни в малейшей степени. Опровергнуть ефремовские утверждения могло бы только развитие реальной жизни, рассматриваемой в аспекте строгой науки, философии, искусства, социологии, медицины и т.д. Причем, и это главное, не просто опровергнуть (отвергнуть), а предложить свои парадигмы, более близкие к истине. А этого, насколько я понимаю, пока не произошло. Как справедливо заметил Гирин в романе: «… спорная книга — напишите другую, с других позиций, спорная теория — создайте другую. Причем по тем же самым вопросам и предметам, не иначе». Да и тот же Дерагази в гипнотическом трансе, в который его погрузил Гирин, излагает простые, но довольно интересные (и современные!) социологические выводы. Гирин и Витаркананда — олицетворение в книге, если можно так выразиться, мудрости Запада и Востока, две стороны одной медали, которая есть истина, точнее, её поиск.

Размышления Ефремова о красоте не ограничиваются одной лишь биологической целесообразностью. Он всесторонне, на различном материале пытается исследовать это понятие. Здесь уместно вспомнить прекрасную и очень полезную для понимания данного вопроса статью А.Ф. Бритикова «Целесообразность красоты в эстетике Ивана Ефремова». Так, рассказывая о найярских племенах, Ефремов не забывает и такой «непреходящий» вопрос, как связь сексуальной жизни и экономики.

Это «исследование» вопроса о красоте проводится Ефремовым с присущей ему особой эмоциональной интонацией. Проницательный взгляд автора (придумавшего Академию Горя и Радости) часто обращается к взаимосвязи красоты и гибели, что находит и прямое свое отражение в сюжете романа (гибель Тилоттамы). Эта связь, по видимому, имеет глубокий, не осознаваемый до конца смысл, но отображаемый, тем не менее, как в «высоких», так и в более «популярных» образцах искусства. Позволю себе привести такой пример — слова из одной известной песни (экранизация «31 июня»):

Так было в мире всегда,

Так будет в мире всегда.

Вслед за беспечным летом

Осень приходит следом,

Рядом со счастьем ходит беда.

Витаркананда говорит Даяраму: «Сейчас нет меры страдания в этом мире». И может быть, эти мысли в какой-то мере послужили Ефремову отправной точкой в его концепциях «инферно» и «стрелы Аримана», изложенных позднее в «Часе Быка». В статье-интервью «Как создавался Час Быка» Ефремов говорил, что начал обдумывать этот роман с начала 60-х годов.

Взгляды Ефремова на христианскую религию и церковь (речь не только об инквизиции), может быть, слишком категоричны, но заслуживают уважения и пристального внимания, так как выглядят последовательными и логичными. Как мне представляется, в конечном счете речь идет о том, что «христианская цивилизация» оказалась не в силах указать человеку его истинный смысл жизни, указать «выход из инферно». В итоге — сплошные «тупики». Не это ли мы наблюдаем сейчас в Европе, в мире вообще? В наиблагополучнейшей Финляндии самый популярный продукт, я слышал, — «набор от похмелья».

Среди всего прочего, отмечу один интересный момент. В романе описан случай выздоровления онкологического больного с помощью «психики». Ефремов, как того и требуют художественные каноны жанра, показал этот эпизод (и другие подобные) намеренно несколько преувеличенно, может быть, «приукрашенно». Но, во-первых, не будем забывать, что «Лезвие Бритвы» — отчасти, и фантастический роман. Во-вторых, в этом же эпизоде Ефремов устами Гирина предостерегает от поспешных выводов и лженауки в лице медицины. Наконец, такой скептик как С. Лем, в своей «Сумме Технологии» указывал на существенное влияние психики, а именно, желания выздороветь, победить болезнь, на течение серьезных (смертельных) заболеваний. Он писал об этом как об установленном, хотя и непонятом, не объясненном строго наукой явлении. Уж кто-кто, а и Ефремов и Лем были далеки от веры в мистическое чудо. Так, к примеру, Ефремов, устами Гирина, хотя и вскользь, но «разоблачает» «чудеса» В. Мессинга. Вообще, у Ефремова эпизоды и сцены, где идет борьба человека (врачей) со смертью написаны с какой-то особенной торжественностью, вспомнить хотя бы сцену спасения Рен Боза в «Туманности Андромеды».

Эта книга очень индивидуальна и оригинальна как по тематике, так и по структуре (композиции). Высказывались мнения, что роман «Лезвие Бритвы» выглядел бы лучше с литературной точки зрения, будь он написан в виде цикла новелл. Трудно сказать, но лично я такого мнения не разделяю. Для меня эта вещь ценна именно в ее существующем виде. Несколько, казалось бы, далеких друг от друга, сюжетных линий как бы подталкивают читателя к мысли о сложности и многообразии мира, который, тем не менее, управляется строгими общими законами, доступными человеческому познанию. Случайность и закономерность диалектически проявляются в судьбах героев романа, иногда — удивительным образом. Кажется, что рамки романа действительно тесны для «Лезвия» — не всегда выдержана стилистика, довольно много и чисто дидактических рассуждений. Но с другой стороны, можно сказать, что любые рамки по определению тесны для полноценного отражения всей сложности жизни в литературе. А в «Лезвии Бритвы» для такого отражения находятся порой удивительно точные и волнующие слова. Вообще, книги Ефремова подтверждают давнее наблюдение о том, что подлинно значительные литературные произведения не умещаются в определенные рамки, формальные классификации и т.п.

Некоторых читателей раздражает «коммунистическая идеология», якобы присутствующая в романе как некий мешающий, искажающий «правильный» взгляд на мир, элемент. Такие читатели, на мой взгляд, не понимают, что эта «идеология» суть неотъемлемая часть ефремовского мировоззрения, в котором целесообразность физической красоты имеет прямую связь (и даже аналогию) с целесообразностью («красотой») социального устройства. Красота служит ориентиром человеку, как в личных, так и в общественных отношениях — так я понимаю идею Ефремова. Стоит ли говорить, что коммунизм Ефремова и коммунизм СССР — не одно и тоже? (К слову, нынешним критикам, стоило бы задуматься, что лучше, коммунизм СССР или, скажем, ельцинская или даже путинская Россия?) Речь, по сути, идет о соотношении эволюционных и инволюционных тенденций в развитии общества, как заметил А.Ф. Бритиков в письме Ефремову по поводу «Часа Быка». Вообще говоря, «Лезвие Бритвы», как всякое стоящее произведение и должно вызывать вопросы и давать повод для споров по самым разным темам. В этом одна из причин долгой жизни книги. Но противоречивые оценки романа возникают, на мой взгляд, просто потому ещё, что часто читатели снижают художественную ценность произведения из-за того лишь, что персонажи придерживаются ошибочных, с точки зрения этих читателей, идейных (идеологических, этических, эстетических и проч.) воззрений. Они, эти читатели, готовы были бы дать автору добрый совет типа: «Послушайте, ну сколько можно об одном и том же и с таким умным видом? Книги так не пишутся. Люди так не говорят!» и т.д. Едва ли это правильный подход, ведь он выдает собственную идеологическую «зашоренность», узость кругозора, может быть. Но в конце концов, каждый прочтёт именно ТУ книгу, какую хочет, даже если это один и тот же текст.

Кому-то может показаться, что Ефремов в «Лезвии» больше философ, чем писатель-беллетрист. Я думаю, это всё то же обманчивое впечатление, возникающее по причине, в целом, непривычной для художественной литературы (но обычной у Ефремова) насыщенностью текста научными, антропологическими, «философскими», «культуроведческими» и прочими сведениями. Один из советских философов (по фамилии Ильенков) заметил, что занятия философией вообще неизбежны для человека, т.к. философствовать и просто думать, по-сути, одно и то же. Для полного понимания «Лезвия» требуется особенно вдумчивое отношение к этому тексту, в чём, кстати, помогают аудиокниги.

По мере прочтения романа проникаешься все большей симпатией и к автору и к его героям. Жаль расставаться с ними в конце. «Лезвие Бритвы», несомненно, можно отнести к разряду классической литературы двадцатого века. Пользуясь терминологией Э. Фромма, по-видимому, ценимого Ефремовым, можно сказать, что чтение таких книг «может быть продуктивным и вызывать внутреннее сопереживание — то есть представлять собой чтение по принципу бытия», а не потребления. Осмелюсь сказать, что эта книга будет полезна молодым людям, находящимся на стадии формирования своего мировоззрения.

Хотелось бы также отметить радиоспектакль, созданный по роману — дух времени передан очень удачно, хорошо обозначены образы героев. Игра актеров придает тексту большую художественную выразительность, живость и убедительность. Хороша и аудиокнига от «Ардис». С. Кирсанов хорошо исполняет произведения Ефремова (он же читал «Туманность Андромеды»).

Все рассуждающие о холодности героев Ефремова почему-то не дают себе задуматься, что кажущиеся им более реалистичными, а потому более близкими герои хотя бы тех же относительно ранних Стругацких, жители Мира Полдня — это всё те же наши современники, перенесённые в более-менее благополучные условия. А что такое наш современник, который живёт отнюдь в не благополучных условиях? Это задёрганное больное — в первую очередь психически — существо, съедаемое сотней страстей и неврозов, вечно мечущееся в погоне за иллюзорными целями, мучающееся комплексами и несуществующими противоречиями, исповедающий даже взаимоисключающие предрассудки, часто — просто цивилизованный дикарь, невоспитанный и, в общем-то, малограмотный, не имеющий ни малейшего представления о самодисциплине и культуре собственного мышления, с совершенно искажёнными ценностями и представлениями о взаимоотношениях между людьми, а шире — человека с миром.

Но многим кажется, что это — норма, так и должно быть, они даже не замечают всего вышеперечисленного. Для многих и Мир Полдня — чрезмерная абстракция. Желательно, чтобы человечек был с тухлецой — о, тогда да, тогда это герой нашего времени и свой в доску парень, и пусть и через тысячу лет такие будут. Как же это — что б пива не жрать, тёлок не ревновать, желчью не исходить, когда что-то не устраивает, и за места на пьедестале не бороться, лезя по головам? Как же это, чтобы всем не показать — а у меня длиннее? Как без дули в кармане ходить? Над идиотскими шутками не ржать, полагая верхом остроумия?

Врядли в описанном гопнике кто-то из читателей узнает себя. Каждый скажет: «Но я не такой!» Однако, если подумать, то сколько в нас сидит такого смутного, ненужного, часто откровенно грязного? Скольких из нас снедают демоны самолюбия, жадности и сребролюбия, тщеславия, зависти, пустословия, суетности, озлобленности и равнодушия?

Увы, люди пока не могут массово возвыситься над суетой повседневности, над своей эпохой, увидеть себя со стороны и обезьяну в себе — и во многом по своей же вине. Однако всегда находятся люди, которые могут приподняться над инфернальной неизбежностью, увидеть в себе и окружающих людей, то настоящее, что в нас есть, а не наносное и пустое. И пытаются это увиденное открыть и другим. А что же делает обезьяна в нас? Она тут же пугается и злится — ведь открытое недвусмысленно показывает, каковы мы на самом деле, и что необходимы душевные усилия для изменения. Она даже не понимает этого умом, но реагирует тут же и вполне однозначно — начинает кидаться мусором, палками и калом, дико верещать, заглушая криком тихий, ещё еле пробивающийся голосок своей души, всячески поносить и унижать услышанное и самого рассказчика, объявляя «холодным», «ходульным», «примитивным», на порядок ниже стоящим этой обезьяны.

Вспоминается эпизод из «Часа Быка» того же Ефремова, где тормансианский автомат, производивший психологический тест на профпригодность, объявил космонавта-землялина тупым. Может быть с точки зрения сегодняшних представлений это технически было бы неверно, но как метафора вполне показывает отношение обывателя ко всему, что выше его, дальше ушло в своей эволюции или хотя бы иное, отличное от его стереотипов. Примерно так европейцы относились к народам других культур во времена Великих Географических открытий.

...Считать, что этот роман хоть как-то примыкает к какой-либо из господствующих течений — большая ошибка. Социализм? Нет. Капитализм? Тем более нет. Что за явление такое — «Час Быка»? Почему его запрещали? И как в то время вообще могла выйти такая вещь? До сих пор — неясно. Ясно только одно — это уникальное и штучное явление.

«Час Быка» настолько сильно выходит за рамки всех идеологий и систем, настолько сильно непохож на другие произведения советской фантастики... Коммунизм «Часа...» — это совсем не то, что под этим словом понимали Маркс и Энгельс, а уж тем более — Ленин. И вообще — кто это такие? Фай Родис, историк и главный герой романа, ни единого разу не упомянула в своей речи основоположников «исторического материализма». А «первая страна социализма»? А пятилетки? А партий? Ничего этого в светлом коммунистическом будущем нет? Кощщунство!!!

А между тем именно в «Часе Быка» мир светлого будущего показан как никогда ярко и объёмно, сильнее, чем в ТА. Удивительно, насколько он оторван от уровня «способа производства», и какой упор сделан в нём не на формирование социума, а на формирование индивида, неповторимого и совершенного. Ефремов осмеливается не только «забыть» имена классиков марксизма, но и внедряет в текст массу санскритских понятий, обозначающих явления вселенной, говорит (!) о духовности... Не о религии, конечно (это было бы грубо и прямо), а как бы завуалированно — о высокоморальном развитии людей на основе духовного совершенствования (упоминаются как бы между прочим «святые для любого жителя Земли храмы Тибета, Эллады и Руси). Общество будущего — это по настоящему совершенный мир, мир совершенных людей, совсем по иному мыслящих и развивающих тайные способности своего разума.

Почему он так ярок, этот пасторальный мир? Ему здесь есть антипод — мир Торманса, где обитают люди на самой низкой стадии общественного развития. Конечно, можно считать роман «критикой капитализма», «критикой лжесоциалистического Китая», и говорить о прочем подобном бреде. Что на самом деле? Достаётся всем — и Союзу в том числе. Ефремов был мудрым человеком, и прекрасно понимал, что ни одна из существующих систем не способна построить коммунизма, что каждая из них тупикова. Да, Торманс — это мир развитый технически, но совершенно морально деградировавший, изуродованный — это будущее дальнейшего развития и капиталистической, и социалистической систем — почти что. ПОка ещё это не наш мир... а завтра? Мудрец Ефремов сделал страшное и жуткое предсказание — он показал, насколько все эти системы античеловечны и уродливы. Это смелый шаг — пойти на уничтожение идеологии не только в своём сердце, но и грамотно изложить это на бумаге.

И всё таки Ефремов даёт нам надежду. Надежду в облике Фай Родис. В облике Грифа Рифта. В облике Сюй-Те, наконец. Это отголосок того, к чему нужно стремится — к несбыточному. Мир уважающих друг друга людей, в котором нет места соперничеству и интригам, здесь живёт только любовь и знание. Это тщательно воспитание индивида, всем обществом, и каждым по отдельности, где родители не «уродуют своих детей по своему образу и подобию». Это надежда, утопия. Но Торманс всегда реальнее. Дело здесь не в правительстве, не в олигархах, не в ворах — только в нас самих. Это и хотел сказать Ефремов своим романом. Он сказал, что надежды почти нет, но это «почти» так много значит...

Философский трактат высочайшего уровня. Далеко выйдя за пределы социализма, Ефремов смог создать нечто, равное по своей мощи лучшим образцам западной социальной фантастики. Во всех ВУЗах — обязательно рекомендовать!

Да, сейчас такой литературы не найдёшь.

Всё больше теперь вот так: «...эти неуравновешенные, невежливые, болтливые и плоско-ироничные герои будущего больше похожи на недоучившихся и скверно воспитанных бездельников современности». Это цитата из авторского предисловия Ефремова к роману «Час быка». Как точно про наше время.

Да совсем не идеальны они, не совершенны, эти герои Ефремовских романов! Ведь он ещё в в первом романе трилогии «Туманность Андромеды» описывает и тех землян, кто настолько НЕ совершенен, что их даже удаляют подальше от общества.

А в «Часе быка» Ефремов, описывая землян, говорит о том, что они кажутся тормансианам холодными, не эмоциональными, но только лишь потому, что они очень хорошо умеют управлять эмоциями. То есть они такие же люди, как и тормансиане, но более «продвинутые» (прошу прощения за сленг, но я всего лишь представительница Эры Разобщённого Мира!!!).

Как же они прекрасны, герои «Часа быка«! Сцену выхода из звездолёта «Тёмное пламя» и явления тормансианам я могу перечитывать бесконечно...

"– Фай, помните, я готов все взять на себя! Я сотру их город с лица планеты и разрою его на глубину километра, чтобы выручить вас!

Фай Родис обняла командира за крепкую шею, привлекла к себе и поцеловала.

– Нет, Гриф, вы никогда не сделаете этого!»

Никакого вмешательства не было. ОНИ ЛЕГКО МОГЛИ БЫ... Но они даже пожертвовали своими жизнями, чтобы показать, что их миссия не захватническая.

Возможно, с точки зрения «литературности» языка роман не идеален, но зато в нём нет набивших оскомину дурацкого ёрничанья, глумливости и той самой плоской ироничности, которая так популярна сейчас при описании как бы «крутых героев» и уже доставшей постапокалиптики.

Конечно, конечно, роман И. Ефремова не столько о далёком будущем, сколько о нас.

Час Быка- это самый тёмный час перед рассветом. И рассвет будет...

Пятьдесят лет прошло с тех пор, как опубликован роман «Лезвие бритвы». Сразу после издания в газетах и журналах возникло множество отзывов о романе, письма шли непрекращающимся потоком. Но – увы! – за полвека не появилось обстоятельного литературоведческого исследования. «Туманности Андромеды» и рассказам повезло больше – о них успели подробно написать в книге «Через горы времени» Е.П. Брандис и В.И. Дмитревский.

За первым изданием романа читатели буквально гонялись, в библиотеках выстраивались годовые очереди. На чёрном рынке экземпляр стоил 30—40 рублей. Огромная сумма, треть зарплаты молодого инженера! Счастливым обладателям книги завидовали. В середине семидесятых желание прочитать и перечитать роман не иссякло; в конце восьмидесятых, в годы массового прорыва информации, когда тиражи Ефремова стали исчисляться миллионами, «Лезвие бритвы» мгновенно покидало полки магазинов, показывая подлинный читательский интерес.

Книгу стремились прочитать и школьники, и зрелые учёные.

Авиаконструктор П.В. Цыбин рассказывал о Королёве: «Дома у Сергея Павловича… я видел и книги И.А. Ефремова. Однажды Сергей Павлович неожиданно вышел ко мне с книгой – это было «Лезвие бритвы» – и спросил меня: «Ты читал эту книгу?» Я говорю: «Нет, не читал». – «Обязательно прочти! Здесь есть над чем подумать»».

Неудивительно, учитывая отношение Главного Конструктора к точности и красоте. Если рабочий при сварке делал прочный, но неровный шов, то Королёв требовал исправить его, сделать приятным глазу. Это была не причуда, но выстраданное жизнью понимание: в некрасивом чаще таится скрытый дефект, порой имеющий значение лишь во взаимном усилении с другими, незначительными, казалось бы, небрежностями. В целом же ослабляется вся структура.

Роман, сыгравший огромную роль в самоосознании общества, повлиявший безусловно на каждого читателя, необходимо осмыслить, провести основательный анализ. Это ещё предстоит сделать. В нашей книге мы дадим лишь краткий очерк.

«Лезвие бритвы» – творческий эксперимент, в котором три сюжетные опоры – русскую, итальянскую, индийскую – замыкает встреча всех главных героев в Индии. Ефремов, безусловно, в выборе сюжетов и антуража ориентировался в первую очередь на современную ему молодёжь – в массе своей детей войны, многие из которых вынуждены были работать, часто не имея материальной возможности продолжать образование, рвались в институты, мечтая двигать страну вперёд. Многие приезжали в города из деревень, стремились к знаниям и упорно искали их. Этих людей и видел перед собой Иван Антонович, создавая масштабное полотно, по которому пролегали маршруты его героев. Чтобы облегчить восприятие сложного теоретического материала, ради которого задумывалась книга, он выбирает форму приключенческого романа.

Попробуем поставить себя на место молодых людей начала шестидесятых годов. Тогда в «Лезвии бритвы» практически каждая страница окажется для нас ошеломляюще новой – причём на всех уровнях восприятия.

Для начала возьмём итальянскую сюжетную линию.

Иван Антонович переписывался с многочисленными зарубежными друзьями, принимал их у себя в гостях, получал из-за границы журналы – одним словом, он достаточно хорошо представлял себе мир западного капитализма, отделённый в те годы от СССР холодной войной и железным, лишь изредка приподнимающимся занавесом. Среду западных актёров и художников, почти совершенно не знакомую советскому читателю, но безумно притягательную, он и выбрал для изображения. Яхта «Аквила», принадлежащая знаменитому актёру Иво Флайяно, «мисс Рома» – его богемная подруга Сандра, пара аквалангистов – художник Чезаре Пирелли и отважная ныряльщица Леа плюс суровый капитан Каллегари – всё это неумолимо должно было привлечь читателей – любителей приключений. Плавание по Атлантическому океану, опасные погружения в аквалангах, алмазы Берега Скелетов, затонувшие в древности суда, таинственная корона, великолепный Кейптаун, который многим был известен только по песенке «В Кейптаунском порту…» – даже отдельно взятый сюжет из подобных ингридиентов был обречён на успех. Добавить к этому пылкость итальянцев, связь без любви, развенчание киногероя, любовь и ревность благородного лейтенанта Андреа – и становится понятно, почему даже сотрудницы телефонной станции, где чета Ефремовых добивалась установки домашнего телефона, просили Таисию Иосифовну принести им хоть один экземпляр «Лезвия…».

Индийская линия не менее привлекательна. Древние монастыри Ладакха, громады Каракорума и Гималаев, общение с гуру, необычайные испытания духа, природа равнинной Индии, храмы Кхаджурахо, любовь к прекрасной танцовщице-найярке, оказавшейся артисткой кино и практически рабыней продюсера. Скульптор Даярам, любя Амриту Тилоттаму, испытывая жгучее чувство ревности, ищет избавления от него в удалённом монастыре Тибета, затем с помощью итальянцев и местных йогов похищает возлюбленную у продюсера и, уединяясь в домике на берегу океана, ваяет статую апсары. А русский геолог становится их товарищем.

Индия в шестидесятые годы была, пожалуй, даже более закрытой для советских людей, чем мир Запада – из-за внутренних распрей и противостояния на религиозной и социальной почве. Эта страна с её красочным, необычным для северян видом, многоликая, исполненная тайных знаний, дававших посвящённым могущество, чрезвычайно привлекала советских людей. Книги о йоге, о древних знаниях и искусстве Индии в СССР были столь редки, что главы «Лезвия бритвы» досконально изучались читателями как единственный источник столь желанных сведений.

Русская часть романа рождала в читателях ощущение тайны. Вроде бы, всё просто: действие происходило в хорошо знакомой стране, однако и герои, и события казались читателям необычайными, словно плотно облегающий душу футляр быта вдруг рассыпался прахом и явственно проступили контуры совершенно иных, непривычных отношений и явлений. Герои Ефремова были совершенно не похожи на знакомых всем героев производственных романов. Они не добивались перевыполнения плана, не поднимали целину, но сосредоточенно и увлечённо занимались наукой, гимнастикой, танцами, во время дружеских застолий обсуждали новости из разных областей знания. Знакомые незнакомцы – так воспринимались они простыми читателями. Среди обыденных действий – работы, посещения поликлиники, встреч с друзьями – возникали поступки, которые вызывали жгучий интерес. Оказывается, молодая женщина может всерьёз заинтересоваться зрелым мужчиной. Оказывается, любовь к чаю может сблизить людей (абсолютный нонсенс для страны, где не было культуры чая!). Оказывается, на свидании с мужчиной можно свободно говорить о любимых картинах, о танцах и музыке, а деньги, выигранные в лотерее, потратить не на вожделенный для большинства ковёр или диван, а на трёхдневное путешествие в весенний Крым!

Завораживал образ Ивана Гирина – поразительная исследовательская деятельность, которую он вёл сверхурочно на свой страх и риск, способность к медицинской диагностике и гипнозу, знание психологии и самоконтроль. В отличие от исполненного ревности чувства в итальянской и индийской части Гирин и Сима создавали совершенно иной образ любви, построенный на глубоком понимании, уважении и отсутствии чувства собственности, на котором зиждется ревность. Советский кинематограф пятидесятых – начала шестидесятых годов состоял из картин, где любовь представлялась в многочисленных эмоциональных всплесках наивной страсти и диковатой ревности на фоне деревенских или заводских пейзажей. Гирин, Сима и Мстислав Ивернев с его любовью к Тате выглядели на этом фоне как инопланетяне. Даже введение в русскую часть шпионской темы вызывало меньше интереса, чем духовные облики главных героев.

Русская часть единственная имеет глубокое обращение к прошлому, многоступенчатое, если учитывать пролог, в котором мы попадаем в 1916 год, на выставку самоцветов Алексея Козьмича Денисова-Уральского. Здесь завязывается сюжетная нить всего романа, связанная с редким загадочным камнем, здесь же мы встречаемся с автобиографическим образом – мальчиком Ваней. Второе погружение – в знойное лето 1933 года, когда студент Гирин, выполняя первое самостоятельное исследование, оказался на Волге, где встретился с Анной (сам Ефремов впервые оказался на Волге в 1934 году). Читатели шестидесятых годов, в большинстве своём ещё связанные корнями с деревней, узнавали реалии уходящей жизни, близко к сердцу принимали трагическую историю талантливой девушки. Интеллигенция же как откровение восприняла описанный автором обычай омовения в росе – на заветной поляне, где когда-то стояли древние идолы.

Ещё одной временной ступенью становится Великая Отечественная война. Под Москвой, уйдя на фронт добровольцем, погибла Анна, через некоторое время погиб его друг – скульптор, ставший мужем Анны. Сам Иван Гирин отдал войне и её последствиям огромную часть жизни, много лет служа хирургом, главным врачом госпиталя.

Неизмеримо углубляют хронотоп всего романа видения охотника Селезнёва (подобно Аллану Квотермейну из романа Хаггарда «Ледяные боги», вдохнувшему пары особого растения и ощутившего себя первобытным охотником), запечатлённые в ходе эксперимента по высвобождению наследственной памяти. Как вехи ушедшего, но не исчезнувшего прошлого человечества воспринимаются образы тибетских монастырей, храмы Кхаджурахо, тантрические обряды и история исчезнувшего флота Неарха.

В том, что три сюжетные линии романа в итоге сходились воедино, нет нарочитости или искусственности. Главным героям присущи честь, благородство, восхищение красотой, стремление к знаниям.

Три части, несмотря на своеобразие сюжетов, не выглядят чуждыми, разнохарактерными: их объединяет авторский взгляд, постоянное осмысление фактов, событий, чувств, испытываемых героями. Лекционный материал, которым особенно нагружена русская часть, должен был, по мысли автора, служить важнейшей цели: только знание может стать основой духовного самовоспитания, без которого невозможно пройти лезвием бритвы – узкой дорогой к коммунистическому обществу («Эпилог»).

Проглотив книгу за одну-две ночи, ухватив нити интриги, молодые читатели возвращались к роману ещё и ещё раз, обращая внимание уже не столько на события, сколько на вдумчивые размышления автора, на богатство сведений по самым разным наукам, на цитаты и упоминания поэтов и художников, о которых в те годы не принято было говорить (М.И. Цветаева, М.М. Шкапская, В.И. Немирович-Данченко , З.Е. Серебрякова, Н.К. Рерих, В. Кунерт). Деревянную статую Анны сравнивали со статуей С.Т. Конёнкова (Третьяковская галерея).

Распространено утверждение, что прототипом Ивана Родионовича Гирина стал Алексей Петрович Быстров, и слова самого Ефремова в предисловии ко второму изданию это вроде бы подтверждают. Но не стоит вырывать их из контекста ситуации жизни:

«Среди множества писем, мною полученных, больше всего волновали меня трагические просьбы о помощи в болезнях. Читатели принимали меня за врача или, во всяком случае, просили познакомить их с прототипом главного героя.

Заранее должен сообщить, что я сам – не врач, а прототипом Гирина послужил мой покойный друг, врач и анатом, ленинградский профессор А.П. Быстров, который, увы, уже не придёт ни к кому на помощь».

Разумеется, заявлять во всеуслышание о писании портрета с себя было бы не очень корректно. Какие-то качества, общие у Гирина с Быстровым – скажем, пресловутая способность к диагностике – была в наличие и у самого Ефремова, пусть и не в такой ярко выраженной, профессиональной форме. Конечно, Гирин, как и Быстров, был военврачом. От Быстрова же Гирину досталось и умение играть на пианино: обоим хорошо думалось под музыку.

Однако в большинстве черт образ Гирина имеет автобиографичный характер.

Быстров был человеком нелюдимым, Гирина же мы видимо в постоянном общении. Трудно узнать невысокого, остроумно-язвительного, лысоватого Быстрова в большом надёжном Иване с неторопливой речью и отточенными жестами.

Могучая фигура с широким костяком, стремление проникнуть в сферу бессознательного, потрясающая работоспособность и задатки необычных способностей, круг интересов, дружеские связи и отношение к Симе, в образе которой воплотилась Таисия Иосифовна. Обобщающие формулировки, фокусировка идей и глубокая внутренняя уравновешенность – всё это, конечно, черты, присущие прежде всего самому автору. И даже привычка убегать от огорчений в зоопарк принадлежит Ефремову.

В этом ключе крайне любопытен ещё один заход: в прологе, после философского вступления о судьбе и ключевых событиях, открывающих её новый виток, рассказывается о выставке, где в одном помещении находятся серые камни – немые герои романа, и голубоглазый мальчик Ваня, полный внимания и замирающий перед красотой разнообразных драгоценных минералов. Само собой воспринимается этот мальчик маленьким Гириным, но… тому в момент проведения выставки было всего два годика, и это явно не он. Зато другой мальчик Ваня – Ефремов – из всамделешнего мира – вполне мог посетить такую выставку в 1914 году. Здесь мы видим уникальный для Ефремова приём, который положил во главу угла всего своего творчества другой выдающийся писатель – Владислав Петрович Крапивин. Речь идёт о скрещивании двух реальностей и рождении благодаря этому невероятной и непредсказуемой третьей, которой словно сообщается дополнительное измерение. Мир, в котором происходят такие превращения и пространственные наложения, Крапивин назвал… Великим Кристаллом.

Думается, причин, из-за которых Ефремов отвёл внимание от себя, несколько. Ему важно было добрым словом помянуть ушедшего друга, привлечь внимание к его личности. С другой стороны, в письмах люди просили о помощи, а Ефремов не мог её оказать. И вынужден был перенаправить часть потока со своей персоны на ушедшего друга.

Во второй половине восьмидесятых годов, во времена перестройки, когда произведения Ефремова вернулись к массовому читателю, восприятие романа оставалось таким же острым, вызывало те же животрепещущие темы и вопросы. Только в обществе уже не было порыва самоотвержения, стремления жить ради прекрасного коммунистического будущего, на первый план выступили вопросы совершенствования – не ради общего блага, а ради возвышения личности. И тут «Лезвие бритвы» давало обильную пищу для умов и сердец.

Минуло ещё четверть века. Прекратил своё существование Советский Союз, в России воцарился олигархический капитализм, и все прежние реалии западной жизни контрастно и отчётливо проступили в повседневности, напоминая слова Леа о судьбе молодёжи, которая живёт без будущего. Молодых читателей начала XXI века уже не удивляют сцены на яхте знаменитого киноактёра, их скорее удивит поведение Гирина, который безвозмездно работает ради научных открытий и не берёт денег за лечение больных. Песочные часы перевернулись. Там, где было узко, стало широко. В шестидесятые ничего не знали о йоге – сейчас, во многом благодаря интернету, доступны любые сведения, однако это создало ощущение лёгкости обретения, что привело к поверхностности, не позволяющей в полной мере оценить дарованное. Хочешь спрятать хорошо – положи на видное место. В сплошном информационном шуме почти не остаётся места для глубоких раздумий и вчувствования в предмет, необходимых для духовных практик.

Современный читатель, умеющий сосредотачивать своё внимание, разглядит в «Лезвии бритвы» все достоинства, которые не померкли, а только ярче заблистали за полстолетия. Иван Антонович надеялся, что появится много подобных книг, сплавляющих воедино интригу и знание. Однако «Лезвие…» так и осталось уникальным произведением подобного рода.

Ефремов продолжает двигаться в направлении, которое критики после публикации рассказов о необыкновенном назвали приключениями мысли. Мысль здесь следует воспринимать литературным персонажем, имеющий свою судьбу и психологию, она втянута в многоуровневые отношения в своём мысленном социуме. Диалектика души Толстого на века останется образцом, а «детективы для домохозяек» — анекдотом-приговором для нашего времени. Так творческая мысль должна иметь сложную разветвлённую структуру, быть осознана, а значит – выражена в слове. И уже в силу этого неизбежно противоречива и захватывающе динамична.

Умение насладиться приключениями мысли – искусство, которое необходимо оттачивать. И Ефремов обильно насыщает свои книги сюжетами в сюжете, окутывает тело романа густой и сложносоставной ментальной ноосферой с тончайшими огненными смыслами в потаённой сердцевине. Словно подчёркивает практичность философских дефиниций, выраженных в одном из писем к Олсону: необходимость дополнить утверждение Маркса о бытии, определяющем сознание, контрутверждением, — что и сознание определяет бытие. И что дух является высшей формой материи…

В «Лезвии бритвы» читателя держит в напряжении не только детективный сюжет, но – главным образом – развитие научных идей. Главное место занимают в этом поиски Иваном Родионовичем ключа к Себ, пятой душе древнеегипетской мифологии, вместилищу памяти поколений.

Опыты Гирина с наследственной памятью, с вызыванием эйдетических видений прошлого столь поразительны, что морально уравнивают советского учёного с индийскими мудрецами, дают Гирину право говорить об индийской мудрости так, как он говорит – почтительно и внимательно, но дерзко и строго. За самим Гириным стоит полнота полученной западными методами поразительной информации, сходной с результирующим вектором многовековой йогической практики. Разумеется, опыты с ЛСД были в СССР недоступны, а позже их запретили во многих странах мира, хотя до сих пор серьёзные исследования говорят о безвредности препарата для физиологии человека. Во время написания романа тема была исключительно свежа и горяча – только из печки. Только-только начинал свои опыты Станислав Гроф, позже ставший патриархом трансперсональной психологии. Откуда Ефремов брал информацию настолько детальную, что описывал даже химическое воздействие препарата? Видимо, след ведёт к его другу, психофизиологу Ф.В. Бассину. Будучи энциклопедически образованными людьми, они могли свободно обсуждать стоящие перед наукой проблемы и предугадывать пути её становления.

Поразительны видения охотника Селезнёва, вызванные расщеплением сознания и подсознания и пережитые им как подлинные события. Необычные животные, пасущиеся стадами в степи, сражение с саблезубым тигром, создание каменных сооружений, где могли прятаться древние охотники, набег доисторических слонов – архидискодонов, встреча с четырёхметровой обезьяной гигантопитеком – в этих картинах автор даёт нам краткую историю эволюции человека, концентрированно показывает биологические и психологические механизмы, приведшие к возникновению современного образа человека.

Эволюция человека построена на гуманизме, в основе которого лежит мощный инстинкт сохранения рода. Людей «так мало, каждый на счету, каждый бережно охраняется своими соплеменниками. Как трудно во всех превратностях жизни вырастить бойца-мужчину или способную к продолжению рода крепкую женщину! Бесконечно долго вырастают человеческие детёныши, прежде чем становятся полноценными, обученными и воспитанными членами племени. Поэтому каждый погибший или искалеченный в схватке с хищниками человек – большая утрата, а гибель нескольких охотников или женщин может поставить всё племя на грань исчезновения». Высокая ценность индивида, забота о потомстве – вот подлинная база человеческой нравственности. Каждая человеческая жизнь – драгоценный цветок. Это понимали наши предки триста веков назад, с этим же ощущением будут растить детей люди эпохи ЭВК и ЭВР.

Образ лезвия бритвы буквально пронизывает роман. В ситуации с опытами он озвучен так: «Нормальный человек – это тот, у кого, выражаясь фигурально, стрелка показателя психики трепещет на нуле – на неощутимой грани между сознанием и подсознанием, взаимодействующими вдоль этого тонкого, как… лезвие бритвы, психического стержня абсолютно здорового «я»».

Исследования Гирина давали столь выдающийся результат, что у любого учёного был бы большой соблазн продолжить опыты. Да и сам Селезнёв умолял доктора продолжать. Однако начало сказываться кумулятивное действие препарата, и ради здоровья охотника эксперимент следовало прекратить. Гирину удалось пройти по лезвию бритвы, получив уникальные данные и сохранив здоровье испытуемому.

Удался этот путь и в случае излечения лётчика Дёмина, больного раком. Суть достижения Гирина – понять причину болезни как нарушения нервно-химической регулировки, тончайшего баланса человеческого организма – на лезвии бритвы, и воздействовать гипнозом, тщательно продумав последовательность внушений – так, чтобы больной активно помогал врачу всем напряжением своей психики.

Способность к гипнозу, осознаваемая человеком как высокий дар, требует точнейшей дозировки, применения в соответствии с высочайшими нравственными установками. Пройти по лезвию, не соскользнуть – в этом высокая ответственность перед людьми. Гирин применяет гипноз несколько раз. Заставляет Дерагази признаться в истинных намерениях и побуждениях, требует у женщины-хирурга признания в садистических наклонностях и ставит запрет, лечит лётчика – действуя во благо людей. Лишь раз он включает гипнотическую способность не ради других, а ради себя, когда в Никитском саду заставляет Симу упасть в его объятия, и глубоко сожалеет об этом. Ибо в основе подлинной любви – свобода воли каждого.

Развитие психической энергии должно сопровождаться самовоспитанием, ростом нравственных качеств, иначе последствия могут быть трагическими. Вспомним: в «Туманности Андромеды» люди эпохи Великого Кольца сознательно задерживают развитие экстрасенсорики.

Поэтому появление в романе Дерагази не случайно и обусловлено не только литературной необходимостью фигуры злодея. Зло хорошо организовано, понимал Ефремов, и использует самые разнообразные средства, включая апокрифические. Высшее мастерство владения психикой людям, подпавшим под власть зла, никогда не будет доступно, но и навыков липкого гипноза, кодировки простых людей вирусами преступных программ – вполне достаточно, чтобы причинить ничего не подозревающим об этой стороне жизни людям жестокие бедствия. Так драма случилась в жизни Мстислава Ивернева, полюбившего закодированную на преступление девушку Тату. Характерно, что коды внушения были наслоены на кольцо с хиастолитом, который она носила.

Поразительное воздействие на психику серых камней из чёрной короны имеет вид дополнительного указания на непосредственное родство (в берговском понимании) устройства человеческой души и структуры минералов. Не только развитая психика может оказывать сильнейшее воздействие на мозг другого человека, но и целиком природное образование! Понятно, что за таинственными свойствами серых камней охотились преступники, знающие толк в том, что люди называют магией, а на деле часто является знанием о необычных закономерностей. Надо отметить, что в «Часе Быка» писатель вновь возвращается к этой теме – там фигурируют хрустальные шары, используемые в средневековой Японии для гадания .

Эти факты, как и ряд других сцен в романе с их несомненной правдой судьбы обладает несомненным сходством с фрагментами эзотерического романа Конкордии Евгеньевны Антаровой «Две жизни». Поединок Гирина и Дерагази, магия сцены после убийства Тилоттамы – аналогичное, хотя и более аскетическое воспроизведение сразу нескольких подобных фрагментов в «Двух жизнях». Тут важна именно этика и психология эпизода, выходящая за рамки описательности критического реализма.

Нет никаких данных о знакомстве Ефремова с романом Антаровой, да и вряд ли это было возможно – в то время он существовал только в качестве немногочисленных списков. Но линия синтеза таинственных приключений, ведущих к исполнению сужденного, и духовно ориентированных экстраспособностей прослеживается в близкой тональности.

В индийских главах автор несколько раз упоминает «Упанишады» – сокровенное знание Индии, заключительную часть вед. Изначально образ лезвия бритвы возник именно в этой древнейшей книге: «Восстань! Пробудись! Найдя Великих Учителей, слушай! Путь так же труден для следования, как остриё бритвы. Так говорят мудрецы» .

Великие Учителя связаны с Шамбалой. Образ этой страны как высшего мира неизбежно возникает в романе, в тибетских главах. А описание окрестностей монастыря в Ладакхе соответствует картине Н.К. Рериха «Путь в Шамбалу». Описание же монастыря, в котором Даярам проходил испытание тьмой, очень напоминает монастырь Сандолинг в долине Нубра, этот монастырь упоминается в книгах Н.К. Рериха .

Витаркананда – не иномирный, отрешённый гуру, замкнувшийся в стремлении достичь нирваны; он стал на путь социального служения: как профессор, преподаватель, он дарит свои знания жаждущим, помогает талантливому скульптору понять рождение и смысл канонов красоты в Индии, поверить в себя и создать предназначенное.

Профессор указывает Даяраму на обряды Тантры как на средство преодоления ревности, возвышения до Любви. Создавая статую Апсары, скульптор и танцовщица «сроднились на пути совместного творчества в жизни, пронизанной любовью и страстью.

Им теперь не были страшны терзания «нижней» души: близость шла не через первобытную тьму, а по светлому лезвию ножа над всеми пропастями сердца, поднималась торжествующим цветком любви над тёмным и могучим естеством Земли».

Изваяние Апсары становится центром выставки, и мы видим в индийской части зеркальное отображение русской сцены, где впервые была представлена публике деревянная статуя Анны.

«Надо говорить с теми, в ком есть непробуждённое богатство, – тогда придёт отклик», – объяснял гуру Даяраму.

Ефремов, посвящая роман красоте, обращался и обращается к молодёжи – к тем, у кого в душах есть ростки чистоты, ещё не заглушённые ложными наслоениями. Тема прекрасного в произведениях Ефремова сквозная, ведущая. В «Лезвии бритвы» сконденсирована она, пожалуй, с наибольшей плотностью. Идея о красоте как наивысшей мере целесообразности чётко проговорена уже в «Туманности…». В новом, экспериментальном романе она получает полное выражение.

Ефремовское определение прекрасного представляется настолько естественным и самоподразумевающимся, вытекающим из самого строя жизни, что заранее имеет немалую фору перед разнообразием других концепций. Важно понимать, что приведённые Гириным конкретные примеры вовсе не исчерпывают многообразия подхода. Более того: совершенно очевидно, что ефремовская концепция прекрасного в эстетике дополняется аналогичным пониманием в этике. Подробно Ефремов от этом не пишет, оставляя читателю возможность самому совершить открытие и увидеть в красоте поступков его героев наивысшую меру целесообразности. Напомним, автор писал всё же не учёный трактат, и специфическая недоговорённость при ясном указании на строй мысли рождает волшебное чувство сопричастности и сотворчества.

Современная метанаука синергетика исследует законы гармонии, математику золотого сечения, демонстрируя исключительную точность ефремовского подхода .

Вопросы восприятия прекрасного теснейшим образом увязываются с вопросами социальной психологии.

Вслед за Эрихом Фроммом (а Фромма он читал, как и другого представителя гуманистической психологии – Роджерса, о котором даже упоминает в диалоге с йогами как о наиболее близком к индийской мудрости), говоря о конкретном человеке, Ефремов выходит за личностные рамки и рассматривает индивида в контексте его существования – в природе и обществе. Как последовательный диалектик и монист, он утверждает нелинейную связь между природой, обществом и человеком, и постулирует безусловное наличие нормы. Норма человека – общественное поведение, равновесие процессов возбуждения и торможения в коре головного мозга. Однако общество может быть нездоровым, не способствующим формированию и развитию в человеке сугубо человеческих качеств, выработанных за долгую эволюцию – способности к самопожертвованию, заботы и альтруизма. Ефремов и Фромм указывают на существование осевой человеческой природы, которая может воспроизводиться и реализовывать себя должным образом только при условии здоровых социальных отношений. Иначе жёсткий деструктивный конфликт неизбежен.

Индийская йога, дающая мощное индивидуальное продвижение человека по пути эволюции, в условиях многовекового косного окружения неизбежно оказалась закрытым учением со строгой внутренней иерархией и комплексом знаний, сокрытых от непосвящённых. Неизбежность этого очевидна, но столь же очевидно, что условия быстро меняющегося мира, небывалого ускорения происходящих в нём процессов требуют активного участия в жизни общества каждого достойного человека. Именно в этом заключается главная критическая идея, высказанная Гириным во время его встречи с индийскими мудрецами.

Интересен тот факт, что в «Живой Этике» есть параграфы, почти дословно воспроизводящие логику Гирина. В этом плане идеал Агни-Йоги предстаёт в виде синтеза индивидуального совершенства и работы на общее благо (недаром Ефремов называл её «общественной йогой»). В романе к этому же пониманию склоняется учитель Витаркананда, с большим вниманием воспринявший появление самобытного северного врача.

Финальная сцена – стрелы мысли, сплетающиеся в познании на картине «Мост Ашвинов» – ещё один ефремовский архетип.

Подлинное счастье – это общение людей, стремящихся к целостному познанию, проходящих разными тропами долгий путь восхождения на одну и ту же вершину. В этом соль диалектического монизма: единство в разнообразии, если это разнообразие подчинено единой цели. Именно поэтому и сам Гирин, и его индийские оппоненты спокойно отнеслись к непреодолимым (на данном этапе) идейным разногласиям и приветствовали факт общей устремлённости к высшему.

Как это далеко от культивируемых сейчас бесконечного плюрализма и кажущейся равноценности всякого суждения, мысли, поступка. С другой стороны, полная невозможность находиться в этом шизофреническом мире возрождает к жизни максимы традиционного общества, освящённые религиозными догмами. Эти два полюса сосуществуют, никак не взаимодействуя, погружая массу людей в состояние духовного анабиоза. Осевая человеческая природа, путь к которой тонок, как лезвие бритвы, угнетается навязываемой одномерностью жизни. В итоге нормальная творческая личность представляет серьёзную опасность как для плоскости постмодерна, так и для косности механически насаждаемой догматической обрядовости.

В пролог, в самое его начало Ефремов помещает размышление о судьбе, задающее тон восприятию книги целиком и каждого эпизода по отдельности. Он напоминает, что за внешней непохожестью и разбросанностью событий в пространстве и времени могут скрываться непреложные линии закономерностей. И стоит найти возможность просветить их – как выявятся их оптические оси со всеми вероятностями, подаренными двойным лучепреломлением.

За необычными интересами часто скрываются необычные способности – так сказал старший Ивернев, наблюдая за ясноглазым мальчиком, заворожено стоящим перед витринами выставки.

Интерес Вани Ефремова-Гирина к кристаллам, их структуре, блеску и расцветкам преобразовался отнюдь не в страсть Гирина к минералогии, как можно было бы подумать. Ефремов, как знаток судьбы и жизни, описывает сдвоенную анизотропию – большинство кристаллов анизотропно в своей структуре. В этом своём качестве они наглядно демонстрируют анизотропию человеческой психики. Соответственно, событием, которое сам автор назвал спусковым крючком для движения целой линии судеб, был рождён интерес не к камням как таковым, а к их свойству, аналогичному свойству человеческой души. В этом вторая анизотропия судьбы, её символизм, раскрытый Ефремовым.

Тут необходимо упомянуть об источнике такого подхода. Источнике не прямом, а столь же преломлённым сквозь кристаллическую структуру ефремовского разума, собирающего символы и случайные ассоциации и запаивающего их в нерушимую оправу целостной логики жизни. Ефремов был очень внимательным читателем Льва Семёновича Берга – выдающегося биолога, чья концепция номогенеза резко расходилась с общепринятым дарвиновским пониманием роли естественного отбора. Берг указал на поразительный факт предварения признаков, проходящий сквозь эволюцию. И на следствия, неизбежно вытекающие из этого факта. Именно на внутренних причинах покоится процесс эволюции, на существовании внутренней логики развития, выявляющей себя независимо от внешней среды. Поэтому кристалл анизотропен как человек, в нём есть та же правда подобия миру. Человек полон глубиной, неизмеримо выходящей за рамки текущего момента, за рамки времени, дающей силы преодолеть сдавливающую косность конкретно-исторического мифа.

Найти оптическую ось судьбы, всякого подлинного знания сквозь нагромождения внешнего разнообразия, выйти за пределы скорлупы времени – в этом соль и Тибетского опыта, и экспериментов с видениями Селезнёва, и проникновения в тайны собственной психики, овладения её мощью. Поэтому человек – не функция социологии, не послушный слепок окружающего мира. В нём закодировано глубочайшее прошлое, которое в самой своей сути, согласно Бергу, уже предвосхитило высочайшее будущее.

«– Дикая жизнь человека, – тут Гирин поднял ладонь высоко над полом, – это вот, а цивилизованная – вот, – он сблизил большой и указательный пальцы так, что между ними осталось около миллиметра. – Мозг – это природа и вселенная, но вселенная не одного лишь текущего момента, а всей её миллионолетней истории, и опыт мозга отражает не только необъятную ширину, но и изменчивость природных процессов.

Отсюда и диалектическая логика – выражение сущности этого мозга, а наша психика, отражающая внешний мир, – это такой же процесс и движение, как всё окружающее».

Говоря предельно кратко, в необходимости для человека реализовывать вертикаль через горизонталь – суть диалектики.

Любопытно, что не раз упоминаемый в романе минерал хиастолит, разрезанный поперёк главной оптической оси, на свету даёт именно крест. Своего рода косвенное упоминание, образная подсказка, подобная двойному лучепреломлению…

Серые камни прозрачны и в то же время пронизаны едва заметными точками с металлическим блеском. Так и кажущееся порой простым пространство жизни оказывается пронизано искрами бифуркаций – моментов внутреннего выбора, определяющего, в каком направлении человек двинется дальше. Но человек может и должен решать сознательно, и поэтому понять свой эволюционный план, свою миссию (вспоминаем Берга!) становится важнейшим и определяющим для судеб всего мироздания. Так из геологии и биологии выковывается ефремовский космизм, построенный на идеях конвергенции и антропологической коэволюции.

Ефремов никогда не утверждал чего-то нетерпеливо и безоглядно. Устремлённость в будущее всегда соединялась в нём с глубоким знанием прошлого и трезвой оценкой настоящего. Восхищение идеалом античности с его культом наготы и аналогичная свобода в будущем вовсе не переносились им механически на наше время. В романе он специально пишет, что этот идеал сейчас невозможен ввиду психофизической незрелости и хилости большинства населения. Действительно: тонко подмеченное полвека назад, когда такой проблемы не было в СССР, проявилось со всей очевидность ныне, когда множество некрасивых, неразвитых людей обнажаются с невротической целью так или иначе обратить на себя внимание, скрыто или явно эпатировать окружающих. Выражаясь словами старой балерины из романа: сейчас ещё не время полностью обнажённого тела.

Принцип дао-ориентированности проявляет себя в таком подходе как терпеливое ожидание сроков.

...Гирин говорит о незаменимости коммунистической идеи: она ориентирована не на элиту, а на среднего человека, но при том не обывателя. И это неизбежно, так как появление нового типа человека в историческом времени возможно только широким охватом, это должна быть перемена общественного сознания. Берг пишет о том, что эволюционные перемены совершаются очень быстро, осуществляются практически сразу во всей полноте. О сходных вещах писал ещё один значимый для Ефремова автор – Вернадский, утверждающий, что количество живого вещества в целом по планете с момента появления жизни на планете изменилось несущественно.

Немало внимания уделено в книге товарищеским отношениям Гирина и Андреева . Важно, что на их основе вырастает целый кружок товарищей, – мужчин, женщин, молодёжи. Они собираются вместе, обсуждают интересные новости из области науки и искусства, делятся опытом и сомнениями, внимательно выслушивая знающих и не боясь насмешки. А проблема легковесного критицизма стояла, и явно её описание носит автобиографический характер. Андреев с горечью рассказывает о новоявленной манере научной полемики, когда «…молодой и честолюбивый начинающий исследователь, попав в какой-нибудь новый район, делает там наблюдение, противоречащее, скажем, моим выводам. Немедля публикуется статья, где он пишет, что поскольку его наблюдение противоречит Андрееву, то все заключения Андреева о том и том-то неверны. Это подхватывается, цитируется, и никому из торопыг невдомек, что андреевские выводы сделаны на материале несравненно более широком.

Если уж меня опровергать, то только на основании такого же, если не большего, числа наблюдений. А то мало толку для науки. Куда как полезнее просто опубликовать своё маленькое наблюдение и честно сказать, что случай, пока единичный, противоречит схеме Андреева, но надо накопить ещё много подобного материала».

В наше время подобное поведение ушло в массы в связи с доступностью информации и мгновенных средств сообщения. Специфика свободных обсуждений проблем науки, искусства и общества в интернете такова, что немедленно привлекает к теме множество шумных дилетантов, заполоняющих эфирное пространство потоками вздора и мелочной агрессии, открыто издевающихся над самим понятием профессионализма. Совершенно очевидно, техническая возможность в который раз опередила готовность человека морально соответствовать собственным изобретениям.

Насыщенность мудрыми и злободневными мыслями в романе колоссальна, и все их даже не перескажешь. Но есть насущная необходимость процитировать два отрывка столь же полно, как и сокрушение о науке. Они показывают, насколько ясно Ефремов осознавал тенденции окружающей действительности, диалектически совмещая в себе уникально тонкого философа-мечтателя и трезвого реалиста.

«Борьба с элементами садизма – очень серьёзное и важное, но в то же время и тонкое дело. Чаще всего мещанин, ущемлённый в своих эгоистических поползновениях, мстит за это всем, кто попадает от него хоть во временную зависимость. Завистливый негодяй, причиняя зло и горе всем, кому может, пытается так уравнять себя с более работящими и удачливыми людьми.»

«– Однако многое изменилось даже с тех пор, как я начинал свои первые экспедиции, – сказал Андреев. – Ушли в прошлое отсутствие запоров в деревнях, старые, покинутые, но нетронутые часовенки на русском Севере, древние надписи и изваяния на степных холмах. Теперь почему-то немало людей старается сокрушить, разбить, испакостить не охраняемые ничем, кроме благоговения к человеческому труду и искусству, вещи, до сей поры стоявшие сотни лет.

– Всё тот же признак антисоциальной повреждённой психики, о котором я только что говорил, – сказал Гирин, – чем дальше, тем больше он усиливается, не только на Западе, но уже и на Востоке. Всё чаще случаются взрывы самолётов в воздухе, стрельба по невинным ни в чём случайным прохожим, дикая расправа со старинными произведениями искусства, составляющими славу народа...»

Напомним, речь идёт о высказываниях полувековой давности! Нынче описанное стало обыденной повседневностью, рутиной жизни и новостных выпусков со всего света – и нашей родины... На что-то уже и не обращается внимания, настолько мы отвыкли жить в людских условиях. Для всех, кто хотел бы отыскать своеобразный «золотой век» в советском прошлом, придётся признать: корни гнева нынешнего россиянина, разобщённого внешне и внутренне, лежат за пределами «лихих 90-х» или «предательской перестройки». Уже во времена Ивана Антоновича чередой шли процессы, спустя поколение приведшие к развалу страны…

И по-прежнему (пожалуй, даже ещё более актуальной) остаётся идея создания «дружеских союзов взаимопомощи», как их назвала Сандра. Сейчас их называют горизонтальными связями в обществе, и они никак не взаимодействуют с авторитарной вертикалью отчуждённой власти. Вспомнив же образ, пронесённый Ефремовым через весь роман, можем констатировать: вертикаль и горизонталь должны войти в одну плоскость, создать диалектическую структуру системы координат с вектором устремлённости к общему благу и всё повышающейся планкой ответственности и самодисциплины каждого человека, семьи, круга друзей…

«Витаркананда поднял руки к горам, как бы сгоняя их воедино широким жестом.

— Ещё бесконечно много косной, мёртвой материи во вселенной. Крохотными ключами и ручейками текут повсюду отдельные Кармы: на земле, на планетах бесчисленных звёзд. Эти мелкие капли мысли, воли, совершенствования, ручейки духа стекают в огромный океан мировой души. Всё выше становится его уровень, всё неизмеримее – глубина, и прибой этого океана достигнет самых далёких звёзд!»

Роман поразительно актуален. Печально, что, мы пока всё больше погружаемся в ефремовское инферно.

Я всё думаю, а прилети к нам сегодня (на нашу Землю) вдруг такой звездолет, как бы вели себя Фай Родис и все остальные? Многим ли мы отличаемся от изуродованных людей Торманса? От одного просмотра наших телепередач с орбиты, я думаю, экипаж был бы шокирован не меньше, чем это было в романе! Как вам такой сюжет? Если вдруг все эти Люди из светлого коммунистического Завтра вдруг вот сегодня прилетят к нам? Какой будет исход их экспедиции?

Вот, что говорит о нашем времени Ефремов (говоря о Тормансе) в главе X Стрела Аримана: «Все лучшие умы направлялись только на удешевление производства, на умножение вещей – людей заставляли гоняться за вещами и умирать от духовного голода еще раньше физической смерти».

И вот еще там же слова Фай Родис: «Общество низшего, капиталистического, типа не может обойтись без лжи. Целенаправленная ложь тоже создает своих демонов, искажая всё: прошлое, вернее, представление о нем, настоящее – в действиях, и будущее – в результатах этих действий. Ложь – главное бедствие, разъедающее человечность, честные устремления и светлые мечты».

Поэтому надо читать и перечитывать этот роман. После этого другими глазами смотришь на окружающую действительность. И понимаешь, как нас ежедневно уродует Стрела Аримана. А понять — значит сделать первый шаг в правильном направлении!

По поводу научности вспоминается такая история, которую мне поведала Таисия Иосифовна. Один её знакомый геолог несколько раз обращался к ней с просьбой исправить в «Путешествии Баурджеда» словосочетание «чёрный гранит» на «габбро», вполне резонна замечая, что чёрного гранита не бывает. Т.И. принципиально не меняет ничего в текстах Ивана Антоновича, и в этот раз не согласилась ничего менять. А спустя какое-то время этот же знакомый сказал: «Таисия Иосифовна, Вы представляете, в те годы, когда писалось «Путешествие Баурджеда», габбро называли чёрным гранитом». Это я к тому. что с оценками надо поосторожнее. Первое издание «Сердца змеи» было раскритиковано одним молодым мгушным химиком, в последующих переизданиях «ляп» не повторялся (см. предисловие Ефремова к рассказам здесь: http://www.noogen.su/iefremov/stories.htm ), о химических свойствах фтороводорода при этом речь не шла.

Теперь по конкретике. Ув. Sawwin:

«Оставим в стороне тот факт, что фтор достаточно редкий элемент, встречающийся во вселенной только в рассеянном виде. Пусть на этой планете произошла Великая флюктуация, и фтор образовался в изобилии.»

- Не «криминал»:) Тем более, что фтор в наблюдаемой части космоса в 10 тыс. раз менее распространён, чем кислород. В масштабах бесконечной Вселенной (а ИАЕ придерживался идеи бесконечной Вселенной) такие флуктуации возможны.

Sawwin: «Но жизнь на основе фтора всё равно не возникнет. Ефремов живописует океаны плавиковой кислоты. Опять-таки, оставим в стороне, что плавиковая кислота — это раствор фтористого водорода в воде, а в условиях фторидной атмосферы вода существовать не может...»

- Ефремов имеет в виду не раствор фтороводорода в воде, а жидкий фтороводород, а воды в океанах фторной планеты нет. В «Сердце Змеи» так и сказано: «Вместо воды у них жидкий фтористый водород — та самая плавиковая кислота, которая у нас разъедает стекло и разрушает почти все минералы, в состав которых входит кремний, легкорастворимый во фтористом водороде». Насколько корректно в те годы было называть плавиковой кислотой не только раствор HF в воде, но и жидкий фтороводород, сказать не берусь, помня историю про габбро.

Sawwin: «...подумаем о другом; кварц у Ефремова заменяет морскую соль! Увы, кварц не растворяется в плавиковой кислоте, он реагирует с ней, выделяя газообразный четырёхфтористый кремний.»

- Пожалуй, наиболее сложный момент. Газообразный четырёхфтористый кремний (SiF4) образуется при реакции РАЗБАВЛЕННОГО водного раствора HF с кварцем (SiO2). КОНЦЕНТРИРОВАННАЯ HF (по аналогии – и жидкий фтороводород) с кварцем даёт комплексное соединение H2[SiF6] и воду. В низкотемпературных условиях фторной планеты можно предположить такую реакцию жидкого фтороводорода с диоксидом кремния (кварцем):

4HF + SiO2 = H4[SiO2F4]

При этом продукт реакции остаётся растворённым во фтороводороде, при испарении которого равновесие должно смещаться влево, т.е. в сторону образования кристаллов кварца. Отсюда — поля огромных кристаллов кварца на фторной планете.

Sawwin: «Фтор -- элемент одновалентный, следовательно, не может быть никаких фтористых аналогов аминокислотам. Водородные связи во фтористом водороде невозможны, следовательно, невозможны аналоги белков, ДНК и РНК, запрещены практически все ферментные реакции, поскольку всё это упирается в пространственную структуру молекул, которую определяют водородные связи.»

- Да нет, фтороводород очень даже образует водородные связи. И в газообразном состоянии он бывает из-за этого димером — H2F2 — и даже, ЕМНИП, тетрамером. Фторные аналоги аминокислот — это, действительно, интересно. Здесь можно поиграться с фторированными по углероду аминами. В любом случае, как говорил другой великий гуманист ХХ века (весьма ценимый Ефремовым А. де сент-Экзюпери), здравый смысл существует для объяснения реальности, вот пусть и выкручивается как хочет. :)

Произведение «Час быка» — это продолжение продуманной вселенной Ивана Ефремова, где на первый план, как и должно, выходит идеология и социальное конструирование, и надо понимать, что Иван Ефремов, как и любой разумный ученый, философ и футуролог, видел светлое будущее человечества только коммунистическим, объясняя и дополняя тем самым предметную область «научного коммунизма» диалектикой природы Ф. Энгельса, историческим материализмом К. Маркса, привнося и свои рассуждении об устройстве психики, человеческого быта и сексуального воспитания. Именно из-за своих рассуждений автора о коммунистическом будущем это произведение представляет, можно сказать, научный интерес. Это не памфлет заученных кричалок социалистического толка, а вдумчивое переосмысление диалектического материализма и глубокий анализ конструкции человеческого общества.

Тем самым Ефремов пошел дальше «Туманности Андромеды», столкнув коммунистическое общество будущего с отсталым обществом капитализма, показывая и объясняя на контрасте представленных образов отличия и минусы последних, при этом угадывая, как это случается в научной фантастике не редко, нашу сегодняшнюю действительность, критиковать которую просто необходимо. Так или иначе Ефремов пришел к некоторым очень интересным выводам, не менее интересным терминам, осознать и разобраться в которых крайне важно для понимания всего произведения в целом.

1. Путь в Инферно. Прибыв на планету Торманс, где возникло капиталистическое государство, земляне постепенно осознают царящую обстановку. Находясь на орбите и проведя анализ всех зрительных и радиочастотных спектров, они приходят к выводу, что на планете диктатура олигархии: общество находится под гнетом правящей верхушки, полностью подверженное их эксплуатации, лишенное практически всех прав и свобод. При этом кроме дискриминации классовой (буржуазия и пролетариат) общество еще и искусственно разделено на «долгожителей» и «мало живущих» («джи» и «кжи»), а в самом обществе существует культ смерти — особая философия, закрепляющая в головах якобы нормы подобной дискриминации. Разобраться в смысле подобной классовости несложно. Кжи — это пролетариат, исполняющий самый тяжелый труд, лишенный любой социальной защиты от государства — как только человек из класса «кжи» выходит из строя, от него избавляются, при этом закончив полный цикл его эксплуатации. Джи — это искусственная интеллигенция, которых выгоднее оставлять в живых дольше, как правило это гегемоны, которые сидят на местах и контролируют исполнение власти олигархов, либо ученые, занятые важной работой, полезной для кошельков буржуазии. Лично мне все это кое что напоминает, не в таких сгущающихся красках, но все же.

Отсюда и возникает «инферно» — положение безвыходности, застоя, порочности. Общество не меняется в угоду железной руки правящей буржуазии, из-за разделенности общество находится в положении внутренней конфронтации: кжи ненавидят джи за то, что те поддерживают и повторяют эксплуататорские методы, джи презирают кжи за то, что те по своей сути совершенно безграмотны и лишены тех самых привилегий, за которые их якобы стоило бы уважать. Тем самым общественное сознание подавлено, сопротивлению взяться неоткуда, некому вести ту самую классовую борьбу с буржуазией, так как существуют еще и подклассы, которые накрепко по отдельности задавлены аппаратом угнетения.

Рассуждая об инферно, Ефремов обращается к диалектике природы, прослеживая путь становления человека из инферно, намекая на то, что только сознание способно вырвать мыслящее существо из этого порочного круга, иначе никогда не возникла бы цивилизация. Тем самым автор указывает на главное противоречие олигархического аппарата власти: увеличивая и закрепляя инферно, вы становитесь противником развития цивилизации, из которого оно когда-то выбралось и сумело создать хоть какое-то благо.

2. Стрела Аримана. Высадившись на планету и вступив в переговоры с государством, экипаж «Темное пламя» попадает под прямое действие инферно. Углубляясь в жизнь этого общества, в его историю, быт и технологии, земляне буквально подвергают свою жизнь опасности, хотя, казалось бы, государство Торманса пошло им на встречу, сделав индивидуальные визы и индульгенции. Группа героев разделяется, чтобы исследовать разные области общественного устройства этой планеты, тем самым неся самые нелепые потери. Все дело в том, что общество, каким искусственным путем не было бы разделено, все равно начинает идти по пути определенной закономерности.

Отсюда следует «Закон стрелы Аримана» — это тенденция умножения горя, при которой в обществе преобладает саморазрушение и деградация, увеличивающееся с геометрической прогрессией. Такая закономерность возникает как следствие неблагополучия общественной жизни, человеческих отношений, а так же всепоглощающей лжи, на которой держится мнимая государственная идеология. Другими словами Стела Аримана — это коэффициент неблагополучия любого капиталистического государства, который увеличивается с ростом эксплуатации общества, а так же с ростом самого частного капитала, которым владеет правящая буржуазия. Причем проводя параллели с реальностью, приходишь к выводу, что этот коэффициент можно высчитать в любом современном государстве, где-то он ниже, а где-то выше.

3. Ложь, как основа истории. Занимаясь исследованиями, земляне понимают, что общество явно не знает собственной истории, а все, что выглядит, как исторический факт, — по сути ложь, которая играет на руку правящей элите. Государство внушило людям ложь о том, что они потомки некой цивилизации с «белых звезд», разорвав все связи с реальными предками, которыми являются представители земной цивилизации. Так или иначе Фай Родис (руководитель земной экспедиции) получает доступ к тайной личной библиотеке правителя Чойо Чагаса, где узнает множество фактов из истории Земли, сохранившихся и перенесенных с родной планеты, причем тех, которые послужили для формирования мировоззрения Чойо Чагаса (а значит и всей правящей буржуазии) самым негативным мотиватором. Дело в том, что эти факты олицетворяют самые мрачные дикие времена становления земной цивилизации: периоды войн и катастроф — того самого человеческого инферно, из которого люди коммунистического будущего сумели выбраться. Но для понимая общей картины и правильного анализа этих фактов необходима историческая оценка, охватывающая весь процесс изменения общественных формаций и формирования вектора развития благополучия. Другими словами нужны инструменты исторического материализма (когда-то изложенного Марксом и Энгельсом), которых у олигархической элиты, наследником которых и стал Чойо Чагас, не было. Тем самым автор делает вывод о том, как ложь, возникшая из-за некорректного понимания и осознания собственной истории, может влиять на развитие общества. И данный аспект мне тоже кое-что напоминает (привет всем декоммунизаторам).

4. Культура, как способ деградации. Пребывая в быту общества тормансиан земляне многое узнают и об их культурном наполнении. Вся популярная культура: фильмы, книги, песни — является по сути результатом деградации общественного сознания, а так же способом для её дальнейшей прогрессии. Фильмы в основном демонстрируют этакий образ геройства, основанный на насилии, внешнем превосходстве, хитрости и богатстве (привет всем фанатам рэмбо и марвел). Скульптуры, картины и памятники либо вовсе отсутствуют, либо служат для дешевого декора, а без должных средств защиты становятся жертвами вандализма. Но самое страшное, что любой элемент искусства или творчества — это заранее согласованный с государством памфлет, который исключает любую критику власти. От того в культуре взаимоотношений между людьми так же происходит не меньшая деградация. Люди жестки, похотливы и грубы. Причем культ этакого эротизма, основанный на пошлости и запретном вожделении, приобретает самую высокую популярность во всех аспектах культурной жизни.

На контрасте искаженного восприятия тормансианами культурного базиса Ефремов раскрывает главное, на мой взгляд, его предназначение: искусство и творчество должны являться для людей мотиватором для созидания и блага, не умножать инферно, а наоборот бороться с ним не только через внешнее созерцание гармонии и красоты, но и с помощью внутренних смыслов отражения человеческого бытия.

5. Наука, как инструмент для закрепления инферно. В научной среде, как ни странно, существует прогресс, но такой, который не идет на благо остальному обществу. У общества есть довольно здравые представления о математике, физике, химии, космическом пространстве в конце концов. С помощью научной мысли ученые оказываются способны даже для противодействия технологиям землян. Но вместо блага, с помощью науки создаются технологии гипноза, пыток и контроля людей.

Таким образом, автор дает понять, что не имея идеологических основ социалистических принципов, наука оказывается практически бесполезной для общества, а с развитием идеологии олигархии скорее вредной. Тем самым Ефремов вводит еще один тезис «Порог Синед Роба» — концепция, при которой цивилизация с низким морально-этическим уровнем, не способна на межзвездную экспансию, так как технологии, которые она развивает, оказываются вредными для её собственного общества и являются угрозой для самоистребления.

6. Путь из инферно. Земляне формулируют цель экспедиции: помочь обществу Торманса найти выход из инферно, поэтому начинают действовать в образовательных целях, а именно снабжать определенные активные группы агитационными материалами, в основном фильмами о Земле будущего. При этом не идет речи о насильственном свержении власти или протекции со стороны сил Земли. Главное — это помощь, наставление, совет, а действия должны совершать сами люди. Причем государственный переворот не имеет смысла без понимания социалистических принципов, иначе на смену несправедливому эксплуататорскому режиму придет точно такой же. Люди должны быть теоретически подкованы и мотивированы, должны стереть между друг другом эту мнимую искусственно начертанную грань. Не должно быть никаких кжи и джи — есть только люди, объединенные против несправедливости буржуазии. Посему к силам сопротивления начинают стягиваться разного рода радикалы и маргиналы, мечтающие обратить ситуацию в свою пользу, которые так же получают в свой адрес тонну критики и наставлений. Тем неменее земляне оставляют для тормансиан этакую технологию «свой-чужой», которая способна анализировать личность человека на психологическом уровне, призванную помочь в деле революции. Самой же революции по сути не происходит, к концу романа на фоне трагических событий автор оставляет для нее множество предпосылок и надежд.

В итоге, на мой взгляд, у Ефремова получилось в полной мере отразить на бумаге самую железную критику капитализма. На контрасте угаданных тенденций и механизмов подобной олигархической власти автор приводит базовое переосмысление диалектического материализма, с помощью которого разрушает все основы для оправдания подобных эксплуататорских режимов. Целью и проблематикой романа в рамках художественной литературы остается спор с авторами антиутопий, преукрашающих и романтизирующих подобные идеи. Ефремов копнул еще глубже, в суть подобной романтики, вскрыв тем самым её не самое лицеприятное нутро.

Есть книги, греющие душу, которые осветили первые шаги, вплелись, словно шерстинки в ту пряжу из первых детских впечатлений о мире, радостных встреч, заботливых слов, радужных снов, из которых соткана самая близкая к телу рубашка, называемая «душегрейкой». Это Носов, Драгунский, Ларри. Но для того, чтобы жить в мире и защищать его потребуется более крепкая кольчуга, и вот к разряду таких, укрепляющих открытую миру душу, принадлежат книги Ефремова, а, в особенности, «Час Быка».

У меня есть в запасе связанная с нею история из жизни, которая могла бы показаться выдумкой, если бы не была истинной правдой. В 1970 году мне исполнилось 16 лет и я отправилась самостоятельно получать первый паспорт (тогда его давали в 16 лет). По какой-то причине паспортный стол оказался закрыт, но возвращаться не солоно хлебавши не хотелось, и в поисках места, где подождать, я наткнулась на библиотеку в соседнем доме. Она была пуста в этот тёплый сентябрьский день, а на журнальном столе я обнаружила комплект «Техники-молодёжи» с «Часом Быка» Ефремова и погрузилась в чтение. Так чуть сокращённый журнальный вариант романа стал для меня в буквальном смысле слова напутствием во взрослую жизнь, лучшего я и придумать не могла. Часа через два или три, встав из-за стола, я пошла и получила тот первый свой паспорт, во внутреннем восприятии навсегда связавшийся для меня с образом Фай Родис и пути, который необходимо пройти вовне и внутри, чтобы мир Эры Встретившихся Рук стал возможен.

Чтение этой книги, достаточно драматической событийно, сопровождается непрерывной работой по соотнесению нашего теперешнего состояния с тем, которое можно счесть достойным. Вероятно, для кого-то подобное восприятие покажется слишком серьёзным, но Ефремов действительно затронул вопросы, без решения которых нам дальше не сдвинуться.

Поэтому, если решитесь взять в руки эту книгу — она может вам понравиться или нет, но вряд ли оставит равнодушным.

Прекрасное произведение! Настолько светлое, яркое и облагораживающее, что невольно, почти физически ощущаешь, как верил автор в свою мечту о таком будущем... Конечно, «Туманность Андромеды», по сравнению с более поздними произведениями Ефремова, такими как «Лезвие бритвы» и «Час быка», несет в себе более выраженный колорит той эпохи, и время написания произведения явно ощущается... Тем не менее, я не увидел в персонажах романа той неживой «плакатности», о которой так много говорилось. Наоборот — Ефремов, как бы между строк, давал читателям понять, что даже в далеком будущем, в совершенном и устроенном обществе, избавившись от многих предрассудков и пережитков прошлого, люди всегда останутся людьми! И в главных героях можно разглядеть эти незримые нити.

Веда Конг знает, что она прекрасна, и, как и положено настоящей женщине, умело пользуется своими чарами, «жертвой» которых (со знаком плюс) становится Дар Ветер. Заведующий внешними станциями, которому не чуждо ничто человеческое, внутренний мир и переживания которого очень широко раскрываются в романе (вплоть до потрясающего, абсолютно «приземленного» и «человечного» эпизода, когда он в разговоре с Мвеном Масом и Рен Бозом говорит, что понимает людей, подбадривающих себя алкоголем, курением и наркотиками в трудные часы неуверенности, тревог и одиночества), наедине с Ведой чувствует себя сильным мужчиной, защитником с почти молодецкой удалью!

Хрупкая и по-мальчишески мечтательная Низа Крит, искренне, самоотверженно влюбленная в Эрга Ноора, бесстрашного, но очень ранимого мужчину, гораздо старше (как дает нам понять автор) ее самой. Очень современная и актуальная тема настоящей любви при существенной разнице в возрасте!

Рен Боз, скромный и застенчивый, будучи уверенным в своей правоте на глазах преображается в настоящего фаната своего дела, у которого горят глаза, который не боится показаться нелепым и демонстрирует в разговорах изрядное остроумие! Именно этим он и покоряет сердце Эвды Наль.

Конечно, Мвен Мас... Наверное наиболее полюбившийся мне персонаж. Образованный и интеллигентный, немного более утонченный, чем Дар Ветер, но при этом пылкая и страстная натура, жаждущая познания, бури чувств и эмоций! И его, также как и многих великих «бунтарей» духа, искусства и мысли всех прошедших эпох на нашей планете, вдохновила на отчаянный шаг... конечно же сила женской красоты! Первый порыв — послание из системы звезды Эпсилон Тукана, после которого перед Мвеном Масом путеводной звездой встает образ прекрасной краснокожей женщины с далекой планеты, и второй — искренний, призывный и страстный танец Чары Нанди на празднике Пламенных Чаш! После этого у него уже не остается сомнений в необходимости проведения рокового Тибетского Опыта! Даже на Острове Забвения, сила женской красоты и сострадания пробуждает в Мвене Масе утерянное чувство собственной правоты...

И, наконец, безмерно печальная сцена отлета звездолета «Лебедь»... где все слова мира были не в силах передать тоску вечной разлуки с друзьями и близкими... И гордость за их отчаянный подвиг!

Ивана Антоновича всегда привлекала форма романа-путешествия. Так он построил обе повести дилогии «На краю Ойкумены»: путешествия Баурджеда вдоль берегов Африки и Пандиона из Греции через Крит, Египет и Африку – закольцованы, герои возвращаются туда, откуда отправились в путь.

Особенность путешествия как жанра в том, что его можно построить на авантюрном начале и легко насытить разнообразными сведениями, легендами, преданиями, придать ему не только художественную, но и познавательную ценность.

Свою новую героиню, гетеру Таис, Ефремов тоже отправляет в путешествие: из Афин в Спарту, затем через Крит в Египет, далее, вместе с армией Александра Македонского, на восток, в Вавилон, и далее – в Экбатану. Таис, проходя своим прежним путём, уже в другом статусе – царицы, возвращается в Египет, но, отказываясь от царствования, простой путешественницей возвращается в дорогую Грецию.

Ефремов насыщает роман сведениями, почёрпнутыми из огромного количества наук , органично сплавляя их в целостные картины древней жизни, однако постоянно помнит: «…взгляд в прошлое должен находить отзвук в настоящем, иначе историческую вещь будет скучно читать, как-то и случилось с романами Мордовцева, Лажечникова, Загоскина. Иными сло¬вами, исследуя историю, надо искать в ней то, что интересует нас сегодня, и находя его, ликовать перед силой человеческого разума и чувств. Тупое перечисление событий, костюмов и обычаев, хотя и имеет известный интерес, мало для жадной души пытливого человека» .

Путешествие – канва романа, по которой вышит духовный путь героини, путь возрастающего знания и внутренней силы: от поклонения Афродите Урании (Небесной) и служения Эросу до обретения в Городе Неба – Уранополисе нового смысла жизни – служения Детям Неба.

Иван Антонович понимал, что при существующем в стране отношении к Эросу ему нужно прочно обосновать выбор героини. Он сделал это дважды: в предисловии «От автора» – прямым текстом и в главе «Власть зверобогов» устами делосского философа: «Каждая умная женщина – поэт в душе. Ты не философ, не историк, не художник – все они ослеплены, каждый своею задачей. И не воительница, ибо всё, что есть в тебе от амазонки – лишь искусство ездить верхом и смелость. Ты по природе не убийца. Поэтому ты свободнее любого человека в армии Александра, и я выбираю тебя своими глазами».

Выбор героини, её пленительный образ произвёл подлинную революцию в сознании тысяч советских читателей, изменил их взгляды на роль женщины. Наиболее резко, акцентированно тема эта отразилось в стихотворении Юлии Владимировны Друниной.

ГЕТЕРЫ

«Единственными женщинами, о которых древние греки говорили с уважением была избранная часть афинских гетер...» (Энгельс)

Пока законные кудахчут куры

По гинекеям – женским половинам,

спешат Праксители, Сократы, Эпикуры

К свободным женщинам – Аспазиям и Фринам.

Что их влечёт? Не только красота

Прелестниц этих полуобнажённых:

Гетера образованна, проста –

Куда до милых умниц скучным жёнам!

(Пусть добродетельней они в стократ!)

И вы, историки, от фактов не уйдёте:

Умом делился не с женой Сократ –

Он изливался грешной Теодоте.

(Она грешна, поскольку не хотела

Законной сделкою своё оформить тело

И в гиникеях прокудахтать жизнь.

Ценой «падения» она взлетела...)

Вершила судьбы Греции Таис,

Ваял Пракситель Афродиту с Фрины,

Леяне памятник поставили Афины.

Леонтиона, критик Эпикура,

Опять-таки гетерою была...

И я скажу (пускай кудахчут куры

И бьют ханжи во все колокола):

Не зря в компании богов

Дошли те женщины сквозь тьму веков.

Описания путешествий Таис даны автором с замечательной географической и историко-культурной точностью. Однако сейчас мы сосредоточимся не на конкретике описаний, а на зримо очерченных этапах духовного роста женщины, каждый раз сопряжённых с пульсирующим расширением сферы познания и качественно новой ступенью осмысления мира.

Дмитревскому Ефремов писал: «…этот поворот повлёк за собой исследование некоторых малоизвестных религиозных течений, остатков матриархата, тайных женских культов, пред¬ставления о художнике и поэте в эллинской культуре, столкновения Эллады с огромным миром Азии – словом, та сторона духовного развития, которое удивительнейшим образом опускается историками, затмеваясь описанием битв, завоеваний, материальных приобретений и количества убитых…» .

До походов Александра греки попадали в глубины Азии либо как торговцы, либо как пленники, рабы. Или наёмники – показателем тут знаменитый «Поход десяти тысяч», воспетый Фукидидом. Александр военной силой распахнул ворота в незнакомые, извечно грозящие опасностью страны, и начался стремительный обмен культур, ставший главным стержнем целого этапа развития человечества. Тогда впервые в европейском мире, несмотря на различие народов, племён, обычаев и религий, родилось представление о гомонойе – равенстве всех людей в разуме и духовной жизни.

Интересовала писателя и сама фигура великого завоевателя, процессы перерождения личности, сдвигающей гигантские пласты реальности. Жизненной миссией Александра было уничтожение жёстких перегородок между народами и культурами, введение в сознание масс реальности громадных территорий, уже освоенных человечеством, но поделённых на закрытые анклавы. Аналогичные попытки на иной идейной основе совершались и ранее, начиная с катастрофического техно-гуманитарного кризиса первой половины 1 тыс. до н. э., спровоцированного активным освоением железа в Ассирии. Ассирийцы совершили множество завоеваний, но неразвитое со-знание – со-весть, то есть слабые моральные ограничители привели лишь к жесточайшему геноциду на захваченных территориях. Сходные ситуации происходили и далеко на востоке. Так началось Осевое время, и оно потребовало создания мощнейших нравственных регуляторов нового типа; коллективное переживание мифа сменялось индивидуальной рефлексией. В Элладе рождалась философия, начиная с Пифагора и Гераклита, в Иудее появились пророки, в Персии – посланцы богов, в Индии – Будда. Даже далёкий Китай подпал под общую закономерность: Конфуций и Лао-Цзы – современники Будды и Гераклита.

Создание крупных агломераций было неизбежно, вопрос стоял иначе: на каких условиях и с какими последствиями это случится. Второй реализованный имперский проект – Персидская империя – можно считать плодотворным, немало давшим населяющим её народам и истории в целом. Но к моменту похода Александра он фактически исчерпал позитивные стороны реализации и нуждался в радикальном обновлении. Кроме этого, развившаяся семимильными шагами молодая эллинская мысль, эллинские подходы к искусству и общественной жизни таили огромный потенциал синтеза. Синтез этот мог совершиться в конкретно-исторических условиях только после насильственного объединения столь различных территорий. Для этой цели романтик, убеждённый в богоизбранности, и одновременно уникально выдающийся полководец подходил больше всего.

В этом смысле Александр Македонский – подлинный великий герой, взваливший на себя невероятное и ставший идеальным проводником законов эволюции. Но… «нельзя безнаказанно пройти через инферно». Погружение в грубую материальность раздваивает любые устремления и ожесточает неизбежным сопротивлением. И человек не может не реагировать. Тем более, столь молодой. С другой стороны, только молодой человек мог очертя голову ринуться в столь поразительное предприятие, презрев осторожные расклады умудрённых советников.

Не случайна и ранняя смерть Александра – тяжело не облучиться радиацией скрытых под перевёрнутыми глыбами истории источников. Тяжело не надорваться душевно, не попасть в штопор неизбежных мелких следствий крупных дел.

Профессор Ю.В. Линник, анализируя идеи романа, проницательно пишет: «Эпоха эллинизма полна удивительных предварений. Разве нельзя Александра Македонского назвать евразийцем? Это понятие мы связываем с русской мыслью. Но обратим внимание на глубинную аналогию между Элладой и Россией: обе страны в равной степени могут называться Евразией – малоазийская колонизация в чём-то созвучна нашей зауральской экспансии. В обоих случаях европейское сознание осуществляло контакт с другим менталитетом. […]

…Нам важен максимализм Александра Македонского как таковой: его способность к всевмещению – всеохватность его планов – его всечеловеческие горизонты. Он хотел превратить мир в гармонический континуум, нигде не прерывающийся локусами тьмы и зла. Пусть это утопия. И пусть маленький Уранополис, попытавшийся её осуществить, был обречён на гибель. Но человечество благодаря Александру Македонскому получило идеал невероятной красоты и притягательности. И.А. Ефремов сближал его с коммунистическим идеалом. Неправда, что на нём поставлен крест – он может обрести новую жизнь. От очередного провала ему удастся уйти лишь в том случае, если общество будет ориентироваться на таких его носителей, как Иван Антонович Ефремов».

…Вернёмся внутрь романа. Из Афин вместе с подругой Таис приплыла сначала в Спарту, затем на Крит и – в Египет. Живя в незнакомой стране, она пыталась постичь душу народа, понять его древнее искусство.

Для знаменитой гетеры, которой «кружили голову Эрос, танец, песня, поклонение мужчин, зависть женщин, неистовство скачки», встреча с делосским философом – поворот ключа, начало преображения, постижения «внутреннего смысла вещей и освобождение от страха». Храм Нейт в Мемфисе, где Таис проходит посвящение в орфические знания, становится точкой, после прохождения которой возврат к образу легкомысленной гетеры невозможен. Через встречи, беседы, тайные слова нести мужчинам знание, стремление к прекрасному – в этом делосский философ, вторя мыслям автора, видит подлинную роль женщины.

Путешествие Таис с армией Александра Македонского двигает вперёд фабулу. Гетера из Египта едет в Месопотамию, в Вавилон, Персеполь, а затем в качестве жены Птолемея переселяется жить в Экбатану.

Вторым этапом роста стало общение с великим скульптором Эллады Лисиппом, орфиком высокой ступени посвящения, ставшим для Таис вторым учителем после делосского философа. В его мастерской в Экбатане собирались скульпторы, художники, поэты, философы, путешественники. По его просьбе Таис позировала кеосцу Клеофраду для создания статуи Афродиты Анадиомены. Благодаря Лисиппу она встретилась с загадочным путешественником из безмерно далёкого Китая, с философами Индии, поведавшими гетере о древнем понимании красоты в их стране, побывала в низовьях Евфрата, в храме Эриду, где два верховных жреца посвятили орфиков в тайные знания Древней Индии, в понятие Кармы. Жрецы и орфики свободно, без предубеждений, сравнивали верования разных народов, видя в них общий корень.

В Эриду, когда задул горячий ветер из Сирийской пустыни, Таис пережила ощущение бесцельности жизни, невозможности ответить на вопрос «зачем?». Возникла потребность определить соразмерность своих сил перед выполнением новых задач жизни. По очереди с Эрис они выполнили опаснейший обряд поцелуя змея, за что Таис получила в дар ожерелье из когтей чёрных грифов – знак «хранительницы заповедных троп, ведущих на восток за горы».

Философские главы вновь сменяются динамичными страницами – описаниями возвращения Александра из Индийского похода, встреч его с Таис и смерти великого полководца. Таис, соблюдая обещание, данное Птолемею, становится царицей Египта.

И вновь – в третий раз – она обретает Учителя. Им становится египтянин, жрец храма Нейт в Мемфисе, того самого, где она проходила посвящение. Дружба египетской царицы и жреца несёт людям знание: пользуясь своим положением, Таис собирает древнейшие сведения о походах египетских войск в далёкие земли, географические сведения, описания редких зверей, камней и растений, которые стали позже основой для изучения географии чёрной страны.

Жрец помогает Таис понять трагедию жизни Александра: почему человек, мечтавший о гомонойе, превратился в тирана, почему «вместо познания земли, умиротворения, общности в тех обычаях, верованиях и целях, в каких похожи все люди мира, возникли бесчисленные круги будущей борьбы, интриг и несчастий». Три могучих рычага: Сила, Золото и Воля – имеют оборотную сторону своего могущества, и только любовь к людям может стать заветным щитом. Любовь и мера. «Всегда держись середины, оглядываясь на края», – так советовал Таис жрец.

Той же мудростью поделился с Таис в Экбатане гость из

Поднебесной, встретивший на своём пути последователей Будды: «И снова непобедимое очарование афинянки сломило сдержанность путешественника. Он доверительно сообщил ей, что вместо рая и Драконов Мудрости он встретил приветливых, добрых людей, живших в каменных постройках на уступах высочайших гор, в истоках самой большой реки Небесной страны – Голубой. Эти люди считали себя последователями

великого индийского мудреца, учившего всегда идти срединным путем между двумя крайностями...»

Оставив роль египетской царицы, которую она играла около десяти лет, Таис приплыла в Александрию, простилась с Птолемеем и сыном и отправилась в милую Грецию: сначала на Кипр, а затем в небесный город Уранополис, Высший Советник которого мечтал «распространить идею братства людей под сенью Урании, всеобщей любви, на всю Ойкумену». В городе, опорой которого становится любовь, только и может быть место для новой, прошедшей все испытания Таис и её верной подруги Эрис. Город Неба – «хрупкий жертвенник небесной мечте человека» – показался Таис обречённым в мире невежества и мрака, но она без сомнения ступила на путь служения новой нравственности – так же, как звездолёт «Тёмное пламя» был одиноким на чуждом и далёком Тормансе, где Фай несла жителям планеты любовь и сострадание.

Таис и Фай объединены не только одинаковыми именами, отсылающими к Таисии Иосифовне – Фаюте. Таис плывёт в Уранополис, приближаясь к сорокалетнему рубежу. В «Часе Быка» Фай Родис – ровно сорок лет. Так и хочется назвать их инакарнациями одного и того же светлого сильного духа. И можно с грустью предположить судьбу Таис, опираясь на уже описанную судьбу Фай…

Впрочем, есть и более экзотические версии их несомненной связи. Якобы Фай Родис, проходя на Земле необходимое для каждого историка испытание ступенями инферно, была погружена в виртуальное пространство с полным эффектом присутствия, где события разворачивались по мотивам реального исторического факта, о котором известно немного. И жизнь Таис, описанная в романе, прожита личностью Фай в научно-исследовательском институте будущего в качестве её подготовки к работе историка. Помните? – «Очень трудна работа историка, особенно когда учёные стали заниматься главным – историей духовных ценностей, процессом перестройки сознания и структурой ноосферы – суммы созданных человеком знаний, искусства и мечты».

Роман имеет существенную особенность: при поразительной композиционной целостности и выверенности соподчинённых частей мы не находим в нём прямого лекционного материала, в изобилии представленного в «Лезвии бритвы» и произведениях о будущем. К моменту написания «Таис…» Ефремов выразил основной корпус своих идей и теперь использовал поле исторического романа для иллюстрации их прорастания сквозь мозаику этнических стереотипов древности. Фактически он следовал собственной максиме: строение не может подниматься без конца, мудрость руководителя заключается в том, чтобы вовремя остановиться, подождать или сменить путь.

«Таис Афинская» – заключительный роман Ефремова, которым он показывает в исторической перспективе постановку вопросов, впервые заданных человечеством, первые попытки ответов… Ответами настоящими полны его более ранние произведения. Но понять генезис поиска, начиная с первых его ступеней – жизненно необходимо. Рассмотренное таким целокупным образом литературное творчество писателя является преломлением ещё одной эзотерическом максимы: ответ предшествует вопросу.

Целостность отношения автора к миру многократно подтверждается сквозными сюжетами, выраженными на совершенно разном материале его жизни и творчества и напоминающими те самые оси кристаллов, прямые лучи, пронизывающие анизотропию мира Ефремова.

Каждая эпоха рождает свих героев, разрушающих привычные рамки Ойкумены – вовне и одновременно – внутри. Взрывными волнами они преодолевают совершенно незнакомое пространство и принимают его в себя, меняются, расширяют сознание. Линейно-психологически: через Баурджеда и Пандиона с Тирессуэном, через Александра Македонского и Таис (объединённых в диалектическую пару как взаимообусловленное внешнее и внутреннее расширение), через Гирина и Даярама – к Тибетскому опыту и миссиям «Теллура» и «Тёмного пламени».

Смешно на абсолютной шкале сравнивать поход туарега на балет и проникновение будущих исследователей в Тамас. Но важна другая абсолютность – напряжение поиска, глубинные переживания в момент расширения сознания. В этом единство, это безусловная ось, пронизывающая сокровенную суть ефремовского мироощущения. Он сам был таков, мечтал о будущем, где счастье расширения сознания будет главным двигателем общественной жизни. И искал аналогии в прошлом. Кстати, об этом Ефремов открытым текстом пишет в «Сердце Змеи»: членов экипажа «Теллура» ждёт по возвращении мир совершенно другой, но если этот мир аксиологически настроен на радость познания – то и психологически окажется дружелюбен. И это связывает не только пространства (Великое Кольцо), но и времена – в своё Великое Кольцо.

Речь о кольце времени не случайна. Ефремов начал с древности и ею же закончил, словно соединив этим большой и безымянный палец в характерном жесте индийских и русских подвижников.

Кому много дано – с того многое спросится. Таис получила в дар от природы совершенное сильное тело, чувство ритма, музыкальность и талант танцовщицы. Щедрый дар, однако, влечёт за собой обязанность служения: направлять его можно лишь на душевное и духовное обогащение других, в противном случае он иссякнет. Так дар превращается в судьбу. «Четвёртая харита» неизбежно должна вдохновлять художников, поэтов и музыкантов, служить моделью скульпторам.

Тема поиска красоты, воплощения её в искусстве пронизывает всё творчество Ефремова. Впервые она вспыхивает в рассказе «Эллинский секрет», ярким арпеджио взвивается в повести «На краю Ойкумены» и сияющим аккордом звучит в «Каллиройе». Углублённо разрабатывается в «Тамралимте и Тиллоттаме», завораживает нас танцем красной эпсилонянки и Чары Нанди в «Туманности…», красной нитью проходит через «Лезвие бритвы» – от деревянной статуи Анны в первой части до создания индийской «Анупамсундарты». Своего апофеоза тема достигает в последнем романе Ефремова: нам трудно представить себе количество художников и скульпторов в Элладе, их значение в общественной жизни.

Беседа о женской красоте в мастерской Лисиппа выявляет взгляды греческих скульпторов и индийских гостей, которые видят в Таис и Эрис сочетание совершенства души, тела и танца. Общность представлений о красоте у народов разных стран ведёт к пониманию общности культур и глубокому восприятию Крита – легендарной прародины индийцев и многих народов Азии и Финикии.

Словами Таис Ефремов говорит нам о краеугольной категории эстетики, сплавляемой с этикой – понятии Прекрасного: «Без него нет душевного подъёма. Людей надо поднимать над обычным уровнем повседневной жизни. Художник, создавая красоту, даёт утешение в надгробии, поэтизирует прошлое в памятнике, возвышает душу и сердце в изображениях богов, жён и героев. Нельзя искажать прекрасное. Оно перестанет давать силы и утешение, духовную крепость. Красота преходяща, слишком коротко соприкосновение с ней, поэтому, переживая утрату, мы глубже понимаем и ценим встреченное, усерднее ищем в жизни прекрасное».

Предупреждение об искажении прекрасного звучит особенно актуально в нашей стране сейчас, в начале XXI века, в эпоху постмодернизма, которая стремится разъять целостность любого образа. Ещё одно предупреждение этого же рода – о низведении таинства любви до фиглярства, базарного зрелища. Любовь мужчины и женщины – великий дар богини-матери, возносящий человека до служения высшему. Нарушение завета молчания, привычка смотреть на женщину как на добычу ведёт утрате способности ощущать любовь как величайшую драгоценность, к низведению чувства, равняющего человека с богами, на уровень похоти.

Ефремов прослеживает жизнь Таис от сияющей юности до уверенной мудрости. Во время написания романа он постоянно обращается к мысли об автобиографии, внутренним взором отмечая границы своей жизни – юности, зрелости и мудрости. Отточены и универсальны формулировки.

Делосский философ считает страсти и желания, обуревающие человека в юности, преходящими знаками его силы.

Лисипп говорит Таис о её зрелости: «С каждым годом ты будешь отходить всё дальше от забав юности. Шире станет круг твоих интересов, глубже требовательность к себе и людям. Обязательно сначала к себе, а потом уже к другим, иначе ты превратишься в заносчивую аристократку, убогую сердцем и умом…». Происходит перекличка с диалогом Фай Родис и Таэля, когда Фай говорит о высших ступенях восприятия и самодисциплины, когда думаешь прежде о другом, потом о себе.

От Лисиппа же Таис слышит о мудрости: «Мудрых людей мало. Мудрость копится исподволь у тех, кто не поддаётся восхвалению и отбрасывает ложь. Проходят годы, и вдруг ты открываешь в себе отсутствие прежних желаний и понимание своего места в жизни. Приходит самоограничение, осторожность в действиях, предвидение последствий, и ты – мудр. <…> Не следует много рассуждать о знании богов и людей, ибо молчание есть истинный язык мудрости».

Мудрый видит обе стороны бытия – «красоту мечты и неумолимую ответственность за содеянное». Чем выше дар, чем ярче мечта, тем строже взыщет судьба.

Об этом законе помнил сам Иван Антонович, каждый час своей жизни посвящая работе. Он успел дописать свой последний роман и подготовить его к публикации. Как ваятель Клеофрад, он ушёл из жизни, завершив свой труд.

Замечательно высказывание Таис, удивившее делосского философа: боги из зверей становятся людьми. Таис понимает, что это процесс очеловечивания самого человека. Чем большую власть в психике имеют животные накопления, чем меньше осознана собственно человеческая уникальность и значение этой уникальности – тем большее значение имеет природный мир. Но афинянка не делает (и пока не может сделать) следующего вывода, направленного уже в будущее: о том, что с развитием абстрактного мышления позже в разных частях света родится идея богочеловека с ясным пониманием второй части этого утверждения: царство божие внутри нас… Но даже тогда останется традиция символически изображать божественных персонажей в виде тех или иных зверей.

Тема меры активного противодействия злу занимала Ефремова из романа в роман. Продемонстрированный в «Часе Быка» рафинированно-эзотерический подход представляет собой фактическое решение тех проблем, что стоят перед Лисиппом и орфиками в целом. Осознание диалектики мира выводит из потока бездумного действия, рождает понимание оборотной стороны медали. Если каждое действие вызывает противодействие и рано или поздно цепочка следствий ведёт к результату, противоположному первичному импульсу, рисуя круг, то проще всего не действовать вовсе. Прекратить поток причин и следствий, выйти за пределы кармы. Так поступили индийцы – и в «Лезвии бритвы» Гирин критикует их за это, выступая перед посвящёнными йогами. Да, они не умножили зло, но их диалектика пассивна, апофатична. И она бессильна справиться со страданием в остальном мире. Сам собой распускается в сознании Ивана Антоновича кристалл диалектической триады: бездумное действие, одностороннее, без понимания системности мира (тезис), отрицается умным бездействием восточной мудрости (антитезис). Каждое движение рождает круги на воде, замутняет зеркало сознания, погружает в сансару. Таковы максимы в индуизме, буддизме, даосизме. Очевидно, размышлял Ефремов, существует путь синтеза, когда понимание взаимосвязанности и многоплановости мира рождает сплав качеств действия и ума. Но путь этот требует исключительных личных качеств всеохватности и жертвенности ради общего блага. Таких, какими обладала Фай Родис и выше. Лисипп понимает преграды, но не находит в окружающей его действительности практического решения. В его время вопрос только ставится и будет ещё веками решаться качанием маятника от тезиса к антитезису, накапливая опыт безысходности.

Древние культы, представляющие для мыслителя ещё один пласт интересующих его вопросов – в эпоху Александра и Таис лишь угасающие остатки мощных очагов матриархата. Чаша и Клинок – так метафорически назвала идущее сквозь века гендерное взаимодействие антропологиня Риан Айслер, исследовавшая культуры Малой и Передней Азии в эпоху неолита. Во времена Ефремова становился известен огромный археологический материал, раскрывающий интереснейшие детали существования матрицентрической доарийской культуры Чатал-Хююк. Этот город – древнейший на планете, наряду с Иерихоном, возник на заре неолита. О нём автор пишет в предисловии к роману.

Три основные божественные ипостаси – владычица природы, богиня плодородия и символ единства бытия – женщины.

На протяжении многих веков – полное отсутствие насильственных смертей. Экономическое равенство и отсутствие жёсткой иерархии. Чрезвычайно высокий уровень жизнь, превышающий многие показатели древнего мира. Полное отсутствие сцен насилия в сюжетах многочисленных произведений искусства. Полное отсутствие такого специфического явления, как воровство.

Зато: система снабжения города с населением до десяти тысяч жителей. Частые праздники, лишённые мрачной религиозной семантики: танцы (сразу вспоминается праздник Пламенных Чаш), торжественные и игровые церемонии, посвящённые плодородию и женщине как его носителю. Знаменитые акробатические игры с быком…

Игры с быком, позже широко распространённые на Крите и в других местах вплоть до Индии, дали основания Ефремову говорить о гипотетической Крито-индийской цивилизации. Укрощение мужской природы считалось важным сакральным действием, символизирующим победу над внутренней и внешней агрессией. Позже бык станет надменным царём Азии на тысячи лет, а спустя ещё тысячи лет сначала Ефремов, а после и русский народ назовут быками физически сильных, нечутких и агрессивных людей, не думающих об окружающих.

Общество Чаши просуществовало в Малой Азии несколько тысяч лет. Тысячелетний Чатал-Хююк был лишь одним из наиболее крупных центров (а сейчас – один из наиболее исследованных) цивилизации социального партнёрства или, проще говоря, первобытного коммунизма, предполагаемого ещё Энгельсом.

Эта цивилизация пришла в упадок в середине шестого тысячелетия до н. э. В частности, был покинут жителями Чатал-Хююк. Вероятно, это связано с катастрофой образования Чёрного моря, которое до того времени представляло из себя как минимум вдвое меньшее по площади пресноводное озеро с большим количеством земледельческих поселений вокруг.

Длительный процесс таяния льдов в северо-западной Атлантике повысил уровень Средиземного моря на 120 метров. Косвенно об этом упоминает Ефремов в эпизоде, когда Таис и Неарх ныряют в глубину у строящейся Александрии и обнаруживают на дне остатки подводного города, удивляясь тому, что раньше люди жили там, где сейчас море.

Приблизительно семь с половиной тысяч лет назад вода стала выливаться из Средиземного моря, как из переполненной чаши, и нашла себе новый проход – будущий пролив Босфор. Образовался гигантский водопад, избыток солёной воды в течение года низвергался в плодородные долины, уничтожив все поселения, пресноводную фауну и неузнаваемо изменив рельеф местности. Вода ежедневно отодвигала берег на километр, разделила русла Дуная и Днепра и остановилась только у подножья горной страны на севере, которая стала Крымом. Уровень воды поднялся на 140 метров.

Это была страшная экологическая и гуманитарная катастрофа, явившаяся прообразом мифа о потопе. Резко изменился климат, разрушились торговые и культурные связи. Передвижения агрессивных патриархальных племён скотоводов в последующие века вытеснили прежних хозяев. Учёные предполагают, что вытесняемые жители могли постепенно переселяться на острова Эгейского моря, на родственный Крит, расцвет которого в 3–2 тысячелетии до н. э. стал пиком уходящего матрицентризма.

По странному совпадению столь любимая Иваном Антоновичем эпоха Крита, полная преклонения перед женским началом, астрологически является Эрой Тельца, а сам он по знаку Зодиака – не кто иной как Телец. Управляет же знаком Тельца планета любви Венера, ваяющая своей радостной властью принадлежащую ему стихию – землю...

Любовью вознести тёмную плотную материю в сияющий космос – именно такова была высочайшая миссия Ивана Ефремова.

«От влажной, тёплой, недавно перепаханной земли шёл сильный свежий запах. Казалось, сама Гея, вечно юная, полная плодоносных соков жизни, раскинулась в могучей истоме.

Птолемей ощутил в себе силу титана. Каждый мускул его мощного тела приобрёл твёрдость бронзы. Схватив Таис на руки, он поднял её к сверкающим звёздам, бросая её красотой вызов равнодушной вечности».

Любовь и вечность дуальны, как время и смерть. Только человек, проходя невероятно долгим путём духовного развития, обязан научиться находить тончайшее кружево линии синтеза.

… Почти в каждом крупном произведении Ефремова возникает тема эвтаназии. Ефремов был большой жизнелюб, но яркие чувства его были осияны мудрым осознанием. Поэтому он остро ощущал оборотную сторону жизни – смерть. Жизнь современного человека – это постоянное бегство от темы смерти. Вся западная культура построена на услаждении низших потребностей человека и возведении их в культ, погружение инфантильного человека в бесконечную комнату игрушек, провокацию искусственно разжигаемых потребностей туловища. Стремление любой ценой задрапировать реальность смерти есть факт глубочайшей незрелости поступающего так человека или – шире – общества. Отказ от признания реальности физической смерти непреложно приводит к смерти духовной. Осознавать жизнь не саму по себе, но рефлексировать её как переход из одного качества в другое – насущная экзистенциальная необходимость, цель индивидуации, согласно Юнгу. Отказ от осознания вектора смерти уничтожает время, укутывает жизнь разноцветной многослойной упаковкой, превращая её в Матрицу.

Поэтому подлинное жизнелюбие (говоря языком Фромма – биофилия) не отрицает смерть как факт и не испытывает ужас перед ней. Что вовсе не означает борьбы с ней, преодоления её как главного элемента инферно.

Жить полнокровно, полноценно, ярко – значит отрицать не смерть, а вялое угасание, бесцельное дление биологического существования. Такова логика Ефремова, близкая интуиции древних эллинов и в очищенном виде перенесённая им в будущее.

Друг Ефремова Филипп Вениаминович Бассин, выдающийся психолог и нейрофизиолог, исследовавший проблемы бессознательного, психологической защиты и состояния предболезни после выхода книги писал Таисии Иосифовне:

«В чём причина того очарования, которое неизменно охватывает читающего книги И.А. и, в частности, читающего «Таис»? Я назвал бы три причины.

1. Я не знаю ни одного произведения ни в художественной, ни в научной литературе, которое с такой ослепительной яркостью воспроизводило бы жизнь ушедших эпох. Какое сочетание глубины знаний и мощи изобразительного таланта нужны для этого! Ему в этом отношении нет равных.

2. Чувство красоты. Оно, это чувство, которое есть вместе с тем чувство строжайшей меры, даёт о себе знать на каждой странице. Я вспоминаю единственное произведение, которое я мог бы в этом (только в этом!) отношении поставить рядом. Это «Стихотворения в прозе» Тургенева. Вся «Таис» – это тоже цепь таких стихотворений в прозе.

3. Его благородство. Только он мог в чуждом, варварском непонятном мире, в который он нас погружает, увидеть искры человечности, которым не дано было погаснуть. А мог он их видеть потому [что] сам был озарён их позднейшим светом, нёс этот свет в своей душе» .

Удивительная книга, она только маскируется под исторический роман, по сути — это фэнтези. Но в самом лучшем смысле этого слова. Здесь нет злобных волшебников и драконов, девиц в бронелифчиках и тёмного властелина. Но есть очень важная черта хорошей фэнтези — книга уносит вас в неведомые и бескрайние просторы земли незнаёмой — древней Африки.

Жестокий Египет и бескрайние саванны, непролазные джунгли и берег далёкого океана... Яркие и цельные герои — смелые, сильные, красивые. Верная любовь и чистая — без червоточины и изъяна — дружба. И как всё это искренне, без тени фальши! Редкое, почти детское наслаждение, читать и верить, верить до последнего слова.

Таинственная и великая Африка переполняет ваше сердце. Это вы сжимаете копьё и стоите бок о бок с друзьями в битве с древним чудовищем — пожирателем слонов, задыхаетесь от волнения и ужаса охоты на гигантского носорога, это у вас в ушах стоит рёв восстания и приветственные клики погонщиков слонов. И это вы видите паруса в далёкой бухте. Вы проживаете чужую жизнь, как свою...

Великий автор, великая книга.

В юности не так легко выбрать себе нужную книгу из огромного потока литературы.

Мне повезло. Мой выбор пал на роман Ивана Ефремова «Лезвие бритвы», и я прочитав его в первый раз, в дальнейшей жизни еще не раз к нему возвращался.

Привлекал не только напряженный приключенческий сюжет, хотя и он был далеко не тривиален. Ведь действие романа переносилось из Советского Союза в далекую Италию, к опасному побережью Африки, в сказочную Индию...

Привлекали образы героев: сильный и уверенный в себе, талантливый Иван Гирин, тактичная, умная, привлекательная Сима, Мстислав Ивернев, Тата, супруги Андреевы, Анна... Как они были не похожи на расхожие образы тогдашней советской литературы. Внутренняя самоорганизация, интеллект, тактичность, гармоничность отношений — вот, что привлекало в героях. Они утверждали огромную силу духа человека, его красоту и порядочность!

Очень увлекательна и индийская часть романа. Скульптор Даярам, влюбленный в прекрасную танцовщицу Тиллоттаму, уединенный монастырь Тибета, храмы Кхаджурахо! Было от чего закружиться голове!

Одна глава «Две ступени к прекрасному» чего стоит! Ефремовская теория красоты!

Роман энциклопедичен, наполнен интересными мыслями и загадками. Конечно, не бесспорными. Но время от времени возвращаться к роману, перечитывать его, обогащаться знаниями, рождать в себе новые мысли и представления очень интересно.

Книга — как целебная вода из прохладного источника в жаркий день.

Думаю, что и 10-балльной шкалы оценок мало, чтобы по достоинству оценить эту книгу.

Правильно подмечено, что ваша жизнь делится на «до» и «после» общения с Ефремовым. Мне «Час быка» встретился в октябре 1972 г.-может быть, даже в день смерти Ивана Антоновича. Такая вот мистика! Едва исполнилось в ту пору 13 лет-конечно, маловато для этого многогранного философского произведения, но зато помню своё впечатление: вот только так, по большому счёту, и нужно прожить жизнь.

Главное, что поразило в романе -убедительность в описании настоящего человека, каким он может быть.

Уже годы спустя познакомилась с биографией И.А. Ефремова, где он предстаёт как раз таким:умным, великодушным, сильным, с чувством собственного достоинства, чуждым мелкого эгоизма. Не избрали в член-корры Академии наук? Подавать второй раз не буду -и он полностью ушёл в литературу, публицистику, философию.

И до сих пор на первом почётном месте в домашней библиотеке стоит отреставрированный, зачитанный до чёрных космических дыр томик «Часа быка» 1970 года выпуска. Он был списан из гарнизонной библиотеки и подлежал уничтожению. Но его судьба сложилась иначе, и впоследствии я всех друзей и знакомых «прогоняла» через эту книгу, которую невозможно было достать ни за какие деньги.

Дина Рубина полушутя как-то сказала, что не желает добавления своих произведений в обязательную школьную программу.

В случае с книгами Ефремова это было бы весьма дельным предложением (но только при наличии умных преподавателей).

Как правило, художественный вымысел приукрашивает правду жизни, делая её, для читателя, во всяком случае, более занимательной. И не столь уж часто бывает так, что описание реальных событий оказывается не менее, а, может быть, и более увлекательным, чем содержание иного остросюжетного романа. Между тем, Ефремов в предисловии к своим, безусловно, интереснейшим Гобийским заметкам сообщает, что в них нет ни слова вымысла.

Когда впервые, еще на втором курсе я читал это произведение, оно показалось мне (после «Туманности Андромеды» и «Часа Быка») не впечатляющим, даже несколько скучноватым. Внимание терялось в подробных описаниях и наблюдениях автора, не в силах охватить целостную картину. Теперь же книга представляется мне чуть ли не чересчур лаконичной, конспективной. Потому что теперь стало более понятно, какой гигантский объем работы был проделан экспедициями, как много было за эти годы событий, впечатлений, размышлений. Вместе с автором приходится сожалеть, что не состоялась последняя экспедиция, намеченная на 1950-й год.

В «Дороге ветров» встречаются удивительно красивые описания природы, с поэтической выразительностью запечатлены отдельные моменты бытия мира. Несомненно, Гобийские экспедиции существенно повлияли на стиль Ефремова-писателя, обогатили его. Очень хорошо об этом написал А.И. Шалимов в статье «Основные этапы творческого пути И.А. Ефремова».

В «Дороге ветров» есть, конечно, определенные приметы времени: полуторки и ЗИСы, «айкомы», отсутствие спутниковых телефонов и систем навигации. Несмотря на это, при чтении книги возникает странное ощущение «вневременности». Этому способствуют и обширные безлюдные пространства Гоби, и возраст палеонтологических находок в десятки миллионов лет. «Величие моей науки в необъятной перспективе врнемени» — писал Ефремов. Очень ненавязчиво он дает читателю почувствовать эту перспективу, и даже проникнуться основными идеями эволюционной теории. Заразителен, на мой взгляд, и сам дух научного поиска, методичного исследования. Такую книгу мог написать только очень увлеченный своим делом человек. «Дорога ветров» является, может быть, одной из тех книг, что способны не просто развлечь, заинтересовать читателя, но и повлиять на его мировосприятие. Она, как говорится, несет большой положительный (позитивный) заряд. Столь гармоничное сочетание научно-популярного очерка и художественного стиля встречается, по-видимому, не часто. Через него постепенно открывается и характер, черты незаурядной личности самого автора. Здесь это, может быть, заметнее чем в других его произведениях. Много интересного, наверняка, осталось «за кадром». К тому же в экспедиции возникает особое товарищество, знакомое отчасти и тем, кто участвовал хотя бы в двухдневном турпоходе. Этот момент тоже чувствуется в тексте.

И еще один момент, который невольно отмечаешь. Первый год работы Гобийской экспедиции (не связанной, во всяком случае, напрямую с «оборонкой»!) – 1946-й! Едва только год прошел после победы. Как тут не подумать о месте и роли науки в стране, называвшейся СССР.

Для меня самыми «главными», самыми поразительными произведениями из всего творческого наследия И.А. Ефремова являются его романы о будущем. Но я, пожалуй, соглашусь с мнением А.Ф. Бритикова, что роман «Таис Афинская» — лучшее, в литературном отношении, произведение Ефремова. Кажется, что весь накопленный писательский опыт Ефремова воплотился в его последнем крупном произведении. Взвешенность, особая гармоничность и «зрелость» текста чувствуются с первых строк. Повествование, подобно эпосу, развертывается неторопливо и мощно.

Обращение писателя к историческому жанру после романов о далеком будущем кажется закономерным. Ефремов, как, наверное, никто другой ясно представлял медленный и мучительный процесс исторического развития как цивилизации в целом, так и отдельного человека внутри этой цивилизации, внутри непрерывной цепи поколений. Истоки коммунистического будущего, представлявшегося Ефремову, начинали формироваться со времен образования древнейших сообществ не столько в социальном плане, сколько в психологическом. Таис — далеко еще не Фай Родис, но она, несомненно, обладает многими из важнейших качеств человека эпохи Великого Кольца и Эры Встретившихся Рук — великодушием, независимостью суждений, цельностью натуры. Вероятно, Таис — собирательный образ многих прежних героинь Ефремова. (Можно даже уловить аналогию между Таис и посвященным философом-орфиком с одной стороны, и Фай Родис и её учителем Кин Рухом, специалистом по истории ЭРМ, с другой.) Е. Брандис и В. Дмитревский назвали образы героев «Великой Дуги» «явно модернизированными». С этим, пожалуй, можно согласиться. Герои «Таис Афинской», на мой взгляд, более соответствуют своей эпохе. Но в любом случае, художественная фантастика Ефремова не вступает, на мой (правда, дилетантский) взгляд, в противоречие с общей исторической и научной достоверностью. Предисловие к роману вполне может быть расценено как информативная научно-популярная статья. (Мне не встречались развернутые комментарии «Таис» специалистов по древнему миру.)

Как раз человеческие качества и привлекают всегда в героях Ефремова. Стоит отметить, что Таис показана не только в роли свободной независимой подруги мужчины, но и в роли матери, чего практически нет в других произведениях Ефремова. В этом мотиве через мысли героев озвучены и некоторые педагогические идеи автора, которые можно назвать «спартанскими».

Позднеантичный период интересен тем, как об этом писал сам автор, что жизнь общества была сосредоточена в большей степени вокруг искусства, нежели вокруг философии и политики. Искусству, говоря шире, культуре, прежде всего, посвящен этот «исторический» роман, а, точнее, его роли в «формировании внутреннего мира человека в гармоническом соответствии с его собственными потребностями и потребностями общества» (слова самого Ефремова из его статьи «Наклонный горизонт»). Слово «исторический» я пишу в кавычках потому, что роман не вполне укладывается в привычные рамки жанра, как и многие книги талантливых авторов. Действительно, обычно хорошие исторические романы (к примеру, «Фараон» Б. Пруса) базируются на политических событиях. Но в «Таис», как мне кажется, реальные и значимые события истории не определяют как таковой сюжет. Это, в первую очередь, литература, а не историческая хроника. И поэтому более важной представляется внутренняя жизнь, развитие героев, многие из которых являются личностями историческими, знаменитыми. Роли искусства в мире посвящена и «Великая Дуга», но в «Таис» Ефремов вышел на новый виток (любимой им) спирали. Множество исторических и этнографических сведений вплетено в ткань повествования, создавая своеобразную «насыщенную знанием и смыслом» атмосферу. Причем, вплетено искусно, гармонично — здесь нет уже явно лекционных вставок как в «Туманности Андромеды» и «Лезвии бритвы». Конечно, все эти рассуждения о красоте у Ефремова носят не отвлеченный, а очень конкретный образный характер — прекрасные и умные женщины, благородные (и не очень) мужчины-воины, мудрецы-философы и их учения, художники и скульпторы, жрицы и их ритуалы… То же касается архитектуры и предметов быта. Описания женщин возвышенно эротичны и, часто, поэтичны, оставаясь, однако, в рамках реалистичности, что придает им особую выразительность. А описания картин природы навевают воспоминания о той же «Великой Дуге». Сила ефремовской прозы как раз в том, что он мог соединять яркую образность персонажей и событий с выводами (доступными, наверное, всем) общефилософского плана. В этом, кстати говоря, видна и вообще сила научного метода. В «Таис», правда, эти «выводы» звучат приглушенно, не преподносятся в виде готовых формулировок. Читатель, если сможет и захочет, придет к ним самостоятельно. В этом романе Ефремов немного иначе, на мой взгляд, еще более глубоко трактует тезис о целесообразности красоты, впервые в мировой литературе, так ясно выдвинутый им в «Лезвии Бритвы». Красота есть критерий целесообразности не только в отношении строения биологических организмов, но и в отношении человеческой деятельности, психики, которые, в конечном итоге, определяют целесообразность построения общества в целом, преобразуют мир. А значит красота — ОБЪЕКТИВНЫЙ ориентир, маяк в жизни человека. Здесь, как мне кажется, уместно привести цитату из письма Ефремова В.И. Дмитревскому: «...взгляд в прошлое должен находить отзвук в настоящем, иначе историческую вещь будет скучно читать, как то и случилось с романами Мордовцева, Лажечникова, Загоскина. Иными словами, исследуя историю, надо искать в ней то, что интересует нас сегодня, и находя его, ликовать перед силой человеческого разума и чувств. Тупое перечисление событий, костюмов и обычаев, хотя и имеет известный интерес, мало для жадной души пытливого человека».

Один из ключевых моментов романа — сожжение Персеполиса — всегда вызывал противоречивые оценки. Не вандализм ли это? С точки зрения наблюдателей из отдаленной исторической перспективы (нас) — возможно. Но с точки зрения живых участников исторического процесса — скорее, закономерное явление. (Что-то здесь есть от нашего «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…») Свое мнение по этому поводу Ефремов во многом, видимо, высказал словами Таис в этой кульминационной сцене. Во всяком случае, здесь автор снова, как и всегда, показывает двойственность любого поступка и суждения. По сути, это означает, что не может быть раз навсегда дан (кем-то) единственный и правильный ответ на все вопросы. Человек снова и снова должен делать осознанный выбор.

Многие «недоброжелатели» Ефремова (как правило, из писательской же среды) утверждают, что, мол, писатель он был не только не великий, но даже не крупный. На мой взгляд, такие эпитеты как «великий» и «крупный» действительно не очень подходят Ефремову-писателю, как подошли бы, например, Достоевскому и Шолохову. Возможно, дело здесь в том, что художественное творчество Ефремова неотделимо от его мировоззрения, которое многие, мягко говоря, не разделяют. А отдельные недочеты, недостатки, промахи в чисто литературном аспекте, вероятно, имеются. (А имеются ли те, кто таких недостатков не имеет?) Однако, вынося вердикты, следует помнить об оригинальности тем и вопросов, выбранных Ефремовым для исследования средствами литературы, во многом он — первопроходец. На правах достаточно искушенного читателя могу все же утверждать, что роман «Таис Афинская» — это хорошая литература по любым непредвзятым меркам и стандартам. А обилие в этом романе философских диалогов и размышлений, эмоциональных описаний красоты, во всех ее проявлениях — достаточно изысканная пища для любого «читателя-интеллектуала» или «гурмана».

И еще в этой книге присутствует некоторая печаль, может быть, та самая, что приходит с приумножением, знаний, иначе — мудрости. Становится грустно потому, что очередной раз отчетливо понимаешь, что жизнь человека, даже такая насыщенная, яркая как у Таис и её друзей и подруг имеет неизбежный конец. И это кажется несправедливым человеческому духу и сознанию. В романе не мало и просто суровых сцен. Иногда они озадачивают, как, например, сцена ритуального самоубийства скульптора Клеофрада, достигшего шестидесятилетия. Есть и страницы, полные романтического очарования.

Я думаю, что сейчас, в обществе, названном Э. Фроммом «патриархальным», эту книгу нелегко воспринимать обывательскому «клиповому» сознанию из-за того повышенного внимания, которое уделил автор роли женщины в жизни социума, прежде всего, эллинского.

В заключение хочется снова привести слова Ефремова из статьи «Наклонный горизонт»: «Успехи искусства не могут нарастать столь быстро, так как путь искусства глубоко индивидуален и не развивается непосредственным суммированием открытий. В то же время эта слабость искусства диалектически оборачивается сильной стороной, так как высшие достижения искусства остаются и проходят сквозь всю историю человечества, доставляя радость множеству поколений..».

Потому, видимо, и история жизни Таис не может оставить читателя равнодушным.

Это было волшебно.

Отчим-инженер имел возможность выписывать «Технику-молодёжи» (да-да, не на все журналы в СССР было легко подписаться), в которой роман был опубликован. Читал взахлёб. перечитывал снова и снова. В отличие от монументальной «Туманности Андромеды», этот роман цеплял гораздо сильнее: живыми, а не мраморными, героями; трагедией, победой, полученной неподъёмной ценой. Урок веры в человека. Урок самопожертвования во имя человека — пусть даже неразвитого, одураченного правительственной пропагандой Торманса.

Моя самая любимая книга у Ефремова. Сильнейшая, глубочайшая, потрясающая.

«На краю Ойкумены», обе книги — единственная вещь Ефремова, которую тянет перечитывать регулярно. Конечно, Иван Антонович — колоссальная фигура, но поздние его книги непомерно категоричны. Автор знает всё, что было, и всё, что неизбежно случится. Владеет монополией на истину по любому вопросу, от эволюции Вселенной до правильной на все времена женской моды. А ранняя дилогия написана как будто другим человеком. Книга, полная восторга перед лицом огромного мира, бесконечно многообразного, величественного, кошмарного и сказочно прекрасного.

К самому небу уходят стволы лесных гигантов. Трава саванн укрывает с головой и человека, и льва. Стонут от жары чёрные скалы Ливийской пустыни. Нагорья Африки покрыты ковром голубых трав и рощами серебристых игольчатых деревьев. Расцветают всеми мыслимыми красками подводные сады Красного моря. Океан встречает волнами высотой в двадцать локтей. В степи носятся стада полосатых лошадей, скачут на задних ногах антилопы, раскачивают двухметровыми шеями жирафы. Летит, как снаряд, чудовищный носорог, соскочивший с рисунка Дюрера. Из лесов выходят свиньи ростом с быка и кошки ростом с осла. Селения окружены стенами из слоновой кости. Пастухи гонят домой стада антилоп, гиен и журавлей. Юные девушки пляшут на спине разъяренного быка. Выходит на охоту таинственный зверь гишу. Мир, способный постоянно удивлять. А если мир способен удивлять, он не поддаётся однозначным оценкам, и нет в нём места предопределению.

Прекрасное произведение! Оно реально увлекает и уводит в мир красоты, силы, воли и любви. Диалоги героев просто фантастичны, автор великолепно и мастерски передал умение героев задавать вопросы, слушать, слышать и понимать друг друга. Практически все, что 25 лет назад, когда я впервые прочла роман, казалось непонятным, невероятным, невозможным и фантастичным — сегодня есть наша реальность. Очень много написанного в книге схоже с тем миром, в котором мы сейчас живем: изучение и использование гипноза, внушение, давление, подчинение воли, воспитание подрастающего поколения, костные госучреждения и т.д. И Красота сегодня по-прежнему живет — красота мира, природы, музыки, искусства, красота созидающего человека, а как уж она достается известно лишь создающему. Очень интересная, умная и полезная книга.

Перечитав эту повесть в зрелом возрасте, хочу заметить, что она не потеряла своего очарования, подаренного при прочтении в юности. Какими же светлыми были наши родители когда в обществе не превалировал культ потребления, они читали подобные книги и стремились к звездам, а не новым машинам и шмоткам. По прочтении повести осталось ощущение легкой печали, но печаль эта светлая, с надеждой на прекрасное будущее. Считаю, что таких произведений, дарящих позитив и показывающих, как далеко вперед может шагнуть человек, должно быть как можно больше. Очень жаль, что современным читателям в общей массе по нраву больше произведение Лейнстера, описанное в книге и они считают вариант контакта со взаимным недоверием и фигой в кармане более веристичным. Такой вариант не более вероятен, чем вариант контакта Ефремова, он просто показывает уровень нашего сегодняшнего общества взаимного недоверия.

Р.S. Сама идея коммунизма опередила свое время, не готовы еще люди для этого, но ведь за ним будущее, по крайней мере, мне хочется верить что в будущем инопланетные цивилизации будут помогать друг другу, а не воевать за ресурсы :beer:

Уже очень много высказано самых разных мыслей и мнений по поводу книг И.А. Ефремова. И сам я написал отзывы на его произведения, и всё же хочется сказать что-то еще. Прежде всего, я уверен, что буду вновь и вновь перечитывать книги Ефремова.

Так почему же всё-таки люди читали, читают, и, я уверен, долго еще с интересом будут читать книги Ефремова о далеком будущем? Причин тому много, и мне бы хотелось выделить, на мой взгляд, главные из них.

1. Утопий было написано немало, но в своем цикле «Великое Кольцо» Ефремов дал развернутое, философски и социологически СОСТОЯТЕЛЬНОЕ художественное изображение будущего. Хотим мы того или нет, но цивилизация имеет свой вектор развития во времени (На эту тему, кстати говоря, много писал С. Лем). От направления этого вектора во многом зависят судьбы отдельных людей. «Мы стоим на том, что обязаны усовершенствовать этот мир для человека». «Оптимизм коммунистического будущего у Ефремова убедительно обоснован историческими аналогиями» (А.Ф. Бритиков). Привлекательна ли социологическая модель Ефремова? На этот вопрос каждый отвечает самостоятельно. На мой взгляд, в достаточно далекой исторической перспективе (речь идет о тысячах лет, а не о миллионах) человечество должно придти к устройству мира, аналогичному (не идентичному) ефремовской модели, либо его ждет инволюция. Ефремов не только в своих произведениях о будущем, но и всем своим творчеством как бы внушает основную мысль. Цивилизация Земли в развитии своем не может застыть, подобно какому-нибудь сказочному королевству, утопии. Это общее онтологическое свойство всех процессов – они должны иметь исход. А потому, её ожидает либо «коммунистическое» будущее, либо распад всей земной культуры и даже, возможно, самого понятия «человек», как мы его сейчас понимаем.

2. Ефремов показал научно обоснованный идеал человека будущего. Человек, по сути, сознательно эволюционировал в качественно иное существо, близкое нам, но уже не до конца, «до прозрачности», понятное. Не столь важна степень отличия, сколько НАПРАВЛЕНИЕ развития. Незабываемы образы главных героев — Дар Ветра, Эрга Нора и Веды Конг, Фай Родис (её некоторые читатели называют «богоравной»). Действительно, ЛЮДИ как боги. Эта «божественность» привлекательна, так как кажется достижимой, а не мифической. Она есть результат долгого исторически (миллионы лет) развития человека. В доказательство лучше всего привести слова самого Ефремова: «Сын Земли, полностью погруженный в ее природу, — таков человек, и в этом он диалектически велик и ничтожен. Велик по возможностям и бесконечности своего познания этого, не чужого для него мира, в котором он по существу — микрокосм. Ничтожен по тугим цепям инстинктов и рефлексов, опутывающих его рвущееся к звездам, красоте и радости сознание. Я говорю об инстинктах самосохранения, продолжения рода, охраны потомства, полового отбора и соперничества, голода и эгоизма.

И все же на скелете этих простых инстинктов выросло чудесное здание психики человека-мыслителя, создателя, гуманиста и врача, несмотря па все извилины и трудности жестокого пути.

Итак, вооруженный научным предвидением, социальным опытом и знаниями, человек должен строить и новую психику, идти к новому мироощущению, к жизни сложной, напряженной и, конечно, тоже нелегкой. Однако если нервная организация будет крепкой, тренированной, психика — развитой и закаленной, тогда будет гармония с новыми требованиями, с новым, изменяющимся вокруг нас миром. Человек будет здоров и счастлив, а это уже само по себе — твердый фундамент всех будущих успехов».

Мало кто из писателей говорил о человеке под таким «углом зрения».

3. Ефремов, на мой взгляд, берет на себя смелость ответить на вопрос о наиболее общем смысле жизни человека как личности и как части социума. Он (смысл) заключается в бесконечном познании безграничной сложности бытия и человека в нем как микрокосма. Цель этого познания — развитие и победа живой, мыслящей материи над неживой, как говорит Ефремов, — косной, неограниченное (в перспективе) преобразование её по собственному замыслу. (Здесь идеи Ефремова смыкаются с идеями представителей философского течения «Русский Космизм».)

4. Стиль повествования. Передать его словами очень сложно. Уже начальные рассказы, как известно, заметил находящийся, фактически, при смерти, А. Толстой. С точки зрения чисто литературного мастерства вымышленные миры описаны так, что в них трудно не поверить, а, скорее, хочется поверить. Но этого достигали многие. У Ефремова же нужно отметить переданный с особой силой сплав научно-философского стиля мышления и художественной выразительности. Поражает его умение соотносить отдельные явления и мир в целом, выявлять их взаимосвязь. Читателю передается совершенно особая радость познания, радость новизны и открытия новых граней мира, свойственная, вероятно, нашим далеким предкам и придающая жизни полноту. Может быть, дело и в том, что Ефремов умел говорить о высоких идеях и чувствах убедительно и проникновенно, в сочетании с точностью мыслей, формулировок. Как никто другой он говорил об идеале без пафоса, без «громких слов», не кривя душой. Если есть в мире литература, которую можно назвать воодушевляющей в смысле обращения к высшим человеческим качествам и, одновременно, далеко не сентиментальной, лишенной, по выражению А.Ф. Бритикова, идиллического прекраснодушия, то это, в первую очередь, — произведения Ефремова о далеком будущем.

5. Творчество Ефремова представляется мне человеко-ориентированным, человеколюбивым. Ведь, в конечно счете, не столько даже важно то, достигнет ли человечество звезд (я на это надеюсь) и когда, встретит ли собратьев по разуму, сколько то, какой в принципе будет жизнь людей на Земле. Собственно говоря, нет более важной темы в искусстве. Потому, видимо, Ефремов и придумал свою Академию Горя и Радости.

Этим, конечно, не исчерпывается всё богатство мыслей, поведанных Ефремовым в цикле «Великое Кольцо». В нем рассмотрено много самых разных «частных» вопросов, как, например, первая встреча двух космических рас («Сердце Змеи»). Психология, медицина, педагогика, физика и космология, соотношение науки и искусства в жизни человека — всё это темы ефремовских текстов. Да и вообще, «Великое Кольцо» — повод задуматься о том кто мы, откуда пришли и куда идем.

Показал Ефремов и своё видение взаимоотношений полов. Критики часто отмечали феминизм его произведений. Этот «феминизм», на мой взгляд, гораздо привлекательней той его разновидности, что существует в мире сегодня.

Еще одна цитата: Москва, 14 окт. 1963. Дмитревскому.

«…трудами и душой налаженное Вами, интересное и полезное для других оказывается выброшенным за борт как пустая бумажка, и нет никакой возможности отстоять его, потому что сражаться с паровым катком или бревном без противотанковой пушки нельзя. Вот тогда получается на душе тоскливо от внезапного понимания, что мир вовсе не так уж хорош, как кажется и как хочется, и главное, будущее не обещает чудесных превращений…

Все это я переживал не раз за свою длинную научную жизнь и так и не научился не огорчаться и не надеяться на лучшее…»

И всё же знаменательными кажутся мне слова С. Лема из его послесловия к «Войне миров» Г. Уэллса: «Течение исторического времени воздействует на литературу, словно ветер на огонь: маленькие огоньки гасит, а большие разжигает». Прошли десятилетия, но притягательная сила «Туманности Андромеды», «Сердца Змеи», «Часа Быка» неумолима. Источник этой притягательности — непоколебимая вера в гуманистический идеал человека, в могучую созидательную силу непреходящих ценностей разума, добра и красоты.

Иван Ефремов -пришелец из будущего.

Три гения для меня в истории человечества :Леонардо да Винчи,Никола Тесла,и Иван Ефремов.

Про первых двух гениев сейчас говорить не буду.Иван Ефремов человек из будущего,и как ученый,и как писатель.могу честно признаться социальная фантастика,не очень любимый мною жанр.Но если отбросить всю идейность коммунистического общества «Туманности Андромеды»,то останется история преданной дружбы,настоящей любви,и стремления к намеченной цели.Эти вечные ценности,и герои книги исповедующие их,вот главное за что я люблю этот роман .Мне чем то эта книга напоминает фильм «Цирк» Александрова. Красивые ,все без исключения люди,в белых спортивных одеждах верящих в мечту о далеких мирах и встрече с инопланетянами,разумными.Талант Ефремова в том что веришь автору,такая ностальгия о том времени веры в светлое коммунистическое будущее охватывает,что скажу я вам,это дорогого стоит.

На смену Ефремову придут братья Стругацкие,их мир ,мне извините не близок,для меня он слишком депрессивный. Но это мое личное суждение.

В конце должна признаться, книгу «Час быка» не осилила,уж слишком она утопична и политизирована.

Мне кажется,книга еще ждет своего режиссера,который с помощью современных технологий даст книге новую жизнь!

Прочитала впервые, хотя когда-то давно влюбилась в «Таис Афинскую» и прочла «Лезвие бритвы», но до этой книги не добралась. Взявшись сейчас, я вновь вспомнила, за что полюбила Ефремова тогда — эта живость образов, эти реальные пейзажи, настоящие чувства, и это неповторимое ощущение присутствия. Мало какие книги запомнились мне тем, что я прожила историю вместе с героями. Здесь же не только кажется, что автор сам был одним из беглых рабов, но и себя чувствуешь на их месте. Чувствуешь гнет и подавляющее уныние рабства, ослепительное солнце пустыни, запах трав африканской саванны. Видишь впечатляющих животных, необычных и таких одинаковых на самом деле людей, наконец, долгожданную сияющую синеву моря. Узнаешь этих отважных, смелых, верных людей, преодолевших даже свою дружбу ради возвращения на родину. Преодолевших и сохравших ее навеки.

Эту книгу невозможно не прожить.

Мир Ефремова это будущее, ради которого стоит жить!

Вы знаете, если есть такой роман как «Туманность Андромеды» у человечества есть 100%-ная надежда. Пусть мы не доживем до этого, и наши дети не доживут, и их дети. Но так должно быть! И это согревает душу, и дает силы жить. Только такие высокие цели и надо ставить. Иначе всё бессмысленно. Я уверен, что нынешняя наша помойка это только маленький эпизод. Это становится очевидным после прочтения романа. Может, кого и обижу, но мне кажется, что сознательно ругать такой роман могут только или не разобравшиеся, или люди недобрые в своей душе. Я прочитал роман лет в 14. И я как-то сразу понял, что такое настоящий коммунизм, как-то враз увидел его сквозь действительность начала 80-х. И с этим во мне ничего не смогла сделать вся антикоммунистическая истерия 90-х. Спасибо Ефремову! Я уверен, что я не один такой, кто обрел после прочтения романа позитивное жизнеощущение.

Для natashaelist: настоящий ефремовский Человек просто не поймет, что такое ревность в нашем смысле (прочитайте Час Быка)! И не понимаю, как можно грустить об отсутствии недостойных поступков? Ефремов противопоставил мелочным мещанским интригам огромную наполненную интересную жизнь, жизнь настоящего Человека.

«Катти Сарк»

Танцует клипер на волнах,

Как Нэн Короткая Рубашка,

Сквозь вала белопенный взмах

И смерча стонущие башни –

Танцует клипер на волнах.

Громаду белых парусов,

Что ловят ветер, как живые,

Несёт он через вахту снов

В ревущие сороковые –

Громаду белых парусов.

Поёт упругий такелаж,

И драгоценный корпус тонок.

О, гордой Англии пейзаж,

Горячка австралийских гонок!

Поёт упругий такелаж.

На человеческом пути

Горят огни Святого Эльма.

Через столетия летит,

Ликуя, молодая ведьма –

Над нашей памятью летит.

Похоже, что почти никто не замечает один из самых важных аспектов описываемого Иваном Ефремовым общества.

А ведь это мир несколько тысячелетий спустя после серии атомных войн, в которых погибло современное человечество. Об этом в «Туманности Андромеды» говорится вскользь, но достаточно ясно. То есть, если реконструировать мельком упоминаемые исторические факты, то получится, что в XXI и XXII столетии человечество и почти весь животный мир исчезли с лица Земли. Выжившие на протяжении сотен лет избавлялись от генетических повреждений, вызванных радиацией, восстановливали природу и жили на грани голода и вымирания. Аскеза, которая так неприятно шокирует и возмущает современных читателей, воспитанных изобильным обществом потребления вкусной еды, красивых товаров и весёлых развлечений, это ставший инстинктом принцип выживания кучки людей на опустошённой выжженой планете. Тем же объясняется и малочисленность человечества в период «Туманности Андромеды» и достаточно странный эмоциональный фон. Иван Ефремов логичен — люди, тысячелетиями цеплявшиеся за микроскопические шансы выживания, должны стать такими, какими он их показывает в своём романе.

Это мир, в котором индивидуализм, приведший человечество и всю планету к катастрофе, воспринимается, как воспринималась проказа в XIX столетии. Этот мир называется «коммунистическим», но, разумеется, подобное определение просто уступка цензуре. «Коммунизм» «Туманности Андромеды» не имеет отношения к коммунизму классиков марксизма. Это не просто социальный строй, это новое, чужое для нас мировосприятие. И такое описание — не ошибка. Иван Ефремов хотел описать цивилизацию, лежащую за пределами нашего представления о человечестве.

Эпоха, которая описывается в романе, по сути, первый «благополучный» век человечества, когда люди, наконец, перестали выживать, реконструировать планету (Эра Общего Труда наконец-то закончилась) и начали жить. Начально, неумело, но с огромным оптимизмом.

Как я писал в другой моей рецензии на этот роман, мир «Туманности Андромеды» описан как прошлое, далёкое, примитивное и наивное прошлое, из ещё более отдалённого будущего, лежащего, вероятно, ещё дальше от нас, чем даже мир «Часа Быка», который, в свою очередь, отделён от эпохи Дар Ветра и Эрга Ноора на несколько сотен лет.

Оптика «Туманности Андромеды» ошеломляюща. Мало кто из НФ писателей решался на подобный эксперимент — создание иной психологии человеческой цивилизации. Пожалуй, только Олаф Степлдон в «Первых и последних людях» удачно обращался к этой теме.

«Туманность Андромеды» — интернациональная классика НФ. Можно не сомневаться, что книга будет читаться ещё очень и очень долго.

В прошлом веке, давным давно , в журнале Техника молодежь, я начала читать Час Быка. В мое время, далекое время, можно было подписаться на любые журналы. Наша семья, не смотря на то, что у нас была большая семья- шестеро детей, подписывались на умные журналы. Техника молодежи,Наука и жизнь,Огонек- и т.д.- Я всегда любила и люблю фантастику. И Час Быка Ефремова. Я читала запоем. Моя любимая фантастика. Люди будущего прилетают на планету,далекую от совершенства. Тогда, читая эту книгу,я представляла себя, ну не Фай Родис,а просто человеком того будущего. А в этом ,2020 г я вспомнила о романе Ефремова Час Быка. И стала его перечитывать. И я уже была не Фай Родис, не человек далекого будущего, я была жительницей планеты Торманс. И я подумала- Фай Родис, как бы ты ни хотела понять жителей далекого прошлого , никогда не поймешь. Великолепная книга. Книга о планете Торманс, далеком будущем нашей планеты Земля. Мы — уже почти та самая планета Торманс.

Взялся за Роман сразу после Туманности Андромеды. И приятно удивил тот факт, что теперь персонажи стали гораздо более персонализированы и развернуты к читателю. Градус сопереживания и понимания людей Земли в «Часе быка» выше чем в «Туманности». И на такой вот повышенной ноте сопричастности нам преподносят мир Торманса. Преподносят с таким негативным чувством ущербности, что не возникает никаких сомнений, что перед нами анти утопия. Иван Ефремов, часто отвлекаясь от непосредственного развития событий, выдает целые лекции из уст героев о развитии человеческой цивилизации на Земле, об инфернальной сущности необузданной человеческой деятельности. И данные лекции, первую половину книги вызывали у меня интерес куда больший, чем само действие романа. В них убедительно рассказано почему на Земле утопия, а на Тормансе анти утопия. После, неторопливо приходит осознание, что анти утопия Торманса невообразимо похоже на существующую действительность. Разве что сегодня людей не заставляют в 25 лет добровольно (хех, «заставляют добровольно» ^_^) уходить из жизни под угрозой перенаселения. Хотя пропаганда однополых отношений вполне та ещё метода привинтивного характера, учитывая что перенаселенность пока что не катастрофическая. В остальном общество разделено на образованных и не очень. Образованных не заставляют уходить из жизни, остальных приглашают пройти в специальные места по достижении 25тилетия. Два данных класса по понятным причинам друг друга недолюбливают, конфликт «Интелей» и «Быдла» — наше всё. Всем этим умело пользуется и заправляет олигархическая верхушка.

Поражаюсь прозорливости автора, практическая футурология Ивана Антоновича нарисовала анти утопию Торманса очень достоверной, и это в 1969 году.

Ефремов предлагает пути из цивилизационной ямы именуемой им «замкнутой инфернальностью», но иллюзий не строит. Путь к утопии сложен и тернист. «Истинное счастье человека на пределах его возможностей». Необходимо осознание каждым, что он существует ради общественного блага, а не себя любимого. Общество, в свою очередь, в совокупности должно быть занято воспитанием и развитием внутреннего мира и самодисциплины каждого индивида. И наука как инструмент в помощь. Эх... хотелось бы. Ну по крайней мере в моих личных стремлениях на горизонте появился большой отчетливый мотиватор. И уже за это я невероятно благодарен Ивану Ефремову.

Любопытная черта романа для меня в том, что герои часто используют банальные понятия добра и зла. Казалось бы черное-белое, добро-зло...только подростков стращать. Но тем не менее со смыслом заложенным автором в эти термины спорить тяжело. Т.к. у людей эры «Великого кольца» двойные трактовки истреблены, и есть благо для общества и цивилизации (с которыми я не осмелюсь спорить), а есть обратные развитию шаги.

Да...большого ума был человек. Вызывает только восхищение. А роман образовательный, считаю его обязательным к прочтению.

Всем известно, что повесть «Сердце Змеи» была написана как продолжение, дополнение «Туманности Андромеды». Возможно, поэтому литературно она выглядит слабее романа, повествование представляется несколько схематичным. Всё же повесть имеет и самостоятельную ценность, связанную с темой непосредственного контакта людей из разных миров. В ней представлена ещё одна грань ефремовского мира будущего, в частности, как бы зафиксирован фрагмент переходного периода между Эрой Великого Кольца и Эрой Встретившихся Рук («Час Быка»). Этот переходный период, несомненно, должен быть связан с этапами освоения космоса. Поэтому пульсационные звездолеты — это тоже некоторая ступень перехода от анамезонных кораблей «Туманности Андромеды» к ЗПЛ «Часа Быка».

Можно услышать мнение, что отправка космической экспедиции, которая должна вернуться на Землю только через семьсот лет, заведомо бессмысленна. И это, несмотря на то, что Ефремов устами героев своей повести предельно ясно обосновал тезис о необходимости НЕПРЕРЫВНОГО процесса познания. Мне бы хотелось добавить еще следующее. Люди ЭВК живут до ста пятидесяти лет. В «Туманности Андромеды» упоминается, что и триста лет – не предел. Очевидно, что при такой продолжительности жизни семисотлетний срок будет восприниматься совершенно иначе, чем сейчас. Но главное, земная цивилизация ЭВК характеризуется такой культурной и «психо-социальной» стабильностью, которую сейчас трудно представить. Поэтому вернувшиеся домой участники далекой экспедиции не должны испытать ничего похожего на так называемый «культурный шок», какого-либо непонимания со стороны своих потомков.

Наиболее часто эту повесть критикуют за «ненаучность», связанную с описанием «фторных» людей. Как-то неудобно об этом напоминать, но уже со времен Ж. Верна обозначились существенные различия в художественном методе и функциях НФ и научно-популярной литературы. Во всяком случае, в гипотезе фторной жизни есть более широкий предмет для дискуссии. Могу только сказать для примера, что в начале двадцатого века один известный ученый строго «доказал» невозможность космических полетов… Удивительно, но я нигде не встречал подобной критики в адрес, скажем, знаменитого произведения Лема «Солярис». Спрашивается: почему? Потому только, что океан планеты Солярис описан автором как практически непознаваемый, и, следовательно, недоступный для критики объект? Сомнительный аргумент. Как бы то ни было, а фантазия Лема (как и Ефремова) заслуживает всяческих похвал. А вот с точки зрения драматичности сюжета, эмоционального воздействия на читателя и нравственной определенности повесть Ефремова, на мой взгляд, весомее.

Вообще, меня очень привлекает в ефремовских вещах именно эта глубокая нравственная (идеологическая, если угодно) определенность. С его принципами можно соглашаться или нет, но невозможно их игнорировать. А встречающаяся в иных литературных опусах сюжетно-идейная аморфность, часто маскирующая отсутствие, по выражению С. Лема, проблемно-содержательной начинки, в познавательном отношении совершенно бесплодна, и потому быстро утомляет. Рассказ же М. Лейнстера (послуживший как бы поводом для написания «Сердце Змеи») по сравнению с «Cor Serpentis» — произведение совершенно другого масштаба и другой семантической направленности, а именно, это формально-логическая игра, которую с тем же успехом можно было бы изложить, не привлекая никаких космических мотивов. Поэтому, возможно, даже напрасно Ефремов включил в свою повесть эпизод с обсуждением «рассказа времен ЭРМ». Возникающий при этом оттенок дидактичности, кажется, не идет на пользу произведению, хотя и обоснован сюжетно.

Мысль о неожиданной встрече в невообразимых просторах космоса собратьев по разуму, причем, ИМЕННО (почти) людей кажется мне грандиозной, поразительной и по настоящему смелой. Чувства людей (и землян и фторных), впервые переживающих такую встречу, и есть главная тема «Сердце Змеи». Пронзительная драматичность ситуации заключена в удивительной разнице их физической природы и одновременном несомненном сходстве физической формы и разума, заключенного в эту форму. Здесь Ефремов широко развивает идеи, впервые изложенные им в другой замечательной повести — «Звездные Корабли». Вера в безграничное могущество разума, способного даже, возможно, преобразовать фторных (либо каких-то «других», не суть важно) людей в «нормальных» — ещё один лейтмотив «Сердца Змеи». Думаю, мало кому из писателей удавалось так глубоко показать и радость неожиданной встречи братьев по разуму, и горечь их последующего расставания навсегда. Сцена прощания звездолетчиков написана особым ефремовским возвышенным стилем, который у любого другого писателя показался бы, пожалуй, чересчур пафосным.

В этой повести, в силу ее лаконичной формы, вероятно, некая «неестественность» героев, которую часто усматривали в «Туманности Андромеды» проступает еще отчетливее. В связи с этим хочется закончить отзыв одной замечательной цитатой (А. Славов), так как невозможно, кажется, сказать лучше: «…возвратимся к вопросу — естественны ли герои Ефремова? Если идет речь о бытовой достоверности современного мозаичного городского человека — НЕТ! Естественность Эрга Нора, Вира Норина, Чары Нанди, Фай Родис, по-моему, кроется в их Эстетстве. Это человеческие существа, у которых высшее качество разума сняло в себе естество биологического уровня, не игнорируя его, но и не потакая. Поэтому в их красоте можно найти что-то от красоты горных вершин, зеленых долин, кристального блеска озёр. Правда, это не человеческие черты в современном понимании. Нужны ли кому-нибудь такие литературные персонажи? Ну, это каждый решит сам для себя».

Хочется добавить еще одно соображение. Повесть «Сердце Змеи» представляется мне метафоричной. Ведь сегодняшнее человечество не вступило еще в Великое Кольцо. Надо признать, что не исключена вероятность очень редкого (хотя и не уникального) возникновения жизни в космосе. И одинокая (пока) Земля сама подобна звездолету фторных людей, и надеется (все-таки надеется ?) на встречу с братьями по разуму в своем пути через Галактику.

Творчество Ефремова – особое. Оно преодолевает прихотливое внимание к частным проблемам. Это единый мир кристальной чистоты, мерцающий строгим узором граней, мир, насыщенный глубочайшей внутренней логикой, из произведения в произведение выковывающей неразрывную цепь причинности. Это вдохновенный гимн величию мироздания и могуществу человека в нём.

Полновесностью и энциклопедичностью выдвигаемых идей Ефремов резко выделяется из общего ряда писателей-фантастов. Тут нет попытки противопоставления. По свидетельству современников, его интеллектуальная мощь и особенное, планетарное мышление окутывало фигуру писателя аурой мудрости, обаяния и колоссального превосходства.

Книги писателя о далёком прошлом органично сочетаются с романами и повестями сугубо фантастическими; можно сказать, взаимно друг друга дополняют. Будущее Ефремова – синтез высших достижений прошедших эпох, очищенные от скверны и условностей кристаллы человеческого духа, воплощённые в действительность жизни.

Мышление писателя было особенным не только в силу строгой научности. Он стремился рассматривать все проблемы, сопрягая их с существованием мира в целом.

Взгляд на Землю как на космическое тело, подчинённое общим для вселенной законам, и на человека как на активный фактор происходящих во вселенной изменений называется космизмом.

Космизм – порождение Серебряного века русской культуры и науки. Научный космизм – естественная ступень понимания происходящих во вселенной процессов. Неудивительно, что это явление зародилось именно в России. Русскому человеку свойственна целостность восприятия мира и стремление доискаться до последней истины.

Имена К. Э. Циолковского, А. Л. Чижевского и В. И. Вернадского золотыми буквами вписаны в историю науки. Они и некоторые другие учёные совершили множество крупнейших революционных открытий. Ефремов считал себя их воспреемником. Вместе с этим он глубоко интересовался философским наследием семьи Рерихов, внимательно изучал написанные ими в сотрудничестве с индийскими йогинами-мыслителями этико-философские книги Агни-Йоги (другое название: «Живая Этика»), многие идеи которой легли в основу «Туманности Андромеды».

Люди будущего, изображённые Ефремовым, есть во всех нас. Снимать с себя наслоения прошлого – насущная задача каждого.

С античности люди задумывались об идеальном устройстве общества. Работу Платона «О государстве» можно назвать первой утопией. Тогда это был политический трактат, во времена христианского Средневековья акцент сместился на религиозную сторону. Первую светскую утопию написал в ХVI веке уникальный человек, коммунист, которого почитают в качестве святого и чей портрет висит в Ватикане, – англичанин Томас Мор.

Были другие опыты, но недостаточное понимание человеческой психологии делало их однобокими, существенно перекашивая в сторону подчинения человека обществу вплоть до полного его подавления. Некоторые как, например, знаменитый «Четвёртый сон Веры Павловны» из романа Чернышевского «Что делать?», страдали излишней механистичностью.

Неудивительно, что глубина проблем роста цивилизации, усугублённых кровавыми войнами и угнетениями, породила явление антиутопии. «Мы» Е. Замятина – классическая антиутопия, роман-предупреждение. После ужасов мировых войн говорить о светлом будущем стало почти неприлично. На этом фоне пророческая мощь и принципиальная новизна выстроенного Ефремовым здания особенно поражали. Ефремов сознательно полемизировал с мрачными прогнозами, утверждая творческую мощь человека и его способность выпутаться из грозных ловушек. Художник обязан показывать пути выхода из тупиков развития – таково было кредо учёного и писателя.

Французская газета «Трибун де насьон» через два года после публикации «Туманности Андромеды» писала о романе: «…Вероятно, впервые научная фантастика заинтересовалась самим человеком… «Туманность Андромеды» представляет и другой интерес. Из неё мы видим, какова цель человеческого существования после того, как исчезнет опасность войны и экономическая борьба. Это не химерические устои, а прозорливое провидение лучшего будущего».

О будущем до Ефремова писали многие, в том числе и с попытками детально описать жизнь людей отдалённого будущего. Например, Г. Уэллс или В. А. Обручев. Но, не говоря уж о невысокой научности таких попыток, связанной прежде всего с недостаточным уровнем науки того времени, все они обладали одной особенностью – описание производилось со стороны. Сам Ефремов так писал об этом: «…Я почувствовал, что могу уже что-то написать обо всё этом с определённой степенью реальности, то есть без ввода в действие простака, пионера или чудака-профессора, внезапно оказавшихся в обществе будущего. Мне хотелось взглянуть на мир будущего не извне, а изнутри».

Размышления о будущем обществе, о контакте с иными цивилизациями – внешне неожиданный скачок после «рассказов о необыкновенном» и исторической дилогии «Великая дуга». На самом деле всё закономерно. Ефремова интересовало прошлое, но не само по себе, а с точки зрения появления в нём ростков современного отношения к миру. В будущем же он надеялся увидеть эти ростки развившимися до своих предельных размеров. Братство людей, объединённых общим творческим поиском, преклонение перед красотой и героическая самоотверженность – вот что по крупицам искал писатель в прошлом, приветствовал в настоящем и провозвещал в будущем. Ручейки духа, сливающиеся в один могучий поток, – именно это занимало специалиста по мезозойской эре.

Это, конечно, не произвольная чудаческая филантропия учёного, уставшего от общения с пресмыкающимися. Закономерность обращения своего внимания к космосу Ефремов обосновал в статье «Космос и палеонтология», где наглядно показал глубокую связь этих, казалось бы, отдалённых друг от друга областей знания. Написание «Туманности Андромеды» стало результатом пытливой работы могучего интеллекта, сплавленного с напряжёнными духовными исканиями и хорошим практическим знанием людей и жизни.

«Час Быка» является одной из моих любимых книг. Он притягивает ощущением недосягаемого, глубокой социальной сатирой и непредвзятым взглядом на пороки общества, как-то слишком сильно похожего на то, которое было воспитано в XX веке и продолжило существовать в XXI. «Стрела Аримана» для нас столь же опасная тенденция, как и для обитателей фантастической планеты в фантастической книге. Не случайно действие романа отнесено в далёкое будущее, то есть и тормансиане, и Люди Эры Встретившихся Рук учились на ошибках нашего времени. В каком-то роде общество Торманса — потомки людей, сбежавших с родной земли — повторяет судьбу американских колонистов, которые сбежали от жестокости и мракобесия европейских законов, но принесли семена жестокости и мракобесия с собой и в новый дом. Указывается, что Торманс есть детище и «американского империализма», и «азиатского муравьиного лжесоциализма», то есть для полного понимания книги следует знать о политической и социальной обстановке в странах Земли на момент написания книги. Идеальным строем выведен коммунизм — как же иначе в стране, «строящей светлое коммунистическое будущее»? Но этот коммунизм разительно отличается от того, что предлагала КПСС. Он предполагает глубокую и всестороннюю перелепку дурных наклонностей в людской натуре к пользе для общества, превосходство духа над животной сутью, евгеническое очищение народов (тема, запретная в СССР!) и уважение ко всем культурам древних, как к добрым и злым учителям будущих поколений (тезис, противоречащий советскому курсу победоносной истории КПСС и неостановимого шествия прогресса, отрицающего ошибки прошлого). Потому книга оказалась запрещённой быстро и надолго. Но в эпоху «свободы слова», когда читать антиутопии стало можно и даже модно, урок «Часа Быка» оказался даже горше, чем прежде.

Тема прибытия или вторжения инопланетян — частый мотив в фантастике. Но в «Часе Быка» делается акцент на видении «прибывающей стороны», которая видит все несовершенства насельников и имеет действенные средства к улучшению их жизни. Эти эксперименты опасны как для гостей, так и для хозяев, и потому представителям Единого Человечества приходится решать сложные нравственные задачи каждый раз, когда им нужно общаться с тормансианами. Насколько это трудно, даёт понять сцена, где земляне вынуждены солгать и припугнуть правящую верхушку силовым возмездием. Тормансиане не способны пока понять, как можно жить безо лжи и не бояться смерти. И даже лучшие из них, полные благородных порывов, признают свою ущербность по отношению к наставникам. Здесь важно прочесть и мистическую составляющую — земляне используют силы Шакти и Тамаса, владеют энергией Кундалини и способны завораживать менее разумных существ одним своим внешним видом. Читатель находится в положении тормансианина, ибо для большинства из нас затронутые понятия — такие же тайны.

Иван Ефремов даёт читателю также задачу: когда вам предлагается шанс развиться лично и помочь обществу — что вы сделаете в первую очередь?

...В диалогах книги часто гораздо больше слов, чем ожидаешь от общения людей. Но здесь важно понимать, для чего сказано и с какими чувствами. На самом деле, мудрые и могущественные Человеки Будущего ещё многого не договаривают...

Силы Инферно, захватившие Торманс, жаждали крови нежданных врагов, но те не дали им и этой радости. Неправы будут те, кто скажет, что Фай Родис совершила самоубийство. В тексте даётся прозрачный намёк, что она осталась на Тормансе навсегда, сознательно отринув оковы физического тела и закладывая для будущих миссий к этой планете то, что поможет рукам жителей новой Земли и Торманса встретиться. Она была столь полна любви к живым созданиям, что не позволила никому из них запачкать себя и погубить душу причинением вреда эволюционно высшему существу. Подобным же самопожертвованием выглядит уход другой женщины Земли в глубины простонародья Торманса: она увидела в этом возможность реализовать миссию лучше, нежели искать понимания у владык или отступить вовсе. Ведь общество «кжи» уже получило импульс, который может обернуться кровавой революцией и новым витком инферно, который разрушил бы память о миссии землян.

Книга заслуживает наивысшей оценки.

Впервые я познакомился с этой вещью в издании «Молодой гвардии» 1956 года. Хорошо помню этот солидный потрепанный том с пожелтевшими страницами, черно-белые иллюстрации, большое количество поясняющих сносок в тексте. Могу сказать теперь, что повесть читается с одинаковым интересом и в двадцать и в сорок лет. И этому совсем не мешает то обстоятельство, что, как справедливо заметил А. Урбан, «герои этих повестей не становятся личностями в полном смысле слова. Они еще растворены в истории, в обобщенных социальных определениях».

Главное ощущение, с которым у меня ассоциируется «Путешествие Баурджеда» можно охарактеризовать словом «погружение», полное мысленное погружение в описываемый мир. Вообще, это сильнейшая сторона ефремовской прозы, основанная на глубоком понимании предмета, – убедительность художественного вымысла, обращенного как в будущее, так и в прошлое. Основная масса людей знакома с Древним Египтом, в основном, по пирамидам, которых, как говорят, боится само время, и по раскопанным памятникам. Но на страницах этой книги прошлое буквально оживает, облекаются плотью жители Древнего Царства, и читатель просто не может не сопереживать их судьбе. Этот удивительный и жестокий мир зверобогов похож на сказку и, однако, (поразительно!) в действительности таковой не является. В самом деле, поразительно, что столь развитая (и столь же эклектичная) культура существовала в эпоху за полторы-две тысячи лет до полумифической троянской войны. Древность Египта внушает уважение.

Конечно, большое мастерство проявляет Ефремов в описании природы Красного моря. Действительно чудесны подводные сады, впервые в жизни наблюдаемые путешественниками. А впоследствии в «Лезвии бритвы» Витаркананда скажет Даяраму о том, что художник не в силах создать что-либо более совершенное, чем творение природы. Но, может быть самое главное, что Ефремову удается, хотя и несколько сдержанно, передать чувства людей, встречающих неведомое (кстати говоря, это главнейший мотив всей фантастической литературы), трудную и порой суровую радость первооткрывателя. Именно такого рода переживаний крайне не хватает типовому клиповому сознанию современности, жителям городов, как правило, путешествующих лишь на курорты.

Подобно тому, как герои «Туманности Андромеды» стремятся проникнуть в глубины Галактики, Баурджед со своими спутниками проникает в неизведанное море — спираль экспансии человеческого духа и разума раскручивается в пространстве и времени, часто неосознаваемая самими носителями этого духа. (Кстати, один египетский вельможа в повести говорит своему сыну: «Мальчик, ты не знаешь, что из нашей страны некуда убежать». Не так ли и мы все сейчас не можем «убежать» с нашей Земли, даже если бы очень захотели?) Довольно часто используемый термин «историческая фантастика», думается мне, не вполне подходит для произведений Ефремова, во всяком случае, он далеко не полностью раскрывает их специфику. Тем более что Ефремов, насколько возможно, придерживается исторических фактов (и сам Баурджед лицо как будто исторически реальное). Его исторические романы это, скорее, целостный концептуальный взгляд нашего современника, обращенный в прошлое, иначе говоря, вверх по течению «реки времени», дополненный художественной фантазией. Вместе с упомянутой обобщенностью, а значит и емкостью, образов это создает особую, может быть, неподражаемую «ефремовскую» атмосферу. Таким образом утверждается важная для творчества Ефремова идея исторической общности человечества и далее, в «Туманности Андромеды» и «Сердце Змеи» — общности разума во вселенной. Этой же цели служит и некоторая, по-видимому, сознательная идеализация героев «Путешествия Баурджеда», придание им черт современного человека. А с другой стороны река времени символизирует вектор развития земной цивилизации от деспотизма к свободе, от варварства к культуре, от мифологического сознания к диалектическому мышлению и, кто знает, от древних царств к Эпохе Кольца.

Перечитывая роман, я не только сожалею, что такого будущего мне никогда не увидеть, но и о том, что в СССР и постсоветской России победила, к сожалению, линия Стругацких — под видом фантастики (которой, кстати, у Стругацких особо и нет) критиковать режим (получая от него деньги, правда, не брезгуя) и выискивать в человеке дерьмо, выдавая его за правду. Ефремова же интересовал человек возвышенный, человек преображённый.

Роман пересказывать нет смысла, тем, кто его будет читать, надо знать одно — это другие люди, те, которыми мы могли бы быть, если бы не бесконечная гонка за богатством, которое оплачено миллиардами несчастных. Это другие люди, другой язык и т. п. Там не будет бесконечных переливаний о том, какие все плохие, и есть кучка хороших интеллигентов, которых никто не понимает и не платит им за то, что они хорошие. Тут будет стремление к познанию, к бесконечности космоса, а у автора — стремление выстроить свой мир, который ему удался, мир подлинно творческих людей, а не дебилоидов, ждущих новый смартфон с закруглёнными углами...

Оценка — 10

Как и «Туманность Андромеды», «Час Быка» — литературный эксперимент. Источник идеи написания именно такого романа именно в такой форме Иван Ефремов не скрывает — символистская проза начала ХХ века. В «Часе Быка» в позднесоветский контекст перенесены повествовательные принципы Дмитрия Мережковского, Федора Сологуба, Ежи Жулавского и других, вплоть до первопроходца этого типа литературы, Эдуарда Бульвер-Литтона.

Я в небольшой заметке не буду касаться философской составляющей «Часа Быка», не стану анализировать романную, сюжетную часть книги. Они очень сложны, интересны, противоречивы и заслуживают никак не менее, чем полноценной монографии (может быть, превышающей по размеру сам «Час Быка»). Я хочу сказать лишь о литературной специфике этой книги Ивана Ефремова.

Мне кажется, «Часу Быка» повредила именно литературность. Если «Туманность Андромеды» литературности полностью лишена, выверена до абсолютной стерильности, то в «Часе Быка» есть и яркие образы героев, и нетрививальные сюжетные повороты, и впечатляющие пейзажи, словом, то, что создаёт роман в классическом смысле слова. Я понимаю, что после публикации в «Технике-Молодёжи» краткой, динамичной версии «Часа Быка» Ефремову было жалко упрощать и выглаживать отличный текст, выбрасывать из полномасштабного варианта яркие детали и впечатляющие эпизоды. Но в результате «Час Быка» завис между беллетризированным философским трактатом и интеллектуально-приключенческой научной фантастикой. Это не пошло на пользу интереснейшему трактату и повредило динамизму приключений. Всё-таки, «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань», чем-то надо было поступиться.

Тем не менее, эта неудачная книга хороша. Да, она разваливается на неравноценные части, подряд её читать невыносимо трудно или вообще невозможно. Но зато её приятно перечитывать, открывая на определённых главах и эпизодах. Огромное наслаждение испытываешь, следя за ходом рассуждений Ивана Ефремова или вглядываясь в захватывающие картины, рисуемые этим большим художником.

Да, эксперимент не удался. Однако книга получилась замечательная. «Час Быка» уже сейчас спокойно вышел из рамок советской литературы — в нём нет никакой специфической советскости. Советская литература умерла, а «Час Быка» продолжает жить, тревожить, раздражать и восхищать своих читателей.

Всегда найдутся те, кому «Час Быка» не нравится. Это нормально — книга очень сложна, далеко не всем интересна её проблематика, да и экспериментальность тоже сужает круг почитателей «Часа Быка». Это ни хорошо ни плохо, потому что нельзя нравиться всем. Но всегда будут читатели, бесконечно благодарные Ивану Ефремову за эту книгу. Я отношусь к числу благодарных.

Прежде всего, это — не совсем фантастический роман. Это — многогранный и очень интересный философский трактат о пути развития цивилизации. Если Оруэлл показывает, как НЕ НАДО, то Ефремов вполне логично и убедительно показывает выходы из тупика.

Прорваться через дидактичность и некоторое многословие — и порция отменной закуски для ума обеспечена.

Особенно понравилось рассуждение об инферно (пути страданий) и Стреле Аримана — признаке деградации, когда вроде бы правильные действия ухудшают ситуацию.

Тем, кому нравится философская фантастика и книги М.Веллера вроде «Кассандры» — читать однозначно.

По видимому, Ефремов наряду с Л.Гумилевым — последние ученые России энциклопедического уровня. Респект и светлая память!

Безусловно, классика. Пусть в головах с тех пор произошел переворот, ценности книги это не уменьшает. Пусть Лейнстер трезвее оценивал ситуацию, но Ефремов оставил нам точку опоры, маяк, который позволяет верить, что люди еще найдут силы подняться к космическим высотам духа.

К этому произведению у меня особое отношение. Вероятно, это был первый рассказ (повесть) Ивана Ефремова, который я прочитал от начала до конца. Мне тогда было лет 12-13. В то время меня «страшно» интересовали темы космоса, пришельцев, невероятных чужих миров и проч. Мне казалось (хотя тогда я это отчетливо не формулировал), что разумные и неразумные существа этих миров могут быть какими угодно причудливыми, даже похожими «на блеск текущей воды», как пелось в одной песне (в ТВ-программе «Этот фантастический мир»). Мне и моим приятелям тогда (в эпоху отсутствия интернета :) нравилось фантазировать на эту тему. Поначалу эта повесть не казалась мне очень интересной, за исключением момента встречи кораблей с цунами. Но затем я дошел до авторской аргументации антропоморфности разумной жизни и, помню, был просто поражен (даже не подберу другого слова). Это, правда, было детское, во многом, впечатление – как будто кто-то объяснил (разоблачил) чудо, но так, что это объяснение оказалось намного интересней самого чуда. Думаю, именно со «Звездных кораблей» началась моя любовь к НФ. Тогда же, наверное, читая описание изображения человека иного мира, я начал улавливать и ефремовский эпический стиль и пафос его идей. И тогда же у меня возник определенный интерес к палеонтологии (и вообще к науке как методу познания мира), которая представлялась мне тоже чем-то вроде НФ-творчества.

Позже я оценил изящество и продуманность НФ-гипотезы, высказанной Ефремовым. Из разбитого танка времен второй мировой войны мысль писателя устремляется на десятки миллионов лет назад – в эпоху динозавров и одновременно воспаряет к звездам. Но воспаряет не просто, как говорят, на крыльях мечты, но и на основе правдоподобных (не мнимо научных) предположений. Органично соединяя «бытовые» детали и космические мотивы, Ефремов сумел таким образом великолепно передать радость присутствия и открытия неведомого. А ведь за это, прежде всего, мы и ценим НФ (по крайней мере, в её «классическом» варианте) . Как писал А.Ф. Бритиков: «Научно-фантастический вымысел удовлетворяет неуёмную жажду исследования неведомого, отвечает жизненно важному, врождённому поисковому инстинкту человека».

Несмотря на некоторую схематичность героев, «Звездные корабли» — пример выдающегося научно-фантастического и научно-философского творчества.

Ефремов — философ. Ефремов — палеонтолог. Ефремов — космолог. И, в первую очередь, Ефремов — учёный.

В повести «Звёздные корабли» все эти ипостаси автора слились воедино и явили перед читателем всю глубину таланта Ивана Антоновича. Причём, эта повесть не так масштабна, как скажем, «Туманность Андромеды», но она не менее глубокая, как научно, так и философски.

Фабула произведения состоит в том, что один китайский учёный обнаружил при раскопках скелет динозавра, в костях которого были обнаружены отверстия, как от какого-то оружия. Над разгадкой этого сенсационного открытия продолжают биться двое советских учёных и появляются доказательства того, что во времена динозавров нашу планету посетили пришельцы и именно их оружие было использовано против древних ящеров. Но откуда пришельцы и каковы были их цели?

Традиционно у Ефремова подлинные научные факты перемежаются с философскими размышлениями о космосе и, самое главное, о том, какой должна быть наука и её жрецы — учёные. Мысль о палеоконтакте, как мне кажется, из произведений Ефремова перекочевала во многие околонаучные издания и стала одной из краеугольных в псевдонауке уфологии.

А ещё Ефремов большое внимание уделяет этике в науке и морально-нравственному облику учёных через диалоги двух друзей, работающих в смежных научных отраслях. Вместе с персонажами автор ищет способы сделать науку доступной для большинства, чтобы она стояла на службе у человечества и научные знания расширялись бы по экспоненте, захватывая всё новые отрасли знаний, увлекая всё большее количество последователей. Этим произведением Ефремов популяризирует науку и за это, наверное, его произведения находят так много почитателей по всему миру.

Очень знаковое произведение, с которого я начал своё знакомство с творчеством Ефремова. Поэтому если вы ещё не читали этого автора, а объëм «Туманности Андромеды» или «Часа быка» пока ещё смущает, то смело приступайте к чтению «Звёздных кораблей». Повесть относится к разряду тех произведений, которые обогатят каждого читателя и расширят представление об окружающем мире, как с точки зрения фантастики, так и с точки зрения науки.

Бесконечный космос и пылинка человечества в нём...

Наверное это одна из самых мощных коммунистических утопий середины прошлого столетия. И конечно нынешнее прочтение (перечтение) романа «Туманность Андромеды» значительно отличается от первого его прочтения. Ибо было мне тогда порядка полутора десятков лет и конечно на первом месте стояли космические приключения «Тантры», а также картины устройства Вселенной и нашей Галактики, описание мира звёзд, а также все эти мечты о Великом Кольце разумных миров. А детальные и тщательные описания мира коммунистического будущего человечества пробегались глазами если не диагонально, то всё-таки с меньшим вниманием и интересом — 15-летнему пацану конечно были интересней приключения и подвиги, ну и космическая романтика.

Теперь же эта книга была прочитана с ровным и не ослабевающим вниманием. И хотя конечно же многочисленные диалоги, посредством которых автор подробнейшим образом изложил читателям весь коммунистический быт, а также социальное (наверное о государственном нет смысла говорить, ибо получается, что в романе человечество едино и государств больше нет) устройство мира землян, механизм управления обществом и все прочие детали. А также погрузил в историю развития человечества, которую оно прошло начиная с наших дней и заканчивая описываемой эрой Великого Кольца. Кстати сказать, Ефремов не пытается как-то датировать описываемое в романе время и оставляет читателям возможность вволю пофантазировать на эту тему.

Роман издан в 1957 году, т. е. ещё в докосмическую эпоху, однако многое в книге предугадано достаточно точно — например, искусственные спутники Земли и космические орбитальные станции. Конечно, какие-то книжные моменты в нынешнее время воспринимаются с улыбкой — мощность вычислительных машин зависит от их размера, межзвёздные корабли стартуют непосредственно с Земли, хотя планетолёты имеются и проще (и выгоднее) было бы стартовать с орбиты, ну и разные другие моменты. Забавно автор переназывает звёзды разных типов и классов — «железной» звездой именуется скорее всего нейтронная звезда (или выгоревший и остывший белый карлик), звёзды класса «Э» — это чёрные дыры, ну и так далее. Однако по меркам середины 50-х космогонически книга написана без явных огрехов (насколько я могу судить как неспециалист).

Вообще роман очень оптимистичный и жизнеутверждающий, и во время чтения и после окончания оного настроение практически на порядок выше обычного ровного состояния. И конечно жаль, что ныне все эти мечтания канули в Лету и подёрнулись прахом и пеплом. Хотя… сами мечтания-то вовсе не смешные, и если человечество не наглупит по-крупному и не сотрёт само себя с лика земного, то у него есть шансы выстроить-таки более-менее благополучное общество. Надеюсь, что есть шансы...

В этой книге есть ВСЕ, о чем хотя бы раз в жизни задумывался человек, способный размышлять и чувствовать... Разнообразие как-бы невзначай затронутых тем с попаданием точно в десятку просто поражает. Причем все личные наблюдения и мысли автора мастерски вплетены в интереснейшую и абсолютно, по тем временам, новаторскую сюжетную концепцию. Иногда с трудом верится, что книга написана 50 лет назад, а не на прошлой неделе! Наверное, это и есть отличительная черта произведений «вечноживущих» и гениальных... Но в случае с «Лезвием Бритвы», гениальность эта не производит впечатление какого-то нечеловеческого абсолюта! Наоборот — человечность автора, его близость к жизни с ее поисками, ошибками и стремлением к красоте делает «Лезвие бритвы», подобно великому творению Даярама Рамамурти, понятным и близким каждому почти на уровне подсознания! С чем-то можно спорить, с чем-то соглашаться, но остаться равнодушным — не получится. Обязательно к прочтению каждому культурному человеку. Причем прелесть после перечитывания спустя годы будет только усиливаться)

Я читал Туманность в журнале «Техника молодёжи». Тогда это была сплошная экзотика ... я даже несколько раз перечитывал номер звездной системы Б-7336-С+87-А так это казалось мне важным :)) Думаю что сегодняшним читателям понять наши тогдашние чувства невозможно, ведь мы верили и в возможность построения справедливого общества и возможнось (скорую) полётов к другим галактикам ... чудесное было время ... время веры в светлое будущее. Будет ли ещё когда либо такое чудесное время? А хотелось бы :))

Первый роман, который я прочитал у Ефремова. Впечатление оставил невообразимое. Есть книги, прочтение которых не только дает пищу для размышлений, но и помогает человеку формировать себя. Они служат своеобразными вехами на жизненном пути. «Час Быка» — одна из них.

Очень сильное произведение