Много лет собиралась взяться за этот роман, и всегда останавливалась, боясь, что будет тяжеловесно, тягостно и скучно, ждала такой суровой однообразной прозы. Все не так оказалось, «Буранный полустанок» — это не один роман, а как сказки Гауфа, множество разнообразных историй из разных времен, которые цепляются одна за другую, и при этом удивительно не похожи, и по стилю, и по сюжету. Аркой служит один день из жизни героя — Буранного Едигея, железнодорожника на маленьком разъезде в Казахстане, который везет хоронить своего старого друга на старинное кладбище. Вся история текущего момента — это история этого одного дня, но Айтматов не Джойс (слава богу), нет никакого бесконечного растягивания или технических экспериментов с формой. Просто в рамках одного дня, отходя здесь и там на шаг от сюжета, автор попутно рассказывает множество других историй — и о жизни Едигея, и об этих местах. Айтматов забирается достаточно далеко назад во времени, до Чингисхана или дальше, но у него нет цели дать какой-то специальный исторический экскурс. Читать этот роман — все равно что путешествовать по конкретному региону с другом, который его знает и любит: где-то он расскажет старую легенду из этих мест, где-то исторический факт, где-то — историю из жизни своих дедушек и бабушек — и так складывается многомерная картина, такой портрет местности не только в пространстве, но и во времени.

Пожалуй, выбивается из общего ряда (и, откровенно говоря, кажется мне совершенно лишней) только линия с пришельцами. Она слишком надуманная и подспудно-моралистичная, как бы показывает, что сильные мира сего совсем ничего не стоят, это мелкие трусливые душонки, причем со всех сторон земного шара, не то что наши или американцы чем-то хуже, а действительно с такими правителями нет надежды. Хотя прямо это и не говорится, но, думаю, читателям всем понятно, и вся история с контактом — на самом деле об этом.

Зато если опуститься с небес на землю, надежды гораздо больше. Несмотря на то, что роман идет на довольно ровной ноте, без резких перепадов вверх и вниз — они, конечно, есть, но прелесть именно в том, что в нем не одна история, а много. И за тяжелой или ужасной историей следует другая, которая, конечно, ничего не искупает, но показывает новый поворот, на котором все-таки открывается будущее, и жизнь продолжается. Да, сюжет касается небольшого числа персонажей — обитателей этого затерянного в степях железнодорожного разъезда, но ни у кого из них жизнь не была какой-то легкой или предсказуемой, и таких судьбоносных поворотов, падений и радостей, у каждого достаточно. Несмотря на отдаленность, всех цепляет непростая судьба страны, и война, и репрессии, и оттепель, но и без этого достаточно своих, внутренних причин, чтобы качаться на весах жизни, то вверх, то вниз.

В этом главная прелесть романа: без малейшего морализаторства и отвлеченных рассуждений, за счет множества разных историй, и далеких, и близких к основной линии повествования, за счет того, как показывается с разных сторон мир небольшого числа обитателей полустанка — создается это ощущение продолжающейся жизни, в которой нет никакой конечной точки, ни вверх, ни вниз. Маленькая вставная новелла про белое облако Чингисхана является хорошей иллюстрацией тому, как сделан весь роман: провал и смерть двух героев, пошедших против запрета хана, в неожиданном сочетании с давним предсказанием останавливает великую армию и спасает от завоевания Европу, и при этом их собственное существование тоже как бы продолжается, у истории нет никакого конца, потому что мы, русские, уже по своей истории знаем, что там было дальше. Эта удивительная связанность событий, малых и больших, связанность в обе стороны, удивительно тщательно сделанный узор из таких историй, в котором первый контакт человечества с пришельцами достоверно связан с похоронами старого железнодорожника.

Последний роман былого властителя умов. Чувствуется, что написан глубоко пожилым, усталым человеком, наполнен пространным морализаторством, очень тоскливый и тягучий.

В горах Тянь-Шаня переживает свою осень снежный барс, а где-то недалеко, среди людей, человек Арсен страдает от одиночества и потери жизненных ориентиров. Главный герой, вполне молодой ещё человек, рассуждает и говорит как брюзгливый старец, который прожил долгую жизнь и устал от неё. Книга полна рассуждений о жизни, о падении нравов, о переменах, которые всегда к худшему, и так далее, и тому подобное. Собственно и книга то по большому счёту именно о падении нравов и о человеческой осени. Во многих эпизодах поступки главного героя абсолютно непонятны, нелогичны, а местами даже абсурдны. Что-то можно списать на отличный от нашего восточный менталитет, ну а что-то объяснить попросту нечем, если только творческим кризисом автора. Несмотря на то, что роман весьма небольшой, идёт он тяжело и долго, с ним прямо-таки приходится бороться.

Совершенно не обязательная к прочтению, на мой взгляд, книга.

Глубокая и проникновенная вещь.

Повесть о послевоенных годах первой мировой войны. О том, что с приходом к власти большевиков, стали открываться школы в самых отдаленных селах и деревнях. О том, как это тяжело давалось и учителям, и жителям деревни, которые не особо понимали зачем им учиться писать и читать. А дети должны были помогать по хоз-ву, а не тратить время на всякую ерунду.

То, что сейчас воспринимается само собой разумеющимся, тогда было не так.

Нужно сказать фильм, снятый по этому произведению режиссёром Андреем Михалковым-Кончаловским, на мой взгляд, полностью передал атмосферу повести.

Не могу сказать, что обязательно к прочтению, но я не пожалел, что прочел.

Ну, я скажу банальность, повторив за сотнями рецензентов: одна из лучших историй любви в мировой литературе. Пронзительная, поэтичная, жестокая история любви на фоне грандиозных социальных катаклизмов.

Бескомпромиссность Чингиза Айтматова в показе и анализе человеческих чувств беспримерны в советской литературе. И, разумеется, «Джамиля» легко выходит за рамки советской литературы. Эта повесть — артефакт мировой культуры. Не удивительна непроходящая любовь всех без исключения не-европейских читателей к повести Айтматова и многочисленные экранизации. Впрочем, в ГДР «Джамиля» тоже была культовой книгой и бестселлером, да и в СССР читалась многими и многими.

Интересно, что в сюжетной основе «Джамили» лежит первый психологический роман европейской литературы, написаный аж в 17 веке — «Принцесса Клевская» мадам де Лафайет. Айтматов взял композиционную основу этого шедевра и вступил с ней в спор, развив, усилив и изменив ход действия, сохранив эмоциональный фундамент и создав свой собственный шедевр.

Да, это золотой фонд мировой литературы. Да, это шедевр.

Мощное, динамичное повествование о психологической дуэли двух мужчин, юноши и альфа-самца. В подтексте, как всегда, борьба за женщину.

Написано, как всегда у раннего Айтматова, сильно и кратко, без лишних деталей и несущественных подробностей, но с очень глубоким проникновением в самую суть человеческих отношений. Вся социальность в «Верблюжьем глазе» поверхностная и неважная для понимания этой новеллы. Это самец, матёрый вожак стаи, пытается сломать молодого конкурента, не допустить реального соперничества, а не просто тракторист издевается над вчерашним школьником.

Программное произведение, явно задуманное как веха советской литературы. И, вроде бы, роман соответствует расставленным вешкам. Здесь есть и философия, и теология, и психология, и социалистический реализм. И. будь он написан в пятидесятые-шестидесятые годы, значимость его была бы сродни «Мастеру и Маргарите».

Но это перестроечное произведение. Со всеми вытекающими — от зарисовок собиральщиков конопли до партократических палок в колеса экономическому развитию.

Раздел страстей по Авдею — самый живой. Но зачем очередная беллетристика кльминации евангелия. Тем более, что она вполне каноническая и непрофессиональная. Не назвали иудеи Иисуса Христом — это позднее греческое имя (тот же булгаковский Иешуа, аналогия с которым видна сразу — куда более качественный с разных точек зрения текст).

Разделы про разных персонажей (волки, Авдей, седьмой, Бостон, Иисус) сюжетно сшиты, но достаточно грубо. Если уже брать тему волков, то у Джека Лондона (Белый Клык) эти переходы показательно выше (сначала люди, потом волки с акцентом на волчицу плавно переходят в жищнебедствия волчонка).

Роман Айтматова даже поначалу чуть ли канонизировали наряду с фильмом «Покаяние» — разгоралась перестройка. Но дальше оно таки отошло немножко вглубь, Конечно, его не забыли, но заслонили другими.

« Когда падают горы» — последнее произведение великого писателя.

Кризис — именно так можно описать произведение. Слог писателя в нем на удивление прост, в отличии от его более ранних произведений, сюжет же трагичен. Повествование же начинается с описания барсов — диких зверей, практически изведшихся в горах. Главный герой, Арсен, неудачливо переживает переход к рыночной экономике, и размолвку с возлюбленной. Напиваясь в стельку в баре, он рассуждает об опустившихся нравах, превращении оперной дивы в очередную эстрадную певичку.

На том и построена часть произведения. Падение ценностей, падение нравов, опустошение. « Когда падают горы» — оттуда и название произведение. « Вечная невеста» — второе название книги, берущее название из древней легенды о несчастной любви двух молодых сердец. Так и Арсен ищет любви, забывая старую возлюбленную, встретив Элес — челночницу, но образованную женщину.

Тут же открывается и другая сторона произведения. За огромные деньги ведут охоту на барсов, а с другой стороны — иностранцев хотят взять в заложники, требуя огромный выкуп. Арсен гибнет вместе с барсами, пытаясь защитить и охотников, и одноклассника, и барсов. Концовка немного невнятна, скорометная любовь Элес выливается в драму, в которой согнутая горем Элес хочет уйти в монастырь, но мечтая о том об их с Арсеном ребёнке.

Книга написана в середине двухтысячных, перенося читателя во все концы ныне глобальной географии, пронизана народными легендами, а заканчивается рассказом « убить — не убить», написанного Арсеном о годах Второй Мировой войны. Так и Арсен едва не убил соперника, но встретил Элес. « Не убей» , — просила мать, а поезд стучал по рельсам. А начиналось все высоко в Тянь-Шанских горах.

« И дольше века длится день» — другое название произведения, не менее также отражающее его содержание. Эти строки взяты из стихотворения Пастернака , а Айтматов и описывает как тянется тягучий день, полный самого века. Так говорил Айтматов:

«Человечество едино в Гомере, Данте, Шекспире, Гёте, Пушкине, Толстом, Достоевском, Бальзаке, Шолохове, Фолкнере, Гарсиа Маркесе и тд… Поэты, как мосты пролегают на нашем жизненном пути. Это мосты мысли и духа… Современное мышление человечества , в том числе и художественное, было бы невозможно без той пронзительной тоски по идеалу, которая, по словам Белинского, возжигается высшею идею в творчестве великих художников, становясь символом веры в неизбежность прекрасной жизни, совершенного человека, ибо он обязан и должен быть счастливым. Для того он и рождён».

Его литература проникнута гуманизмом, человечностью, как и стремился к тому автор. « И дольше века длится день» принадлежит к значимым произведениям Айтматова, оно нелёгкое, сложное, многослойное. Айтматов описывает быт степей, Едигей всю жизнь прожил в труднодоступном месте, на станке. И теперь он едет хоронить своего друга. Читателю представляется описание тяжелого длинного дня сильных и мужественных людей. В этом горестном дне рассказывается и про жизнь Едигея и его семьи, и про жизнь друга с семьей, заселившихся чуть позже.

Книга пронизана легендами и мифами Азии. Один из них про манкурта, попавшего в плен и потерявшего разум от пыток. Он не помнил больше ни себя, ни родителей, будучи способным делать лишь животную работу. И только мать все видит в нем сына и человека. Он же по приказу и со страха пронзает ее сердце стрелой: « Белая птица быстро полетела рядом с человеком, крича ему в том грохоте и светопреставлении :

-Чей ты? Как твоё имя? Вспомни своё имя! Твой отец — Доненбай, Доненбай..». И долго ещё разносился ее голос в сомкнувшейся тьме»

Айтматов не упоминает кровавыми страницы истории и войн, ещё со времён Чингисхана, когда реки были наполнены кровью всех побеждённых : детей, женщин , стариков. То были битвы, где пленных презирали, убивали или обращали в рабство. Так и Чингисхан был известен свирепостью, жестокостью и дисциплиной в походах. Таковыми бои были и века дальше.

Айтматов осуждает бесчеловечное обращение, пытки и рабство. Не только в родных землях, но и на всей планете, с ее страшной историей:

« Это страшная фантастика реальности — муки человека, которого истязают, убивают лишь за то, что он не хочет быть рабом. За то, что он захотел быть человеком. И столь же страшная фантастика — торжество нелюдей, которые мучают, убивают. У этой « фантастики» немало имён : апартеид, расизм, колониализм… Но есть и одно общее — империализм».

Подобным вещам нет оправдания. Им не место в нашем обществе, в благополучном, равном и гуманном социуме.

Легенда о сгоревшем манкурте, который потерял свои разум от пыток, повествует о самосознании, любви к матери и отцу.

Едигей, старый Едигей, едящий хоронить своего единственного соседа и друга, размышляет о том же. Вот строятся железные дорогие, поезда.. Космодромы. А вон там старое кладбище.

И нужно помнить. Сохранить предания, легенды, сохранить лучшее, беря с собой их в поезда, самолёты и космодромы.

Вымышленные космонавты самовольно уезжают в космос, к звёздам и дальним планетам. Тут уже фантастика, но Айтматов не концентрируется на ней, они лишь дополняющий яркий сказочный штрих повествования.

В повести говорится и о Едигее, жёнах и детях его самого и его соседа. В книге поднято много тем и преданий. И все они — стремление писателя рассказать о сердце человека, жестокости, любви и гуманности. Длинная повесть длинного дня на века.

Первый учитель — это роман о становлении образования в далеких кыргызских местностях, роман о далеких минувших днях. Айтматов описывает непонимание людей, почему они и их дети должны ходить в школу. У них итак море забот, работы , нужна помощь по хозяйству.

Молодой учитель-коммунист открывает небольшую школу в сарае, куда должны ходить дети. Дуйшен и сам не слишком образован и полуграмотен, но он пытается научить чему-то детей. Маленькая Алтынай, способная ученица, насильно выдаётся замуж нелюбимыми дядей и тётей в пятнадцать лет. Таковы обычаи. Дуйшен противостоит ее браку, и отправляет учиться в столицу. Алтынай становится профессором, ездит в Москву, и все село ею гордится. Дуйшен же так и остался безвестным учителем, над которым смеялись и за полуграмотность и за то, как он вообще чему-то смог обучить детей.

Повесть о тех днях, когда свет и образование дарили надежду и рассеивали мрак. И о тех, кто остался позабыт в самом фундаменте.

« Джамиля» — одно из знаменитых произведений Айтматова, хорошо известное также и зарубежному читателю. « Лучшая повесть о любви» -так говорят о « Джамиле». Я не могу назвать этот рассказ своим любимым произведением Айтматова; в нем описываются тяжелые годы Второй Мировой войны , горе и тяжесть омрачают в нем счастье героев. Джамиля — очень сильная девушка, ушедшая от нелюбимого и неуважавшего ее мужа, полюбившая калеку. Вот и видит читатель образ двух держащихся за руку лиц, ушедших строить новую и лучшую главу жизни.. Но мы ничего не знаем о них и их судьбе в дальнейшем.

Из публицистики Айтматова : «И подлинно современная литература, призванная помочь сделать правильный выбор человечеству и отдельному человеку, тогда лишь может надеяться, что выполнит свою миссию, если поднимется на высший уровень нравственно-философского и художественного мышления».

Вот и герои следуют зову своего сердца и любви, а мы, читатели, восхищаемся силой их духа и черпаем надежду и силу из их истории.

Потрясающий роман. Протяжно-трагический, пессимистичный, многослойный и очень глубокий. Фантастическая линия про космонавтов и столкновение с иной цивилизацией — лишь скромный и не очень необходимый штрих к двум важнейшим сюжетным линиям.

Первая — уставший, почти разбитый старик по имени Едигей пытается по всем правилам и традициям похоронить своего давнего друга, с которым он работал тридцать лет вместе. Столкновение поколений, тоска по ушедшему, страх, безысходность — это самая грустная и щемящая сердце часть истории.

Основная же часть романа посвящена жизни Едигея в сарозекских степях Казахстана с 1945 по 1953 год. Описание быта, переживаний героя, трагическая история его неожиданной любви к вдове, описание затерянного в песках полустанка Боранлы-Буранного — всё это проникнуто такой силы поэтической мощью, что читать без отклика может только предельный сухарь.

Любого переживательного человека эта книга буквально разорвёт на шматы.

Невероятные впечатления, классика, в список обязательной литературы всем, кто любит правдивые, откровенные, душевные книги.

Простите!

Простите, пожалуйста, меня, маленького Povlastnich! Да простит меня автор и все фанаты «классики«! Хотите щадить свои чувства — не читайте дальше. Я предупредил. Да и вообще, это моё личное мнение. Да вообще нахрен всё, прощать не надо. Отвяжитесь от моего мозга и перестаньте его выносить, долбая, что классику не критикуют и, раз она мне не понравилась, я ещё не дорос.

Ну, так вот, мне не понравилось. Нет, не совсем так. Начну от обратного. Эту книгу нам посоветовали в школе в качестве необязательного внеклассного чтения, как пример «магического реализма». Нам тогда было лет 16 и, видимо, преподавательница решила, что тема анаши нам близка и «Плаха» зайдёт лучше, чем Маркес с латиноамериканскими или Булгаков с советскими реалиями (я вырос в Чехии, тут своя подборка «классики»).

Образы — потрясающие, особенно те, где кто-нибудь страдает и полностью беспомощен. С любовным садизмом выписаны избиения Авдия, жуткий расстрел стаи сайгаков, метания волков в поисках детей, гнев и безнадёжность Бостона. Целый ворох страданий, в общем. Страдают персонажи, страдал Povlastnich, насчёт автора — не знаю.

Э-э-э...я хотел написать больше, но больше мне ничего не приходит на ум. Вообще, мне не очень ясен посыл автора. С одной стороны, здесь явная критика советского строя — во-первых, партийных интриг, во-вторых, экологических последствий грандиозного советского миссионерства. Второе есть гут, поскольку, ИМХО, мы вообще слишком много внимания уделяем злу репрессий и политики и мало — экологическим трагедиям (повторюсь — это моё личное мнение). Да только в книге нет НИ ОДНОГО персонажа, который встаёт на сторону тех же сайгаков, пусть даже без успеха! Только Авдий, беспомощный юродивый, заранее обречённый на поражение, что автор постоянно подчёркивает! (Опять же, ИМХО) В чём смысл этих ужасных, апокалиптичных картин? Почему хорошим тоном считается оскорблять ту же Грету Тунберг или Алберта Гора, и в то же время восхищаться «смелостью» автора «Плахи»? Нет, я не вещаю, я и в самом деле не понимаю.

И так — со всеми идейными моментами. Пример: вроде бы автор критикует советскую антирелигиозность и «бездуховность», но не предлагает никакого позитивного образа. Авдий — сорри, это не то, это тот же хиппарь, растафариан, только вместо травы его вставляют праздные мечты, он полностью в отрыве от реальности и потому не может ничего в ней изменить, мне доводилось встречать таких и в жизни они мне ещё менее симпатичны, чем в книге. Меня не оставляла мысль, что лучше бы ему тоже обкуриться...простите, намазаться, чем идти на заранее проигрышный бой.

Остальные сюжетные линии уже не хочется описывать. Опять же, простите, может, у вас десять жизней, но у Povlastnich она только одна. Волки прикольные, но так же беспомощны. Линия Бостона также апокалиптична.

Тех, кто сейчас ненавидит мой отзыв и меня лично за посягательство на «святое», я хочу спросить — что Вы из этой книги взяли для себя лично? Я вот не почувствовал себя лучшим человеком, она не обогатила мой внутренний мир. Повторюсь — образы мощные, но идейный посыл остался для меня тайной, и никто из героев не вызвал симпатий, кроме волков.

Я выскажу крамольную мысль: автор выписал страх — может быть, личный, может быть, общественный — перед неизвестным будущим, в котором нам придётся нести ответственность перед настоящим и сражаться со злом. Я родился уже в 1990 году, но память предков говорит, что в 80-х годах такие настроения господствовали, да и по фантастике тех лет это хорошо видно.

Только вот в книге никто эту ответственность не принимает. А жаль. Язык и фантазия автора великолепны, его слово звучит. За них — 5 баллов.

Чтобы не брызжать слюной сверх меры: всё же Плаха и Полустанок заинтересовали меня яркостью образов настолько, что я прочитал и повести Айтматова, где меньше политики и больше фольклора и природы. Немалую роль, правда, сыграл факт, что оба романа я получил в подарок в одной книге (типа, выборка сочинений), и читал дальше я скорее по инерции. Они мне тогда очень понравились, в то же время больше я к его творчеству не возвращался и, скорее всего, не буду.

Это роман о несправедливости. Текст очень ёмкий, но читается легко. Депрессивная вещь с плохим концом, где будет горько и печально. Но оно того стоит, поверьте.

Эта история смелой сильной и волевой женщины написана живым и красочным языком.Автор мастер слова,его язык легок и прекрасен.Природа невероятно красива и сказочна на страницах повести.Персонажи живы и индивидуальны.Каждый по своему притягателен и за каждого переживаешь и каждому сочувствуешь.Судьба у героев тяжелая,идет война,женщины,дети и старики работают за двоих так как мужчины на войне, однако люди сохраняют в душе чувство прекрасного,любовь к родине,природе и окружающим.

Кончено самым ярким примером человечности и силы является Джамиля. Она не подвластна стереотипам и тотальному сексизму: работает наравне с мужчинами,берется за любую работу и ей и не чужды красота,она способна разглядеть в любом человеке глубину и чувственность,способна видеть прекрасное в природе и радоваться жизни.Она способна на сильный поступок,такой как пойти против традиций,уйти от нелюбимого мужа за своей любовью.Она является примером для мальчика рассказчика,в том,что нужно идти за своей мечтой,нужно жить чувствами и раскрывать в себе то что в тебе заложено,несмотря ни на какие преграды.Он, глядя, на смелую любовь Джамили начинает заниматься живописью вопреки представлениям окружающих,что это несерьезное занятие для мужчины.

Красивое теплое произведение с открытым финалом.Прекрасно,чувственно,жизненно.

Очень люблю данную вещь. Язык Айтматова прекрасен, недаром он классик!

Как уже сказано в отзыве vaz-1987, довольно топорный роман. Методы, поведение персонажей, как положительных (в контексте романа), так и отрицательных, описания отрицательных персонажей вроде наркоторговцев (это не оправдание их, разумеется), странное описание того, чем они занимаются, как будто писатель не мог полистать разные источники, медицинские книги те же. Внезапно и странно положительно описанные иные отрицательные явления, например, жизнь и деятельность того же Авдия Каллистратова, помещённого писателем в сферический мир в вакууме, где наркоторговцы обязательно неверующие, а священники и любые религиозные наоборот, хорошие, борются со злодеями, помогают пострадавшим. Хотя мы же понимаем, что это не так. В реальности священники, оказывающиеся в одном пространстве с преступниками, фактически им не сопротивляются. Да и сами преступники обычно являются верующими людьми. В контексте книги Автор превратил Авдия в аллюзию на Иисуса, которого вначале выгнали из храма, а затем вообще распяли. Только вышла аллюзия странной. Отправили человека внедриться в банду. Вроде начал внедряться. Но что он сделал потом? Начал прямо в автомобиле читать нравоучения одному из наркоторговцев. Логично же, как с ним поступят? Логично. Получается, это логичный метод борьбы с бандами, по мнению автора книги? Опять возвращаясь к самим преступникам, к тому, как описана их деятельность. Айтматов разве не мог полистать разные источники по теме, про преступную деятельность, медицинские энциклопедии? Он этого не сделал. Ещё раз возвращаясь к преступникам. Как они показаны? Неверующими, «богоотступниками». В реальности разве всё так? В реальности же всё наоборот.

Так что как всегда многие авторы отзывов обратили внимание на то, какие проблемы поднимаются в романе, но не обратили внимание на то, как это делается, каким методами, что при этом навязывается писателем, не вывернуто ли это.

Классика киргизской литературы, да и русской тоже. Фантастики здесь немного, и она кажется какой-то лишней. История Буранного Едыгея очень трогает за душу и интересна, потому что написана очень увлекательно и необычным красивым стилем. Роман читается очень легко, и мне он очень понравился.

Как известно, запоминается последняя фраза. А последняя фраза этого цикла не просто испоганила мне его, но и отвернула от самого автора, которого я, не много не мало, боготворил…

А ведь не будь этого… «этюда вольной философии»… Ведь заглавный роман – это было то, за что я уважаю и люблю (увы – любил) Айтматова – вся тягостная мощь жизни с её несправедливостью, с мелкими щемящими душу радостями, с её неоднозначностью и изгибами. И всё это – помноженное на философскую величину вставок-легенд, от которых всё приобретало высоту вечного, важность вечного… Да, было и то, что не позволяло мне поставить роман выше повестей автора. Мне, например, казалось, что он в чем-то повторяет структуру хотя бы той же повести «Прощай, Гульсары!». Да и некоторые вставки в романе не так уж пришлись мне по душе – та же «Песнь о любви» своими повторами и пафосом; а «Программа «Демиург» так и вовсе выглядела для меня неживым чужеродным элементом, и даже мысль возникала: может так автор пытается сказать, что фантастика это такой вот мёртвый, неживой жанр (что меня, как любителя фантастики, не могло не огорчать)? Но всё равно, для меня это был роман достойный той славы, что он имел. «Зацепивший» меня своей жизненной сложностью и драматичностью, «зацепивший» мощной философской глубиной. И герои его были для меня как живыми – я за них радовался, я по ним горевал.

Я прекрасно понимаю, что такие вещи не проходят бесследно и для самого автора, что они живут в нём долго, требуют продолжения. И потому появление «Белого облака Чингисхана» было неизбежным. Не столько повесть, сколько следующая глава (так что, не читая первый роман, понять её было, конечно же, можно – но понимание было бы неполным), она окончательно вывела – главный герой цикла всё-таки не Буранный Едигей, а появившийся ближе к середине романа Абуталип Куттыбаев. Через него в романе проведена его главная линия – о силе родства и силе народных корней. И его дальнейшая судьба – главная в повести. Читать это было конечно страшно, однако, по-моему, оставаясь за скобками в романе, она казалась ещё страшнее – через полную неизвестность, через тревогу и страдания близких ему людей. А ещё, подчиняясь и структуре романа и его философской глубине – в центре его легенда о белом облаке Чингисхана, о его походе к «последнему морю» и его поступке против жизни, которую невозможно остановить по велению одного человека. Да, это всё тоже очень сильно. Впрочем, уже тогда у меня легкий осадок возник, ведь было кристально ясно, на что намекает автор, с чем он сравнивает историю о Белом облаке, но тут же – странное дело, да, он принимает бесчеловечный закон, устраивает жуткую казнь, боги отворачиваются от него, но при этом Чингисхан всё равно остаётся «народным героем». В отличие от известного на лица, конечно же. В чём дело? Может быть, просто по тому, что Чингисхан для автора – «свой»?

Ну а дальше, спустя восемнадцать лет, появилось и «Перепоручение Богу» ¬– для меня камень в ботинке этого цикла; кирпич, что прилетел мне в душу и разбил всю мою любовь к Айтматову. К чему появился этот «Этюд вольной философии»? Понять его отдельно от предыдущих произведений цикла ещё труднее чем «Белое облако Чингисхана», оттого отдельно он смотрится эдаким огрызком. Начало очень патетическое, но потом всё перешло во вполне себе приятную философию, к мысли об ответственности человека перед природой, перед всем живым и сущим, ответственности разума (разума человека) перед материей (это автор и назвал «Перепоручением Богу»). Но дальше всё стало уходить в политики – НКВД, безбожность советской власти… Я и это приемлю, всё-таки, много было такого, что заслужило таких слов… Но самый конец – сказать, что Сталин развязал войну вместе с Гитлером! Да потом и прибавить ¬– не Гитлер, а Сталин главный душегуб!.. Вы знаете, я не питаю особой любви к Сталину, но это уже нечто большее, это то самое пресловутое искажение истории, в след которой пойдёт и то, что Россия напала на Германию и всю Европу (хотя почему «пойдёт»? уже! – ведь тут же сказано, что они на пару войну спровоцировали, значит это Сталин напал на Европу!), что она понастроила газовых камер и устроила холокост… Это вот самое заявление, от которого на душе рождается ярость – от его наглой несправедливости (действительно вот за Державу обидно!). А к человеку, сказавшему такое – стойкое отвращение.

Вот этот «Этюд вольной философии» – последнее слово, плюнувшее в душу и под корень срубившее и всё отношение к циклу, и всю любовь к Чингизу Айтматову.

Вот смотрю я телевизор (пусть всё реже, но всё ещё смотрю), и вижу, как с пеной у рта клянут: они, мол, ужасный Запад, прировняли Сталина к Гитлеру, обвиняют Сталина в войне больше чем Гитлера – уууу! негодяи!.. Но вот сейчас мне очень хочется, чтоб все эти граждане прочитали этот вот рассказ. Чтоб знали, что всё начинается – увы – от нас самих, что это не американец Джон, а наш Чингиз Айтматов, да, сын «врага народа», но человек, сделавший в Советском Союзе головокружительную карьеру писателя с мировым именем (и тут же вопрос, а кем бы был он без неё, пас бы лошадей в своём аиле?), взял да и счел нужным написать: «Потрясённый услышанным о Гитлере, Сталине, сумевших, как игроки в карты, кинуть миллионы людей на взаимоистребление, спровоцировавших мировую войну…». Понимаете, да? Это, выходит Сталин наравне с Гитлером развязал войну? А почему не написать, что это Сталин захватил всю Европу и понастроил газовых камер? Или что он специально заманивал нацистов до Москвы, чтоб побольше народу погибло? Уровнял… Хотя нет, постойте! Не уровнял – сказал, что Сталин хуже Гитлера! Вот: «…по жестокости и массовому убиению людей никто в истории человечества с ним сравниться, со Сталиным, и в будущем в этом его никто не превзойдёт». Вот так! Не Гитлер, а Сталин!..

Вы знаете, такие вещи вызывают во мне гнев, а авторы, которые такое пишут, вызывают гадливое отторжение. Я могу понять недовольство Советской властью. Я могу понять, когда по Сталину проезжаются за репрессии и прочее. Но, когда его уравнивают с Гитлером… Да не просто уравнивают, а возлагают на него всю вину за мировую войну, за её жертвы, приписывая, значит, ему и вину и за холокост и за измученных и убитых нацистскими зверолюдьми (а что, значит и русский народ – виноват, захватчик, и так далее?), да ещё и ставят в рейтинге зла выше Гитлера… Вот это в моей голове никак не укладывается. И тем горче, что это я вижу от автора, которого до этого боготворил. Нет, уважение за предыдущие работы у меня к нему всё ещё есть, и это не отнимает от их мощи и великолепия. Но перерыв (и большой перерыв) в чтении его произведений я сделаю. Ведь запоминается последнее слово – а это последнее слово было для меня… нет, не мерзким как у Войновича, но вызывающим стойкое отторжение, хочется сказать: «И ты, Брут?». Ты… и дальше нет слов – только обескураженное, отказывающееся понимать «Ты?»…

А ведь начинался рассказ неплохо. Да, начало патетичное. Но дальше – эта философская суть прекрасна (хотя опять же, если не читать «Белое облако Чингисхана», то суть этой легенды о «сарозекской казни» будет не так понятна) – поэтому и оценка моя не столь низкая. А в конце – сползание в политику; но ладно бы, о НКВД и безбожности советской власти, всё это я лично могу понять, но вот это переложение вины…

Я слышал, что любовь к человеку может быть разрушена одной фразой. С любовью к некоторым авторам, этот закон тоже, наверное, действует…

Многоплановое произведение. И чувства вызвала эта книга тоже разные.

Во-первых, мне как никогда было очень тяжело читать роман. Я читала другие произведения Айтматова, но здесь стоял как будто стопор. Очень все безысходно и тяжело. Айтматов вымучивает читателя. Все ясно, что кончится плохо, но читать повторяющиеся предложения было выше моих сил.

Очень интересны легенды, вставленные в роман. Каждая со своим потайным смыслом.

Очень переживаешь за героев, принимаешь все близко к сердцу. Здесь автор проявился как истинный мастер слова.

Не понравилось политизированность книги. Мне было все ясно, как день. Айтматов ненавидел советскую власть и все, что с ней связано. Аллегории повсюду. Это уже не модно. Не люблю, когда все видят только плохое. Ну что то же есть светлое...

Читать рекомендую. Но если не хотите впадать в уныние и хандру — лучше обождать. У каждой книги свое время.

Душевная повесть о мальчике-сироте при живых родителях. Айтматов заставляет взрослых задуматься над своими поступками. Ребенок не виноват, что его жизнь складывается с самого начала не очень просто. Это чуткая и ранимая душа, живущая в своем мире. Есть человек, который искренне предан ребенку — дедушка, но, к сожалению, он слаб и характером и физической силой.

Затрагивает самый тонкие струны души. Необходимо оглянуться вокруг себя и по-возможности пригреть таких деток, несправедливо обиженных жизнью, неподготовленных к плохому и сложному.

Повесть небольшая, читается на одном дыхании.

А по началу-то я был готов разочароваться – и это в любимом мной Айтматове! А причина в том, что, прочитав уже достаточно его произведений, я вдруг натолкнулся на однообразие художественных приёмов. И, «Прощай, Гульсары!» и «Буранный полустанок» (перечисляю по порядку прочтения, естественно) построены на глубине воспоминаний, именно через них разворачивая за какой-то день, или даже вечер вся жизнь с её немыслимой сложностью, глубиной и философской надчеловеческой мощью. И тут я в начале увидел то же – только вот в третий раз это уж совсем не обрадовало.

И я был готов разочароваться, готов был представить, что и дальше потянется так же. Но, к счастью, подобный ход присутствовал только в первых главах. И позже я понял, что иначе, наверное, было нельзя – что иначе в таком сжатом произведении и не показать было той любви, что испытывал герой к своему отцу, ушедшему на фронт (и возможно погибшему там), не показать той тяжести оставшегося без отца, без главного мужчины дома, быта и без того отяжелённого сверх меры идущей войной. И хотя один из авторских приёмов всё ещё мелькал – повторы типа «И приближались те дни…» и подобных, что вроде и добавляли некой былинности, но постоянно вспоминались при этом «Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток» из «Буранного полустанка» – но повесть всё же налилась привычной уже силой айтматовской прозы.

Я бы сказал, что повесть идеальна для подрастающего поколения ¬– если бы современное «подрастающее поколение» такие вещи читало. Всё в ней есть – и первая любовь с её радостями и муками, и юношеские столкновения, и дружба; вся глубина взросления, становления человека, становления раннего в условиях военных лет (оттуда и название). Здесь есть вот это уважение к труду, что приятно читать у хороших отечественных авторов – оттого, что оно не натужно и не нравоучительно, но глядя на этих мальчишек, на чьи спины легла такая ноша, стыдно становится за свою лень, которая нет-нет, да одолеет. Радует и то, что нет тут каких-то лозунгов, политизированности и лишнего пафоса – и оттого всё как-то более близко, реально. Вообще, язык тут, как всегда у Айтматова, прекрасен и объёмен, и от него ощущаешь всё – от настроения, до природы и рудовой тяжести (по-моему, последнее удаётся ему особенно ярко, но при этом как-то без нагнетаний и перегибов). А тут ещё очень удачное сочетание некой наивности, простого и чистого детского взгляда на мир, с вполне взрослой обстановкой «трудового фронта», взрослыми проблемами.

И казалось мне, что всё так и продолжится в этом, пусть простом, но понятном ключе, что за подготовкой к полевым работам пойдут и сами работы – так же полные трудностей… Но такую концовку я просто не ожидал! Резкая, трагичная, в каком-то смысле даже злая. От неё действительно сжались зубы, и подкатил адреналин. Эта концовка заслуженно и правомерно приравняла «трудовой фронт» с фронтом настоящим. Приравняла всю его опасность, а в этих злых людях возникло даже более страшное, нежели в фашистах, так как они, зная на что идут, были земляками, людьми этого же народа

Очень напряжённая, сжатая как кулак концовка, вызвала у меня очень густые эмоции. И эта оборванность её – на каком-то пиковом месте, создающая тревогу и интригу – по-моему, это одна из самых лучших оборванных (и как страшно стало за жизнь Султанмурата!) концовок из тех, что я могу сейчас вспомнить; самое яркое впечатление.

Ещё одна отличная повесть Айтматова!

Повесть к роману? Я бы назвал это скорее почкой выросшей из романа. Она полностью из той же материи, что и «Буранный полустанок». И те же «Поезда в этих краях шли с запада на восток и с востока на запад…» – присказка, от которой со времён «Буранного полустанка» берёт лёгкая дрожь. И то же великолепное владение словом – создающее что-то вечное, как космос, что-то пронзающее и глубокое. И структура его та же – с сердцевиной из предания, притчи, на этот раз о Чингисхане и «сарозекской казни». Ну а повесть сама о судьбе Абуталипа Куттыбаева, чья история, по-моему, хоть и обозначилась не сразу, но была центральной в романе. О кончине Абуталипа Куттыбаева. Но тут я, пожалуй, скажу, что в романе, будучи сокрытой, через тревогу неведения, через муки ожидания семьи его, кончина эта и судьба его казалась страшнее – так как мука (и очень ярко переданная мука) о близком, бессилие, неведение всегда страшнее, по-моему, самой страшной реальности. Хотя и тут страшно, и сердце сжимается от боли и негодования. И от ненависти. Ненависть к таким вот Тансыкбаевым. Вполне оправданная ненависть. Хотя с ней пришло и нечто другое…

В коротком предисловии автор говорит, что невозможно было появиться этой повести «тогда», в условиях политической цензуры… А так ли? Ведь и в романе уже есть это всё – есть тот же Тансыкбаев и не только он, есть это жгучее, болевое в своём бессилии чувство ненависти к ним, чувство чудовищной несправедливости. Так в чём разница? В том, что тут бесчеловечней и без оттенков? Но, мне лично, как человеку, любящему у Айтматова именно жизненную сложность (вон в том же «Буранном полустанке», главный герой Едигей показан сложным, за это люблю и в это верю), мне лично чёрное без оттенков уже кажется наигранным, хотя я и чувствую правомерность того, о чём говорит автор. А ещё эта повесть о Власти (и рассказ о Чингисхане тому подтверждение), а в части истории Куттыбаева она, эта Власть, тоже без оттенков чёрная, практически сатанинская. Но опять же, признавая, правомерность этого, я чувствую во всём какую-то пережатость, переигранность, особенно видную на фоне «сарозекской казни», в которой Чингисхан, по сути, предстаёт таким же тираном, своими законами пресекающим законы природы, прилюдно карающий невинных (да и это пресечение личного ради общего – узнаваемое в этой связи дело), но там оно не столь черно, со своими оттенками, со своими личными оттенками. Что это? И тут легкое подозрение меня скребёт – а не появилась ли эта повесть только лишь потому, что стало «можно». Стало можно (и идеологически нужно!) допинать то, что уже не поднимется и не ответит. Да и всё бы нечего, но ведь уже было сделано – в романе, когда это было не так безопасно и сделано более грамотно, более смело, хоть и не так агрессивно…

В любом случае фольклорная сердцевина повести показалась мне более цельной, чем основная её часть. Всё в ней было. Всё, за что люблю Айтматова – и счастье прекрасного языка, и глубина притчи, и ясная струна эмоций, и живая нить мотивов, даже самых страшных поступков, да и сам говорящий итог, смысл всего этого. Эта часть ценна сама по себе. А вот история Куттыбаева – да, она тоже гудит от эмоций и чувств, да, она тоже трепещет, но, по-моему, она не столь самостоятельна, и трудно, должно быть прочувствовать её так сильно, не читая романа, повестью к которому она является.

Такие вот мои мысли и эмоции по этому поводу.

В книге мне главной показалась тема войны, не любовная. Война в тылу, изнурительный каждодневный труд женщин, подростков, стариков и списанных со счетов армии мужчин. Враг очень далеко, фронт очень далеко, но все джигиты ушли защищать большую советскую родину. Каково это — оставить свой дом, свою семью, чтобы воевать за тридевять земель на земле другого этноса с другими обычаями? Каково это — остаться без молодых и сильных мужчин, которые воюют, погибают и пропадают где-то далеко-далеко-далеко от родного дома? Как удавалось удержать в душе чувство, что это далеко-далеко — всё та же родина, и что там они защищают свой дом? Вообще-то, об этом в повести ничего нет, но эти мысли всё время крутились у меня в голове. А в повести просто показано — удавалось и всё тут.

Но война-войной, а жизнь всё равно идет, ее не остановить. И история Джамили, мне кажется, не просто пронзительная история любви, но и символ непрекращающейся жизни, или даже рождения новой жизни, той жизни, которая без войны скорей всего и не родилась бы.

Так уж вышло, что все самые сильные свои эмоции я вложил в обзоры на отрывки-вставки к роману – и восхищение, и недовольства свои… Да-да! Было и такое, применительно к «Программе «Демиург», в котором я увидел неприятное – взгляд автора на фантастику как на глупую игрушку, сверху вниз; да и функция у этой части, по-моему, была неприятная: показать тот молох новизны, что рвёт нити, связывающие человека с его традициями; и как отдельное произведение для меня эта часть выглядела слабой и неубедительной.

Но попробую всё-таки сказать о самом романе.

Отличный это роман. Сложный и многогранный. И дело не просто в структуре, а в том еще, что автор умеет сделать всё по жизненному неоднозначным; тонко это делает, по принципу: кто сможет – увидит. Как, например, фольклорная история заклейменной многими любви старика Раймалы к юной Бегимай вторит истории самого героя, чья вспыхнувшая нежность к вдове – при живой-то жене и своих детях! – тоже грозит обернуться позором (да сердцу-то не прикажешь!), и многое в душе героя это покалечило, имело в жизни его свою боль и своё значение. Но тут же, очень тонко, рядом с этой линией идёт история про… Буранного Каранара! Ведь трудно не заметить, что обе ситуации чем-то похожи (и происходят в один момент), но сам Едигей едва ли не убить готов своего верблюда за то, что «тому мало своего стада, и природа погнала его к другим маткам». А история Абуталипа Куттыбаева? История трагичная, в которой, казалось, отразилось всё своё время, а если смотреть на её философский смысл, помноженный на великолепную легенду о птице Доненбай – то и посыл всего романа, та связь меж родителями и детьми, а, в широком смысле, ту священную связь поколений от разрыва конторой люди превращаются в манкуртов. Трагичная история – сколько бед выпала семье Куттыбаевых, и как тут не задаться вопросом: отчего в людях столько зла, что сделал он им, пишущий свои воспоминания? Вот и Едигей задаётся этим вопросом и клянёт тех людей. Но разве не он сам невольно подтолкнул заезжего ревизора к мысли, что «вот сидит, никому не видный, и пишет»?! А ведь ни разу сам он об этом не вспомнил, ни разу не почувствовал своей, пусть и невольной, но причастности к оным бедам, постигшим Куттыбаевых! Вот так! И тут же он, Буранный Едигей, из патриарха степного разъезда превращается в человека, что бывает неправ, и горько неправ – и в этих случаях и многих других. В этом неподдельная реальность, жизненность всего.

Это сложный роман, многогранный роман. И много мыслей, много эмоций несёт он в себе. И язык его прекрасен, как всегда у Айтматова (за исключением, пожалуй, мертвенно сухой истории о контакте с планетой Лесная Грудь). А уж обращение к фольклору, да и вся атмосфера, создаваемая автором, возносит роман до чего-то космического, до невыразимо важного, до огранки бриллианта, каждая грань которого блистает под своим углом, даёт свои оттенки, и складывается в общее, великое, действительно заслуживающее название «классика», несущее космическую важность и силу.

И структура у романа сложна… Но вот тут я вижу скорее минус – минус исключительно для себя. До «Буранного полустанка» я читал у автора исключительно повести, и уже за них почитаю Айтматова великим писателем. Но вот сейчас, читая роман, я постоянно возвращался мысленно к повести «Прощай, Гульсары!». Ведь это там я впервые увидел у него подобную структуру. Как в «Прощай, Гульсары!» в одни сутки, через воспоминания о своём иноходце к герою приходят воспоминания всей своей жизни (и даже чем-то они похожи, эти герои – Танабай и Едигей), так и тут – через расставанием с другом и старшим товарищем, в одни сутки похорон разворачивается вся жизнь. Потому-то я и считаю, что название «И дольше века длиться день…» более подходящее – ибо в этот день действительно через память уместилась вся жизнь, со всеми её сложностями, переживаниями и трудностями, со всем её невыразимым важным итогом, да даже не просто жизнь как частность, а то самое «Жизнь» с большой буквы – вся её непередаваемая пропасть. Но вот тяготило меня это сравнение – немного, но тяготило. А ещё, я так понимаю, это первый роман у автора, и, мне кажется, привыкнув к размеру повестей и рассказов, здесь в этой сложной структуре был он не всегда последователен, иногда углубляясь в воспоминания или, что ещё страннее, в историю контакта с Лесной Грудью так сильно, что берега этого дня и похорон уходили за самый горизонт, будто нить из рук ускользала. Это я нет-нет да замечал. Вот те тонкие чёрточки, вкупе с «Проектом «Демиург», тоже исключительно для меня лично вызвавшим несогласие – вот те вещи, которые мешают мне поставить роману высшую из оценок, как камешек в ботинке – мелкий, но мешающий идти. Но при этом у меня нет никаких сомнений, что это великий и прекрасный роман.

И это я читал в составе романа «И дольше века длиться день…», и надо сказать, эта часть сложной системы романа вызывала во мне наибольшее недоумение. Я даже вопросом задавался: а зачем оно тут? Зачем тут история, написанная слепым казённым языком, что особенно остро видно на контрасте с живым художественным телом всего романа? Зачем, если во всех произведениях автора, особенно в тех, в которых прослеживается что-то фольклорное (как и тут, в романе), космоса, чего-то такого великого и запредельного в разы больше чем в этой истории, казалось бы, напрямую с космосом связанной? Я всё ждал, чем же она оправдается, какова будет её роль в истории Буранного Едигея? И – дождался-таки… Но вот ощущения от этого остались не совсем приятные. Как я понял, именно в этой программе, именно в этой науке, именно в этой «фантастике» (раз уж на то пошло) и было зерно того нового, что разрушает обычаи и легенды прошлого, саму историческую память – не зря же

Очень говорящий пример. Но дело даже не в философском посыле (с которым я, например, не очень-то и согласен, хоть и часть меня не оспаривает его правомерности) – меня больше всего резануло то отношение к «фантастике» самого автора. Уже в самом предисловии он, как бы оправдывая присутствия такого элемента в романе, говорит вполне правильные, но штампованные вещи, выдавая не очень-то большую любовь к данному делу. Во всем чувствовался взгляд сверху вниз, эдакая патетика классика глядящего на нечто несерьёзное. Может мне это только кажется, но я постоянно это чувствовал – от начала истории и до конца её. Оттого-то и вышла эта часть такой безжизненной в плане языка. А может быть, оно и задумывалось так – сознательный резонанс между «мертвой» тканью разрушающе нового, рождающего манкуртов (тот же сын покойного Сабитжан, вспомните, обучен в институтах, насыщен знаниями нового и даже фантастичного, но, по сути, манкурт, в отличие от простых жителей Буранного полустанка, даже пьяницы зятя, в которых нет этих знаний, но есть чистота уважения к прошлому – этот момент тоже не случаен), и живой, наполненной чувствами и фольклором остальной частью романа. Одно радует, что автор не пошёл дальше, и не заклеймил весь этот фантастический элемент (хотя он и сам постоянно к нему обращается, но в другом виде – в виде сказок и легенд) западным и гниющим…

Всё-таки, если со смыслом всего этого момента в романе я могу не соглашаться, но не могу не признать, то такое отношение к жанру фантастки меня действительно огорчает и настораживает. Впервые встречаю у Айтматова что-то, что меня огорчает и вызывает даже неприятие…

А когда я узнал, что «Программа «Демиург» существует ещё и в виде отдельного произведения, то удивился ещё сильнее. Всё-таки в составе романа, как бы я не тряс головой, она имеет свой смысл и свою роль, а вот как отдельное произведение, по-моему, она вещь довольно серая. Да, я понимаю, автор решил показать свой вариант реакции человечества на контакт с внеземными цивилизациями и, возможно, его вариант всё-таки имеет право на жизнь, но я в него слабо верю.

Перед нами целая программа мирового масштаба, направленная на возможную колонизацию планеты Икс (по всем параметрам Марс).

Как глупо и непродуманно всё это выглядит. Ну, уж хорошо, что так, что все вместе, что капиталисты не показали тут «свой звериный оскал», а ведь можно было ожидать… Толи вот этот взгляд автора сверху вниз, от которого я не могу отделаться, на меня давит, но абсолютно не убеждает меня история, кажется слабой, даже нелепой – благо только, что в пропаганду она не сорвалась. И про язык я уже сказал – сухой, безжизненный язык отчёта…

Одним словом, по-моему, такая вещь может быть только частью чего-то целого, но не чем-то отдельным, ибо тогда она теряет многие свои качества, свой глубокий контекстный смысл (с которым я, например, волен не согласиться – и не соглашаюсь).

«Песнь о любви» я читал внутри романа «И дольше века длиться день…», и судить о нём как об отдельном произведении мне тяжело. Но и внутри романа она является частью, о которой есть пару мыслей. «Песнь…» одна из трёх сторонних историй в довольно сложной системе роман («Легенда о птице Доненбай», «Песнь о любви», «Проект «Демиург») и вторая из фольклорных историй после «Легенды о птице Доненбай». По моим ощущениям, в романе есть две крайности в план языка – сухая и мёртвенно-прагматичная история о контакте с планетой Лесная грудь (эдакий низ) и вот эта былинная нарочито-напевная история об осуждаемой многими людьми любви старика к молодой – история, написанная очень высоким пафосным слогом, с явным стремлением из неё самой сделать подобие песни; эдакий языковой верх романа… Но, на мой вкус, тоже всё-таки крайность. Крайность ощутимая после и без того высокохудожественного, живого и естественного стиля самого романа (по этому я и считаю «Легенду о птице Доненбай» в плане стиля идеальной и центральной), кажется переигранной и оттого какой-то искусственной… Да и если «Легенда о птице Доненбай» вторит лейтмотиву всего романа, размыванию корневого национального, стиранию традиций и следственно самой памяти, то «Песнь о любви» это обращение к частному, к личной истории главного героя романа, Буранного Едигея, той историей с Зарипой (историей трепещущей, трагичной), особенно остро отозвалась она в момент возвращения Едигея из Алма-Аты, когда дело чуть не кончилось диким самоубийственным поступком… Но внутри романа автор, по-моему, был хитрее – и очень тонко рядом с этой линией идёт история про… Буранного Каранара! Ведь трудно не заметить, что обе ситуации чем-то похожи (и происходят в один момент), но сам Едигей едва ли не убить готов был своего верблюда за то, что «тому мало своего стада, и природа погнала его к другим маткам». Всё-таки Айтматов мудрый автор и умеет сделать историю жизненно неоднозначной.

Да, трудно мне судить, что бы я чувствовал по отношению к данной истории, если б прочитал её отдельно, но вот в составе романа, при всей её красоте, кажется она мне такой вот нарочито пафосной, разбивающей всю чарующую естественную (именно естественную!) красоту авторского стиля.

Конечно же этот роман был написан точно в предчувствии перестройки и переоценки недавнего прошлого (собственно настолько недавнего, что ещё и не ставшего прошлым, а как бы только лишь вчерашним) нашей действительности. Т.е. видимо было ощущение, что нужно что-то менять, а что менять и как именно менять — осталось за кадром айтматовского текста.

И потому вот это бессилие простых буранцев перед строгой и несговорчивой военной машиной, и потому вот эта фрондёрская попытка что-то изменить путём переговоров главного героя с руководством космодрома (в самом конце романа и потому мы так и не узнаем, чем закончился поход Едигея за правдой).

И потому вот эта отчасти смешная фантастическая тема, весьма искусственно вплетённая в нормальную повесть-роман. Как-то мне показалась неестественным и нелогичным решение землян о разрыве возможных контактов с жителями внегалактической планеты Лесная Грудь (совсем уж смешное и нелепое название придумал Айтматов).

Но вот вся реалистическая составляющая романа написана и талантливо, и сильно, и эмоционально, и вдумчиво, и нацеленно. Трогает. Вернее — цепляет.

Я люблю… да нет, просто обожаю Айтматова – и за язык его, и за высоту смысла его прозы, то, как умеет он поднять даже бытовое до космической важности, до завыванья времени и стона души. И вот такие фольклорные элементы – для него способ поднять историю да философского, практически космического уровня притчи. Я читал эту историю внутри романа «И дольше века длиться день…» и там, в его структуре, она, по-моему, имела центральное значение. По крайней мере, в окружении истории Абуталила Куттыбаева, трагичной истории человека, более всего связанного со своей семьёй, и умершего в отрыве от своей семьи и из-за отрыва от семьи, она имела особое значение и созвучие, углубляя и усиливая историю Куттыбаева, да и всего романа. Но и сама по себе история хороша – история о материнской любви, и о том, что даже рабство не так страшно как искоренение памяти. И в этом история личная, и в этом история великая, общая, так как тут не только память как таковая, но и намёк на память народа, на национальную идентичность. И что за варварство это – лишить человека идентичности, а нацию её национальной памяти; превратить личность в манкурта (вот, даже Ворд это слово не подчёркивает – настолько оно стало известным и обиходным), способного убить свою мать? Да и вообще, является ли человек лишённый памяти и понимания, кто он и кто предки его, человеком в сакральном смысле этого слова, не бессмысленное и безропотное ли это существо, не имеющее так же и будущего?.. И это, увы, имеет свою жуткую актуальность и сейчас, когда и нашу национальную идентичность пытаются потихоньку вытравить; и тогда она была актуальна – вот по этому «Легенда о птице Доненбай» как притча жива и вечна. И важна, так как сама она как былинная птица спрашивает нас, помним ли мы кто наш отец и кто наша мать, а вместе с тем, кто мы сами, какого рода и племени?

А ещё, кроме колоссального и такого до боли проникновенного смысла, хоть сам сюжет этой легенды не столь затейлив, у неё есть эти совершенно живые символы, столь яркие, что кажется, такое действительно было в истории – и шири, и жуаньжуаны (сейчас, посмотрел «Википедию» – оказывается, было такое племя!), и эта страшная пытка со стягиванием головы, и сами манкурты… Всё настолько осязаемо и, главное без явных гипербол (с теме же бессердечными жуаньжуанами – как Найман-Ана, не столько клянёт их, сколько пытается понять, какие события могли привести их к такой жестокости?), что это невероятно реально, прибавляет новые Ньютоны к художественной и философской силе этой легенды.

Запрещенный прием! Вот какая мысль вертелась у меня в голове, когда я сквозь слезы дочитывал последние страницы «Плахи». Но обо всем по порядку.

С первых страниц мне не понравилось. Я люблю «волчью прозу» Джека Лондона, но первые сцены жизни волчьей семьи показались мне нудными. Эпопея с журналистским расследованием и «хождением в народ» Авдия Каллистратова — вымученными и наивными. Я начал расстраиваться, поскольку «зрелый» роман Айтматова нравился мне все меньше его ранних произведений. Очень топорно и просто написанный роман. Разваливается на отдельные куски. Кажется будто зрелый Айтматов как ментор хочет проповедовать и изобличать. Весь роман можно представить в виде перечня проблем, которые волнуют автора: 1. завоевание прогрессивным человечеством дикой природы и его негативные аспекты, 2. наркодобыча, наркоторговля и растление молодежи, 3. богоискательство и проблема веры в современном обществе, 4. болгарское и грузинское хоровое пение, 5. Апокриф о жизни Иисуса Христа: проблема добра и зла в человеческих поступках, 6. Хозяйственный уклад против партийного крючкотворства. Роман выглядит очень назидательно и вместе с тем непрофессионально что ли. Нелепый Авдий, нелепые поступки. Нудная и не особо содержательная глава про Пилата и Христа. Нелепая параллель между разговором Авдия с Гришаном с допросом у Пилата. Столь же нелепое распятие. При этом довольно примитивная нравственная и философская составляющая. Только страдания волчьей семьи резкими молниями пронизывали это облако прозы.

И тут наступила третья часть. Традиционная, киргизская. Есть идеал человека в лице Бостона Уркунчиева. Есть порок в лице Базарбая. Но такое, опять же топорное и примитивное противопоставление не мешает восприятию. На своей национальной почве Айтматов становится глубок и выразителен. Семья волков становится семьей читателя. Я растерял способность говорить много о переживаниях и внутреннем мире. Однако именно эта часть романа трогает душу, вернее дерет ее волчьими когтями. Осложняющим обстоятельством стало то, что я — молодой отец, наблюдающий жизнь двухлетнего сына. Запрещенный прием — это гибель животных и детей. Не посмею я теперь сказать, что меня не тронула эта книга. Айтматов — писатель горных аилов и степных чабанов, но с этим материалом он работает мастерски. Метафорическая плаха ожидает читателя в самом конце. Бостон расплачивается жизнью сына и своей. Читатель — слезами и эмоциями. Не думаю, что наказание Бостона справедливо. Это скорее расплата всего человечества. Не уверен, что это справедливый и умный ход для автора. Но в данном случае чувства затмевают разум.

ЧИНГИЗУ АЙТМАТОВУ

Сегодня наш буранный полустанок

Порошей белой-белой замело,

И стаи нашей маленькой подранок,

Упал на перебитое крыло.

Великий мой земляк, то жизни плаха,

Где ты стоял, отбрасывая тень,

Стоит палач, на нем красна рубаха

И дольше века длится его день.

Как пегий пес, бегущий краем моря,

Уходит жизнь, седыми сделав нас,

В краю, где горы падают от горя,

Где солнце щурит свой верблюжий глаз.

Ветра подуют яростней, сильнее,

И ночью убивая нас, и днем,

На Материнском поле нас посеяв

Мы тополями к небу прорастем.

(Тимофей Черкас)

Я всего лишь крылатая птица в этой стае летящей. Я лечу с журавлями и

сам журавль. Я лечу с журавлями темной ночью -- по звездам, днем -- над

нивами и городами. Думая думу свою.

Лечу и плачу,

Лечу и плачу,

Лечу и плачу,

Заклиная людей и богов,

Поосторожней с землею,

О, люди, полегче сплеча...

Что -- журавлиные слезы?.. Смахните с лица!

И все же, и все же, и все же --

Упаси вас, о люди, от бед нелюдских --

Упаси от пожаров неугасимых,

От кровавых побоищ неудержимых,

Упаси вас от дел непоправимых,

Упаси вас, о люди, от бед нелюдских...

О нем сотворили миф, миф, который не соответствовал его характеру, его стремлению к свободе, его пониманию мира. — судите по книгам его, по плачу, по воздействию книг на сердца ! Великий писатель!

Если выбросить всю поэтическую (что совсем не равно стихотворную) составляющую этой повести, то мы получим в сухом остатке рассказ уже старой киргизской женщины Толгонай о своей жизни.

Вся эта жизненная история, будь она изложена простым повествовательным языком, наверное просто стала бы очередным рассказом о жизни и судьбе. Но ведь мы читаем Чингиза Айтматова, писателя, наделённого совершенно отчётливым поэтическим даром. И потому вот эта почти притчевая манера, с первых строк повести и до последнего абзаца не даёт читателю скользить по тексту спокойным холодным взглядом, а сразу вызывает горячие чувства и сильные эмоции по поводу читаемого. Повесть-притча, повесть-поэма, повесть-плач...

Немного пафосная повесть о первом комсомольце-учителе в глухом киргизском аиле. Но пафосность заметна только взглядом из сегодня, из конца второго десятилетия века уже XXI. А сто лет назад здесь, на киргизской земле, после революции и указов советской власти было примерно то же, что и на Руси-матушке: непонимание сельчан и недоверие к новому строю и к привносимым этим строем решительным изменениям. Наверное нынешние читатели будут упрекать повесть за излишний советский пафос, однако если попробовать представить себе описываемые события не с точки зрения агитпропа, а просто как часть истории народа, то возможно восприятие изменится. В любом случае мне повесть показалась и интересной и волнительной. Так было...

Совсем обыкновенная повесть с выраженным местным киргизским колоритом. Времена Великой Отечественной войны, и потому ничего другого в работе и в жизни простых людей нет — работа, работа, работа. Однако Айтматов сумел найти (а может быть, вспомнить) обыкновенную историю о чувствах и отношениях. Причём вся эта лирика является даже не треугольником, как давно привычно в литературе, а целым многоугольником (как иногда бывает в жизни). Но вместе с этой всей лирикой повесть наполняют сильные и красочные образы быта простых киргизов, и в особенности народных обычаев и нравов в их культуре.

«Первый учитель» — эталонная новелла на тему Просвещения, одна из лучших, а может, лучшая. Золотой фонд мировой литературы. Дюйшен-просветитель, святой, подвижник, визионер, отдавший жизнь людям, не выглядит иконой, это живой человек. Несовершенный, ошибающийся, не слишком умный и не очень-то добрый. И всё равно — святой. Невероятно трудно создать убедительный портрет такого человека. Чингизу Айтматову это удалось. Но ему удалось и большее — показать зарождение чувства. Показывать любовь так, чтобы её не назвать, это высший уровень писательского мастерства.

«Первый учитель» — небольшая повесть необыкновенной красоты и силы свидетельствет о том, что Чингиз Айтматов в самом деле заслуживал Нобелевской Премии по литературе. Жаль, что она ему не досталась.

Сборник унылейшего морализаторства, плач и ужас человека традиционного, оказавшегося перед лицом мира победившего пост-модерна. Роман был бы способен как пробудить читательский интерес, так и спровоцировать размышления о действительно важных и актуальных вопросах, если бы не завяз на уровне неказистой, местами откровенно вульгарной карикатуры, претендующей при этом на философскую глубину и глобальность поднимаемых тем.

По воздействию на душу редко можно сравнить с этой повестью другую книгу,разве что «Белый Бим Черное ухо»,особенно тем,кто любит животных и считает,что они имеют такое же право на жизнь как и человек ,на доброе отношение к ним и на нашу землю. Это лучшая книга автора. И судьба коня трогает до слез реальных.

Бывает, что судьба одного человека вмещает в себя перемены, которые в других частях света занимали века. Героиня рассказа, Алтынай Сулайманова,

Можно спорить, можно очень много спорить о роли Советской власти, но что при ней киргизская сирота-батрачка могла стать академиком — правда.

Очень трогательно и поэтично описание

Что у нынешнего читателя вызывает сомнение — это восхищение далеким Лениным, это слова «Ленин в народе самом остался и перейдет по крови — от отцов к сыновьям». Но, может быть, люди, получившие землю и волю, и должны были говорить о Ленине даже не как о добром царе, а словно о духе-хранителе народа.

Интересно, каким буквам учил детей Дюйшен — еще арабским или уже русским?

Об этом романе Чингиза Айтматова слышал столько раз, что давно уже нужно было его прочитать. Однако только сейчас волевым усилием ситуация изменилась решительно и окончательно.

Как мне показалось, у этой книги явная двойственная, а может быть и тройственная природа.

При всей своей художественности она настолько публицистична, что неизвестно, какое начало выражено более сильно и ярко. И когда читаешь строки, наполненные картинами природы или исполненные из нутра волчьих личностей, то обеими руками голосуешь за художественное начало романа. Но затем идут наполненные страстью и страданием строки и страницы о бедняге несостоявшемся мессии, и острая социальная направленность выпирает явственным жёстким рельефным костяком, а потом идут наполненные глубокой историей картины суда Понтия Пилата над Иисусом назарянином, и с изумлением понимаешь, что находишься внутри исторического повествования. А потом опять идут горькие публицистические рассуждения и призывы и возгласы и вскрики автора о бедстве наркотиков, и тут же горькие картины разрушения природной основы своего существования самим человеком...

А сила авторского дарования такова, что при чтении страниц с горькой судьбой двух смертельно ужаленных людьми волков осознаёшь, что готов сам вступить в волчью стаю и встать плечом к плечу с этими двумя лохматыми в их праведной гневной борьбе со своими обидчиками. А при чтении страниц, повествующих о двух нелепых попытках ищущего своего бога Авдия переломить сложившийся людской наркотический транс и вернуть в колею человеческой обыкновенной судьбы отщепенцев и законченных преступников — попытках беспомощных и потому совершенно безнадёжных — при чтении этих страниц конечно же сочувствуешь бедняге Авдию. Но когда проживаешь куски жизни вместе с овцеводом Бостоном, то тут уже понимаешь, что и сам уже готов вместе с ним выйти на смертный бой с сошедшими с ума Акбарой и Ташчайнаром, и сам готов вместе с Бостоном расколотить об дурацкую пьяную башку сволочи Базарбая бутылку шампанского...

Понятно, что книга практически полностью принадлежит своему времени — середине 80-х. И понятно, что действительность во много превзошла горькие предвидения Айтматова — и по наркотическому направлению, и по морально-волевому износу современного общества, и по экологическим линиям повествования...

Однако нельзя утверждать, что роман устарел — его строки и страницы по-прежнему кровавят души и ранят сердца, а значит книгу рано списывать со счетов и ставить на запасные полки.

Роман хорош. Сюжет развивается на нескольких уровнях:

Первый уровень: Похороны Казангапа в современном писателю Казахстане.

Второй уровень: «Космическая» история контакта с лесногрудской цивилизацией, которая разворачивается параллельно с первым уровнем.

Третий уровень: Мифический — легенды о манкуртах, Ана-Бейит, старом акыне, в поздних изданиях — о белом облаке Чингисхана.

Четвертый уровень: История Едигея и других работников Буранного полустанка, которая охватывает период с 1945 по 1954-56 годы.

Главная идея романа традиционна для Айтматова: уход от традиций и своей культуры приводит человека к моральной деградации (Тансыкбаев, Сабитжан), а народ (или шире — человечество) к закату и гибели.

Писать о «Буранном полустанке» можно много, его лучше прочитать самому, благо книга написано достаточно прозрачно, особенно в поздних своих редакциях. Выскажу лишь несколько личных впечатлений.

«Буранный полустанок» книга пессимистическая. Айтматов не видит перспективы возврата к традициям, а значит «душа» каждого народа, и человечества в целом, будет забыта, а их судьба — печальна. Отказ обоих полюсов разделенного тогда мира от контакта с лесногрудской цивилизацией четко показывает это.

Потеря связи землян с историческими корнями суть неизбежная плата за выбранный ними путь к цивилизации. В каждой строке у Айтматова сквозит тоска по былому, но никакого альтернативного пути он не рисует. Нельзя ведь серьезно рассчитывать на успех Едигея в защите древнего кладбища от сноса в каких-нибудь горкомах-обкомах, сплошь населенных Сабитжанами и Тансыкбаевыми.

Вольно или невольно, но Айтматов очень негативно высказался в отношении «цивилизаторской» роли Советского Союза в судьбе других народов, в данном случае казахов. В истории Едигея беда всегда приходит из города, который является оплотом «советской» власти и в котором люди теряют все признаки, отличающие их друг от друга. Более того, главным маркером, которым Айтматов пометил манкурта Тансыкбаева-младшего, является отказ последнего говорить с Едигеем на казахском и демонстративное требование общаться с ним на русском языке.

«Космический» уровень описывается Айтматовым крайне скудным языком, практически канцелярщиной. Это только подчеркивает бедность и убогость «цивилизованной» культуры сравнительно с красочным языком легенд и древних песен. И иная, более развитая, цивилизация называется Лесной грудью не случайно. Название подчеркивает связь этой цивилизации с природой, а следовательно с традицией (идея неразрывной связи ландшафта и культуры в романе прописана практически открытым текстом), и только в сохранении такой связи Айтматов видит залог гармоничного и успешного развития человека и общества.

В общем очень рекомендую для прочтения. Книга поэтична и умна, но при этом интересна и не заумна. Ранняя редакция написана тоньше. Поздние вставки и дополнения, сделанные Айтматовым после распада СССР, делают роман более прямолинейным и, на мой взгляд, необязательны. Легенду о белом облаке Чингисхана вполне можно прочитать отдельно.

«Поезда в этих краях шли с востока на запад и с запада на восток...»

От этой книги болит душа.

В ней столько слоев, столько мыслей, украшенных легким слогом; в ней раскинулась степь, где у каждой травинки есть свое место и где живут и умирают люди, честные перед собой и другими. И сердце мое заходилось – я если не ревела в три ручья над несправедливостью жизни, то почти задыхалась от ненависти, черной и маслянистой, заполнявшей легкие. Ненависти к той дряни, которую даже назвать человеком тошно. Несколько раз порывалась бросить книгу, особенно когда непробиваемая безысходность грозила затопить все страницы. «А ведь только смерть имеет право разлучать родителей с детьми, и больше ничто и никто...» Но каждый раз собирала волю в кулак и продолжала чтение, зная, что если отступлю и сдамся – то будто предам всех тех, о ком эта книга.

В неспешное повествование, где в основном былое вспоминается, вкраплены легенды, лишний раз напоминающие о крепкой связи времен. И даже отдельно от остальной истории они устраивают здоровскую встряску (особенно Легенда о птице Доненбай). Что показательно, ни разу не возникло желания сказать, что книга «не моя», хотя для этого были все основания. Она «моя» настолько, насколько может быть. Вот так, совершенно непонятным образом история, от которой в обычное время я бы открестилась, не отпускает душу. Одна из самых важных книг в моей жизни, я нескоро смогу с ней проститься. Да что уж тут – никогда...

Старый конь тащит телегу и старика. Они медленно возвращаются домой. Конь устал, старик отцепляет телегу, берет коня под уздцы и они продолжают свой путь. У коня заканчиваются силы, он падает, он умирает. Старик накрывает его своей одеждой, садится и вспоминает свою жизнь. И жизнь коня. Вспоминает свою буйную революционную молодость, и молодого иноходца, лучшего из табуна. Вспоминает зрелые годы на которые пришлась война, и подросшего коня-Гульсары, победителя местного турнира по скачкам. Послевоенные годы, любовь, пятилетки, работа чабаном, окот овец в грязи, в голоде, холоде, тяжкий труд, несправедливость, разочарование в советской власти,... и старость... Все проходит перед его глазами...

Прочитав, как будто чужую жизнь прожил, давно так не сопереживал при чтении. Про окот овец написано непревзойденно! Замечательная, жизненная книга.

«Плахе» не слишком повезло. Сильный, сложный, трагический роман написан на самом переломе эпох. Это обеспечило ему шумный короткий успех и долгое полузабвение. Когда книга создавалась, многие её страницы едва-едва могли бы протиснуться через цензуру, да и то благодаря имени автора. Спустя 7-8 лет проблемы минувшей эпохи перестали вызывать интерес. Дискуссии о способах хозрасчёта утратили смысл, наркоторговцы перешли к промышленным методам работы, организация барских охот перестала быть делом кустарей.

Остаётся философия. Здесь её больше, чем в любой книге Айтматова, больше, чем в «Буранном полустанке» и не слишком удачном романе «Тавро Кассандры». Но и философия, выстраданная автором, теперь выглядит устаревшей, что ли. Другая эпоха. И чем выше установлена планка, тем менее убедительными кажутся рассуждения. Самым неудачным мне представляется эпизод с Пилатом. Точно так же в «Буранном полустанке», исключительно сильной книге, сцены совместной космической экспедиции получились на удивление слабыми и беспомощными.

Но всё это придирки к действительно великому писателю. С точки зрения психологии, языка, эмоционального воздействия «Плаха» великолепна, как почти все книги Айтматова. Потрясают трагедии Авдия Каллистратова, Бостона и его семьи, волчицы Акбары. Особенно, как ни странно в этом признаваться, надрывает душу история Акбары. Кажется, вольные или невольные издевательства людей над могучим зверем — издевательства над всем живым миром Земли, к которому и мы сами, вообще-то, принадлежим.

Вот не люблю критиковать классиков. Потому что традиционно считается, что господа Толстые, Достоевские, Пушкины, Цветаевы (Айтматов туда же) и иже присные — это святое и должны нравиться всем. Если не нравятся — то серйозной литературы ты не понимаешь и читать тебе лишь про всяких вампиров да Гарри Потеров, в крайнем случае С.Кинга.

А вот я всё же рискну критикнуть «Пегого пса». Вот замечательное произведение о долге и самопожертвовании. Сюжет морально тяжёл и ярок. Но всё это буквально тонет в мифах о Рыбе-женщине. Всевозможным фантасмагорическим воспоминаниям отведено гораздо больше места в книге, чем развитию сюжетной линии. Картины борьбы за выживание настолько реалистично описаны, что читатель мог бы чуть ли не на физическом уровне ощущать боль персонажей. Но этого не происходит, так как внимание рассеивается на легенды и может быть начинаешь предаваться розовым мечтам.

Итак, что получилось? Жесткая драма, утопленная в цветах.

В реалистической составляющей романа попытка воспроизвести свой гораздо более ранний и гораздо более удачный роман «Прощай, Гюльсары». За крайне неудачную фантастическую часть — огромный минус. Название планеты пришельцев «Лесная Грудь» говорит само за себя. Его достаточно — все остальные слова в «фантастике» Айтматова можно пропустить, в них нет больше ни одной мысли. Не стоит сапоги тачать пирожнику! Не удалась Айтматову попытка перейти в жанр фантастики.

В общем, если бы выкинуть всю «фантастическую» составляющую, было бы вполне достойное произведение. Не шедевр, но всё-таки заметно выше среднего уровня.

Несмотря на тяжелый язык и очень мрачный сюжет, роман запоминается надолго. Лично меня впечатлила сцена сбора конопляной пыльцы — самого ценного наркотика. Подобный метод описывается в романе Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы». Но от «Мастера и Маргариты» здесь нет ничего. Нельзя сравнивать этот тяжелый, реалистичный до боли роман с красивой, изящной и мудрой вещью Булгакова. Просто два совершенно разных по стилю писателя сотворили одинаковые по силе и духу произведения.

Эта книга — поиск себя, своего предназначения, смысла жизни.

Книга о Любви и Надежде.

Читала вслух слова отца Кириска про то, как изменилась жизнь родителей после рождения сына, о том что он весь, такой каким он является, останется в сыне. О том, что сын был всегда, даже когда его еще не было. Великолепные слова.

А еще описание зарождающейся любви, воспоминания о которой приходят на ум в самый темный момент жизни.

Книга заставляет подумать о действительно важных вещах. Наверное, иногда нужно из лодки своей жизни выкинуть все лишнее и ненужное, чтоб осталась самое-самое главное — любовь и надежда.

На эту повесть я наткнулся случайно. Увидел в старенькой престаренькой книге про войну, которую читал мой дед («Герои суровых лет», издательство «Кыргызстан», 1968 год). Увидел там фамилию Айтматова и не удержался, чтоб не прочитать… И тут же ударило и понесло. И листья осенние коснулись лица, и ветер этот холодный задул. А дальше… Нет, всё-таки величайший автор – Айтматов. Как он хватает рукой за сердце, сжимая его до боли. И вроде бы и история-то не самая может быть курчавая, не самая оригинальная – дезертир, вернувшийся в родной дом, и муки жены его, которая и мужа жалеет, любит (едва ли не слепо) и видит, как туго всем вокруг – и на себя-то с малым сыном еды не хватает… Но как! Как написано, точно кровь густеет… и горечь какая-то. Нет, непередаваемо сильные вызывает ощущения. И даже крикнуть хочется (уж извините): «До чего же вы, бабы, дуры!». И жалко эту Сейде, и горько за неё. Вроде бы и небольшая повесть-то, на один день бы хватило, а приходилось прерываться, откладывать… так сильно всё схватывало, каким-то больным железным обручем в груди схватывало. Такие сильные эмоции. И такая суровость, противоречивость жизни. Мощнейшее произведение. И это несмотря на обилие киргизских слов, за которыми приходилось лезть в словарик на последних страницах книги, что иной раз тормозила всю эту чудовищную силу Айтматовского слога. И что конец уже виден… что очнётся она, должна очнуться Сейде, увидеть, где чёрное, а где белое – хоть и порвёт ей это душу на части. Что не свой он уже, хоть сердцу, глупому слепому сердцу и не чужой. (Да и какая же сволочь, сколько горя принёс – и кому, своей семье, этой бедной сердобольной Сейде…да и всем вокруг). Будто уже и не человек… И что ей именно стоять «лицом к лицу»…

Сильнейшее произведение! Пронизывающее. И мучительно живое, реальное. Ещё раз поражаюсь непередаваемой силе Айтматовских повестей. То, как может он доносить от сердца к сердцу. Как заставляет чувствовать боль за других людей. Как заставляет чувствовать несправедливость и переживать за правду. В этом сложном, до муки сложном мире.

Сильная вещь. Айтматов — настоящий мастер. Не зря эту повесть в советское время включали в школьную программу (правда, по внеклассному чтению).

Она достойно занимает свое место в ряду такой классики как «Старик и море» и «Любовь к жизни», ни в коей мере не являясь подражательной.

Но наводит на грустные мысли.

В советское время такое поведение людей перед лицом опасности казалось единственно возможным и правильным (хотя и не каждому доступным).

А вот сейчас — среди ювенальной юстиции и либеральных ценностей — как бы вела себя в этой ситуации семья московских или питерских интеллигентов? Про глубинку не говорю — там до такой степени семейный уклад, мне кажется, еще не разбит.

Собственно, даже не так важно, как повела бы, а важно, как потом бы обсуждали и подводили моральную базу под жуткие сцены блогеры и журналисты.

Вот что страшно — то, что философия «сдохни ты сегодня, а я завтра» уже дает обильный урожай там, где всего тридцать лет назад еще учили в школах по таким вот книгам...