Судьба как она есть.

Кто-то верит в судьбу, кто-то нет. Ну, или не говорит об этом вслух.

Я скорее, отношусь ко вторым, чем к первым. Не люблю рассуждать о судьбе, о предрешенности, меня это унижает в моих собственных глазах.

Но что бы я не говорил о свободе воли и свободе выбора, я никогда на смогу быть на сто процентов уверен в свой собственной уверенности по этому поводу. И если кто-то особо рьяно начинает при мне рассуждать о полной свободе, то я рассказываю ему (и себе, конечно), историю, произошедшую в Польской народной республике где-то в тысяча девятьсот восемьдесят втором – третьем году. Ну, не помню я точно даты. Более того, даже свидетелем этого события я не был, а так, в первом круге расходящихся по этому поводу слухов.

Я служил срочную в странной части — Сто двадцать четвертом местном стрелковом батальоне. Вообще то, в батальоне, тем более, в отдельном, по штату числиться до полутысячи человек. У нас было меньше двух сотен. Но не в этом дело. И даже не в том, что нашими ближайшими соседями был другой батальон, девяносто первый, который по штату и оснащению куда больше напоминал настоящую воинскую часть.

И у нас и у них на вооружении состоял автомат Калашника калибром пять сорок пять, именуемый АК-74. Поскольку курсанты польской школы хорунжих, с которыми мы иногда сталкивались в нашей комендатуре, в патрули ходили с обычными акээмами, то мы ужасно гордились своими автоматами, не упускали возможности рассказать, как пуля со смещенным центром тяжести отрывает ко всем чертям нуги и руки при попадании, с удовольствием наблюдали за выражением почти благоговейного ужаса на лицах поляков и, если совсем честно, сами немного побаивались собственных автоматов.

В том смысле, что на стрельбище мы из них стреляли на дистанцию до двухсот пятидесяти метров, вблизи результата попаданий не видели, и когда кто-то из наших ребят, умыкнув несколько патронов со стрельбища, решил пострелять в карауле, то палил из ДЗОТа на посту, чтобы, не дай Бог, не попасть под рикошет этой самой страшной пули со смещенным центром тяжести.

Попав как-то в военную поликлинику Северной Группы Войск, я видел фотографию на веселеньком стенде патологоанатомов с результатом попадания ТОТЙ САМОЙ пули в ногу. Или, может быть, руку – я точно не помню. В смысле, надписи не помню, а черно-белую фотографию лохмотьев плоти с торчащим из них обломком кости я запомнил навсегда. И, естественно, повысил уровень уважения к АК-74 у своих сослуживцев рассказом об этом зрелище.

Так вот, в соседнем батальоне один боец решил, что служить больше не хочет.

Он, наверное, вообще не хотел, еще до призыва, но только прилетев в братскую Польшу, да еще в период военного положения, да еще получив возможность послушать, как стреляют поляки иногда друг по другу в Легнице, окончательно принял решение расстаться с Советской Армией и прекратить исполнять свою почетную обязанность вместе с интернациональным долгом.

Вариантов, собственно, было не много. Дезертировать, конечно, можно было, но не факт, что поляки стали бы его кормить и прятать. Нам рассказывали о подобном случае, может и врали, но выходило, что сбежавшего держали на положении наемного рабочего, а когда он подхватил какую-то венерическую болячку, то просто отвезли его к ближайшей советской части и сдали.

Дезертирство не подходило. Можно было комиссоваться по болезни, но такую замечательную болезнь еще нужно было найти и заполучить.

И парню показалось забавным уехать домой через членовредительство. Взять, например, и вроде как случайно пальнуть себе в ногу на посту.

Лично мне трудно представить, как можно случайно стрельнуть из автомата себе в ногу, но парень, видимо, настолько сильно хотел домой, что сумел себя убедить в возможности и реальности подобного варианта. Выстрелить в ногу и убедить окружающих в том, что это произошло случайно.

Нас всех потом поразило не это. Вовсе не это, а совсем даже то, что стрелять этот парень решил из того, чем был вооружен. А вооружен он был, напоминаю, тем самым страшным АК-74. С теми самыми страшными пулями со смещенным центром тяжести, которые, если верить слухам, творили ТАКОЕ…

Но охота – пуще неволи. Будучи на посту, солдат взял свой автомат, приставил его к сапогу в районе пальцев, рассудив, наверное, что и без них, если что, можно жить, и нажал на спуск.

Да. На востоке употребляют слово кысмет. В смысле – судьба, которой избежать невозможно. Что бы ты ни делал, то кысмет все равно сделает так, как должно быть.

Вот понятия не имею, знал ли тот самострел о кысмете, но сделал все, чтобы его преодолеть. Солдат стрелял себе в ногу дважды. В упор. В ногу сквозь сапог. Оба раза пули прошли между пальцами.

Вот не знаю, он сам прекратил стрельбу, или кто-то набежал и отобрал автомат, но что-то мне подсказывает, что даже выпусти он весь магазин себе в ногу, или выстрели себе в голову, все равно ему не светили ни дембель, ни кладбище, а светил дисциплинарный батальон. Куда он, собственно, по результатам стрельбы по пальчикам и попал.

Кысмет, одним словом.