Пустота по-американски

США, продолжительность — 138 мин
         жанр — пятая за почти 40 лет, режиссерская работа Терренса Малика — nuff said.
         слоган:«Our picture is a cosmic epic, a hymn to life»

Здравствуйте, дорогие телезрители! Добро пожаловать на очередную телепередачу из цикла «К барьеру!». Сегодня у нас будет немного необычный выпуск, так как из тонкостей внутренней политики и обсуждения принципиальной позиции по всем вопросам лидера ЛДПР Владимира Жириновского, мы вдруг решили поговорить о Прекрасном, о Возвышенном, о том, что наполняет всех нас новыми смыслами и красками окружающего мира — речь пойдет, разумеется о Киноискусстве с большой буквы К. Как Вы наверное уже слышали из новостей главный приз, Золотая Пальмовая Ветвь 64-го Каннского фестиваля, в этом году досталась 67-летнему американскому режиссеру Терренсу Малику и его фильму «Древо жизни». Однако, несмотря на столь высокую награду, фильм встретил довольно противоречивые отклики, в свете которых сегодня, мы пригласили к нашему барьеру двух людей, которые готовы озвучить свои диаметрально противоположные оценки. Итак, в синем углу ринга — встречайте  безымянного Слесаря из Тамбова. Поаплодируем нашему первому участнику, Вам — слово!

»- Ну значится так все было. Пришел после работы, стало быть. Устал, захотелось чего-то..... ну Вы понимаете. А жена и говорит: хватит, пошли лучше в кино, стало быть культурно посвящаться.  Дошли до кинотеатра, а там — етот самый Бред Питт — уж больно она у меня любит, когда он ей приятно улыбается — ну типа играет, стало быть. Купили билеты, сели в зал. А там на экране — сначала какие-то галактики взрываются, потом какие-то динозаврики забегали. И главное — етот самый Бред Питт за всю фильму жене даже не разу не улыбнулся, поганец такой. Ну ниче, все быстро устаканилось:  когда жена задремала стало быть, я по-быстрому смотался в буфет, где хоть и за дорого < далее следует подробный прейскурат всего выпитого и съеденного>, но стало быть, значительно расширил свой культурный уровень. Потом, когда фильм закончился, пошел обратно в зал будить жену. Естественно, фильм нам обоим очень понравился — и просветились культурно, и с пользой провели свой единственный выходной. А ведь и с самого начала было понятно, что пальмы, к тому же золотые, кому попало и за что попало не дают (стало быть)!»

Из ваших уст прозвучала очень неожиданная оценка творчества Терренса Малика, большое спасибо Вам за нее! Но в красном углу нас ждет диаметрально противоположная точка зрения на фильмографию этого прославленного кинорежиссера. Встречайте — человек, который скромно именует свое жизненное кредо как «эстет от кино», Критик-Любитель из города Санкт-Петербурга, который просил особо отметить во время представления его широкой публике, что одновременно он является, цитирую «одним из завсегдатаев уголка тонких ценителей современного интеллектуального кинематографа, который базируется на известном российском интернет-ресурсе «Кинопоиск.ру». Поаплодируем, и Вам — слово!

»- С творчеством великолепного режиссера Терренса Малика, имя которого увы, известно лишь тонким ценителям кино и почти неизвестно всему остальному быд...., простите — разумеется, подавляющему большинству кинозрителей, я впервые познакомился почти 20 лет назад в кружке киноэстетов-любителей под названием «Зеркало Покаяния»< далее следует подробная история создания кружка и описание его огромной роли в судьбе современной российской интеллигенции>. Каждый фильм Малика несет в себе особую одухотворенную красоту, которая не просто одухотворенная сама по себе, но и одухотворяет одним своим внешним видом любого не одухотворенного зрителя. И поэтому на его последнюю картину, «Древо жизни», удостоенную высшего приза САМОГО Каннского кинофестиваля, я направился совсем не из-за участия в нем этого попсового красавчика (после «Трои» и «Одиннадцати друзей Океана», уже одно произнесение его имени может навеки опозорить звание Настоящего Киноэстета), а именно в поисках необходимого мне художественного одухотворения. И я его получил — два с половиной часа, на протяжении которых, на экране одухотворялось буквально все: от одухотворенно взрывающихся галактик до одухотворенно разрывающих друг друга на части динозавриков. Это так...... одухотворенно. Нет, извините, у меня уже комок поступает к горлу, боюсь, что более подробно рассказать о достоинствах последней ленты Малика, я смогу лишь в своем блоге, который располагается по следующему интернет-адресу <.....> и в своем отзыве на Кинопоиске, где я зарегистрирован под ником <.....>. А пока будет лишь одно слово — одухотворенно, и по-моему, на фоне речи моего оппонента, который судя по его внешнему виду является типичным..... человеком, совершенно не разбирающимся в тонких материях высокого киноискусства, его будет вполне достаточно. Терренс Малик вновь подтвердил, что он является, пожалуй самым одухотворенным художником средь сплошь коммерционализированного американского кинематографа. А как же иначе, ведь Золотую Пальмовую ветвь, кому попало не дают!»

Спасибо большое, Ваша точка зрения на творчество Малика оказалась не только интересной, но и очень одухотворенной. А теперь, уважаемые зрители, давайте внимательно посмотрим на обоих наших участников. Так кто же из них прав, а кто ошибается? Главный лауреат Каннского фестиваля 2011 года, «Древо жизни» Терренса Малика — что же это на самом деле: прекрасный повод для двухчасового послеобеденного сна или глубочайшее философское кинопроизведение, которое посредством экрана одухотворяет всех, до кого за означенное время, оно успеет дотянуться?  Оставайтесь с нами — и очень скоро вы узнаете ответ на этот вопрос. А мы пока прервемся на короткую рекламу....

И в одном оказался прав наш многоуважаемый Критик-Любитель (кстати, он Вам никого не напоминает? А если присмотреться?): в мире современного кинематографа, Терренс Малик давно стал настоящей легендой, Человеком-Эпохой, каждый новый проект которого автоматически приравнивается к Фильму-Событию. Впрочем, Событий как известно много не бывает, поэтому во всей фильмографии Мастера за 40 лет работы в кино числятся всего лишь 5 картин. Уже в его дебютном фильме «Пустоши» (1973) проявились новаторские отличия, которые впоследствии станут отличительными особенностями всего маликовского кинематографа: простенькая история банальных человеческих взаимоотношений оказывается лишь песчинкой, случайно выкатившейся из бесподобно красивых глаз Матери-Природы, пустым сотрясением воздуха, которому не дано достигнуть уровня Высшего Мироздания. Камера оператора чередует друг с другом разнообразные портреты Дикой Природы: один прекраснее другого, людишки (по-другому и не скажешь) постоянно выясняют какие-то незначительные проблемы, в диалогах друг с другом говоря одно, а в своих монологах за кадром — нечто совершенно противоположное, создавая у зрителя ощущение полной аудиовизуальной какофонии,  обманчиво неструктурированного хаоса. И где-то в небе, над всеми этими букашками, их бесконечными стенаниями и комичными заботами, на высоте птичьего полета зависает сам мистер Малик, для которого хрустальное журчанье речки или горловая птичья серенада оказываются несоизмеримо важнее летящих на встречу друг другу пуль или загубленных человеческих жизней.  Человек приходит — человек уходит, его форма существования кратковременна, а все заботы и стенания лишены всякого смысла. Временный песок просыпается сквозь пальцы, одно поколение сменяет другогое в молниеносном метафизическом калейдоскопе — и лишь Природа и ее суровая непостижимая Красота, взирают на маленьких букашек с непритворным удивлением, искренне недоумевая, отчего этим малышам нужно с искаженными лицами палить друг в друга огнем из маленьких черных трубочек, а просто не присесть всем  на берегу и всем вместе не насладиться этим бесконечным чудом под названием «Жизнь» — таким чарующим, непоколебимым и таким ....... — «Одухотворенным»— подсказывает ключевое слово Критик-Любитель из города Санкт-Петербурга, и кстати говоря, здесь он совершенно прав.

Да, таким негромким полушепотом, Малику удалось произнести Новое Слово в кинематографе, сформировав собственный киностиль, который иные критики причисляют к «новому кинематографическому языку». Да, они разумеется правы, и таким языком, какой Малик выбрал для общения со своим зрителем, с ним больше не пробовал общаться ни один режиссер этой планеты. Его стиль — это стихия неразрешимых жизненных вопросов:  «Какой смысл?» «Чего ради?», четкие ответы на которые режиссеру не в силах предложить даже самый искушенный зритель. Но вслед за второй полнометражной картиной Малика «Дни жатвы»(1978), воспевавшей как раз мимолетность и суетливость человеческого существования, Малик неожиданно замолчал. Сменил страну обитания, поселившись в Париже, отошел от мира суетливого кинобизнеса, что бы полностью посвятить себя бесконечному совершенствованию своих сценариев, большая часть из которых и по сей день остается нереализованной. Неожиданный камбэк случился в 1998 году, когда Малик собрал вместе просто неприличное количество голливудских звезд, включая Шона Пенна,  Брэда Питта, Джона Траволту, Джона Кьюсака, Вуди Харрелсона, Джорджа Клуни и заставил их вместе с собой пересечь невидимую постороннему глазу «Тонкую красную линию». Взяв в качестве первоосновы автобиографический роман Джеймса Джонса, повествующий о подробностях битвы за Гвадалканал, Малик снял типичное для себя созерцательное полотно, в котором паучку, быстро быстро передвигающему лапками по собственной паутине, было уделено несказанно больше места, чем судьбам американских пехотинцев,  большинство из  которых зрители различали лишь по лицам, исполнявших их роли известнейших голливудских актеров. Главный режиссерский прием фильма — когда во время сражения, камера вдруг дезертирует с поля битвы, дабы понаблюдать за размахом крыльев пролетающей в небе птицы или посчитать количество капель в журчащем ручейке, а доносящиеся издали истошные вопли воюющих солдат, перебиваются их спокойными закадровыми монологами, сплошь состоящими из знакомых вопросов: «Какой смысл?» и «Чего ради?». Впрочем, мысли самого Малика уже витали высоко над съемочной площадкой: еще в конце 60-х, впервые посмотрев на большом экране знаменитую кубриковскую «2001: Космическую Одиссею», Малик задумал проект, который должен был стать Главным Фильмом-Событием его кинокарьеры (к тому моменту, еще даже не начавшейся). Грандиозное философское полотно в уникальном жанре метафорической кинопоэмы о мироздании, снабженное традиционными для режиссера экзистенциалистскими отступлениями и спецэффектами такой силы, которая оставила бы далеко позади кубриковских макак с палками и летающие по мертвому космосу, холодные металлические катафалки.  Увы, после сокрушительного провала последней ленты Малика под названием «Новый свет», голливудские студии отказались от финансирования этого проекта, а ведь согласно предварительной смете, общая стоимость фильма, во многом благодаря спецэффектам должна была составлять аж 145 миллионов долларов! Плюнув под ноги непостоянным голливудским магнатам, Малику пришлось забыть о чудесах современных технологий и отправиться на поиски независимого финансирования. Благодаря личной заинтересованности в проекте со стороны вездесущего Брэда Питта, в итоге, деньги нашлись, но к тому моменту речь уже шла не о 145 миллионах (сумме, которым независимым меценатам пришлось бы собирать до Второго Пришествия), а всего лишь о 30. И вот — 16 мая 2011 года, плод более чем 40 летних усилий легендарного сценариста и режиссера наконец застыл на нашем пороге, смущенно закрываясь руками от лучей ослепляющего его весеннего солнца. Уже больше 10 лет минуло с того момента, как не стало Великого Стэнли Кубрика, антитезой к мрачному пессимистическому мировоззрению которого, он когда-то замышлялся. С лица давно улетучился юношеский румянец, а большая финансовая дыра в кармане несколько укоротила амбиции, но в остальном — он все такой же, каким сохранила его непрочная человеческая память: стоит и комично переминается с ноги на ногу, в ожидании своей первой, за 40 лет встречи с зрителем. Так и хочется этому бедолаге сказать голосом одного нашего общего тамбовского знакомого: « Ну? И чего стоишь? Стало быть заходи, раз пришел!»

"Древо жизни» намеренно построено таким образом, что бы каждый фрагмент внутреннего монолога, каждый операторский ракурс, каждый такт музыкального сопровождения нес на себе знак фирменного стиля его создателя. Люди, видавшие «Пустошей», «Дни жатвы» или «Тонкую красную линию» на ветвях этого древа почувствуют себя как дома — и плевать на то, что с момента выхода первой из картин минуло уже 38 лет, а с последней — всего навсего 13! Однако, тождество стиля, общность монтажных приемов, которые гигантской ложкой перемешивают в одном котле людей, бегущих по маленькому американскому городу и птиц, взлетающих в небо где-то у побережья Африки, сходство закадровых монологов, которые состоят преимущественно из многозначительных риторических вопросов, как ни странно совсем не  приводит к тождеству художественного уровня. В «Пустошах» и «Днях жатвы», из-под залежей кадров дикой природы, нет-нет да пробивался вполне себе связный сюжет, в «Тонкой красной линии», несмотря на ее эклектичность и полную оторванность от литературного первоисточника, присутствовали четко отчерченные друг от друга начало,  кульминационная середина и закономерный финал. Последний же фильм Малика иногда напоминает набор кадров и эпизода, которые аккуратно нарезали из отснятого материала,  а потом склеили в случайном порядке, образовав перед зрителем раскручивающуюся в произвольном направлении, гигантскую ленту Мебиуса. Галактики взрываются, вулканы извергаются, за кадром мать взывает к своему погибшему сыну, в далеком-предалеком будущем, герой Шона Пенна ходит среди современных небоскребов с лицом человека, который в конверте с  утренней почтой обнаружил споры сибирской язвы — и все эти кадры находятся друг от друга на расстоянии лишь одной монтажной склейки! Почему бы не переставить все наоборот: пусть сначала на экране будут печальные глаза Пенна, затем — причитающий голос и вновь вулканы с галактиками,  а потом  снова, от конца — к началу, ведь лента — предмет уникальный, она все стерпит!  Но тут внезапно на горизонте появляются динозавры — и над вселенским мирозданием Малика, огромным черным монолитом тотчас воцаряется зловещая тень самого Кубрика: «что, не ждали?». Правда, вместо космических кораблей — одни черные дыры и образующиеся сверхновые, а вместо агрессивных макак — вполне себе миролюбивые динозаврики, У Кубрика в 1968-м, обезьяна, поднявшая палку против своих собратьев недвусмысленно совершала огромный шаг на пути к эволюции в человека разумного, у Малика в 2011-м, динозаврики предпочитают лишь обнюхивать и трогать друг друга, но бить лапками или грызть зубками — ни ни: очевидно, в этом и заключается та самая глубочайшая художественная аллегория, благодаря которой некоторые критики уже нарекли картину Малика «Космической одиссеей 2011«! Однако, эти критики очевидно забывают, что созданная в далеком и непостижимом 1968 году, картина Кубрика до сих пор является примером одного из самых цельных произведений в истории мирового кинематографа — совершенство слияния кинематографической формы и философского содержания: пессимистическое обобщение на тему человеческого прошлого и грядущего завтра, мрачное пророчество неизбежности краха техногенной цивилизации и рассуждение о вечных пороках человечества и его скромного места на карте Вселенной. И на этом фоне Малику практически нечего предложить: проблема кризиса одной отдельно взятой американской семьи, зафиксированная с высоты космического оборонного спутника, в лучшем случае напоминает наблюдаемое с помощью обычной лупы броуновское движение, где герои как частицы постоянно отталкиваются друг от друга, но практически не взаимодействуют.

Конечно, любые стилистические прегрешения были моментально прощены, если бы эта хаотичная обложка скрывала за собой книгу с  по-настоящему революционным философским содержанием, но и с этим как-то не задалось. Подобно другим картинам Малика,  наиболее важным элементом раскрытия смыслового содержания здесь является совсем не шикарная визуальная оболочка, а глубокомысленные закадровые монологи, которые как и 38-13 лет назад сводятся к различным вопросам  из серии «Почему ты оставил нас?»,«Зачем?»  и прочим камо грядеши. И если о «Тонкой красной линии» от  этих сентенций а-ля «Почему люди не летают как птицы?» кое-где хотелось тихо ругаться нехорошими словами, то в «Древе жизни» этим уже хочется заниматься постоянно и во весь голос. Помимо вопросов, во время наиболее ключевых моментов, прямо в мозг зрителя, тихим вкрадчивым шепотом, транслируются наиболее значимые мысли из личного цитатника режиссера, которые в 99 случаях из ста сводятся к односложным глаголам-наставлениям: «Живи», «Цени», «Люби», «Учись», но с таким же апломбом (а главное — с тем же результатом) нас могли бы поучать чистить зубы и мыть руки перед едой, вовремя выносить мусор и постригать пред домом собственную лужайку. Кто сказал слово «банально»? Нет, дорогие мои, если банальные прописные истины проповедовать с таким видом, будто они являются постулатами кантовской философии, на ум приходят совершенно другие слова и выражения. Обилие претенциозных фраз и многозначительных вопросов в пустоту, так и подмывает окрестить обидным эпитетом «словоблудие», но останавливает лишь прежнее уважение к репутации некогда  Великого режиссера. Хорошо, мистер Малик, если Вы так любите вопрошать, то позвольте задать несколько встречных вопросов. К примеру, зачем на роль повзрослевшего сына, который бродит где придется в отчаянных поисках Эдема, (прям как в анекдоте: поискал направо — ничего, поискал налево — не судьба) нужно было приглашать актера уровня Шона Пенна, весь богатый драматический диапазон которого здесь сводится лишь к страдальческой мимике и утробному гласу вопиющего в пустыне: «Скажи зачем? Ну пожалуйста!, чего тебе стоит? «ЗА-А-А-ЧЕ-Е-М?» Или почему у того же Кубрика, с которым «Древо жизни» вроде бы дискутирует, умные слова и многозначительные вопросы в головах зрителей возникали сами по себе, без вещания на манер круглосуточной протестантской радиостанции? И наконец, когда сам мистер Терренс Малик из выдающегося режиссера и тонкого философа превратился в заунывного ментора, который два с половиной часа с интонацией пономаря на кафедре лишь повторяет одни и те же обветшалые истины? Впрочем, с тем же успехом, об этом можно было вопрошать у  формирующихся галактик, извергающихся вулканов и бессловесных динозавров — очередные вопросы в пустоту, пусть и очень одухотворенную.

Со времен Достоевского, красота отчаянно пытается спасти мир, и в отношении «Древа жизни» с этой задачей почти справляется. Визуальная составляющая — лучшее из того, что может предложить фильм, который местами отчетливо напоминает смесь семейной хроники с воскресной проповедью. За свои заслуги оператор Эммануэль Любецки определенно заслуживает бронзового изваяния в полный рост: изворачиваясь, изгибаясь, сочетая все мыслимые и немыслимые ракурсы, он в итоге создает настолько совершенное визуальное полотно, что его хочется снять с экрана и повесить у себя в ванной. Однако, как бы он не старался, как бы резво не носился со своим штативом по съемочной площадке, картинка так и останется картинкой — неподвижной, статичной, мертвой. И в этом кроется несомненная «заслуга» режиссера, который перед перенесением на экран, нарезал ее столь мелкими ломтиками, что у большинства зрителей она вызывает ассоциации с документальными фильмами телеканала Discovery или подборкой разномастных обоев на все случаи жизни для рабочего стола своего ноутбука. Угодив между молотом христианских псалмов и наковальней банальных творческих метафор («каждый человек — это отдельная Вселенная», о великий Стэнли, на кого ты нас покинул ?), визуальная составляющая увядает со скоростью цветка, распустившегося в морозный январский полдень. И дело здесь отнюдь не в Евангелии или личных мировоззренческих установках,  которые у разных зрителей застыли на разных полюсах: от веры в Спасителя до полного ее отрицания, а в том, что известно режиссеру или нет, но вся потенциальные зрители его фильма давно вышли из 12 летнего возраста, читали не только Коэльо, но и Пруста и смотрели не только Спилберга, но и Антониони. На деле же, шикарный визуальный фантик и протухшая многословная начинка сочетаются примерно так же, как кефир с селедкой и вызывает у организма совершенно аналогичную реакцию. Хочется нам это осознавать или нет, но за 40 лет вынашивания этого проекта, Малик соорудил идеальный футляр для сферического вакуума, абсолютной и совершенной пустоты. По-хорошему, этот проект стоило реализовывать именно тогда, когда он впервые задумывался — и в таком случае, он бы несомненно вошел в киноисторию как неординарная попытка урезонить кубриковский пессимизм светлой верой в то, что «все мы там будем». Однако, сегодня все эти махания кулаками у гроба давно почившего классика уже смотрятся диковато и совершенно неуместно, а после просмотра самой «метафорической кинопоэмы о мироздании» остается лишь набор бессвязных вопросов и потом целый день болит голова. И  ведь действительно — «зачем?».

-«А как насчет Каннского кинофестиваля?» — вкрадчиво интересуется уже знакомый нам Критик-Любитель из города Cанкт-Петербурга — «Ведь с самого момента его создания в 1939 году, он считается одним из самых авторитетных......» < далее следует подробная ретроспекция в историю создания фестиваля и обзор его места в судьбе русской интел мирового кинематографа>. Увы,уже очевидно, что  теперь эти прежние заслуги: художественную непогрешимость и идеальное творческое чутье можно выставлять на правах экспонатах в музее былой славы. Когда-то Канны  дышали в унисон всех передовых кинематографических направлений, когда-то в далеком прошлом они представляли собой что-то наподобие сияющего во тьме одинокого маяка, который притягивал к себе новых Художников и демонстрировал их всем остальным, когда-то ходило поверье, что конкурсная программа Канн — это огромные врата, через которые в наш мир приходит будущая классика всего мирового кинематографа. И ведь, когда-то действительно приходили: и «Фотоувеличение» Микельанджело Антониони (Золотая ветвь 1967),  и «Таксист» Мартина Скорсезе (1977),«Апокалипсис сегодня» Фрэнсиса Форда Копполы, и «Жестяной барабан» Фолькнера Шлендорфа (оба —1979), «Дикие сердцем» Дэвида Линча (1989), «Бартон Финк» братьев Коэн (1990), «Пианино» Джейн Кэмпион (1993), «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино (1994),  «Подполье» Эмира Кустурицы (1995), «Танцующая в темноте» Ларса фон Триера (2000)......Однако, в последнее десятилетие, не все ладно в каннском королевстве: острое политическое содержание стало цениться гораздо выше интересного художественного наполнения («Фаренгейт 9\11» Майкла Мура — 2004), а желание шокировать и эпатировать зрителя любыми способами окончательно одержало верх над глубиной психологических характеров («Белая Лента» Михаэля Ханеке — 2009). Вместо ярких Фильмов-Событий, в нынешних каннских кулуарах гораздо проще встретить обычных бабочек-однодневок вроде «Класса» Лорана Канте (2008) или фильма «Дитя» братьев Дарден (2005), о которых никто бы не вспомнил уже через год после их выхода на экраны, да «Золотая пальма» обязывает. И последний фильм Малика в этом ряду будет чувствовать себя очень уютно: в самом деле, как можно не вручить награду живому классику, который для всего американского кинематографа играет ту же роль, которую в их литературе исполнял Джером Сэлинджер, да еще когда председатель жюри — его соотечественник, а вручение награды единственному серьезному сопернику, могло бы расцениваться ими самими как собственноручный поджог Рейхстага? Вот и полетели в воздух розовые чепчики, оркестр зашелся поздравительным маршем — и награда нашла своего героя, пусть не за этот отдельно взятый фильм, а как поклонение долгим десятилетиям его кропотливой творческой жизни. В конце концов, созерцательная красота — вещь чрезвычайно непостоянная, и если ее немного ковырнуть ногтем, то под чередованием элегантных слайдов и  безумно красивых пейзажей, может скрываться кромешно-черная зияющая пустота. Пусть даже «очень метафорическая» и «по-американски».