Мастер-класс А. Балабухи на Ассамблее-2011, часть XVII

Ну и последний фрагмент мастер-класса Андрея Дмитриевича Балабухи, который имел место на прошлогодней Петербургской фантастической ассамблее. Напомню, что на Ассамблее-2012 у нас запланирован мастер-класс Марии Галиной, тематически совпадающий с недавно закончившимся конкурсом, 4-й фантЛабораторной работой: «Я не друг человечества — я враг его врагов». Если вы собираетесь посетить Ассамблею, и если вы сочиняете рассказы — так почему бы не поучаствовать в мастер-классе? :)

14

А. Балабуха: Тэк-с, ну что, у нас ещё двадцать минут. В принципе, можем ещё последний какой-нибудь (разобрать). Чего будем?

А. Петров: Сколько там вообще осталось рассказов?

А. Балабуха: Раз, два, три... (считает) ...пятнадцать!

А. Петров: Половину мы разобрали?

А. Балабуха: Половину — разобрали (в смысле — половину из числа поданных на мастер-класс).

А. Петров: Давайте найдём самый-самый.

Б. Богданов: А «самый-самый» — какой?

А. Петров: А это будет «самый», который всем здесь собравшимся интересен.

С. Удалин: Давайте посмотрим, что есть.

А. Балабуха: Пожалуйста (передаёт распечатки в аудиторию).

(Пропускаю фрагмент, где выбирают, там всё равно неразборчиво.)

С. Удалин: ...«Лекарство от чумы»... «Магия для блондинки»...

А. Балабуха: А, вот! Погоди, может быть, «Лекарство от чумы»? В нём что-то есть.

А. Петров: «Лекарство от чумы» — его (неразборчиво, по смыслу — «его много ругали»).

А. Балабуха: Странно. Я бы сказал, это рассказ с упущенными — но очень большими возможностями.

(В аудитории начинается шум и обсуждение.) (...)

С. Удалин: (Продолжает листать распечатки.) ...«Трясина» — не настолько интересна, чтобы...

А. Балабуха: А там ничего нет, на самом деле, настолько интересного, простите уж меня пожалуйста. Вот в оставшемся — ни одного.

(...)

А. Балабуха: «Лекарство от чумы» (...) этот рассказ сам по себе мне не нравится — я сразу вам говорю — не нравится, но этот рассказ на мой взгляд изобилует возможностями, которые можно было бы реализовать.

Б. Богданов: Автор на прошлом конкурсе разделил со мной четвёртое-пятое место.

Из аудитории: А кто его написал, напомните?

Б. Богданов: A.Ram.

А. Петров: A.Ram — он такой, деятельный товарищ, много пишет, активно участвует во всём...

Б. Богданов: Мне он категорически не понравился...

А. Балабуха: Рассказ?

Б. Богданов: Рассказ, рассказ — обилием... слепок.

Из аудитории: Нестыковок, да.

А. Балабуха: Например? Мне просто очень интересно.

Б. Богданов: Например: чума завезена контрабандистами. Причём сегодня они её завезли — завтра наутро весь город лежит. Спрашивается: каким образом они её завезли? Как они проникли сквозь рифы, и так далее, и так далее, чтобы завезти её?

Из аудитории: (Начало неразборчиво) ...на следующий день — там инкубационный период...

Б. Богданов: Да, да — меньше суток инкубационный период, и все лежат. Они не могли бы доплыть просто-напросто.

А. Балабуха: Ну, во-первых, так.

Из аудитории: Непонятно с лекарством, потому что его не тестировали, ничего. Его сделали — и знают, что оно помогает.

Б. Богданов: С лекарством, да. Вот, кстати, с лекарством мне он (автор) и написал, что я не прав в том, что... Я претензию предъявил: почему он (персонаж рассказа) так легко общается с этой женщиной, почему настолько не боится заболеть. Мне он написал, что: ну как же, вот, сделал вот этот Бартоломео две порции... вернее, три порции, одну себе (?), а одну отдал этому лекарю. И поэтому, значит, он не боялся. Во-первых, он к этому Бартоломео сразу относился с пренебрежением, и что он там может ещё сочинить — и почему он ему так сразу сильно верит? Никаких подтверждений тому, что эта чума лекарством лечится, кроме слова Бартоломео, что он где-то там кого-то лечил, нету. И третье — ну можно было просто поберечься чисто из осторожности! Вот почему такая вера сразу возникла в вот это лекарство?

Ну и там ещё всякие мелочи: про речку, которая внезапно взбесилась, полгода несла лёд... почему лекарь один в крупном городе... Там много вот таких вот мелочей, которые сейчас я уже не вспомню.

А. Балабуха: Со всем согласен абсолютно. Хорошо, спасибо. Кто-нибудь что-нибудь скажет?

Из аудитории: Несостыковки логические (...)

Из аудитории (другой голос): ...момент просветления, когда оказывается, что они перерождаются — но это тоже такая стандартная идея (далее неразборчиво).

Б. Богданов: И тут возникает сразу вопрос: почему он в этот момент, лекарь, сразу чувствует, что он убил мать этой девочки, а её как бы наоборот? Он, в общем-то, свой долг исполнил. Дал ей лекарство, чтобы она не заболела. В тот момент он никак не мог предположить, что эта болезнь на самом деле приводит к перерождению. Почему у него сразу мысль, что он вот такую ошибку совершил? И то, что они летают — это тоже — ну летают... — тоже это не факт, может, всё кажется. В общем, там обилие вот таких вещей. Но я в первую очередь смотрю логику.

А. Балабуха: Ну так правильно, молодец.

Из аудитории: Как здравый человек, любой... в первую очередь, да, за что цепляется взгляд — это за нелогичность. А когда ты не веришь, то дальше уже читать бесполезно.

А. Балабуха: Согласен. (Обращаясь к А. Петрову) Так, Саша, вы будете что-нибудь?..

А. Петров: Нет, я так, вякнул пару раз...

А. Балабуха: Хорошо. Ну, тогда я возьму на себя смелость напоследок. Для меня — честно вам признаюсь — этот рассказ имеет... ну, как бы у меня к нему личное отношение, потому что он совпал с одним моим. Тоже, помните, я сегодня говорил уже, что бывают неудачные рассказы, которые превращаются во что-то. Вот у меня был написанный ещё аж в 69-м году вдрызг никуда не удавшийся рассказ, который превратился года два тому назад в повесть, правда, до сих пор не опубликованную. Так вот, вот эта идея... причём я достаточно много консультировался с хорошими медиками, широко мыслящими, и, в общем, сама по себе эта идея о том, что целый ряд болезней... мы не будем говорить сейчас о метаморфозе, но есть болезни, которым лечение противопоказано на самом деле. Ну а идея метаморфоза сама по себе достаточно богата, и из неё можно много что вытянуть. Поэтому такое совпадение меня как-то лично вот затронуло.

Но — я вижу здесь, с одной стороны, в рассказе, помимо того, что было сказано и к чему я присоединяюсь полностью, ещё: во-первых, совершенно излишнюю христианизацию. Обратите внимание — на что: кто первым перерождается? Те бедняки, которые помирали неухоженные и так далее, непогребенные и прочее, то есть опять-таки — легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому в царствие небесное.

Б. Богданов: Эта же мысль там (слово неразборчиво) тогда, когда лекарь пришёл туда, куда он шёл.

А. Балабуха: Да, да-да-да! Совершенно верно. Дальше, это же: что перерождение исключительно через страдание. Классическая христианская идея. Вот это данному рассказу не нужно на самом деле и является здесь лишним и, я бы даже сказал, чужеродным моментом.

Второе: здесь возникает ещё одна совершенно непонятная мне вещь — путаница между вот этой вот ответственностью лекаря, врача перед собой, собственной совестью, собственным призванием и прочим — и проблема свободы выбора. Они переплетаются совершенно неестественным образом, и не случайно в финале вынесено: «У него снова был выбор». У него выбор был всю дорогу, всё время, и безвыборной ситуации у него не было ни одной секунды, на самом деле. Непонятно, зачем.

То есть почему-то на сюжет, который можно было бы развить... и сам сюжет, и даже сохранив эту фабулу, можно было развить и сделать хороший рассказ. Почему я говорю, что, на мой взгляд, это очень плохой рассказ больших упущенных возможностей. Можно было сделать прекрасный рассказ, убрав всё лишнее и развив то, что на это работает, то, что, в принципе говоря, где-то даже намёками заложено. Убрать вот те противоречия, о которых вы говорили, логические, совершенно верно. Кроме того, безусловно, нужно уйти от слова «чума». Неслучайно даже Эдгар По ушёл, хотя чума навеяла ему это, но он ушёл и написал: «Маска красной смерти». Понимаете, чума — это вполне конкретная болезнь со вполне конкретными причинами. Здесь, в этом некоем мире условном, это не должна быть чума, это должно быть нечто. А тогда у нас с вами будут уже другие вопросы и к инкубационным периодам, и к способам лечения, и к чему угодно. Это «нечто» позволяет вытянуть вот эту метафору — метафору... я не знаю, для меня вознесение в небеса — это для меня здесь глубоко противно, а вот некоторая идея человеческого метаморфоза, быстрого метаморфоза — не эволюция, а быстрый метаморфоз — это очень интересная идея, и я бы с ней поиграл. Я уже играл с ней.

Б. Богданов (и кто-то ещё, одновременно): Тогда это будет совсем другой рассказ.

А. Балабуха: Да! Правильно. Я же вам сказал: это рассказ упущенных возможностей. Возможности эти в нём заложены, но ни одна из них не реализована. И в результате получился плохой рассказ — из мыслей, которые у автора были и которые наверняка позволили бы сделать хороший рассказ. Вот моё ощущение.

Из аудитории: Перерождение и улетание — это в явном виде было у Брэдбери, а в неявном... вылупление из кокона бабочек (дальше неразборчиво).

А. Балабуха: Да, о метаморфозе я всё время говорю. Идея проекции человеческой жизни на метаморфоз насекомых — она не один раз была, но и это можно ещё...

Из аудитории: Поэксплуатировать.

А. Балабуха: ...поэксплуатировать (...) если это грамотно применить. Сама по себе идея благодарная, с ней можно много чего сделать.

Из аудитории: Ну вот на самом деле, про то, что вы сказали, если убрать излишнюю христианизацию, если убрать вот эти страдания, через которые они почему-то должны... — и если оставить только... Тогда здесь получается только два варианта: или они через страдания возносятся, или они переходят на новую стадию развития, и это уже насекомые.

Б. Богданов: Ну, они не слишком страдают, по большому счёту. Очень быстро болезнь протекает — сутки.

А. Балабуха: Но всё равно...

Из аудитории: За сутки можно так намучиться!

(Некоторое время в аудитории шум, весёлое обсуждение различных мучительных недугов.)

Б. Богданов: Половину времени они вообще находятся в беспамятстве.

А. Балабуха: Нет, ну почему? Там вот с этой самой женщиной... И потом, кто сказал, что человек в беспамятстве не мучается? Извините меня, это неправда большая. Это неосознанно, но это всё равно мучение, и видно, что с человеком происходит. Так что...

(...)

Никто не говорит, что через мучение двадцатилетнее. Это не обязательно проказа, которая будет вас двадцать лет разъедать потихонечку, — это да, это быстро, но достаточно мучительно.

И вот в этом смысле рассказ, на мой взгляд (почему я о нём заговорил) показательный — именно потому, что, пожалуй, из всех, мною прочитанных в этой пачке, он в наибольшей степени подтверждает тезис о том, как автор может пойти по ложному пути и упустить все возможности, которые таятся в его собственной посылке.

А. Петров: Забавно, об этом сегодня говорила Мария Семёнова. Когда её спросили, использует ли она чужие, в других книгах почерпнутые сюжетные ходы, она сказала: нет, я использую чужие упущенные возможности.

А. Балабуха: Правильно сказала, умница Маша.