В Новый год жара стояла неимоверная. Как только опустился покров ночи, резко сменив день, и не пустив вечер на свое законное место, вне отеля стало невыносимо душно, и пространство раскололось на две части: «здесь» и «там». Разграничение прошло по линии балкона. В декабре осенний сезон на острове обычно заканчивается.
Кондиционер жужжал исправно, и это вселяло надежду, что будет прохладно хотя бы в этом царстве приезжих и командировочных. Правда, сегодня в отель въехала делегация туристов с Тринидад и Тобаго (зачем мне об этом сказал метродотель, я не знаю). И потом, у них что, отсутствует свой жаркий Новый Год?
В воздухе витал праздник, наверное, потому что все чернокожие (а других здесь нет) таксисты и водители маршруток на острове Кюросао в преддверии праздника носили новогодние шапки. Вот и получалось: каждый встреченный негритенок — посевальщик, каждый таксист — дед Мороз. А еще может потому, что на центральной площади города-острова стояла зеленая-презеленая, искуственно-преискуственная елка, наряженная манго, папайей и бананами. Это снизу, а сверху — громадная пятиконечная звезда.
Часам к одиннадцати по местному времени в номер постучали коллеги по работе. А больше просто некому, и я узнал их по нетерпеливому стуку. Как и городская праздничная елка, они выглядели наряженными, и с выпивкой. Они уже начали «провожать», это было видно по нескромным улыбкам. По приезду в Виллемстад я им говорил, что «пока не прибудем на место, я не хочу, не буду...», но они помнили об этом, пока были трезвые, а потом они благополучно забыли, и решили зайти. Второй раз я тоже не сильно от них отбивался, хотя завтра вылетать на Арубу...
От «Bacardi» осталась только половина бутылки. Видимо, лучшая ее половина, раз они решили поделиться. «За старый Новый Год» это было единственное понятное выражение. Остальные звуки: смешки, хохот, дожевывания, проглотил шум кондиционера. «Заходите, конечно». Я всегда гостеприимен, тем более, когда откомандирован на на острова.
«Что делаешь?» возник вопрос, когда один из них посмотрел на экран ноутбука с набранным мною текстом. «Да так...» уклончиво ответил я, глядя туда же. «Понятно» пространно заметил он, отдавая должное этикету врывающихся вечером подвыпивших людей. Теперь, когда с этикетом было покончено, мы сели за импровизированный столик. Я снова глянул на ноутбук, с мыслью, что неплохо сохранить файл. Но, как известно, рукиписи не магнитятся. Не тонут и не тлеют под альфа-излучением. Не исчезают бесследно с флешек и жестких дисков. Если, конечно, это рукописи...
Разлили. Зашуршали пакеты с порционным сыром, на тарелках появились дольки апельсина и кольца ананаса, устойчивый запах экзотики распространился по номеру. «За спокойную жизнь в новом году», сказал один из коллег, имея ввиду работу, и поднял сувенирную рюмку. Это было понятно, но я автоматически спроецировал его слова прямым текстом, так, как это было сказано. Спокойная жизнь.
Что это такое, спокойная жизнь? Для человека, полжизни проведшего в квартире, загородная поездка это настоящий водоворот событий. А для командировочного это сродни прогулке за сигаретами в ближайшую лавку. Все настолько относительно, что даже говорить ничего не надо, каждый сам подбирает к своей жизни соответствующие эпитеты. Хотя на некоторые вещи можно посмотреть со стороны, а значит, боль-не-менее объективно, правда, это тоже условности. Вот, например, остров Кюросао. Жизнь здесь вообще течет не спеша, не зря неугомонный и гиперактивный Симон Боливар приехал сюда отдыхать после освобождения Южной Америки, да так и остался. Это островной менталитет, я давно заметил. Причем, чем меньше остров, тем дольше происходит то, что задумано. А куда спешить, если у тебя вечное лето, иногда сменяющееся условной осенью. И осень эту можно отличить только по скромно падающей листве, когда деревья меняют одежку на новую, уже успевшую проявиться под старой.
Пропорционально увеличению населенного пункта и скорость жизни убыстряется. Но и это еще не показатель, можно и в мегаполисе прозябать и не выходить дальше лестничной клетки. Туча факторов влияет на «спокойствие» жизни. Но и это еще не все. Одни и те же события в разные периоды нашей жизни мы можем воспринимать по-разному. В 20 лет все эти семинары, коллоквиумы, общежития, хмельные посиделки, визиты к дамам, футбольные матчи, картежные баталии, восприминаются как должное, и нет времени на передышку. Да она и не нужна, все так и должно быть. Мы испытываем на прочность спокойствие нашей жизни, и оно не выдерживает конкуренции с вихрем событий. Но на пенсии, думаю, все это воспринимается по-другому, и даже воспоминания в этом возрасте неспешные, и они осыпаются с человека, как сухие ненужные листья с дерева...
Снова разлили, и снова выпили. «За то, чтобы у нас все было, и ничего нам за это не было». «За то, чтобы все прошло гладко». «За здоровье». На этом откровенно-фантастические тосты, которые никогда не сбываются, но их регулярно произносят, закончились. «За тех, кто нас ждет» оставили на «сладкое», а после «Свободу Анджеле Дэвис» ярко чувствовалось, что алкоголь стал теплее, ему пора в морозилку, а нам, повеселевшим — на перекур. Кондиционер укоризненно глянул на нас, мол, и не лень вам выходить в знойную ночь из прохладного помещения. Я мысленно показал ему язык, и вышел за всеми.
Тишина номера сменилась шумным весельем на улицах. Карнавальным строем по ночному Виллемстаду вышагивали толпы местных жителей. Веселились от души, смеялись и танцевали. Снегурочки в купальниках, деды Морозы в набедренных повязках, все в красных шапках с белыми бумбонами, а потому все формальности Нового года на лицо. Только без снега, который большиство из них и не увидит никогда в жизни.
На улицах непрерывно звучали там-тамы, повсеместно вспыхивали разноцветные огни феерверков, новогодняя жизнь кипела под «крышкой» Кюросао. Лотки с мороженым и газировкой чуть ли не кипели от натуги: обслуживать надо было всех. Гамбургеры и мексиканские тако тоже сметали с прилавков. Какая-то очень активная парочка с синей бутылкой (видимо, знаменитый ликер «Кюросао») забралась на постамент Боливару, и начала выплясывать местные танцы, наверняка полные каких-то смыслов и ритуальных движений. Я смотрел на все это празднество, а меня охлаждал кондиционер, и грела «Bacardi». Все-таки отдыхать лучше, чем ... не отдыхать.
Если жизнь состоит из половины новогоднего вечера на Кюросао, то это хорошая жизнь. Дело тут не в алкоголе, или его отсутствии, просто тут нет погони за длинным рублем, или скоростного соревнования на крутость. Неспешность и тихоходность часов существенно отличали этот вечер от таких же в других местах, где я бывал, вечно я куда-то спешу, волнуюсь, переживаю. Да ну их всех...
И когда все разошлись (не забыв, однако, про знаменитых «коней», их «стремена» и прочий алкогольный фольклор), я неожиданно вспомнил о ней, но столь же ярко, как это бывало раньше. Наверное потому, что ее здесь не хватало. Почему у нас все получилось именно так? Что было причиной? Тогдашняя нетерпеливость ожиданий, все эти пронизанные чувствами письма, эти волнующие встречи в случайных городах, все эти разговоры, когда она лежит к тебе спинкой, а ты рассказываешь ей всякую чушь обо всем. Куда они пропали. Все это превратилось в «ровно и не спеша», и листва до сих пор осыпается с наших искрометных отношений...
Так. Напишу-ка я ей письмо, решил я, и резко поднялся. Новый год, он ведь за чудеса отвечает верно? И он еще не закончился, твердо решил я, и дернул мышку погасшего ноутбука. Он в ответ сонно отозвался звуком закрутившегося жесткого диска. Сохранить, свернуть, свернуть. Стрелка, стрелка, двойной щелчок. Новый документ корпорации Майкрософт создается за считанные секунды и тут же предлагает его переназвать. Но я еще не знаю, что он будет называться «Опавшая листва...», поэтому документ получает цифру два. Ах, да, тот незаконченный, и есть первый. Ну да ладно. Открываю. Курсор привычно замигал вначале строки, и я написал первое, что пришло в голову: «В Новый год жара стояла неимоверная...».
цитировать
свернуть ветку