Набор ножей для Мяса
— Так участковый уже дважды был, — даже не взглянув в корочку, женщина схватилась за ручку засова, — Я ничего не видела.
— Теперь я веду дело, — Дымов ткнул в щель удостоверение. Из квартиры плохо пахло. Гнилью, лекарствами, старой мебелью, — И не дважды. Такое же убийство произошло на этом же месте в 1998м, и в 1965ом. Холодное оружие, у жертв выколоты оба глаза, убийцу не поймали. Вера Юрьевна, вы позволите мне войти?
Внутри, в темном скрипучем коридоре тучами металась пыль. Хозяйка ждала следователя в сырой громадной кухне, сложив на груди коричневые руки. Всюду висели картины, выполненные в унылых серых тонах. Центр кухни занимала ободранная ванна. С черного, от копоти, потолка, змеей свисал шнур с голой лампой. Ремонт здесь не делали никогда.
— Свидетели убийства депутата видели рядом с телом высокого седого мужчину. Затем, он хромая, зашел, предположительно в ваш подъезд. Над вами — строится хосталь. Всего три квартиры заселены. Молодая пара. Женщина с дочерью. И вы.
— А-а, так вы хотите взглянуть на моего отца? — профессорша обогнула капитана, толкнула двустворчатую дверь. Ядреный аромат разложения ударил в ноздри. Дряхлый художник сидел в кресле на колесах, закутанный в плед, запрокинув назад иссохшее лицо. На коленях его лежала перевернутая картина в рамке. В комнате мастера тоже висели и стояли картины, но совсем другого плана. Яркие, почти горящие. На всех холстах присутствовали ножи. Кинжалы всех возможных форм. Написанные краской, пастелью, углем. В красивых футлярах и без.
Дымов сглотнул. Теперь он слышал клекот старческого дыхания.
— Моему отцу 87. Он не встает много лет.
Это была непростительная ошибка — не проверить состояние здоровья блокадника.
— Извините, — Дымов хотел сбежать, но в этот момент за окном прогрохотал трамвай. Несомненно это был трамвай — звон, стук и лязг постепенно стихли.
— Постойте, вернитесь! — в спину следователю крикнула хозяйка, — Мой отец просит вас остаться. Вы же его слышали? Трамвай?
— Ну да, слышал, — Дымов смотрел на десятки блестящих лезвий, словно готовых выпасть из рам.
— Но ведь никакого трамвая нет, — тихо сказала Вера Юрьевна, — Ни на Большом, ни на Репина давно нет трамвайных линий. Хотите чаю? Садитесь. Мой отец говорит, что очень вам рад. Еще он говорит, что вы знаете не про все убийства. Первое произошло в 42ом, потом в 51-ом. Тоже здесь, на Репина.
Дымов плюхнулся на скрипучий стул, и покосился на художника. Старик дышал открытым беззубым ртом, закатив глаза. Если он что-то и говорил, то не ртом.
— Существует несколько версий касательно Черного трамвая, — колдуя с чайником, рассказывала Вера,- Он же маршрут без номера. Одно известно точно — трупы василеостровцев складывали штабелями именно здесь, в проеме улицы Репина. Отсюда их запихивали в трамвай, и он вез свой груз по заснеженным мостам на кладбища. Многих сжигали там, где сейчас парк Победы. Кого-то везли на Волковское.
— А какая связь с...? — Дымов чувствовал, что окончательно потерял инициативу. Из глубины квартиры пришла трехцветная кошка, и не мигая, уставилась на него.
— Не спешите, — хозяйка пыхнула «беломориной», — Рядом на Репина жила художница. Писала удивительные вещи. Прекрасных дам с кинжалами. Рыцарей со шпагами. Когда промерзла школа, ученики продолжали ходить к ней домой. Никто не знает, сколько творений она раздала, или сумела выменять на хлеб. Мой папа ходил к ней. Однажды он упал от голода. Какие-то твари успели вырезать кусок мяса из его ноги. Но учительница его спасла. Не спрашивайте, как. Потом она умерла. Моему папе досталась пара ее работ. Остальное растащили. Смотрите.
Хозяйка бережно взяла из рук отца зажатый в рамке, холст, и издалека показала Дымову.
Капитан посмотрел. Еще один скучный сюжет. Еще один открытый футляр с кинжалами. На багряном, с переливами. бархате, из восьми лезвий, тускло блестели лишь три. Дымов поежился. Что-то непослушное, холодное ползало у него по спине.
— Это набор ножей для жарки мяса, — профессорша нежно вернула картину в руки паралитику, — Как видите, мой отец всю жизнь пытался повторить успех своей первой учительницы. Но...так и не сумел. Мой отец всю жизнь рисовал. И ждал того, кто сумеет услышать Черный трамвай. Ведь мы его слышим каждый день. Он всех наших увез в могилу. Всех.... Да вы пейте чай, вот пряники.
Дымов приложил губы к граненому стакану.
По легкому движению ее зрачков, капитан понял, что позади него кто-то стоит. Адреналин ударил в мозг. Роняя стакан, Дымов развернулся в прыжке, отчетливо уже понимая, что проиграл, и что если бы хотели, уже убили бы.
Парализованный дед стоял на удивление твердо. Из-под распахнутой полы халата торчала изуродованная шрамами, тощая нога. Голубое лезвие почти упиралось в линолеум.
— Какие же они длинные, — подумал Дымов, — Гораздо длиннее, чем на картине...
— Выбор у вас есть, — художник откинул со лба седые космы, — В 42ом моя прекрасная преподавательница прикончила двоих мерзавцев, которые собирались меня сожрать. В пятьдесят первом я достал того гада, кто распределял еду в блокадные дни. В 65ом я достал того, кто посадил в лагерь моих брата и дядю. Он приехал сюда присмотреть нашу квартиру. В 98 я был вынужден достать следующий нож, когда пришли...как это называлось, братки. Выселять нас. И вот месяц назад...
— Вы знаете хоть, кого вы убили? — Дымов следил за кончиком лезвия. Там, где оно касалось пола, линолеум тлел.
— У вас осталось три ножа, — перебила Вера Юрьевна, — Вы выбраны вершить Божий суд. И учтите, это работает только здесь, на Репина. Здесь, под окном, на морозе лежали трупы невинных. Когда вы поймете, от кого следует очистить русскую землю, приведите негодяя сюда. Нож сам все сделает. И прекратите думать о своих погонах. Вы слышали как идет Черный трамвай.
Значит, вы — Пока еще честный человек.